***
Она резво подсела к Алеше на диван, с ним рядом, и глядела на него решительно с восхищением. И действительно была рада, не лгала, говоря это. Глаза ее горели, губы смеялись, но добродушно, весело смеялись. Алеша даже и не ожидал от нее такого доброго выражения в лице... Он встречал ее до вчерашнего дня мало, составил об ней устрашающее понятие, а вчера так страшно был потрясен ее злобною и коварною выходкой против Катерины Ивановны и был очень удивлен, что теперь вдруг увидал в ней совсем как бы иное и неожиданное существо. И как ни был он придавлен своим собственным горем, но глаза его невольно остановились на ней со вниманием. Все манеры ее как бы изменились тоже со вчерашнего дня совсем к лучшему: не было этой вчерашней слащавости в выговоре почти вовсе, этих изнеженных и манерных движений... все было просто, простодушно, движения ее были скорые, прямые, доверчивые, но была она очень возбуждена.
-- Господи, экие все вещи сегодня сбываются, право, -- залепетала она опять. -- И чего я тебе так рада, Алеша, сама не знаю. Вот спроси, а я не знаю.
-- Ну уж и не знаешь, чему рада? -- усмехнулся Ракитин. -- Прежде-то зачем-нибудь приставала же ко мне: приведи да приведи его, имела же цель.
-- Прежде-то я другую цель имела, а теперь то прошло, не такая минута. Потчевать я вас стану, вот что. Я теперь подобрела, Ракитка. Да садись и ты, Ракитка, чего стоишь? Аль ты уж сел? Небось Ракитушка себя не забудет. Вот он теперь, Алеша, сидит там против нас, да и обижается: зачем это я его прежде тебя не пригласила садиться. Ух обидчив у меня Ракитка, обидчив! -- засмеялась Грушенька. -- Не злись, Ракитка, ныне я добрая. Да чего ты грустен сидишь, Алешечка, аль меня боишься? -- с веселою насмешкой заглянула она ему в глаза.
-- У него горе. Чину не дали, -- пробасил Ракитин.
-- Какого чину?
-- Старец его пропах.
-- Как пропах? Вздор ты какой-нибудь мелешь, скверность какую-нибудь хочешь сказать. Молчи, дурак. Пустишь меня, Алеша, на колени к себе посидеть, вот так! -- И вдруг она мигом привскочила и прыгнула смеясь ему на колени, как ласкающаяся кошечка, нежно правою рукой охватив ему шею: -- Развеселю я тебя. мальчик ты мой богомольный! Нет, в самом деле, неужто позволишь мне на коленках у тебя посидеть, не осердишься? Прикажешь -- я соскочу.
Алеша молчал. Он сидел, боясь шевельнуться, он слышал ее слова: "прикажешь -- я соскочу", но не ответил, как будто замер. Но не то в нем было, чего мог бы ждать и что мог бы вообразить в нем теперь например хоть Ракитин, плотоядно наблюдавший со своего места: Великое горе души его поглощало все ощущения, какие только могли зародиться в сердце его, и если только мог бы он в сию минуту дать себе полный отчет, то и сам бы догадался, что он теперь в крепчайшей броне против всякого соблазна и искушения. Тем не менее, несмотря на всю смутную безотчетность его душевного состояния и на все угнетавшее его горе, он все же дивился невольно одному новому и странному ощущению, рождавшемуся в его сердце: эта женщина, эта "страшная" женщина не только не пугала его теперь прежним страхом, страхом, зарождавшимся в нем прежде при всякой мечте о женщине, если мелькала таковая в его душе, но напротив эта женщина, которую он боялся более всех, сидевшая у него на коленях и его обнимавшая, возбуждала в нем вдруг теперь совсем иное, неожиданное и особливое чувство, чувство какого-то необыкновенного, величайшего и чистосердечнейшего к ней любопытства, и все это уже безо всякой боязни, без малейшего прежнего ужаса, -- вот что было главное и что невольно удивляло его.
-- Да полно вздор-то вам болтать, -- закричал Ракитин, -- а лучше шампанского подавай, долг на тебе, сама знаешь!
-- Вправду долг. Ведь я, Алеша, ему за тебя шампанского сверх всего обещала, коль тебя приведет. Катай шампанского, и я стану пить! Феня, Феня, неси нам шампанского, ту бутылку, которую Митя оставил, беги скорее. Я хоть и скупая, а бутылку подам, не тебе, Ракитка, ты гриб, а он князь! И хоть не тем душа моя теперь полна, а так и быть выпью и я с вами, дебоширить хочется!
-- Да что это у тебя за минута, и какая такая там "весть", можно спросить, аль секрет? -- с любопытством ввернул опять Ракитин, изо всей силы делая вид, что и внимания не обращает на щелчки, которые в него летели беспрерывно.
-- Эх не секрет, да и сам ты знаешь, -- озабоченно проговорила вдруг Грушенька, повернув голову к Ракитину и отклонясь немного от Алеши, хотя все еще продолжая сидеть у него на коленях, рукой обняв его шею, -- офицер едет, Ракитин, офицер мой едет!
