ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Последнее совещание перед операцией Генерал собрал в замке Двугла-
вой Лошади. Это были заросшие плющом и травой развалины загородного
музея, разрушенного в годы войны, -- место уединенное, дикое, горожане
не посещали его из-за близости малярийного болота, а у местного
населения оно пользовалось дурной славой как пристанище воров и бандитов.
Максим пришел пешком вместе с Орди. Зеленый приехал на мотоцикле и
привез Лесника. Генерал и Мемо-Копыто уже ждали их в старой канализаци-
онной трубе, выходящей прямо на болото. Генерал курил, а мрачный Мемо
остервенело отмахивался от комаров ароматической палочкой.
-- Привез? -- спросил он Лесника.
-- Обязательно, -- сказал Лесник и вытащил из кармана тюбик
репеллента. Все намазались, и Генерал открыл совещание.
Мемо расстелил схему и снова повторил ход операции. Все это было
уже известно наизусть. В час ночи группа подползает с четырех сторон к
проволочному заграждению и закладывает удлиненные заряды. Лесник и Мемо
действуют в одиночку -- соответственно с севера и с запада, Генерал в
паре с Орди -- с востока, Максим в паре с Зеленым -- с юга. Взрывы
производятся одновременно ровно в час ночи, и сейчас же Генерал,
Зеленый, Мемо и Лесник врываются в проходы, имея задачей добежать до
капонира и забросать его гранатами. Как только огонь из капонира
прекратится или ослабнет, Максим и Орди с магнитными минами подбегают к
башне и подготавливают взрыв, предварительно бросив в капонир еще по две
гранаты для страховки. Затем они включают запалы, забирают раненых --
только раненых! -- и уходят на восток через лес к проселку, где возле
межевого знака будет ждать Малыш с мотоциклом. Тяжелораненые грузятся в
мотоцикл, легкораненые и здоровые уходят пешком. Место сбора -- домик
Лесника. Ждать на месте сбора не более двух часов, после чего уходить
обычным порядком. Вопросы есть? Нет? У меня все.
Генерал бросил окурок, полез за пазуху и извлек пузырек с желтыми
таблетками.
-- Внимание, -- сказал он. -- По решению штаба план операции
несколько меняется. Начало операции переносится на двадцать два ноль-
ноль...
-- Массаракш! -- сказал Мемо. -- Что еще за новости!
-- Не перебивайте, -- сказал Генерал. -- Ровно в десять ноль-ноль
начинается вечерний сеанс. За несколько секунд до этого каждый из нас
примет по две таких таблетки. Далее все по старому плану с одним
исключением: Птица наступает как гранатометчик вместе со мной. Все мины
будут у Мака, башню подрывает он один.
-- Это как же? -- задумчиво сказал Лесник, разглядывая схему. --
Это мне никак не понятно. Двадцать два часа -- это же вечерний сеанс...
Я же, извиняюсь, как лягу, так и не встану, пластом лежать буду... Меня,
извиняюсь, колом не поднимешь...
-- Одну минуту, -- сказал Генерал. -- Еще раз повторяю: без десяти
секунд десять все примут этот болеутолитель. Понимаете, Лесник? Болеуто-
литель примете. Таким образом, к десяти часам...
-- Я эти пилюли знаю, -- сказал Лесник. -- Две минутки облегчения,
а потом совсем в узел завяжешься... небо в овчинку... знаем, пробовали.
-- Это новые пилюли, -- терпеливо сказал Генерал. -- Они действуют
до пяти минут. Добежать до капонира и бросить гранаты мы успеем, а
остальное сделает Мак.
Наступило молчание. Они думали. Туго соображающий Лесник со скрипом
копался в волосах, отвесив нижнюю губу. Видно было, как идея медленно
доходит до него, он часто заморгал, оставил в покое шевелюру, оглядел
всех просветлевшим взглядом и, оживившись, хлопнул себя по коленям.
Чудесный дядька, добряк, с ног до головы исполосованный жизнью и
ничего о жизни так и не узнавший. Ничего ему не надо было, и ничего он
не хотел, кроме как чтобы оставили его в покое, дали бы вернуться к
семье и сажать свеклу. Хорошие деньги до войны зарабатывал он на свекле,
крепкий был хозяин, хоть и молодой, а войну всю провел в окопах и пуще
атомных снарядов боялся своего капрала, такого же мужика, но хитрого и
большого подлеца. Максима он очень полюбил, век благодарен был, что
залечил ему Максим старый свищ на голени, и с тех пор уверовал, что,
пока Максим тут, ничего плохого с ними случиться не может. Максим весь
этот месяц ночевал у него в подвале, и каждый раз, когда укладывались
спать, Лесник рассказывал Максиму сказку, одну и ту же, но с разными
концами: "А вот жила на болоте жаба, большая была дура, прямо даже никто
не верил, и вот повадилась она, дура..." Никак не мог Максим вообразить
его в кровавом деле, хотя говорили ему, что Лесник -- боец умелый и
беспощадный.
-- Новый план дает следующие преимущества, -- говорил Генерал. --
Во-первых, нас в это время не ждут. Преимущество внезапности. Во-вторых,
прежний план разработан уже давно, и достаточно велика опасность, что
противнику он известен. Теперь мы его опережаем. Вероятность успеха
увеличивается...
Зеленый все время одобрительно кивал. Хищное лицо его светилось
злорадным удовольствием, ловкие длинные пальцы сжимались и разжимались.
Он любил всякие неожиданности -- очень рискованный был человек. Прошлое
его было темно. Он был вор и, кажется, убийца, порождение черного
послевоенного времени, сирота, шпана, ворами воспитанный, ворами вскорм-
ленный, ворами выбитый, сидел в тюрьме, бежал -- нагло, неожиданно, как
делал все, -- попытался вернуться к своему ворью, но времена перемени-
лись, дружки не потерпели выродка, хотели его выдать, но он отбился и
снова бежал, скрывался по деревням, пока не нашел его покойный Гэл
Кетшеф. Он был умница, фантазер, землю полагал плоской, небо твердым, и
именно в силу своего невежества, взбадриваемого бурной фантазией, был
единственным человеком на обитаемом острове, который, кажется, подозре-
вал в Максиме не горца какого-то ("Видал я этих горцев, во всех видах
видал"), не странную игру природы ("Мы от природы все везде одинаковые,
что в тюрьме, что на воле"), а прямо-таки пришельца из невозможных мест,
скажем из-за небесной тверди. Открыто об этом он Максиму никогда не
говорил, но намеки делал и относился к нему с почтением, переходящим в
подхалимаж. "Ты у нас Батей станешь, -- говорил он. -- Вот тогда я под
тобой развернусь..." Как и куда он собирался разворачиваться, было
совершенно непонятно, но одно было ясно: очень любил Зеленый рисковые
дела и терпеть не мог никакой работы. И еще не нравилась в нем Максиму
дикая его и первобытная жестокость. Это была та же пятнистая обезьяна,
только прирученная, натасканная на панцирных волков.
-- Мне это не нравится, -- сказал Мемо угрюмо. -- Это авантюра. Без
подготовки, без проверки... Нет, мне это не нравится.
Ему никогда ничего не нравилось, этому Мемо Грамену по прозвищу
Копыто Смерти. Его никогда ничто не удовлетворяло, и он всегда чего-то
боялся. Прошлое его скрывалось, потому что в подполье он сначала занимал
весьма высокий пост. Потом он однажды попался в лапы контрразведки и
выжил только чудом -- изуродованный пытками, был вытащен соседями по
камере, устроившими побег. После этого, по законам подполья, его вывели
из штаба, хотя он и не внушал никаких подозрений. Он был назначен
помощником к Гэлу Кетшефу, дважды участвовал в нападениях на башни,
лично уничтожил несколько патрульных машин, выследил и собственноручно
застрелил командира одной из гвардейских бригад, был известен как
человек фанатической смелости и отличный пулеметчик. Его уже собирались
сделать руководителем группы в каком-то городке на юго-западе, но тут
группа Гэла попалась. Подозрений Копыто по-прежнему не вызывал, его даже
назначили руководителем новой группы, но он, видимо, все время чувство-
вал на себе косые взгляды, которых не было, но которые вполне могли бы
быть: в подполье не жаловали людей, которым слишком везет. Он был
молчалив, придирчив, хорошо знал науку конспирации и требовал безуслов-
ного выполнения всех ее правил, даже самых незначительных. На общие темы
никогда ни с кем не говорил, занимался только делами группы и добился
того, что у группы было все -- и оружие, и продукты, и деньги, и хорошая
сеть явок, и даже мотоцикл. Максима он недолюбливал. Это чувствовалось,
и Максим не знал -- почему, а спрашивать ему не хотелось: Мемо был не из
тех людей, с кем приятно откровенничать. Может быть, все дело было в
том, что Максим единственный чувствовал его вечный страх, -- остальным и
в голову не могло прийти, что угрюмый Копыто Смерти, запросто разговари-
вающий с любым представителем штаба, один из зачинателей подполья,
террорист до мозга костей, может чего-либо бояться.
