00:18 Таис Афинская 025 | |
*** *** ***
Лептинес, ваятель из Эфеса, сказал, что именно этот облик два века назад придавали художники Ионии, хотя бы Экзекиас или Псиакс. Они будто копировали её лицо и тело – ваятель показал на Таис,- все, вплоть до круто выпуклых мышц позади, которые так слабы на статуе Агесандра и на произведениях многих афинских современников. – Я не могу пояснить тебе причину,- сказал Лисипп,- всего два канона скульптур модны с прошлого века. Один – в подражание непревзойденным Корам Акрополя – воспроизводит высокую жену с могучей грудной клеткой, с широко расставленными грудями, широкими плечами и брюшными мышцами, подобными атлетам-мужам. Они малоподвижные и не нуждаются в сильном развитии задних мышц, поэтому более плоски позади. Другой канон, введенный Поликлетом, Кресилаем, может быть даже Фрадионом,- это широкоплечая, узкобёдрая, малогрудая жена, без талии, более похожая на мальчика, также с неразвитыми позади мышцами. Таковы бегуньи, амазонки, атлетки этих художников. Ты, эфесец, знаешь статуи, что создали для святилища Артемис в твоем городе названные мною ваятели сто или больше лет? – Они испортили облик Артемис и амазонок,- воскликнул Лептинес.- Влюбленные в юношей-эфебов, они старались в жене найти тот же образ мальчика. А зачем истинному мужу мальчик вместо жены? Простая и суровая жизнь моих предков, бежавших от дорийских завоевателей на берега Малой Азии, создала крепких, сильных, гибких жён небольшого роста. От них и карийских и фригийских жен, что ушли дальше к северу и добрались до Понта, на реке Термодонт возник город амазонок. Они служили Артемис с девизом «никакого подчинения никакому мужу». – Как интересно ты говоришь, ваятель! – воскликнула Таис.- Так я – жена для нелегкой жизни? – Или чистого древнего рода, тех, кто жил трудно, – отвечал Лептинес. – Эфесец, ты увлек нас в сторону,- вмешался Лисипп,- хотя и говоришь интересно. Эрис, становись сюда! – он показал на второй табурет, рядом с Таис. Чёрная жрица вопросительно посмотрела на хозяйку. – Становись, Эрис, и не смущайся. Это не обычные люди, это художники. И мы здесь не просто жены, а воплощение богинь, нимф, муз – всего, что возвышает мужа-поэта, устремляя его мечты в просторы мира, моря и неба. Не сопротивляйся, если они будут ощупывать тебя. Им надо знать, какие мышцы скрыты под кожей, чтобы изобразить тело правильно. – Я понимаю, госпожа. Почему здесь только мужи, а нет жен-ваятельниц? – Ты задала глубокий вопрос. Я спрошу Лисиппа. Самой мне думается, что между нами нет такой любви и стремления к облику жены, как у мужей. А до понимания красоты вне личных отношений мы ещё не доросли… может быть, из последовательниц Сапфо лесбосской есть и ваятели-жены? Эрис стала рядом, темная, как египетская бронза, без того уверенного, кокетливого превосходства, какое переполняло Таис, но с ещё большим спокойствием равнодушной к земным хлопотам богини, лишь юная живость которой избавляет от впечатления суровой, даже печальной судьбы. – Бомбакс! – издал возглас изумления Лептинес.- Они похожи! – Я так и полагал, – сказал Лисипп,- Одинаковое назначение их тел и равная степень гармонии ведут к неизбежному сходству. Но разберем эти черты по отдельности, чтобы понять Агесандра и его предшественников, повернувших моду эллинской скульптуры к чуждым образам и моделям. Ты, Клеофрад, и ты, Лептинес, хотя и молодой, но, видимо, смыслящий в истинном языке форм тела, будете поправлять или дополнять меня, не слишком большого знатока женской 'красоты. Не следует повторять распространенной ошибки художников Эллады, от которой были свободны ваятели и живописцы Египта и Крита. Особенно это важно, когда вы стараетесь создать собирательный образ, назначенный донести красоту до всего народа, а не только сделанный для одного заказчика и рождающийся служить лишь двоим: ему и самому художнику. Часто боги, одаряя художника даром видения и повторения, вкладывают ему нежную, чувствительную душу, отнимая за это часть мужества… Лисипп заметил, как вспыхнули щеки и сошлись брови у его слушателей. – Я не хочу обвинить художников в малой мужественности в сравнении со средним, обычным человеком. Я говорю о геракловом мужестве в гневной душе, наполняющем героев и людей выдающихся. По сравнению с ними вы нежны… – И что же в этом плохого? – не стерпел Лептинес, перебив учителя. – Ничего. Но спрос с большого художника, как с героя, не меньший, если он задался созданием великого произведения искусства! А малое мужество ведет нас к ошибке в выборе модели и образа жены – мы говорим о женах, и здесь это важнее всего. Как часто художник выбирает модель и создает изваяние девы или богини с крупными чертами лица, мужеподобную, широкоплечую и