11:41 Таис Афинская 034 | |
*** *** *** Таис Афинская Востока и Эллады чеканные красивые лица не были редкими. Что-то в походке, медноцветном загаре, глубине огромных глаз, фигуре, очерчивающейся сквозь хитон тончайшего египетского льна, заставляло провожать её глазами: мужчинам с внезапной тоской, женщинам – с ощущением превосходящей силы. Позади прихрамывал Ройкос, плечом к плечу со старшим сыном, вооруженные и бдительные, поклявшиеся Эрис не зевать по сторонам. Как и несколько лет назад, афинянка подошла к искусственному холму из морской гальки, скрепленному известью и обложенному плитами серого сиенского гранита. Портик из массивных глыб вмещал стражу из декеархов с сотником-лохагосом во главе. Бронзовые двери выдержали бы удар самой сильной осадной машины. В прошлое посещение Птолемей показывал Таис хитрое устройство. Стоило только выбить крепления, и огромная масса гальки обрушилась бы сверху, скрыв могилу. Залить её известью на яичном белке и прикрыть заранее заготовленными плитами можно за одну ночь. Таис показала лохагосу перстень с царской печатью, и он низко поклонился ей. Десять воинов приоткрыли бронзовую дверь, зажгли светильники. В центре склепа стоял золотой, украшенный барельефами, саркофаг, хорошо знакомый афинянке. Сердце ее, как и прежде, стеснилось тоской. Она взяла кувшин с чёрным вином и флакон с драгоценным маслом, принесенные Ройкосом, совершила возлияние тени великого полководца и застыла в странном, похожем на сон, оцепенении. Ей слышался шелест крыльев быстро летящих птиц, плеск волн, глухой гром, будто отдаленный топот тысячи коней. В этих призрачных звуках Таис показалось, что властный, слышный лишь сердцу голос Александра сказал единственное слово – «возвращайся»! Возвращайся – куда? На родные берега Эллады, в Мемфис, или сюда, в Александрию? Золото саркофага отзывалось холодом на прикосновение. Сосредоточиться на прошлом не удавалось. Она бросила взгляд на фигуры золотых барельефов, вышла и спустилась с холма, более не обернувшись. Чувство освобождения, впервые испытанное в храме Эриду, закрепилось окончательно. Она исполнила последнее, что мучило её сознанием незавершенности. Таис вернулась в белый дом под кедрами, отведенный ей по приказу Птолемея после того, как она отказалась жить во дворце. В полном царском облачении афинянка поехала в колеснице с Эрис к величественному дому Птолемея. Таис прежде всего потребовала свидания наедине. Царь, готовивший праздничную встречу и пир, подчинился с неохотой. Однако когда нубийский невольник внес и распечатал кожаный сверток с золотой уздечкой, Птолемей забыл о недовольстве. – Вот подарок, привезенный мне от твоего имени молодым фракийским рабом,- сказала Таис. – Не посылал, хоть и люблю такие вещи редкого мастерства. – И эти две дерущиеся пантеры на налобнике ничего тебе не говорят? Птолемей, чувствуя серьёзность Таис, всё же хотел отшутиться. – Наверное, одним из твоих бесчисленных обожателей? – Возможно. Из таких, которым нужна я мертвая. Птолемей вскочил в гневе и удивлении. – Вели отнести это ученым врачам Мусея, чтобы они определили яд, от которого пал Боанергос и моя жизнь стала на край пропасти Тартара. Я давно бы была уже там, если бы не она,- указала афинянка на Эрис. – От моего имени? – закричал Птолемей, топнув ногой. Его могучий голос разнесся по дворцу. Забегали, бряцая оружием, воины. – Не гневайся понапрасну. Ни я, ни Эрис, ни на мгновение не подумали о тебе, а поняли клеветническую ложь. Это человек из твоего окружения, не сомневайся. – Не может быть! – Подумай сам, посмотри на изображение пантер, мудрый мой Птолемей. И ещё – ты назначил наследником сына Береники, а не своего старшего сына Птолемея – «Молнию». И не моего Леонтиска. За это благодарю тебя, мальчик не умрет от рук убийцы. Но мать «Молнии» сошла в Аид, а я ещё жива и царствую… – Береника?! – голос Птолемея оборвался, как у получившего смертельную рану. – Нет! – возвращая ему жизнь, прозвучало уверенное слово.- Вот! – Таис подала табличку с именем. Птолемей пожал плечами. – Спроси Беренику. Я думаю, имя ей должно быть известно, хоть она и не причастна к мерзкому делу. Птолемей выбежал. Вернулся он через несколько минут, таща за собой растрепанную Беренику, очевидно одевавшуюся для пира. Её тонкое, смертельно бледное лицо исказилось страхом, а чёрные глаза перебегали с Таис на мужа. – Знаешь его? – Птолемей выхватил у Таис роковую дощечку. Береника, прочитав, упала к его ногам. – Мой двоюродный брат с материнской стороны. Но я клянусь Стиксом и мраком Аменти… – Не клянись, царица (Береника замерла от четко сказанного Таис титула), мы знаем невиновность твою. Афинянка подняла Беренику, и та, хотя была выше ростом, показалась маленькой перед мемфисской царицей. – Я прикажу тотчас схватить негодяя! – вскричал Птолемей, ударив в металлический диск. – Напрасно. Он, конечно, скрылся, едва лишь получил весть о провале покушения. Но ты его запомни, царь! – почти с угрозой сказала Таис, отошла от Береники и повелительным жестом отослала прибежавших на зов слуг.- Я отменяю празднество! Сегодня я буду говорить с моим мужем наедине! Птолемей не решился прекословить. Они пробыли в уединении до рассвета, уложив Эрис в одной из комнат. Никто не узнал, о чем разговаривали царь и царица. На рассвете Таис положила перед Птолемеем священный уреос, сняла многоцветные царские бусы и египетскую одежду, надела любимую желтую эксомиду и ожерелье из когтей чёрного грифа. С огромной террасы дворца открывались виды на беспредельное море, расцвеченное розовым взглядом Эос. Птолемей сам принес пурпурного вина критских виноградников и налил две тонкие чаши, выточенные.из горного хрусталя ещё при первых фараонах Египта. – Гелиайне, царь! Пусть хранят тебя все боги Эллады, Египта и Азии в славных делах твоих – строителя и собирателя! – Таис подняла чашу, плеснула в направлении моря и выпила. – Говоря так, ты отрываешь частицу моего сердца,- сказал Птолемей,- я мучительно расстаюсь с тобой. Лукаво усмехнувшись, афинянка постучала по флакону для вина из рога индийского единорогого зверя баснословной ценности. – Ты пьешь из него только, опасаясь отравления? Птолемей слегка покраснел и ничего не ответил. – Ты пришел в возраст. Пора выбрать только одну царицу. И ты её выбрал! О чем горевать? – Незабвенно великое прошлое, когда я сопутствовал Александру и ты была с нами в Месопотамии. – Незабвенно, но жить им нельзя. Когда будет готов корабль? – Я дам приказ немедленно круглому судну, с крепкой охраной. Через два-три дня ты сможешь отплыть, только скажи, куда направить кормчего. – На Кипр, к Патосу. – Я думал, ты вернешься в Афины? – Побежденные покойным Антипатром, с Мунихией, запертой македонцами, со свежей могилой отравившегося Демосфена? Нет, пока вы вместе с Кассандром, Селевком и Лисимахом, не кончите войны против Антигона. Ты, разумеется, знаешь, что военачальник Кассандра в Аргосе сжег живьем пятьсот человек, а в ответ стратег Антигона полностью разорил и опустошил священный Коринф? – Что же, это война! – Война дикарей. Одичали и воины и их начальники, если могут позволить себе на земле Эллады такое, чего не смогли и чужеземцы. Если война проходит на столь низком