12:34 Таис Афинская. Иван Ефремов. 002 | |
*** *** «Посейдонов бык» – громадный вал, поднял Птолемея на свои «рога». С его высоты македонец заметил крохотную бухточку, загражденную изгрызенными морем глыбами. Птолемей перестал бороться и, опустив отяжелевшие плечи, прикрыл руками голову. Он скользнул под волну, моля Зевса-охранителя направить его в проход между скал и не дать ему разбиться. Вал рассыпался с оглушающим грохотом, и Птолемей распростерся на песке, ослепший, изо всех сил сопротивляясь откату воды. Бык Посейдона выбросил его на песок дальше обычной волны. Птолемей, извиваясь, прополз несколько локтей, осторожно привстал на колени и наконец поднялся, шатаясь и потирая гудевшую голову. Волны, казалось, продолжали колотить его и на земле. Рёбра утесов, спускавшихся к бухте, шатались в его прозревающих глазах. Сквозь шум прибоя послышался короткий смешок. Птолемей повернулся так резко, что не устоял и снова очутился на коленях. Смех зазвенел совсем близко. Перед прояснившимся взглядом Птолемея стояла небольшого роста девушка, очевидно только что вышедшая из воды. Вода ещё стекала по её гладкому, смуглому от загара телу, струилась с массы мокрых иссиня-чёрных волос, заставляя купальщицу склонять голову набок, отжимая рукой вьющиеся пряди. Птолемей поднялся во весь свой огромный рост, утвердившись на земле, качанье перед глазами исчезло. Он посмотрел в лицо девушке, встретив веселый и смелый взгляд серых, казавшихся синими от моря и неба глаз. Некрашеные, ибо всё искусственное было бы Смыто бурными волнами Эгейского моря, чёрные ресницы не опустились и не затрепетали перед горячим, властным взором сына Лага, в свои двадцать четыре года уже известного покорителя женщин Пеллы, столицы Македонии. Птолемей не мог оторвать взгляда от незнакомки, обладавшей доселе невиданной им привлекательностью. Она, как богиня, возникла из пены и шума моря. Медное лицо, серые глаза и иссиня-чёрные волосы – совсем необыкновенный для афинянки облик поразил Птолемея. Позднее он понял, что медноцветный загар девушки позволил ей не бояться солнца, так пугавшего афинских модниц. Афинянки загорали густо, становясь лилово-бронзовыми этиопками, т. е. опаленными, и потому избегали быть на воздухе неприкрытыми. А эта меднотелая, будто Церцея или одна из легендарных дочерей Миноса с солнечной кровью, стоит перед ним с достоинством жрицы. Нет, не богиня, конечно, и не жрица эта невысокая, совсем юная девушка. В Аттике, как и во всей Элладе, жрицы выбираются из самых рослых светловолосых красавиц. Но её спокойная уверенность и отточенность движений, словно она в храме, а не на пустом берегу, нагая перед ним, будто тоже оставившая всю свою одежду на дальнем мысу Фоонта? Хариты, наделявшие женскую красоту магической привлекательностью, воплощались в девушках небольшого роста… но они составляли вечно неразлучное трио, а здесь была одна. Не успел Птолемей подумать, как из скалы появилась рабыня в красном хитоне, ловко окутавшая девушку грубой тканью, осушая её тело и волосы. Птолемей зябко вздрогнул. Разогретый борьбой с волнами, он начал остывать, и ветер был резок для закаленного суровым воспитанием македонца. Девушка откинула с лица волосы, внезапно свистнув сквозь зубы. Свист показался Птолемею мальчишески презрительным и наглым, совсем не подходящим к девической её красоте. Прибежал мальчик, опасливо уставившийся на Птолемея. Македонец, наблюдательный от природы и развивший эту способность в ученичестве у Аристотеля, заметил, как детские пальцы вцепились в рукоять короткого кинжала, торчавшего из складок одежды. Девушка негромко сказала что-то, заглушенное плеском волн, и мальчик убежал. Он вернулся в мгновение ока и, уже доверчиво подойдя к Птолемею, протянул ему короткий плащ. Птолемей окутался им и по жесту девушки отвернулся к морю. Прощальное «хайре» раздалось за его спиной. Птолемей поспешил к незнакомке, затягивавшей пояс не под грудью, а по-критски – на талии, такой же немыслимо тонкой, как у древних жительниц сказочного острова. Воспоминание заставило его крикнуть: – Кто ты? Веселые серые глаза сощурились от сдерживаемого смеха. – Я сразу узнала тебя, хотя ты и выглядел как мокрая… птица. Ты – слуга сына македонского царя. Где же ты потерял его и спутников? – Я не слуга его, а друг,- гордо сказал Птолемей,- и… – македонец сдержался, не выдав опасную тайну,- но как ты могла видеть всех нас? – Вы все четверо стояли перед стеной, читая предложения о свиданиях – на Керамике. А ты меня даже не заметил. Я – Таис. – Таис? Ты? – Птолемей не нашелся что сказать. – Что удивило тебя? – Я прочитал, что Таис предлагает талант – стоимость целой триремы, некий Филопатр и она не подписала час свидания. Я стал искать эту богиню… – Высокую, золотоволосую, с голубыми глазами Тритониды, отнимающую сердце? – Да, да, как ты угадала? – Не первый ты, далеко не первый. Но прощай ещё раз, мои лошади застоялись. – Постой! – вскричал Птолемей, чувствуя, что не может расстаться с девушкой.- Где ты живешь? Можно прийти к тебе? С друзьями? Таис испытующе и серьёзно посмотрела на македонца. Её глаза, утратив веселый блеск, потемнели. – Приходи,- ответила она после некоторого раздумья,- ты сказал, что знаешь Керамик и Царскую Стою? Между Керамиком и холмом Нимф к востоку от Гамаксита – большие сады. На окраине их найдешь мой дом… две оливы и два кипариса! – И, внезапно оборвав речь, Таис скрылась в скалах. Наверх вилась утоптанная тропка. Птолемей нагнулся, вытряс песок из просохших волос и выбрался на дорогу, оказавшись совсем недалеко от Длинных Стен Мунихиона. К лесистым склонам гор, уже покрывшимся предвечерней синей мглой, тянулся хвост пыли за колесницей Таис. У юной гетеры были великолепные лошади – так быстро неслась её пароконная повозка. Грубый окрик сзади заставил Птолемея отскочить. Мимо него пронеслась другая колесница, управляемая огромным беотийцем. Стоявший с ним рядом щегольски одетый юноша с развевающимися прядями завитых кудрей, недобро усмехаясь, хлестнул Птолемея бичом на длинной рукоятке. Бич пребольно ожег едва прикрытое тело македонца. Оскорбитель не знал, что имеет дело с закаленным воином. В мгновение ока Птолемей схватил камень, каких валялось множество по обеим сторонам дороги, и послал его вдогонку, попав афинянину в шею, ниже затылка. Быстрота удалявшейся колесницы смягчила удар. Всё же обидчик упал и вывалился бы, если бы возница не схватил его, осаживая лошадей. Он осыпал Птолемея проклятиями, крича, что тот убил богатого гражданина Филопатра и подлежит казни. Разъяренный македонец отбросил плащ и, подняв над головой камень в талант весом, двинулся к колеснице. Возница, оценив могучие мышцы и свирепые глаза македонца, потерял охоту к схватке. Поддерживая своего господина, уже приходившего в себя, он умчался, изощряясь в угрозах и проклятиях во всю мощь своего гулкого голоса. Птолемей, остыв, отбросил камень, подобрал плащ и быстро пошел по прибрежной тропинке, наискось спускавшейся с уступа и спрямлявшей широкую петлю колесной дороги. Что-то вертелось в его памяти, заставляя припомнить. «Филопатр», кричал возница,- уж не тот ли, что написал на стене Керамика предложение Таис? Птолемей довольно усмехнулся и подумал, что он относится к своему оскорбителю уже как к сопернику. Правда, обещать гетере за короткую связь талант серебра, подобно Филопатру, македонец не мог. Разве несколько мин… но слишком много он слышал о Таис, несмотря на свои семнадцать лет считавшейся знаменитостью Афин. Её искусство в танцах, образование и особенная привлекательность заслужили ей прозвище «четвертой Хариты». Гордый македонец не стал бы брать денег от родичей. Александр, будучи сыном отвергнутой жены царя Филиппа, тоже не смог бы помочь другу. Военная добыча после Херонеи была невелика. Филипп, очень заботившийся о своих воинах, поделил её так, что друзьям царевича досталось не больше, чем последнему пехотинцу. И ещё отправил Птолемея с Неархом в изгнание, удалив от сына. Они встретились лишь здесь, в Афинах, по зову Александра, когда отец послал его с Гефестионом посмотреть Афины и показать себя. И хотя афинские остряки говорили, что «от волка может произойти только волчонок», настоящая эллинская красота и выдающийся ум Александра произвели впечатление на видавших виды граждан «Глаза Эллады», «Матери искусств и красноречья». Птолемей считал себя сводным братом Александра. Его мать, известная гетера Арсиноя, была одно время близка с Филиппом и им отдана замуж за племенного вождя Лага (Зайца) – человека, ничем не прославившегося, хотя и знатного рода. Птолемей навсегда остался в роду Лагидов и вначале очень завидовал Александру, соперпичая с ним в детских играх и военном учении. Став взрослым, он не мог не понять выдающихся способностей царевича и ещё более гордился тайным родством, поведанным ему матерью под ужасной клятвой молчания. А Таис? Что же, Александр навсегда уступил ему первенство в делах Эроса. Как это ни льстило Птолемею, он не мог не признать, что Александр, если бы хотел, мог первенствовать и в неисчислимых рядах поклонников Афродиты. Но он совсем не увлекался женщинами, и это тревожило его мать Олимпиаду, божественно прекрасную жрицу Деметры, считавшуюся колдуньей, обольстительницей и мудрой владычицей священных змей. Филипп, несмотря на свою храбрость, дерзость, постоянное бражничанье с первыми попавшимися женщинами, побаивался своей великолепной жены и шутя говорил, что опасается в постели найти между собой и женой страшного змея. В народе упорно ходили слухи, без сомнения поддерживаемые самой Олимпиадой, что Александр – вовсе не сын одноглазого Филиппа, а высшего божества, которому она отдалась ночью в храме. Филипп почувствовал себя крепче после победы при Херонее. Накануне своего избрания военным вождем союза эллинских государств в Коринфе он развелся с Олимпиадой, взяв в жены юную Клеопатру, племянницу крупного племенного вождя Македонии. Олимпиада, проницательная и хитрая, всё же сделала один промах и теперь пожинала его плоды. Первой любовью Александра в шестнадцать лет, когда в нем проснулся мужчина, была никому не ведомая рабыня с берегов Эвксинского Понта. Мечтательный юноша, грезивший гомеровскими приключениями, подвигами аргонавтов и Тесея, решил, что встретился с одной из легендарных амазонок. Гордо носила свои корзины эта едва прикрытая короткой эксомидой светловолосая девушка. Будто и не рабыня, а принцесса-воительница шла по обширным садам царского дворца в Пелле. Встречи Александра не стали тайной – за ним по велению Олимпиады следили соглядатаи, доносившие о каждом шаге юноши. Властная и мечтавшая о ещё большем могуществе мать не могла допустить, чтобы её единственный сын сам выбрал возлюбленную, да ещё из непокорных, не знавших языка варварских понтийских народов. Нет! Она должна дать ему такую девушку, которая была бы послушной исполнительницей её воли, чтобы и через любовь Олимпиада могла влиять на сына, держа его в руках. Она приказала схватить девушку, остричь её длинные, не как у рабыни, косы и отвезти для продажи на рынок рабов, в дальний город Мелибою в Тессалии. Мать недостаточно знала своего сына. Этот тяжкий удар разрушил у мечтательного юноши храм его первой любви, куда более серьёзной, чем обычная первая связь знатного мальчика с покорной рабыней. Александр без лишних расспросов понял все, и мать навсегда потеряла ту самую возможность, для которой погубила любовь и девушку. Сын не сказал ей ни слова, но с тех пор никто – ни красивые рабыни, ни гетеры, ни знатные девушки не привлекали царевича. Олимпиаде не было известно ни одного увлечения сына. Птолемей, не опасаясь соперничества Александра, решил, что он придет к Таис вместе с друзьями, в том числе с повесой Гефестионом, знакомым со всеми гетерами Афин, для которого денежная игра и добрая выпивка первенствовали над забавами Эроса, уже потерявшими для него былую остроту чувств. Но не для Птолемея. Каждая встреча с незнакомой красивой женщиной всегда порождала у него жажду близости, обещала неведомые дотоле оттенки страсти, тайн красоты тела – целый мир ярких и новых ощущений. Ожидания обычно не оправдывались, но неутомимый Эрос снова и снова влек его в объятия веселых подруг. Не талант серебра, обещанный Филопатром, а он, Птолемей, окажется победителем в борьбе за сердце знаменитой гетеры. И пусть Филопатр назначает хоть десять талантов!… – слабый трус! Македонец погладил рубец от удара, вздувшийся поперек плеча, и оглянулся. Слева от берега, в тревожное гривастое море, отходил короткий, окаймленный отмелью, мыс – место, куда плыла вся четверка македонцев. Нет – тройка: он выбыл из состязания, а пришел раньше. По суше хороший ходок всегда быстрее, чем пловец в море, особенно если волны и ветер угнетают находящегося в его власти. Рабы поджидали пловцов с одеждой и удивились при виде Птолемея, сбегавшего с обрыва. Он смыл с себя песок и пыль, оделся и тщательно свернул женский плащ, данный ему мальчиком – слугой Таис. Две очень старые оливы серебрились под пригорком, осеняя небольшой дом со слепящими белизной стенами. Он казался совсем низким под кипарисами гигантской высоты. Македонцы поднялись по короткой лестнице в миниатюрный сад, где цвели только розы, и увидели на голубом наддверии входа обычные три буквы, тщательно написанные пурпурной краской: омега, кси, эпсилон и ниже – слово «кохлион» (спиральная раковина). Но в отличие от домов других гетер, имени Таис не было над входом, как не было и обычного ароматного сумрака в передней комнате. Широко распахнутые ставни открывали вид на массу белых домов Керамика, а вдали из-за Акрополя высилась подобная женской груди гора Ликабетт, покрытая темным густым лесом – недавним обиталищем волков. Как желтый поток в темном ущелье кипарисов, сбегала вниз к афинской гавани, огибая холм, Пирейская дорога. Таис приветливо встретила дружную четверку. Неарх – очень стройный, среднего для эллина и критянина роста, казался небольшим и хрупким перед двумя македонцами и гигантским Гефестионом. Гости осторожно уселись на хрупкие кресла с ножками, воспроизводившими длинные рога критских быков. Огромный Гефестион предпочел массивный табурет, а молчаливый Неарх – скамью с изголовником. Таис сидела рядом с подругой – тонкой, смуглой, как египтянка, Наннион. Тончайший ионийский хитон Наннион прикрыла синим, вышитым золотом химатионом с обычным бордюром из крючковидных стилизованных волн по нижнему краю. По восточной моде химатион гетеры был наброшен на её правое плечо и через спину подхвачен пряжкой на левом боку. Таис была одета розовой, прозрачной, доставленной из Персии или Индии тканью хитона, собранного в мягкие складки и зашпиленного на плечах пятью серебряными булавками. Серый химатион с каймой из синих нарциссов окутывал её от пояса до щиколоток маленьких ног, обутых в сандалии с узкими посеребренными ремешками. В отличие от Наннион ни рот, ни глаза Таис не были накрашены. Лицо, не боявшееся загара, не носило и следов пудры. Она с интересом слушала Александра, время от времени возражая или соглашаясь. Птолемей, слегка ревнуя, впервые видел своего друга-царевича столь увлеченным. Гефестион ловко овладел тонкими руками Наннион, обучая её халкидикской игре пальцев – три и пять. Птолемеи, глядя на Таис, не мог сосредоточиться на разговоре. Он раза два нетерпеливо передернул плечами. Заметившая это Таис улыбнулась, устремляя на него сузившиеся смешливые глаза. – Она сейчас придет, не томись, морской человек. – Кто? – буркнул Птолемей. – Богиня, светловолосая и светлоокая, такая, о которой ты мечтал на берегу у Халипедона. Птолемей собрался возразить, но тут в комнату ворвалась высокая девушка в красно-золотом химатионе, принеся с собой запах солнечного ветра и магнолии. Она двигалась с особой стремительностью, которую утонченные любители могли назвать чересчур сильной в сравнении со змеиными движениями египетских и азиатских артисток. Мужчины дружно приветствовали ее. К общему удивлению, невозмутимый Неарх покинул свою скамью в теневом углу комнаты. – Эгесихора, спартанка, моя лучшая подруга,- коротко объявила Таис, метнув косой взгляд на Птолемея. – Эгесихора, песня в пути,- задумчиво сказал Александр,- вот случай, когда лаконское произношение красивее аттического. – А мы не считаем аттический говор очень красивым,- сказала спартанка,- они придыхают в начале слова, как азиаты, мы же говорим открыто. – И сами открытые и прекрасные,- воскликнул Неарх. Александр, Птолемей и Гефестион переглянулись. – Я понимаю имя подруги как «ведущая танец»,- сказала Таис,- оно лучше соответствует лакедемонянке. – Я больше люблю песню, чем танец! – сказал Александр. – Тогда ты не будешь счастлив с нами, женщинами,- ответила Таис, и македонский царевич нахмурился. – Странная дружба спартанки и афинянки,- сказал он.- Спартанцы считают афинянок безмозглыми куклами, полурабынями, запертыми в домах, как на Востоке, без всякого понимания дел мужа. Афинянки же называют лакедемонянок похотливыми женами легкого поведения, плодящими тупых воинов. – И оба мнения совершенно ошибочны,- засмеялась Таис. Эгесихора молча улыбалась, в самом деле похожая на богиню. Широкая грудь, разворот прямых плеч и очень прямая посадка крепкой головы придавали ей осанку коры Эрехтейона, когда она становилась серьёзной. Но брызжущее веселостью и молодым задором лицо её быстро менялось. К удивлению Таис, не Птолемей, а Неарх был сражен лаконской красавицей. Необыкновенно простую еду подала рабыня. Чаши для вина и воды, изукрашенные извилинами чёрных и белых полос, напоминали ценившуюся дороже золота древнюю посуду Крита. – Разве афиняне едят как тессалийцы? – спросил Неарх, слегка плеснув из своей чаши богам и поднося её Эгесихоре. – Я афинянка только наполовину,- ответила Таис,- моя мать была этео – критянкой древнего рода, бежавшей от пиратов на остров Теру под покровительство Спарты. Там в Эмборионе она встретилась с отцом и родилась я, но… – Эпигамии не было между родителями и брак был недействительным,- докончил Неарх,- вот почему у тебя столь древнее имя. – И я не стала «быков приносящей» невестой, а попала в школу гетер храма Афродиты Коринфской. – И сделалась славой Афин! – вскричал Птолемей, выпивая свою чашу. – А Эгесихора? – спросил Неарх. – Я старше Таис. Исторйя моей жизни прошла следом змеи – не для каждого любопытного,- презрительно сказала спартанка. – Теперь я знаю, почему ты какая-то особенная,- сказал Птолемей,- по образу настоящая дочь Крита! Неарх коротко и недобро засмеялся. – Что ты знаешь о Крите, македонец. Крит – гнездовье пиратов, пришельцев со всех концов Эллады, Ионии, Сицилии и Финикии. Сброд разрушил и вытоптал страну, уничтожил древнюю славу детей Миноса. – Говоря о Крите, я имел в сердце именно великолепный народ – морских владык, давно ушедший в царство теней. – И ты прав, Неарх, сказав, что перед нами тессалийская еда,- вмешался Александр,- если верно то, что критяне – родичи тессалийцев, а те – пеласгов, как писал Геродот. – Но критяне – повелители моря, а тессалийцы – конный народ,- возразил Неарх. – Но не кочевой, они – кормящие коней земледельцы,- вдруг сказала Таис,- поэты издавна воспевали «холмную Фтию Эллады, славную жён красотою»… – И гремящими от конского бега равнинами,- добавил Александр. – Потомки повелителей моря, по-моему, – спартанцы.- Неарх бросил взгляд на Эгесихору. – Только по законам, Неарх. Взгляни на золотые волосы Эгесихоры – где тут Крит? – Что касается моря, то я видел критянку, купавшуюся в бурю, когда ни одна другая женщина не посмела бы,- сказал Птолемей. – А кто видел Таис верхом на лошади, тот видел амазонку,- сказала Эгесихора. – Поэт Алкман, спартанец, сравнивал лаконских девушек с энтийскими лошадьми,- рассмеялся Гефестион, уже вливший в себя немало вкусного чёрно-синего вина. – Тот, кто воспевает их красоту, когда они идут с танцами и пением приносить жертву богине, нагие, с распущенными волосами, подобными густым гривам золотисто-рыжих пафлагонских кобыл,- ответила Эгесихора. – Вы обе много знаете! – воскликнул Александр. – Их профессия – они продают не только Эрос, но и знания, воспитанность, искусство и красоту чувств,- сказал с видом знатока Гефестион.- Знаете ли вы,- поддразнил он,- что такое гетера высшего круга в самом высоком городе искусств и поэзии во всей ойкумене? Образованнейшая из образованных, искуснейшая танцовщица, чтица, вдохновительница художников и поэтов, с неотразимым обаянием женственной прелести… вот что такое Эгесихора! – А Таис? – прервал Птолемей. – В семнадцать лет она – знаменитость. В Афинах это выше многих великих титулов полководцев, владык и философов окрестных стран. И нельзя стать ею, если не одарят боги вещим сердцем, кому с детства открыты чувства и сущность людей, тонкие ощущения и знание истинной красоты гораздо более глубокое, чем у большинства людей… – Ты говоришь о ней как о богине,- сказал Неарх, недовольный тем, что Гефестион расценил спартанку ниже Таис,- смотри, она сама себя не чувствует такой… – Это и есть верный признак душевной высоты,- вдруг сказал Александр и задумался: «Длинные гривы…» – Слова спартанки пробудили тоску о чёрном белолобом Букефале.- Здесь афиняне режут гривы своим лошадям, чтобы она торчала щеткой, как на шлеме. – Для того, чтобы лошади не соперничали с афинянками, среди которых мало густоволосых,- пошутила Эгесихора. – Тебе хорошо говорить,- вдруг вмешалась молчавшая до сих пор Наннион,- когда волосы спартанок вошли в поговорку, также как их свобода. – Если сорок поколений твоих предков ходили бы голобёдрыми в полотняных пеплосах и хитонах круглый год, тогда и у тебя были бы волосы не хуже. – Почему вас зовут файномерис – показывающими бёдра? – удивился Птолемей. – Покажи им, как должна быть одета спартанка по законам своей страны,- сказала Таис,- твой старый пеплос висит у меня в опистоцелле с той поры, когда мы разыгрывали сцену из Кадмийских преданий. Эгесихора молча удалилась внутрь дома. Неарх следил за ней, пока она не скрылась за занавесью, и отстранился от тяжёлой руки Птолемея, легшей ему на плечи. – «Много странных даров посылает судьба»,- пропел насмешник Гефестион, подмигивая Птолемею. Он обнял застенчивую Наннион, шепча ей что-то. Гетера зарделась, послушно подставив губы для поцелуя. Птолемей сделал попытку обнять Таис, подсев к ней, едва Александр отошел от неё к столу. – Подожди, увидишь свою богиню,- отстранила его она. Птолемей повиновался, удивляясь, как эта юная девушка умеет одновременно очаровывать и повелевать. Читать далее... *** *** *** *** *** *** «Таис Афинская» — исторический роман Ивана Антоновича Ефремова, написанный в 1972 году. В книге повествуется о судьбе известной афинской гетеры Таис, пользовавшейся благосклонностью Александра Великого.
Роман основывается на реальных исторических событиях с 337 по 308 гг. до нашей эры и дополняет их вымышленными событиями и персонажами.
Исторический контекстСм. также: Сражения Александра Македонского Действие романа начинается в 337 г. до н. э., вскоре после сражении при Херонее, в котором македонский царь и отец Александра Филипп II, ранее завоеванием и подкупом присоединивший к своей империи ряд соседних государств, разгромил греческие армии Афин и Фив. Это дало ему возможность основать т. н. «Коринфский союз», предоставив ему командование над армиями всех греческих полисов для планируемой войны против империи Ахеменидов. Держава Ахеменидов была основана в середине VI в. до н. э. персидским царем Киром Великим, завоевавшим три из четырёх крупнейших государств региона... Источник: https://dvc.academic.ru/dic.nsf/ruwiki/201679 *** *** *** *** ПОДЕЛИТЬСЯ --- ***
Древние числа дарят слова С Пушкиным, на берегу
*** *** --- 009 На Я.Ру с... 10 августа 2009 года Страницы на Яндекс Фотках от Сергея 001 --- *** *** *** *** --- АудиокнигиНовость 2Семашхо*** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** | |
|
| |
| Всего комментариев: 0 | |