Главная » 2020 » Август » 22 » Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница четвёртая. В небе Китая. 024
20:35
Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница четвёртая. В небе Китая. 024

***

По-моему, весь фокус китайских неудач был в том, что Чан-Кай-Ши номинально признавался как глава государства, а войска у каждого генерала были свои, входившие в центр лишь в оперативное подчинение. Каждая провинция имела своего генерала, он же одновременно и губернатор. Так что японцы сражались, практически, с китайским ополчением. Это напоминало систему боярского ополчения на ранних этапах русского самодержавия. Как-то мне приходилось видеть такого наместника, приземлившегося на нашем аэродроме Бешеи на крошечном американском самолете «Бичкрафт»: я еще удивлялся, как могут влезть в такую крошечную машину семь человек: сам генерал, жена, двое детей, прислуга-няня и пилот.

Следующая встреча с китайским застольем произошла седьмого ноября 1939 года. Как я надеюсь, вы уже поняли, да и знаете без меня — китайцы — народ тонкий. Им хотелось сделать нам приятное, и вместе с тем не отмечать коммунистический праздник — годовщину Октябрьской Революции. Из этого положения они выходили таким образом: совмещали наши большие государственные праздники со своими, местными, национальными, которых у них было множество. Например, наш день Красной Армии — 23 февраля, легко сочетался с китайским Праздником Цветов.

На седьмое ноября банкет, организованный в свежепостроенном, еще пахнущем известью доме для приемов китайского правительства, был устроен совсем по-другому. В огромном зале параллельно стояло три длиннющих стола, накрытых роскошными скатертями и уставленных дорогими сервизами, которые замыкал перпендикулярный стол, как стол президиума, где сидели наиболее почетные гости и Чан-Кай-Ши с женой. Был президент Китая, пожилой человек с длинной и жидкой бородкой в шикарном, расшитом драконами шелковом халате, по-моему игравший лишь символическую роль при Чан-Кай-Ши, наш посол Панюшкин, сидевший слева от руководителя Гоминдана, что, конечно, было большой честью и признанием роли Советского Союза, несколько видных китайских генералов, адмирал-европеец, одетый в морскую форму, который вел себя очень свободно и раскованно, китайские генералы помельче, рядовые дипломаты из других посольств. На краю громоздилась медведеобразная фигура Павла Федоровича Батицкого.

За стульями президиума стояла стайка порученцев, которыми сам Чан-Кай-Ши или его жена — красивая, игривая на вид китаянка 34 лет отроду, четвертая супруга 58-летнего главнокомандующего, одетая во французское платье, увенчанная шарфом и сверкающая бриллиантовыми серьгами и перстнями, а также большим бриллиантовым кулоном на груди, обладательница достаточно скромной прически и слегка прирумяненных щек, дирижировали движениями пальцев. На этот прием я отобрал восемь человек: Гриша Воробьев, Яша Мороз, Саша Михайлов, Саша Кондратюк, Василий Ремнев, который выполнял при мне на земле роль суфлера-осведомителя все про всех знавшего и всюду проникающего, что получалось у него на земле гораздо лучше, чем роль ведомого в воздухе. После войны он таки нашел свое призвание — стал начальником оперативной службы осведомления и контроля за заключенными огромного лагеря в Сибири. Был еще инженер эскадрильи Иван Иванович Слободянюк, «двадцать две тысячи» по-китайски значили его имя и отчество, я сам и, к сожалению, Ванька Корниенко, ставший примерно таким же моим «проколом», как и поведение Петра Анисимова во время злосчастного вылета бомбардировщиков.

А ведь инструктировал меня Панюшкин перед банкетом: «Вам придется побывать на двух банкетах. Представьте положение, пригласили на китайский, а в посольстве наш банкет. Скажите людям, чтобы не напивались, и не наедались на китайском. У нас в посольстве накрыт хороший стол: водка, икра, балык, хорошие ветчины и московские колбасы — жаль мне их есть нельзя. Людей подберите надежных и хорошо их проинструктируйте». Я решил так: до 11.30 вечера побудем на китайском банкете, а потом потихоньку садимся в «Плимут» и «Форды», которые будут стоять у выхода. Предварительно я побеседовал с каждым летчиком, идущим на банкет. Долго думал: брать ли Корниенко? Потом решил взять парня, очень скучавшего и жаждущего развлечений, предварительно потребовав от него дать клятву — вести себя прилично. Корниенко поклялся не пить и не есть, если это потребуется. На счет есть, я не возражал, а вот что касается пить, признаться были сомнения. Так оно и вышло.

Перед отъездом на банкет, благо денек был пасмурный, даже дождливый и японцев ожидать не приходилось, мы постриглись, вымылись, побрились, китайцы отлично отгладили нам черные выходные костюмы, которыми все уже успели обзавестись у Ивана Ивановича. На руках у всех блестели швейцарские часы, шляпы американского производства лихо заломлены, согласно подробным инструкциям Степана Супруна, учившего, что нужно сначала слегка загнуть вниз переднее поле шляпы, а потом сдвинуть ее к правому уху — элегантность решали миллиметры. Мы не пожалели французского мужского одеколона. Белые рубашки выглядывали из рукавов костюмов точно на положенных два сантиметра, манжеты отягощали запонки. Думаю, что никогда больше в жизни мне и моим ребятам не пришлось так нарядно выглядеть. Почти у всех поскрипывали лакированные туфли, хоть мафию в Чикаго организовывать нас посылай. Кроме того, Степан Супрун раздал всем по пачке жевательной резинки, чтобы, не дай Бог, не дыхнули на кого-нибудь неприятным запахом изо рта, что могло закончиться трагически для какого-нибудь хилого и чувствительного китайца. Степа проинструктировал: «Резинку не вздумайте глотать, а то задница слипнется».

И вот, подготовившиеся и вдохновенные, таким образом, мы вошли в зал для приемов к шести часом вечера. Да, чуть не забыл, конечно же, был и наш секретарь партийного бюро Иван Карпович Розинка и, как два блудливых кота, к компании примыкали два наших штатных руководящих героя — Степа Супрун и его верный адъютант Костя Коккинаки. К нашему приходу большинство столов были уже заняты генералами, правительственными чиновниками. Женщин было мало. Обращение с женщиной в Китае восточное. Помню, как с диким гневом накинулся наш начальник клуба на свою жену, кокетливую китаянку, которая пыталась помочь мне завязать галстук. Он отшвырнул женщину и свирепо пояснил: «Я азиат». Наша группа направилась к левому столу, где организаторы банкета установили таблички с фамилиями приглашенных, предварительно взяв у нас их список. Я долго искал свою фамилию, но безуспешно. Выяснилось, что буква «П» у китайцев вообще не принята и моя фамилия звучит как «Бенов». Под этой фамилией я и уселся среди наших ребят. Правда, здесь впервые появился мой постоянный спутник, своеобразная банкетная рыба-прилипала, молодой китайский генерал, хорошо говоривший по-русски, выпускник советской академии, перебежавший в армию Чан-Кай-Ши из Красной Армии Джуде. Китайцы вообще нам не очень доверяли. Например все присматривались к одному из наших техников по вооружению, монголоидное лицо которого делало его очень похожим на китайца. Так вот, этот генерал на всех банкетах оказывался рядом со мной для присмотра, многое мне переводил и рассказывал о присутствующих людях и обстоятельствах их появления на банкете, даже критиковал некоторых и в конце концов мы почти подружились. Батицкий рекомендовал мне этого генерала как «не опасного», но советовал быть осторожным.

Банкет открыл президент Китая, что-то проквакавший тихим и слабым голосом, сорвав жидкие аплодисменты. Выступивший за ним Чан-Кай-Ши — среднего роста, лысый китаец, обыкновенной наружности, обладатель идеально ровных вставных зубов, проквакал свою речь гораздо бодрее и напористее, да и хлопали ему погуще. Только вот конфуз: лысую голову Чан-Кай-Ши, от которого я сидел в метрах шести, облюбовала большая зеленая муха, все норовившая совершить посадку на лысину главнокомандующего китайской армии, примерно с той же степенью упорства, с которой мы сажали свои «Чижики» на разбомбленные японцами аэродромы. Муха прицепилась к Чан-Кай-Ши, как японцы к Китаю — норовила еще и полазить по бильярдному шару головы и китайский диктатор постоянно от нее возмущенно отмахивался.
Вообще мухи в Китае целая проблема — их масса: больших и маленьких. В первый день после нашего прилета в Бешеи к каждому из наших летчиков даже приставили специального слугу — боя, который отгонял от него мух, особенно опасаясь заразных и поддавал вспотевшему волонтеру веером прохладный ветерок. Было неплохо, но скоро надоедает, когда за тобой без конца бродит китаец с веером, да и не к лицу это советскому человеку.

Банкет продолжался. Какой-то пространный приказ зачитал китайский генерал, очень медленно, поводя глазами по свитку, исписанному иероглифами с правой стороны по вертикали. Чан-Кай-Ши поднял хрустальную рюмку на длинной ножке и произнес тост. Наши рюмки были уже налиты коньяком, и мы дружно выпили по маленькой. За спиной каждого из нас стоял официант, который сразу же наполнял рюмку из бутылок, стоявших на столике за его спиной. Начали подавать холодные закуски. Очень трудно было выполнять наставления Панюшкина, который наказывал лизнуть, куснуть и в сторону, чтобы оставить место в желудке для банкета в посольстве. Как было удержаться от такого изобилия, когда еще совсем недавно, на курсах командиров звеньев в Каче в 1934 году, во время голода я три раза в день «молотил» авиационную перловую — АП-3, да еще в таких количествах, что в нашей стенгазете изобразили слушателя, рассматривающего зерна перловки в своей тарелке через микроскоп. А китайцы подавали разные сорта и виды рыбы: соленую, консервированную, жареную. Эта напасть растянулась на десяток названий. Ели по европейскому обычаю с вилкой и ножом. После рыбы пошли разные сорта птицы: курица, фазан, гусь, утка, по разному приготовленные.

Курицу, как известно, едят руками, после чего полагалось вымыть кончики пальцев в пиале с марганцевым раствором, стоящем возле каждого прибора и вытереть их о салфетку. Правда, нас забыли об этом предупредить.

Саша Кондратюк, у которого видимо пересохло во рту, взял эту пиалу и на глазах обалдевших китайцев выпил граммов триста марганцевого раствора, поцокав при этом языком: «Кисловато!» Китайцы переглянулись и улыбнулись. Официант принес новую пиалу с марганцовкой и сообщил, что «Чифань ми ю» — «Пить нельзя!» и банкет пошел своим чередом. Шестьдесят блюд прошли перед нами, как на конвейере. Если гость, отведав блюдо, клал сверху вилку, то бой сразу уносил тарелку и приносил новое блюдо. Мне трудно перечислить все, что подавали в тот вечер. А еще говорят, что русские чревоугодники. Правда, хлеба не было. Банкет завершался фруктовым конвейером и взбитыми до воздушного состояния сливками. Я отдал должное апельсинам и тютзам.

В разгар ужина я обратил внимание, что на меня с интересом поглядывают и улыбаются несколько китайских генералов за одним из соседних столов. Я принялся выяснять причину такого внимания у «рыбы-прилипалы». Китаец сообщил мне, что я понравился этим людям, и они хотят выпить со мной за дружбу. Мой сосед объяснил, как это делается: я налил в рюмку немножко коньяка и поднял ее в знак приветствия. Китайские генералы сделали тоже самое — мы встали и раскланялись. Потом выпили за дружбу. Так делали и многие другие из числа китайцев, присутствовавших на банкете. Эту процедуру я повторял раза четыре с различными «доброжелателями». Мой сосед таким образом объяснил причину проявляемой ко мне симпатии: оказывается кончики моих ушей и брови находятся на одном уровне, что по китайским приметам является признаком нормального и симпатичного человека.

Я обратил внимание, что не один я нравлюсь кое-кому. Степа Супрун уже успел познакомиться с министром авиации Китая мадам Чан-Кай-Ши, приезжавшей на аэродром и, конечно же, не миновавшей Степу — единственного из всех нас владевшего английским языком и сейчас они подозрительно часто и согласованно перестреливались взглядами. Степан был красивый мужик, а главное — бывавший за рубежами, видавший виды, раскованный и напористый, без всяких провинциальных комплексов. Эти взгляды будут иметь впечатляющее продолжение.

Настоящей хозяйкой банкета мадам Чан-Кай-Ши показала себя во время лотереи, организованной в середине вечера. Должен сказать, что я постоянно посматривал в сторону Батицкого и даже подходил к нему по его сигналу, докладывая, что все идет нормально. Видимо меня заприметили. Во всяком случае, когда была объявлена лотерея, то китаец, несущий поднос, полный скрученных бумажек с номерами, подошел сразу ко мне и тихонько подсказал, чтобы я взял сверху бумажку, стоящую «руба». Это оказался номер первый и выигрышный. Я прошел к мадам Чан-Кай-Ши и получил из рук этой красивой китаянки свой выигрыш: комплект шелковых принадлежностей для спальни, шелковые простыни, пододеяльники, наволочки, шторы на окна, салфетки и другую мелочь — все расшитое изображением птиц, поющих в весеннем саду, вышитых гладью по шелку. Когда уже дома я сообщил жене, что передаю ей подарки от мадам Чан-Кай-Ши, то Вера назвала ее «мерзавкой» — глубины женской психологии неисповедимы.

Наступило время нашего отъезда в советское посольство. Личный состав сконцентрировался у выхода из дома для приемов. Несмотря на все предупреждения Панюшкина, мы слегка поднагрузились. Но мина замедленного действия под названием Иван Корниенко пока вела себя спокойно. Автомобили быстро домчали нас на высокую гору к советскому посольству.

Была полночь. В просторных залах накрыты столы, уставленные отечественными яствами, за которыми, не дожидаясь посла, его аппарат уже активно пил водку, закусывая балычком и икоркой. Многие расхаживали, покуривали и разговаривали, собираясь кучками. Гришу Воробьева, меня, Костю Коккинаки и Супруна, посол пригласил в отдельную комнату, где был накрыт стол человек на восемнадцать и уже восседала часть гостей: семья посла, Батицкий, какие-то наши генералы в гражданском, приехавшие с передовой. Наши летчики остались в общем зале.

Не успели мы у себя в комнатке выпить пару рюмок и немножко закусить, как в зале раздался какой-то подозрительный шум. В ходе танцев кто-то кого-то толкнул. Я заволновался — не мои ли ребята «выступают» и вышел в общий зал. С моими ребятами был полный порядок, если не учитывать, что измучившись относительным воздержанием на китайском банкетике летчики Саша Кондратюк, Иван Корниенко и Петр Галкин, самые заядлые пьяницы нашей эскадрильи, образовав далеко не святую троицу, отводили душу, употребляя водку фужерами. Я подошел к ним и попытался урезонить. Кондратюк заявил, глядя на меня сильно помутневшими глазами: «Тебе что, комиссар, жалко? Ну и надоел ты нам! Туда не иди, того не делай. У китайцев нельзя было выпить, но здесь мы дома».

Но не драться же мне было с ними? Я их немножко повоспитывал и отправился в посольскую комнату, имея неосторожность сообщить, где я если что. Не успели мы выпить еще по рюмке «в узком кругу ограниченных людей», как дверь привилегированной комнаты распахнулась, и в нее солидно вошел Иван Корниенко, набрякшие веки которого прикрывали загадочно поблескивающие глаза. Землю Ваня ощущал не очень-то уверенно, но как сильно пьяные и сумасшедшие люди, был довольно хитер и изобретателен.

Нетвердой рукой, как рыбу из проруби, он прихватил бутылку водки со стола, небрежно налил чей-то чужой стакан почти до краев, и подняв его, предложил тост: «За Ворошилова!» Тост был политический и довольно опасный, тем более, что Ваня требовал, чтобы все выпили. Как обычно скрючившийся Панюшкин, державшийся за больной желудок (я видел его в кинохронике уже через несколько лет, располневшего и довольного жизнью после удачной операции, сделанной в Америке) дипломатически улыбался, зато главный военный советник Качанов принялся пыхтеть и подпрыгивать от злости, как маленький перегретый паровой котел, шаря по сторонам глазами и, наконец, уперся в меня взглядом, сразу вспыхнувшим яростью. Я подхватился и для начала пытался забрать у Ивана стакан, из которого плескалась водка, уговаривая выйти в зал, где у нас срочное дело. Здоровенный украинец, поначалу без труда отшвырнул меня, но мне помог секретарь посольства — крепкий, расторопный парень, бывший моряк, все еще носящий тельняшку, выглядывавшую из-под рубашки и мы одержали первую победу, выставив Ивана за двери комнаты.

Пока мы волокли его по залу и спускали по лестницам, он ругал нас матом и обещал разделаться с комиссаром, утверждая, что всех комиссаров нужно бить — не дают жизни. Как обычно, пострадал невиновный: Ивану удалось освободить руку, которую удерживал секретарь посольства, и закатить тому здоровенного «леща». Представитель Морфлота не выдержал авиационного удара и растянулся на дорожке аллеи, ведущей к крыльцу посольства, обсаженной аккуратно подстриженными декоративными растениями. Я держал Корниенко за руки изо всех сил, оттягивая возмездие на голову комиссаров. Но морячок подхватился и с размаху так закатал Ване по челюсти, что тот совершил полет через декоративную стенку растений, мелькнув ногами в лакированных штиблетах. Будто черт унес пилота. Потом принесли воду — отливать Ваню. Шустрый «Форд» отвез Ивана в специальную холодную комнату нашего клуба в Чунцине, где ледяной душ немного привел бравого пилота в чувство. А стоило мне вернуться в большой зал, как из маленькой комнатки, куда я решил уже не заходить, вывалился и повис на мне с воплем «Пан-те-ле-ич!» наш бравый отец-командир Гриня Воробьев. Час от часу было не легче.
С тех пор Иван Корниенко стал «невыездным» на всякие банкеты. Он очень переживал это и все угрожал пуститься в загул с китаянками. Однако эта попытка закончилась для него невесело. Как-то, после нашего отъезда на банкет, который организовывали китайцы по поводу того же Дня Красной Армии, он же Праздник Цветов, уже в 1940 году, Иван попросил обслуживающий персонал привести ему пару китаянок и накрыть в столовой столик на троих. Сначала все шло хорошо, но когда китаянки напились, у одной из них обнаружились сопли под носом. Иван поднял ужасный шум, предъявляя рекламацию сводникам-боям.

Должен сказать, что в 1940 году нас развлекали больше, потому что мы находились в Китае сверх обычного срока командировки — шесть месяцев. Дело было в том, что в Финляндии наша авиация несла серьезные потери в основном от наемных летчиков-волонтеров: немцев, американцев, французов, сражавшихся на стороне финнов, и западные газеты писали о том, что теперь-то Сталин заберет своих опытных пилотов из Китая и пошлет их на Карельский перешеек. К счастью Сталин обладал ослиным упрямством и всегда делал наоборот прогнозам империалистов. Мы оставались в Китае.

Следующим заметным банкетом в нашей застольной китайской эпопее был Новый Год. Впрочем, все эти застолья были довольно похожи: диковинные кушанья и напитки по конвейеру, выталкивание пьяных и отъезд на аэродром.

Примерно в сентябре 1939 года Степа Супрун начал «крутить» роман с мадам Чан-Кай-Ши — министром авиации Китая. Министр жила на острове, среди озера, окруженного густым лесом, по дороге из Чунцина на аэродром Гуаньба, в красивой фанзе с позолоченной снизу крышей, которая сама по себе была произведением искусства. Витые рогатые опоры держали крышу, как рога шапку Богдыхана. Доступ к воротам этой двухэтажной очень красивой фанзы был только по понтонному мостику, который на ночь отводился в сторону или крепился к противоположному берегу. Здесь же, неподалеку, на склоне горы была фанза и ставка самого Чан-Кай-Ши. В горе было устроено огромное и комфортабельное бомбоубежище. Мы, проезжая время от времени на аэродром Гуаньба, с интересом поглядывали на эти красивые сооружения, расположившиеся в живописных уголках. Скоро дождались и визита самого министра. Нам сообщили время приезда мадам Чан-Кай-Ши на аэродром в Гуаньба, где были построены хорошие навесы, укрывающие материальную часть и личный состав, что нас очень устраивало.

На командном пункте без конца трещали телефоны, предупреждая, что едет министр авиации Китая. По летному полю прошелестел черный лакированный лимузин, и мы вытянулись по команде «Смирно»! Из задней дверцы автомобиля, опираясь на руки, сопровождающих ее военных, вышла изящная женщина в темно-коричневой шляпке из Парижа — лицо было прикрыто черной вуалью. Наш рабоче-крестьянский авиационный строй бодро выпятил грудь. Старший группы истребителей Степа Супрун, одетый в короткую кожаную куртку с молнией — их тогда называли «испанками» и брюки цвета хаки, строевым шагом направился в сторону министра. Не дойдя два шага, вытянулся по стойке «смирно» и поднес ладонь к виску в военном приветствии. Лицо министра авиации приняло явно заинтересованное выражение, когда Степан принялся докладывать о состоянии дел у советских волонтеров, на английском языке. Мадам отбросила вуаль и принялась беседовать со Степаном. Потом она не спеша обошла строй летчиков, внимательно осматривая каждого, наверное, с таким же выражением лица, как это делала небезызвестная российская императрица. Через переводчика министр поинтересовалась, в чем мы нуждаемся и каковы условия нашего обеспечения. Кто-то из ребят выразил желание приобрести всем короткие кожаные куртки с молнией, «испанки», летать в которых было очень удобно. Реглан путался в ногах и в нем было очень жарко. Мадам министр пообещала куртки через месяц: их нужно было везти рикшам на тележках из Гон-Конга через половину Китая, пересекая линию фронта. Мне приходилось наблюдать такие тележки, везущие примерно тонну груза, преодолевающие горные хребты и долины. Обычно их везла целая семья и труд этот был воистину нечеловеческий. Отец тянул оглобли, а семья подталкивала. Опасный путь такой тележки с нашими «испанками» должен был занимать целый месяц. В дороге семья и жила, раскидывая маленькую палатку и готовя рис на таганке. Впрочем, китайцы нередко варили траву, похожую на наш клевер, растущую прямо у дороги и поднимая ее над головой, быстро поглощали, как кролики.

Мадам Чан-Кай-Ши еще пококетничала, поговорила с Супруном по-английски, и укатила с нашего аэродрома. Конечно, мы оживленно обсуждали достоинства мадам — женщины и министра.

Дня через три на аэродроме появился знакомый лимузин и секретарь мадам Чан-Кай-Ши, молодой мужчина в черной толстовке-кителе и брюках цвета хаки, принялся разыскивать мистера Супруна, коверкая его фамилию таким образом, что действительно было похоже на английское слово «слива» — таким образом объяснял наш ас происхождение своей фамилии иностранцам, скрывая ее корни, идущие от лошадиной упряжи. Аса разыскали на старте и он забегал: мылся, брился и прихорашивался. Лимузин увез Степана в неведомое, а мы остались в недоумении. Степа появился только на следующий день к обеду, будучи явно расслабленным и заторможенным.

Я предался тягостным раздумьям. Ведь в Москве меня прямо инструктировали, что я должен следить за «моральным разложением» всей группы, а значит и Супруна. Но с другой стороны — это Супрун и мадам Чан-Кай-Ши. Стоит ли мне совать нос в это дело? Благоразумие победило комиссарскую принципиальность и я решил ограничиться беседой с отважным Степаном. Но мой вопрос: «Где был?» — он ответил в том смысле, что был, где положено, о чем я мог бы и догадаться. «Смотри, Степан Павлович, пристукнут тебя китайцы, как Гришку Распутина», счел я нужным предупредить отважного пилота. «Не пристукнут», — буркнул Супрун.

Как нам стало известно, в то время как Супрун с мадам Чан-Кай-Ши решали «передовой» вопрос, главнокомандующий китайской армии на целую неделю выехал на передовую. Так что у каждого была своя передовая ко всеобщему удовольствию. Отныне повелось: стоило Чан-Кай-Ши вплотную заняться военными делами, как на наш аэродром приезжал черный лимузин. Знакомый секретарь мадам Чан-Кай-Ши забирал Степана и увозил в сторону фанзы. И потому, когда мы получили «испанки» в подарок от министра авиации Китая, то не без основания считали, что этот подарок наш «старшой» честно отработал.

С другой стороны моя комиссарская принципиальность, а будучи втянутым в шестерни системы, я стал довольно принципиальным комиссаром, была утешена сознанием того, что с советской стороны весь этот роман вроде бы и не совсем «аморалка»: тридцатичетырехлетний Супрун не был женат. В принципе, можно было предположить и такое: а вдруг Степа влюбился в мадам Чан-Кай-Ши и собирается на ней жениться?

Но чем больше проходило времени, тем с большей развальцой направлялся Степа в сторону черного лимузина: или мадам ему надоела, или угнетала мысль о том, что руководящий товарищ с усами, очень даже просто могущий оторвать голову, послал Степу в Китай не для проверки собственного «ружья», а для испытания в боевой обстановке пушечного истребителя И-16. И Степу потянуло на боевые подвиги. Видимо, предполагая, что если кто-нибудь «стукнет» в Москве где надо о том, какие испытания он проводил в Китае, то ему несдобровать, Степа рвался в бой с японскими истребителями. Бомбардировщиков, которых он не очень-то беспокоил, ему уже не хватало. А истребители были только на юге Китая, в районе Кантона. И Степа принялся внедрять в умы руководства мысль о нашем рейде на юг.

Поначалу Чан-Кай-Ши эту идею категорически забраковал. Ему, да и всем жителям Чунцина уже понравилось, что по команде «Тимбо» в воздух поднимаются до восьмидесяти истребителей и, худо ли бедно, отгоняют японцев. Конечно, столько машин можно было держать при крайнем напряжении сил всех советских и китайских эскадрилий, но бывало и так, что вместе с иностранными наемниками, которые базировались на неизвестном нам аэродроме, в небе Чунцина становилось буквально тесно от барражировавших истребителей. Но Степа упорно гнул свою линию, и многие стали с ним соглашаться, а здесь еще, кстати, японцы высадили в районе Кантона крупный десант с моря, захватили город и принялись продвигаться вглубь материка к городу Лучжоу. Трехсоттысячная китайская армия сначала пыталась спихнуть этот, в общем-то, относительно небольшой десант в море, а потом принялась отступать. Одной из причин поражения китайские генералы называли слабую поддержку с воздуха, где свирепствовали японские истребители.

Но до нашего отлета на юг, в эскадрилье произошло ЧП. Саша Кондратюк, один из наших пилотов, был среднего роста, худощавым, с выпуклыми серыми глазами, торчащими вперед зубами, очень хозяйственным и упрямым украинцем. Он не спешил тратить получаемые доллары, а поскольку никакой сберкассы поблизости не было, носил плотную пачечку в заднем кармане брюк. Вот оттуда и экспроприировал их у него одесский еврей — механик самолета Агранович. Воровство в армии — препротивная вещь. Люди живут все вместе и общее имущество у всех на глазах или, во всяком случае, в пределах досягаемости. Казарменные воры обычно встают ночью и шарят по сложенной на ночь одежде. Не наговариваю ли я на Аграновича? После возвращения в Васильков, он сам по пьянке похвастался, насколько он был в Китае ловок и удачлив в воровстве. А на место плотной пачки долларов, которая очень радовала Сашу Кондратюка (он постоянно похлопывал себя по заду, убеждаясь, на месте ли валюта, и его лицо озаряла счастливая улыбка) Агранович подложил пачку аккуратно, по размеру долларов, нарезанной туалетной бумаги. Саша похлопывал себя по заду и продолжал радоваться. Весь этот праздник жизни продолжался до того времени, когда я, решив приобрести швейцарские часы фирмы «Лонжин», как раз был непогожий денек, и никто не летал, отправился в Чунцин. Саша Кондратюк был тугодумом и предпочитал присоединяться к решениям, которые принимали другие, и потому тоже вдруг, решил обзавестись швейцарскими часами.
В часовой лавке фирмы «Хендели» (замечу, что универсальные магазины в Китае были не приняты, да и Чунцин был еще совсем недавно провинциальным городом, имевшим до войны всего 300 тысяч жителей, а с вынужденным переездом правительства, спасавшегося от японцев, население города увеличилось сразу на миллион), я выбрал себе небольшие часы в форме кирпичика, поблескивающие никелем, очень аккуратные на вид. Саша тоже загорелся и решился, наконец-то, на покупку. Его лицо, как у всякого человека, обладателя крупных денежных сумм, было исполнено важности, и по нему бродила гордая улыбка. Именно с таким выражением лица Саша водрузил на стеклянную поверхность витрины пачку аккуратно, надо отдать должное Аграновичу, порезанной туалетной бумаги.

Нужно иметь перо Гоголя, чтобы изобразить гамму выражений, промелькнувших на Сашином лице при зрелище проделки нашего эскадрильного Воланда — именно в это время Михаил Булгаков в Москве дописывал последние страницы своего так и не оконченного знаменитого романа «Мастер и Маргарита». «Где доллары!!!», — не своим голосом завопил Саша. И без того большие и выпуклые глаза его выкатились, нижняя губа отвисла, обнаружив всю «красоту» росших вкривь и вкось, а больше вперед, зубов. Китайцы сочувственно цокали языками. С большим трудом я увел потрясенного Сашу, не желавшего сдвигаться с места. Китайцы сдержали улыбки при виде пачки «долларов».

Признаться, первой мыслью было: украли слуги-китайцы, убиравшие комнаты. Но когда я сказал об этом нашему начальнику клуба, то он категорически отрицал воровство со стороны своих соотечественников: «Мои китайцы этого не могли сделать». Через несколько минут он построил весь китайский обслуживающий персонал, а его оказалось, к моему удивлению, человек сорок, во главе с поваром, во дворе, в одну шеренгу. Начальник проинформировал собравшихся о происшествии, а потом принялся подходить по очереди к каждому из китайцев и прикладывать ухо к области сердца. Как всегда китайцы действовали простыми, но прошедшими апробирование на протяжении тысячелетий, методами. У всех китайцев сердца бились в обычном ритме, а значит, вора среди них не было — к такому выводу пришел начальник клуба. Однако, этот вывод, конечно, не мог утешить Сашу Кондратюка: он продолжал убиваться и требовать отыскать его пятьсот долларов. У Саши упало настроение, он стал подозревать всех ребят в эскадрилье, возникли серьезные опасения по поводу его боеспособности после потери, как он говорил «боевых долларов». Саша был паренек приблатненный, но очень не любил, когда с ним поступали по блатному. Летал он хорошо и в бою вел себя честно, а в таком состоянии мог наделать беды и себе и другим.

Докладывая об обстановке Панюшкину и Батицкому, я упомянул об этой ситуации. Посол поохал и сказал, что нужно что-то делать, — у Батицкого есть некоторые суммы, из которых он может помочь летчикам. Узнав, что украдено 500 долларов, Павел Федорович задумался и попросил привести пострадавшего в особняк военного советника.

К этому времени Саша Кондратюк уже вошел в роль и черпал свое великое горе из реки человеческого сочувствия. Так устроена психика человека, что умеет извлечь рациональное зерно даже из самых неприятных происшествий. Пострадавший Саша теперь считал себя вправе предъявлять претензии ко всем на свете и претендовал на сочувственное к себе отношение со стороны командования.

Встреча Саши с Батицким чем-то напоминала знакомство двух быков. Выражение глаз у них оказалось на удивление похожим. Осмотрев Сашу, Батицкий пригласил нас в соседнюю комнату, где стоял большой металлический сейф. «Пиши расписку, что получил триста долларов», — сказал Батицкий Саше.

«А почему триста, ведь у меня взяли пятьсот!», — возмутился Кондратюк.

Батицкий, уже приоткрывший сейф, повернул голову и свирепо глядя на Сашку прогудел: «Ты пиши на триста и будь доволен, что тебе дают. Я у тебя что ли брал эти доллары?» «Никогда в жизни расписок не писал», — упирался Сашка. «Бери, что дают, ты, шляпа, рот раскрыл, тебя и обокрали!», — напирал Батицкий. В конце концов Сашка нацарапал расписку под мою диктовку и мы удалились из особняка главного военного советника.

Случай этот типичен для широких слоев представителей нашего славянского населения: только попробуй протянуть руку индивиду попавшему в беду, как он ее тут же сильно прихватит и попытается тебя утопить вместе с собой. А если ты его все же вытащишь, то будешь обязан кормить до конца своих дней, иначе окажешься виновником всех его бед. Впрочем, Саша Кондратюк поначалу немного успокоился. Но недели через две стал приставать ко мне с вопросами о том, нельзя ли передать товарищу Батицкому Сашино пожелание о возврате оставшихся двухсот долларов?

К тому времени Степа Супрун уже детально проработал наше перемещение на юг. Решающим аргументом стала необходимость сбить крикливый тон вражеской печати, уверявшей, что советские волонтеры большой пользы в небе Китая не приносят — разве что погубили китайскую дальнюю авиацию. Да и захват города Кантона вместе с важнейшей бухтой «Пак-Хой», очень опечалил Чан-Кай-Ши. К началу декабря решение было принято — хватит япошкам гадить в наш борщ, и стало ясно, что встречи с японскими истребителями нам не избежать. На всю подготовку была отведена одна неделя. По китайским дрянным картам мы начали изучать район будущих боевых действий. Для проверки боеготовности к нам приезжал Батицкий к устраивал собеседование с личным составом. Павел Федорович приставал к нам с вопросами о городах Юга Китая, об особенностях тамошней местности. Поскольку мы там не были, то и не могли сообщить ему ничего вразумительного. Да и стоило нам самим начать задавать кое-какие вопросы начальнику штаба, как выяснялось, что и он сам ничего толком сообщить не может. Конкретную информацию не заменишь рыкающим голосом. Должен сказать, что мы вылетали на юг охотно. Все-таки без встречи с вражескими истребителями, по итогам одних погонь за бомбардировщиками, назвать нас боевыми летчиками можно было с некоторой натяжкой. Истребитель до тех пор не настоящий истребитель, пока не истребит себе подобного. А мы их пока и в глаза не видели.

Настроение было бодрым потому, что летом 1939 года наши истребители победили японских в районе Халхин-Гола. Правда, мы пока не знали, что японская экономика и военная промышленность, как и немецкая, очень чутко реагировала на требования боевых частей, вовремя учитывала и исправляла недостатки своей техники, и нам предстояло иметь дело уже с новым поколением истребителей. Да и добраться до Юга Китая было не так просто. Нашим «этажеркам» предстояло преодолеть пять мощных горных хребтов, от полутора тысяч до шести тысяч метров над уровнем моря. А китайские летные карты, выданные нам командованием, никуда не годились, особенно для полетов в горах. Больше пользы нам принесли разговоры с китайскими пилотами, уже летавшими по этому маршруту, которые ориентировались в горах по их вершинам. Эти рассказы нам очень пригодились во время полетов. В начале декабря наш вылет дважды откладывался из-за плохих метеорологических условий: низкая облачность и дождь. Все горные хребты по нашему маршруту были закрыты плотными ненастными облаками.

Только 14 декабря погода нам «блеснула». Степа Супрун погрузился на лидирующий пассажирский самолет «Си-47», пилотируемый китайским экипажем. Видимо наш доблестный ас настолько утомился держать в руках собственный прибор в фанзе с позолоченной крышей, что уже не чувствовал уверенности для того, чтобы держать ручку управления боевого истребителя И-16 «П» /«пушечный»/, на котором пришлось лететь летчику из другой эскадрильи. «Сикорский» взлетел и мы выстроились вслед за ним. Не успели пролететь и сотни километров, как прямо по курсу обозначилась плотная стена черных облаков. «Сикорский» два раза клюнул вверх-вниз, что значило — пробиваем облачность. Выходило, что дальше предстояло идти по маршруту выше облаков. Наш лидер лихо нырнул в облачность и скрылся из глаз, унося отважного аса. А мы остались, как стая воробьев, брошенная журавлем. Кстати птицы в облаках не летают. Они пугаются потери ощущения пространства и если случайно залетят, то сразу камнем падают вниз.

Свою летную норму питания пилоты честно отрабатывают, полет штука непростая. Ведь сколько бы ты не летал, а в подсознании постоянно присутствует мысль: случись что, надеяться не на кого, не на что опереться. Душа летчика постоянно под молотом тяжких раздумий и от этого она проясняется и кристаллизуется. Об этом хорошо написал Сент-Экзюпери. Только вот беда, летчикам, которые попадали в пропагандистскую струю и вокруг которых поднимался восторженный вой, по принципу: ах как летят, ах как сидят, ах как едят ах какие красавцы и герои, это явно не шло на пользу. Их души мутнели эгоистической самовлюбленностью, равнодушием к судьбе товарищей, а нередко и трусостью. Почти все «сталинские соколы», которых я знал, были обычными пилотами, лучше многих, но и хуже некоторых. Неумеренное восхваление очень их подлило и оглупляло. Что сделаешь, героев клепали как тракторы на конвейерах — оказывается страна в них нуждалась и они организовывались десятками и десятками убирались, когда в них пропадала нужда.

Показательна в этом смысле судьба Алексея Стаханова, веселого парня и крепкого пьянчуги, который с веселой шахтерской ватагой разъезжал по шахтам и предприятиям, делясь легендами о своем «рекорде», на который трудилось еще десять человек. Сначала Алексей жил весело — пропивая вместе с дружками-шахтерами подарки от коллективов и отдельных граждан, которые получал в изобилии. Но знамя нужно было поднять еще выше и Стаханова несколько раз определяли на высокие руководящие должности в угольной промышленности, вплоть до заместителя министра угольной промышленности СССР, откуда его всякий раз выносили из служебных кабинетов, в прямом и переносном смысле — вдребезги пьяного. Конец жизни он провел между угольным ПТУ, куда его пытались пристроить мастером и даже фотографировали для газет: «Стаханов с молодой шахтерской сменой» и психбольницей, где он проводил гораздо больше времени, чем в училище.
Вранье, сделанное знаменем, упорно не хотело развеваться на ветру, губило и тех людей, которые стали символами. Когда в начале семидесятых годов мумифицированное руководство страны в очередной раз стало искать причины развала государства в отсутствии у молодежи энтузиазма, равного энтузиазму Матросова, Зои Космодемьянской, и, конечно же, Алексея Стаханова, то кто-то, ко всеобщему удивлению, вдруг вспомнил, что Стаханов жив. Только вот беда, всех, кто просит рассказать его о историческом рекорде, обкладывает невероятной матерной бранью. Лешка Стаханов давно понял, в какой грязной игре ему пришлось участвовать и роль эта его явно не устраивала. И все же решили послать к нему представительную делегацию из Донецкого обкома партии. Живая легенда, увидев солидных дядь в плащах, из-под которых выглядывали белые рубашки с галстуками, и мягких шляпах сразу узнал «своих», хотя и не были похожи эти люди, на тех, во френчах — «сталинках», которые сорок лет назад сделали все, чтобы обычный крестьянский парень обалдел от бремени всесоюзной славы, но что-то было в них и общее. Живая легенда, имевшая справку из психбольницы, бешено заорала: «Вон, шакалы, волки!!» Реанимация легенды не получилась.

Так вот, Степа, исчезнувший среди грозовых облаков под самим нашим носом, был таким же «организованным героем». И конечно недаром он оказался не за ручкой управления истребителем, а в пассажирском салоне нашего лидера, на котором был автопилот и другие прекрасные американские приборы для слепого полета, а нам предстояло, как птицам, лететь, в основном, полагаясь на интуицию. Перед вхождением в облачность, которая была толщиной до пяти тысяч метров наши одиннадцать самолетов разомкнули свой строй и звеньями разошлись веером влево и вправо, с уклоном градусов на двадцать. Летчики установили угол набора высоты самолетом и внимательно следили за скоростью и креном, молясь в душе за здоровье мотора — в облачной пелене неизвестно куда и падать. Так, в клубящейся мгле, мы летели вслепую около семи минут. Время от времени неподалеку ударяла молния, озарявшая все ярким светом и сотрясавшая окружающий ад темноты и мрака исполинским гулом. Я представил себе наш маршрут и, прикинув по показаниям приборов, определил, что мы находимся над горным хребтом в три тысячи метров высоты, а на высотомере был показатель в три с половиной тысячи метров. Оставалось надеяться, что хребет не подрос с того времени, как его наносили на карты, а высотомер работает исправно. Видимо, вершины хребта, который находился под нами в кромешной мгле, играли роль своеобразного аккумулятора небесного электричества и именно здесь молнии буквально пулеметной очередью стали пролетать вблизи самолетов. Казалось, исполинские воздушные удары столкнут наши «Чижики».

Нервы летчиков не выдержали, и наш полетный строй окончательно рассыпался в кромешной тьме облаков. Началась противная вещь: блудежка в облаках. Я с благодарностью вспомнил штурмовую бригаду, в которой столько времени и внимания уделялось ночным полетам. Впрочем, страх комкал и мою душу, а ведь были в нашем строю и молодые летчики, которые, возможно, не успели и полетать ночью толком. Прислушиваясь к работе своего мотора, я вдруг услышал рев двигателя другого самолета. Особенно неприятно было то, я его не видел. Хорошо догадался запрокинуть голову — всего в метре над моей головой вращался воздушный винт другого истребителя, который буквально садился на меня в воздухе, что, конечно, закончилось бы поиском наших двух бездыханных тел и обломков самолетов в китайских горах. Я постепенно стал отжимать ручку управления вниз и ушел от наседающего сверху коллеги. Только я ушел от верхнего самолета, как прямо подо мной обозначилось звено наших истребителей, пересекающих мой курс всего в двух-трех метрах ниже. Стоило мне испугаться и резко нажать на ручку управления самолета и мы бы столкнулись.

Дело оборачивалось плохо, и мне показалось, что часть ребят явно не справятся с таким длительным полетом вслепую, в грозовых облаках, которые, казалось невозможно было пробить. Однако, к счастью, вышло по другому. Летчики нашей эскадрильи, окончательно потеряв лидера, начали поворачивать назад и ложиться на курс ноль градусов — в обратном направлении на свой аэродром — Гуаньба, откуда мы взлетели.

  Читать  дальше  ...  

          Источник :  https://coollib.com/b/161230/read#t1  

  О произведении. Русские на снегу. Дмитрий Панов

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница первая. Кубань. 001 

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница первая. Кубань. 002 

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница первая. Кубань. 003

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница первая. Кубань. 004 

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница первая. Кубань. 005

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница первая. Кубань. 006

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница первая. Кубань. 007

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница первая. Кубань. 008 

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница первая. Кубань. 009 

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница первая. Кубань. 010

 

 Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница вторая. Язык до Киева доведет. 011

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница вторая. Язык до Киева доведет. 012

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница вторая. Язык до Киева доведет. 013

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница вторая. Язык до Киева доведет. 014

 

Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница третья. Маршрут Киев-Чунцин. 015 

Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница третья. Маршрут Киев-Чунцин. 016 

Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница третья. Маршрут Киев-Чунцин. 017

Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница третья. Маршрут Киев-Чунцин. 018

 

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница четвёртая. В небе Китая. 019 

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница четвёртая. В небе Китая. 020 

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница четвёртая. В небе Китая. 021 

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница четвёртая. В небе Китая. 022 

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница четвёртая. В небе Китая. 023 

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница четвёртая. В небе Китая. 024 

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница четвёртая. В небе Китая. 025

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница четвёртая. В небе Китая. 026

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница четвёртая. В небе Китая. 027

 

Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница пятая. Перед грозой. 028 

 

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница шестая. В кровавой круговерти. 029

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница шестая. В кровавой круговерти. 030

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница шестая. В кровавой круговерти. 031

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница шестая. В кровавой круговерти. 032 

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница шестая. В кровавой круговерти. 033 

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница шестая. В кровавой круговерти. 034 

 

 Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница седьмая. От Харькова до Сталинграда. 035 

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница седьмая. От Харькова до Сталинграда. 036 

Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница седьмая. От Харькова до Сталинграда. 037

Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница седьмая. От Харькова до Сталинграда. 038

Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница седьмая. От Харькова до Сталинграда. 039

Русские на снегу. Страница восьмая. Над волжской твердыней. 040

Русские на снегу. Страница восьмая. Над волжской твердыней. 046 

Русские на снегу. Страница девятая. Битва на юге. 047

Русские на снегу. Страница десятая. Заграничный поход. 061

ПОДЕЛИТЬСЯ


***

Просмотров: 353 | Добавил: iwanserencky | Теги: Дмитрий Панов, человек, литература, Дмитрий Панов. Русские на снегу, из интернета, Страница, война, история, Роман, книга, текст, судьба, Русские на снегу, повествование, слово, мемуары, точка зрения. взгляд на мир | Рейтинг: 5.0/1
Всего комментариев: 0
Имя *:
Email *:
Код *: