Главная » 2020 » Август » 25 » Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница восьмая. Над волжской твердыней. 041
13:23
Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница восьмая. Над волжской твердыней. 041

***

***

С Иван Павловичем я был знаком еще с 1935-го года по службе в Киеве, а потом и в Василькове: в 81-ой штурмовой авиационной бригаде и во время его службы в этом втором же, братском моему бывшему 43-му истребительно-авиационному полку. Вместе с Иваном Павловичем мы провоевали, плечо к плечу, с 25-го августа 1942-го года до 22-го декабря 1943-го года, когда трасса «Эрликона» над селом Верхняя Днепровка, что возле Каховки, оборвала его жизнь и боевой путь. Иван Павлович, 1908 года рождения, старше меня на два года, из породы фронтовых работяг, которые тянули свой плуг, не увиливая. Он был родом из Великих Лук, высокий, плотный, сероглазый шатен, спокойный рассудительный, но очень твердый человек, что является немаловажным качеством для командира. Мне с ним прекрасно работалось. Мы отлично понимали друг друга, как летчики, как комиссары и просто как люди, симпатизировавшие друг другу. Мы часто спали в одной землянке или в одной квартире, летали совместно на боевые задания, обсуждали все проблемы жизни нашего полка, в том числе кадровые — наиболее болезненные и сложные, и всегда приходили к единому мнению. Этого человека я уважал и пользовался взаимным уважением. Могу назвать его одним из основных своих фронтовых товарищей, о которых у меня осталась светлая память.

Иван Павлович, как и весь полк, выглядел неважно: небритый, отчего его удлиненное лицо смахивало на мохнатую грушу, в помятом обмундировании, весь пыльный и грязный, командир тоскливо посмотрел на меня. Я понял, что именно мне предстоит встряхнуть этот разбитый полк, чему меня неоднократно учила жизнь. Чем сложнее и тяжелее обстановка, тем будь спокойнее, собраннее и даже веселей — вопреки всему. Мне предстояло временно стать духовным отцом этого полка.

Неподалеку рванул снаряд. Немцы били по дороге. Иван Павлович весь передернулся и голова его ушла в плечи. Я сразу понял, что психика нашего командира находится на крайнем пределе и напряженна, как струна. Да и не удивительно: Залесский выходил из киевского окружения пешим ходом, а до этого отступал с Западной Украины из района Стрыя. Летом 1942-го года пережил разгром своего полка, и сейчас за его спиной, как и за спиной всех нас, тянулись бесконечные ковыльные степи, и казалось весьма вероятным, что немцы, раздавив нашу армию на противоположном берегу, в горящем Сталинграде, переправятся через Волгу и погонят нас по бескрайней степи до самого Урала, как хорты зайцев. Наша война явно приобретала межконтинентальный характер, грозя перекинуться на территорию Азии.

Предлагаю не слушать разговоры о храбрецах с железной волей и такой же нервной системой: психика любого человека имеет четко выраженные возможности, после которых она ломается. Жизнь сурово помяла Ивана Павловича и возложила на него груз душевных переживаний и увиденного, который он, к моменту нашей встречи, уже нес с некоторым напряжением и душевным унынием. Честно исполняя свой долг, он почему-то все время верил, что погибнет: «Мне, Пантелеевич, как видно скоро отдерут копыта», — это высказывание было постоянным рефреном наших задушевных бесед. Зная, насколько опасно такое настроение, вспоминая погибшего под Киевом Василия Ивановича Шлемина, который был настроен таким же образом, я все время пытался поднять оптимизм Ивана Павловича на должный уровень, но это получалось плохо. Уж очень явственно предвидел он свою судьбу.

К нам с Иваном Павловичем стали подходить другие командиры: начальник штаба полка майор Валентин Петрович Соин, в прошлом тоже летчик, заместитель командира полка полетной части Михаил Иванович Семенов, главный инженер полка майор технической службы Александр Иванович Новиков, и другие. Иван Павлович достал из кармана свой носовой платок и принялся уныло протирать им давно не чищенные железные коронки зубов, расположенные по сторонам его верхней челюсти. Я принялся объяснять командному составу, что дальнейшее сидение в прибрежных кустах лишено всякого смысла, да и опасно: немцы могли разнюхать и нанести удар по скоплению людей полка. Из кустов, при помощи бинокля, прекрасно можно было видеть немецкие батареи, расположившиеся на противоположном берегу Волги и ведущие огонь по нашему берегу. Место было опасное. Лишь через несколько дней 64-я армия, ценой больших потерь, оттеснит немцев от Волги в районе Ерзовки. А ведь рядом, откуда я пришел, в часе ходьбы, или в четырех километрах, имеется деревня Средняя Ахтуба, где можно устроиться в домах и воспользоваться гостеприимством моего приятеля, майора Пушкаря — командира батальона аэродромного обслуживания.