-- Слышал я, что едет, да разве уж так близко?
-- В Мокром теперь, оттуда сюда естафет пришлет, так сам написал, давеча письмо получила. Сижу и жду естафета.
-- Вона! Почему в Мокром?
-- Долго рассказывать, да и довольно с тебя.
-- То-то Митенька-то теперь, -- уй, уй! Он-то знает, аль не знает?
-- Чего знает! Совсем не знает! Кабы узнал, так убил бы. Да я этого теперь совсем не боюсь, не боюсь я теперь его ножа. Молчи, Ракитка, не поминай мне о Дмитрии Федоровиче: сердце он мне все размозжил. Да не хочу я ни о чем об этом в эту минуту и думать. Вот об Алешечке могу думать, я на Алешечку гляжу... Да усмехнись ты на меня, голубчик, развеселись, на глупость-то мою, на радость-то мою усмехнись... А ведь улыбнулся, улыбнулся! Ишь ласково как смотрит. Я, знаешь, Алеша, все думала, что ты на меня сердишься за третьеводнишнее, за барышню-то. Собака я была, вот что... Только все-таки хорошо оно, что так произошло. И дурно оно было и хорошо оно было, -- вдумчиво усмехнулась вдруг Грушенька, и какая-то жестокая черточка мелькнула вдруг в ее усмешке. -- Митя сказывал, что кричала: "Плетьми ее надо!" Разобидела я тогда ее уж очень. Зазвала меня, победить хотела, шоколатом своим обольстить... Нет, оно хорошо, что так произошло, -- усмехнулась она опять. -- Да вот боюсь все, что ты осердился...
-- А ведь и впрямь, -- с серьезным удивлением ввернул вдруг Ракитин. -- Ведь она тебя, Алеша, в самом деле боится, цыпленка этакого.
-- Это для тебя, Ракитка, он цыпленок, вот что... потому что у тебя совести нет, вот что! Я, видишь, я люблю его душой, вот что! Веришь, Алеша, что я люблю тебя всею душой?
-- Ах ты, бесстыдница! Это она в любви тебе, Алексей, объясняется!
-- А что ж, и люблю.
-- А офицер? А весточка золотая из Мокрого?
-- То одно, а это другое.
-- Вот как по-бабьему выходит!
-- Не зли меня, Ракитка, -- горячо подхватила Грушенька, -- то одно, а это другое. Я Алешу по-иному люблю. Правда, Алеша, была у меня на тебя мысль хитрая прежде. Да ведь я низкая, я ведь неистовая, ну, а в другую минуту я, бывало, Алеша, на тебя как на совесть мою смотрю. Все думаю: "ведь уж как такой меня скверную презирать теперь должен". И третьего дня это думала, как от барышни сюда бежала. Давно я тебя заметила так, Алеша, и Митя знает, ему говорила. Вот Митя так понимает. Веришь ли, иной раз, право, Алеша, смотрю на тебя и стыжусь, всее себя стыжусь... И как это я об тебе думать стала и с которых пор, не знаю и не помню...
Вошла Феня и поставила на стол поднос, на нем откупоренную бутылку и три налитые бокала.
-- Шампанское принесли! -- прокричал Ракитин, -- возбуждена ты, Аграфена Александровна, и вне себя. Бокал выпьешь, танцевать пойдешь. Э-эх; и того не сумели сделать, -- прибавил он, разглядывая шампанское. -- В кухне старуха разлила, и бутылку без пробки принесли, и теплое. Ну давай хоть так...
Он подошел к столу, взял бокал, выпил залпом и налил себе другой.
-- На шампанское-то не часто нарвешься. -- проговорил он облизываясь, -- нутка, Алеша, бери бокал, покажи себя. За что же нам пить? за райские двери? Бери, Груша, бокал, пей и ты за райские двери.
-- За какие это райские двери?
Она взяла бокал. Алеша взял свой, отпил глоток и поставил бокал назад.
-- Нет, уж лучше не надо! -- улыбнулся он тихо.
-- А хвалился! -- крикнул Ракитин.
-- Ну и я, коли так, не буду, -- подхватила Грушенька, -- да и не хочется. Пей, Ракитка, один всю бутылку. Выпьет Алеша, и я тогда выпью.
-- Телячьи нежности пошли! -- поддразнил Ракитин. -- А сама на коленках у него сидит! У него, положим, горе, а у тебя что? Он против бога своего взбунтовался, колбасу собирался жрать...
-- Что так?
-- Старец его помер сегодня, старец Зосима, святой.
-- Так умер старец Зосима! -- воскликнула Грушенька, -- господи, а я того и не знала! -- Она набожно перекрестилась. -- Господи, да что же я, а я-то у него на коленках теперь сижу! -- вскинулась она вдруг как в испуге, мигом соскочила с колен и пересела на диван. Алеша длинно с удивлением поглядел на нее, и на лице его как будто что засветилось.
