***
***
***
***
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
В двухстах километрах от хонтийской границы, когда эшелон надолго
застрял на запасных путях возле какой-то тусклой заплеванной станции,
новоиспеченный рядовой второго разряда Зеф, договорившись по-хорошему с
охранником, сбегал к колонке за кипятком и вернулся с портативным
приемником. Он сообщил, что на станции творится совершеннейший бедлам,
грузятся сразу две бригады, генералы перелаялись между собой, зазевались,
и он, Зеф, смешавшись с окружавшей их толпой ординарцев, денщиков,
адъютантов, позаимствовал этот приемник у одного из них.
Теплушка встретила это сообщение смачным патриотическим ржанием.
Все сорок человек немедленно сгрудились вокруг Зефа. Долгое время не
могли устроиться, кому-то дали по зубам, чтобы не пихался, кого-то
пырнули шилом в мягкое место, ругались и жаловались друг на друга, пока
Максим наконец не гаркнул: "Тихо, подонки!" Тогда все успокоились. Зеф
включил приемник и принялся ловить все станции подряд.
Сразу выяснились любопытные вещи. Во-первых, оказалось, что война
еще не началась и что радиостанция "Голос Отцов", вопящая последнюю
неделю о кровопролитных сражениях на нашей территории, врет самым
безудержным образом. Никаких кровопролитных сражений не было. Хонтийская
Патриотическая Лига в ужасе орала на весь мир о том, что эти бандиты,
эти узурпаторы, эти так называемые Неизвестные Отцы воспользовались
гнусной провокацией своих наймитов в лице так называемой и пресловутой
Хонтийской Унии Справедливости и теперь сосредоточивают свои бронирован-
ные орды на границах многострадальной Хонти. В свою очередь, Хонтийская
Уния Справедливости костила Хонтийских Патриотов, этих платных агентов
Неизвестных Отцов, последними словами и обстоятельно рассказывала, как
кто-то превосходящими силами вытеснил чьи-то истощенные предшествующими
боями подразделения через границу и не дает им возможности вернуться
обратно, каковое обстоятельство и послужило предлогом для так называемых
Неизвестных Отцов к варварскому вторжению, которого следует ожидать с
минуты на минуту. И Лига, и Уния при этом почти в одинаковых выражениях
считали своим долгом предупредить наглого агрессора, что ответный удар
будет сокрушительным, и туманно намекали на какие-то атомные ловушки.
Пандейское радио обрисовывало ситуацию в очень спокойных тонах и
без всякого стеснения объявляло, что Пандею устроит любое развитие этого
конфликта. Частные радиостанции Хонти и Пандеи развлекали слушателей
веселой музыкой и скабрезными викторинами, а обе правительственные
радиостанции Неизвестных Отцов непрерывно передавали репортажи с митин-
гов ненависти вперемежку с маршами. Зеф также поймал какие-то передачи
на языках, известных только ему, и сообщил, что княжество Ондол,
оказывается, еще существует и, более того, продолжает совершать разбой-
ничьи налеты на остров Хаззалг. (Ни один человек в вагоне, кроме Зефа,
никогда прежде не слышал ни об этом княжестве, ни о таком острове.)
Однако главным образом эфир был забит невообразимой руганью между
командирами частей и соединений, которые тужились протиснуться к Сталь-
ному Плацдарму по двум расхлябанным железнодорожным ниточкам.
-- Опять мы к войне не готовы, массаракш, -- заметил Зеф, выключая
приемник и открывая прения.
С ним не согласились. По мнению большинства, сила перла громадная и
хонтийцам теперь придет конец. Уголовники считали, что главное --
перейти границу, а там каждый человек будет сам себе хозяин и каждый
захваченный город будут отдавать на три дня. Политические, то есть
выродки, смотрели на положение более мрачно, не ждали от будущего ничего
хорошего и прямо заявляли, что посылают их на убой, подрывать собой
атомные мины, никто из них живой не останется, так что хорошо бы
добраться до фронта и там где-нибудь залечь, чтобы не нашли. Точки
зрения спорящих были настолько противоположны, что настоящего разговора
не получилось, и патриотический диспут очень скоро выродился в одно-
образную ругань по адресу вонючих тыловиков, которые вторые сутки не
дают жрать и уже, поди, успели разворовать всю положенную водку. Об этом
предмете штрафники готовы были говорить ночь напролет, поэтому Максим и
Зеф выбрались из толпы и полезли на нары, криво сбитые из неструганых
досок.
Зеф был голоден и зол, он наладился было поспать, но Максим ему не
дал. "Спать будешь потом, -- строго сказал он. -- Завтра, может быть,
будем на фронте, а до сих пор ни о чем толком не договорились..." Зеф
проворчал, что договариваться не о чем, что утро вечера мудренее, что
Максим сам не слепой и должен видеть, в каком они оказались дерьме, что
с этими людишками, с этими ворами и бухгалтерами, каши не сваришь.
Максим возразил, что речь пока идет не о каше. До сих пор непонятно,
зачем эта война, кому она понадобилась, и пусть Зеф будет любезен не
спать, когда с ним разговаривают, а поделится своими соображениями. Зеф,
однако, не собирался быть любезным и не скрывал этого. С какой это
стати, массаракш, он будет любезен, когда так хочется жрать и когда
имеешь дело с молокососом, не способным на элементарные умозаключения, а
еще -- туда же! -- лезущим в революцию... Он ворчал, зевал, чесался,
перематывал портянки, обзывался, но, понукаемый, взбадриваемый и под-
хлестываемый, в конце концов разговорился и изложил свои представления о
причинах войны.
Таких возможных причин было, по его мнению, по крайней мере три.
Может быть, они действовали все разом, а может быть, преобладала
какая-нибудь одна. А может быть, существовала четвертая, которая ему,
Зефу, пока еще не пришла в голову. Прежде всего -- экономика. Данные об
экономическом положении Страны Отцов хранятся в строжайшем секрете, но
каждому ясно, что положение это -- дерьмовое, массаракш-и-массаракш, а
когда экономика в дерьмовом состоянии, лучше всего затеять войну, чтобы
сразу всем заткнуть глотки. Вепрь, зубы съевший в вопросе влияния
экономики на политику, предсказывал эту войну еще пять лет назад. Башни
-- башнями, а нищета -- нищетой. Внушать голодному человеку, что он сыт,
долго нельзя, не выдерживает психика, а править сумасшедшим народом --
удовольствие маленькое, особенно если учесть, что умалишенные излучению
не поддаются... Другая возможная причина -- идеологическая. Государ-
ственная идеология в Стране Отцов построена на идее угрозы извне.
Сначала это было просто вранье, придуманное для того, чтобы дисциплини-
ровать послевоенную вольницу, потом те, кто придумал это вранье, ушли со
сцены, а наследники их верят и искренне считают, что Хонти точит зубы на
наши богатства. А если учесть, что Хонти -- бывшая провинция старой
империи, провозгласившая независимость в тяжелые времена, то ко всему
добавляются еще и колониалистские идеи: вернуть гадов в лоно, предвари-
тельно строго наказав... И наконец, возможна причина внутриполитического
характера. Уже много лет идет грызня между Департаментом общественного
здоровья и военными. Тут уж кто кого съест. Департамент общественного
здоровья -- организация жуткая и ненасытная, но, если военные действия
пойдут хоть сколько-нибудь успешно, господа генералы возьмут эту органи-
зацию к ногтю. Правда, если из войны ничего путного не получится, к
ногтю будут взяты господа генералы, и поэтому нельзя исключить возмож-
ность, что вся эта затея есть хитроумная провокация Департамента
общественного здоровья. Между прочим, на то и похоже -- судя по кабаку,
который везде творится, а также по тому, что уже неделю орем на весь
мир, а военные действия, оказывается, еще и не начинались. А может быть,
массаракш, и не начнутся...
Когда Зеф дошел до этого места, загремели и залязгали буфера, вагон
содрогнулся, снаружи послышались крики, свистки, топот, и эшелон со
штрафной танковой бригадой тронулся. Уголовники грянули песню: "И снова
ни жратвы нам и ни водки..."
Ладно, сказал Максим. Это у тебя получается вполне правдоподобно.
Ну а как тебе представляется ход войны, если она все-таки начнется? Что
тогда произойдет? Зеф агрессивно прорычал, что он не какой-нибудь
генерал, и без всякого перехода стал рассказывать, как все это ему
представляется. Оказалось, что за время короткой передышки между концом
мировой и началом гражданской войны хонтийцы успели отгородиться от
своего бывшего сюзерена мощной линией минно-атомных полей. Кроме того, у
хонтийцев, несомненно, была атомная артиллерия, и у ихних политиканов
хватило ума все эти богатства в гражданской войне не использовать, а
приберечь для нас. Так что картина вторжения мыслится примерно следующим
образом. На острие Стального Плацдарма выстроят три или четыре штрафные
танковые бригады, подопрут их с тылу армейской корпусней, а за армейцами
пустят заградотряды гвардейцев на тяжелых танках, оборудованных излуча-
телями. Выродки, вроде меня, будут рваться вперед, спасаясь от лучевых
ударов, уголовщина и армейщина будут рваться вперед в приступе наведен-
ного энтузиазма, а уклонения от такой нормы, которые неизбежно возникнут,
будут уничтожаться огнем гвардейской сволочи. Если хонтийцы не дураки,
они откроют огонь из дальнобойных пушек по заградотрядам, но они, надо
думать, дураки, и займутся они, надо думать, взаимоистреблением -- Лига
в этой суматохе налетит на Унию, а Уния вцепится зубами в задницу Лиге.
Тем временем наши доблестные войска глубоко проникнут на территорию
противника, и начнется самое интересное, чего мы, к сожалению, уже не
увидим. Наш славный бронированный поток потеряет компактность и станет
расползаться по стране, неумолимо уходя из зоны действия излучателей.
Если Максим не наврал про Гая, у оторвавшихся немедленно начнется
лучевое похмелье, тем более сильное, что энергии на подстегивание во
время прорыва гвардейцы жалеть не будут... Массаракш! -- завопил Зеф. Я
так и вижу, как эти кретины выбираются из танков, ложатся на землю и
просят их пристрелить. И добрые хонтийцы, не говоря уже о хонтийских
солдатах, озверевшие от всего этого безобразия, им, конечно, не отка-
жут... Резня может случиться небывалая!
Поезд набирал скорость, вагон сильно покачивало. В дальнем углу
уголовники резались в кости -- играли на охранника, моталась под
потолком лампа, на нижних нарах кто-то монотонно бубнил -- должно быть,
молился. Воняло потом, грязью, парашей. Табачный дым ел глаза.
-- Я думаю, в генштабе это учитывают, -- продолжал Зеф, -- а потому
никаких стремительных прорывов не будет. Будет вялая позиционная война,
хонтийцы, при всей их глупости, сообразят когда-нибудь, в чем дело, и
примутся охотиться за излучателями... В общем, не знаю я, что будет, --
заключил он. -- Я не знаю даже, дадут ли нам утром пожрать. Боюсь, что
опять не дадут: с какой стати?
Они помолчали. Потом Максим сказал:
-- Ты уверен, что мы поступили правильно? Что наше место здесь?
-- Приказ штаба, -- пробурчал Зеф.
-- Приказ приказом, -- возразил Максим, -- а у нас тоже есть головы
на плечах. Может быть, правильнее было бы удрать вместе с Вепрем. Может
быть, в столице мы были бы полезнее.
-- Может быть, -- сказал Зеф. -- А может быть, и нет. Ты же слышал,
что Вепрь рассчитывает на атомные бомбежки... многие башни будут
разрушены, образуются свободные районы... А если бомбежек не будет?
Никто ничего не знает, Мак. Я очень хорошо представляю себе, какой
бедлам сейчас творится в штабе... Правые ходят гоголем: в правительстве
вот-вот полетят головы, и вся эта сволочь полезет на освободившиеся
места... -- Он задумался, копая в бороде. -- Вепрь вот наплел нам насчет
бомбежек, но, по-моему, он не для этого подался в столицу. Я его знаю,
он до этих вождистов давно добирается... так что очень возможно, что и у
нас в штабе головы полетят...
-- Значит, в штабе тоже бедлам, -- медленно сказал Максим. -- Тоже,
значит, не готовы...
-- Как они могут быть готовы? -- возразил Зеф. -- Одни мечтают
уничтожить башни, другие -- сохранить башни... Подполье -- это тебе не
политическая партия, это винегрет, салат с креветками...
-- Да, я знаю... -- сказал Максим. -- Салат.
Подполье не было политической партией. Более того, подполье даже не
было фронтом политических партий. Специфика обстоятельств разбила штаб
на две непримиримые группы: категорические противники башен и категори-
ческие сторонники башен. Все эти люди были в большей или меньшей степени
в оппозиции к существующему порядку вещей, но, массаракш, до чего же
разнились их побуждения!
Были биологисты, которым было абсолютно все равно, стоит ли у
власти Папа, крупнейший потомственный финансист, глава целого клана
банкиров и промышленников, или демократический союз представителей
трудящихся слоев общества. Они хотели только, чтобы проклятые башни были
срыты и можно было бы жить по-человечески, как они выражались, то есть
по-старому, по-довоенному... Были аристократы, уцелевшие остатки приви-
легированных классов старой империи, все еще воображающие, что имеет
место затянувшееся недоразумение, что народ верен законному наследнику
императорского престола (здоровенному унылому детине, сильно пьющему и
страдающему кровотечениями из носа) и что только эти нелепые башни,
преступное порождение изменивших присяге профессоров Е. И. В. Академии
наук, мешают нашему доброму, простодушному народу манифестировать свою
искреннюю, добрую, простодушную преданность своим законным владыкам...
За безусловное уничтожение башен стояли и революционеры -- местные
коммунисты и социалисты, такие, как Вепрь, теоретически подкованные и
закаленные еще в довоенных классовых боях; для них уничтожение башен
было лишь необходимым условием возвращения к естественному ходу истории,
сигналом к началу ряда революций, которые приведут в конечном счете к
справедливому общественному устройству. К ним примыкали и бунтарски
настроенные интеллектуалы вроде Зефа или покойного Гэла Кетшефа --
просто честные люди, полагавшие затею с башнями отвратительной и
опасной, уводящей человечество в тупик...
За сохранение башен стояли вождисты, либералы и просветители.
Вождисты -- самое правое крыло подполья -- были, по выражению Зефа,
просто бандой властолюбцев, рвущихся к департаментским креслам, и
рвущихся небезуспешно: некий Калу-Мошенник, продравшийся в Департамент
пропаганды, был в свое время видным лидером этой фашистской группировки.
Эти политические бандиты были готовы бешено, не разбираясь в средствах,
драться против любого правительства, если оно составлено без их учас-
тия... Либералы были в общем против башен и против Неизвестных Отцов.
Однако больше всего они боялись гражданской войны. Это были национальные
патриоты, чрезвычайно пекущиеся о славе и мощи государства и опасающиеся,
что уничтожение башен приведет к хаосу, всеобщему оплеванию святынь и
безвозвратному распаду нации. В подполье они сидели потому, что все как
один были сторонниками парламентских форм правления... Что же касается
просветителей, то это были, несомненно, честные, искренние и неглупые
люди. Они ненавидели тиранию Отцов, были категорически против использо-
вания башен для обмана масс, но считали башни могучим средством
воспитания народа. Современный человек по натуре -- дикарь и зверь,
говорили они. Воспитывать его классическими методами -- это дело веков и
веков. Выжечь в человеке зверя, задушить в нем животные инстинкты,
научить его добру, любви к ближнему, научить его ненавидеть невежество,
ложь, обывательщину -- вот благородная задача, и с помощью башен эту
задачу можно было бы решить на протяжении одного поколения...
Коммунистов было слишком мало, почти всех их перебили во время
войны и переворота; аристократов никто всерьез не принимал; либералы же
были слишком пассивны и зачастую сами не понимали, чего хотят. Поэтому
самыми влиятельными и массовыми группировками в подполье оставались
биологисты, вождисты и просветители. Общего у них почти ничего не было,
и подполье не имело ни единой программы, ни единого руководства, ни
единой стратегии, ни единой тактики...
-- Да, салат... -- повторил Максим. -- Грустно. Я надеялся, что
подполье все-таки намерено как-то использовать войну... возможную рево-
люционную ситуацию...
-- Подполье ни черта не знает, -- угрюмо сказал Зеф. -- Откуда мы
знаем, что это такое -- война с излучателями за спиной?
-- Грош вам цена, -- сказал Максим, не удержавшись.
Зеф немедленно вскипел.
-- Ну, ты! -- гаркнул он. -- Полегче! Кто ты такой, чтобы
определять нам цену? Откуда ты явился, массаракш, что требуешь от нас
того и этого? Боевое задание тебе? Изволь. Все увидеть, выжить,
вернуться, доложить. Тебе это кажется слишком легким? Прекрасно! Тем
лучше для нас... И хватит. Я хочу спать.
Он демонстративно повернулся к Максиму спиной и вдруг заорал
игрокам в кости:
-- Эй, там, гробокопатели! Спать! Пошли по нарам!
Максим лег на спину, заложил руки за голову и стал смотреть в
низкий вагонный потолок. По потолку что-то ползало. Тихо и злобно
переругивались укладывающиеся спать гробокопатели. Сосед слева стонал и
взвизгивал во сне, -- он был обречен и спал, может быть, последний раз в
жизни. И все они вокруг, всхрапывающие, сопящие, ворочающиеся, спали,
наверное, последний раз в жизни. Мир был тускло-желт, душен, безнадежен.
Стучали колеса, вопил паровоз, несло гарью в маленькое зарешеченное
окошечко, а за окошечком проносилась унылая безнадежная страна, страна
беспросветных рабов, страна обреченных, страна ходячих кукол...
Все сгнило здесь, думал Максим. Ни одного живого человека. Ни одной
ясной головы. И опять я сел в калошу, потому что понадеялся на кого-то
или на что-то. Ни на что здесь нельзя надеяться. Ни на кого здесь нельзя
рассчитывать. Только на себя. А что я один? Уж настолько-то историю я
знаю. Человек один не может ни черта... Может быть, Колдун прав? Может
быть, отстраниться? Спокойно и холодно, с высоты своего знания неминуе-
мого будущего взирать, как кипит, варится, плавится сырье, как поднима-
ются и падают наивные, неловкие, неумелые борцы, следить, как время
выковывает из них булат и погружает этот булат для закалки в потоки
кровавой грязи, как сыплется трупами окалина... Нет, не умею. Даже
думать в таких категориях неприятно... Страшная штука, однако, --
установившееся равновесие сил. Но ведь Колдун сказал, что я -- тоже
сила. И есть конкретный враг, значит, есть точка приложения для силы...
Шлепнут меня здесь, подумал он вдруг. Обязательно. Но не завтра! --
строго сказал он себе. Это случится, когда я проявлю себя как сила, не
раньше. Да и то -- посмотрим... Центр, подумал он. Центр. Вот что нужно
искать, вот на что нужно направить организацию. И я их направлю. Они у
меня будут заниматься делом... Ты у меня будешь заниматься делом,
приятель. Ишь, как храпит. Храпи, храпи, завтра я тебя вытащу... Ладно,
надо спать. И когда же мне удастся поспать по-человечески? В большой
просторной комнате, на свежих простынях... Что у них здесь за обычай --
спать по многу раз на одной простыне?.. Да, на свежих простынях, а перед
сном прочесть хорошую книгу, потом убрать стену в сад, выключить свет и
заснуть... а утром позавтракать с отцом и рассказать ему про этот
вагон... маме об этом, конечно, рассказывать нельзя... Мама, ты имей в
виду, я жив, все в порядке, и завтра со мной ничего не случится... А
поезд все идет, давно не было остановок, очевидно, кто-то где-то
сообразил, что без нас войны не начать... Как там Гай в своем
капральском вагоне? Дико ему, наверное, сейчас: там у них энтузиазм... О
Раде я давно не думал. Дай-ка я подумаю о Раде... Нет. Не время...
Ладно, Максим, дружище, вшивое пушечное мясо, спи. Он приказал себе и
тут же заснул...
Во сне он видел Солнце, Луну, звезды. Все сразу, такой был странный
сон.
Спать пришлось недолго. Поезд остановился, со скрежетом откатилась
тяжелая дверь, и зычный голос рявкнул: "Четвертая рота! Вылетай!" Было
пять часов утра, светало, стоял туман, и сыпал мелкий дождик. Штрафники,
конвульсивно позевывая, трясясь от озноба, вяло полезли из вагона.
Капралы были уже тут как тут, злобно и нетерпеливо хватали за ноги,
сдергивали на землю, особенно флегматичным давали по шее, орали:
"Разбирайся по экипажам! Становись!.. Куда лезешь, скотина? Из какого
взвода?.. Ты, мордастый, тебе сколько раз повторять?.. Куда полезли?
Вшивая банда!.."
Кое-как разобрались по экипажам, выстроились перед вагонами. Какой-
то ханурик, заплутавшись в тумане, бегал, искал свой взвод -- на него
лаяли со всех сторон. Мрачный невыспавшийся Зеф -- борода дыбом --
хрипел угрюмо и явственно: "Давайте, давайте, стройте, мы вам сегодня
навоюем..." Пробегавший капрал походя съездил его по уху, Максим сейчас
же выставил ногу, капрал покатился в грязь. Экипажи довольно заржали.
"Бригада, смир-р-р-на!" -- заорал кто-то невидимый. Завопили, надсажива-
ясь, командиры батальонов, подхватили командиры рот, забегали командиры
взводов. Никто "смирно" не встал, штрафники сутулились, засунув руки в
рукава, приплясывали на месте, счастливчики-богатеи курили не скрываясь,
кто-то, деликатно повернувшись спиной к господам командирам, справлял
нужду, по рядам шли разговорчики, что жрать, по всему видно, снова не
дадут и катись они туда и сюда с такой войной. "Бригада, во-о-ольна! --
заорал вдруг Зеф зычным голосом. -- Р-разойдись! Оправиться!" Экипажи с
готовностью разошлись было, но снова засуетились капралы, и вдруг вдоль
вагонов побежали, растягиваясь в редкую шеренгу, гвардейцы в блестящих
черных плащах, с автоматами на изготовку. И следом за ними вдоль вагонов
набегала испуганная тишина; экипажи торопливо строились, подравнивались,
кое-кто из штрафников по старинной привычке заложил руки за голову и
расставил ноги.
Железный голос из тумана сказал негромко, но очень слышно: "Если
кто-нибудь из мерзавцев раскроет пасть, прикажу стрелять". Все замерли.
Томно потянулись минуты, заполненные ожиданием. Туман понемногу рассеи-
вался, открывая неказистую станционную постройку, мокрые рельсы, теле-
графные столбы. Справа, перед фронтом бригады, обнаружилась темная кучка
людей. Оттуда доносились негромкие голоса, кто-то раздраженно рявкнул:
"Исполняйте приказание!" Максим покосился назад -- позади неподвижно
стояли гвардейцы, глядели из-под капюшонов с подозрением и ненавистью.
От кучки людей отделилась мешковатая фигура в маскировочном комби-
незоне. Это был командир штрафной бригады экс-полковник танковых войск
Анипсу, разжалованный и посаженный за торговлю казенным горючим на
черном рынке. Помотав перед собою тростью и дернув головой, он начал
речь:
-- Солдаты!.. Я не ошибся, я обращаюсь к вам как к солдатам, хотя
все мы -- и я в том числе -- пока еще дерьмо, отбросы общества...
Мерзавцы и сволочи! Будьте благодарны, что вам разрешают нынче выступить
в бой. Через несколько часов почти все вы сдохнете, и это будет хорошо.
Но те из вас, подонки, кто уцелеет, заживут на славу. Солдатский паек,
водка и все такое... Сейчас мы пойдем на позиции, и вы сядете в машины.
Дело пустяковое -- пройти на гусеницах полтораста километров... Танкисты
из вас, как из дерьма пуля, сами знаете, но зато все, до чего
доберетесь, -- ваше. Жрите. Это я вам говорю, ваш боевой товарищ Анипсу.
Дороги назад нет, зато есть дорога вперед. Кто попятится -- сожгу на
месте. Это особенно касается водителей... Вопросов нет. Бр-р-ригада!
Напра-во! Вперед... сомкнись! Дубье, сороконожки! Сомкнуться приказано!
Капралы, массаракш! Куда смотрите?.. Стадо! Разобраться по четыре...
Капралы, разберите этих свиней по четыре! Массаракш...
Читать дальше ...
Источник : https://online-knigi.com/page/212719?page=4 www.rusf.ru/abs/ -- Страница братьев Стругацких
bvi@rusf.ru
stodger@newmail.ru
Обитаемый остров. Стругацкие. 001
Обитаемый остров. Стругацкие. 002
Обитаемый остров. Стругацкие. 003
Обитаемый остров. Стругацкие. 004
Обитаемый остров. Стругацкие. 005
Обитаемый остров. Стругацкие. 006
Обитаемый остров. Стругацкие. 007
Обитаемый остров. Стругацкие. 008
Обитаемый остров. Стругацкие. 009
Обитаемый остров. Стругацкие. 010
Обитаемый остров. Стругацкие. 011
Обитаемый остров. Стругацкие. 012
Обитаемый остров. Стругацкие. 013
Обитаемый остров. Стругацкие. 014
Обитаемый остров. Стругацкие. 015
Обитаемый остров. Стругацкие. 016
Обитаемый остров. Стругацкие. 017
Обитаемый остров. Стругацкие. 018
Обитаемый остров. Стругацкие. 019
Обитаемый остров. Стругацкие. 020
Обитаемый остров. Стругацкие. 021
Обитаемый остров. Стругацкие. 022
Обитаемый остров. Стругацкие. 023
Обитаемый остров. Стругацкие. 024
Обитаемый остров. Стругацкие. 025
Заметка Бориса Стругацкого об опасности...
***
***
***
***
***
***
***
***
***
ПОДЕЛИТЬСЯ
***
Сейчас больше нет некоммунистов. Все десять миллиардов — коммунисты… Но у них уже другие цели. Прежняя цель коммуниста — изобилие и душевная и физическая красота — перестала быть целью. Теперь это реальность.
Одной из планет, населённых людьми, и их исторической родиной является Земля. Фактически, она идентична сегодняшней Земле, однако относится к XXII веку нашей эры. Наиболее подробно она описывается в романе«Полдень. XXII век», хронологически первом из цикла о мире Полудня.
На Земле Полудня окончательно разрешены основные экономические, социальные и экологические проблемы. Успехи биоинженерии обеспечили материальное изобилие без перепроизводства и загрязнения окружающей среды. Появились технологии межзвездных перелетов, освоение далеких планет стало в порядке вещей. Установлены контакты с внеземными цивилизациями. Мировоззрение людей изменилось кардинальным образом. Труд на благо общества считается естественной обязанностью и потребностью каждого. Жизнь разумного существа признана безусловной и высшей ценностью, проявление агрессии и недоброжелательства по отношению к ближнему стало вопиющим исключением. Наука об обществе сделала качественный скачок (созданы теории исторических последовательностей и «вертикального прогресса»).
На Земле высшим авторитетным органом является Мировой Совет, членами которого являются самые известные ученые, историки, учителя и врачи. Как правило, Совет занимается лишь вопросами глобально-земного и галактического масштаба.
Дети с 5—6 лет воспитываются в интернатах.
Детей воспитывают профессиональные Учителя. Работа Учителя является весьма почётной и одной из самых ответственных, к ней допускают только особо отобранных людей; как следствие — всех или почти всех детей удается воспитать высокодуховными людьми с твердыми моральными устоями. Вообще вопрос выбора профессии в Мире Полудня поставлен на строго научную основу. Молодые люди проходят тщательное медико-психологическое обследование, после чего для каждого вырабатываются рекомендации по профессиональным предпочтениям. Ошибка в профориентации считается тяжёлым проступком того, кто выдаёт рекомендации, так как может отрицательно повлиять на судьбу человека («Жук в муравейнике»).
Наиболее необычной характеристикой мира Полудня по сравнению с другими известными фантастическими вселенными (к примеру, Дюны или Звездных Войн) является практически полная чуждость ему идей империализма. Ни одна разумная раса мира Полудня не занималась построением галактической империи (альтернативный вариант — республики): ни в двадцать втором веке по летосчислению Земли, ни до этого. Вместо этого они предпочитают держаться у своих родных планет, и лишь самые развитые технологически (люди Земли и, предположительно, Странники) позволяют себе вмешиваться в дела других планет, и только в форме так называемого «прогрессорства» — безвозмездного, тайного и строго дозированного способствования развитию культуры отдельной цивилизации.
***
*** Мир Полудня — литературный мир, в котором происходят события, описанные братьями Стругацкими в цикле романов, «представительской» книгой которого является «Полдень, XXII век» (от которого и произошло название мира), а последней — «Волны гасят ветер». Несмотря на кажущуюся утопичность вселенной, мир Полудня полон проблем и конфликтов, не чуждых и нашему времени. 
***
***
***
***
***
***
***
***
***
***
***
***
***
***
***
***
***
***
***
***
***
***
***
***
|
«