высокую, поддаваясь своему нежному изъяну. Герой никогда не выберет такую, не выберет её и сильный, мужественный человек, водитель людей. Герою нужна жена с мелкими чертами, полная женственной силы, небольшая и гибкая, способная быть ему подругой и могучее потомство вырастить. Такие избранницы были ведомы художникам ранних времен, ибо сами они были одновременно и воинами, и земледельцами, и охотниками…- Смотрите и слушайте! Рост обеих, как и полагается Харитам, невысок и почти одинаков. У Таис он,- Лисипп прищурил безошибочный глаз,- три локтя три палесты, у Эрис на полпалесты выше. Это меньше современного нашего канона персидских и финикийских жён в жизни. Вторая важная особенность – сочетание узкой талии с крутизной бедер, образующих непрерывные, без малейших западинок линии амфоры, издревле воспетые нашими поэтами и когда-то столь ценившиеся ваятелями. Теперь, с Поликлета до новомодного Агесандра, что у жён брюшные мышцы такие же, как у мужей, а бёдра…- про них забыли. Глубокая ошибка! Вот смотрите.- Он подошел к Таис, провел ладонями по её бёдрам.- Широкий таз жены-родительницы требует уравновешивания. Чем? Конечно, развитием тех мышц, которые слабы у мужей и менее им нужны. Вместо толстого слоя верхних мышц живота хорошо сложенная жена имеет глубоколежащие мышцы, вот эти.- Лисипп надавил на бок Таис так, что у ней вырвался полувздох, полустон. Эрис бессознательно подняла руку к узлу своих волос. – Не хватайся за нож, охранительница,- улыбнулся ей художник.- За твою свирепость я буду показывать на тебе.- И Лисипп перешел к Эрис, кладя свои шершавые, высветленные работой в мокрой глине руки па её темную кожу. – Вот видите, и у ней тоже очень сильна мышца, скрытая под косой брюшной. Она широким листом распространяется отсюда, от нижних рёбер до костей таза и до лобка. К средней линии от неё лежит ещё одна, в форме пирамиды. Смотрите, как резко она выделяется под гладкой кожей.- Лисипп коснулся пальцами холмика на лобке. Эрис не дрогнула. – Эти мышцы поддерживают нижнюю часть живота и вдавливают её между выпуклыми передними сторонами бедер, у пахов. Это также результат их усиленного развития. Запоминайте лучше, ибо тут очень наглядны отношения, обратные статуе Агесандра, у которой живот внизу слишком сильно выступает. Насколько я понимаю, восхитительную выпуклость бедер спереди дают упражнения мышц, поднимающих ноги вперёд. Но этого мало. У нее,- ваятель перешел к Таис,- чрезвычайно сильны те глубокие мышцы, что притягивают ногу к тазу. И у крито-эллинки, и у нубийки нет ни малейшей западинки против сочленения ноги с тазом. Это тоже не случай. Многие обладают этим даром Харит от рождения. У Таис очертания бедер ещё круче от упражнения идущих сзади и вверх мышц: вот этой, посредине между двух больших, и других, которых не прощупать, но они приподнимают слой верхних. Все они соединяют таз и бедро, поворачивают ногу, отводят её назад и в сторону, выпрямляют туловище. Я бы назвал их танцевальными, а те, что сводят ноги,- наездническими! Запомните: жены должны развивать свои глубокие мышцы, а мужи – наружные. Имейте это перед собой, когда создаете образ прекрасный, здоровый и гармоничный, сильный без грубости, какими и надлежит быть дочерям Эллады. И не только Эллады – всей ойкумены! Гибкость без утраты силы Эроса и материнства! Вот идеал и канон, далекий от милосской статуи Агесандра, и в равной степени от бегуний и амазонок Поликлета. Жена не есть нежный юноша – она противоположна и более сильна. У жён всех народов распространены танцы с извивами талии, виляниями и покачиванием бёдрами. Это естественные для них движения, упражняющие глубокие мышцы, создающие гибкую талию и полирующие внутренние органы её чрева, где зачинается и создается дитя. Там, где нет этих танцев, ибо, как я слышал, некоторые народы их запрещают, там деторождение мучительно и потомство слабее. Великий ваятель закончил речь и отступил, довольный, а бурный восторг учеников, слушавших затаив дыхание, выразил общее согласие. Клеофрад перешел со своего места и встал между Таис и Эрис. – Никто не мог сказать более ясно и мудро, чем ты. Я добавлю только одно, может быть потому, что агесандровская Афродита запомнилась как пример, мне антагонистический. Взгляните, перед вами две прекрасные жены очень разных народов. Великий Лисипп сразу показал нам, насколько они похожи, созданы богами по одному канону. Но он забыл об очень важной черте красоты – у обеих груди расположены высоко, широкочашные и более округлы, чем у модели Агесандра. У его Афродиты, несмотря на зрелость тела, груди приострены, как в юности, и в то же время их метрические средоточия по меньшей мере на целый дактиль опущены ниже, чем у Таис и Эрис. Это не ошибка