-- Ракитин, -- проговорил он вдруг громко и твердо, -- не дразни ты меня, что я против бога моего взбунтовался. Не хочу я злобы против тебя иметь, а потому будь и ты добрее. Я потерял такое сокровище, какого ты никогда не имел, и ты теперь не можешь судить меня. Посмотри лучше сюда на нее: видел, как она меня пощадила? Я шел сюда злую душу найти -- так влекло меня самого к тому, потому что я был подл и зол, а нашел сестру искреннюю, нашел сокровище -- душу любящую... Она сейчас пощадила меня... Аграфена Александровна. я про тебя говорю. Ты мою душу сейчас восстановила.
У Алеши затряслись губы и стеснилось дыхание. Он остановился.
-- Будто уж так и спасла тебя! -- засмеялся Ракитин злобно. -- А ода тебя проглотить хотела, знаешь ты это?
-- Стой, Ракитка! -- вскочила вдруг Грушенька, -- молчите вы оба. Теперь я все скажу: ты, Алеша, молчи, потому что от твоих таких слов меня стыд берет, потому что я злая, а не добрая, -- вот я какая. А ты, Ракитка, молчи потому, что ты лжешь. Была такая подлая мысль, что хотела его проглотить, а теперь ты лжешь, теперь вовсе не то... и чтоб я тебя больше совсем не слыхала, Ракитка! -- Все это Грушенька проговорила с необыкновенным волнением.
-- Ишь ведь оба бесятся! -- прошипел Ракитин, с удивлением рассматривая их обоих, -- как помешанные, точно я в сумасшедший дом попал. Расслабели обоюдно, плакать сейчас начнут!
-- И начну плакать, и начну плакать! -- приговаривала Грушенька, -- он меня сестрой своей назвал, и я никогда того впредь не забуду! Только вот что, Ракитка, я хоть и злая, а все-таки я луковку подала.
-- Каку таку луковку? Фу, чорт, да и впрямь помешались! Ракитин удивлялся на их восторженность и обидчиво злился, хотя и мог бы сообразить, что у обоих как раз сошлось все, что могло потрясти их души так, как случается это не часто в жизни. Но Ракитин, умевший весьма чувствительно понимать все, что касалось его самого, был очень груб в понимании чувств и ощущений ближних своих, -- отчасти по молодой неопытности своей, а отчасти и по великому своему эгоизму.
-- Видишь, Алешечка, -- нервно рассмеялась вдруг Грушенька, обращаясь к нему. -- это я Ракитке похвалилась, что луковку подала, а тебе не похвалюсь, я тебе с иной целью это скажу. Это только басня, но она хорошая басня, я ее, еще дитей была, от моей Матрены, что теперь у меня в кухарках служит, слышала. Видишь, как это: "Жила-была одна баба злющая-презлющая, и померла. И не осталось после нее ни одной добродетели. Схватили ее черти и кинули в огненное озеро. А ангел-хранитель ее стоит да и думает: какую бы мне такую добродетель ее припомнить, чтобы богу сказать. Вспомнил и говорит богу: она, говорит, в огороде луковку выдернула и нищенке подала. И отвечает ему бог: возьми ж ты, говорит, эту самую луковку, протяни ей в озеро, пусть ухватится и тянется, и коли вытянешь ее вон из озера, то пусть в рай идет, а оборвется луковка, то там и оставаться бабе, где теперь. Побежал ангел к бабе, протянул ей луковку: на, говорит, баба, схватись и тянись, И стал он ее осторожно тянуть, и уж всю было вытянул, да грешники прочие в озере, как увидали, что ее тянут вон, и стали все за нее хвататься, чтоб и их вместе с нею вытянули. А баба-то была злющая-презлющая, и почала она их ногами брыкать: "Меня тянут, а не вас, моя луковка, а не ваша". Только что она это выговорила, луковка-то и порвалась. И упала баба в озеро и горит по сей день. А ангел заплакал и отошел". Вот она эта басня, Алеша, наизусть запомнила, потому что сама я и есть эта самая баба злющая. Ракитке я похвалилась, что луковку подала, а тебе иначе скажу: всего-то я луковку какую-нибудь во всю жизнь мою подала, всего только на мне и есть добродетели. И не хвали ты меня после того, Алеша, не почитай меня доброю, злая я, злющая-презлющая, а будешь хвалить, в стыд введешь. Эх, да уж покаюсь совсем. Слушай, Алеша: я тебя столь желала к себе залучить и столь приставала к Ракитке, что ему двадцать пять рублей пообещала, если тебя ко мне приведет. Стой, Ракитка, жди! -- Она быстрыми шагами подошла к столу, отворила ящик, вынула портмоне, а из него двадцатипятирублевую кредитку.
-- Экой вздор! Экой вздор! -- восклицал озадаченный Ракитин.
-- Принимай, Ракитка, долг, небось не откажешься, сам просил. -- И швырнула ему кредитку.
-- Еще б отказаться, -- пробасил Ракитин, видимо сконфузившись, но молодцевато прикрывая стыд, -- это нам вельми на руку будет, дураки и существуют в профит умному человеку.
-- А теперь молчи, Ракитка, теперь все, что буду говорить, не для твоих ушей будет. Садись сюда в угол и молчи, не любишь ты нас, и молчи.