-- Мне непонятны резоны штаба, -- продолжал Мемо, с отвращением
размазывая по шее новую порцию репеллента. -- Я знаю этот план сто лет.
Сто раз его хотели испытать и сто раз отказывались, потому что это почти
верная гибель. Пока нет излучения, мы еще имеем шанс в случае неудачи
хотя бы улизнуть и попробовать ударить снова в другом месте. Здесь --
первая же неудача, и все мы погибли.
-- Ты не совсем прав, Копыто, -- возразила Орди. -- Теперь у нас
есть Мак. Если что-нибудь и не получится, он сумеет нас вытащить и,
может быть, даже сумеет взорвать башню.
Она лениво курила, глядя вдаль, на болото, сухая, спокойная, ничему
не удивляющаяся и ко всему готовая. Она вызывала у людей робость, потому
что видела в них только более или менее подходящие механизмы истребления.
Она вся была как на ладони -- ни в прошлом ее, ни в настоящем, ни в
будущем не было темных и туманных пятен. Происходила она из интеллигент-
ной семьи, отец погиб на войне, мать и сейчас работала учительницей в
поселке Утки, и сама Орди работала учительницей до тех пор, пока ее не
выгнали из школы как выродка. Она скрывалась, пыталась бежать в Хонти,
встретила на границе Гэла, переправлявшего оружие, и он сделал ее
террористкой. Сначала она работала из чисто идейных соображений --
боролась за справедливое общество, где каждый волен думать и делать, что
хочет и может, но семь лет назад контрразведка напала на ее след и
забрала ее ребенка заложником, чтобы заставить ее выдать себя и мужа.
Штаб не разрешил ей явиться, она слишком много знала, о ребенке она
больше ничего не слышала, считала его мертвым, хотя втайне не верила
этому, и вот уже семь лет ею двигала прежде всего ненависть. Сначала
ненависть, а потом уже изрядно потускневшая мечта о справедливом
обществе. Потерю мужа она пережила удивительно спокойно, хотя очень
любила его. Вероятно, она просто задолго до ареста свыклась с мыслью,
что ни за что в мире не следует держаться слишком крепко. Теперь она
была, как Гэл на суде, -- живым мертвецом, только очень опасным
мертвецом.
-- Мак -- новичок, -- мрачно сказал Мемо. -- Кто поручится, что он
не растеряется, оставшись один? Смешно на это рассчитывать. Смешно
отвергать старый, хорошо рассчитанный план из-за того, что у нас есть
новичок Мак. Я сказал и повторяю: это авантюра.
-- Да брось ты, начальник, -- сказал Зеленый. -- Такая у нас
работа. По мне, что старый план, что новый план -- все авантюра. А как
же по-другому? Без риска нельзя, а с этими пилюлями риск меньше. Они же
там под башней обалдеют, когда мы в десять часов на них наскочим. Они
там небось в десять часов водку пьют и песни орут, а тут мы наскочим, а
у них, может, и автоматы не заряжены, и сами они пьяные лежат... Нет,
мне нравится. Верно, Мак?
-- Я, это самое, тоже... -- сказал Лесник. -- Я рассуждаю как? Если
такой план даже мне удивителен, то уж гвардейцам этим и подавно.
Правильно Зеленый говорит, обалдеют они... Опять же, лишних пять минуток
не помучаемся, а там, глядишь, Мак башню повалит, и совсем будет
хорошо... Да ведь как хорошо-то! -- сказал он вдруг, словно озаренный
новой идеей. -- Ведь никто же до нас башен не валил, только хвастались,
а мы первыми будем... И опять же -- пока они эту башню снова наладят,
это сколько времени пройдет! Хоть месяц-то по-человечески поживем... без
приступов этих гадских...
-- Боюсь, что вы меня не поняли, Копыто, -- сказал Генерал. -- В
плане ничего не меняется, мы только нападаем неожиданно, усиливаем атаку
за счет Птицы и несколько меняем порядок отступления.
-- А если ты беспокоишься, что Маку всех нас будет не вытащить, --
по-прежнему лениво проговорила Орди, глядя на болото, -- так ты не
забывай, что тащить ему придется одного, от силы -- двоих, а мальчик он
сильный.
-- Да, -- сказал Генерал, глядя на нее. -- Это правда...
Генерал был влюблен в Орди. Никто, кроме Максима, этого не видел,
но Максим знал, что это любовь старая, безнадежная, началась она еще при
Гэле, а теперь стала еще безнадежнее, если это возможно. Генерал был не
генерал. До войны он был рабочим на конвейере, потом попал в школу
младших командиров, воевал капралом, кончил войну ротмистром. Он хорошо
знал ротмистра Чачу, имел с ним счеты (были какие-то беспорядки в
каком-то полку сразу после войны) и давно и безуспешно охотился за ним.
Он был работником штаба подполья, но часто принимал участие в практичес-
ких операциях, был хорошим воякой, знающим командиром. Работать в
подполье ему нравилось, но что будет после победы -- он представлял себе
плохо. Впрочем, в победу он и не верил. Прирожденный солдат, он легко
приспосабливался к любым условиям и никогда не загадывал дальше, чем на
десять-двенадцать дней вперед. Своих идей у него не было, кое-чего он
нахватался от однорукого, кое-что перенял у Кетшефа, еще кое-что ему
внушили в штабе, но главным в его сознании оставалось то, что вдолбили
ему в школе младших командиров. Поэтому, теоретизируя, он высказывал
странную смесь взглядов: власть богатых надобно свергнуть (это от Вепря,
который, видимо, был чем-то вроде социалиста или коммуниста), во главе
государства поставить надлежит инженеров и техников (это от Кетшефа),
города срыть, а самим жить в единении с природой (какой-то штабной
мыслитель-буколист), и всего этого можно добиться только беспрекословным
подчинением приказу вышестоящих командиров, и поменьше болтовни на
отвлеченные темы. Два раза Максим с ним сцепился. Было совершенно
непонятно, зачем разрушать башни, терять на этом смелых товарищей,
время, средства, оружие -- через десять-двадцать дней башню все равно
восстановят, и все пойдет по-прежнему, с той только разницей, что
население окрестных деревень своими глазами убедится, какие гнусные
дьяволы эти выродки. Генерал так и не сумел толком объяснить Максиму, в
чем смысл диверсионной деятельности. То ли он что-то скрывал, то ли сам
не понимал, зачем это нужно, но каждый раз он твердил одно и то же:
приказы не обсуждаются, каждое нападение на башню -- удар по врагу,
нельзя удерживать людей от активной деятельности, иначе ненависть
скиснет в них, и жить станет совсем уже не для чего... "Надо искать
центр! -- настаивал Максим. -- Надо бить сразу по центру, всеми силами,
сразу! Что у вас в штабе за головы, если не понимают такой простой
вещи?" -- "Штаб знает, что делает, -- веско отвечал Генерал, вздергивая
подбородок и высоко задирая брови. -- Дисциплина в нашем положении --
прежде всего, и давай-ка без крестьянской вольницы, Мак, всему свое
время, будет тебе и центр, если доживешь..." Впрочем, он относился к
Максиму с уважением и охотно прибегал к его услугам, когда лучевые удары
застигали его в подвале Лесника...
-- Все равно я против, -- упрямо сказал Мемо. -- А если нас положат
огнем? А если мы не успеем за пять минут, а понадобится нам шесть?
Безумный план. И всегда он был безумным.
-- Удлиненные заряды мы применяем впервые, -- сказал Генерал, с
трудом отрывая взгляд от Орди. -- Но если брать прежние способы прорыва
через проволоку, то судьба операции определяется в среднем через
три-четыре минуты. Если мы застанем их врасплох, у нас еще останется
одна или даже две минуты в запасе.
-- Две минуты -- время большое, -- сказал Лесник. -- За две минуты
я их там всех голыми руками передавлю. Добежать бы только.
-- Добежать бы... да-а... -- с какой-то зловещей мечтательностью
протянул Зеленый. -- Верно, Мак?
-- Ты ничего не хочешь сказать, Мак? -- спросил Генерал.
-- Я уже говорил, -- сказал Максим. -- Новый план лучше старого, но
все равно плох. Дайте я все сделаю один. Рискните.
-- Не будем об этом, -- сказал Генерал раздраженно. -- Об этом --
все. Дельные замечания у тебя есть?
-- Нет, -- сказал Максим. Он уже жалел, что снова затеял этот
разговор.
-- Откуда взялись эти таблетки? -- спросил вдруг Мемо.
-- Это старые таблетки, -- сказал Генерал. -- Маку удалось немного
улучшить их.
-- Ах, Маку... Значит, это его идея?
Копыто произнес это таким тоном, что всем стало неловко. Его слова
можно было понять так: новичок, да еще не совсем наш, да еще пришедший с
той стороны, -- а не пахнет ли это засадой, такие случаи бывали...
-- Нет, -- резко ответил Генерал. -- Это идея штаба. И изволь
подчиняться, Копыто.
-- Я подчиняюсь, -- сказал Мемо, пожав плечами. -- Я против этого,
но я подчиняюсь. Куда же деваться...
Максим грустно смотрел на них. Они сидели перед ним, очень разные
-- в обычных условиях, наверное, им и в голову бы не пришло, что они
могут собраться вместе: бывший фермер, бывший уголовник, бывшая учитель-
ница... У них было только одно общее -- они были объявлены врагами
общества, по какой-то идиотской причине они были ненавистны всем, и весь
огромный государственный аппарат подавления был нацелен против них. То,
что они собирались сделать, было бессмысленно; пройдет несколько часов,
и большинство из них будут мертвы, а в мире ничего не изменится, и для
тех, кто останется в живых, тоже ничего не изменится -- в лучшем случае
они получат передышку на десяток дней от адских болей, но они будут
изранены, измучены бегством, их будут травить собаками, им придется
отсиживаться в вонючих норах, а потом все начнется сначала.  Действовать
с ними заодно было глупо, но покинуть их было бы подло, и приходилось
выбирать глупость. А может быть, в этом мире вообще нельзя иначе, и если
хочешь что-нибудь сделать, приходится пройти через глупость, через
бессмысленную кровь, а может быть, и через подлость придется пройти.
Жалкий человек... глупый человек... подлый человек... А что еще можно
ожидать от человека в этом жалком, глупом и подлом мире? Надо помнить
только, что глупость есть следствие бессилия, а бессилие проистекает из
невежества, из незнания верной дороги... но ведь не может же быть так,
чтобы среди тысячи дорог не нашлось верной! По одной дороге я уже
прошел, думал Максим, это была неверная дорога. Теперь надо пройти по
этой, хотя уже сейчас видно, что это тоже неверная дорога. И может быть,
мне еще не раз придется ходить по неверным дорогам и забираться в
тупики. А перед кем я оправдываюсь? -- подумал он. И зачем? Они мне
нравятся, я могу им помочь, вот и все, что мне нужно знать сегодня...
-- Сейчас мы разойдемся, -- сказал Генерал. -- Копыто идет с
Лесником, Мак -- с Зеленым, я -- с Птицей. Встреча в девять ноль-ноль у
межевой отметки, идти только лесом, без дорог. Парам не разлучаться,
каждый отвечает за каждого. Идите. Первыми уходят Мемо и Лесник. -- Он
собрал окурки на лист бумаги, свернул и положил в карман.
Лесник потер колени.
-- Кости болят, -- сообщил он. -- К дождичку. Хорошая нынче будет
ночь, темная... Читать дальше ...
Источник : https://online-knigi.com/page/212719?page=4 www.rusf.ru/abs/ -- Страница братьев Стругацких
bvi@rusf.ru
stodger@newmail.ru
Обитаемый остров. Стругацкие. 001
Обитаемый остров. Стругацкие. 002
Обитаемый остров. Стругацкие. 003
Обитаемый остров. Стругацкие. 004
Обитаемый остров. Стругацкие. 005
Обитаемый остров. Стругацкие. 006
Обитаемый остров. Стругацкие. 007
Обитаемый остров. Стругацкие. 008
Обитаемый остров. Стругацкие. 009
Обитаемый остров. Стругацкие. 010
Обитаемый остров. Стругацкие. 011
Обитаемый остров. Стругацкие. 012
Обитаемый остров. Стругацкие. 013
Обитаемый остров. Стругацкие. 014
Обитаемый остров. Стругацкие. 015
Обитаемый остров. Стругацкие. 016
Обитаемый остров. Стругацкие. 017
Обитаемый остров. Стругацкие. 018
Обитаемый остров. Стругацкие. 019
Обитаемый остров. Стругацкие. 020
Обитаемый остров. Стругацкие. 021
Обитаемый остров. Стругацкие. 022
Обитаемый остров. Стругацкие. 023
Обитаемый остров. Стругацкие. 024
Обитаемый остров. Стругацкие. 025
Часть первая
РОБИНЗОН
Часть вторая
ГВАРДЕЕЦ 
Часть третья
ТЕРРОРИСТ
Часть четвертая
КАТОРЖНИК
Часть пятая
ЗЕМЛЯНИН 
***
***
***
Заметка Бориса Стругацкого об опасности...
***
***
ПОДЕЛИТЬСЯ
***
Сейчас больше нет некоммунистов. Все десять миллиардов — коммунисты… Но у них уже другие цели. Прежняя цель коммуниста — изобилие и душевная и физическая красота — перестала быть целью. Теперь это реальность.
Одной из планет, населённых людьми, и их исторической родиной является Земля. Фактически, она идентична сегодняшней Земле, однако относится к XXII веку нашей эры. Наиболее подробно она описывается в романе«Полдень. XXII век», хронологически первом из цикла о мире Полудня.
На Земле Полудня окончательно разрешены основные экономические, социальные и экологические проблемы. Успехи биоинженерии обеспечили материальное изобилие без перепроизводства и загрязнения окружающей среды. Появились технологии межзвездных перелетов, освоение далеких планет стало в порядке вещей. Установлены контакты с внеземными цивилизациями. Мировоззрение людей изменилось кардинальным образом. Труд на благо общества считается естественной обязанностью и потребностью каждого. Жизнь разумного существа признана безусловной и высшей ценностью, проявление агрессии и недоброжелательства по отношению к ближнему стало вопиющим исключением. Наука об обществе сделала качественный скачок (созданы теории исторических последовательностей и «вертикального прогресса»).
На Земле высшим авторитетным органом является Мировой Совет, членами которого являются самые известные ученые, историки, учителя и врачи. Как правило, Совет занимается лишь вопросами глобально-земного и галактического масштаба.
Дети с 5—6 лет воспитываются в интернатах.
Детей воспитывают профессиональные Учителя. Работа Учителя является весьма почётной и одной из самых ответственных, к ней допускают только особо отобранных людей; как следствие — всех или почти всех детей удается воспитать высокодуховными людьми с твердыми моральными устоями. Вообще вопрос выбора профессии в Мире Полудня поставлен на строго научную основу. Молодые люди проходят тщательное медико-психологическое обследование, после чего для каждого вырабатываются рекомендации по профессиональным предпочтениям. Ошибка в профориентации считается тяжёлым проступком того, кто выдаёт рекомендации, так как может отрицательно повлиять на судьбу человека («Жук в муравейнике»).
Наиболее необычной характеристикой мира Полудня по сравнению с другими известными фантастическими вселенными (к примеру, Дюны или Звездных Войн) является практически полная чуждость ему идей империализма. Ни одна разумная раса мира Полудня не занималась построением галактической империи (альтернативный вариант — республики): ни в двадцать втором веке по летосчислению Земли, ни до этого. Вместо этого они предпочитают держаться у своих родных планет, и лишь самые развитые технологически (люди Земли и, предположительно, Странники) позволяют себе вмешиваться в дела других планет, и только в форме так называемого «прогрессорства» — безвозмездного, тайного и строго дозированного способствования развитию культуры отдельной цивилизации.
Мир Полудня — литературный мир, в котором происходят события, описанные братьями Стругацкими в цикле романов, «представительской» книгой которого является «Полдень, XXII век» (от которого и произошло название мира), а последней — «Волны гасят ветер». Несмотря на кажущуюся утопичность вселенной, мир Полудня полон проблем и конфликтов, не чуждых и нашему времени. 
***
|
«
