Главная » 2020 » Август » 25 » Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница девятая. Битва на юге. 051
16:05
Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница девятая. Битва на юге. 051

*** 

***

***

22 декабря, самым коротким днем в году, мы получили боевой приказ нанести штурмовой удар по переправам противника на Днепре возле Верхней Днепровки. Как обычно, поднялись в воздух силами двух полков: 76 гвардейского штурмового и 85 гвардейского истребительного. Согласно приказа, полки вели в бой командиры: Ляховский и Залесский. Штурмовики были по самую завязку загружены бомбами «ФАБ-50», реактивными снарядами и пулеметно-пушечными боекомплектами. Полный боекомплект взяли и наши «Яки». С утра была небольшая доразведка цели, и весь наш строй уверенно лег на курс к Днепру, на переправах у которого скопились войска и транспортные средства противника. Метеоусловия были неважные: облачность десять баллов, высота облаков — триста метров, горизонтальная видимость — полтора километра, при полном отсутствии ветра — штиль. Штурмовики шли тремя девятками, истребители прикрывали их со всех сторон. Я занял место справа. Мы шли на 50 метров ниже кромки облаков. По идее, командир истребительного полка должен был занимать место в своем строю или барражировать над ним, следя за маневрами подчиненных — поправляя их, если нужно. Но, Залесский, очевидно, желая лучше скоординировать наши действия со штурмовиками, или желая договорится с Ляховским, подошел к его штурмовику, летящему первым, и не отставал от него, переговариваясь. Было слышно, как они оживленно обсуждают предстоящую штурмовку и возможное поведение целей. Я с огорчением подумал, что лучше бы они чаще посматривали вниз: нам еще предстояло после взлета со своего аэродрома «Пионерское» пересечь линию фронта, проходившую ближе к Днепру, и вспышки артиллерийского огня с земли говорили летчику о многом.
Тем более, что на этот раз было похоже, что немцы, имевшие в этом месте очень уплотненную линию обороны, не собирались пропускать нас просто так. Еще издалека видны были белые барашки заградительного огня. Конечно же, наземные артиллеристы обычно бьют по переднему самолету, ведущему группу. В какой-то степени экипажу «Горбатого» было на это наплевать — летающий танк, штурмовик «ИЛ-2», надежно прикрыт более, чем тонной брони. А вот у «Яка» брони — кот наплакал, только бронеспинка за спиной летчика, остальное все из прессованного дерева и перкаля. Я с тревогой наблюдал, как трассы «Эрликона» с земли, выросшие среди нашего строя, все более фокусируются на передней машине. А центром этого фокуса оказался «Як» Ивана Павловича Залесского. На моих глазах он сам, будто заколдованный, влетел в длинную заградительную очередь снарядов «Эрликона», выросшую по курсу его самолета. Самолет резко взмыл вверх свечой, потом сделал петлю с переворотом, в конце которой свалился на бок и позади нашего строя врезался в землю. В большом колхозном саду вырос огненный столб, увенчанный дымной шапкой. «Командира сбили, командира сбили!», — с тревогой и болью, как встревоженный вороний грай, закричали все летчики нашего полка по радиосвязи. В тяжелом настроении полетели мы дальше. Цель оказалась неважной — видимо немцы заметили нашу доразведку и, разгадав замысел, рассредоточили свои силы.

Самолет Ивана Павловича врезался в землю на занятой противником территории у села Верхняя Днепровка. Наши войска освободили этот район только весной 1944-го года. Недалеко от обломков самолета кто-то поставил на маленьком холмике крестик из двух сухих палочек. Я позвал сельских женщин из села Верхне-Днепровка, рассказал им, что здесь похоронен наш командир, и мы часа за два набросали при помощи принесенных лопат высокий холм среди яблоневого сада над могилой Ивана Павловича, а остатки его «ЯКА» сложили внутри этой земляной насыпи. Женщины плакали, вытираясь концами белых платков и бросали землю на могилу нашего командира. Наверное, каждая вспоминала своих мужчин — добрая половина крестьянок уже были вдовами. А ведь нам еще предстояло освобождать Украину. Сейчас на этом месте уже давно плещутся воды Каховского моря, которое, как говорят, оказалось никому не нужным…

К вечеру в наш полк прилетел командир дивизии генерал-майор Сиднев, и мы провели траурный митинг, поклявшись отомстить врагу за нашего дорогого командира.