мастера, а лишь слепое следование модели – у сириек нередки такие пропорции. – Ты прав, Клеофрад, я хуже тебя запомнил творение Агесандра, и я согласен с тобою, – ответил Лисипп. И великий скульптор Эллады, и оставшийся безвестным мастер немногих изваяний женщин, если бы смогли прозревать будущее, огорчились бы куда сильнее, узнав, что тысячелетия спустя неправильная трактовка Агесандром женского тела будет принята художниками грядущего за истинный канон эллинской красоты… – Ты тоже хочешь добавить что-то, Лептинес? – спросил Лисипп. Эфесский ваятель простер руку, призывая к тишине. – Ты также ничего не сказал о задней стороне тела. – Там нет особенностей в сравнении х c Агесандром, то есть со статуей, пробудившей спор между нами,- нахмурился Лисипп. – Нет, великий мастер, есть! И ты сам сказал об опущенных и плоских ягодицах сирийской модели Агесандра. Как видишь, наша модель сфайропигеон (круглозадая).- Он провел ладонью по воздуху, повторяя очертания Таис и не смея коснуться тела знаменитой красавицы. – Да, конечно! Причина та же – развитие танцевальных мышц, выгибающих тело назад и вперёд. Их наибольшая выпуклость перемещена выше и сильнее выступает, образуя резкую округлость. Милосская статуя плоска в верхней части, модели Поликлета и Кресилая вообще плоскоспинные. Глядя на эти модели, ясно видишь, что, танцуя не только балариту, но даже эвмелейю, они не достигнут первенства. А наши гостьи способны на любой самый трудный танец, не правда ли, Таис? – Зачем спрашивать у «четвертой Хариты»? – воскликнул Лептинес. – Может ли она? – он указал на Эрис. – Покажи им, Эрис, прошу тебя, что-нибудь из танцев Великой Матери,- сказала Таис,- это нужно для них. – Зачем? – Для понимания женской силы и красоты, для создания изображений богинь, захватывающих воображение тех, кому не пришлось в жизни встретить тебе подобных. – Хорошо, госпожа! И чёрная жрица повела плечами, изворачиваясь винтом то в одну, то в другую сторону, несколько раз перегнулась, разминаясь. Окружающие поспешно отступили, толкая друг друга. Эрис вынула из волос кинжал и благоговейно подала его Таис. Лептинес попытался было посмотреть оружие, но Эрис так сверкнула на него глазами, что он отдернул руку. Зато Лисиппу она позволила взять кинжал. Великий художник замер при виде древней драгоценности. Узкий клинок из твердейшей чёрной бронзы, отделанный параллельными золотыми бороздками, увенчивал рукоятку из электрона в форме тау очень тонкой работы. Верхняя горизонтальная перекладина, слегка выгнутая, с головами грифов на обоих концах, была отлита заодно с утолщенной посередине цилиндрической ручкой, пересеченной поперек кольцеобразными бороздками. Между бороздками, с внешней стороны, ручку украшали три круглых чёрных агата. У клинка рукоятка разветвлялась надвое, охватывая утолщенное основание двумя когтистыми лапами грифов. Оружие создавали мастера, умершие немало веков тому назад. Оно стоило больших денег, однако все чёрные жрицы были вооружены точно такими кинжалами. Таис взяла нож у Лисиппа, и Эрис облегченно вздохнула. Повернув голову к Таис, она попросила напеть утренний гимн Матери Богов, известный афинянке. – Начни медленно, госпожа, и ускоряй ритм через каждую полустрофу. – «Ранней весной я иду по белым цветам асфоделей,- начала Таис»- выше встает солнце, ускользает тень ночи…» Эрис подняла руки над головой, сложив их особенным способом – ладонями вверх, и медленно стала выгибаться назад, устремив глаза на свою грудь. Когда темные кончики её широких, как степные холмы, грудей встали вертикально, будто указывая в зенит неба, Эрис повернула лицо направо и, отбивая ритм правой ногой, начала поворачиваться справа налево, поднимая и вытягивая для равновесия правую ногу. Между полузакрытыми веками её глаз просвечивали полоски ярких голубых белков, а рот сложился в недобрую белозубую усмешку. Таис ускорила ритм напева. Не меняя позы, Эрис вращалась то в одну, то в другую сторону, неуловимо перебрасывая ступни босых ног. Лисипп радостно показывал на неё – кто, кроме особо подготовленной танцовщицы, мог бы сделать такое? Таис хлопнула в ладоши, останавливая чёрную жрицу, и та, распрямившись рывком, замерла. – А теперь покажи им ещё священный танец мю,- сказала афинянка. – Здесь, перед сборищем мужей? – усомнилась Эрис. – Говорю тебе, это не просто мужи, а художники и поэты. Покажи только вступление… Эрис послушно встала в позу ореады дионисийских мистерий: руки сплетены в пальцах и положены на голову, тело выпрямлено, ступни скрещены, упираясь на пальцы. Афинянка попросила барабан или бубен. Инструмента в доме ваятеля не оказалось. Принесли огромный систр – полумесяц из сильно звенящего серебряного сплава, подвешенный на двух цепочках. Таис ударила деревянным молотком. Гулкий звон наполнил весь дом. Эрис вздрогнула, а систр продолжал звенеть, не давая ритма. Таис стала прижимать пальцами рог серпа вслед за ударами. Получилась нужная отрывистость ритма. Удар – правое бедро Эрис выдалось в резком изгибе, чтобы опасть со следующим звоном систра, в то время как мышцы по обе стороны пахов вздулись, углубляя нижнюю часть живота. Ещё удар – выступило левое бедро, а талия вжалась сильной западиной, как будто её перетянули веревкой. Казалось, по линиям тела Эрис прочертилась буква МЮ, священный женский знак. С повторением мелодии систра знак за знаком проносились по телу чёрной жрицы, ускоряя свой бег. Фрагмент танца, который удавалось целиком увидеть лишь немногим, произвел сильнейшее впечатление на индийских художников. Старший из них склонился вперёд, простирая руки. Эрис остановилась. Он сорвал драгоценный камень, сверкавший над его лбом в головной повязке, и протянул Эрис, проговорив что-то на своем непонятном языке. Эрис посмотрела на хозяйку, та – на переводчика. – Наш прославленный мастер подносит свою единственную драгоценность в знак предельного восхищения совершенством души, тела и танца: всех трёх главных составляющих читрини,- сказал переводчик. – Видишь, Эрис? Придется взять дар. От такого знака уважения не отказываются. Чужеземец разглядел в тебе совершенство души, а вот нашим мастерам твоё положение мешает,- тихо прибавила Таис своей рабыне.- Как сказал индиец? Читрини? Что это такое? – громко спросила она. – Попросим почтенного гостя разъяснить,- поддержал Лисипп. Пожилой индиец попросил доску с нанесенным на неё слоем алебастра. Такие употреблялись художниками для больших эскизов. Переводчик выступил вперёд, поклонился, воздел руки и сложил их передо лбом в знак готовности служить гостю и хозяину. – Поклонение женщине, её красоте у нас, мне кажется, сильнее,- начал индиец,- и сила прекрасного в нашей стране больше, чем у вас. Мы считаем, что любовное соединение мужчины и женщины в должной обстановке увеличивает духовность обоих и улучшает Психею – душу зачинаемого потомства. Сами великие и величайшие боги не только покорны чарам небесных красавиц – апсар, гетер в вашем понимании, но и пользовались ими как могущественным оружием. Главная гетера небес Урваши назначена соблазнять мудрецов, когда они достигают слишком высокого совершенства в могуществе с богами. У нас физическая любовь возвышена не только до служения красоте и тайнам природы, как в Элладе, но до служения богам, как это было у предков индийского народа на Крите, в Азии и Финикии. В сонме богов и богинь многочисленны солнечные красавицы небес – сурасундари, или апсары, помощницы Урваши. Одно из главных дел их – вдохновлять художников на создание прекрасного для понимания и утешения всем людям. Солнечные девушки несут нам, художникам, собственный образ и потому называются читрини: от слова «читра» – картина, изваяние, словесное поэтическое описание. Наделяя волшебной силой искусства, способностью творить чудо красоты, читрини подчиняют нас всеобщему закону: кто не выполнит своей задачи, теряет силу и слепнет на невидимое, становясь простым рукоделом… – Как это похоже на орфическое учение о музах,- шепнул Лисипп Таис.- Недаром, по преданию, Орфей принес свои знания из Индии. – Или Крита,- чуть слышно ответила афинянка. – Один из главных секретов мастерства художников,- продолжал индиец,- неисчерпаемое многообразие красок и форм мира. Душа любого человека всегда найдет отклик на свой зов (если позовет), а тайна разожжет интерес. Но есть главные формы, как и главные боги. Выражение их – самое трудное и требует от мастера возвышенного подвига. Зато созданное переживет горы и реки на лике Земли, уподобившись вечной жизни высшего мира. Вот почему весь сонм читрини отличается общими, свойственными им всем чертами. Женский облик этот описан поэтом за полторы тысячи лет до нас. Индиец простер руки, заговорил нараспев на каком-то другом языке, очевидно цитируя. Переводчик беспомощно оглянулся. Тогда другой индиец стал переводить ему на обычный, доступный для его понимания язык. «Эта женщина – радостная танцовщица, смелая возлюбленная, гибкая и сильная Читрини – невысокого роста, с очень тонкой талией и круто выгнутыми бёдрами, с сильной стройной шеей, с маленькими руками и ногами. Её плечи прямые, уже, чем бёдра, её груди очень крепкие, высокие, сближены между собой, потому что широки в основании. Лицо её кругло, нос прямой и маленький, глаза большие, брови узкие, волосы чернее индийской ночи. Её естественный запах – меда, уши маленькие и высоко посаженные…» – индиец прервал сам себя, и остановилась вся цепочка перевода. – А теперь взгляните на них,- вдруг сказал он, простирая руку к Таис и Эрис,- вдохновленный богами поэт, столь давно умерший, описал и ту и другую. Разве нужно другое доказательство бессмертия красоты читрини? Эллины разразились шумными возгласами одобрения и восторга. Польщенный успехом у греческих мастеров, индийский ваятель сделал знак, чтобы придвинули алебастровую доску. Схватив кусок угля, он стал с поразительной точностью очерчивать линии женской фигуры ни разу не дрогнувшей рукой, несмотря на грубую поверхность доски. – Древние символы тела читрини, иначе Истины, иначе Музы – по-вашему (Лисипп чуть подтолкнул Таис), таковы…- Индиец начертил опрокинутый треугольник лобка и из его вершины, как из центра, обвел круг, вписав его в бёдра без единой западинки, строгой и чистой линией. – Вниз от этого мощного средоточия женской силы к коленям линии суживаются и переходят в стройные ноги – лёгкая и подвижная поддержка. Это означает, что женская мощь не прирастает к земле, а легко отделяется от нее. Как часто ваятели совершают ошибку, создавая ноги подобные вросшим в землю бревнам – мнимый символ плодородия. Вверх этот круг женской силы и красоты резко суживается в тонкую талию – колонну, несущую устремленные вперёд груди – символ животворного и бескорыстного даяния и служения матери. Посмотрите опять на ваших читрини – меднокожая, кормившая ребенка, и темнокожая, не рожавшая и не кормившая. Ты,.афинянин, мне кажется, преуменьшил ошибку Агесандра в расположении грудей его Афродиты. Я сам мерил статую на Мелосе. По нашему канону читрини центры грудей должны приходиться чуть выше западинки мышцы на плече, которая раздвояется и зовется эллинами дельтой. А это получается на полтора дактиля выше модели Агесандра. Померь любую: меднокожую или темнокожую вашу модель, и ты увидишь, что мы, индийцы, более требовательны к природе красоты груди, чем вы, но не египтяне и не критяне, понимавшие истинные соотношения. Мало того, смотри, центры сближены между собою больше, чем у Агесандра, так что окружности оснований чуть касаются друг друга в срединной ложбинке. И это не мрамор и не бронза – живое тело перед тобой. У ббеих обеих одинаково твердые с обращенными вверх сосками груди, как и должно быть у идеально здоровых женщин. Поэтому читрини может быть и девушкой и женщиной, но сила тела у той и у другой должна быть одинакова, что мы и стараемся передать в наших скульптурах. Выше над торсом развернуты плечи, поднята на стройной шее голова, раскрыты обнимающие мир любовью и лаской руки. Это мы называем путем Тантр! Из земной, темной и бессознательной силы женского круга поднимается и растет стремление к небу, стремление объять и любить мир. Такова символика ваятелей Индии, таково значение читрини. Индиец кончил речь и чертежи, поклонился и отступил. Лисипп, который несколько времени назад велел принести ларец из другой комнаты, подошел к оратору, бережно неся статуэтку из слоновой кости и золота в один подвес высотой. – Дар тебе, индиец, подтверждение сказанного тобой.- Лисипп поднял изваяние на ладони, придерживая сзади. Статуэтку полуобнаженной женщины время повредило немного, попортив лицо, головной убор и правую руку. Левой женщина придерживала широкую, до пят, юбку с двумя набегающими сверху воланами, глубокими клиньями опущенными вниз по средней линии, подобно букве МЮ с удлиненной и острой серединой. Свободный широкий пояс отвисал косо, открывая почти весь живот, осиную талию и верхнюю часть крутого изгиба бедер. Большие, полушариями выдающиеся, высоко и тесно посаженные груди казались чрезмерно развитыми для узкого торса и нешироких плеч. Лицо, поврежденное временем, сохранило круглое очертание и упорный взгляд длинных, широко расставленных глаз. – Читрини? – спросил, улыбаясь, Лисипп. – Читрини! – закивал индиец.- Откуда? – С острова Крита. Знатоки считают, ей тысяча пятьсот лет. Значит, она – ровесница твоего поэта. Возьми! – Мне? – Индиец отступил в благоговейном ужасе. – Тебе! Отвези в свою страну, где верования, каноны искусства и отношение к женам так перекликаются с великим погибшим искусством Крита. Индиец что-то сказал сотоварищам, и те заговорили громко и возбужденно, взмахивая руками, будто афиняне на агоре. – Сегодня для нас в твоем доме поистине празднество, о мудрый учитель, – снова заговорил старший индиец,- мы давно слышали о твоей славе самого неподкупного и самого великого художника Эллады, пришедшего в Азию вместе с Александром. И убедились в том, что куда больше славы в глубине и щедрости твоих знаний, увидели в твоем доме сразу двух сурасундари – читрини. Но этот твой дар совершенно особенный. Возможно, при всей твоей мудрости ты не знаешь о предании, что на западе существовала страна, погубленная страшными землетрясениями, подводными извержениями вулкана… – Знаю, знает и она,- ответил Лисипп, указывая на Таис,- и те из моих учеников, что читали «Критий» и «Тимей» Платона. На западе лежала богатая и могущественная морская держава со столицей – Городом Вод, погибшая от гнева Посейдона и Геи. Египетские жрецы, от которых узнал предание Платон, не дали точного нахождения этой страны, прозванной Атлантидой. Последователи Платона считают Атлантиду лежавшей западнее Геркулесовых Столбов в великом океане. Правда, «Критий» остался неоконченным – и мы не знаем, что ещё сказал бы нам сам мудрец. – Тогда тебе известно другое. Наша легенда говорит будто морская держава находилась в вашем море. Её положение, описание и время совпадают с островом Крит. Время гибели – не страны, а её мудрости и цвета народа – совершилось одиннадцать веков тому назад. – Как раз время падения Критской державы при страшном извержении и наводнении,-.сказал Лисипп, обращаясь к Таис. – Некоторые из наиболее умелых и знающих людей Крита, уцелевших от гибели и пленения народами, напавшими на Крит, едва рухнуло его могущество и погиб флот, бежали на восток, на свою прародину в Ликаонию и Киликию, а также Фригию. Найдя места для поселения занятыми, они продолжали странствовать. Предание не говорит ничего о том, как достигли они реки Инд, где основали свои города, найдя родственные им народы дравидов и научив их искусствам. Прошли они сухим путем через Парфию, Бактрию и горы или сумели сплыть вниз по Евфрату и попасть в устье Инда морем, пользуясь умением выдающихся мореплавателей, в предании нет ни слова. Теперь ты видишь, что дар твой – священен, ибо сквозь тысячу лет передает нам изделие ваятеля из тех, что основали искусство нашей страны. Нет слов благодарности тебе, Лисипп! Индийцы как один согнулись в низком поклоне перед несколько ошеломленным великим ваятелем. Затем старший индиец приблизился к Таис и Эрис, ослепительно красивым в солнечно-желтой и темно-голубой эксомидах. Взяв руку каждой поочередно, он приложил их ко лбу и сказал непонятные, похожие не то на молитву, не то на заклинание слова, оставшиеся без перевода. Затем четверо индийских гостей, накрыв статуэтку белоснежной тканью, благоговейно понесли её домой. Эрис стояла потупив взгляд, ещё более смуглая от жаркого румянца. Лисипп, глядя вслед гостям, только развел руками. – Я согласен с индийским мастером, что в жизни редко выпадают такие интересные дни встреч и бесед,- заявил он. – Хотелось бы встретиться с ним еще,- сказала Таис. – Ты скоро увидишься с путешественником из ещё более далекой и странной Срединной Империи, только что прибывшим в Экбатану. – Я приглашу его к себе? – Нет, у них это, может быть, не принято. Лучше приходи ко мне. Я устрою так, чтобы избежать сборища и беседовать наедине. Уверен, что тебя, да и меня, ожидает немало нового. Таис обрадованно хлопнула в ладоши и нежно поцеловала своего друга, заменившего ей мемфисского учителя. Однако новости начались совсем в другом виде, чем ожидала этого Таис. Через день после знакомства с Клеофрадом к Таис явился один из участников собрания в доме Лисиппа, ценитель искусства – богатый молодой лидиец, умноживший своё состояние на торговле рабами и скотом. Он приехал в сопровождении писа и сильного раба, тащившего тяжёлый кожаный мешок. – Ты не откажешь мне в просьбе, госпожа Таис,- начал он без промедления, обмахиваясь душистым лиловым платком. Афинянке сразу не понравился тон полупросьбы-полуутверждения, небрежно оброненного с красивых губ ли- дийца. Не понравился и он сам. Всё же по законам гостеприимства она спросила, в чем состоит просьба. – Уступи мне свою рабыню! – настойчиво сказал лидиец.- Она прекрасней всех, кого я видел, а через мои руки прошли тысячи… Таис облокотилась на балюстраду веранды, уже не скрывая презрительной усмешки. – Ты напрасно усмехаешься, госпожа. Я принес тебе, зная цену хорошей вещи, два таланта. – Он показал на могучего раба, вспотевшего под тяжестью небольшого мешка с золотом.- Цена неслыханная для темнокожей рабыни, но я не привык себе отказывать. Увидев ее, я воспылал необоримым желанием! – Не говоря о том, что в этом доме ничего не продается,- спокойно сказала Таис,- о том, что Эрис не рабыня, эта жена тебе не под силу, она не для обычного смертного. – А я и есть не обычный смертный,- важно сказал лидиец,- и понимаю толк в любви. И если она не рабыня твоя, то кто же? – Богиня! – серьёзно ответила Таис. Лидиец захохотал. – Богиня у тебя в услужении? Это слишком даже для такой знаменитой и красивой гетеры, как ты. Таис выпрямилась. – Пора тебе уходить, гость! Невоздержанного на язык и не знающего правил приличия у нас, в Афинах, скидывают с лестницы! – А у нас помнят слова и добывают желаемое любыми способами. Цель оправдывает средства! – с угрозой сказал богач, но Таис, не слушая, взбежала на верхний балкон. Спустя день, когда Эрис пошла в сопровождении Окиале для каких-то покупок, лидийский знаток женщин остановил её и соблазнял всяческими обещаниями. Эрис, не дослушав, пошла дальше. Разъяренный торговец рабами схватил её за плечо – и чуть не упал от жестокого удара. Вне себя он бросился на рабыню и застыл перед острием кинжала, точно нацеленного в место, где расходятся рёбра. Эрис со смехом рассказала хозяйке о неудачном поклоннике, и афинянка смеялась вместе с ней. К несчастью, обе молодые женщины оказались легкомысленными, не зная тяжёлой и мелочной злобы азиатских торговцев живым товаром. Прибыл очередной караван из Бактрии. Таис прихорашивалась, собираясь повидать начальника и узнать последние военные новости. К своей досаде, она обнаружила, что кончилась темно-пурпурная краска из кирпских рако: вин для подкрашивания кончиков грудей и пальцев ног. Эрис взялась пробежать до рынка. Быстрее неё мог съездить лишь верховой, но не в рыночной тесноте. Таис согласилась. Эрис отсутствовала гораздо дольше. Обеспокоенная афинянка послала быстроногую девчонку, падчерицу Ройкоса, узнать, не случилось ли чего. Девочка примчалась едва дыша, бледная, потеряв поясок, и сообщила, что Эрис связана, окружена толпой мужчин и её собираются убить. Таис предчувствовала недобрую тень над Эрис, и вот несчастье пришло. Спокойная хозяйка важного дома мигом превратилась в отчаянную амазонку прежних лет. Ройкос уже вывел Боанергоса и Салмаах, вооружился щитом и копьем. Таис вспрыгнула на Салмаах, потому что дикая злоба кобылы могла прийтись кстати, взяла в зубы нож, а в руки тяжёлую палку. Сломя голову понеслись они по узкой крутой улице. Эрис всегда ходила этим путем. Таис не ошиблась. В широком полупортике – углублении высокой стены – она увидела небольшую толпу, обступившую пятерых здоровенных рабов, схвативших Эрис. Руки чёрной жрицы были нещадно закручены назад, шею под горлом оттягивала толстая веревка, а один из рабов старался поймать её ноги. На солнце, в уличной пыли перед Эрис валялся знакомый уже Таис лидиец, с распоротым животом и вывалившимися кишками. В мгновение Таис сообразила, как действовать. – И-и-иэх! – дико взвизгнула она над ухом Салмаах. Кобыла, точно взбесившись, ринулась на людей, брыкаясь и кусаясь. Таис без малейшего сожаления принялась молотить палкой по головам рабов. Ошеломленные люди выпустили руки Эрис. В тот же миг Таис перерезала левой рукой веревку, а Салмаах опустила передние копыта на спину согнувшегося к ногам Эрис человека. Ройкос тоже не бездействовал. От крепкого удара щитом прямо в лицо упал навзничь один из крутивших руки Эрис рабов, другой отскочил, хватаясь за нож, но старый воин занес копье. Со всех сторон с криком сбегались люди. Таис, снова взяв нож в зубы, подала руку Эрис, повернула вздыбившуюся кобылу. Чёрная жрица легко вспрыгнула на круп позади Таис. Лошадь вынесла женщин из толпы. Ройкос прикрывал бы отступление, если бы это понадобилось. Рабы не посмели преследовать афинянку, сочувствие толпы полностью было на стороне красавиц, а инициатор нападения лежал, стеная и всхлипывая, поддерживая ладонями сизые, в кроваво-желтом жире кишки. Таис велела Ройкосу сказать обступившим раненого людям, чтобы его не трогали до прихода помощи, и нестись к самому знаменитому врачу Экбатаны. Афинянка помчалась домой, осмотрела Эрис, велела искупаться в бассейне и принялась смазывать лекарством многочисленные царапины на её необычайно плотной и упругой темной коже. Эрис, чрезвычайно довольная, что её священный кинжал остался неприкосновенным, рассказала хозяйке о приключении. Лидиец с пятью силачами-рабами подкарауливал Эрис, выследив её дорогу. Они схватили её так, что она не смогла вырваться, и повлекли в портик. Лидиец постучал. Дверь в глубине приоткрылась. Вероятно, Эрис затащили бы внутрь и накрепко связали. На свою беду, лидиец рано восторжествовал, пожелав сорвать одежду чёрной жрицы. – На случай насилия над нами мы носим в сандалии.- Эрис подняла правую ногу. На подошве, впереди межпальцевого ремня, выступал продольный валик кожи. Передвинув большой палец в сторону, Эрис стукнула носком по полу – и выскочило скрытое в коже, подобно когтю леопарда, отточенное как бритва острие. Взмах страшного когтя мог нанести огромную рану. Выпущенные кишки лидийца служили наглядным примером. Таис покончила с лечением Эрис, дала, ей отвара мака и, невзирая на протесты, уложила. Явился Ройкос с запиской от врача, которому уже стало известно всё происшествие. «Я зашил живот негодяя толстой ниткой,- писал Алькандр,- если не помешает жир, будет жить». И лидиец действительно выжил. Три недели спустя он появился у Лисиппа с жалобой на Таис, показывая отвратительный рубец, косо и криво рассекавший его изнеженное тело. Таис сочла необходимым рассказать всё начальнику города. Лидийца выслали с запрещением появляться в Экбатане, Сузе и Вавилоне. На следующий день после нападения Таис призвала к себе Эрис и встретила рабыню стоя, необычайно серьёзная и строгая. В удобных креслах вавилонской работы восседали с видом судей Лисипп и Клеофрад. По трепету ноздрей Таис заметила скрытое беспокойство чёрной жрицы. – Я свидетельствую перед двумя уважаемыми и всем известными гражданами старше тридцати лет,- произнесла афинянка установленную формулу,- что эта жена по имени Эрис не является моей рабыней, а свободна, никому ничем не обязана и в своих действиях сама себе госпожа! Изумленная Эрис вытаращила глаза. Её белки показались громадными на бронзовом лице. Клеофрад, как старший, встал, скрывая усмешку в серо-чёрной бороде. – Мы должны осмотреть ее, дабы установить отсутствие каких-либо порочащих отметин и клейм. В этом нет надобности, ибо не далее как пять дней назад мы оба видели её без одежды. Я предлагаю подписать.- Он склонился над заготовленным заранее документом и черкнул свой знак вечными чернилами дубовых орешков. Подписавшись в свою очередь, Лисипп и Таис подошли к окаменевшей Эрис. Лисипп мощными пальцами ваятеля разогнул и снял серебряный браслет выше левого локтя. – Ты прогоняешь меня, госпожа? После всех моих клятв? – печально сказала Эрис, бурно дыша. – Нет, совсем нет. Только ты не можешь больше считаться моей рабыней. Довольно напрасного ношения маски. Рабыней считала себя Гесиона, тоже бывшая жрица, как и ты, только другой богини. А теперь, ты знаешь, «рожденная змеей» – моя лучшая подруга, заменившая мне прекрасную Эгесихору. – Кого же заменю я? – Тебе не нужно никого заменять, ты сама по себе. – И я буду жить здесь, с тобой? – Сколько захочешь! Ты стала мне близким и дорогим человеком.- Афинянка крепко обняла её за шею и поцеловала, почувствовав, что тело чёрной жрицы дрожит заметной дрожью. Две крупные слезинки скатились по темным её щекам, плечи обмякли, и вздох вырвался следом за исчезающей, как проблеск зарницы, улыбкой. – А я подумала, что пришел мой смертный час,- просто, без всякой позы сказала чёрная жрица. – Каким образом? – Я убила бы себя, чтобы ждать на берегу Реки! – А я догадался о твоей ошибке,- сказал Клеофрад,- и следил, чтобы помешать тебе. – Не всё ли равно – раньше или позже? – пожала плечами Эрис. – Не всё равно. Позже ты поняла бы все, что не сумела сообразить сейчас, и подвергнула бы Таис и нас тяжким переживаниям от глупой неблагодарности. Эрис с минуту смотрела на ваятеля и вдруг склонилась на колено и поднесла к губам его руку. Клеофрад поднял ее, поцеловал в обе щеки и усадил в кресло рядом с собой, как и полагалось свободной женщине. Таис встала и, кивнув Эрис – сейчас вернусь,- вышла. – Расскажи нам о себе, Эрис,- попросил Лисипп.- Ты должна быть дочерью известных родителей, хорошего рода по обеим линиям – мужской и женской. Такое совершенство, каллокагатия, приобретается лишь в долгой огранке поколений. Это не то что талант. – Не могу, великий ваятель! Я не знаю ничего и лишь смутно помню какую-то другую страну. Меня взяли в храм Матери Богов совсем маленькой. – Жаль, мне было бы интересно узнать. Наверняка подтвердилось бы то, что мы знаем о наших знаменитых красавицах: – Аспазии, Лаис, Фрине, Таис и Эгесихоре… Таис вернулась, неся на руке белую, отороченную голубым эксомиду. – Надень! Не стесняйся, не забывай, это – художники. – В первое же посещение я почувствовала, что они другие,- ответила Эрис, всё же укрываясь за хозяйку. Таис причесала Эрис и надела ей великолепную золотую стефане. Вместо простых сандалий, хотя бы и с боевыми когтями, афинянка велела надеть нарядные, из посеребренной кожи, главный ремешок которых привязывался двумя бантами и серебряными пряжками к трем полоскам кожи, охватывающим пятку, и широкому браслету с колокольчиками на щиколотке. Эффект получился разительным. Художники стали хлопать себя по бёдрам. – Так ведь она эфиопская царевна! – воскликнул Лисипп. – Я отвечу тебе, как и тому одержимому злобой ливийцу. Она не царевна – она богиня! – сказала Таис. Великий ваятель испытующе посмотрел на афинянку – шутит или говорит серьёзно, не понял и на всякий случай сказал: – Согласится ли богиня служить моделью для моего любимого ученика? – Это непременная обязанность богинь и муз,- ответила вместо Эрис её бывшая владелица. Читать дальше ... *** *** *** Про Таис... *** Ещё о книгах... *** *** *** *** *** *** *** Прикрепления: Картинка 1 · Картинка 2 | |
|
| |
| Всего комментариев: 0 | |