-- Да за что мне любить-то вас? -- не скрывая уже злобы, огрызнулся Ракитин. Двадцатипятирублевую кредитку он сунул в карман и пред Алешей ему было решительно стыдно. Он рассчитывал получить плату после, так чтобы тот и не узнал, а теперь от стыда озлился. До сей минуты он находил весьма политичным не очень противоречить Грушеньке, несмотря на все ее щелчки, ибо видно было, что она имела над ним какую-то власть. Но теперь и он рассердился:
-- Любят за что-нибудь, а вы что мне сделали оба?
-- А ты ни за что люби, вот как Алеша любит.
-- А чем он тебя любит, и что он тебе такого показал, что ты носишься?
Грушенька стояла среди комнаты, говорила с жаром, и в голосе ее послышались истерические нотки.
-- Молчи, Ракитка, не понимаешь ты ничего у нас! И не смей ты мне впредь ты говорить, не хочу тебе позволять, и с чего ты такую смелость взял, вот что! Садись в угол и молчи как мой лакей. А теперь, Алеша, всю правду чистую тебе одному скажу, чтобы ты видел, какая я тварь! Не Ракитке, а тебе говорю. Хотела я тебя погубить, Алеша, правда это великая, совсем положила; до того хотела, что Ракитку деньгами подкупила, чтобы тебя привел. И из чего такого я так захотела? Ты, Алеша, и не знал ничего, от меня отворачивался, пройдешь -- глаза опустишь, а я на тебя сто раз до сего глядела, всех спрашивать об тебе начала. Лицо твое у меня в сердце осталось: "Презирает он меня, думаю, посмотреть даже на меня не захочет". И такое меня чувство взяло под конец, что сама себе удивляюсь: чего я такого мальчика боюсь? Проглочу его всего и смеяться буду. Обозлилась совсем. Веришь ли тому: никто-то здесь не смеет сказать и подумать, чтоб к Аграфене Александровне за худым этим делом придти; старик один только тут у меня, связана я ему и продана, сатана нас венчал, зато из других -- никто. Но на тебя глядя, положила: его проглочу. Проглочу и смеяться буду. Видишь, какая я злая собака, которую ты сестрой своею назвал! Вот теперь приехал этот обидчик мой, сижу теперь и жду вести. А знаешь, чем был мне этот обидчик? Пять лет тому как завез меня сюда Кузьма, -- так я сижу, бывало, от людей хоронюсь, чтоб меня не видали и не слыхали, тоненькая, глупенькая, сижу да рыдаю, ночей напролет не сплю -- думаю: "И уж где ж он теперь, мой обидчик? Смеется должно быть с другою надо мной, и уж я ж его, думаю, только бы увидеть его, встретить когда: то уж я ж ему отплачу, уж я ж ему отплачу!" Ночью в темноте рыдаю в подушку и все это передумаю, сердце мое раздираю нарочно, злобой его утоляю: "Уж я ж ему, уж я ж ему отплачу!" Так бывало и закричу в темноте. Да как вспомню вдруг, что ничего-то я ему не сделаю, а он-то надо мной смеется теперь, а может и совсем забыл и не помнит, так кинусь с постели на пол, зальюсь бессильною слезой и трясусь-трясусь до рассвета. Поутру встану злее собаки, рада весь свет проглотить. Потом, что ж ты думаешь: стала я капитал копить, без жалости сделалась, растолстела, -- поумнела ты думаешь, а? Так вот нет же, никто того не видит и не знает во всей вселенной, а как сойдет мрак ночной, все так же как и девченкой, пять лет тому, лежу иной раз, скрежещу зубами и всю ночь плачу: "Уж я ж ему, да уж я ж ему", думаю! Слышал ты это все? Ну так как же ты теперь понимаешь меня: месяц тому приходит ко мне вдруг это самое письмо: едет он, овдовел, со мной повидаться хочет. Дух у меня тогда весь захватило, господи, да вдруг и подумала: а приедет да свистнет мне, позовет меня, так я как собаченка к нему поползу битая, виноватая! Думаю это я и сама себе не верю: "Подлая я аль не подлая, побегу я к нему аль не побегу?" И такая меня злость взяла теперь на самое себя во весь этот месяц, что хуже еще, чем пять лет тому. Видишь ли теперь, Алеша, какая я неистовая, какая я яростная, всю тебе правду выразила! Митей забавлялась, чтобы к тому не бежать. Молчи, Ракитка, не тебе меня судить, не тебе говорила. Я теперь до вашего прихода лежала здесь, ждала, думала, судьбу мою всю разрешала, и никогда вам не узнать, что у меня в сердце было. Нет, Алеша, скажи своей барышне, чтоб она за третьеводнишнее не сердилась!.. И не знает никто во всем свете, каково мне теперь, да и не может знать... Потому я может быть сегодня туда с собой нож возьму, я еще того не решила...
И вымолвив это "жалкое" слово, Грушенька вдруг не выдержала, не докончила, закрыла лицо руками, бросилась на диван в подушки и зарыдала как малое дитя. Алеша встал с места и подошел к Ракитину.