Думаю, всякому знакомо ощущение человека, впервые появившегося в новом коллективе. К тебе присматриваются и оценивают, порой относясь даже лучше, чем заслуживаешь, да и ты стараешься показать товар лицом. Пока я разговаривал с подошедшими офицерами, вокруг нас наметилось некоторое шевеление. Первыми из-за кустов принялись выглядывать девушки-солдатки: оружейницы, укладчицы парашютов, прибористки, зарядчицы пулеметов и пушек, которые работали гораздо лучше солдат-мужчин. То из-за одного, то из-за другого куста высовывалась женская голова в пилотке с поблескивающими от любопытства глазами. До меня доносились комментарии, сделанные после осмотра моей молодецкой фигуры, которые не могли мне не льстить: «А он молодой — симпатичный». Постепенно собрались летчики полка, и было слышно, как они слушали чью-то информацию: «Я его еще по Василькову знаю, человек деловой и летчик хороший». Польщенный этим приемом, я приободрился и почувствовал себя в полку, как дома. Сразу распорядился, чтобы народ собирал свои вещи и выстраивался для движения гуськом, следуя по парам на расстоянии 30–50 метров одна от другой, чтобы осколки немецкого снаряда, в случае чего, нанесли меньше потерь. Так мы и пошли, я с командиром впереди, с наступлением сгущающейся темноты, в сторону деревни Средняя Ахтуба, расположенной на противоположном берегу от горящего Сталинграда. Цепочка нашего полка передвигалась по пойме между Волгой и Ахтубой, маскируясь кустами и наступавшей темнотой. Я хорошо знал дорогу, да и грузин Магдаладзе бойко семенил короткими ножками в нужном направлении.

Должен сказать, что я шел в неплохом настроении, которое обычно сопутствует каждому офицеру, получившему повышение. Да и если честно говорить, с этой новой должностью резко возрастали шансы остаться живым. Комиссару полка приходилось больше заниматься воспитательной работой и уже самому планировать свою боевую деятельность, имея возможность подниматься в воздух, по крайней мере, при наличии пика своей боевой формы, что очень повышало шансы, а не тогда, когда тебе скажут. Ведь бывает такое состояние у летчика, такой упадок сил, даже у совершенно здорового человека, что посылать его в бой просто преступно. Но нас никто об этом не спрашивал. Да и есть на войне должности, на которых ты будь хоть о семи головах, очень быстро исчерпываешь лимит на выживание. Уцелеть на протяжении долгой и тяжелой войны в хомуте пехотинца на передовой или рядового летчика-истребителя, с начала до конца войны, просто выше возможностей человека. Как и боевая техника, человек тоже имеет расчетный срок и пределы пребывания в бою под огнем. Я уже начинал чувствовать

, что моя везелка, как летчика-истребителя, подходит к концу. Без конца уворачиваться от трасс «Эрликонов» с самолетов противника или с земли, было просто невозможно. Да разве я мало поиграл со смертью: несколько сот боевых вылетов — в Китае и уже здесь, дома, причем добрая треть из них на грани жизни и смерти. Словом, я думал тогда, и сейчас считаю, что, в общем-то, заслужил свою экологическую нишу, относительную конечно, для выживания на той беспощадной войне.
Всю нашу ораву я привел во двор к хозяйке, у которой оставил свои вещи. Не скажу, чтобы хозяйка была чрезмерно обрадована, когда к ней во двор ввалилась вместо одного постояльца целая сотня, но разрешила нам разобрать стог соломы и разместиться на нем во дворе — покатом, за плетеным из лозы забором, как здесь очень красиво огораживали дворы, пользуясь тем самым материалом, в зарослях которого укрывался наш бравый полк. Заскрипел ворот колодца, и все принялись пить воду и умываться. Настроение быстро улучшалось, зазвучал даже смех. И это еще до приема пищи.

Что касается еды, то опять выручили личные связи. Когда я со своими новыми подчиненными: комиссарами эскадрилий и группой солдат, вошел в хату, где разместился майор Пушкарь, то друг встретил меня радостным застольным возгласом. Он как раз опрокинул первую и очень скучал без компании. Я объяснил ему, что отыскал свой полк, и сейчас главное накормить всю эту изголодавшуюся ораву, которая уже два дня не держала во рту маковой росинки. Пушкарь призадумался, и, будучи кроме хорошего собутыльника и товарища, еще и неплохим хозяйственником, толковым командиром батальона аэродромного обслуживания, сообщил, что на полное довольствие и горячее питание примет полк с утра, а пока может дать на каждого половину буханки черного хлеба, по одной прекрасной астраханской селедке и в любом количестве астраханских помидор. Увы, мало сейчас этих деликатесов в Поволжье! Мы нагрузились продовольствием, погруженным в большие круглые плетеные корзины, и явились в расположение полка, встреченные всеобщим радостным ликованием. Мой комиссарский авторитет подскочил до небес. Выяснилось, что дела полка были не так уж плохи, во флягах и каких-то жестянках был припрятан изрядный запас спирта. Весь крестьянский двор превратился в арену пиршества: народ чистил селедку, мыл помидоры, нарезал хлеб, разбавлял спирт колодезной водой — получалось неплохо. Водка дезинфицировала желудки, селедка и помидоры таяли во рту, хлеб был еще теплым. Слава майору Пушкарю!

Пока за ушами у личного состава полка хрустят волжские деликатесы, надо немного рассказать о самом этом личном составе. Возможно, я и пропущу кого-то, но в основном, список будет верным. Летом 1942-го года он выглядел так, кроме уже упомянутых: заместитель начальника штаба Козлов, командир первой эскадрильи старший лейтенант Викторов, командир второй эскадрильи капитан Дзюба П. П., штурман полка старший лейтенант Лобок Т. Г., начальник воздушной стрельбы старший лейтенант Слободянюк Роман, Люсин В. Н., Шашко, Минин Н. Г., Константинов А. У., Орлов А. Н., Краснов, Коваленко Леонид, Ананьев В. А., Леонов И. Д., /из госпиталя/, Крайнов Л. Н., Бритиков А. П., Ветчинин Ф. С., Сорокин Я. Н., Зажаев, Бубенков А., Мазан М. С., Мамлеев Х. М., Котенко Б., Кутузов, Баштанник С. С., Бескровный Г. В., Гамшеев М. Н. Николаев И.В., Саенко М. Б., Ковтун В. Л., Корниенко К. Н., Котляр Г. Г., Рябов Р., Ипполитов С. Н., Прозор И. С., Ковалев, Золотов В. И., Савченко, Зинченко, Уразалиев И. А., Тавадзе Г. Н., Галюк А., Силкин А. Н., Котенко, Скомороха М. Н., Шадура В., Коханюков В. А., Чепарухин, Будко Б. Н., Магалдадзе Г. А., Колесов В. Н., Юрченко А., Глазков Е. С., Ивлев С. П., Кочимский В. Н., Артюхов И. Н., Бухаров В. Ф., Оберов, Бондаренко Н. Н., Бушуев Е. В., Ермолович В. И. Мортиков В. Д., Керлан, Вахлаков И. К., Зорин В. К., Воронин, Миронов, Ермоленко, Ломакин, Карлашев В. Е., Лобазов А. К., Челомей М., Сокур Л. С., Запривода В. Я., Замикула П., Попов С. К., Кошель Д. П., Кулешенко И. Н., Яценко, Архипов Н. С., Гущин В. Ф., Гринь И. П., Шнейдер А. П., Мамлеев Х. М., Сарьяров, Серов В., Медведев Д., Осадчий, Михайлов, Полфунтиков, Дубовник А. Члены партийного бюро полка: Семенихин, Кожуховский Григорий, инженер по вооружению Мальцев, инженер по приборам Зонтов А. С., старший врач Носков Г., начальник химической службы майор Рассоха, фотограф Пикалевский, начальник связи полка Адаменко, старшина полка Шмедер. Девушки-оружейницы: Санникова Зоя Дмитриевна, Орлова Валентина, Краснощекова В., Гладких Надя, Сорокина Белла, Манохина Александра, Крючкова Таня («парашютистка» — укладчица парашютов), Вельская Мария, Свиридова Шура, Комелева П.

Именно со многими из этих людей мне предстояло хлебать фронтовую кашу до самого конца войны, а пока мы жевали селедку с помидорами и хлебом, посматривая в сторону Волги, по которой плыли длинные огненные шлейфы горящей нефти, уходящей по течению на юг и создававшей подобие зрелища освещенных проспектов мирного города. Чтобы представить себе, с кем же мне дальше предстояло идти от Сталинграда до Брно, расскажу о некоторых людях. Конечно же, первый в этом ряду извечный соперник замполита или комиссара за влияние в части — начальник штаба. Майору Соину было в то время 28 лет. Войну он встретил на аэродроме Судилково близ Шепетовки в качестве командира звена истребителей. В первом же бою Валентин Петрович подбил вражеский бомбардировщик, за что был награжден орденом Красного Знамени, который ему вручал Калинин. В этом бою он был тяжело ранен, пулей ему разворотило левую ногу от колена до таза, оставив на память и на всю жизнь длиннющий, рваный шрам. Соин долго лечился в госпитале, откуда вышел прихрамывая. Валентин Петрович был человеком умелым и хватким: красиво и грамотно писал на машинке, несмотря на собственный уродливый почерк, разбирался во всех видах боеприпасов, наших и трофейных, любил с ними возиться, будучи еще в четырнадцать лет машинистом паровой молотилки у себя на Дону в районе Урюпинска, он рано перешел с техникой на «ты», водил мотоциклы и автомобили всех марок, мог пилотировать практически все виды самолетов, прекрасно ориентировался во всей документации, нашей и трофейной, словом, был умелым человеком острого ума. Невысокий, плотно сбитый, он, как многие маленькие мужчины, компенсировал недостаток роста живостью и напористостью характера. В кругленьком Соине, который, казалось бы, должен быть медлительным и спокойным по характеру, будто какой-то дьявол сидел, это признавал даже наш полковой врач Григорий Иванович Носков, парень лет 26, родом с Урала, который очень удачно выбрал себе медицинскую позицию — при начальстве. Как-то так получалось, что само собой разумелось — где командир, комиссар и прочие, там и врач. Впрочем, у Носкова были особые основания считать Соина дьяволом: в первые же дни моего пребывания в полку Носков присел на расстеленный брезент, на котором был расставлен завтрак — летная норма для командира, меня и начальника штаба. Только мы начали завтракать, как появился где-то задержавшийся Соин, как всегда, энергично двигавший руками и ногами, торчащими из колобкообразного корпуса и, увидев Носкова, сразу взорвался: «Носков, ты что здесь делаешь? Вон к такой матери! Тебе здесь, где командир и комиссар, делать нечего. Вон, иди, ешь там, где тебе положено, с солдатами!»

Мне было неудобно — я не любил грубости и хамства, и стеснялся так резко одергивать людей, но Соин, севший на место врача, которого прогнал, по сути, был прав. Конечно, врач это интеллигентный и нужный в полку человек, но командир, комиссар и начальник штаба, порой, обсуждали за завтраком вопросы боевых действий полка, не предназначенные для медицинских ушей. Правда, я попытался немножко пожурить Соина, но он категорически настаивал на своем. И вот с этим человеком-мотором меня свела судьба, и, скажем прямо, не совсем внятные инструкции, наставления, уставы и табель о рангах Красной Армии. Ведь по уставу начальник штаба являлся первым заместителем командира.

А наши политотдельские начальники без конца нам твердили, так оно и было, что начальник штаба берет на себя управление всей частью только в отсутствие командира, а при его наличии он командует лишь личным составом штаба. Зато комиссар всегда является прямым начальником и что еще более важно, политическим руководителем всего личного состава, в том числе начальника штаба и командира.

Думаю, эти взаимоотношения в силу их зыбкости и неопределенности, устроенных специально, отличались большой неустойчивостью и порождали постоянные конфликты между комиссарами — замполитами и начальниками штабов — конфликт носил порой скрытый, а порой открытый характер и, в конце концов, побеждал тот, у кого было больше характера. В нашем психологическом поединке с Соиным у меня было неоспоримое и важнейшее преимущество: в отличие от него я постоянно летал в бой и потому, если он ел свою летную норму, как начальник штаба, то я не как комиссар — брехунец, а как боевой летчик. Когда, примерно, через год, обстановка немного изменилась к лучшему, и институт комиссаров вновь упразднили, то Валик Соин сразу же подкатился ко мне с разговорчиком: мол, теперь мы с тобой, Пантелеевич, на равных. Но я сурово нахмурил брови и объяснил, что товарищ Сталин, прежде всего, Генеральный секретарь ЦК ВКП/б/, а уже потом — Верховный Главнокомандующий. Соин долго бродил в раздумье, но ничего достойного этому тезису противопоставить не смог. А вообще удивительно, как он умел создать вокруг себя авторитетную ауру. Даже его грубость воспринималась как достоинство, что, впрочем, было типично для Красной Армии. Были бы командир и комиссар послабее, глядишь, Валик и играл бы в полку первую скрипку, к чему без конца стремился, старательно избегая, впрочем, боевых вылетов. Полагаю, что фигуру Соина, который еще не раз будет возникать на страницах этого повествования, я, несколькими штрихами, очертил. Скажу только, что чрезмерная ухватистость не пошла особенно на пользу Валентину — Соловью Разбойнику.

Очень поднимал боевой дух полка его штурман, старший лейтенант Тимофей Гордеевич Лобок. Этот белорус, лет двадцати шести от роду, хороший летчик и штурман, был знаменит тем, что весьма смахивал на Гитлера. Эта роль пришлась ему по душе. Нередко, входя в летную столовую, он опускал чуб на глаза, зажимал между носом и верхней губой кусочек черной расчески и, выкинув правую руку в древнем приветствии римских легионеров, принятом на вооружение нацистами, орал: «Хайль!» Тимофей и всей своей фигурой был очень похож на Адольфа — этим именем и звали его в полку. Даже наш особист старший лейтенант Лобощук, порядочная сволочь, позже умерший от доброй дозы древесного спирта, принятого вовнутрь, смеялся вместе со всеми над проделками Тимофея и не сочинял на него соответствующего донесения. Особой гордостью Лобка были успехи в любовных делах: встречаясь с разными девушками и женщинами, порой, по достоверной информации, зараженными гонококком Нейсера, Тимофей ни разу не болел триппером. Не брали его и немецкие пули с осколками. Впрочем, в самом конце войны, уже в Чехословакии, недалеко от Брно, и на старушку напала прорушка. Врач батальона аэродромного обслуживания, женщина лет тридцати, старший лейтенант медицинской службы, таки пробила иммунитет Тимофея — так обслужила его хроническим триппером, что целый месяц наш полковой врач только тем и занимался, что подбирал лекарства — все бесполезно. Подключились и чешские специалисты, применившие лекарство — артигон, поднимавший температуру до 40 градусов. Все бесполезно. Лишь большие вливания сульфадимезина в вену прекратили течь в хозяйстве Тимофея. Вот как плохо было жить без пенициллина, который появился уже в самом конце войны. Фигура доблестного Тимофея, ставшего после войны командиром полка под Ленинградом, тоже будет возникать на наших страницах. О других своих товарищах буду рассказывать по ходу дела. Собственно, я рассказал об этих людях потому, что в боевых действиях возникла небольшая пауза: майор Пушкарь принял наш полк на довольствие, и мы пару дней отъедались, ничего не делая — лишь наблюдая колоссальные пожарища в Сталинграде и слушая мощнейшую канонаду. Уже было ясно, что город немцам не взять, но было удивительным, почему наши решили зацепиться на самом последнем и крайне неудобном рубеже. Ведь снабжая войска, оборонявшие Сталинград на переправах через Волгу, мы несли, пожалуй, не меньше потерь, чем на передовой. На наших глазах немцы утопили несколько теплоходов речного флота, вывозивших раненых с правого берега и подвозивших продовольствие и боеприпасы с нашего. Почему же так получалось, что наши войска всегда оказывались в невыгодном положении?
Я внимательно присматривался к моральному состоянию людей — они немного оттаяли, часто вспоминали погибших товарищей. Как всегда, говорили о тех, кого в полку любили и уважали, кто запомнился. Память об этих людях потихоньку угасает вместе с убытием личного состава раненными, откомандированными или убитыми. Добрым словом вспоминали командира первой эскадрильи капитана А. Воронина, который благополучно покинул свой загоревшийся в воздушном бою «ЛАГ-3» и уже почти приземлился на харьковскую землю, когда его метров со ста расстреляли собственные пехотинцы, очевидно принявшие за немца, хотя он им кричал сверху: «Не стреляйте, я свой!» Что ж, я прекрасно знал, что наш собственный отечественный дурак, безумно выпучивший налитые кровью глаза и что-то с перепугу орущий с пеной у рта, на фронте нисколько не менее опасен вооруженного неприятеля. Только грустно, что пехотинцы не понимали простой вещи — летчика всегда нужно попытаться пленить, чтобы получить нужные сведения. Вспоминали и тяжело раненного в ногу командира звена, лейтенанта Ивана Дмитриевича Леонова, направленного в астраханский госпиталь. Этот же полк не так давно потерял подряд трех братьев-летчиков по фамилии Горамы. Младший из них — Виктор — геройски сражался в небе над Киевом и был награжден Звездой Героя. Двух других братьев звали Николай и Михаил. К моменту Сталинградского сражения в полку остались о них лишь воспоминания. Я уже рассказывал о комиссаре эскадрильи Журавлеве, погибшем во время налета трех девяток «Ю-88» на аэродром Воропоново. Не сумели прикрыть этот аэродром и новейшие «ЯК-1» — «краснокожие» Васьки Сталина, которые после того налета сразу скрылись со Сталинградского фронта в неизвестном направлении. Нужно было сберечь драгоценную жизнь Васьки. Хотя, казалось бы, кому, как не этому полку, где, как нам объявили, были собраны лучшие асы со всех советских ВВС, следовало помериться силами с авиационной группой «Удота» — летчиков и инструкторов Берлинской школы высшего пилотажа и воздушной стрельбы. Эта довольно немногочисленная группа, как и асы группы Рихтгофена, наносила нам очень большой урон. По-прежнему сохранялось преимущество немецкой техники: самолет «МЕ-109-Ф» развивал скорость до 600 километров, а наш, самый современный «ЯК-1», всего до 500, а значит, не догонял в горизонтальном полете немца, что мы хорошо видели, наблюдая за воздушными боями над Сталинградом с противоположного берега. И, конечно, очень заметна была неопытность наших пилотов. Однако в случае, если в поединок с немцем вступал наш опытный ас, то ему удавалось довольно удачно использовать преимущества нашей машины в маневре.

Но не отдыхать же все время под крылом майора Пушкаря в деревне Верхняя Ахтуба — нужно было как-то приводить полк в боевое состояние. Мы с Соиным принялись разыскивать штаб нашей восьмой воздушной армии. А где же еще было узнать место дислокации ее командующего, генерал-майора Тимофея Хрюкина, как не у командования полка, базировавшегося на аэродроме Средняя Ахтуба. Мы с Соиным зашли в штаб к соседям и выяснили, что командующий армией расположился километрах в трех от села Верхняя Ахтуба к югу, командный пункт врылся в склон оврага. Прежде, чем туда направиться, мы с Соиным решили немножко передохнуть в холодке, здесь же на аэродроме, наблюдая взлет истребителей, уходящих на боевые задания: взлет и посадка, зрелище вечно волнующее сердце летчика, невольно сравниваешь летный почерк пилотов, ставишь себя на их место. Да и что скрывать, взлет и посадка, хотя бы и в стотысячный раз, это всегда игра со смертью. Матушка-земля ревниво относится к своим сынам, предпочитающим, хотя бы и на время, воздушную стихию, и нередко не хочет отпускать их или принимать назад, как жена изменившего мужа. Мы с Соиным сидели в холодке, я поймал лохматого щенка с вывалившимся от жары языком, и рассматривал его лапы. И здесь старуха-смерть, в который раз, со свистом провела своей косой над моей комиссарской головой. Один из «ЯКов», взлетавших парой, при заходе на разворот, вдруг резко отвалил от своего ведомого и, перевернувшись, принялся уходить в сторону. Всякому летчику было понятно, что самолет неуправляем. Видимо, что-то произошло в системе управления, возможно, в нее попал какой-нибудь предмет при ремонте или что-то лопнуло, а, возможно, была недотянута какая-нибудь гайка — жизнь летчика в плену таких мелочей. Пилот самолета, летевшего вниз головой, судорожно пытался выровнять машину, это было видно по отдельным покачиваниям крыльев, но ручку управления заклинило намертво.

«ЯК-1» был к тому времени оборудован катапультной установкой, очень неудобной в использовании: взрыв пиропатрона выбрасывал пилота, решившего катапультироваться, по специальным полозьям, вместе чуть ли не с половиной кабины: сиденьем и ремнями. Пилот, очевидно заметивший, что самолет начинает идти со снижением, и полностью неуправляем, решил катапультироваться вниз головой. Катапульта сработала, и выбросила сиденье с летчиком из кабины. Парень до конца боролся за жизнь — успел отстегнуться от сиденья и даже вытащить парашют, но поскольку полет проходил на высоте ста пятидесяти метров, а только наполнение парашюта требует высоты около 200 метров, то земля была уже рядом. Она и приняла пилота на вечный покой. Очевидно, это был молодой летчик, но судя по тому, как он вел себя в последние мгновения жизни, хороший пилот и смелый парень. Самолет, ревя двигателем на полных взлетных оборотах, полетел к земле — уже без пилота и кверху брюхом. Самое неприятное, что вся эта ревущая махина явно направлялась к месту нашего с Соиным отдыха. Бежать куда-либо было поздно, место падения машины рассчитать не смог бы даже сам Архимед. Мы застыли от ужаса, полностью отдавшись на волю судьбы, только что на наших глазах в одно мгновение не оставившей даже одного процента шанса на спасение нашему собрату-пилоту. Со страшным ревом «ЯК-1» пролетел метрах в четырех над нашими головами, ударив сильным порывом ветра, и врезался в стоящую метрах в двадцати крытую машину ПАРМа — полевых авиационно-ремонтных мастерских.

Одновременно со взрывом в адский грохот вклинился слабый человеческий крик, и лохмотья обшивки самолета стали падать на дерево, под которым мы сидели. Нас обдало жаром огненного шара — бак «Яка» был полон, а в него входило 450 литров горючего. Мы с Соиным присели к земле и с ужасом наблюдали всю эту сцену. Ревущий огонь начал постепенно спадать, и появился начальник ПАРМа, старшина, молодой парень, поначалу потерявший речь и что-то нечленораздельно лепетавший, бледный, как хорошо побеленная стена кубанской хаты. Наконец речь сержанта приобрела некоторую членораздельность, и он сообщил, что в ПАРМе работало трое солдат. Война продолжала пожинать кровавую жатву. А я смотрел на фотоаппарат Соина. Дело в том, что минут за десять до этого мы с ним сфотографировались его потрепанной потертой «лейкой» на память — чуть не вышло — на вечную. Потом попросили кого-то сфотографировать нас вместе. Это пожелтевшая, не очень четкая фотография, где я молодой и худой, лишний вес будто подтопился на горячей сковородке невиданных испытаний и переживаний, в пилотке, глажу щенка, а Соин критически смотрит на это мое занятие — он не любил сантиментов, хотя и обожал собак. Должен сказать, что в ходе войны у летчиков выработалась интересная примета: многие, как чумы, боялись объектива фотоаппарата, особенно, если его наводил на тебя з

аезжий корреспондент для дальнейшей публикации в газете. Люди просто бунтовали, не желая фотографироваться, что мне, как комиссару, к которому обращались возмущенные военные журналисты, доставляло немало хлопот. Но я понимал ребят — действительно творилась какая-то чертовщина. Стоило сфотографироваться пилоту в живописной позе: летном комбинезоне, шлеме с очками, а то и с парашютом за плечами, на фоне своей машины, испещренной надписями типа: «За Родину», «Победа» или «За Сталина», как он обязательно попадал в прицел пушки немецкого пилота или специалиста смежного цеха — немецкого зенитчика и охваченный пламенем летел к земле. Помню, уговариваешь ребят сфотографироваться, а они в лоб тебя спрашивают: «Вы что, меня похоронить хотите? Уже и тот и другой фотографировались для газеты, где они сейчас?» Помню, Влас Куприянчик под Киевом говорил: «Бутова фотографировали — его нет, Бондаря фотографировали — тоже нет. Вы что, хотите и меня сфотографировать?» Судьба будто бы восстанавливает какой-то баланс и замахивается косой смерти на людей, на которых только что указала перстом славы. Впрочем, какая зыбкая мимолетная слава была у рядового летчика-истребителя, за исключением организованных героев, которых специально берегли и возвеличивали.
После взрыва самолета бледный Соин приподнялся с земли и на неразгибающихся ногах принялся уходить в сторону, бормоча при этом: «Идем отсюда Пантелеевич, главное уйти с этого места, мы с тобой чуть не погибли». Вот так грустно закончились наши с Соиным посиделки в холодке. Еще за мгновение до взлета двух «Яков» ничто не предвещало дурного, а прошло каких-то десять секунд, и коса войны смахнула четыре молодых жизни.

В тот день командный пункт штаба армии мы не отыскали. Зато Иван Павлович Залесский, ходивший наводить о нем справки в другом направлении, принес точную наводку. На следующее утро я с командиром отправился в штаб восьмой воздушной армии. Не без труда мы обнаружили среди кустов на обрыве вход в отрытые подземные тоннели. Маскировка обеспечивалась с квалификацией летчиков, которым самим частенько приходится отыскивать и бомбить командные пункты. Жерло входа удачно прикрывали кусты, возле него не было абсолютно никакой свежевыкопанной земли, по которой обычно с воздуха легко обнаруживаешь укрытие пехоты. Вообще, летчик вполне может поучить пехотинцев искусству маскировки, жаль только, во время войны не устраивались такие обмены опытом. В штабе армии обрадовались, неизвестно куда, сгинувшему авиационному полку. Офицеры штаба сообщили нам, что Хрюкин на другой стороне Волги, на передовом командном пункте армии, где вместе с сухопутными командирами, в дыму пожарищ, корректирует действия нашей авиации — возможно, вернется к вечеру. Сидя в Сталинграде, командующий с помощью радио и телефонной связи дирижировал действиями своей авиации на поле боя. Должен сказать, что именно такое сотрудничество обеспечивает наилучший боевой эффект. Ведь когда с тобой разговаривает с земли летчик, с полуслова понимаешь, что он имеет в виду. А у пехотинца совсем другая терминология, авиатору плохо знакомая. Чем дольше шла война, тем больше вырабатывалось фронтового сленга и фольклора в разных родах войск, тем больше крепли традиции и местный патриотизм, но в то же время, крепло сотрудничество родов войск, что шло на пользу управлению войсками на поле боя. Порой мы понимали друг друга уже без слов. Например, пехота, когда видела, что наша штурмовка проходит успешно, нередко, без всякого приказа свыше, поднималась для атаки позиций противника.

Должен отметить, что подобное поведение командующего армией сразу подняло в наших глазах его авторитет — ежедневно торчать в пожарищах Сталинграда, засыпаемых немецкими бомбами, минами и снарядами, чуть ли ни ежедневно дважды переправляясь через Волгу, всякий раз становясь объектом интереса немецких летчиков и артиллеристов, уже неплохо отработавших пристрелочные «вилки» и достаточно точно попадавших по нашим паромам, баржам и теплоходам — смелый парень. Впрочем, и мне под Сталинградом пришлось несколько раз быть представителем авиации при сухопутных штабах, и должен сказать, что, когда видишь театр военных действий с уровня пехотинца, залегшего в окопе, становится ясным многое, чего с высоты не рассмотришь.

Хрюкин появился к вечеру. Я с интересом рассматривал своего ровесника и земляка, а возможно, и дальнего родственника. Несмотря на свою сугубо русскую фамилию, он полностью вписался в казачий интерьер и был уже достаточно известной фигурой в советских ВВС. Наши судьбы были чем-то похожи, но, конечно, Хрюкин был явно более шустрым человеком, с ярко выраженным стремлением к власти, умением делать карьеру с помощью прекрасно подзаряженных, во всех смыслах, аккумуляторов. Кубанское солнышко зарядило его на многочисленные боевые и половые подвиги. Честно говоря, жаль мне этого парня, умершего в расцвете сил в результате почечной недостаточности: ему удалили сначала одну почку, а потом отказала и вторая. Видимо, судьба решила, что слишком долго баловала этого высокого, стройного, симпатичного и обаятельного блондина с сильным командирским характером, смягчаемым большим дипломатическим талантом при обращении с вышестоящими. Его строгие, голубые глаза разумно светились, скрашивая выдающуюся вперед бульдожью челюсть, наподобие, как у Жукова. Примерно в том же возрасте, что и мне, лет 17, Тимофею надоело привольное житье в станице Привольная, километрах в 25 от Ахтарей, и он подался в Ейск, где пристроился работать грузчиком в порту. Видимо, наступает в жизни человека время, когда внутренний зов срывает его с места в поисках своей судьбы. Постепенно Хрюкин повзрослел и окреп и уже уверенно подставлял спину под тяжкие мешки с зерном — не тогда ли простудил почки? Конечно же, его путь пролег в Ейскую летную школу, самолеты которой крутились над портом, где ишачил Хрюкин. Примерно в одно со мной время, возможно, немного раньше, он стал пилотом. Будучи хватким парнем, лет на двадцать раньше меня понявшим, что сердца людей открываются отнюдь не преданностью коммунистической идеологии, Хрюкин быстро пошел вверх. В Китае он оказался немного раньше меня капитаном, командиром эскадрильи средних бомбардировщиков СБ-1. В условиях Китая его эскадрилью постигла судьба всех наших бомбардировщиков, которые без надежной радиосвязи и серьезной проработки метеоусловий оказывались на сверхдальних маршрутах. Наше и китайское командование, желая показать мощь якобы китайской бомбардировочной авиации, посылало их в сложнейшие и дальние полеты. Это была рискованная игра — до случая. Несколько вылетов эскадрилья Хрюкина совершила удачно, даже бомбила остров Формозу, занятый японцами, нынешний Тайвань, но потом произошел неприятный случай: бомбардировщики поднялись в прекрасную ясную погоду, а возвращаться пришлось в кромешной мгле, покрывшей прибрежный Китай в результате столкновения теплого воздуха с океана и холодного с гор. На тысячи километров территорию Китая покрыли кружащиеся облака толщиною в несколько километров, до самой земли. Вдобавок ко всему шел дождь. Прямо скажем, дальние полеты в условиях Китая на бомбардировщиках подобного уровня, были откровенной авантюрой. Естественно, что скоро строй эскадрильи Хрюкина рассыпался в кромешной мгле, и машины садились, где придется, бились и ломались, к счастью, на своей территории. Никогда толком не летавший советник китайской армии по авиации Жигарев — в прошлом начальник штаба кавалерийского полка, слегка освоивший примитивный самолет лишь в зрелом возрасте, но позже вышедший в маршалы авиации, сильно ругал Хрюкина, все добиваясь — где его эскадрилья? Но кубанский красавец, интуитивно усвоил одно из требований Наполеона к людям, делающим карьеру: не обращать внимания на собственные неудачи, и сумел как-то выкрутиться из этой сложной ситуации. После Китая он командовал бомбардировочной бригадой в Белой Церкви, опять повезло — расположись бригада ближе к границе, как пить дать разнесли бы немцы в щепки. Видимо, не забывавший контачить с ребятами из вышестоящих штабов, Хрюкин назначается инспектором главного штаба ВВС по боевой подготовке. Хотя все его средние бомбардировщики остались лежать в качестве обломков на полях Украины, в чем, впрочем, не было вины их командира, но все же… В качестве инспектора вышестоящего штаба Хрюкин прибыл под Харьков для инспектирования восьмой воздушной армии, которой командовал Федор Иванович Фалалеев. Должен сказать, что в то время найти недостатки во вверенных им частях и соединениях у фронтовых командиров было очень просто, и Хрюкин, весной 1942-го года, сочинил объемистую справку по результатам проверки с указанием существенных недостатков на имя командующего ВВС Новикова. Но старого лиса Фалалеева, немало потоптавшегося в московских штабах и коридорах власти, было не так-то легко взять. Без особого шума Хрюкина назначили на место Фалалеева, которого сделали начальником штаба ВВС Красной Армии, дружба — великая вещь. Фалалеев теперь командовал штабом, а Хрюкин воздушной армией, где под ударами основной наступающей группировки немецкой армии, сначала под Харьковом, а потом под Сталинградом, получил полную возможность устранять все отмеченные им у Фалалеева недостатки. Вот только возникает сложность: едва возьмешься устранять отмеченное, а полка или даже целой дивизии уже и нет в помине.

 Читать дальше ...   

***

***

          Источник :  https://coollib.com/b/161230/read#t1  

***

  О произведении. Русские на снегу. Дмитрий Панов

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница первая. Кубань. 001 

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница первая. Кубань. 002 

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница первая. Кубань. 003

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница первая. Кубань. 004 

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница первая. Кубань. 005

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница первая. Кубань. 006

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница первая. Кубань. 007

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница первая. Кубань. 008 

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница первая. Кубань. 009 

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница первая. Кубань. 010

***

 Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница вторая. Язык до Киева доведет. 011

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница вторая. Язык до Киева доведет. 012

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница вторая. Язык до Киева доведет. 013

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница вторая. Язык до Киева доведет. 014

***

Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница третья. Маршрут Киев-Чунцин. 015 

Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница третья. Маршрут Киев-Чунцин. 016 

Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница третья. Маршрут Киев-Чунцин. 017

Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница третья. Маршрут Киев-Чунцин. 018

***

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница четвёртая. В небе Китая. 019 

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница четвёртая. В небе Китая. 020 

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница четвёртая. В небе Китая. 021 

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница четвёртая. В небе Китая. 022 

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница четвёртая. В небе Китая. 023 

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница четвёртая. В небе Китая. 024 

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница четвёртая. В небе Китая. 025

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница четвёртая. В небе Китая. 026

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница четвёртая. В небе Китая. 027

***

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница пятая. Перед грозой. 028 

***

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница шестая. В кровавой круговерти. 029

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница шестая. В кровавой круговерти. 030

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница шестая. В кровавой круговерти. 031

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница шестая. В кровавой круговерти. 032 

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница шестая. В кровавой круговерти. 033 

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница шестая. В кровавой круговерти. 034 

***

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница седьмая. От Харькова до Сталинграда. 035 

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница седьмая. От Харькова до Сталинграда. 036 

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница седьмая. От Харькова до Сталинграда. 037

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница седьмая. От Харькова до Сталинграда. 038 

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница седьмая. От Харькова до Сталинграда. 039

***

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница восьмая. Над волжской твердыней. 040

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница восьмая. Над волжской твердыней. 041

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница восьмая. Над волжской твердыней. 042

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница восьмая. Над волжской твердыней. 043 

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница восьмая. Над волжской твердыней. 044 

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница восьмая. Над волжской твердыней. 045

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница восьмая. Над волжской твердыней. 046 

***

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница девятая. Битва на юге. 047

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница девятая. Битва на юге. 048

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница девятая. Битва на юге. 049 

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница девятая. Битва на юге. 050 

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница девятая. Битва на юге. 051 

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница девятая. Битва на юге. 052

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница девятая. Битва на юге. 053 

***

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница десятая. Заграничный поход. 054 

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница десятая. Заграничный поход. 055 

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница десятая. Заграничный поход. 056 

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница десятая. Заграничный поход. 057 

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница десятая. Заграничный поход. 058

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница десятая. Заграничный поход. 059 

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница десятая. Заграничный поход. 060

  Дмитрий Панов. Русские на снегу. Страница десятая. Заграничный поход. 061

***

  Из книги воспоминаний Дмитрия Пантелеевича Панова - "Русские на снегу" 01

  Из книги воспоминаний Дмитрия Пантелеевича Панова - "Русские на снегу" 02 

***

***

***

***

***

ПОДЕЛИТЬСЯ


*** 
 

***

***

***

   О книге - "Читая в первый раз хорошую книгу, мы испытываем то же чувство, как при приобретении нового друга". (Вольтер)

   На празднике 

   Поэт Александр Зайцев

   Художник Тилькиев и поэт Зайцев... 

   Солдатская песнь современника Пушкина...Па́вел Алекса́ндрович Кате́нин (1792 - 1853) 

 Разные разности

Новости                                     

 Из свежих новостей - АРХИВ...

11 мая 2010

Аудиокниги

11 мая 2010

Новость 2

Аудиокниги 

17 мая 2010

Семашхо

 В шести километрах от...

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

Просмотров: 299 | Добавил: iwanserencky | Теги: литература, Дмитрий Панов, книга, взгляд на мир, точка зрения, человек, Над волжской твердыней, Русские на снегу, текст, повествование, из интернета, слово, Страница, история, мемуары, Роман, война, судьба, Дмитрий Панов. Русские на снегу | Рейтинг: 5.0/1
Всего комментариев: 0
Имя *:
Email *:
Код *: