Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница шестая. В кровавой круговерти. 030 - 24 Августа 2020

Главная » 2020 » Август » 24 » Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница шестая. В кровавой круговерти. 030

14:24

Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница шестая. В кровавой круговерти. 030

Война с нашей стороны велась варварскими, по отношению к своим людям, средствами. Мы бешено бомбили село, в которое заползли немецкие танки, сметая дома, убивая людей и скот. Наше командование бросало в бой совершенно неподготовленных пареньков-курсантов, бестолково потеряв уже сотни дивизий. Нам выносили благодарности за разведку, во время которой мы убеждались, что немецкие танки прут к Киеву — плакать надо было. Стоило нам перелететь на аэродром Вильшанка, как оставшиеся в нашем гарнизоне тыловые подразделения принялись уничтожать военное имущество, над которым до последнего дня тряслись, как курица над яйцом. Попробуй летчик не сдай старый изношенный кожаный реглан — неприятностей не оберешься. А здесь подожгли склад с полутора тысячами новеньких летных регланов и с другим дорогим имуществом. Подпалили склад горюче-смазочных материалов, где хранилось 1800 тонн бензина. Огромные факела вырывались из горловин емкостей с бензином и грозно ревели, вознесшись метров на 70, освещая все на десятки километров вокруг. Даже в Вильшанке, находившейся за 18 километров от Василькова, было светло как днем. Высоко вознеслось пламя над двумя горящими деревянными ангарами. Огонь лишь немножко сбил мощный взрыв, прогремевший после поджога склада с боеприпасами. Наш Васильковский авиагородок пылал всю ночь с восьмого на девятое июля 1941 года и догорал весь следующий световой день. Материальные потери были колоссальные. И, конечно, всего этого можно было избежать, вовремя эвакуировав имущество. Но почти до самого подхода немцев к Киеву, судя по официальной пропаганде, наши войска чуть ли не побеждали немцев в приграничном сражении и имущество нашей армии стало как бы заложником этой трескотни, никогда не считавшейся с реальными фактами. Пропаганда оболванивала не только население, но и самих ее носителей. Конечно, все эти запасы можно было перевести на левый берег Днепра, но как же быть тогда с «нашими войсками, героически отбивающими атаки фашистов?» И потому так нужное нам имущество жгли с каким-то садистским восторгом.

Всю ночь, озаряемую васильковским пожаром, мы на аэродроме Вильшанка не сомкнули глаз. Самолеты были готовы к взлету. Судя по бешеному напору врага, сминавшему наши слабые и случайные заслоны, немцы могли сходу ворваться в Киев. Тогда нам предстояло базироваться на одном из аэродромов, на левой стороне Днепра: в Борисполе или Гоголеве. В эти дни немцы не сумели пробиться по Житомирскому шоссе, перенесли острие удара к югу, и Васильков, с прилегающей к нему местностью, оказался в зоне главного удара. Было ясно, что на Правобережье Днепра нам не удержаться. Из штаба дивизии приказали перелететь на левый берег — на аэродром Савинцы, что в 10 километрах южнее города Остер. Нашу же 3 эскадрилью посадили на летной площадке Броварского авиационного полигона, хорошо мне знакомой еще со времени полетов на штурмовиках. Таким образом, одиннадцатого июля 1941 года наш полк перелетел на левую сторону Днепра.

К тому времени оперативная обстановка на Украине, где фашисты наносили второй по силе удар (главное направление было в Белоруссии), сложилась следующим образом. Воспользовавшись идиотским приказом Сталина, который без всякого знания обстановки, в первый же день войны поставил нашим войскам наступательные задачи, полностью изготовившиеся к бою немцы перемололи беспорядочно подходившие им навстречу наши соединения, взяв огромное количество пленных и захватив массу трофеев. Они прорубили к Киеву широкий коридор. Авиационные части врага прокладывали дорогу танкам и мотопехоте, которая появлялась в самых неожиданных для нашего совершенно растерявшегося командования местах.
Однако, дела были еще не так плохи: севернее пробитого немцами коридора, зацепившись за леса и болота Полесья, держала фронт пятая армия генерала Потапова. Удачно используя рельеф местности, где немецкой технике не разгуляться, и вдохновленная успехами в первых боях, пятая армия создавала реальную угрозу немцам, подступившим к Киеву с фланга. На юге сопротивление продолжалось, в основном по Днепру и в районе Одессы. Южный фронт потерпел катастрофу под Уманью. Эпицентр боевых действий сместился к Киеву. В случае его падения автоматически должны были быть сданы все города днепровского каскада, и немцы выходили к Москве с нового направления. Да и само падение Киева должно было произвести оглушительный эффект не только в стране, но и во всем мире. Хотя, если сделать арифметический подсчет всего, уже нами потерянного и сдавшегося в плен, если учитывать воцарившуюся дикую панику и растерянность руководства наряду с фантастическими успехами окрыленного врага, то, конечно же, Киев должен был сразу пасть. Однако вышло по-другому. И, как сейчас выясняется, мы совсем недаром бились под Матерью Городов Русских. Немцы, вырвавшись вперед, довольно сильно растянули коммуникации, и я уверен, что, командуй нашей армией опытные закаленные командиры, расстрелянные в 1937-м, дела пошли бы совсем по другому. Ведь с первых дней чувствовалась возможность бить врага, нередкое превосходство наших людей в выучке, смелости, готовности к самопожертвованию.
***

К несчастью, Сталин направил на Украину своего любимца — Семена Буденного. Этому кавалерийскому маршалу, по слухам, добродушному человеку и хорошему рассказчику, но, к сожалению, совершенно не понимавшему законов современной войны командующему, был вручен огромный Юго-Западный фронт, протянувшийся почти на тысячу километров, судьбы миллионов наших солдат. Однако, для того, чтобы побеждать, личной преданности Сталину было маловато. Грамотные генералы были расстреляны или сидели в лагерях, а судьбы войны были доверены, во всяком случае, на Украине, первому биллиардисту Союза.

