Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница четвёртая. В небе Китая. 020 - 22 Августа 2020

Главная » 2020 » Август » 22 » Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница четвёртая. В небе Китая. 020

20:35

Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница четвёртая. В небе Китая. 020

***

Большое удивление вызывала у меня Великая Китайская Стена. После недолгих раздумий я пришел к выводу, что никакие укрепления не спасут народ. Нужна динамичность и сила его внутренней жизни, способная отбросить врага. Ведь все кочевые народы, в том числе монголы Чингисхана, неизменно прорывали Великую Стену и врывались с огнем и мечом на плодородные равнины. Приходили на память и укрепления на нашей старой западной границе, в которые было вложено столько сил.

В эти же дни я впервые увидел, как выглядит азиатская война, тянущаяся много-много лет подряд и ставшая, практически, образом жизни. Для нас было совершенно непонятно, каким образом война и торговля вместе уживались в этой стране. Один, а то и два раза в неделю на нашем аэродроме в Ланчжоу-Фу приземлялся скромный самолетик — трехмоторный «Юнкерс-52», принадлежавший китайской торговой фирме «Хендели». Этот самолетик, который поднимал две-три тонны груза, перевозил в ящиках прекрасные швейцарские часы, ювелирные изделия, приборы и косметику из Европы. Товары эти продавались как на китайской стороне фронта, так и на японской. Этот самолетик, по договоренности с командованием воюющих армий, беспрепятственно пересекал линию фронта по отведенному ему воздушному коридору. И все бы ничего — торгуйте себе на здоровье, но стали замечаться странные вещи: после каждого прилета самолетика через аэродром Ланчжоу-Фу, даже ночью, прилетали японские бомбардировщики и с высокой точностью начинали бомбить аэродром и город.

Китайцы занялись изучением ситуации и скоро без труда определили, кто из пилотов «Юнкерса» шпион японцев. Перед нашим прилетом и после посещения аэродрома этим самым «Юнкерсом» состоялся налет японских бомбардировщиков на аэродром и городские кварталы Ланчжоу-Фу. Налет был довольно успешно отбит эскадрильей ПВО, состоящей из И-16 под командованием капитана Жеребченко, успевшей вовремя подняться в воздух. Японцы тактически неграмотно зашли на цель — не с ходу, а совершив круг, потому их успело встретить звено, находившееся на боевом дежурстве. Две девятки японских бомбардировщиков Б-92 довольно неудачно сбросили бомбы по городу и аэродрому, в основном поковыряв летное поле, которое китайцы быстро приводили в порядок, пригоняя дивизии солдат, засыпавших воронки от бомб гравием. Зато на обратном пути японские бомбардировщики попали под довольно сильный удар всей эскадрильи Жеребченко, поднявшейся в воздух. Два бомбардировщика упали недалеко от аэродрома, еще два, по рассказам летчиков, упали и горели в горах, а еще два, якобы, рухнули уже на японской территори

и. Реально принимать во внимание можно было только два сбитых самолета японцев, остатки которых китайцы притащили на аэродром. Немало повоевав, я убедился, что, наверное, нигде не врут так много, как на войне. И потому, когда мой приятель еще по качинской школе летчик эскадрильи Жеребченко-Найденко, маленький, подвижный крепыш, рассказывал о двух сбитых им бомбардировщиках, я слушал вполуха. Видимо, не особенно склонны были верить и китайцы, которые, однако, вежливо поцокали языками, и выдали Найденко двойной обед и ужин.
Итак, «Юнкерс» компании «Хендели» оказался под серьезным подозрением. А здесь, как на грех, вскоре после нашего прилета, на аэродроме Ланчжоу-Фу совершили посадку наши бомбардировщики, купленные китайцами, кстати, так же, как и наши истребители. Бомбардировщики СБ-1 из белоцерковской эскадрильи Изотова и ДБ-ЗФ из сводной эскадрильи, всего двадцать семь самолетов, были новенькие, только что с завода. Они перелетали в район Чунцина и Ченду — столицы Сычуанской провинции Китая, расположенной подальше от линии фронта, где был прекрасный аэродром и большая летная школа для китайских пилотов. Там же берет начало Хинганский хребет, где в земле лхасов, жителей Тибета, истоки великий голубой реки Китая — Янт-Цзы. Но туда еще нужно было долететь. А пока бомбардировщики обслуживались на аэродроме Ланчжоу-Фу, под нашим прикрытием, чтобы утром отдохнувшие пилоты взяли курс на юг. Но от прилетевшей массы самолетов на аэродроме стало так тесно, что возникало сомнение: сумеем ли мы быстро взлететь, чтобы прикрыть бомбардировщиков, в случае появления японской авиации. Сколько ни отнимали китайские военные рисовые чеки и кладбища у несчастных крестьян под аэродром, но самолетов было слишком много.

Эту ситуацию сразу оценил заместитель командующего китайских ВВС, шустрый генерал, хорошо говоривший по-русски, выпускник нашей академии, и сопровождавший его полковник Джан. Обстановка была тревожной — под возможным ударом японцев оказалось до восьмидесяти процентов всей закупленной китайцами авиации. Да тут еще приземлился вертлявый «Юнкерс», перевозивший швейцарские часы. Реакция генерала была мгновенной. Он обеспокоенно забегал по аэродрому и приказал двум китайским пилотам-истребителям, для надежности в компании двух пилотов из эскадрильи Жеребченко, сразу после взлета «Юнкерса» подняться в воздух, догнать и сбить его в горах. Так и сделали. Самолет фирмы «Хендели», объятый пламенем, рухнул в близлежащих горах.

Жаль, конечно, людей, которые могли и не быть шпионами, и большого груза великолепных швейцарских часов, но на войне, как на войне. Во всяком случае, к обеду этого же дня заправленные бомбардировщики, огромные машины с колоссальным размахом крыльев, ревя двухрядной звезды моторами, один за другим ушли на Чен-Ду.

Вскоре наступила и наша очередь. Нас предупредили, что японцы, озлобленные гибелью своего разведчика, могут нанести сильный удар по аэродрому, где мы базировались, и мы временно перелетели на небольшой аэродромчик Тунгучен. И действительно, после нашего отлета, на покинутое место базирования налетели японцы и лунной ночью исковыряли пятисоткилограммовыми бомбами весь аэродром. Особого вреда нанести им не удалось, потому что оставшиеся самолеты китайцы утащили в горы.

А из бытовых подробностей в Ланчжоу-Фу мне очень запомнились огромные колеса, высотой в 50–60 метров, увешанные ведрами. Они стояли на реках и черпали на них воду. Запомнилось, как китайцы плыли по реке Хуанхе на плотах, сделанных из надутых свиных пузырей. Ну и хитроумный народ!

Итак, мы собирались лететь на Чунцин, где нам, наверняка, предстояла боевая встреча с японскими пилотами. Должен сказать, что для всех нас это должен был быть первый бой в жизни. Конечно, каждый военный понимает, что его держат, одевают, обувают, кормят, оснащают техникой не только для одних парадов, но когда доходит до дела и душу начинают томить тревожные предчувствия, вот тут то происходит новый отсев. Точно так же, как далеко не все способны летать, так, из научившихся летать, далеко не всегда получаются воздушные бойцы. Воевать профессионально да еще с тем, с кем скажут — противоестественно природе человека. И в первое время нашего пребывания в Китае мы испытывали к японцам скорее любопытство и даже некоторое уважение, как к умелым воинам. Правда, бомбежка Ланчжоу-Фу, во время которой погибло пятьдесят человек мирных жителей, да еще сто пятьдесят было ранено, прибавило к этим чувствам еще и злости. Потом, после гибели первых наших товарищей, мы ожесточились и стали видеть в японцах уже не просто мишени, а настоящих врагов. Хотя, конечно, эти чувства не идут ни в какое сравнение со всепоглощающей ненавистью, которую испытывали мы позже к немцам. Итак, маршрут пролегал на Чунцин.

Предстояло лететь около тысячи километров. Полет обещал быть не простым. Двенадцать истребителей под командованием Кости Коккинаки следовали за лидером — китайскими летчиками. Нам предстояло идти ломанным маршрутом, почти вплотную приближаясь к линии фронта при посадке на аэродром Тянь-Шу. Лететь среди высоких гор — весь равнинный Китай был в руках японцев. Ну и, конечно, ознакомившись с местными условиями, мы понимали, что предстоит прорывать липкие сети шпионажа, раскинувшиеся вокруг всех китайских аэродромов и вдоль трассы. Страшная бедность, в которой жил китайский народ, далеко не способствовала патриотизму. Японцы легко покупали агентуру среди местного населения у аэродромов. Спрятавшись в камышах, бамбуковых рощах или на вершинах гор, лазутчики, оснащенные уже тогда прекрасными миниатюрными японскими рациями, сообщали о том, где сели и чем занимаются русские «фиги» — летчик, по-китайски.

На аэродроме Тянь-Шуй, мы совершили первую посадку для отдыха и заправки самолетов. Эта небольшая площадка, длиной всего в девятьсот метров, где еле-еле хватало места приземлиться и остановить самолет, была устроена на рисовых чеках. С трех сторон ее обступало дивное царство тропической растительности: бамбуковые рощи, пальмы, мандариновые плантации. Было настолько красиво, что нам показалось — попали в рай. Оказалось, однако, что обед в райском уголке не предусмотрен. Китайцы объяснили, что нас ждут с обедом в Тай-Бине. Пришлось стартовать натощак. Ландшафт заметно менялся: на глазах все больше становилось разнообразной зелени, экзотических тропических растений, все выше крутые горы, поросшие лесом. Мы обильно потели от жары и большой влажности в своем летном обмундировании. Словом, мы приближались к Южному Китаю, который далеко не всегда составлял за тысячелетнюю историю страны единое целое с Северным.

Китай — очень своеобразная страна с непростой историей, уходящей в тысячелетия. Я невольно испытывал уважение к китайцам, многие из которых знали многие поколения своих предков, а мне из прошлого подмигивал только мой любивший выпить, мастеровой прапрадед Хомич.

Мы молодой народ, и, думаю, что сил у России еще достаточно. Она всегда напоминала мне космический пульсар, который то сжимается до горсти сверхтяжелого вещества, то разворачивается в пространстве Вселенной. Россия, захваченная татарами, была, по Канту, как вещь в себе, а уже через двести лет Европа обнаружила на своих границах колоссальную империю, стремящуюся к безмерному расширению. Не буду перечислять все причины гибели и возрождения России, после которых она становилась все сильнее и сильнее. Думаю, мы выберемся и сейчас.

Но это я отвлекся, а тогда, на переломе июля-августа 1939 года, когда Гитлер уже утверждал планы нападения на Польшу и начала колоссальной бойни, мы, пролетая над Азией, держали курс на следующий аэродром — Тай-Бинь. Пока полет да и командировка шли без особенных происшествий, если не считать поломки одной из ног шасси, которую совершил при посадке в Тун-Гучене Миша Бубнов. Вообще Тун-Гучен был очень неудобным маленьким аэродромом со слабыми службами обеспечения, которые с трудом справлялись с нашим обслуживанием. Мне, как комиссару, приходилось даже варить борщ для наших летчиков. Было сложно с продуктами, и мы за неделю съели всех кур села Тун-Гучена. Думаю, местные жители были очень рады, когда мы возвратились на свой аэродром в Ланчжоу-Фу, подремонтированный после японской бомбежки китайскими солдатами. К счастью на этот раз обошлось без потерь со стороны китайских ВВС, а ведь в первый налет, еще до нашего появления, японцы таки сожгли пять китайских истребителей. Японцы прекрасно летали ночью и, не улети мы вовремя из-под удара их бомбардировщиков, карьера нашей эскадрильи в Китае могла бы плачевно закончиться.

А пока что мы летели из Тянь-Шуня на Тай-Бинь. Строй наших истребителей, который замыкал мистер Ли, шел за лидером — самолетом американского производства «СИ-47». Здесь уместно вспомнить — мы шли за самолетом, созданном нашим гениальным русским авиаконструктором Игорем Сикорским. Он еще до Первой мировой войны построил самый мощный в мире по тем временам самолет «Илья Муромец». Сикорский был вынужден покинуть Родину, и во многом благодаря ему, в Америке была создана совершенная и мощная авиация, позволившая американцам воевать с воздуха, не бросая в мясорубку миллионы людей. В то же время, представители русской технической мысли Туполев, Ильюшин, Королев сидели в те времена в тюрьмах. Трагична судьба той страны, которая великие достижения своих сыновей получает из чужих рук, где неучи командуют учеными.

Аэродром Тай-Бинь оказался очень приличным. Он расположился на равнине, обеспечивающей хорошие подходы со всех сторон, почти двухкилометровая взлетно-посадочная полоса весело зеленела травой. Мы вырулили на стоянку, издалека заметив аккуратно накрытые белыми скатертями и прекрасно сервированные столы. Был прекрасный солнечный день. Перистые облака на высоте километров в шестьдесят отливали серебром в солнечных лучах. Вместе с техниками мы заправляли самолеты. Вообще, летчику не рекомендуется передоверять все даже самому надежному технику, ведь летчик будто срастается со своей машиной, как кавалерист с лошадью, чувствуя все ее капризы и повадки.
Например, я всегда чувствовал стон мотора своего самолета, что означало излишний форсаж оборотов. В таких случаях я сразу сбрасывал газ, понимая, что не нужно насиловать мотор, который выручит меня в бою. Свой мотор я знал до тонкостей. Определял его состояние по тончайшим звуковым оттенкам. Без этого нет летчика, а есть «пилотяга», которому долго не повоевать в воздухе.

Итак, мы настраивались на обед. Заправив самолеты, в самом радужном настроении направились к столам. Мы были уже вблизи стола и с интересом рассматривали водруженных на него традиционных жареных кур, яйца, горки риса на блюдах, разнообразную зелень, пламеневшие апельсины, как вдруг на командном пункте аэродрома противным голосом завыла сирена, а потом из радиоточек зазвучало слово «Тимбо!». Это было уже знакомое нам слово «Тревога!», по звучанию очень напоминавшее китайское слово «мимбо» — хлеб. Аэродром заволновался как пчелиный рой, в который плеснули кипятка. На подлете были японские бомбардировщики Б-92. Бензозаправщики завели двигатели, обслуживающий персонал аэродрома бросился к щелям. Вдохнув запах жареной курицы, мы кинулись к самолетам. У нас оставалось минуть пять на все. Самолет И-15 БИС приводился в рабочее состояние пусковым устройством — пускачом, который, в свою очередь, запускался от храповичка, выведенного на борт самолета, который техник вращал ручкой. Мой техник раскрутил эклипс, вынул ручку из храповичка и убежал заводить другой самолет — СИ-47. Я включил сцепление двигателя с пускачом и услышал бодрый щелчок, означавший, что все нормально. Вал пропеллера закрутился, поршни задвигались в цилиндрах, и я включил зажигание, после чего произошел запуск двигателя. Хорошо, что в жарком китайском климате его не нужно было прогревать, и скоро он уже работал на полный ход. Все это заняло три-четыре минуты, и мы начали стартовать прямо с места стоянки, определяя очередность только здравым смыслом. Уже поднявшись метров на десять, я оглянулся, и увидел, что «СИ-47» еще находится на земле, хотя и с заведенными моторами. Дверь салона была открыта, и к ней изо всех сил бежал техник крайнего самолета, держа на плече заводную ручку. Мы пошли на круг над аэродромом, выстраиваясь. А потом пристроились в хвост взлетавшему творению Сикорского, нашему лидеру, сразу взявшему курс на запад. Нам предстояло лететь около пятисот километров на аэродром города Сайнин. Было часа три дня, а мы еще не ели с самого утра, что для летчика штука опасная, голодное головокружение в воздухе заканчивалось плохо. Впрочем, хотя мы и летели натощак, были рады, что покинули аэродром Тайбинь, находившийся всего в шестидесяти километрах от линии фронта, что позволяло японским агентам без конца наводить на нас бомбардировщики. Надо сказать, что мы летели за лидером еще и потому, что китайские летные карты были чрезвычайно низкого качества, а порой просто врали. Немного освоившись, мы по-своему «подняли» их и нанесли свои обозначения. Летать стало легче. До Сайнина мы летели около двух часов. Под нами раскинулся великолепный ландшафт, состоящий из невысоких гор, холмов и долин, покрытых зеленью, перемежаемых долинами, до последнего сантиметра используемыми под залитые водой рисовые чеки. Аэродром Сайнина, сооруженный на рисовых чеках, оказался недурным местечком, самым удобным для летчиков во всем Китае. Со всех сторон к нему были прекрасные подходы: просторная взлетно-посадочная полоса имела идеально ровное покрытие, засаженное травой, с востока четыре ряда огромных тропических пальм, позволявших самолетам замаскироваться, а летчикам найти укрытие от палящего солнца. В кронах этих пальм пело множество птиц, не виданных нами раньше. В Суйнине была очень хорошо организована аэродромная служба, создававшая все условия для обслуживания техники и отдыха личного состава. Признаться, мы рассчитывали плотно перекусить на этом прекрасном аэродроме.

Однако не тут-то было. Встретившие нас очень вежливые китайцы, объяснили в ответ на наши жесты, имитирующие доставку пищи в рот, что «чифань», то есть «кушать рис», мы должны были на предыдущем аэродроме, в Тайбине. По идее мы должны были быть сытыми. Но беда была в том, что только по идее. Идеи вообще опасная вещь. Если им верить, то Россия давно должна была жить в царстве всеобщего благоденствия. А на аэродроме в Суйнине нам подали чай, да еще зеленый, да еще в маленьких чашечках — граммов по сто. Еще не привыкнув к китайской манере утолять жажду на жаре горячим чаем, мы выпили его с некоторым отвращением. Поначалу странной показалось нам и манера освежаться при помощи полотенец, намоченных в горячей воде. Однако, обтерев ими лицо и грудь, мы не могли не признать полезности этой китайской традиции. А вот сколько не просил я стакан холодной воды, китайцы мне так и не дали, убедительно объясняя при этом, что «Циго пухо» — вода это плохо, она сразу выйдет потом и лишь ухудшит самочувствие. Кроме того, не исключается расстройство желудка.

Наш голодный полет продолжался на Чун-Цин, до которого было сто сорок километров. Правда, не в полном составе. Именно в Сайнине, уже упоминавшемся мною, мистер Ли наотрез отказался лететь дальше, объяснив, что поскольку: «Чифань ми ю» — нет еды — то и «Кунзо-кунзо ми ю» — никакой работы не будет. Мистер Ли уселся, свесив руки, и имел весьма несчастный вид, объясняя, что русские здоровые и могут голодными летать целые сутки, имея огромные руки с большими бицепсами и туловища, покрытые волосами, а бедному китайцу такое издевательство над собственным организмом не по силам. Костя Коккинаки, узнав о решении мистера Ли, радостно защелкал стальными челюстями и бодро полез в кабину его самолета. Специально для него пришлось уменьшить ход педалей, раздвинув их, поскольку ранее техники отрегулировали управление самолетом под короткие ножки и ручки мистера Ли. Вообще китайцы были слабоваты по своим физиологическим данным для летного дела, чего не скажешь о японцах. Это сразу усекли англичане, называвшие японцев уважительно «джапен», а китайцев пренебрежительно «хенезы», что весьма обижало хозяев. Вообще, название китайцев на западный манер «Шина» или «Хина», весьма их обижало, а слово «Китай» и производная от него «китайцы», как называют их русские, они считали единственно правильным наименованием.

Итак мы подлетели к Чунцину, временной столице гоминдановского Китая. Нам был дан аэродром посадки Гуаньба, куда мы и приземлились первого августа 1939 года. Я забыл упомянуть, что тревога, поднятая китайцами на аэродроме в Тайбине, была отнюдь не напрасной. Отлетев километра на полтора-два от аэродрома, я оглянулся и увидел, что над местом, которое мы совсем недавно покинули, кружатся две девятки японских бомбардировщиков. Для порядка они сбросили несколько бомб и, убедившись, что опоздали, улетели восвояси. На войне жизнь спасают, нередко, мгновения.

А Гуаньба оказался крайне плохим аэродромом, устроенным на гористом острове неподалеку от берега Янт-Цзы. Верхушку острова срезали и устроили аэродром. За счет срезанной почвы остров связали с берегом перешейком, который то исчезал под водой во время разлива Янт-Цзы, то снова появлялся, когда вода спадала. В половодье Янт-Цзы поднималась до восьми метров, и водяная гладь подступала к краям летного поля. Любопытно, что вода поднималась в сильную жару, которая усиливала таяние ледников, а в дождь уровень воды понижался.

Сев в Гуаньба, мы определили самолеты под навесы, спрятав их от палящего солнца, а заодно и замаскировав, приняли освежающий душ и довольные, причесывая влажные шевелюры и потирая руки в предвкушении «чифань» стали интересоваться, в каком конце аэродрома расположилась столовая. Ведь мы находились в полете уже около десяти часов, причем вылетели, не позавтракав, поскольку в Ланчжоу-Фу нам тоже обещали ранний налет японских бомбардировщиков, которые действительно выслеживали нас, как борзая зайца. Однако китайцы нас снова «обрадовали»: «Чифань ми ю». При этих словах, хорошо нами изученных на протяжении всего маршрута, Корниенко заскрипел зубами и громко выругался матом. Оказалось, что обед приготовлен на аэродроме Бешеи, что на другом конце Чунцина, примерно за сорок километров. Нам предстояло перелететь еще и туда. Хотя настроение было таким, что мы уже перестали верить в реальную возможность обеда. Мы взлетели и подались на Бешеи, который оказался аэродромом среднего пошиба, длиной примерно тысячу двести метров, тоже насыпанным на рисовых полях двухметровым слоем грунта. Современная война в воздухе стала настоящим бедствием для китайского крестьянина, не столько в силу потерь от японских бомбардировок, а в силу потери огромных массивов плодоносных земель, которые изымались под аэродромы. В Бешеи куриные кости буквально хрустели на молодых зубах проголодавшихся волонтеров, а бульон мы пили прямо через края тарелок. Пролететь три тысячи километров по ломаному маршруту, со взлетами и посадками, на винтовых машинах, не такая уж простая штука. Бешеи и стал постоянным аэродромом, на котором базировалась наша эскадрилья, вошедшая в состав сил противовоздушной обороны Чунцина.

Нас разместили в большой фанзе, принадлежащей одному из местных землевладельцев, километрах в полутора от аэродрома. Собственно, эта фанза по своей архитектуре представляла собой круг со световым колодцем и одновременно маленьким двориком посредине. Внутри это одноэтажное сооружение делилось на ряд отдельных комнат. Собственно оно состояло из основания — толстых просмоленных и покрашенных бревен, дощатых стен и черепичной крыши. Окна были «слепыми», вместо стекол тонкая, неплохо пропускавшая свет, но не прозрачная рисовая бумага. Была маленькая форточка, которая в основном использовалась для переговоров с улицей, а не для проветривания помещения. Никакого отопления в этой фанзе не было. В местном климате стояла скорее проблема борьбы с жарой, а не с холодом. Летчики и техники жили в комнатах этой фанзы по пять-шесть человек, а мы с командиром имели комнату на двоих. Удобства были сведены к минимуму: один рукомойник на

всю братию и туалет с выгребной ямой, ежедневно вычищаемый китайцами.
Я так подробно останавливаюсь на описании этой фанзы, от которой, наверное, и следа не осталось, потому что она стала нашим постоянным местом жительства на все время командировки, и здесь разыгрывались многие из событий, драм и даже трагедий, о которых я расскажу.

Сначала, немножко о стратегическом положении Сычуанской провинции, главным городом которой был город Чен-Ду, и на территории которого разместилась временная столица Китая — Чунцин. Пожалуй, на всей территории Сычуанской провинции при всем желании не удалось бы найти квадратного метра ровной поверхности. Рельеф здесь напоминал поверхность моря, внезапно застывшую в сильную бурю. И тем не менее каждый квадратный сантиметр пространства между бесконечными холмами и невысокими горами использовался для выращивания риса и гаоляна. Склоны и вершины холмов были покрыты мандариновыми и апельсиновыми, изредка лимонными, рощами. А в Суйнине выращивались еще «тютзы» — толстокорые плоды, килограмма по два весом, похожие на лимоны и обладавшие прекрасной нежной сердцевиной, прозрачной, как лимонное желе, потрескивающей на зубах, сладкой и душистой на вкус. Сердцевина «тютза» очень освежала в сильную жару. Все горы были изрезаны, как болт резьбой, серпантинными арыками, где скапливалась вода после дождя, в которых выращивался рис: белый, голубой и красный. Чудеса, да и только. Рис выращивался крупный и очень вкусный. О хлебе там не имели никакого представления. А арыки были перегорожены перегородками из ила, прикрытыми метровой толщины сланцевыми плитами, по которым ходили крестьяне, обрабатывающие рисовые посадки. Рис китайцы обрабатывали по четырнадцать часов в день.

Мы приехали как раз к моменту сбора урожая, и мне пришлось наблюдать, как крестьяне и на низменных полях, и в чеках по склонам гор, аккуратно, серпами, срезают рис — двухметровые стебли, увенчанные колосьями. Обмолачивают они его очень просто, ударом снопа по краю большой бочки. С обратной стороны бочки и в ней самой был укреплен своеобразный экран, сделанный из циновок, чтобы уберечь каждое зернышко. Тщательно обмолоченный таким образом сноп, с двух-трех ударов о край бочки и тщательно проверенный на наличие зерен, аккуратно укладывался в стороне. Чего только не делал китайский крестьянин из этой бережно оберегаемой рисовой соломы: конусообразные шляпы, сумочки, корзины, блюда, емкости для хранения зерна и даже детские игрушки.

За две недели до уборки урожая со всех рисовых чеков спускается вода, которая уходит по небольшим ручьям и сливается в Янт-Цзы. А после уборки урожая на поля выпускаются «китайские тракторы», как мы называли лучших друзей китайских крестьян — спокойных и сильных, круторогих буйволов, которые, не спеша, волокут за собой соху с небольшим лемешиком, к которому, кажется, прилип китаец. Лемешек сохи подымает наверх корни убранного риса. Работа идет неспешно: буйвол своими мощными ногами успевает хорошо перепахать землю, да и удобрить ее навозом.

Земля в Китае серого цвета и на рисовых полях представляет собой серую жижицу, которая усиленно удобряется всеми доступными средствами: от человеческих фекалий, до помета домашних птиц. Утки по-китайски называются «ядцы». Уж не знаю, откуда они появляются на рисовых чеках, но десятки тысяч этих птиц буквально покрывают рисовые поля с невообразимым шумом и кряканьем, перетирая всю грязь своими клювами до мельчайших частиц. Затем нашествие уток повторяется, после чего сеется рис, вернее сажается уже подготовленный на специальных полях, где он растет плотно — один к одному. А в чеках он высаживается реже, каждый росток сажают, как у нас помидоры.

Так ведет хозяйство средний китайский крестьянин, который после посадки риса режет уток и в засоленном виде заготавливает впрок разрезанными пополам на пласт в бочках, как на Кубани рыбу. Эта утиная солонина была очень популярной едой в Китае и нам часто ее предлагали. А бедному крестьянину приходится отвоевывать свое место под солнцем, ближе к самому солнцу, на вершинах гор, порой на высоте до километра, где, освобождая каменистую поверхность, он ведрами таскал и заполнял им своеобразные ванны, в которых выращивал разнообразные овощи: длинные китайские огурцы, капусту, свеклу, помидоры и крупную редьку — лобу, которая отличается прекрасными вкусовыми качествами, очевидно, ту самую, очень популярную в Узбекистане. А рис сохраняется в кожуре и берется по мере надобности для очистки на своеобразной крупорушке, состоящей из большого камня и жернова, бегающего по нему, которые наши коллективизаторы, конечно, признали бы орудием производства и расколотили вдребезги.

Я рассказываю об этом сельскохозяйственном укладе китайского крестьянина провинции Сичуань, во-первых, потому, что у меня, как у крестьянского сына, он вызывал естественный обостренный интерес, а во-вторых, потому, что именно этот уклад сделал Сичуань житницей Китая, кормившей сто два миллиона собственного населения провинции и подкармливавшей армию и весь остальной Китай. Потому стратегическое значение Сичуани было чрезвычайно велико. Плюс ко всему она находилась в географическом центре страны. Потерять Сичуань означало для китайцев верный проигрыш всей войны. Японцы, видимо, не имели сил для захвата этого нового жирного куска, да и боялись лезть в горы, предпочитая бомбардировать города богатейшей провинции, надеясь принудить китайцев к капитуляции.

В Чунцин мы попали, как говорят, с корабля на бал: китайская разведка, которая редко ошибалась, получила «наколку», что в первых числах августа японцы нанесут бомбовые удары по Чунцину и аэродромам. Так что нам предстояло боевое крещение, и мы к нему напряженно готовились. Помогали нам и китайцы, прикрепившие, например, к днищу нашего самолета дополнительные бензиновые баки — длинные, блестящие сигары, сделанные из непромокаемой бумаги и покрашенные серебрянкой, вместимостью двести литров. Они позволили нашему самолету — истребителю И-15 БИС, держаться в воздухе до четырех часов, правда сильно ограничив маневренность и скорость нашего биплана, который и без того был тихоходен и маломаневренен из-за многочисленных расчалок, стоек и шасси, которые не убирались.

Летчики знакомились с обстановкой и отдыхали, техники возились у самолетов, а нам с Григорием Воробьевым предстоял визит к начальству — представиться. Нашим начальником в округе был главный военный советник, резиденция которого помещалась в Чунцине, недалеко от посольства, в красивом двухэтажном особняке. Неподалеку был большой многоэтажный, белый дом, который в шутку назывался домом НКО — народного комиссариата обороны, конечно СССР, а не Китая. В этом доме жили и работали до семисот советских военных советников, офицеры всех родов войск. В качестве советников они находились в каждой китайской дивизии или даже в стрелковом полку, практически руководили боевыми действиями этого огромного, слабо обученного и плохо экипированного воинства, что все-таки позволяло китайской армии противостоять японцам. Соотношение сил было следующим: десять китайцев против одного японца. Такими же были и потери, это при нашей активной помощи. Китайскому крестьянину не было никакого смысла воевать за свою страну, где он был на положении раба, хотя, как показали последующие десятилетия, китайский солдат умел воевать не хуже любого другого. Да и в нашу Гражданскую войну интернациональные батальоны, состоявшие из китайцев, были одними из наиболее надежных частей Красной Армии.

К кому же мы шли на прием, чтобы представиться? Примерно полгода назад в Китае погиб главный военный советник Черепанов, автомобиль которого во время дождя сорвался с серпантина горной дороги. Так рассказывал мне один из китайских генералов, выпускник нашей военной академии. Черепанова очень уважали и наше офицерство, и китайцы, включая самого Чан-Кай-Ши. А вот сменил Черепанова генерал Власов, окончивший две академии, очень перспективный командир, участник Гражданской войны, доверенное лицо самого Сталина. Да, да, читатель, тот самый Власов, который в годы Отечественной войны сформирует в немецком тылу из пленных красноармейцев и перебежчиков, вроде его самого, Русскую Освободительную Армию. Тот самый Власов, герой обороны Киева, где командовал 37-ой армией, и битвы под Москвой. И надо сказать, что войска, возглавляемые Власовым до его перехода на сторону немцев, дрались упорно и умело, отступая или попадая в окружение, лишь когда вокруг все рушилось. Да и сам переход его на сторону врага на Волховском фронте состоялся, по рассказам очевидцев, при следующих обстоятельствах: Вторая Ударная армия выполнила стоящую перед ней задачу, но другие войска не сумели прикрыть ее фланги, и немцы сомкнули прорванный было фронт. Блестящая победа на глазах обернулась очередным оглушительным поражением, связанным с гибелью сотен тысяч людей. Думаю, что Власов, военачальник высокого ранга и военного таланта, мог вблизи наблюдать и самого тупоумного в военном деле «гениального стратега», и его верных «маршалов» Климку и Семку, и безвольных военспецов, подавленных страхом перед репрессиями и не имевших воли возразить против самых глупых и преступных решений Сталина, наподобие отказа вывести войска из Киевского выступа, который вскоре превратился в Киевский котел, поглотивший нашу миллионную армию. Конечно, Власов мог близко видеть эту адскую кухню, где судьбами миллионов людей распоряжалась, практически, кучка бандитов, имея в подручных запуганных до потери сознания людей, пусть знающих и порядочных, наподобие маршала Шапошникова. И терпеливо выполняя идиотские указания, не по своей вине теряя армию за армией, Власов, человек близкий к когорте квалифицированных красных командиров и образованных людей, возглавляемых еще недавно Тухачевским и Якиром, не мог глубоко не переживать происходящее и не делать для себя очень и очень печальные выводы. В той ситуации немудрено было и поверить, что именно смещение сталинского режима, пусть даже самим чертом, спасет Россию. Я не оправдываю Власова, но пытаюсь понять логику рассуждений этого, несомненно, талантливого полководца, образованного и культурного человека с широким кругозором.
А в те годы он выглядел следующим образом: высокий, худощавый человек лет сорока пяти, со смуглым оттенком кожи, строгим взглядом, небольшой щеточкой усиков под острым носом. Он был по-военному требователен и во всех его поступках сквозила высокая степень организованности и культуры. В фойе особняка главного военного советника нас встретил порученец или адъютант и пригласил в небольшую, даже тесную, комнату, в центре которой стоял низкий столик. Мы присели и, несмотря на открытое окно, вскоре стали обливаться потом. Небо было пасмурным, но стояла ужасная духота, а мы с Григорием Воробьевым еще не успели адаптироваться в местном климате.

Вскоре в комнате собрались, уже упоминавшийся мною советник по авиации Петр Анисимов, майор, советник по зенитной артиллерии, фамилии которого я не помню, и подошедший к нам Власов, в сопровождении четырех людей в штатском, которые нам не представлялись. Власов вкратце обрисовал стратегическую обстановку, которая была неважной, и поставил перед нами задачу. Пронзительно поглядывая в нашу сторону темными глазами, он строгим командирским голосом наставлял, как нужно следить за летчиками и, видимо, уже зная слабые места летного состава, особенно напирал на моральный облик. Нам с Гришей вменил в обязанность строго следить, чтобы летчики не пьянствовали, не имели связей с китаянками, не дебоширили и не грубили китайцам. Нельзя было совать нос во внутренние дела Китая, насаждать силой коммунистическую идеологию, на что у нас, признаться, было много самодеятельных любителей, а на все вопросы китайцев, связанные с большой политикой, уклончиво отвечать, что, мол, это ваше внутреннее дело. Если доведется увидеть публичную порку какого-либо китайца, что бывало нередким делом, не спешить защищать «пролетария», который, скорее всего, окажется каким-нибудь ворюгой. Если китайцы поинтересуются нашим впечатлением от этой сцены, то опять нужно говорить, что это их внутреннее дело.

Сначала Власов говорил, обращаясь к командиру эскадрильи. Но я уже упоминал, что хороший парень и командир Гриша Воробьев совершенно не имел товарного вида: был маленький, щуплый, рыжий, с остреньким носиком. Плюс ко всему, любил выпить, что легко читалось на его слегка туповатом лице. Во время этой беседы Гриша испуганно хлопал глазами и потел больше всех, видимо, с перепугу. Представительному Власову очевидно надоело обращаться к такому неказистому сморчку, и он переключил все внимание на меня, нажимая: «Ты смотри, комиссар», «Ты следи, комиссар», «С тебя будут спрашивать больше всех, комиссар, и по партийной, и по строевой линии, ты душа эскадрильи». От такого внимания уже я стал усиленно потеть.

Наконец Власов прервал свои наставления и приказал принести две, а потом еще две бутылки пива. Пиво в узких высоких бутылках, граммов по семьсот, с пробкой, красиво обмотанной стеблями рисовой соломы, было холодным и превосходным на вкус. Мы с Гришей выпили по стаканчику, и нам сразу полегчало. Поинтересовались заводом-изготовителем напитка. Выяснилось, что пиво было из Гон-Конга, находившегося на оккупированной японцами территории. Нам с Гришей сразу пришла в голову мысль, а не сыпанули ли чего в это пиво японцы? Нас очень удивляло, что и сам Власов, и его люди пьют пиво совершенно спокойно и такая простая мысль — о кознях японцев не приходит им в голову. Откуда было нам знать, что во всем мире бог торговли, крылатый Меркурий, царит над злобным уродом, мускулистым богом войны Марсом, что добрая марка пивоваренной фирмы охраняется всюду, пожалуй, даже крепче, чем наши государственные секреты, а торговый агент накостыляет по шее любому диверсанту. Ведь мы приехали из страны, где все было совершенно наоборот. Где люди, растившие хлеб, варившие пиво и металл, были ничем, а всем были надутые «снегири» с красными петлицами, костоломы товарищей Ягоды, Ежова и Берии. Мы приехали из страны, где все было поставлено с ног на голову. К сожалению, пройдут десятилетия, при нашей активной помощи в Китае придет к власти Великий Кормчий и театр абсурда распространится и на эту великую страну. Конечно, тогда мы не задумывались об этом. Нас ждала первая боевая встреча с японскими бомбардировщиками. Читать дальше ...

***

Источник : https://coollib.com/b/161230/read#t1

***

О произведении. Русские на снегу. Дмитрий Панов

Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница первая. Кубань. 001

Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница первая. Кубань. 002

Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница первая. Кубань. 003

Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница первая. Кубань. 004

Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница первая. Кубань. 005

Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница первая. Кубань. 006

Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница первая. Кубань. 007

Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница первая. Кубань. 008