13:06 Таис Афинская 018 | |
*** *** *** Таис Афинская На опушке рощи громадных сосен двойные стены с кубическими башнями очерчивали квадрат обширного двора с рядами низких раскидистых деревьев неизвестной Таис породы. К изумлению гетеры, между деревьями ходили и лежали огромные пятнистые быки, лошади и львы, а на стенах восседали чёрные орлы. Стража в позолоченной броне с копьями длиной в десять локтей пропустила только Таис и За-Ашт, оставив в междустенье всю охрану гетеры. Прядая ушами, кони чуяли присутствие хищников, в то время как их собратья во дворе храма не обращали на львов никакого внимания. Даже сюда достигал аромат аравийских благовоний, струившихся из раскрытых дверей храма, стоявшего на платформе неотесанных камней. Таис поспешила дойти до лестницы, но странная компания зверей не удостоила женщин и провожатых даже взглядами. Столбы чёрного гранита по сотне локтей вышины, по преданию воздвигнутые якобы Дионисом, охраняли вход в южную часть двора с широко раскинувшимися крыльями храма из крупных зеленых кирпичей. На крышах боковых пристроек росли сливы и персидские яблоки. С платформы белокаменная лестница вела к главному входу над широким кубическим выступом, облицованным блестевшей на солнце глазурованной темно-красной керамикой. Вход разделялся двумя колоннами на три проема в широкой раме из массивных глыб чёрного камня, по сторонам которой по семь квадратных колонн поддерживали плоскую крышу с садом и прогулочной площадкой. Центр крыши увенчивала прямоугольная надстройка без окон и дверей. Кто-то из могущественных покровителей Таис предупредил о её приезде. Едва гетера ступила на площадку у входа, как перед ней очутилась целая толпа женщин. В центре группы стояли мужчина и женщина в тяжёлых, расшитых одеяниях одинакового покроя, но разного цвета – белого у мужчины, чёрного у женщины. Таис передала ящичек от Александра и удостоилась низкого поклона. Жрица в чёрном пеплосе взяла её под руку и повела в глубь храма. За дверями, обитыми зеркально полированным электроном, находилось святилище с потолком из листового золота. На прямоугольной глыбе белого камня восседала небольшая, в два с небольшим локтя вышины, статуя Великой Матери – Астарты, или Реи. Очень древнее изображение (по преданию, ему было несколько тысяч лет), нагой женщины из терракоты, покрытой светло-коричневой глазурью цвета очень загорелой кожи. Женщина сидела на подогнутых под себя ногах, слегка повернув туловище направо, и, подбоченившись, упиралась ладонями в свой выпуклый живот. Необъятные бёдра, куда шире массивных плеч, служили пьедесталом могучему телу с тяжёлыми руками, большими и правильными полусферическими грудями. Шея прямая и высокая, почти равная по окружности узкой удлиненной голове с едва намеченным лицом придавала статуе гордую напряженность – Энтазис. Сетчатые цепочки из золота, унизанное фиолетовыми гиацинтами и изумрудами, спускались с плеч статуи, а на её лбу горел живым огнем какой-то невиданный камень. Позднее Таис узнала, что камень ночью светится ярко, озаряя святилище. На шаг позади в тени ниши на такой же глыбе стояло изваяние бога-мужчины с грубо нарезанной лопатообразной бородой. Бронзовые колеса с широкими ободьями подпирали оба пьедестала. В большие лунные празднества эти тяжкие колесницы как-то спускались во двор храма. Дальше Рею-Астарту везли львы, а бога-мужчину, имя которого Таис не разобрала,- священные быки. Главная жрица, не хотевшая или не умевшая говорить на койне[15], молча расстегнула застежки хитона Таис, спустив его до пояса. Из темной глубины святилища быстро и бесшумно вышли две группы жриц, молодых, с сосредоточенными, хмурыми, почти грозными лицами, удивительно подобранные по росту и цвету волос. Они выстроились по правую и левую стороны статуи Кибелы-Реи, и Таис смогла их рассмотреть вблизи. Те, что стояли направо, все имели темно-рыжие «финикийские» волосы и вместо всякой одежды были обтянуты от шеи до колен сеткой, вроде рыболовной, из толстых нитей красного цвета, сплетенной точно по фигуре. Чёрная цепь с квадратными звеньями-пряжками стягивала вместо пояса этот необыкновенный наряд. У основания шеи сетка прикреплялась к чёрному же широкому ремню с металлическим набором. Чёрные браслеты закрепляли сеть выше колен и на запястьях. Волосы, подрезанные как у рабынь, отброшенные назад и скрученные тугим узлом, у всех на подбор вьющиеся и густые, обрамляли низкие широкие лбы, подчеркивая недоброе пламя темных глаз. Жрицы принадлежали к разным народностям, но походили одна на другую не только цветом волос, но и строгий правильностью лиц, совершенством сильных тел, одинаковым ростом не выше средней эллинки… Слева стояли женщины с темно-бронзовой кожей, черноволосые, в чёрных более толстых сетках, с поясами, браслетами и ошейными перевязями из красной бронзы. Диким пламенем горели их блестящие, упорные глаза. В тяжёлых узлах их длинных волос торчали золотые рукоятки кинжалов. Жрицы с любопытством разглядывали меднотелую знаменитую гетеру. Таис было улыбнулась им, но даже тени ответной усмешки не промелькнуло в сумрачных взорах служительниц Астарты-Реи-Кибелы. Красные жрицы стояли, держа кисти рук на уровне плеч, с ладонями, направленными вперёд. Чёрные – уперев прижатые к телу руки ладонями в крутые бёдра и отставив в стороны пальцы. Самая правая красная осторожно подала верховной жрице маленький золотой сосуд. Та обмакнула в него мизинец и помазала Таис над бровями красным маслом с запахом жгучим и свежим. Голова афинянки слегка закружилась. Она смутно припомнила где-то слышанный рассказ о красном масле Ашторет, одна драхма которого стоила баснословных денег. Чёрная жрица слева подала чашку из халцедона. Только сейчас Таис заметила, что у всех, чёрных и красных, ногти были покрыты заостренными пластинками электрона, сверкавшими маленькими зеркальцами. Верховная жрица вынула из чашки немного темной мази, крестообразно прочертила ею Таис между грудей, под ними, и обвела соски. На коже выступила синеватая окраска. Таис встревожилась, не останутся ли пятна. По-прежнему молча жрица расстегнула ожерелье с золотыми звёздами, рассмотрела их и впервые улыбнулась. Она сняла с себя необычайной красоты ожерелье из ярко-голубых как небо бериллов, заделанных в светлое золото. Таис сделала протестующий жест, жрица не обратила на него внимания, обвивая шею афинянки бериллами. Она обхватила руками тонкий стан гетеры, ещё раз улыбнулась и застегнула звёздное ожерелье на её талии. Ещё один взмах тонких пальцев – и синяя стрела обозначилась вдоль живота Таис. Жрица отступила, хлопнула в ладоши. Тотчас ей поднесли кратер с каким-то напитком. Она пригубила, велела отпить Таис, и чаша обошла всех красных и чёрных жриц, которых Таис насчитала восемнадцать, по девять с каждой стороны. Они молчаливо рассматривали гостью. Таис стало не по себе от пристальных и очень серьёзных глаз, со всех сторон устремленных на неё без осуждения или одобрения, симпатии или вражды. – Случилось знаменательное,- внезапно заговорила по-эллински главная жрица с четким эолийским произношением,- наша гостья носит древний знак женской тайны и силы, букву «мю»,- она показала на звёздное ожерелье, перекочевавшее на талию гетеры.- Поэтому я посвящаю её в высший разряд. Отведите её в жилье, приготовленное заранее. – С этими словами жрица поцеловала Таис горячими и сухими, как в лихорадке, губами и повторила сказанное на языке, афинянке неизвестном. Две стоявшие с внешних сторон шеренги, чёрная и красная, подошли к гетере, почтительно поклонясь, застегнули хитон и осторожно взяли её под руки. Рассмеявшись, Таис освободилась и пошла между двумя женщинами, не забыв поклониться статуе Реи. Очень длинный коридор в толще стен полого спускался вниз. Он напомнил гетере египетские храмы. На миг тоска по минувшему, ещё столь живому в памяти, резанула её по сердцу. В конце коридора масляный светильник тускло озарял массивную медную решетку, перекрывавшую проход. Чёрная жрица издала шипящий свист. Звякнула цепь, у решетки появилась женщина, очень похожая на чёрную жрицу, но без сетки, пояса и браслетов, с растрепанными охапкой волосами. Она распахнула решетку, прикрывая лицо, и отскочила к стене. Таис увидела, что женщина прикована к стене легкой цепью. – Разве это рабыня? – спросила гетера, забыв, что её спутницы могут не знать языка эллинов.- Она похожа на…- Таис показала на чёрную жрицу. Легкая усмешка впервые мелькнула у чёрной, но ответила красная, с трудом подбирая слова койне. – Она – жрица, наказана, пожалела, не убила! Дальнейших разъяснений жрица не захотела сделать. Тяжёлая дубовая дверь преградила выход из коридора. Красная жрица трижды постучала, и дверь открылась, ослепив гетеру дневным светом. Её отворила За-Ашт, обнаженная и с распущенными волосами. – Что, здесь тебе велели так ходить? – насмешливо спросила Таис, оглядывая финикиянку. – Прости, госпожа, я не успела одеться. Они привели меня сюда через нижний храм и сняли одежду… – Зачем? – Стали меня рассматривать как на рынке. Как бы в подтверждение её слов красная жрица подошла к финикиянке, прощупала её плечи и руки. Таис негодующе оттолкнула бесцеремонную женщину, красноречивым жестом приказывая убираться. Финикиянка захлопнула дверь и задвинула тяжёлый засов. Все вещи гетеры уже лежали на коврах во второй комнате, выходившей на открытую террасу. Лестница спускалась к дороге под высокими соснами. Отведенное Таис жилье находилось с внешней стороны храмовых стен, а проход с решеткой, очевидно, пронизывал их толщу. Таис глубоко вдохнула сухой, насыщенный запахами сосновой смолы и полыни воздух. Она чувствовала себя заболевшей – такого с ней ещё не бывало. Непрерывно кружилась голова, горели грудь и живот, намазанные синим снадобьем. Во рту остался терпкий вкус храмового напитка. Озноб пробегал по спине. Таис вернулась в комнаты, не в силах осматриваться и разбираться. Смутно, будто в дремоте, она заметила странный блеск глаз За-Ашт, хотела спросить, давали ли ей что-нибудь в храме, но, объятая внезапной истомой, повалилась на ложе, среди подушек и покрывал с чужим запахом. Таис заснула мгновенно, вскакивала в тревоге, падала, объятая снова дремой. Череда видений и ощущений неиспытанной силы, более ярких, чем сама жизнь, была мучительна. Колдовская мазь или напиток или то и другое вместе вызвали в гетере любовное стремление неодолимой мощи. Таис с испугом ощутила собственное тело как нечто отдельное, наполненное дикими желаниями, сковавшими разум и волю, сосредоточившими все силы и чувства тела в едином фокусе женской его природы. Глубочайшая жаркая тьма без проблеска света и прохлады окутала Таис. Она металась, стонала и вертелась в чудовищных сновидениях, каких прежде не могла представить даже в самой горячей грезе. Ужас перед раскрывшейся в ней самой бездной заставлял её несколько раз просыпаться. Таис не знала противоядия данной ей жрицей отравы. Дурман одолевал ее, пламя бушевало в горящем от мази теле. Таис опускалась всё ниже в своих желаниях, воплощаясь в первобытных мифических героинь – Леду, Филаррениппу, Пасифаю. Гетера изнемогла под бременем темных сил Антэроса. Если бы не духовная закалка, приобретенная у орфиков, она бросилась бы в храм Реи молить богиню об освобождении. В очередное пробуждение она, шатаясь и дрожа, добралась до ларца с лекарственными снадобьями и кое-как растолкла в вине кусочки сухого сока маковых головок. Осушив целую чашку, Таис вскоре забылась в глухой пелене сна без памяти и видений… Ветер, чистый и холодный, на рассвете прилетел из восточных равнин, ворвался в раскрытую дверь и оконные проемы и заставил проснуться окоченевшую афинянку. Таис едва сдержала стон, чувствуя боль во всех мышцах, будто после непрерывной скачки в двадцать парасангов. Искусанные губы распухли, до грудей нельзя было дотронуться. Таис нашла За-Ашт в соседней комнате, на ковре из плетеного тростника, разметавшейся словно в лихорадке. Разбуженная, она никак не могла прийти в себя, поглядывая на госпожу не то с испугом, не то с яростью. Холодная злость нарастала и в самой Таис, мысленно посылавшей к воронам столь интересовавшие её прежде храмовые обычаи и коварных жриц Астарты, нарочито давших ей сильного зелья, чтобы поклонница Афродиты испытала силу Великой Матери. Она напоила финикиянку, растерла ей виски освежающим маслом. Наконец За-Ашт, едва передвигаясь, достала теплой воды, выкупала и растерла Таис и сама очнулась окончательно. Из храма принесли еду – по счастью, очень простую: мед, молоко, лепешки, сухой виноград, куда нельзя было подмешать ещё какой-нибудь отравы. Поев, Таис окрепла, спустилась к роще и пошла проведать свою охрану, поселенную вне пределов храма. Она ускоряла шаг, ощущая возрождение сил, и наконец, радуясь всем телом, пустилась бежать. За поворотом дороги гетера едва не попала под копыта лошадей. Пять всадников мчались навстречу, ведя в поводу двух покрытых персидскими потниками лошадей. Одна из них взвилась на дыбы с пронзительным ржанием. Таис узнала Салмаах лишь после того, как кобыла позвала хозяйку, и удивилась своей рассеянности, приписав её действию отравы. Бежавший рядом с Салмаах Боанергос тихо приветствовал Таис, как будто стесняясь проявления чувств. Салмаах, заложив уши, попыталась его лягнуть, мешая ему подбежать к хозяйке. Иноходец учтиво пропустил кобылу вперёд и вдруг укусил её за круп. Салмаах рванулась вперёд и проскочила мимо, а Боанергос остановился прямо перед афинянкой. Без долгого раздумья Таис взвилась ему на спину, выдернула повод у коновода. Боанергос тронулся с места с такой быстротой, что сразу оставил позади всю компанию. Таис промчалась около схена, углубившись в рощу, и остановила рыжего, крепко сжав его коленями, оглаживая широкую шею. Начальник охраны – лохагос (сотник), догнав ее, сурово заметил, что здесь, в неизвестной стране, нельзя ни ходить, ни ездить одной. На веселую шутку гетеры македонский ветеран печально ответил, что хвалит её смелость. Однако ему придется вскоре расстаться с жизнью, так и не оправившись как следует от ран и не побывав в новой славной битве. – Почему? – воскликнула Таис. – Потому что тебя украдут или убьют. Тогда мне останется лишь попросить товарищей заколоть меня – от позора, что я не сумел оберечь тебя, и чтобы избежать казни, которую придумает Птолемей… да что он, сам божественный наш Александр! Искренность старого воина пристыдила гетеру. Она поклялась стиксовой водой, что будет послушна. Она не собирается удаляться от храма даже на лошади. «В таком случае, достаточно одного воина,- решил начальник,- он сумеет прикрыть отступление, пока Таис поскачет за подмогой». Тут же юный гестиот Ликофон, красивый как Ганимед, пересел со своего коня на Салмаах, покорившуюся наезднику, и помчался к дому македонцев за оружием. Четверо товарищей дождались его возвращения и с пожеланием здоровья прекрасной подопечной поскакали на соединение с семью другими македонцами, проезжавшими коней к югу от храма. Таис знала провожатого по совместному пути в Гиераполь и не раз замечала его восторженные взгляды. Улыбнувшись ему, она направила иноходца на восток, где сосны мельчали, редея, и начинались холмы песка с шапками тамарисков. В нескольких стадиях впереди волны песчаных бугров окружали крупную рощицу незнакомых, сходных с тополями, деревьев. Таис вдруг захотела заглянуть в уединенную заросль, казалось скрывавшую нечто запретное. Лошади добросовестно трудились, увязая в песке, пока не приблизились к особенно большому холму. Едва всадники достигли его верхушки, как у обоих вырвался возглас изумления. Синим серпом прилегая к подножию холма, блестело маленькое озеро чистейшей воды. Там, где озеро углублялось и тень высоких деревьев стелилась по водной глади, густой бирюзовый цвет очаровывал, привлекая как гигантская драгоценность. Ветер с востока не залетал сюда, и тростники, зеленым полукругом обнимавшие синюю воду, чуть покачивали тонкими вершинками. Пришельцы не заметили признаков человека, Таис загорелась желанием искупаться в этом прекрасном месте. Растительность указывала на пресную воду. У северовосточной оконечности озера – «рога серпа» – кипели выходившие там ключи. – Поезжай вниз, только недалеко,- сказала Таис Ликофону,- покормить лошадей, а я искупаюсь и приду к тебе. Молодой тессалиец отрицательно покачал головой: – Там растет иппофонт – трава-конеубийца. Надо будет предупредить товарищей, чтобы не гоняли туда лошадей. За буграми на пологой равнине колыхалась бледно-зеленая тонкостеблистая трава, прорезаясь полосами между кустиками полыни и высокими пучками чия. Заросль тянулась до опушки удаленного соснового леса, по краю покрытых дубняком предгорий. – Тогда держи коней, не давай спускаться к озеру. Мы не знаем, какая там вода… – А для тебя, госпожа Таис… Афинянка успокоительно подняла руку. – Я попробую, прежде чем нырять. Ты лучше привяжи лошадей к дереву.- И Таис с веселой песней скользнула по крутому песчаному склону, едва остановившись у края воды, сбросила сандалии, попробовала ногой, потом плеснула себе в лицо. Чистая, холодноватая, ключевая вода. Давно уже Таис не видела её так много после мутных рек Нила и Евфрата. Как истая эллинка, она очень ценила хорошую воду. С радостным визгом гетера кинулась в стеклянистую бирюзовую глубь, переплыла узкое озерко, выскочила на отмель белого песка, снова стала плескаться, наконец устремилась к северному «рогу». Здесь восходящее течение подземных ключей подбросило ее, затем, будто переваливая в мягких огромных лапах, потащило вниз. Таис не испугалась, а всплыла, откинувшись на спину и широко взмахивая руками. Ключи оказались нехолодными. Таис поиграла на бурлящих водяных куполах, потом, утомившись, вернулась на глубину и снова легла на спину. Так она плавала, ныряла и плескалась, смывая все кошмары Антэроса, пока нетерпеливое ржание иноходца не напомнило ей о времени. Освеженная и счастливая, Таис взобралась на холм, где под деревом приютились кони и её провожатый. По румянцу щек и легкому смущению Таис поняла, что молодой воин любовался ею. – Так наслаждалась водою, как лучшим вином, госпожа,- сказал Ликофон.- И мне захотелось тоже… – Иди и убедишься, насколько это лучше вина. Я побуду у лошадей.- Гетера потрепала по шее Боанергоса, в то же время поглаживая морду ревниво косившейся Салмаах. Тессалиец расстался с оружием и военным поясом только на самом берегу. Таис одобрительно осмотрела его отлично сложенную мускулистую фигуру, гармонировавшую с красотой лица. – Ты не женат? – спросила она Ликофона, когда воин, накупавшись, взобрался на вершину холма. – Нет еще! У нас не женятся раньше двадцати пяти лет. До войны я не мог, а теперь не знаю, когда попаду домой. Может быть, совсем не попаду… – Все в руках богов, но мне думается, они должны быть милостивы к тебе. От тебя пойдут хорошие дети! Воин покраснел как мальчик. – Но я не хочу накликать беду…- спохватилась афинянка.- Бывают завистливы боги… Поедем? Салмаах и Боанергос понеслись во весь опор, как только выбрались из песков. Чтобы хорошенько размять лошадей, Таис повернула по дороге на север и, проехав около парасанга, поднялась на перевал в поперечную долину притока Евфрата. Корявые раскидистые дубы окружили замшелый портик с четырьмя колоннами, приютивший статую Иштар Кутитум из гладко полированного серого камня. Зелено-золотистые хризолитовые глаза блестели в тени. Слегка скуластое скифское лицо, обрамленное опускающимися на плечи подстриженными волосами, хранило презрительное выражение. В глубине портика, за статуей, узкий проход вел в маленькую келью, хорошо освещенную широкими проема ми под крышей. В нише восточной стены, над почерневшим деревянным алтарем, была вделана плитка обожженной глины с очень выпуклыми скульптурными изображениями. Обнаженная богиня стояла, тесно сомкнув оканчивавшиеся когтистыми совиными лапами ноги и подняв на уровень лица руки с обращенными вперёд ладонями. В левой руке отчетливо изваян был узел веревки. За спиной изображения совиные крылья спускались до половины бедер, следы оперения виднелись над щиколотками. Богиня стояла на спине льва, позади которого возлежал ещё один, головой в другую сторону, а по сторонам нижние углы плитки занимали огромные совы, значительно больше львов. По нижнему краю чешуйчатые выступы символически означали горный кряж. Всё изваяние было раскрашено в яркие цвета: красный – для тела богини, чёрный – для львиных грив. В оперении её крыльев и сов чередовались чёрные и красные перья. В энтазисе выпрямленного струной тела богини, её грозных спутниках, ужасных лапах и крыльях для Таис промелькнуло что-то пугающее, сразу же исчезнувшее в восхищении телесной красотой ее. Стройные сильные ноги, очень высокие полусферические груди, подобные которым Таис видела лишь на критских или позднеэллинских изваяниях. Узкий стан и крутые бёдра – всё было слито в гармонический образ, полный чувственной силы. Богиня была обольстительней Ашторет-Иштар, агрессивной в женской власти над зверями и людьми, грознее Реи- Кибелы, таинственнее Артемис и Афродиты. Таис низко поклонилась древнему изваянию, пообещала принести ей цветов и ретировалась быстрее, чем следовало бы. Позднее, когда афинянка расспросила главную жрицу о странной крылатой богине, она узнала, что при храмах Матери Богов во времена древних царей Месопотамии, около полутора тысяч лет тому назад, существовали отдельные святилища Иштар-Кутитум, которой поклонялись вместе с царицей ночей, богиней Лилит, которая всего лишь одно из обличий Великой Матери: Лилит – богиня служения мужской любви, и веревка в её руке – символ этой обязанности. Таис вспомнила рассказ Геродота о вавилонских обычаях служения Великой Богине, когда лучшие женщины города отправлялись в храмы Ашторет, чтобы там отдаваться чужеземцам. В знак своего служения они обвязывали толстую веревку вокруг головы. Наверное, Иштар-Кутитум дала начало сирийской и финикийской богине Коттито, почитавшейся владычицей безумной страсти. Но при первой встрече Лилит не показалась ей благожелательной. Стараясь отогнать вещее чувство недоброго, Таис погнала иноходца бешеной рысью вниз в сосновую рощу. Наслаждаясь быстротой, теплым ветром и свежестью выкупанного тела, Таис подъехала к храму Великой Матери, отдала поводья Ликофону и поблагодарила воина. С того момента, как они выбрались из озера Прибывающей Луны, как прозвала его Таис, тессалиец хранил молчание, словно под заклятием. Финикиянка полностью очнулась от одурения. Она сказала, что явилась посланница верховной жрицы и оставила бронзовый диск. Как только госпожа отдохнет, то пусть ударит в него. Посланная придет снова и поведет в храм. Гетера поморщилась. Ей вовсе не хотелось идти в обиталище могучей богини. Она предчувствовала новые испытания. Прекрасная, ясная и шаловливая радость богов и людей, Афродита отличалась от грозной, необоримой Матери Богов, не противостоя ей, но и не соглашаясь. Одна была глубью плодоносящей Земли, а другая – как полёт ветра на облаках… Таис обедала по обыкновению вместе с рабыней. Финикиянка, любившая поесть, почти не притронулась к пище. Молчаливая, с опущенными глазами, она уложила гетеру и принялась массировать ей утомленные скачкой ноги. Таис исподтишка присматривалась к рабыне и наконец спросила:. – Что с тобой, За-Ашт? Со вчерашнего вечера ты сама не своя. Или много выпила отравы? Финикиянка вдруг бросилась на пол и, крепко сжимая колени хозяйки, страстно прошептала: – Отпусти меня в храм, госпожа. Они говорят, что после года испытаний я сделаюсь жрицей – служить Ашторет-Кибеле, как они. Удивленная Таис села. – Называли ли жрицы испытания? Может быть, они таковы, что ты не захочешь даже думать о храме? Наверное, тебя заставят служить Кибеле с низшей ступени, отдаваться каждому пришельцу… – Мне всё равно! Я ничего не боюсь! Только бы остаться здесь и служить той, власть которой я испытала вчера и чьей силе покорилась! Афинянка пристально рассматривала свою рабыню, прежде язвительную, злую и скептическую, а теперь вспыхнувшую пламенем и верой, как в четырнадцать лет. Может быть, мойра – судьба – финикиянки привела её для служения в храме? Если она нашла здесь себя, это всё равно что встреча с любовью. В таких случаях Таис никогда не препятствовала, теряя красивых рабынь и вновь находя их, с радостью готовых служить гетере, молва об открытой душе которой разошлась шире, чем она думала. Таис заколебалась. Она всегда была осторожной при решении судьбы своих людей. Кроме того, сейчас За-Ашт у неё одна. Можно ли будет здесь, в уединенном храмовом городке, найти замену За-Ашт? И Таис покачала головой, не отказывая и не соглашаясь. – Подожди. Сначала я узнаю, как поступят с тобой, потом поищу, кем заменить тебя. – Ты не отказываешь, о, благодарю тебя, госпожа! – финикиянка вскочила, возбужденная. – Не спеши радоваться! Ещё ничего не решено,- предостерегла Таис, но не охладила финикиянку, которая принялась растирать её с удвоенной энергией. – Скажи, За-Ашт,- задумчиво спросила, переворачиваясь на спину, Таис,- неужели не видишь ты иного пути в жизни, кроме служения Матери Богов? Ты умна и хороша собой, а что судьба сделала тебя рабыней, это может измениться… в храме же рабство худшее, ибо безгранична власть Кибелы. – Ты не знаешь, госпожа, как ревнивы финикийцы, сирийцы и другие здешние народы! Мы – женщины, не любим красоты в других женщинах, а Великая Мать уравнивает всех в своей руке. – Мне кажется, и ей служат по-разному? – возразила Таис.- Правильно ли я поняла? Ты совсем не любишь меня? – Да, госпожа! Ты слишком прекрасна. Я давно ищу и не могу найти в тебе порока. Ты столь же гибкая, как наши тринадцатилетние девочки-танцовщицы, сильна, как кобылица, груди твои тверды, как на заре юности у нубиек… – Перечисление достойное любовника,- рассмеялась гетера,- но что же обижает тебя? – Ты лучше всех вокруг и меня тоже! – И из-за этого ты готова на рабство в храме? – Да, да! Таис пожала плечами, так и не поняв свою рабыню. После долгого молчания За-Ашт сказала: – Как красивы голубые камни на твоей медной коже, госпожа. И твои серые глаза становятся ещё глубже. Тот, кто подарил тебе ожерелье, понимает красоту вещей. – Это главная жрица Кибелы-Реи, Ашторет, или Иштар, многоименной Матери Богов. – А прежнее ожерелье ты теперь будешь носить пояском? – Да, как Ипполита, царица амазонок! – Таис критически осмотрела золотой поясок и решила снять все звёзды, кроме одной. Давно ушли в прошлое первые победы и успехи, ничего не значила для неё и подаренная Птолемеем звезда. Только последняя с буквой «мю»… жрица сказала: М – женский символ с незапамятных времен… – Поищешь мастера снять звёздочки, кроме одной,- вслух сказала гетера. – Позволь мне. Я ведь дочь ювелира и кое-что умею… Финикиянка сняла поясок и, отойдя в угол комнаты, извлекла из своих вещей маленькие щипчики, поколдовала с ними и с торжеством надела на Таис цепочку с одной звездой. – Теперь равновесие в центре,- поправила она бывшее ожерелье и подала Таис остальные звёзды. – Положи в шкатулку. Ты, оказывается, мастерица, разве я могу расстаться с тобой? Финикиянка было огорчилась, поняла, что Таис дразнит ее, и побежала за шкатулкой. – Хочешь, завтра я возьму тебя с собой? – сказала гетера, лениво устраиваясь в подушках.- Поблизости есть озерко синей воды, подобное серпу Луны. Я купалась там сегодня и давно не получала такого удовольствия. – Что ты сделала, госпожа? – лицо За-Ашт исказилось от страха. Таис недовольно приподнялась на локте. – Ты кричишь, как на сирийском базаре! Что случилось? – Мне сказали, что на востоке от храма есть священное озеро Иштар в форме лунного серпа. Там уединенно от всех совершается омовение Ашторет в дни празднества… Артемис, кажется, так зовут её эллины. Всякого, кто посмотрит священное действо, жрецы с длинными копьями убивают на месте. – Там нет живой вороны. Не бойся! – Я боюсь за тебя, госпожа. Ашторет мстительна, а её служители не меньше. Таис призадумалась. – Пожалуй, ты сказала истинно. Следует молчать о моем поступке. И я не возьму тебя с собой, хоть и поеду купаться снова. – О госпожа…- начала За-Ашт – и метнулась к двери на террасу, откуда послышалось бряцание оружия. Таис потянула на себя серебристое покрывало. Немного спустя в комнату вошел Ликофон. – Прости, госпожа, что потревожил тебя без времени,- поклонился он. – Что-нибудь случилось? Боанергос или Салмаах? – Нет, лошади живы и здоровы. Примчался посланец из войска и привез тебе письмо стратега Птолемея. Вот,- воин протянул зашнурованный пакет из тонкой кожи, с привязанным к нему дельторионом – писчей дощечкой, на которой было обозначено имя Таис и приказание доставить без промедления. Таис положила пакет на подушку, приказала воину сесть и выпить вина. Финикиянка, давно очарованная красотой Ликофона, мигом разбавила и подала розовое вино, вся извиваясь и бросая на тессалийца короткие и острые взгляды. Молодой воин приосанился, выпил чашу, и тотчас же За-Ашт налила вторую. Ликофон махнул рукой, отказываясь, и сбросил лежавший на краю стола бронзовый диск. Ударившись о плиты пола, бронза зазвенела громко и протяжно. Очень скоро в дверь из храмового прохода раздался стук. По знаку Таис, финикиянка отодвинула засов. В комнате появилась жрица в чёрной сетке. Поднеся руку ко лбу, она выпрямилась и бесстрастно окинула взглядом присутствующих. – Ах! Что ты наделал! – сказала Таис воину.- Теперь я должна идти! Ликофон не заметил укора, медленно поднимаясь с сиденья. Как пораженный дубиной, он смотрел не отрываясь на чёрную жрицу, как будто сама Афродита явилась ему в пене моря и блеске звёзд. Даже афинянку встревожило ощущение чуждой силы, нечто не совсем человеческое, исходившее от диковинной женщины, будто она была ореадой – горной нимфой или мифическим оборотнем, титанидой. Жрица не осталась равнодушной к восхищению тессалийца, слегка склонила голову – и будто темные молнии вылетели из её огромных глаз, добивая жертву. Юноша покраснел, вся кровь бросилась ему в голову. Он опустил взгляд, задержавшись на сильных ногах с удивительно правильными ступнями. Жрица, сверкая острыми зеркально-металлическими ногтями, откинула чёрную прядь, открывая, как перед боем, своё хмурое и прекрасное лицо. Таис, обычно далекая от ревности, не могла перенести, чтобы одного из её воинов, при ней, сгибали как тонкую веточку. – За-Ашт, ты предложишь Ликофону ещё вина? Может быть, он захочет поесть? Пойдем,- небрежно кивнула она чёрной жрице, которая улыбнулась бегло и снисходительно, послав молодому воину ещё один долгий, всеобещающий взгляд. Таис хотела пройти вперёд, но жрица, так и не сказав ни слова, скользнула в проход и быстро пошла, не оглядываясь. Только у заграждавшей коридор решетки она подождала гетеру, призывая прикованную привратницу, валявшуюся в едва освещенной нише на охапке сухой травы. Провожатая не пошла прямо в святилище, а повернула направо, в боковой ход, ярко освещенный и кончавшийся лестницей наверх. Они вышли на верхний этаж, поднялись ещё по одной лестнице и оказались на веранде. Позади них высилось самое верхнее помещение, без окон, с единственной бронзовой дверью огромной тяжести и прочности. Таис угадала сокровищницу и подумала, как неосторожно хранить драгоценности на высоте. Вдруг приключится пожар… Конические выступы красной плотной терракоты облицовывали стены сокровищницы и верхнего этажа. – Что ты рассматриваешь, дочь моя? – окликнула гетеру главная жрица. Обернувшись, Таис увидела её в кресле слоновой кости, рядом с мужчиной – вероятно, главным жрецом. Афинянка подошла к ней, присела на скамью, тоже отделанную слоновой костью, и поделилась своими опасениями. – Я знаю, что ты умна, служительница Афродиты. Но и те, кто строил это святое место, не были глупцами. Весь храм состоит только из кирпичей, изразцов, плит гранита и мрамора, перекрывающих потолки. Строители сделали так, чтобы даже при намеренном поджоге ничего не могло сгореть, кроме нескольких занавесей и кресел. Заинтересованная Таис ответила, что подобные приемы вечного строительства из одного камня она увидела в Египте. Главная жрица задала ей несколько вопросов и замолчала. Таис с высоты любовалась искусным расположением храма. В Элладе храмы строились на естественном возвышении – вершинах высоких холмов, на краю обрывов, на гребнях склонов. Поднимаясь к храму, человек возвышался сам, готовясь встретить образы богов. Этот храм (как объяснила жрица, построенный по образцам древнейших святилищ Междуречья – равнинной страны) стоял в центре округлой равнины, замкнутой горами с юга, запада и севера и открытой только на восток к Евфрату. С верхней надстройкой и пьедесталом храм вздымался на порядочную высоту. Люди, подходившие и подъезжавшие с равнины, издалека видели святилище. По мере приближения здание громоздилось, наплывая на людей и угнетая их чувством ничтожества перед могучей богиней и её слугами… Таис с особенным наслаждением разглядывала окрестности, может быть впервые ощутив влияние высоты на сознание человека. Отрешенность от всего копившегося внизу, чувство собственной недоступности, возможность охватить взглядом большое пространство – всё было иначе, чем в горах. Там человек, поднявшийся на высоту, был частью окружавшей его природы, а здесь искусственное сооружение надменно выпячивалось посреди лишенной возвышенностей равнины, отрываясь от естественной почвы и наделяя находившихся в нем людей чувством превосходства, чистоты и независимости. Далеко на востоке за пыльной дымкой пролегала долина Евфрата, а на севере темнело ущелье его притока – большой речки, на перевале к которой стоит маленький храм Иштар Персидской, неприветливой к веселой, разгоряченной скачкой Таис… Молчание нарушил главный жрец, сказавший что-то на неизвестном гетере языке. Жрица небрежно потянулась в своем глубоком кресле и спросила, не хочет ли гостья продолжить ознакомление с тайнами Матери Богов. На ответ Таис, что она ночью чувствовала себя отравленной и если «знакомство» пойдет и дальше так, то она не выдержит, жрица усмехнулась сурово и одобрительно, признав, что ей дали слишком сильную мазь, не сообразив, что вряд ли эллинка привыкла к подобным втираниям. В дальнейшем они будут осторожнее. Чтобы повременить с ответом (прямой отказ хозяевам священного места был недопустим), Таис спросила о смысле одеяния высших жриц и их разделения на две группы. – Это но составляет тайны,- сказала главная жрица,- красные жрицы служат днем и олицетворяют дневные силы Кибелы, а чёрные – ночные. В Либии и Элладе их назовут ламиями – спутницами Гекаты. Считается, что снискавший любовь такой жрицы приобщается к силам Кибелы-Реи, по-вашему – Геи. Всю жизнь ему сопутствуют здоровье, удача и славное потомство. Искусство жриц, особенно чёрных, выше всего, что может дать смертная женщина, вдохновлено Великой Матерью и укреплено её могучей силой. – И любой человек может добиться этого? В глазах главной жрицы зажглось пламя, как у дикого зверя. Дрожь пробежала по спине Таис, но она не опустила взгляда. – Любой! – отвечала жрица.- Если он не урод, здоров и достаточно силен. – Как определить, достаточно ли? – Для этого и служит одеяние – сеть. Она очень прочна, и чтобы овладеть жрицей, надо разорвать сеть руками. Только необычайно сильный и яростный человек, в огне неистовых чувств, способен на это. – А если не способен и не разорвет? Главная жрица склонилась к Таис и тихо сказала: Тогда кара Кибелы обрушится на него. Если он захотел красную жрицу дня – она крикнет, и неудачника схватят, оскопят на жертвеннике перед Кибелой и превратят в храмового раба, если останется жив. Чёрная жрица Ламия – никого не зовет. Крепко обняв незадачливого мужа, она даёт ему поцелуй Кибелы, вонзая нож вот здесь,- жрица положила пальцы на ямку за левой ключицей. – Какой смысл вложен Великой Матерью в подобную жестокость? – Только очень сильные, красивые, уверенные в себе герои приходят, чтобы стать возлюбленными Дня и Ночи. Рождаются дети, и девочки становятся высшими жрицами, а мужи – стражей и охранителями святилища. Заметила ли ты, какие они могучие, как велики их копья и тяжелы мечи? – Заметила, что прекрасны и высшие жрицы – все на подбор. Но неужели смысл только в получении потомства для храма? Среди тысяч можно найти и выбрать не худших,- возразила Таис. – Ты, пожалуй, слишком умна для непосвященной,- с легкой насмешкой («Как Иштар»,- подумала Таис) сказала жрица.- Разумеется, истинный смысл не в этом. С веками слабеет порода людей и страстное безумие Кибелы-Ашторет-Атаргатис уже не захватывает их, как в прежние времена. Кибеле угоден пламень чувственной ярости, так же как любовь – Афродите… Таис подумала об Урании. Жрица продолжала: – Служение наших девушек погружает людей в природу, объединяя их со всем живущим, вскормленным Реей-Кибелой. В этом счастье и судьба мужа, иного пути не дано богами. Мужи находят себя и делают то, для чего предназначены. Если же они оказываются непригодными, Великая Мать призывает их обратно к себе, чтобы возродить к жизни лучшими. И мужи идут к ней, не познав горечи старения, в пламенной юности. – Почему ты уверена, что слабеют люди? – в свою очередь скрывая насмешку, спросила Таис, и жрица вдруг рассмеялась. – Посмотри ещё раз на облик Кибелы-Реи в древней статуе и поймешь, что только ненасытное желание может искать такой образ и только необычайная сила и крепость может надеяться быть её парой… Таис вспомнила необычайную мощь в пределах гармонического сложения, излучаемую статуей Реи, и не смогла возразить. – А где живут чёрные и красные? – спросила она, меняя тему. – Они не покидают храма, пока молоды. Нередко они выходят замуж за не маленьких людей, или странствуют, занимая высокие должности в других, менее значительных, храмах Реи. В определенные дни месяца они ходят купаться на священное озеро, и горе тем мужам, какие окажутся нарушителями их покоя. – А если встретится женщина? – Гетера сообразила, р, каком озерке идет речь. – С женщиной нечего делать. Лишь в том случае, если несчастная нарушила чистоту священной воды, её ждет смерть! – А жрицы живут там? – поспешила спросить Таис, показывая на южное крыло храмовой постройки, плоская крыша которой приходилась на уровне пола главного храма. – Ты угадала! Хочешь посетить их? – О нет! А что находится в северном крыле? *** *** *** Про Таис... *** ... О других произведениях литературы *** *** *** *** *** | |
|
| |
| Всего комментариев: 0 | |