Наша эскадрилья была полностью нацелена на штурмовые действия по колоннам противника, подходившего к Киеву с запада и юга по шоссейным дорогам Киев-Житомир и Белая Церковь-Киев. Впрочем, 15 и 16 июля на нас возложили еще и задачу воздушного прикрытия Киева от налетов бомбардировочной авиации противника: охрану мостов через Днепр. Параметры боевого дежурства были следующие: высота полета — 3000 метров и выше. Время барражирования — один час. Количество вылетов 3–4 раз в день. Боевое построение: по три самолета, а иногда и по шесть сразу. С началом боевых действий мы убедились, что даже нашу «Чайку», использованную с умом, истребители противника весьма побаиваются. При небольшой горизонтальной скорости, до 400 километров в час, она обладала хорошим маневром, яростно брызгалась пулеметным огнем из 4-х пулеметов и могла очень сильно ударить, при случае выпустив восемь реактивных снарядов калибра 72 миллиметра.

16 июля 1941 года, выполняя боевое задание, наша группа истребителей, состоящая из шести И-153, увидела сигнал «попхема», разложенного на земле, согласно которому следовало, что группа бомбардировщиков противника заходит для бомбового удара по мостам через Днепр с юга. Группой прикрытия истребителей в том вылете командовал я — на боевые задания мы водили летчиков эскадрильи по очереди с командиром. Потом, для удобства управления, мы просто разделили эскадрилью надвое и всякий водил свою шестерку, особенности летчиков которой хорошо изучил. Я развернул свою боевую группу истребителей в южном направлении и повел ее навстречу врагу. Секунд через двадцать полета мы увидели на горизонте строй бомбардировщиков противника. «Юнкерсы» шли тремя девятками, следуя одна за другой, каждая следующая выше предыдущей — уступами, на высоте 3000 метров, держа боевой курс на днепровские мосты. Рукой (кабина «Чайки» была открыта, лишь с плексигласовый козырьком впереди и все мои манипуляции были прекрасно видны летчикам) я подал сигнал: атакуем противника влобовую с пуском ракет сериями по две. Включив тумблер электрического пуска ракет, я приготовился к их пуску. Истребители быстро сближались с бомбардировщиками противника, идя встречным курсом, и в районе Телички, что южнее киевских гор, мы сошлись на боевую дистанцию. Я нажал кнопку пуска ракет, и под нижними плоскостями моего самолета полыхнули пламенем реактивные снаряды. Ракеты, тянувшие за собой дымно-огненный хвост, срывались и с других самолетов нашей шестерки. Результат был неплохим — ракеты рвались прямо над строем бомбардировщиков противника, представлявшим из себя прекрасную мишень. Один из самолетов вскоре получил прямое попадание ракеты. Он загорелся и через 2–3 секунды взорвался, рухнув на песчаные днепровские отмели. Чье это достижение, определить было трудно. Огонь вели старший лейтенант Михаил Степанович Бубнов, младший лейтенант Михаил Деркач, младший лейтенант Виктор Губичев, старший лейтенант Василий Иванович Шлемин и младший лейтенант Иван Васильевич Фадеев. Ну и, конечно, ваш покорный слуга — Дмитрий Пантелеевич Панов. Нет, все таки были с самого начала войны в нашей армии и вполне приличное оружие, и смелых людей, порой, даже сверх меры, особенно во флоте, в авиации и танковых войсках, да вот не умели распоряжаться этой силой наши бездарные руководители, потерявшие не вступившей в бой техники гораздо больше, чем было у противника. Война уважает профессионалов, а не шаманов-начетчиков, сто лет талдычащих по книге, написанной когда-то бородатым евреем.

После удачной лобовой атаки вся наша группа сделала резкий левый боевой разворот и принялась преследовать самолеты противника, обстреливая их из своих пулеметов. И нахрапистые, казалось бы, неуязвимые немцы, оказались довольно легки на подъем, если за них с умом взяться: бомбардировщики противника сбрасывали свой груз, не долетев до цели, и быстренько уходили на северо-запад. Сгоряча мы еще пытались их преследовать, но как ни выли моторы наших «Чаек», расстояние между нами и уходившим противником все увеличивалось.

Это удачное боевое столкновение резко повысило дух всех летчиков, в нем участвовавших. Тем более, что наземные наблюдатели доложили, что еще два бомбардировщика мы подожгли, и один из них, у которого отгорела плоскость, упал на занятой врагом территории, за Святошино. Линия фронта проходила по реке Ирпень и охватывала Киев в пределах городской черты. Единственная связь осажденной с трех сторон столицей Украины со всей страной осуществлялась через Днепр. Потому днепровские мосты стали основным объектом немецких бомбежек.

Не скажу, что для нас этот бой прошел без последствий: в наших самолетах насчитали более двадцати пробоин от огня вражеских крупнокалиберных пулеметов. Пули пробили плоскости наших истребителей, фюзеляжи, колеса, были попадания в моторы. Была перебита одна из несущих лент, соединявшая плоскости моего биплана крест-накрест. Стальная полоса лопнула со звоном. Словом, техникам пришлось поработать. Но все мы живыми дотянули до аэродрома. Даже Шлемин, которому пуля на излете попала в картер мотора самолета.

Еще одна партия игры в рулетку со смертью, которую постоянно ведет летчик в бою — позади. Расслабляется сжавшееся в комок тело. Оставляет душу слепящая ярость, которая одна способна заглушить страх смерти.

На следующий день, 17 июля 1941 года, шестерку повел в бой командир эскадрильи, старший лейтенант Вася Шишкин. В его боевую группу входили Влас Куприянчик, Константин Берая, Виктор Губичев, Евгений Иванович Чернецов и младший лейтенант Бутов, имени которого я не помню. В воздухе над Святошино они впервые встретились с группой «Мессершмиттов». Именно эти самолеты «ME-109» немцы называли «королями воздуха». Действительно, самолет был хорош. Легкий в управлении, быстрый — скорость до 550 километров в час, покрытый алюминиевой скорлупой, оснащенный великолепной швейцарской автоматической мелкокалиберной пушкой «Эрликон». И, тем не менее, наши морально и физически устаревшие «Чайки» не дали себя в обиду. Точной ракетной стрельбой младший лейтенант Куприянчик сбил истребитель противника, упавший в западной части Киева. В этом же бою погиб и наш летчик — младший лейтенант Бутов, горящая машина которого рухнула в Святошинский лес, на нейтральной полосе между позициями войск. Это была наша первая боевая потеря. К 18 июля 1941 года немцы вплотную подошли к Киеву и блокировали его от Днепра на юге до Днепра на севере. Киев оказался в полукольце под обстрелом немецкой артиллерии. Особенно интенсивно вела огонь дальнобойная артиллерия противника, обстреливающая мосты через Днепр. Ее батареи разместились в Голосеевском лесу и возле села Вита Поштова. Истребительная авиация немцев освоила наш Васильковский аэродром и полевой аэродром села Брусилов. Бомбардировщики противника обосновались на аэродромах в Виннице, Скоморохах, Белой Церкви, Узине.

Обстановка менялась с калейдоскопической быстротой. Каждый день наша эскадрилья получала новые боевые задачи. Во второй половине июля к ним добавились действия на подавление артиллерии противника, особенно яростно бившей по мостам. 19 июля 1941 года мы получили боевой приказ: подавить огонь артиллерии противника в момент пересечения железнодорожного моста через Днепр двумя нашими санитарными эшелонами с ранеными красноармейцами. Время: с 16 до 16.40. На боевое задание всю нашу третью эскадрилью, состоящую из 12 самолетов, повел командир Вася Шишкин. Уже в воздухе мы разделились для удобства в действиях, и я возглавил одну из шестерок. Все летчики знали Киев, как собственный карман, и потому, когда в штурмовом построении на бреющем полете мы обошли Киев с востока и, перемахнув через Днепр, выскочили южнее Лысой Горы, что в районе Голосеевского леса, то артиллерийские позиции противника оказались, как на ладони. Реактивные снаряды срывались с направляющих реек сер

иями попарно. Огонь и дым разрывов накрыл орудия немцев и автомобили с боеприпасами. После первой атаки мы развернулись и, построившись каруселью в правый пеленг, принялись поочередно наносить ракетно-пулеметные удары. Конечно, с воздуха трудно определить количество реальных попаданий. Объект бомбежки и штурмовки сразу закрывает огромное облако пыли и дыма, но, судя по тому, что санитарные поезда прошли через Днепр беспрепятственно, поработали мы неплохо. Как нам сказали, несколько тысяч наших раненых бойцов были благополучно эвакуированы из осажденного Киева.
Многое на войне приходило в ходе практических, боевых действий. Так определился количественный состав, оптимальный для действий группы истребителей. Здесь вышло по принципу, принятому в застолье: сто мало — двести много. Звена, состоящего из трех самолетов, было явно мало, а всей эскадрильей управлять сложно. Оптимальное количество для вылета на боевые задания мы определили в шесть машин.

Обстановка под Киевом, вроде бы, начала стабилизироваться. Наши войска заняли укрепленные районы, в том числе полосу мощных дотов и дзотов, построенных еще до войны, закрепились в лесистых ярах Голосеевского леса, врылись в землю по окраинам города. Время от времени наши стрелковые соединения, плотность которых возрастала, стали довольно успешно переходить в контратаки. Фронтовые части пополнялись за счет бойцов киевского народного ополчения. При умелых маневренных действиях защитникам Киева, на пару с героической пятой армией генерала Потапова, можно было рассчитывать на определенный успех. Тем более, что чувствовалось — немцы под Киевом крепко завязли и постепенно выдыхаются. Свободных резервов у них в тот момент не было, поскольку ожесточенные бои шли по всему фронту. На Московском направлении начиналось Смоленское сражение.

Однако получалось так, что из-за полного паралича инициативы наше командование не умело воспользоваться даже благоприятными обстоятельствами. Привычка к казарменному подчинению, свойственное всему народу, лишало нашу армию подвижности и инициативы. Немцы же, жившие в условиях разных форм собственности, которые воспитывают в человеке эти качества, действовали напористо и инициативно. Часто брали просто на «ура», элементарно опережая наших в принятии решений, за счет чего и выигрывали. Кадровые немецкие офицеры в большинстве прошли школу Первой мировой войны, обладали большими правами и автономией на поле боя, поэтому легко переигрывали наших, на вид грозных, но внутренне запуганных и скованных страхом неверного решения начальников.

В то время, когда у нас даже на самолетах не было радиосвязи, немцы имели переносные радиостанции в батальонах и даже ротах. Конечно, это позволяло умело руководить боем. Словом, наша казарменная рутина, во многом возникшая из-за добровольной изоляции страны, неизбежно приводившей к ее отсталости, столкнулась с превосходством в технике и организации. Да еще знаменитая цифромания: все было в армии липовым, как и в стахановских рекордах. Произвели огромное количество танков, о чем торжественно доложили товарищу Сталину, но не сумели прикрыть их с воздуха, обеспечить связью, боеприпасами и горючим, научиться тактически грамотно применять, хорошо обучить экипажи. Вот и превратилось все это огромное количество техники, конечно же «сверхсекретной», в огромное кладбище металлолома. Да плюс ко всему безжалостное пресечение критики, которая расценивалась как чуть ли не враждебная пропаганда, а значит — полное раздолье горластым дуракам, любителям, сидя в теплой землянке, вдохновлять подчиненных отдавать жизнь за Родину.

Наша армия была подвержена гигантомании первых пятилеток: огромные бомбардировщики ТБ-3, которые немцы сожгли в первые дни войны (мне пришлось летать на подобном неповоротливом страшилище, которое еле-еле продвигалось против ветра), тяжеленные танки KB, равных у немцев не было, большинство которых, не прикрытые авиацией и зенитной артиллерией, были сожжены немецкими пикировщиками, расстреляны артиллерией или просто брошены в болотистых поймах рек Западной Украины. В районе Шепетовки в первые дни войны остались без горючего два наших танковых корпуса, примерно полтысячи машин. Немцы обошли и окружили это гигантское стадо беспомощных броневых мастодонтов и взяли их буквально голой рукой. А у нас под Киевом каждый танк был на вес золота, пехоте приходилось атаковать бронетанковые части врага.

Должен отметить особенности театра боевых действий на Западной Украине. Уж не знаю, чем это объяснить, но еще ни одной армии в истории не удавалось здесь удачно обороняться, зато все наступления обычно заканчивались успехом. Видимо, сам театр военных действий устроен так, что наступавшие захватывают более выгодные позиции и инициативу. А наши стратеги бездумно вытолкнули со старой, хорошо укрепленной границы на этот скользкий театр нашу армию, напоминавшую огромного, непропорционально развитого Голиафа: колоссальные мощные руки и тонкие дрожащие ножки. Гитлер был не так уж не прав, когда говорил о колоссе на глиняных ногах. Эта армия имела самые большие в мире самолеты и самые тяжелые в мире танки, а пехота нередко пользовалась стрелковым оружием, в котором для каждого выстрела приходилось передергивать затвор, в то время, как немцы, наступая жидкими цепями, буквально ослепляли и сметали наших автоматным огнем.

Вот таким был расклад сил — не обещавший ничего хорошего даже при нашей многочисленности. Именно в это время к нам в эскадрилью приехал член Военного Совета киевского направления Юго-Западного фронта — секретарь ЦК Компартии Украины Бурмистренко. Среднего роста брюнет, лет пятидесяти, был в френче черного цвета из тонкой шерсти, какие тогда назывались «сталинками», без знаков различия. Должен сказать, что эти однообразные френчи очень соответствовали этим серым людям, мямлившим что-то одинаковое по всем поводам — на свое мнение имел право лишь человек, по имени которого назывался данный френч. Бурмистренко порасспрашивал о делах в нашей эскадрилье: куда летаем и что видим, какие цели атакуем? Мы рассказали. Он покачал головой. Порученец, стоявший рядом, записывал все подряд. Мы пожаловались, что на полях пропадает огромное количество овощей, а нас кормят по зимней норме, и каша уже не лезет в рот летчикам. Бурмистренко помотал головой — порученец записал. Толку с этого не было никакого. В боевых делах мы от Бурмистренко помощи не ждали, но вот со снабжением овощами, от которых во многом зависело настроение летчиков, нуждавшихся в витаминах, например, морковь обостряет зрение, он мог бы помочь. Впрочем, нам два раза привезли по ящичку мороженой клубники. Да чему удивляться, если в мирное время под Саратовым, в благодатных приволжских местах, летчиков все норовили кормить той же кашей и они, летающие на реактивных самолетах, чуть не бунт устроили. Снабженцы и повара были при казарменном социализме неприкасаемой кастой, приближенной к высшему руководству и пользующейся его благорасположением, с презрением смотрящей на всех, кто пониже прикормленных ими хозяев. Они были одними из хозяев жизни и норовили облегчить ее, сунув что-нибудь всем прочим по принципу: дали — жуй. Нередко первые лица бывали просто игрушками в их руках: холуи руководили холуями. В обществе всеобщего холуйства табель о рангах порой менялась местами.

Бурмистренко заехал в нашу эскадрилью по дороге на Окуниновский плацдарм — это зловещее наименование скоро стало хорошо известно всем защитникам Киева. Дело в том, что к середине июля немцам удалось переправить часть своих войск на совершенно незащищенный левый берег Днепра. Произошло это следующим образом: непосредственно к Киеву вышли 20 немецких дивизий, а одна из механизированных групп пошла севернее, по лесным дорогам через Радомысль, Иванково, прекрасно ориентируясь на местности. Вскоре эта группа, беспрепятственно продвигающаяся среди всеобщего хаоса, выскочила к Днепру в районе деревянного моста у села Окуниново, что на левом берегу. Этот добротно построенный мост, почти никем не охраняемый, «забыли» уничтожить наши отступавшие войска, под командованием известного героя проигранных сражений, вызывавшего самоуверенными заявлениями большое уважение Сталина, генерала Еременко. Видимо, обедал с водкой у Семы Буденного. Немцы, проскочившие по мосту на левый берег Днепра, захватили даже Остер. Наши опомнившиеся руководящие обалдуи принялись снимать дивизии с обороны Киева и бросать их для ликвидации прорвавшегося противника, который, того и гляди, мог превратить полуокружение Киева в полное окружение. Скорее всего, так бы и вышло, но у немцев просто не хватило сил, они слишком далеко продвинулись и чересчур растянули свои порядки. Наши контратакующие дивизии отбили Остер и сумели уменьшить плацдарм, удерживаемый противником, до размеров 10 на 10 километров. Но на этом кусочке немцы мгновенно вгрызлись в землю, отрыли несколько линий траншей, поставили металлические колпаки, врыли в землю танки, раскинули проволочные заграждения — все это за одну ночь. В день визита Бурмистренко в нашу эскадрилью мимо аэродрома весь день тарахтели трехтонки, подвозящие нашу пехоту к Окуниновскому плацдарму. Весь следующий день шло сражение, но атаковать укрепленные позиции одной пехотой — дело безнадежное, артиллерию и танки, выдвинутые к границе, наши болваны уже потеряли и теперь пытались проломить укрепления врага живой силой.

Здесь хочу сказать теплые слова о танкистах. Нам с воздуха было хорошо видно, как при малейшей возможности эти отважные ребята, в основном вчерашние трактористы, атаковали врага. Им приходилось очень туго — действовали практически в одиночку, наша пехота еще не научилась взаимодействовать с танками, авиационного прикрытия не было, а артиллерия не умела сопровождать танковые атаки огнем. Но танкисты действовали смело, компенсируя дерзостью многие наши непорядки. Сумей мы правильно использовать наши танковые войска, история войны выглядела бы совсем по другому.

Словом, Окуниновский плацдарм превратился в зловещий дамоклов меч, нависший над з

ащитниками Киева с тыла. Наши 43-й и 2-й авиационно-истребительные полки потеряли здесь, за время обороны Киева, 11 самолетов. Погибли и летчики.
20 июля 1941 года наша эскадрилья получила боевой приказ нанести штурмовой удар с воздуха по автоколонне противника на шоссейной дороге к югу от Василькова в районе Старых Кодаков. На штурмовку немецкой механизированной колонны эскадрилью повел командир. Действительно, в районе Старых Кодаков двигалась длинная колонна войск противника, одних только автомашин, загруженных ящиками с боеприпасами, укутанных брезентом, было около тридцати. Брезент всегда был верным признаком перевозки боеприпасов. Командир подал команду группе перестроиться в правый пеленг на высоте 150 метров и атаковать колонну противника, выпуская реактивные снаряды по одному. После первого же захода на атаку всей эскадрильей две автомашины противника взлетели на воздух. Немцы открыли бешеный огонь из крупнокалиберных пулеметов, с турелей на кабинах машин. Пулеметчик бил, становясь ногами на сидение рядом с водительским, а пулемет был укреплен над ним, в круглом отверстии в крыше кабины. Густой дождь пулеметного огня барабанил по плоскостям наших самолетов. Мы продолжали крутиться каруселью над немецкой колонной, выпуская реактивные снаряды. Взорвалось и загорелось еще 11 машин.

В этом штурмовом налете был тяжело ранен Виктор Губичев. Зажигательная пуля попала в живот по касательной справа налево, пробила брюшину и зажгла обмундирование, от чего Виктор получил тяжелый ожог верхней части живота. Пока он тянул на свой аэродром, обмундирование на нем дымилось. Губичев в этом бою сражался геройски, поразил огнем своих ракет две автомашины с боеприпасами. С тяжелейшим ранением он сумел дотянуть на свой аэродром и посадить самолет.

Виктора сразу же увезли в госпиталь и больше мы ничего о нем не слышали. Знаю только, что его жена, медицинский работник, родом из Василькова, перед самой войной они жили два месяца, сразу после свадьбы, вместе с нами в коммунальной квартире, узнав о ранении мужа, все бросила и из эвакуации поехала разыскивать его в госпиталях. Думаю, что это был единственный шанс Виктора выжить. Был он смелый парень родом из-под Москвы.

21 июля 1941 года самолеты противника начали кружиться над Броварами, где разместился штаб Юго-Западного фронта, которым командовал Маршал Советского Союза Семен Михайлович Буденный. «Ю-88», а также и «лаптежник» «Ю-87», вроде бы от нечего делать, появлялись над небольшим городком, делали круг и уходили восвояси, видимо, поработав фотопулеметами. Наши штабисты забеспокоились — советское начальство всегда обладало повышенным чутьем к ущербу для собственной задницы. Мы получили боевую задачу: эскадрилья должна была непрерывно держать в воздухе восемь самолетов, оснащенных ракетными снарядами для прикрытия Броваров и его окрестностей. Воздушное дежурство устанавливалось с рассвета до наступления темноты. Высота полета от 2 до 3 тысяч метров. Собственно, мы прикрывали отделы штаба, разбросанные по всему городу и связанные телефоном, а сам штаб Буденного и его командный пункт, как мы выяснили позже, находился в близлежащем лесу, в отлично оборудованных, со стенами, обшитыми фанерой, землянках и укрытиях. Понятно, что такая вахта, дорого обошлась нашей эскадрилье, возможности которой она явно превосходила. Для обеспечения этого дежурства нужно было иметь по крайней мере пару полков истребителей. Двое суток мы вылетали до пяти раз на день, окончательно измотавшись физически, израсходовав огромное количество горюче-смазочных материалов и подсадив моторесурс наших машин. В конце концов, когда стало ясно, что еще неделя такого дежурства, и наши самолеты вообще не смогут подняться в воздух, нам было разрешено вылетать «по зрячему». Наземная телефонная и радиосвязь по-прежнему работали отвратительно, и о подходе противника нас никто не предупреждал. Пока увидишь немецкий бомбардировщик, пока запустишь мотор и взлетишь, пока наберешь высоту, то немец уже отбомбится и уходит, показывая лишь хвост. Вот чем обернулось отсутствие в нашей армии надежной связи, которую не заменишь никаким геройством. Мы могли встречать противника лишь на встречных курсах, иначе он просто, как говорят летчики, «желал нам долго летать».

26 июля 1941 года «Юнкерс-88», пролетавший над Броварами на высоте двух тысяч метров, был обстрелян нашей крупнокалиберной артиллерией, прикрывавшей аэродром. Такого нахальства высокомерный тевтон потерпеть не мог. «Ганс» сделал левый разворот и, бросив машину в крутое пикирование, сыпанул на нашу зенитную батарею шесть бомб по 100 килограммов каждая. Две из них упали на стоянку наших самолетов, засыпав их песком, а три около радиостанции, которая обеспечивала связь с нашим полком, который стоял в Савинцах. Зенитная батарея, стоявшая между аэродромом и Броварами, не пострадала. Зато со стороны нашей радиостанции к нам в эскадрилью прибежал молодой солдат-радист К. Г. Хавыло, бывший в сильнейшем испуге. Он дрожал и что-то лепетал. Мы с трудом его успокоили. Не так легко впервые оказаться под огнем. Уже в 1980 году я встречался в Киеве с К. Г. Хавыло, который работал на Киевской Кинофабрике и разыскал меня после одного из моих выступлений по телевидению.

После этой бомбежки нам стало ясно, что если немец и не обнаружил нашу стоянку, расположенную в лесу, то сделает это в ближайшее время. На войне очень важно упредить противника, разгадав его намерения. Тот не солдат, кто не пытается проникнуть в намерения неприятеля, поставить себя на его место. И потому мы рассредоточили свои самолеты по опушкам броварского леса.

27 июля 1941 года «Ю-88» прошел над нашим броварским аэродромом на высоте три тысячи метров как раз в момент взлета всей нашей эскадрильи на боевое задание — штурмовку танковой колонны противника на Житомирском шоссе западнее реки Ирпень. Было ясно, что «Фриц» нас засек. Теперь жди гостей. Они объявились на следующий день в семь часов утра — 27 «Ю-87» одномоторных «лаптежников» с решетками под крыльями для крутого пикирования. Это на вид очень неуклюжий и устаревший самолет был весьма эффективен во время бомбежек, и его остерегались как наши наземные войска, так и летчики. На наш аэродром посыпались авиабомбы, десятикилограммовые осколочные и зажигательные — термитные с ротативными оболочками. Ротативная бомба была сделана из фанеры и по форме полностью повторяла тяжелую авиабомбу: длиной до 3-х метров и сантиметров 90 в диаметре. Ее корпус был стянут слабенькими обручами, а сзади вместо стабилизатора приспособлен гнутый пропеллер для вращения бомбы в полете. В оболочке ротативной бомбы помещалось более сотни мелких бомб: осколочных, весом по 2–2,5 килограммов, или зажигательных. В мгновение ока наш броварский аэродром превратился в огненное поле, среди которого свистели осколки. Зажигательные бомбы подпрыгивали, как будто на дьявольском фейерверке. Конечно, если бы наши самолеты оставались на своем обычном месте, то наша эскадрилья просто перестала бы существовать. Я еще раз убеждался, что немцы, как противник, были гораздо сильнее и изощреннее японцев. Их оружие более совершенно и лучше отработано для применения в боевой обстановке.

Должен отметить, что к исходу первого месяца войны мы уже начали понимать, что расхлебывать заварившуюся кашу придется тяжело и долго. Первые дни войны мы все еще ждали, как нас уверяли в мирное время, что появятся откуда-то из глубины страны грозные непобедимые армии, десятки тысяч танков, небо загудит тысячами наших самолетов, и враг будет опрокинут и уничтожен. За месяц в нашем сознании произошла болезненная ломка. Приходилось признавать реальности, так непохожие на довоенную пропаганду: у нас слабая техника и бездарное командование, немцы нас бьют. Но наряду с этим нарастало ощущение того, что мы должны преодолеть все это. Появлялись упорство и ярость, заслонявшие страх смерти, свойственные славянам, многие сотни лет боровшимся со свирепыми степняками. Словом, надежда была на природные качества наших людей, которые, в конце концов, не подвели. Вот только люди с такими природными качествами, ей Богу, заслуживали лучшей судьбы и лучшего руководства. Высокомерные немцы были более изнежены, менее стойки, но превосходили в технике и организации.

В тот же день, 28 июля 1941 года, примерно через час после налета на наш аэродром, немецкие бомбардировщики группой из 36 самолетов «Ю-88» нанесли удар по штабу Юго-Западного фронта, который особенно не пострадал. Но как было обидно нам, истребителям, беспомощно наблюдать со своего аэродрома за работой авиации противника. Нас опять не предупредили о подходе противника, а вылетать «по-зрячему» — это означало вылетать впустую, бомбардировщики противника, конечно же успеют уйти. Этот налет стал роковым для небольшого украинского городка: целые кварталы были снесены, погибло много жителей. Зенитная артиллерия вела интенсивный огонь, но хотя и сбила два самолета, отогнать противника не смогла. Когда наша 3-я эскадрилья, два звена которой поднялись в воздух, попыталась преследовать противника, то «Юнкерсы» просто дали полный газ и легко от нас оторвались. «Почему это происходит?» — задавали мы друг другу бесполезный вопрос.

А тем временем немцы уткнулись в оборону наших войск на западе и юге Киева и не могли продвинуться вперед. Наша пропаганда, направляемая сверху, сразу бодро затрубила: «Киев есть, был и будет советским!», оказав этим очень плохую услугу многим киевлянам, в частности, евреям. Мне кажется, что Семен Буденный так обрадовался приостановке немецкого наступления, что стал убеждать себя и других — немцы выдохлись. Хотя не требовалось особого стратегического мышления, чтобы понять — противник ищет слабое место. Этим местом был тот самый Окуниновский плацдарм, где Днепр пересекал захваченный немцами хороший деревянный мост, длиной в 700 и шириной в 10 метров. Именно здесь постоянно сохранялась угроза окружения киевской группировки наших войск.

29 июля 1941 года два самолета: мой и младшего лейтенанта Михаила Деркача, который прикрывал меня сзади, вылетели на разведку противника по маршруту Житомир — Радомышль — село Иванково — село Окуниново. По всему маршруту, петляя по лесным дорогам, двигалось до сорока ротных колонн немцев в пешем строю, до 800 автомашин, тягачи волокли около сотни орудий разного калибра. Все эти войска явно направлялись на Окуниновский плацдарм. В ходе последующих событий нам стало известно, что противник сосредоточил в этом направлении до 20 дивизий. С ними сражалась пятая армия генерала Потапова, которую мы, летчики-истребители 43-го и 2-го истребительно-авиационных полков, активно поддерживали.
В этот же день, 29 июля 1941 года, наша эскадрилья получила приказ нанести штурмовой удар по колонне войск противника в районе Обухова. Вася Шишкин вел всю эскадрилью. Действительно, в районе цели мы обнаружили до сорока немецких автомашин. С первого же пуска ракеты Вася поджег бензоцистерну. Вверх взметнулся огненный факел с дымной шапкой. Мы обрабатывали колонну до тех пор, пока количество факелов не выросло до девяти, а колонна автомашин противника была полностью охвачена огнем, дымом, пылью. Как рассказывал мне потом Вася Шишкин, в момент атаки он заметил, что его мотор начал сильно греться. Давление масла упало до 0. Термопара головок цилиндра подскочила до 360 градусов. Все ясно — мотор работает без масла. Пуля пробила масляный бак самолета и 22 литра масла быстро убежало в это отверстие. Было понятно, что мотор вот-вот заклинит, а затем вспыхнет пожар. Самолет протянул еще километров 15 от цели, и Шишкин был вынужден приземлиться на территории, занятой врагом.

Что было делать? Своего командира мы любили, и нам не хотелось его терять. Вовремя заметив беду, которая с ним случилась, мы построились каруселью и принялись кружиться над местом приземления Шишкина. Место, где он приземлился, было ровным, без естественных препятствий. Влас Куприянчик, любивший опасные дела, вышел из строя и посадил свой самолет рядом с подбитой «Чайкой» Шишкина. Вася выскочил из своей машины и принялся забираться в кабину к Власу. Пока они пристраивались в тесной кабине, к севшим «Чайкам» уже пылила автомашина с немецкими солдатами. Уж не помню, кто из ребят вышел из строя и гонялся за ней, тарахтя пулеметами, пока не поразил. Машина остановилась, немцы разбежались по полю и залегли. Конечно, все были очень рады, что спасли своего командира. Должен сказать, что Влас Куприянчик был до предела храбрый летчик. За спасение командира в бою приказом командующего фронтом он был награжден орденом Ленина. К сожалению, посмертно. Через неделю Влас погиб, а известие о его награждении пришло в полк дней через десять. А ранее мне не раз приходилось запрещать Власу Гавриловичу снижаться во время атак до самой земли и пикировать ниже высоты в 150 метров над землей — по Боевому Уставу ВВС. Я не раз говорил Власу, что боевые уставы написаны кровью и не будет большого подвига погибнуть попусту. Но молодой задорный парень смело отвечал: «Мы, товарищ комиссар, не из трусливого десятка». Что ж, извечное: если бы молодость знала, если бы старость могла.

А события накатывали грозным валом — немцы все теснее сжимали кольцо вокруг Киева, а у нас во всем была нехватка: войсках, технике, транспорте, продовольствии, снаряжении. Деньги стали заметно терять свою стоимость, возле киевских магазинов стояли огромные очереди. Через железнодорожные мосты то и дело проходили на восток поезда с оборудованием и рабочими заводов. Промышленность Киева остановилась. Чувствовалось, что у нас маловато силенок, чтобы одолеть шестую немецкую армию, осаждавшую Киев, потом именно эта армия попала в наше окружение под Сталинградом, но пока у нее впереди были победы.

Несколько раз мне случалось проезжать по Киеву, направляясь в штаб дивизии. Люди на улицах выглядели подавленными и всякого военного сразу окружали толпой, тревожно спрашивая: «Как складывается обстановка на фронте! Сумеем ли мы удержать Киев?» Что я мог ответить людям во время таких разговоров. Отвечал уклончиво, хотя нам, летчикам, пожалуй, лучше всего было видно, как упорно немцы готовят окружение города, как контратаки наших войск не приносят нужного эффекта, без достаточной поддержки артиллерией, авиацией, танками. Должен сказать, что наша кадровая армия, почти вся погибшая в 1941 году, дралась упорно и смело, но как же неграмотно ею руководили!

Многие жители Киева, видимо подчиняясь интуиции, которой всегда следует верить, покидали город. Особенно евреи. Но наша оголтелая пропаганда, без конца трубившая о неприступности города, делала свое черное дело. Многие оставались.

Должен сказать, что активно работала и пропаганда врага. На нашем аэродроме мы постоянно находили листовки, призывающие убивать жидов, командиров, комиссаров и переходить на сторону врага. Немецкое радио захлебывалось передачами на русском языке под бравурные марши с комментариями военных обозревателей, сводившимися к тому, что наше дело — табак. Конечно, немцы сильно преувеличивали свои успехи, но многое было и правдой. Впрочем, ничто так не страдает на войне, как правда. Каждый командир, желая блеснуть перед другими своими боевыми успехами, превращается в неудержимого лгуна. Этим грешили как наши, так и немцы. Особенно злило нас в передачах немецких радиостанций утверждение, что вся авиация Юго-Западного фронта полностью уничтожена. Да, примерно половина из 1900 самолетов разных марок, имевшихся на Украине: истребителей, бомбардировщиков, штурмовиков и разведчиков были потеряны в первые дни войны на приграничных аэродромах. Но ведь мы, уцелевшие, давали с левого берега Днепра немцам хорошего перца.

С каждым днем боевая нагрузка на летчика нарастала. Вместо двух, положенных по Боевому Уставу ВВС, вылетов в день, мы делали до пяти. Пять раз в день каждый из нас ставил свою жизнь на карту. Нервное напряжение достигало предела. Думаю, что я выдерживал, благодаря закалке, полученной с детства, кубанскому солнцу, хлебу и молоку. Так же, как под Сталинградом, в воздушных боях с истребителями противника, меня спасала привычка вертеть головой, приобретенная еще в пастушеском детстве: все поглядывал, где мои коровы. Наши летчики изнемогали, техники не успевали произвести заправку боекомплекта на самолетах, как перед эскадрильей ставились новые задачи.

К 20 июля 1941 года противник накопил силы и прорвал линию нашей обороны на рубеже Теремок-Жуляны, захватив район Голосеевского леса и Ветеринарный Институт. Артиллерия немцев с ближней дистанции обстреливала мосты через Днепр и сам город. На западной окраине дела обстояли получше. Наши войска зацепились за глубокие овраги и не отступали ни на шаг. Вскоре здесь заняла позиции вновь организованная 37-я наземная армия под командованием уже упоминавшегося мною, будущего предателя, главнокомандующего РОА генерала Власова, знакомого мне по Китаю, и обстановка окончательно стабилизировалась — немцы не могли здесь пройти до самого конца обороны Киева. Власов организовал оборону умело и нам с воздуха было видно, как атакующие немцы оставляют перед нашими позициями множество трупов.

29 июля к вечеру нашей эскадрильей был получен боевой приказ наутро нанести удар по артиллерии противника, которая обстреливает Киев с северной опушки Боярского леса. Была моя очередь вести эскадрилью на боевое задание. Не стану преувеличивать свои заслуги, но далеко не все комиссары вылетали в бой. Было много нажимавших на политическую агитацию в землянках, и им было не стыдно. Зато к этому времени ко мне уже прочно прилипло: «наш боевой комиссар». В той обстановке это было больше любых орденов.

Ранним утром мы вылетели на опасное задание: с пикирования бомбить артиллерию противника. В предрассветной мгле и при небольшом дождике с аэродрома стартовали: я, Бубнов, Берая, Курприянчик, Деркач, Полянский, Фадеев и Чернецов. Когда мы поднялись с Броварского аэродрома, то наверху посветлело, а внизу еще лежала темнота, в которой прекрасно были видны выстрелы немецкой артиллерии вокруг Киева. Из стволов вырывалось длинное рыжее пламя. Снаряды падали на Жулянский аэродром, где проходили позиции наших войск, по Посту Волынскому, поднимали огромные водяные столбы, падая в Днепр в районе мостов.

Источник : https://coollib.com/b/161230/read#t1

О произведении. Русские на снегу. Дмитрий Панов

Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница первая. Кубань. 001

Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница первая. Кубань. 002

Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница первая. Кубань. 003

Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница первая. Кубань. 004

Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница первая. Кубань. 005

Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница первая. Кубань. 006

Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница первая. Кубань. 007

Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница первая. Кубань. 008

Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница первая. Кубань. 009