Потеря Залесского оказалась тем более тяжелой, что новый 1944 год ознаменовался появлением в нашем полку в качестве командира странного парня — майора Баскакова. Не успели мы окончательно попрощаться с Иваном Павловичем по пилотскому обычаю: положили за ужином на его место фуражку, возле которой поставили фронтовые сто граммов, которые он пил после полета, и его ужин, после чего я начал говорить прощальную речь, но не договорил, из глаз побежали слезы, а горло сжало в комок — пришлось пойти лечь на койку в землянку напротив теперь пустой постели Залесского, как тут в наш полк прислали ферта-майора. Уж не знаю, где наши кадры находили этих дурачков — своих обстрелянных людей было хоть пруд пруди, но наши кадровики как будто бы задались целью подбирать командиров полков от обратного — чем дурнее, тем лучше. Главное, чтоб со стороны и сверху. Вообще, эта слабость наших кадровиков заметна до сих пор. Умные люди в нашем быдляцком обществе старательно отстреливались. Правда, на войне выручало, что все-таки нужно было кому-то воевать. О Баскакове я однажды слышал еще раньше: летчики рассказывали, в качестве анекдота, как майор Баскаков, инспектор дивизии по технике пилотирования, полетел, в качестве рядового пилота, с группой нашего полка на боевое задание на Миус-фронте. Оказавшись под огнем зениток, бравый майор настолько ошалел от страха, что принялся непредсказуемо метаться из стороны в сторону над полем боя. Наши летчики думали не о выполнении боевого задания, а о том, чтобы не столкнуться с этим обалдевшим от страха шалопаем. И вот этого дурачка прислали к нам в полк в качестве командира.           ***                                                         Он выглядел представительно: худощавый, выше среднего роста, щеголевато носящий обмундирование майор. Грудь чистая — без всяких признаков наград. Видимо, нашим кадровикам показалось мало одного Пивенштейна, и они снова решили нанести мощный удар изнутри по нашей авиации. Как выяснилось, намерения майора Баскакова были самые решительные: как все неумные люди и плохие командиры, не осмотревшись, он сразу бросился в бой. Сначала выжил меня из помещения, которое я приспособил под землей, рядом с командным пунктом полка, под партполитработу. Конечно, партийно-политический институт уже тогда, в условиях все более крепнувшей государственной диктатуры Сталина и его холуев, становился все большим архаизмом. Но этот рудимент, приведший банду к власти, нередко состоял из порядочных людей и путался в ногах командиров, мешая разнуздаться. В то же время убрать его означало полностью признать авторитарный, диктаторский, деспотический характер режима. Со второй половины войны политические институты в армии, особенно в низовых звеньях, только терпели, без конца реорганизуя их с урезыванием прав, пиная и превращая в мальчиков для битья. Чем трусливее и подлее был командир, тем больше он демонстрировал пренебрежения к политработникам. По моему, в нашей истории эта тема совсем не исследована, но мне бы не хотелось, чтобы потомкам не были известны многие нюансы наших отношений, а все люди прошлого, носившие красную звезду, были для них на одно лицо.

Казалось бы, какие претензии ко мне, прежде всего, боевому летчику, мог иметь штабной инспектор? Но именно с меня он начал, демонстрируя свой норов и превосходство, запретив входить в оборудованное мною помещение, которое он захватил, без доклада. Это было лишь первыми каплями горькой чаши, которую еще предстояло испить армейским политработникам. Черт меня попутал попасть в эту комиссарскую узду. Но и вырваться из нее было не так легко. В итоге вот такое быдло могло меня унизить, хотя я отнюдь не околачивался в полку от нечего делать, покуривая длинные «комиссарские» папиросы. Будучи по природе осторожным, я решил подождать развития событий. Не похоже было, чтобы этот шустрый фертик прижился в нашем полку: раскусив его, люди начали все заметнее ворчать. А Баскаков разгулялся вовсю: ругал людей, был всем недоволен, стремился все переиначить. Я не мог понять: чего хочет этот энергичный дурак? Потом плюнул и просто перестал с ним здороваться, занимаясь своими делами. Он это заметил и оказавшись в психологической изоляции в полку, принялся приставать: «Ты чего, комиссар?» «Ничего» — и, не глядя на Баскакова, я отправился собирать деньги для вдовы Залесского. Мы насобирали девять с половиной тысяч рублей и выслали их в город Энгельс, где были в эвакуации жена и трое детей нашего командира. Я продолжал летать с полком на боевые задания, а Баскаков, в отличие от Залесского, отсиживался на земле. Обстановка в полку напрягалась, люди упоминали фамилию нового командира только с приставкой «дурак» или еще чего похуже. Любимым наименованием было слово «мудак».

Гейба, новый командир дивизии, в начале января 1944-го года прибывший к нам, молодой худощавый полковник, боевой летчик с обожженным в воздушном пожаре лицом, побывав в нашем полку, сразу смекнул, что к чему. Иосиф Иванович был из догадливых. Но круто с места, в отличие от Баскакова, он брать не стал. Но, думаю, что не без его ведома в наш полк вскоре прилетел командующий восьмой воздушной армией, генерал-майор Тимофей Тимофеевич Хрюкин, с предками которого мои соседствовали еще сто лет назад. Как водится, Хрюкин подробно переговорил сначала с Баскаковым и, когда он вышел из штабной землянки, то я сразу понял, что Тимофей серьезно озадачен. Позвали меня, и Хрюкин сообщил содержание разговора с командиром. Выяснилось, что шустрый «ферт» решил сделать себе головокружительную карьеру в нашем полку — превратить его в «асовский», образцовый, или даже маршальский, став, таким образом, выдающимся авиационным начальником, которому мы должны добыть громкую славу. Хрюкин поинтересовался у него, что для этого, собственно, требуется? Оказывается, для начала нужно было удалить почти половину личного состава: неизвестно куда, заменив людей образцовыми.

Я слушал Хрюкина и почему-то вспомнил, как дня два назад отважный кандидат в командиры «асовского» полка, вечерком в землянке советовался со мной дрожащим голосом: выяснилось, что Баскаков схватил триппер, а дня через два на фронт должна была приехать его жена. Как быть? На такую большую подлость, как отказ в помощи даже такому засранцу, как Баскаков, я пойти не мог, и в дело сразу включилась вся отработанная в нашем полку система антитрипперной борьбы, главным оружием которой были сульфидин и марганцовка. Впрочем, американцы вскоре дали сульфидину отбой: лечил он хорошо, но в почках и мочевом пузыре образовывались сернистые камни. Так что многие пилоты, видимо, погублены своим же женским полом.

Мы ходили вдоль стоянки, разговаривая. Хрюкин ожидал, что я выскажу свое мнение. Я задумался и сообщил своему земляку, что категорически против этих наполеоновских планов Баскакова. С этими людьми мы очень даже неплохо воюем от самого Сталинграда. Притерлись и прекрасно понимаем друг друга. Конечно, все наши люди не без недостатков, но где взять образцовых? Разве, что в пробирке вырастить. А недостатки своих людей мы знаем, и это уже немало. Хрюкин заулыбался и сразу со мной согласился. Нет, он был совсем неглупым мужиком, наш командующий, кубанец Хрюкин, которому только ранняя смерть помешала стать во главе ВВС страны. Вскоре Баскаков уже укладывал вещи. Но, видимо, у этого «ферта» была сильная лапа, и его снова вернули на теплое место инспектора дивизии. Но от судьбы не уйдешь. Несколько месяцев спустя, уже в Польше, наш специалист в области пилотажа и неудавшийся командир «асовского» полка полетел с командиром дивизии Гейбой, который был пилотом, в качестве пассажира и штурмана, по каким-то делам. Они, заблудившись в условиях плохой видимости, залетели на немецкую территорию, где их сильно обстреляли. Баскаков был убит пулей прямо в задней кабине.
Дня через два после исчезновения Баскакова, нам прислали другого командира, подполковника Платона Ефимовича Смолякова, заместителя командира 9-го гвардейского полка по летной подготовке, успевшего повоевать в Испании. На нашей войне Платон Ефимович, в основном, перегонял американские «Кобры» через Берингов пролив к нам на фронт. Но эта работа не погасила его интереса к боевым вылетам, он аккуратно летал на задания и хорошо вписался в полк. Я был знаком с ним еще в 1932 году по учебе в Качинской летной школе и уже тогда поддерживал дружеские отношения. А сейчас, на фронте, в 1944-м, мы сразу зажили душа в душу.

К очередной годовщине Красной Армии и Военно-Морского флота — 23 февраля, снова дали знать о себе наши шефы, Ростовский обком партии.

Вообще-то была очередь лететь к шефам, замполита 31-го полка великорусского охламона, фамилию которого я опускаю, ходившего по стоянке, таская ноги, небритому, с нечищеными зубами, автору афоризмов, над которыми смеялся или плевался весь полк. И этого охламона назначили замполитом авиационного полка. Воистину: темны пути кадровой политики в нашей армии. Но особенную ненависть летчиков этот охламон, которого скоро откомандировали куда-то, вызвал своим историческим замечанием, сделанным после гибели одного из летчиков полка в районе Аскания Нова. Когда для похорон погибшего пилота вырыли могилу, то она оказалась расположенной криво по отношению к другим. Охламон, занимавшийся похоронами, приказал вырыть еще одну яму и расположить ее геометрически правильно, а эта могила, мол, пригодится для следующего пилота. Надо знать психологию летчиков, как огня боящихся и ненавидящих всяких кликуш, чтобы представить себе сцену на кладбище. Летчики едва не побили своего замполита. Разъяренные пилоты окружили охламона, и предложили ему самому лечь в эту могилу. Летчик — это личность, к нему не подходят мерки многострадальной пехоты: погиб Максим, ну и хрен с ним.

Так что лететь в Ростов во главе группы делегатов от всех наших полков выпадало снова мне. Я долго инструктировал летчиков, поехавших со мной в Ростов, как нужно себя вести. Все они, особенно Дзюба и Лобок, честно и преданно смотрели мне в глаза и клялись исполнять все наставления. Первые дни так и было: 21 и 22 февраля все мои подшефные, которых я распределял для выступления в разных местах, являлись на места сбора — в Ростовский горком партии, откуда и направлялись в организации: на сапожную фабрику, на Донскую табачную фабрику, на завод «Краснодон», на швейную фабрику, и в другие места, где было полным полно красивых ростовских женщин, порядком соскучившихся без мужчин, воевавших на фронтах. К 23 февраля я оказался единственным докладчиком и до хрипоты выступал, а вся моя группа уже неутомимо трудилась на каком то другом поприще, и собрать ее было совершенно невозможно. В итоге кое кто из них женился в городе Ростове, а кое кто принялся проходить обычный курс лечения сульфидином и раствором марганцовки.

В обратный путь нас снова солидно снарядили. Но подарки у нас снова отняло командование, отдав нам лишь крохи. Я с большим трудом собрал своих делегатов вместе и, по причине дрянной погоды, мы сумели выехать поездом в наш полк лишь второго марта. Проводы были торжественными. Выступавший на ростовском пивном заводе ординарец 73-го гвардейского полка Владимир Харитонов, попросил с собой пивка в дорожку. Ради смеха ему предложили столитровый бочонок. Володя не упал духом и через весь Ростов по главной улице — проспекту Буденного, прикатил бочонок на вокзал. Отважный ординарец был не из тех, кто отступает перед трудностями. С большим трудом мы закатили бочонок в тамбур вагона. И пили пиво вволю до самого Мелитополя, угощая других пассажиров, набившихся в вагон.

Я снова был в родном полку и на аэродроме, по которому шариком катался наш начальник штаба Валя Соин. Уже несколько месяцев как он был похож на человека, наложившего себе в штаны. На то были причины. Буйный характер Вали — казака-разбойника, с реки Хопер, подвел его под большой монастырь. Даже само пребывание Вали в должности начальника штаба полка, долго было под вопросом. Еще на Центральном аэродроме в городе Сталино, где мы базировались, вдруг приземлился какой-то «ПО-2». Из него вылез высокий человек в темно-синем комбинезоне, «А ну, пойди посмотри, что это за мудак прилетел, и не идет на КП докладывать!», — своим обычным задиристым голосом приказал Валя посыльному. Тот отправился привести «мудака», который прекрасно слышал, какое звание ему присвоил Соин и оказался заместителем командующего восьмой воздушной армией, генерал-лейтенантом Самохиным.

Это был пожилой, еще с Гражданской войны летчик, седой, высокого роста, в прекрасной спортивной форме человек со вставными стальными челюстями и шрамом через все лицо — от уха до уха. Он приказал посыльному позвать Валю, который подкатился к нему шариком, и суровым голосом принялся объяснять ему, что он Соин, мерзавец и подлец, некультурный осел, которому только коров пасти, а не руководить штабом полка и он, Самохин, обязательно позаботится, чтобы его отправили в штрафной батальон. Валя стоял, не жив, ни мертв, не опуская руку, взятую под козырек.

Наконец Самохин устал ругать Валю и принялся за меня. Смысл претензий был обычный: почему я плохо воспитываю личный состав, в частности этого шалопая? Я скромно молчал. К счастью, Самохин как все культурные люди, был не злоблив, да и не имел особенного влияния в штабе армии. Его держали, скорее, как авиационную реликвию, а он сам благоразумно никуда не совался. Его огромный шрам и вставные челюсти были результатом опять таки широкого размаха, свойственного нашему народу. На этот раз размаха топором. На «Р-1» Самохин потерпел катастрофу. Самолет скапотировал и перевернулся в незнакомой местности. Самохин, потерявший сознание, висел в кабине вниз головой на ремнях. Прибежавший его выручать крестьянин, выпучивший в спешке глаза, занялся любимым национальным спортом — рубать, на этот раз самолет, чтобы вытащить из него висящего летчика. Вышло так, что в темноте он больше рубил по лицу Самохина, чем по самолету. Вообще, в результате разнообразных «спасений», у нас погибает не меньше людей, чем в результате самих катастроф.

Еще раз мне пришлось встретиться с Самохиным в Монино под Москвой, где он вдумчиво катался на коньках по освещенному яркими лампочками катку, устроенному на поле академического стадиона. Я поздоровался с генералом, и он сразу поинтересовался, дело было в конце 1947-го года, удалось ли мне обменять деньги в нормальном соотношении, при денежной реформе, весьма смахивающей на грабеж среди белого дня, перепуганные люди спешили купить даже огромных пыльных плюшевых медведей, десятилетиями стоявших как украшение в витринах магазинов «Мосторга». Это же время подарило нашей отечественной истории и очередную плеяду «декабристов» — большую группу партийно-советских работников, пошедших в лагеря за то, что вроде бы небезвыгодно предупредили кое-кого о готовящейся денежной реформе, сведения о которой были приравнены к военным — совершенно секретным. Так что «декабризм» и его традиции еще долго жили в России.

Я сообщил Самохину, что по причине отсутствия денежных знаков особого ущерба не понес, а он вздохнул: собрал 800 рублей на лаковые туфли жене, а вместо них получил в десять раз меньше. Самохин, которому было тогда уже лет 60, прекрасно выглядел. Летая на коньках, он громко возмущался: «Это безобразие, обманули честного человека». Я помалкивал: чего возмущаться по частному поводу, если вся наша жизнь была одним обманом.

Не скажу, чтобы после случая с Самохиным Соин перевоспитался, но вести себя стал намного осторожнее — на некоторое время. Сидя в авиационной столовой, Валя жевал американское сало и помалкивал. Это американское сало всегда было для меня символом продовольственной помощи Запада, на которую сейчас все так надеются. Дело в том, что это очень красивое на вид сало, ровные белые квадраты, примерно по килограмму весом, предварительно побывало под прессом, и весь жир из него остался в далекой Америке. Нам же доставались шкура и волокна, которые изо всех сил тянули зубами представители нашей доблестной армии, ругая прижимистых американцев.

Удивительная штука — война и пути людей на ней. Бывает довольно часто, что в большом многоквартирном доме люди, занятые заботами в своей жизненной ячейке, не знакомы с соседом по лестничной площадке. А ведь подними голову, и столько вдруг интересного, а может быть и важного для себя, узнаешь. Кто бы мог подумать, что в том самом 75-ом гвардейском штурмовом полку, с которым мы шли рядом почти два года, от Сталинграда до Крыма, воюет в звании сержанта стрелок-радист штурмовика «ИЛ-4» мой двоюродный брат Владимир Константинович Ставрун. Наверняка мы много раз вместе шли на боевые задания. Но я узнал об этом только в 1946 году. Мой 22-летний двоюродный брат, сын родной сестры моей мамы — Марии Ефремовны, мечтавший по моему примеру стать летчиком, воевал рядом со мной. Я взял из рук своей тети похоронку на ее юного сына и увидел на ней знакомый адрес и подписи знакомых людей. Похоронку направил сам командир полка Ляховский, с которым мы много раз вместе ходили на боевые дела и поднимали фронтовые сто грамм.

Володя погиб в Крыму. Их самолет сбила зенитка на полуострове Херсонес. Эта история наглядно иллюстрирует, как вредно в жизни всегда говорить правду. После гибели Володи к нему домой приехала одна из полковых девушек — машинистка при штабе, которая была в положении. Мария, мать Володи, было обрадовалась, что сын оставил на белом свете свое продолжение, но эта девушка оказалась честной и сообщила, что она беременна от пилота, с которым вместе Володя погиб в штурмовике, а его самого она хорошо знала и просто испытывала к нему дружеские чувства, как к хорошему парню. Эта женщина родила мальчика, а потом ахтарцы принялись ворчать, особенно отличалась старшая сестра Володи Кленка — Клеопатра, и молодая женщина с ребенком уехала. Стоило ей обмануть, и жила бы себе в Ахтарях припеваючи. Почему она приезжала? Мария Ефремовна Ставрун начала переписку с этой женщиной, когда написала в полк письмо, стремясь узнать, как погиб Володя и где его могила.
Итак, мы готовились дать немцам перца в Крыму. Не собирались предупреждать их об этом, как сделали это они сами, а вернее наши русские люди, судя по всему, казаки, сражавшиеся на стороне немцев, которые сочинили следующую листовку, которую разбросали в Ахтарях с воздуха перед самой бомбардировкой: «Не пеките пирогов, не месите тесто, двадцать первого числа не найдете места». Это еще раз показывает, насколько еще были сильны и уверены в себе немцы, и насколько им на руку была кровавая рознь, вошедшая в российский дом, в котором уверенно взяли верх люди, подобные нашему рыбзаводовскому председателю профсоюза, упрямому и скандальному Моте Сидоренко — Матвею. Мотя стал для ахтарцев символом многих нововведений, и в быту его называли «МЗД» — «Мотя здоровый дурак» — так расшифровывалось это сокращение в индустриальном духе. Особенно любил Мотя густым и грубым кубанским голосом запевать, шагая во главе ахтарских колонн на первомайском празднике: «Пролетарии всех стран соединяйтесь! Наша сила, наша воля, наша власть!».                                                                                                                 ***

Лицо при этом у него становилось вдохновенным. Что говорить, зажигал этот великий гимн угнетенных и мое молодое сердце, да вот только жаль, что очень быстро он превратился в древний принцип: «Сила есть — ума не надо». Так и не могу определиться в душе своей, чем же было наше прошлое: великим преступлением, великой трагедией, великой ошибкой или великим подвигом? Скорее, было всего понемногу. Жаль только, что люди, которые заварили всю эту кашу, быстро ушли с исторической сцены, и ни с кем из этих бородатых социал-демократов с немецкими фамилиями нельзя было толком подискутировать о последствиях применения их теории на российской почве. Теоретики поступили, как пилот-истребитель — нанес удар по наземному противнику и скрывайся в облаках, нечего рассматривать содеянное. Как говорят в Одессе: «Наговорил, наговорил, и уходи, не стой в этом всем».

Эту формулировку довел до совершенства мой дед Яков, когда к нам на степь, в 1920-ом году, прислали на перевоспитание несколько греков — торговцев табаком, которых мы должны были приобщить к крестьянскому труду. Тогда был актуальным лозунг борьбы с белоручками — трудом считали только работу грязными руками. Затею глупее трудно было придумать. У торговцев-греков срывались миллионные контракты на закупку табака, который беспощадно курили преобразователи-большевики, но те же преобразователи загнали под конвоем к нам на поле коммерсантов, снабжающих их табаком на основании, неизвестно, каких законов и, неизвестно, на какой срок, да и зачем ковыряться в земле. Вообще, наверное, за тем же, за чем Лысенко стремился скрестить пшеницу с бурьяном-пыреем. Пошел дождь, и мы все сидели в степном балагане. Греки осторожно, но очень логично, объясняли идиотизм своего пребывания в степи. Деду Якову ответить было, в общем-то, нечего, и он поступил по-большевистски: «Не угодно жить в России? Тогда чайник с боку, перо в жопу, и дуйте в Грецию!» Яростный спор закончился взрывом хохота, и дед долго ходил героем, сумевшим «отбрить» злокозненных буржуев-белоручек. Нет, все же большевизм, пусть даже называемый по-другому, был в природе русского мужика, который, конечно, и в самом страшном сне не мог себе представить, что именно накликает он себе на голову. Есть в характере славянина и какая-то яростная вредность, которая нередко вылазит боком и будто сама вопиет к насилию. Ну, как, например, объяснить, что когда мы с Иваном, будучи пацанами, хотели на добровольных началах кооперироваться с соседями для вспашки земли, наша пара лошадей одна не могла тянуть плуг, то сначала мы вспахали поле соседа Пагубы, а назавтра он удрал со степи в Ахтари и не стал пахать наше. Тем дело и окончилось. А второй сосед, Чаус, поступил еще более странно. Наученные опытом, мы вспахали с ним сначала свое поле. Начали пахать его поле и уже сделали пару загонов, но Чаус вдруг махнул рукой и заявил, что вспашем потом, и тоже подался в Ахтари. На том работа и кончилась, хотя мы пару раз предлагали соседу свои услуги. Но ему было все некогда. Какие прекрасные перспективы для анархизма по типу батьки Махно в нашем народе и как трудно будет немногочисленным честным крестьянам, решившим стать фермерами. Отмечу, что оба наших соседа были украинцами, характер которых, по-моему, еще более порывист и склонен к алогизму, чем характер русского мужика. Отсутствие государственности воспитало в украинце затаенный строй мыслей и упрямое желание держать дулю в кармане, даже самому себе ее показывая. Русский — больше солдат, а украинец — больше казак.

Но вернемся на фронт. Все указывало на близкое начало больших операций: и просыхающая земля, и танковые колонны, проходившие по ночам мимо нашего аэродрома, и характер боевых заданий. Наш полк, в основном, занимался разведкой, о результатах которой мы постоянно докладывали начальнику разведки восьмой воздушной армии, полковнику Ивану Ивановичу Сидорову, моему старому знакомому еще по Киеву. Немецких войск в Крыму было много, и они находились в движении. Немцы суетились, определяя направление нашего главного удара. Полковник Сидоров был не из трусливых, и сам порой вылетал с нами на разведку.

Первого апреля в наш полк прибыл член Военного Совета восьмой воздушной армии полковник Рытов, с которым мы долго беседовали. Требование командования было прежним: усилить удары по врагу. Это, конечно, легко сказать. А у нас на памяти еще была драма, произошедшая в середине марта 1944-го года. Две эскадрильи «Горбатых» 75-го полка в сопровождении четырнадцати наших «Яков» штурмовали колонну немецких автомашин на правом берегу Днепра, севернее Никопольского плацдарма. С пулеметов, установленных на кабинах грузовиков, немцы вели интенсивный зенитный огонь. Пули крупнокалиберных пулеметов с бронебойным наконечником пробивали обшивку штурмовиков. Один из «Илов» оказался подбитым и совершил вынужденную посадку на вражеской территории, оказавшись на раскисшем после дождей поле. Наши ребята решили спасать товарищей. Второй штурмовик делает посадку у подбитой машины и забирает на свой борт экипаж, состоявший из двух человек. Штурмовик натужно ревел мотором, но колеса увязли в грязи по самую ступицу. Получалось, мы теряем уже два самолета и четырех авиаторов. Третьим самолетом, севшим на раскисшее поле, была машина командира эскадрильи, который водил в бой всю группу, Героя Советского Союза старшего лейтенанта Лени Беды. Он забрал на свой борт ораву, с которой благополучно засадил в грязь и свой штурмовик. Дела вообще запахли керосином — в ловушке оказались уже три машины и шесть человек. Хорошо, что Леня не растерялся, а приказал всем своим пассажирам выбраться из самолета и толкать «ИЛ-4» снизу под плоскости — раскачивая машину и помогая двигателю вырвать ее из грязи. Именно так они сумели вытолкать из грязи штурмовик, мотор которого яростно выл на полном газу, и помочь ему оказаться на грунтовой дороге, которая была неважной, но все же слегка утрамбованной проезжавшими по ней автомобилями немцев. «Такси было подано», и Леня следующим образом разместил пассажиров: два летчика заняли места в задней кабине «ИЛ-4», вместе со стрелком-радистом, а два стрелка-радиста устроились в гондолах шасси самолета, среди подкосов стоек. Леня Беда не собирался убирать шасси в полете. Он дал своему мотору форсированный полный газ и двигатель «М-34» заревел, гудя, как извергающийся вулкан. Штурмовик пошел разбегаться, к счастью, местность была пологая, замечено, что смелым везет, и разбегаться было легче. Самолет оторвался от земли. Эта грязь чуть не погубила все дело. Мало того, что она плотно облепила стрелков-радистов, пристроившихся в гондолах шасси, ребята едва отмылись на аэродроме, но еще и отяжеляла штурмовик, прилипая к нижней части плоскостей, что очень мешало взлету. И все же Леня взлетел. Не оставались в стороне и наши ребята, которые заметили, что навстречу бегущему по проселочной дороге штурмовику, в двух-трех километрах, едет штук десять повозок, а за ними две автомашины, полные немецких солдат. Немцев «попросили» не спешить пилоты-истребители, старший лейтенант В. Н. Люсин и младший лейтенант С. Н. Ипполитов, накрывшие их пушечным огнем. Солдаты врага побросали свои повозки и автомашины и разбежались по раскисшим полям вдоль дороги. Самолет Лени Беды, взлетавший по прямой с набором высоты, пролетел над ними всего на высоте трех метров. Потом Леня Беда, на высоте 50-100 метров, благополучно пересек Днепр и линию фронта. Все остальные машины: и штурмовики, и истребители, заботливо прикрывали его плотным роем. Когда штурмовик Беды закончил пробег и остановился, совершив посадку на нашем аэродроме, то из него, будто из городского автобуса, буквально посыпались люди. И хотя мы накромсали немало немцев, но и потери были чувствительны: два штурмовика. Конечно, это пустяки, по сравнению с тем, что могло случиться. А сам пример товарищеской выручки и самопожертвования заслуживал высокой похвалы. С такими ребятами воевать не страшно. Хрюкин своей властью наградил все три экипажа «Илов» орденами Боевого Красного Знамени, целый ящик которых хранился в отделе кадров штаба армии. А через две недели войска Третьего Украинского фронта освободили тот район, где на раскисшем поле сидели два наших, застрявших в грязи, «Ила». Самолеты оказались целыми и невредимыми. После небольшого ремонта они снова уходили на штурмовку. Уж не знаю, то ли немцы не успели сжечь наши машины, то ли у них были на них свои виды, да потом стало не до того, спасались по принципу: «Не до жиру, быть бы живу». К этому времени относится и конец Никопольского плацдарма. Войска Третьего Украинского фронта проломили немецкую оборону на севере и захватили в плен до семидесяти тысяч немцев и румын.
Такой была боевая обстановка, в которой ранним утром седьмого апреля семьдесят пятый гвардейский штурмовой авиационный полк в составе 26 самолетов, которые сопровождали 24 «Яка» нашего полка, пошел на боевое задание: нанесение штурмового удара по вражескому аэродрому у поселка Веселый, возле Джанкоя. Маршрут полета проходил по Азовскому морю вдоль Арабатской стрелки, прикрываясь которой наши ребята рассчитывали проскочить незамеченными. Это удалось в полной мере. Почти все немецкие самолеты, не ожидая ничего худого, сидели на земле: до ста двадцати «МЕ-109-Ф», «Ю-87» и «Ю-88», а также транспортные. Истребители заняли воздушное пространство на высоте в две тысячи метров, зорко смотря по сторонам, чтобы не допустить подхода немецких машин, а штурмовики резвились на высоте 200–300 метров, как лисица, забравшаяся в курятник. Не обращая внимания на струи «Эрликонов» «Горбатые» укладывали огненные трассы прямо по стоянкам, на которых в идеальном порядке стояли немецкие машины. Такого избиения, наверное, не было с момента немецких атак ранним утром 22-го июня 1941-го года, по нашим приграничным аэродромам. Вскоре все летное поле пылало кострами немецких машин. И вдруг в наш триумф — практически расчистили Крымское небо для предстоящих операций, стала затесываться большая ложка дегтя. На предпоследнем заходе на цель и штурмовики, и летчики услышали по радио сигнал бедствия: «Я, Беда, меня сбили, иду на вынужденную посадку. Я Беда — спасайте». Беда был в беде, а долг, как известно, платежом красен. Трасса снарядов «Эрликона» вдребезги разбила мотор Лениного штурмовика. Правда, отчаянный Беда, один из лучших пилотов, которых мне пришлось встречать в жизни, менее разрекламированный, чем многие другие, из-за своей небоевой фамилии, парень с Восточной Украины, не растерялся и сумел заставить машину планировать. «Горбатый» приземлился на брюхо километрах в пяти от аэродрома. Немцы проявили завидную расторопность, и два грузовика с солдатами уже пылили на фоне изумрудно-зеленых полей в сторону Лениного штурмовика. Нашим истребителям и штурмовикам стало уже не до аэродрома в Веселом. Образовав круг, они не подпускали к штурмовику Беды немецкие автомашины и вскоре подожгли их. Один из «ИЛов» приземлился неподалеку, и Леня пересел в его кабину. Взлет прошел благополучно, и вскоре все два полка были уже на своем аэродроме. Война пошла веселая, вроде, как у немцев в самом начале: все у нас ладилось. Немного о Лене Беде. В послевоенные годы он, как и Константинов, сделал блестящую карьеру. Потом, как я слышал, в больших генеральских званиях и должностях погиб а автокатастрофе в Белоруссии.      
  Читать  дальше ...  

***

***

          Источник :  https://coollib.com/b/161230/read#t1  

***

  О произведении. Русские на снегу. Дмитрий Панов

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница первая. Кубань. 001 

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница первая. Кубань. 002 

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница первая. Кубань. 003

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница первая. Кубань. 004 

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница первая. Кубань. 005

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница первая. Кубань. 006

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница первая. Кубань. 007

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница первая. Кубань. 008 

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница первая. Кубань. 009 

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница первая. Кубань. 010

***

 Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница вторая. Язык до Киева доведет. 011

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница вторая. Язык до Киева доведет. 012

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница вторая. Язык до Киева доведет. 013

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница вторая. Язык до Киева доведет. 014

***

Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница третья. Маршрут Киев-Чунцин. 015 

Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница третья. Маршрут Киев-Чунцин. 016 

Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница третья. Маршрут Киев-Чунцин. 017

Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница третья. Маршрут Киев-Чунцин. 018

***

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница четвёртая. В небе Китая. 019 

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница четвёртая. В небе Китая. 020 

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница четвёртая. В небе Китая. 021 

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница четвёртая. В небе Китая. 022 

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница четвёртая. В небе Китая. 023 

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница четвёртая. В небе Китая. 024 

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница четвёртая. В небе Китая. 025

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница четвёртая. В небе Китая. 026

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница четвёртая. В небе Китая. 027

***

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница пятая. Перед грозой. 028 

***

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница шестая. В кровавой круговерти. 029

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница шестая. В кровавой круговерти. 030

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница шестая. В кровавой круговерти. 031

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница шестая. В кровавой круговерти. 032 

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница шестая. В кровавой круговерти. 033 

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница шестая. В кровавой круговерти. 034 

***

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница седьмая. От Харькова до Сталинграда. 035 

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница седьмая. От Харькова до Сталинграда. 036 

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница седьмая. От Харькова до Сталинграда. 037

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница седьмая. От Харькова до Сталинграда. 038 

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница седьмая. От Харькова до Сталинграда. 039

***

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница восьмая. Над волжской твердыней. 040

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница восьмая. Над волжской твердыней. 041

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница восьмая. Над волжской твердыней. 042

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница восьмая. Над волжской твердыней. 043 

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница восьмая. Над волжской твердыней. 044 

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница восьмая. Над волжской твердыней. 045

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница восьмая. Над волжской твердыней. 046 

***

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница девятая. Битва на юге. 047

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница девятая. Битва на юге. 048

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница девятая. Битва на юге. 049 

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница девятая. Битва на юге. 050 

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница девятая. Битва на юге. 051 

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница девятая. Битва на юге. 052

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница девятая. Битва на юге. 053 

***

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница десятая. Заграничный поход. 054 

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница десятая. Заграничный поход. 055 

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница десятая. Заграничный поход. 056 

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница десятая. Заграничный поход. 057 

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница десятая. Заграничный поход. 058

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница десятая. Заграничный поход. 059 

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница десятая. Заграничный поход. 060

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница десятая. Заграничный поход. 061

***

  Из книги воспоминаний Дмитрия Пантелеевича Панова - "Русские на снегу" 01

  Из книги воспоминаний Дмитрия Пантелеевича Панова - "Русские на снегу" 02 

***

***

***

***

***

ПОДЕЛИТЬСЯ


*** 
 

***

***

***

   О книге - "Читая в первый раз хорошую книгу, мы испытываем то же чувство, как при приобретении нового друга". (Вольтер)

   На празднике 

   Поэт Александр Зайцев

   Художник Тилькиев и поэт Зайцев... 

   Солдатская песнь современника Пушкина...Па́вел Алекса́ндрович Кате́нин (1792 - 1853) 

 Разные разности

Новости                                     

 Из свежих новостей - АРХИВ...

11 мая 2010

Аудиокниги

11 мая 2010

Новость 2

Аудиокниги 

17 мая 2010

Семашхо

 В шести километрах от...

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

Просмотров: 373 | Добавил: iwanserencky | Теги: взгляд на мир, литература, человек, мемуары, Роман, Дмитрий Панов. Русские на снегу, Русские на снегу, текст, точка зрения, повествование, война, судьба, Дмитрий Панов, Страница, Битва на юге, история, книга, слово, из интернета | Рейтинг: 5.0/1
Всего комментариев: 0
Имя *:
Email *:
Код *: