В эту минуту толпа, как это случалось через каждые десять шагов,
остановилась, и Арторикс мог рассмотреть вблизи женщину, на которую Кассий
бросал влюбленные взоры. Она стояла у колонны портика, высокая, стройная,
молодая, - ей было не больше двадцати лет; короткая белая туника из
тончайшей шерсти, окаймленная пурпурной полосой и туго перехваченная в
талии, обрисовывала ее гибкий стан и сладострастные изгибы роскошных форм.
Как ни была ослепительна белизна ее рук и плеч, лицо ее казалось еще
белее, и только нежный румянец, игравший на щеках, говорил, что это лицо,
эта шея, эти плечи и эта грудь принадлежат живой женщине, а не статуе из
прозрачного паросского мрамора, изваянной резцом бессмертного Фидия. Лицо
ее обрамляли густые и мягкие рыжие кудри и оживляли голубые сияющие глаза
со смелым и даже дерзким выражением. Рядом с этой красавицей, уже
отвергнутой первым мужем, стоял поразительно похожий на нее Клодий; ему
едва исполнилось четырнадцать лет, и по детскому открытому его лицу никто
не мог бы угадать в нем будущего мятежного народного трибуна,
жестокосердного человека, которому суждено было в недалеком будущем
навлечь на Рим бедствие раздоров, распрей и убийств.
- Венера или Диана, какими их представляет себе легковерный народ, не
могли бы быть прекраснее ее! - воскликнул Кассий после минуты безмолвного
восторга.
- Венера, конечно Венера, - сказал, улыбаясь, Тит Лукреций Кар, - Диану
уж оставь в покое; она слишком чиста для того, чтобы можно было сравнивать
с ней эту продажную женщину, эту квадрантарию.
- Кто это дал такое постыдное прозвище Клодии?.. Кто смеет так поносить
ее? - воскликнул взбешенный Кассий.
- Завистницы-матроны, не менее развратные, чем она, но менее бесстыдные
и менее красивые. Они не выносят ее и потому превратили ее в мишень для
своих острот и неутолимой ненависти.
- Вот она, смотрите! - воскликнул Метробий. - Вон та, что первая
наградила Клодию этой кличкой.
И он указал на высокую женщину, патрицианку, судя по одежде. Она была
хорошо сложена, но лицо ее носило печать строгости и даже суровости.
Стояла она неподалеку от колонны, где были Клодия и ее брат. Рядом с ней
стоял человек лет тридцати с лишним, высокого роста, величественного вида
и осанки, у него был очень широкий лоб, густые косматые брови, близорукие
глаза с каким-то потухшим взглядом и орлиный нос. Лицо было незаурядное и
поражало своим сосредоточенным выражением.
- Кто это? Теренция? Жена Цицерона?..
- Да, именно она... Вон она стоит рядом с почтенным своим мужем!
- О, ей-то вполне пристало бичевать пороки и разврат! - заметил,
иронически улыбаясь, Лукреций. - Недаром ее сестра, весталка Фабия,
прославилась своей кощунственной связью с Катилиной! Клянусь Геркулесом,
если цензору придется разбираться в безнравственном поведении Клодии, у
него будет больше оснований заняться еще более безнравственной жизнью
Фабии.
- Эх! - с недоверчивым видом покачал головою Метробий. - Мы уже дошли
теперь до такого позора, что если бы строгий и неподкупный Катон, самый
суровый и непреклонный из всех цензоров, которые были до сих пор в Риме,
жил в наше время, он не знал бы, с чего начать исправление распущенных
нравов. Клянусь Кастором и Поллуксом, если бы ему пришлось изгнать из Рима
всех женщин, не имеющих права тут находиться, Рим превратился бы в город,
населенный только мужчинами, как в блаженные времена Ромула, и для
сохранения рода Квирина пришлось бы снова прибегнуть к похищению
сабинянок. Впрочем, стоят ли нынешние сабинянки того, чтобы их похищали?
- Браво, браво, вот это я понимаю, клянусь божественным Эпикуром! -
воскликнул Лукреций. - Метробий произносит филиппику против распущенности
нравов! При первых же выборах я подам за тебя голос и буду вести
пропаганду, чтобы тебя избрали цензором!
В этот момент толпа снова двинулась, и Кассий со своими друзьями
оказался почти у самых ступенек лестницы портика "храма Весты, недалеко от
Клодии. Кассий приветствовал ее, приложив правую руку к губам, затем
воскликнул:
- Привет тебе, о Клодия, прекраснейшая из всех прекрасных женщин Рима!
Клодия взглянула на него и ответила на поклон легким наклонением головы
и нежной улыбкой, бросив юноше долгий огненный взгляд.
- Взгляд этот обещает многое, - улыбаясь, сказал Лукреций Кассию.
- Твой пыл вполне оправдан, славный Кассий, - сказал Метробий. - Право,
я никогда еще не видел женщины красивее, за исключением одной; она была
так же прекрасна, как Клодия, - греческая куртизанка Эвтибида!
Лукреций вздрогнул при этом имени и, помолчав, спросил с легким
вздохом:
- Красавица Эвтибида! Где-то она теперь?..
- Ты не поверил бы собственным глазам, ведь она в лагере гладиаторов!
- Напротив, я нахожу это вполне естественным, - ответил Лукреций. - Там
для нее самое подходящее место!
- Но знай, что Эвтибида находится в лагере этих разбойников только для
того, чтобы добиться любви одного из них: она безумно влюблена в
Спартака...
- Браво! Клянусь Геркулесом!.. Теперь наконец у нее любовник, достойный
ее!
- Ошибаешься, клянусь Юпитером Статором!.. Спартак с презрением отверг
ее.
Все трое на мгновение умолкли.
- А вот ты и не знаешь, - продолжал через минуту Метробий, обращаясь к
Лукрецию, - что красавица Эвтибида не раз приглашала меня, звала приехать
в лагерь гладиаторов.
- А что тебе там делать? - удивленно спросил Лукреций.
- Пьянствовать, что ли? - добавил Кассий. - Но этим ты вполне успешно
занимаешься и в Риме...
- Вы все смеетесь, шутите... а я бы не прочь туда отправиться...
- Куда?
- Да в лагерь Спартака. Поехал бы туда переодетый и под вымышленным
именем вошел бы к нему в доверие и приобрел его расположение, а тем
временем разузнал бы все его планы и намерения, разведал бы, что он там
подготовляет, и обо всем тайком сообщил бы консулам.
Оба патриция громко расхохотались. Метробий обиделся и сердито сказал:
- Ах, вы смеетесь? А разве не я предупредил консула Луция Лициния
Лукулла два года назад о подготовлявшемся восстании гладиаторов? Разве не
я открыл их заговор в роще богини Фурины?
"А-а, запомним!" - подумал Арторикс. Лицо его вспыхнуло, и он мрачно
взглянул на Метробия, шедшего неподалеку от него.
В этот момент толпа подошла к подножию Капитолия и очутилась перед
храмом Сатурна; это было величественное и прочное сооружение, где, кроме
жертвенника Сатурну, хранились также утвержденные законы и государственная
казна; тут теснилось великое множество народа и движение замедлялось еще
больше.
- Клянусь богами, покровителями Рима, - воскликнул Кассий, - здесь
можно задохнуться!
- Да, это вполне возможно, - сказал Лукреций.
- Так оно и будет, клянусь венком из плюща Вакха Дионисия! - воскликнул
Метробий.
- Не понимаю, к чему нам было забираться в эту сутолоку! - сказал
Лукреций.
Толпа все больше нажимала, толкотня и давка были невыносимы; наконец
через четверть часа, двигаясь черепашьим шагом, почти задохнувшись,
Метробий, Лукреций и Кассий, а также и Арторикс попали в храм, где увидели
бронзовую статую бога Сатурна с небольшим серпом в руке, как будто
собравшегося на жатву. Статуя была окружена земледельческими орудиями и
аллегорическими изображениями сельских работ и сцен из пастушеской жизни.
Статуя Сатурна была полая и наполнялась оливковым маслом в знак изобилия.
- Смотри, смотри, вот божественный Цезарь, верховный жрец, - сказал
Метробий. - Он только что совершил жертвоприношение в честь Сатурна и
теперь, сняв жреческое облачение, выходит из храма.
- Как на него смотрит Семпрония, прекрасная и умная Семпрония!..
- Ты бы лучше сказал - необузданная Семпрония.
- Черноокая красавица! Клянусь двенадцатью богами Согласия, совершенный
тип римской зрелой красоты!..
- Погляди, словно молния, сверкает пламя страсти в ее черных глазах!
Какие улыбки шлет она красавцу Юлию!
- А сколько еще матрон и девушек нежно поглядывают на Цезаря!
- Посмотри на рыжую Фавсту.
- Дочь моего бессмертного друга Луция Корнелия Суллы Счастливого,
диктатора.
- Что ты был другом, да еще бесстыдным другом этого чудовища, нам уже
давно известно, и тебе незачем повторять это на каждом шагу.
- Что это опять за шум?
- Что за крики?
Все повернули головы ко входу в храм, откуда опять неслись громкие
восхваления Сатурну.
Вскоре толпу, заполнявшую храм, оттеснила к колоннаде и к стенам новая
толпа, явившаяся на поклонение Сатурну, и в ней человек пятьдесят мрачных
и исхудалых богомольцев, словно в триумфальном шествии, несли городского
претора; у каждого в руке была железная цепь.
- Ах да, понимаю! Это преступники, сидевшие в Мамертинской тюрьме в
ожидании приговора: согласно обычаю, они помилованы, - сказал Лукреций.
- И, как установлено обычаем, они принесли сюда свои кандалы, чтобы
повесить их на алтарь божественного Сатурна, - добавил Метробий.
- Смотри, смотри, вон там страшный Катилина, гроза всего Рима! -
воскликнул Кассий, указывая в сторону жертвенника бога, возле которого
стоял гордый и распутный патриций, погрузившись в созерцание коллегии
весталок, и пожирал взглядом одну из молодых жриц. - Отрицать бесполезно -
этот человек жесток даже в любви. Видите, с какой звериной алчностью он
глядит на сестру Теренции.
В то время как Лукреций и Метробий судачили с молодым Лонгином Кассием
о кощунственной любви Катилины, Арторикс увидел патриция, и глаза его
радостно засияли. Он начал осторожно проталкиваться через толпу, стараясь
добраться до Катилины.
Но одно дело желать, другое - исполнить желание; только через полчаса,
да и то лишь следуя движению толпы, направлявшейся к выходу из храма,
молодой галл мог приблизиться к Луцию Сергию, по-прежнему погруженному в
созерцание весталки. Арторикс тихо сказал ему на ухо:
- Свет и свобода.
Катилина вздрогнул, стремительно повернулся и, нахмурив брови, сурово,
почти с угрозой спросил фокусника, пристально вглядываясь в него своими
серыми глазами:
- Что это значит?
- Я от Спартака, - тихо ответил Арторикс. - Прибыл в таком вот виде из
Апулии. Мне надо переговорить с тобою о важных делах, славный Катилина.
Патриций еще с минуту смотрел на фокусника, потом сказал:
- Хорошо... Иди рядом, пока нам не удастся выбраться из храма... Потом
следуй за мной издали, пока мы не дойдем до уединенного места.
С презрением, отличающим сильных и дерзких самоуправцев, - а у Катилины
оно доходило до грубости и полного пренебрежения к людям, - он принялся
расталкивать толпу своими мощными руками и зычным голосом приказывал
окружающим посторониться. Действуя таким способом, Катилина скорее других
достиг выхода из храма; за ним неотступно, точно пришитый, шел Арторикс.
Продвигаясь таким же точно образом, они прошли через портик и очутились
на улице, а через полчаса, выбравшись из толпы, направились к Скотному
рынку, где толпились продавцы и покупатели волов; на этой огромной
площади, отведенной для торговли скотом, народу оказалось не так много, и
путникам не стоило большого труда добраться до круглого храма Геркулеса
Триумфального; Арторикс следовал за Катилиной на некотором расстоянии.
Миновав храм Геркулеса, Катилина подошел к небольшому храму Целомудрия
патрицианок; там он остановился, поджидая фокусника, и Арторикс подошел к
нему.
Как это и было поручено Арториксу, он изложил Катилине предложение
Спартака; красочно, правдиво, убедительно описал он мощь гладиаторских
легионов; доказал, что отвага этих шестидесяти тысяч рабов, уже испытанных
во многих боях, удесятерилась бы, встань во главе их Луций Сергий
Катилина, и за короткое время число их удвоилось бы; на основании всего
этого, нисколько не преувеличивая, можно было с полной достоверностью
рассчитывать на ряд побед и через год подойти с непобедимым войском к
воротам Рима.
При этих словах глаза Катилины налились кровью; на выразительном
свирепом лице заходили желваки мускулов, время от времени он угрожающе
сжимал мощные кулаки, из груди его вырывались вздохи удовлетворения,
весьма похожие на звериный рык.
Когда Арторикс закончил свою речь, отрывисто и взволнованно заговорил
Катилина:
- Ты искушаешь меня... о юноша... я, право, не знаю... Не хочу скрывать
от тебя, что мне, патрицию и римлянину... противно даже подумать, что я
могу стать во главе войска рабов... храбрых, отважных, пусть так... но все
же мятежных рабов. Однако мысль о том, что в моем распоряжении будет такая
мощная армия и я смогу ее вести к победе... Ведь я рожден для великих
деяний и никогда не имел возможности получить управление какой-либо
провинцией, где мог бы мне представиться случай совершить высокие дела;
чувствую, что эта мысль...
- Такая мысль пусть не опьянит тебя, не одурманит твоего разума
настолько, чтобы ты мог забыть, что ты римлянин и рожден патрицием; что
олигархия, господствующая над нами, должна быть уничтожена руками
свободнорожденных и римским оружием, а не с преступной помощью
варваров-рабов.
Слова эти произнес человек лет тридцати, высокого роста, с благородной
осанкой и надменным лицом. Он шел следом за Катилиной и в эту минуту
выступил из-за угла храма Целомудрия, около которого вели беседу Луций
Сергий и Арторикс.
- Лентул Сура! - удивленно воскликнул Катилина. - Ты здесь?..
- Я пошел за тобою, потому что мне показался подозрительным человек,
как будто преследовавший тебя. Я не раз предсказывал тебе, что судьбой
предначертано трем Корнелиям властвовать над Римом; Корнелий Цинна и
Корнелий Сулла уже исполнили это предначертание, ты - третий избранный
судьбой быть властелином Рима. Я хочу помешать тебе совершить ошибку:
ложный шаг, вместо того чтобы приблизить тебя к цели, отдалит тебя от нее.
- Стало быть, Лентул, ты думаешь, что может представиться другой столь
же благоприятный случай, как предложение Спартака? Значит, ты думаешь, что
в дальнейшем нам удастся иметь под нашим началом легионы, подобные войску
гладиаторов, и осуществить наши планы?
- Я думаю, что если бы мы воспользовались предложением Спартака, мы не
только навлекли бы на себя ненависть народа нашего и проклятие всей
Италии, но это послужило бы не на благо римским плебеям, не на благо
лишенным наследства, неимущим и обремененным долгами, а только на пользу
варварам, врагам римского народа. Если благодаря влиянию* и помощи друзей
наших они станут господствовать в Риме, неужели ты думаешь, что они будут
подчиняться каким-нибудь законам, и мы чем-нибудь сможем обуздать их?
Неужели ты думаешь, что они предоставят нам право управлять и властвовать?
Каждый римский гражданин в их глазах будет врагом; они вовлекут нас в
резню и убийства, а ведь мы, по своему чрезмерному простодушию, собирались
сокрушить одних только оптиматов!
Лентул говорил твердо и спокойно, и постепенно возбуждение Катилины
ослабевало, каждое его движение выдавало, что пыл его остывает, и когда
Сура закончил свою речь, убийца Гратидиана устало склонил голову на грудь
и с глубоким вздохом тихо сказал:
- Логика твоя убийственна, словно отточенный клинок испанского меча.
Арторикс что-то хотел сказать Лентулу, но тот, сделав повелительный
жест, произнес твердым тоном:
- Иди, возвращайся к Спартаку. Передай ему, что мы восхищаемся вашим
мужеством, но что мы прежде всего римляне. Все распри на Тибре утихают,
когда нашей родине угрожает большая опасность. Скажи, чтобы он
воспользовался благоприятствующей ему судьбой и повел бы вас по ту сторону
Альп, каждого в его страну: дальнейшая война в Италии будет для вас
роковой. Иди, и да сопутствуют тебе боги.
С этими словами Лентул Сура взял под руку мрачного и безмолвного
Катилину, стоявшего в глубоком раздумье, и повел его в сторону Скотного
рынка.
Арторикс еще долго провожал растерянным взглядом две удалявшиеся
фигуры. Его вывел из задумчивости Эндимион, который прыгнул на него и стал
лизать ему руки; тогда мнимый фокусник решил уйти и медленно зашагал к
Гермальской курии, по дороге к древним Мугионским воротам.
Когда галл подошел к курии, где также толпился веселившийся народ,
солнце уже близилось к закату. Арторикс был погружен в свои печальные
мысли, вызванные словами Суры, и даже не заметил, что уже довольно долго
за ним следит Метробий, - то идет позади, то забегает вперед и внимательно
его разглядывает. Только выйдя на площадь, где находилась Гермальская
курия, он заметил мима и сразу же узнал его, так как долгое время жил на
вилле Суллы в Кумах и знал комедианта, частого гостя в доме диктатора; при
виде Метробия Арторикс взволновался, боясь, как бы он не признал в нем
гладиатора Суллы.
Поразмыслив немного, галл решил выйти из затруднительного положения и
ускорил шаги в надежде на то, что Метробий оказался здесь случайно и не
узнал его; в худшем случае он надеялся, затерявшись в толпе, скрыться с
глаз преследователя.
Казалось, судьба покровительствовала Арториксу. У входа в дом какого-то
патриция толпились его клиенты; каждый держал в руке по свече: по случаю
праздника сатурналий они, согласно обычаю, принесли эти свечи в дар
сенатору - хозяину этого дома и своему патрону.
Арторикс в одну минуту добежал до этой толпы клиентов, и, работая
локтями, протиснулся в нее и вместе с ними пробрался в дом патриция;
привратнику, спросившему у него, зачем и куда он идет, Арторикс ответил,
что хочет предложить хозяину дома дать представление для его клиентов и
таким способом сенатор отблагодарит их за принесенные ему дары.
Привратник пропустил фокусника вместе с клиентами своего господина из
передней в атрий. Арторикс, хорошо знакомый с расположением домов богатых
римлян, обычно построенных на один лад, тотчас же пробрался во внутренний
двор, посредине которого стоял жертвенник с алтарем для ларов, и поискал,
нет ли другого выхода, через сад; такой выход действительно оказался.
Пользуясь суматохой, которая царила в доме из-за сатурналий и еще более
увеличилась с приходом толпы клиентов, он прокрался через имплувий в
перистиль, оттуда в парадный зал, потом прошел по длинному коридору в сад,
а оттуда - до выхода, имевшегося на другой стороне дома; второму
привратнику он рассказал, что дал представление в присутствии его
господина и теперь спешит по своим делам, время ему дорого, его ждут в
других местах, поэтому он очень просит выпустить его через садовую
калитку, ибо у главного входа толпится очень уж много народа. Привратник
счел эту просьбу уважительной и, отворив калитку, выпустил фокусника,
провожая его самой приветливой улыбкой. Арторикс очутился в переулке,
выходившем на Новую улицу.
Уже начали сгущаться сумерки, и Арторикс решил как можно скорее выйти
из города через ближайшие ворота. Он спустился кратчайшим проездом к Новой
улице, которая вела от Большого цирка к реке, и очутился на великолепной
набережной, проложенной по левому берегу Тибра, от Флументанских до
Тройных ворот. Арторикс тотчас же повернул налево, направляясь к Тройным
воротам, так как они были ближе других. Улица эта, удаленная от центра,
была пустынна; фокусник шел быстро и встретил всего лишь нескольких
граждан, спешивших в цирк и на Форум; тишину и спокойствие нарушало лишь
журчанье воды в реке, мутной и вздувшейся от недавно прошедших дождей, да
смутные отголоски шума, долетавшие из центра огромного города.
Не успел Арторикс пройти и триста шагов по этой улице, как услышал
позади чьи-то торопливые шаги. Он остановился на минуту, прислушался -
шаги становились все явственнее, все приближались. Тогда он засунул правую
руку за кафтан и, вытащив оттуда кинжал, быстро двинулся дальше.
Но тот, кто шел позади, видимо, старался догнать его; шум шагов
слышался все ближе. Тогда, воспользовавшись поворотом, который делала
улица, Арторикс остановился у одного из старых дубов, осенявших улицу,
спрятался за толстый его ствол и затаил дыхание: он хотел убедиться, был
ли то Метробий или же какой-нибудь гражданин, спешивший по своим делам.
Вскоре фокусник услышал тяжелое дыхание приближавшегося человека и
увидел... Метробия.
Не видя больше перед собой Арторикса, Метробий остановился и,
оглядевшись вокруг, сказал удивленно:
- Куда же он делся?
- Я здесь, милейший Метробий, - сказал Арторикс, выходя из укромного
места, где он спрятался. Галл решил прикончить комедианта, отомстить ему
за все обиды, за предательство и за весь вред, причиненный делу
гладиаторов, а вместе с тем избавиться от опасности, которая ему,
несомненно, угрожала.
Метробий отступил на несколько шагов к той стороне улицы, где низкая
стена высотой примерно в половину человеческого роста ограждала берега
реки, и, обращаясь к Арториксу, вкрадчиво заговорил сладеньким голоском:
- Ах, оказывается, это действительно ты, красавец-гладиатор!.. Я узнал
тебя... поэтому и шел за тобою... Мы познакомились с тобой на вилле Суллы
в Кумах... Я хочу пригласить тебя поужинать со мной... выпьем доброго
старого фалернского...
- Ты приглашаешь меня на ужин в Мамертинскую тюрьму, старый предатель,
- тихо и с угрозой сказал Арторикс, приближаясь к миму. - Меня распяли бы
на кресте, а тело мое пошло бы на ужин эсквилинскому воронью!..
- Да что ты! Что это пришло тебе в голову? - дрожащим голосом ответил
Метробий, отступая по диагонали в ту сторону, откуда он пришел. - Да
испепелит меня Юпитер своими молниями, если я лгу! Я собирался угостить
тебя отличнейшим фалернским!..
- Нет, проклятый пьяница, тебе придется попить сегодня мутной воды
Тибра, - пробормотал гладиатор и, отбросив далеко от себя лестницу,
веревки и обезьянку, ринулся на старого комедианта.
- На помощь! Помогите... друзья... он убивает меня!.. Сюда! На помощь!
- кричал комедиант, убегая по направлению к Новой улице, но он не успел
закончить своего вопля о помощи: Арторикс, бежавший за ним с кинжалом в
зубах, настиг его и схватил за горло. Голос Метробия пресекся.
Арторикс пробормотал сквозь зубы:
- Ах, негодяй, ты пригласил еще и приятелей своих к ужину, на который
звал меня!.. Да, да, вот они... бегут сюда...
И он крепко сжал в правой руке кинжал, а Метробий вновь принялся звать
на помощь рабов и клиентов из дома сенатора, где недавно нашел себе
убежище Арторикс; по наущению Метробия, они бросились по следам Арторикса.
При свете факелов, которые были в руках преследующих, Метробий и Арторикс
увидели, что с Новой улицы по набережной Тибра бежит целая толпа,
спешившая на крики и вопли комедианта. Тогда Арторикс несколько раз вонзил
кинжал в грудь Метробия и, задыхаясь от гнева, глухо произнес:
- Тебя они спасти не успеют, а меня им также не удастся схватить.
Подлый негодяй!.. - И, подняв обеими руками полумертвого мима, который
стонал слабым голосом, исходя кровью, Арторикс бросил его в реку, крикнув:
- Нынче вечером, старый пьяница, выпьешь воды, - в первый и последний раз
в жизни.
Вслед за этими словами послышался всплеск, отчаянный вопль, и Метробий
исчез в мутных волнах бурливой реки.
- Вот и мы!.. Метробий...
- Не бойся!..
- Мы распнем подлого гладиатора!
- Не скроется он от нас! - кричали в один голос рабы и сбежавшиеся на
шум граждане. Преследователи были уже не более как в пятидесяти -
шестидесяти шагах от Арторикса.
Гладиатор, сбросив с себя пенулу, схватил Эндимиона и кинул собаку в
реку, потом взлез на парапет и сам тоже бросился в Тибр.
- Помогите!.. умираю!.. Помо... - еще раз вскрикнул Метробий,
показавшийся на поверхности реки, но мутные волны помчали его к Тройным
воротам.
Бежавшие на помощь достигли того места, где произошла кровавая драма;
запыхавшись, все метались у стены, кричали, но никто ничего не делал,
чтобы спасти утопавшего.
Арторикс между тем быстро плыл наперерез течению, направляясь к другому
берегу.
Собравшиеся на берегу слали ему проклятия и горевали над судьбой
Метробия, который уже больше не появлялся из речной пучины; а гладиатор,
переплыв на другой берег, быстро зашагал к Яникульскому холму, скрывшись
во мраке, все более сгущавшемся над вечным городом.