-- Миша, -- проговорил он, -- не сердись. Ты обижен ею, но не сердись. Слышал ты ее сейчас? Нельзя с души человека столько спрашивать, надо быть милосерднее...
Алеша проговорил это в неудержимом порыве сердца. Ему надо было высказаться, и он обратился к Ракитину. Если б не было Ракитина, он стал бы восклицать один. Но Ракитин поглядел насмешливо, и Алеша вдруг остановился.
-- Это тебя твоим старцем давеча зарядили, и теперь ты своим старцем в меня и выпалил, Алешенька, божий человечек, -- с ненавистною улыбкой проговорил Ракитин.
-- Не смейся, Ракитин, не усмехайся, не говори про покойника: он выше всех, кто был на земле! -- с плачем в голосе прокричал Алеша. -- Я не как судья тебе встал говорить, а сам как последний из подсудимых. Кто я пред нею? Я шел сюда, чтобы погибнуть и говорил: "пусть, пусть!" и это из-за моего малодушия, а она, через пять лет муки, только что кто-то первый пришел и ей искреннее слово сказал -- все простила, все забыла и плачет! Обидчик ее воротился, зовет ее, и она все прощает ему и спешит к нему в радости, и не возьмет ножа, не возьмет! нет, я не таков. Я не знаю, таков ли ты, Миша, но я не таков! Я сегодня, сейчас этот урок получил... Она выше любовью чем мы... Слышал ли ты от нее прежде то, что она рассказала теперь? Нет, не слышал; если бы слышал, то давно бы все понял... и другая обиженная третьего дня, и та пусть простит ее! И простит, коль узнает... и узнает... Эта душа еще не примиренная, надо щадить ее... в душе этой может быть сокровище...
Алеша замолк, потому что ему пересекло дыхание. Ракитин, несмотря на всю свою злость, глядел с удивлением. Никогда не ожидал он от тихого Алеши такой тирады.
-- Вот адвокат проявился! Да ты влюбился в нее что ли? Аграфена Александровна, ведь постник-то наш и впрямь в тебя влюбился, победила! -- прокричал он с наглым смехом.
Грушенька подняла с подушки голову и поглядела на Алешу с умиленною улыбкой, засиявшею на ее как-то вдруг распухшем от сейчашних слез лице.
-- Оставь ты его, Алеша, херувим ты мой, видишь он какой, нашел кому говорить. Я, Михаил Осипович, -- обратилась она к Ракитину, -- хотела было у тебя прощения попросить за то, что обругала тебя, да теперь опять не хочу. Алеша, поди ко мне, сядь сюда, -- манила она его с радостною улыбкой, -- вот так, вот садись сюда, скажи ты мне (она взяла его за руку и заглядывала ему улыбаясь в лицо), -- скажи ты мне: люблю я того или нет? Обидчика-то моего, люблю или нет? Лежала я до вас здесь в темноте, все допрашивала сердце: люблю я того или нет? Разреши ты меня, Алеша, время пришло, что положишь, так и будет. Простить мне его или нет?
-- Да ведь уж простила, -- улыбаясь проговорил Алеша.
-- А и впрямь простила, -- вдумчиво произнесла Грушенька. -- Экое ведь подлое сердце! За подлое сердце мое! -- схватила она вдруг со стола бокал, разом выпила, подняла его и с розмаха бросила на пол. Бокал разбился и зазвенел. Какая-то жестокая черточка мелькнула в ее улыбке.
-- А ведь может еще и не простила, -- как-то грозно проговорила она, опустив глаза в землю, как будто одна сама с собой говорила. -- Может еще только собирается сердце простить. Поборюсь еще с сердцем-то. Я, видишь, Алеша, слезы мои пятилетние страх полюбила... Я может только обиду мою и полюбила, а не его вовсе!
-- Ну не хотел бы я быть в его коже! -- прошипел Ракитин.
-- И не будешь, Ракитка, никогда в его коже не будешь. Ты мне башмаки будешь шить, Ракитка, вот я тебя на какое дело употреблю, а такой как я тебе никогда не видать... Да и ему может не увидать...
-- Ему-то? А нарядилась-то зачем? -- эхидно поддразнил Ракитин.
-- Не кори меня нарядом, Ракитка, не знаешь еще ты всего моего сердца! Захочу и сорву наряд, сейчас сорву, сию минуту, -- звонко прокричала она. -- Не знаешь ты, для чего этот наряд, Ракитка! Может выйду к нему и скажу: "Видал ты меня такую, аль нет еще? -- Ведь он меня семнадцатилетнюю, тоненькую, чахоточную плаксу оставил. Да подсяду к нему, да обольщу, да разожгу его: "Видал ты, какова я теперь, скажу, ну так и оставайся при том, милостивый государь, по усам текло, а в рот не попало!" -- вот ведь к чему может этот наряд, Ракитка, -- закончила Грушенька со злобным смешком. -- Неистовая я, Алеша, яростная. Сорву я мой наряд, изувечу я себя, мою красоту, обожгу себе лицо и разрежу ножом, пойду милостыню просить. Захочу и не пойду я теперь никуда и ни к кому, захочу -- завтра же отошлю Кузьме все, что он мне подарил, и все деньги его, а сама на всю жизнь работницей поденной пойду!.. Думаешь, не сделаю я того, Ракитка, не посмею сделать? Сделаю, сделаю, сейчас могу сделать, не раздражайте только меня... а того прогоню, тому шиш покажу, тому меня не видать!
Последние слова она истерически прокричала, но не выдержала опять, закрыла руками лицо, бросилась в подушку и опять затряслась от рыданий. Ракитин встал с места:
-- Пора, -- сказал он, -- поздно, в монастырь не пропустят.
Грушенька так и вскочила с места.
-- Да неужто ж ты уходить, Алеша, хочешь! -- воскликнула она в горестном изумлении; -- да что ж ты надо мной теперь делаешь: всю воззвал, истерзал и опять теперь эта ночь, опять мне одной оставаться!
-- Не ночевать же ему у тебя? А коли хочет -- пусть! Я и один уйду! -- язвительно подшутил Ракитин.
-- Молчи, злая душа, -- яростно крикнула ему Грушенька, -- никогда ты мне таких слов не говорил, какие он мне пришел сказать.
-- Что он такое тебе сказал? -- раздражительно проворчал Ракитин.
-- Не знаю я, не ведаю, ничего не ведаю, что он мне такое сказал, сердцу сказалось, сердце он мне перевернул... Пожалел он меня первый, единый, вот что! Зачем ты, херувим, не приходил прежде, -- упала вдруг она пред ним на колени как бы в исступлении. -- Я всю жизнь такого как ты ждала, знала, что кто-то такой придет и меня простит. Верила, что и меня кто-то полюбит, гадкую, не за один только срам!..
-- Что я тебе такого сделал? -- умиленно улыбаясь, отвечал Алеша, нагнувшись к ней и нежно взяв ее за руки, -- луковку я тебе подал, одну самую малую луковку, только, только!..
И проговорив сам заплакал. В эту минуту в сенях вдруг раздался шум, кто-то вошел в переднюю; Грушенька вскочила как бы в страшном испуге. В комнату с шумом и криком вбежала Феня.
-- Барыня, голубушка, барыня, естафет прискакал! -- восклицала она весело и запыхавшись. -- Тарантас из Мокрого за вами. Тимофей ямщик на тройке, сейчас новых лошадей переложат... Письмо, письмо, барыня, вот письмо!
Письмо было в ее руке, и она все время, пока кричала, махала им по воздуху. Грушенька выхватила от нее письмо и поднесла к свечке. Это была только записочка, несколько строк, в один миг она прочла ее.
-- Кликнул! -- прокричала она, вся бледная с перекосившимся от болезненной улыбки лицом, -- свистнул! Ползи собачонка!
Но только миг один простояла как бы в нерешимости; вдруг кровь бросилась в ее голову и залила ее щеки огнем.
-- Еду! -- воскликнула она вдруг. -- Пять моих лет! Прощайте! Прощай, Алеша, решена судьба... Ступайте, ступайте, ступайте от меня теперь все, чтоб я уже вас не видала!.. Полетела Грушенька в новую жизнь... Не поминай меня лихом и ты, Ракитка. Может на смерть иду! Ух! Словно пьяная!
Она вдруг бросила их и побежала в свою спальню.
-- Ну, ей теперь не до нас! -- проворчал Ракитин. -- Идем, а то пожалуй опять этот бабий крик пойдет, надоели уж мне эти слезные крики...
Алеша дал себя машинально вывести. На дворе стоял тарантас, выпрягали лошадей, ходили с фонарем, суетились. В отворенные ворота вводили свежую тройку. Но только что сошли Алеша и Ракитин с крыльца, как вдруг отворилось окно из спальни Грушеньки, и она звонким голосом прокричала вслед Алеше:
-- Алешечка, поклонись своему братцу Митеньке, да скажи ему, чтобы не поминал меня, злодейку свою, лихом. Да передай ему тоже моими словами: "Подлецу досталась Грушенька, а не тебе благородному!" Да прибавь ему тоже, что любила его Грушенька один часок времени, только один часок всего и любила, -- так чтоб он этот часок всю жизнь свою отселева помнил, так дескать Грушенька на всю жизнь тебе заказала!..
Она закончила голосом полным рыданий. Окно захлопнулось.
-- Гм, гм! -- промычал Ракитин смеясь, -- зарезала братца Митеньку, да еще велит на всю жизнь свою помнить. Экое плотоядие!
Алеша ничего не ответил, точно и не слыхал; он шел подле Ракитина скоро, как бы ужасно спеша; он был как бы в забытье, шел машинально. Ракитина вдруг чего-то укололо, точно ранку его свежую тронули пальцем. Совсем не того ждал он давеча, когда сводил Грушеньку с Алешей; совсем иное случилось, а не то, чего бы ему очень хотелось.
-- Поляк он, ее офицер этот, -- заговорил он опять сдерживаясь, -- да и не офицер он вовсе теперь, он в таможне чиновником в Сибири служил где-то там на Китайской границе, должно быть какой поляченочек мозглявенький. Место, говорят, потерял. Прослышал теперь, что у Грушеньки капитал завелся, вот и вернулся, -- в том и все чудеса.
Алеша опять точно не слыхал. Ракитин не выдержал:
-- Что ж, обратил грешницу? -- злобно засмеялся он Алеше. -- Блудницу на путь истины обратил? Семь бесов изгнал, а? Вот они где наши чудеса-то давешние, ожидаемые, совершились!
-- Перестань, Ракитин, -- со страданием в душе отозвался Алеша.
-- Это ты теперь за двадцать пять рублей меня давешних "презираешь"? Продал дескать истинного друга. Да ведь ты не Христос, а я не Иуда.
-- Ах, Ракитин, уверяю тебя, я и забыл об этом, -- воскликнул Алеша, -- сам ты сейчас напомнил... Но Ракитин озлился уже окончательно.
-- Да чорт вас дери всех и каждого! -- завопил он вдруг, -- и зачем я, чорт, с тобою связался! Знать я тебя не хочу больше отселева. Пошел один, вон твоя дорога!
И он круто повернул в другую улицу, оставив Алешу одного во мраке. Алеша вышел из города и пошел полем к монастырю. Читать дальше ...
Братья Карамазовы. Достоевский Ф.М. 001
Братья Карамазовы. Достоевский Ф.М. 002
Братья Карамазовы. Достоевский Ф.М. 003
Братья Карамазовы. Достоевский Ф.М. 004
Братья Карамазовы. Достоевский Ф.М. 005
Братья Карамазовы. Достоевский Ф.М. 006
Братья Карамазовы. Достоевский Ф.М. 007
Братья Карамазовы. Достоевский Ф.М. 008
Братья Карамазовы. Достоевский Ф.М. 009
Братья Карамазовы. Достоевский Ф.М. 010
Братья Карамазовы. Достоевский Ф.М. 011
Братья Карамазовы. Достоевский Ф.М. 012
Братья Карамазовы. Достоевский Ф.М. 013
Братья Карамазовы. Достоевский Ф.М. 014
Братья Карамазовы. Достоевский Ф.М. 015
Братья Карамазовы. Достоевский Ф.М. 016
Братья Карамазовы. Достоевский Ф.М. 017
Братья Карамазовы. Достоевский Ф.М. 018
Братья Карамазовы. Достоевский Ф.М. 019
Братья Карамазовы. Достоевский Ф.М. 020
Братья Карамазовы. Достоевский Ф.М. 021
Братья Карамазовы. Достоевский Ф.М. 022
Братья Карамазовы. Достоевский Ф.М. 023
Братья Карамазовы. Достоевский Ф.М. 024
Братья Карамазовы. Достоевский Ф.М. 025
Братья Карамазовы. Достоевский Ф.М. 026
Братья Карамазовы. Достоевский Ф.М. 027
Братья Карамазовы. Достоевский Ф.М. 028
Братья Карамазовы. Достоевский Ф.М.029
Братья Карамазовы. Достоевский Ф.М. 030
Братья Карамазовы. Достоевский Ф.М. 031
Братья Карамазовы. Достоевский Ф.М. 032
Братья Карамазовы. Достоевский Ф.М. 033
Братья Карамазовы. Достоевский Ф.М. 034
Братья Карамазовы. Достоевский Ф.М. 035
Братья Карамазовы. Достоевский Ф.М. 036
Братья Карамазовы. Достоевский Ф.М. 037
Братья Карамазовы. Достоевский Ф.М. 038
Братья Карамазовы. Достоевский Ф.М. 039
Братья Карамазовы. Достоевский Ф.М. 040
Братья Карамазовы. Достоевский Ф.М. 041
Братья Карамазовы. Достоевский Ф.М. 042
Братья Карамазовы. Достоевский Ф.М. 043
Братья Карамазовы. Достоевский Ф.М. 044
Братья Карамазовы. Достоевский Ф.М. 045
Братья Карамазовы. Достоевский Ф.М. 046
Братья Карамазовы. Достоевский Ф.М. 047
Братья Карамазовы. Достоевский Ф.М. 048
Братья Карамазовы. Достоевский Ф.М. 049
Братья Карамазовы. Достоевский Ф.М. 050
Братья Карамазовы. Достоевский Ф.М. 051
Братья Карамазовы. Достоевский Ф.М. 052
Братья Карамазовы. Достоевский Ф.М. 053
Братья Карамазовы. Достоевский Ф.М. 054
Братья Карамазовы. Достоевский Ф.М. 055
Братья Карамазовы. Достоевский Ф.М. 056
Братья Карамазовы. Достоевский Ф.М. 057
Братья Карамазовы. Достоевский Ф.М. 058
Братья Карамазовы. Достоевский Ф.М. 059
Братья Карамазовы. Достоевский Ф.М. 060
Братья Карамазовы. Достоевский Ф.М. 061
Братья Карамазовы. Достоевский Ф.М. 062
Братья Карамазовы. Достоевский Ф.М. 062
Братья Карамазовы. Достоевский Ф.М. 063
Братья Карамазовы. Достоевский Ф.М. 064
***
***
ПОДЕЛИТЬСЯ
***
***
***Обитаемый остров. Стругацкие. 001
Обитаемый остров. Стругацкие. 002
Обитаемый остров. Стругацкие. 003
Обитаемый остров. Стругацкие. 004
Обитаемый остров. Стругацкие. 005
Обитаемый остров. Стругацкие. 006
Обитаемый остров. Стругацкие. 007
Обитаемый остров. Стругацкие. 008
Обитаемый остров. Стругацкие. 009
Обитаемый остров. Стругацкие. 010
Обитаемый остров. Стругацкие. 011
Обитаемый остров. Стругацкие. 012
Обитаемый остров. Стругацкие. 013
Обитаемый остров. Стругацкие. 014
Обитаемый остров. Стругацкие. 015
Обитаемый остров. Стругацкие. 016
Обитаемый остров. Стругацкие. 017
Обитаемый остров. Стругацкие. 018
Обитаемый остров. Стругацкие. 019
Обитаемый остров. Стругацкие. 020
Обитаемый остров. Стругацкие. 021
Обитаемый остров. Стругацкие. 022
Обитаемый остров. Стругацкие. 023
Обитаемый остров. Стругацкие. 024
Обитаемый остров. Стругацкие. 025
Часть первая
РОБИНЗОН
Часть вторая
ГВАРДЕЕЦ
Часть третья
ТЕРРОРИСТ
Часть четвертая
КАТОРЖНИК
Часть пятая
ЗЕМЛЯНИН 
Заметка Бориса Стругацкого об опасности... «Обитаемый остров» (1969)
 Победа коммунизма и технологические достижения Земли в XXI—XXII веках решили проблему нехватки ресурсов и избавили людей от необходимости изнурительного труда ради хлеба насущного, что, в свою очередь, со временем привело и к отказу от рыночных отношений и денег. XXII век описывается так:
Сейчас больше нет некоммунистов. Все десять миллиардов — коммунисты… Но у них уже другие цели. Прежняя цель коммуниста — изобилие и душевная и физическая красота — перестала быть целью. Теперь это реальность.
Одной из планет, населённых людьми, и их исторической родиной является Земля. Фактически, она идентична сегодняшней
Земле, однако относится к XXII веку нашей эры. Наиболее подробно она описывается в романе«Полдень. XXII век», хронологически первом из цикла о мире Полудня.
На Земле Полудня окончательно разрешены основные экономические, социальные и экологические проблемы. Успехи биоинженерии обеспечили материальное изобилие без перепроизводства и загрязнения окружающей среды. Появились технологии межзвездных перелетов, освоение далеких планет стало в порядке вещей. Установлены контакты с внеземными цивилизациями. Мировоззрение людей изменилось кардинальным образом. Труд на благо общества считается естественной обязанностью и потребностью каждого. Жизнь разумного существа признана безусловной и высшей ценностью, проявление агрессии и недоброжелательства по отношению к ближнему стало вопиющим исключением. Наука об обществе сделала качественный скачок (созданы теории исторических последовательностей и «вертикального прогресса»).
На Земле высшим авторитетным органом является Мировой Совет, членами которого являются самые известные ученые, историки, учителя и врачи. Как правило, Совет занимается лишь вопросами глобально-земного и галактического масштаба.
Дети с 5—6 лет воспитываются в интернатах.
Детей воспитывают профессиональные Учителя. Работа Учителя является весьма почётной и одной из самых ответственных, к ней допускают только особо отобранных людей; как следствие — всех или почти всех детей удается воспитать высокодуховными людьми с твердыми моральными устоями. Вообще вопрос выбора профессии в Мире Полудня поставлен на строго научную основу. Молодые люди проходят тщательное медико-психологическое обследование, после чего для каждого вырабатываются рекомендации по профессиональным предпочтениям. Ошибка в профориентации считается тяжёлым проступком того, кто выдаёт рекомендации, так как может отрицательно повлиять на судьбу человека («Жук в муравейнике»).
Наиболее необычной характеристикой мира Полудня по сравнению с другими известными фантастическими вселенными (к примеру, Дюны или Звездных Войн) является практически полная чуждость ему идей империализма. Ни одна разумная раса мира Полудня не занималась построением галактической империи (альтернативный вариант — республики): ни в двадцать втором веке по летосчислению Земли, ни до этого. Вместо этого они предпочитают держаться у своих родных планет, и лишь самые развитые технологически (люди Земли и, предположительно, Странники) позволяют себе вмешиваться в дела других планет, и только в форме так называемого «прогрессорства» — безвозмездного, тайного и строго дозированного способствования развитию культуры отдельной цивилизации.
Мир Полудня — литературный мир, в котором происходят события, описанные братьями Стругацкими в цикле романов, «представительской» книгой которого является «Полдень, XXII век» (от которого и произошло название мира), а последней — «Волны гасят ветер». Несмотря на кажущуюся утопичность вселенной, мир Полудня полон проблем и конфликтов, не чуждых и нашему времени.
 
***
***
***
***
|