уровне, то я не жду хорошего для Эллады! Птолемей смотрел на Таис, внимательно её слушая. – Ты говоришь то же, что новые философы, недавно появившиеся в Мусее. Они называют себя стоиками. – Знаю о них. Они пытаются найти новую нравственность, исходящую из равенства людей. Счастья им! – Счастья не будет! На западе крепнет Римское государство, готовое весь мир низвести до рабского состояния. Почему-то особенно ненавидят они евреев. Римляне подражают эллинам в искусствах, но в своем существе они злобные, надеются лишь на военную силу и очень жестоки к детям, женщинам и животным. Вместо театров у них громадные цирки, где убивают животных и друг друга на потеху ревущей толпе. – Они мастера приносить кровавые жертвы? – спросила Таис. – Да. Откуда ты знаешь? – Я знаю пророчество. Страны, где люди приносят кровавые жертвы, уподобляя своих богов хищным зверям – Эллада, Рим, Карфаген,- ждет скорая гибель, разрушение всего созданного и полное исчезновение этих народов. – Надо рассказать об этом моим философам. Хочешь, поговори с ними в Мусее? – Нет. У меня мало времени. Я хочу свидеться с Леонтиском. – Он в плавании у берегов Ливии, но ещё вчера, угадав твоё желание, я послал быстроходный корабль. – Преимущество быть царским сыном. Благодарю тебя ещё раз за то, что ты решил сделать из него простого моряка, а не наследника, наместника или другого владыку. Он похож на меня и не подходит для этой роли. – Ты передала ему критскую кровь безраздельной любви к морю. А что ты хочешь для Иренион? – Пусть воспитывается у Пентанассы, моей подруги из древнего рода, чьи имена высечены кипрскими письменами на памятниках острова. Я хочу сделать из неё хорошую жену. У неё есть твой здравый смысл, осторожность в делах и, кажется мне, дальновидность. Раздел империи Александра и выбор Египта до сих пор служат мне образцом твоей государственной мудрости! – Я выбрал Египет ещё по одному соображению. Здесь я царь среди чужих мне народов и создаю новое государство по своему усмотрению, выбирая наиболее подходящих для власти людей. Во время бедствий всегда будут мне защитой те, чье благоденствие связано с моим царствованием. Не повторятся кромешная зависть, клевета, драки и соперничество сильных, но невежественных людей из древних родов, которые не позволили Элладе расцвести, как она могла бы, имея такой великий народ. Её лучшие люди всегда подвергались клевете и позору. Благодарность знати выражалась в казни, изгнании, предательстве и тюрьме. Вспомни Перикла, Фидия, Сократа, Платона, Фемистокла, Демосфена, нет им числа!… Ещё чашу, теперь мою прощальную. В свою очередь поднял хрустальную чашу царь Египта Птолемей Сотер и внезапно остановился. – Мне не в чем упрекнуть тебя за все эти годы, кроме одного. Хочешь знать? Таис заинтересованно кивнула. – Как ты позволила продать серебряную Анадиомену, сделанную с тебя. Разве не знала ты, как я люблю тебя и красоту женщины и все, что с тобой связано? – Я ничего не позволяла. Так распорядилась судьба. Лисипп предназначил статую Александру, но сначала царю не было времени, а вскоре он ушел. Тогда было не до скульптур тебе. Но я рада, что Анадиомена ушла в Индию. Там совсем особенное отношение к женской красоте, а при теперешнем состоянии Эллады я не уверена в целости статуи из серебра, даже если бы её поставили в храм. – Что ж, ты права, и я отбрасываю прочь свой упрек. Кстати, Селевк, когда спасался у меня, говорил о планах похода на Индию. Я посоветовал ему отказаться и уступить свою часть Индии Чандрагупте. И он сказал, что уступит – если тот даст пятьсот слонов! – Он милый, этот гигант и собиратель гигантов! – Не столь уж милый, на мужской взгляд. Слоны – могучая боевая сила, подвижная, лучше фаланги и тяжёлой конницы. Селевк не зря собирает слонов для своей армии. Мы с ним друзья, но будет ли дружен и в дальнейшем его наследник со мной и моими наследниками? Чтобы противостоять его слонам, мне придется заводить своих. Индия мне недоступна, поэтому я буду добывать слонов из Либии. И тут поистине неоценимы собранные тобою сведения о путях на юг, особенно плаваниях в Пунт. Я уже приказал снарядить корабли по Эритрейскому морю к мысу Благоуханий и дальше, откуда египтяне привозили всяких зверей. Слоны в Либии другие, чем в Индии, они с большими ушами, громадными бивнями и покатыми спинами, более дикие и труднее приручаются. Однако для сраженья они даже лучше индийских, по более злобному нраву и отваге. Разве не забавны изломы судьбы? Ты помогла Селевку добыть слонов своей статуей, а мне – того больше, узнав места, где их добывают. Ещё раз благодарю тебя. – Наступил день! – напомнила Таис увлекшемуся царю. – Береника истерзалась, и мне тоже пора. Птолемей с Таис совершили возлияние богам, обнялись и поцеловались как брат с сестрой. Афинянка разбудила Эрис, заспавшуюся под плеск фонтана. Они пошли пешком к своему дому, вызывая тот же восторг прохожих, как и много лет назад. Никто не смог бы дать сорокалетней Таис и тридцатипятилетней чёрной жрице больше пятидесяти на двоих. – Если б ты знала, как легко в эксомиде! – воскликнула Таис.- И не нужно следить за своими жестами, словами, выражением лица, чтобы не смутить подданных. Теперь у меня нет подданных и ничего я никому не обязана! Я могу петь, хоть и не пела так давно, что, может, потеряла голос. – Одна подданная у тебя есть всегда.- Эрис поклонилась на льстивый азиатский манер. Афинянка остановилась, рассматривая подругу. Эрис недоуменно подняла брови. – Ты напомнила мне об одном важном деле. Я чуть не забыла о нем! – Каком? – Увидишь! Знаю, дразнить тебя недомолвками бесполезно. Я просто ещё не додумала. Усталая после ночного бдения, Таис с наслаждением предалась неге купанья и крепкого ионийского массажа. Она проспала весь день до темноты и половину ночи просидела на террасе, обдумывая встречу с сыном. Леонтиску теперь около пятнадцати лет, близок возраст эфеба. Таис решила совместить свидание с сыном и встречу с морем. Они поедут на Фарос, туда, где Неарх показывал ей критские развалины среди кустов и песка. Там она ныряла под плеск волн и крики чаек на безлюдном берегу… И она возьмет с собой Эрис. Ещё неясно отношение подруги к морю. Было бы горько, если бы она приняла его иначе, чем сама Таис. Мало ли людей, которых море настораживает, укачивает, просто пугает… Афинянка могла бы не беспокоиться. День этот стал для неё подлинным празднеством. Лебедино-белая лодка разрезала синие волны, мягко и ласково качавшие суденышко. Леонтиск был строен как мать, с такими же серыми глазами и медным загаром, как у Таис, уже с пушком над верхней губой, сын не сводил с неё восторженных глаз на всем пути до северного берега Фароса. Часть побережья уже обстроили тщательно притесанными камнями, уложенными на гигантских глыбах прежней критской гавани. Оставив лодку у западного причала, Таис с Леонтиском и Эрис пошли к удаленному краю набережной. Глубокая вода темнела под крутой стенкой. Невольно повторяя Александра, она вылила в море смесь вина и душистого масла и велела Леонтиску далеко зашвырнуть золотой лекитион. – Теперь предадимся Тетис![26] – весело крикнула она. Леонтиск не смущался наготой, как и его мать, вследствие присущего древнему населению Внутреннего моря совершенства тела. Мальчик разделся и нырнул. Размеренно катящиеся валы вблизи острова дробились на мелкие, быстро- плещущие волны, сверкавшие аметистовыми зеркалами в высоком солнце. – Мама, иди! – позвал Леонтиск, сильными рывками отплывая Дальше, где волны шли медленнее и грознее, вспучиваясь тяжёлыми громадами. Стая дельфинов показала угластые плавники и чёрные спины, приближаясь к купальщикам. Затаив дыхание, Таис скользнула в плотную, упругую воду, обдавшую её запахом простора и силы. Наконец-то! На несколько мгновений она даже забыла об Эрис. Наклонив голову, та пристально вглядывалась в глубину. – Эрис, милая, плыви сюда! – крикнула Таис и даже испугалась молниеносной быстроте, с какой кинулась в море чёрная жрица. Афинянка знала, что Эрис плавает как бы с неохотой, без подстегивающей радости, обуревавшей в воде Таис. А здесь Эрис с её боевым воплем: «Эриале! Эриале и Эрис!» – плыла, догоняя Леонтиска, нисколько не страшась глухого угрожающего шума, с каким вздымались и опускались валы в открытом море. – Святая Мать Богов! Как легко плывется в этой плотной воде! Здесь нет сырости и темноты болота, как в реке или озере. Море держит тебя, лаская,- радостно сообщала Эрис подруге. И Таис ликовала. Ветер налетел с востока, погасил сверкание зеркал на склонах валов, придавил заостренные верхушки. И Таис показалось, будто невидимые нереиды окружили их, награждая шлепками шею и плечи, задорно плеская в лицо, оглаживая тело под водой ласковыми руками. Она сказала об этом Леонтиску, и вновь её удивил взгляд мальчика, пристально следивший за нею. Эрис скоро утомилась, ещё не восстановив полностью свои силы. Таис и Леонтиск долго ныряли, уходя в глубину, плавали и кувыркались, подражая дельфинам, носившимися бок о бок с ними, косясь маленькими дружелюбными глазками и выставляя улыбчивые бело-чёрные пасти. Усталые, они наконец вылезли на гладь гранитных плит. Эрис окатила подругу пресной водой, смыла соль и помогла расчесать чёрные косы. Леонтиск, обсыхавший поодаль, застенчиво приблизился к матери и склонился к её ногам, обняв сильные колени. – Скажи правду, мама, ты богиня? Встретив молящий взгляд ясных серых глаз, Таис отрицательно покачала головой. – Но ты не простая смертная? Ты нереида или нимфа, снизошедшая моему отцу. Я слышал, об этом шептались слуги во дворце. Не отвергай моей просьбы, мама, скажи. Я только хочу знать.- Мальчишеские руки, окрепшие в работе с веслом и парусом, туже сдавили колени матери. – Горячая вера мальчика заставила сердце Таис дрогнуть. Она вспомнила об Александре. Один намек его матери дал необходимую веру в себя. И одновременно всегдашняя правдивость восставала против обмана. – Ты прав, мальчик! – вдруг сказала стоявшая рядом Эрис. – Твоя мать – не простая смертная, но она и не богиня. – Я так и знал. Ты одна из дочерей Тетис от смертного мужа. И этот поясок со звездой на тебе – заклятье смертной жизни? Как пояс Ипполиты? Да?! Таис только смогла прошептать: – Да! Я не бессмертна, не обладаю властью богини и не могу дать тебе чудесной силы или неуязвимости в бою,- поспешно добавила афинянка,- но я дала тебе любовь к морю. Тетис всегда будет милостива к тебе. – Милая, милая мама! Вот почему ты так нечеловечески прекрасна. Это счастье – быть твоим сыном! Благодарю тебя.- Леонтиск осыпал поцелуями колени и пальцы Таис. Она подняла сына, пригладила завитки его чёрных волос и сказала: – Иди, одевайся. Пора ехать! Лицо мальчика преисполнилось печали. – Ты не можешь взять меня с собой? Нам было бы хорошо вместе! – Не могу, Леонтиск,- ответила Таис, чувствуя ком, сдавливающий горло.- Тебе следует быть с отцом, а не с матерью. Ты – мужчина, моряк. Побеждай море для радости людей, а не для избиения их. И мы вместе с Тетис всегда будем с тобою! Леонтиск повернулся и пошел к своей одежде как раз вовремя, чтобы не увидеть слез матери. После морского купания Леонтиск словно вырос. На обратном пути он ещё выше держал гордую голову с тонкими критскими чертами лица. Лодка приближалась к гавани, когда мальчик притронулся к матери и шёпотом спросил, указывая на Эрис: – Она тоже? – Еще больше меня! – также шёпотом ответила Таис. Леонтиск вдруг взял руку чёрной жрицы, приложил ко лбу и щеке и поцеловал в ладонь. Несказанно изумленная Эрис поцеловала Леонтиска в обе щеки – милость, никому до сей поры не оказанная. Таис подумала, как хорошо бы мальчику иметь такого друга рядом. Не будучи богиней, она не могла знать, что через пять лет, в великом морском сражении у Саламина, в глубокой бухте Фамагусты, на восточном конце Кипра, Птолемей потерпит полное поражение, а Леонтиск будет взят в плен. Впрочем, благородный победитель, любимец афинян, Деметрий Полиоркет вскоре вернет сына Птолемею и сам будет разбит им. Памятник победы Деметрия – статуя крылатой Ники – на острове Самотракии будет тысячелетия восхищать людей всех народов и языков! Море, как бы приветствуя возвращение своей дочери, удивительно спокойно несло «Кирку» – корабль Таис на северо-восток от Александрии к острову Кипру. Афинянка вспоминала о прежних плаваниях. Каждое отличалось очень хорошей погодой. Как тут не поверить в особую милость Тетис? – Считают, до Патоса на Кипре пятьсот египетских схенов,- говорил Таис начальник корабля, сам опытный кормчий с Астипалайи,- а я намерил больше – две тысячи восемьсот стадий. – Как можно мерить море? – спросила удивленная Эрис. – Есть несколько способов, но я пользуюсь самым простым,- начальник корабля прищурился, глядя вдаль,- при такой хорошей погоде и малом волнении. Смотри сама! По приказу начальника на палубу вышли два пожилых моряка, один с огромным луком и связкой тончайшей бечевки, другой с устойчивой на качке морской клепсидрой[27]. Подхваченный широким поясом, моряк с луком повис над водой, упираясь босыми ногами в борт корабля, и выпустил стрелу, потащившую бечевку с навязанными на неё раскрашенными рыбьими пузырями. Дважды бечевка ложилась неудачно, на третий пролетела прямой дорожкой. Едва нос корабля оказался у начала бечевы, кормчий ударил в медный диск и второй моряк пустил клепсидру. Другой удар раздался, когда нос корабля прошел конец бечевы. – Счет капель? – крикнул кормчий. – Тридцать одна,- последовал ответ. – Видишь,- пояснил Эрис начальник,- бечевка длиной в полстадии легла прямо, не искривилась волнами, благодаря опытности моих моряков. Корабль прошел её за 31 удар сердца или капель клепсидры. Надо поправить исчисление на волну и изгибы бечевы. Примерно скажу: наша «Кирка» делает около шестидесяти стадий в час – очень хороший ход под средним парусом, без весел. Считай, сколько понадобится времени дойти до Патоса, только про себя – не гневи Морского Старца! Чтобы измерить расстояние правильно, надо сделать на пути много промеров. Меняется сила ветра, течение – путь далек… Кормчий выбрал время, когда этесии – летние ветры, дующие к Египту, на короткое время сменяют своё направление и несут волны с северо-запада. Море потемнело, приняв цвет хиосского вина, и по его сумрачному простору неслись рядами белогривые кони Посейдона. Сильный ветер срывал пену с их гребней, сверкавшую на солнце под безоблачным небом. Такой вид моря привычен каждому эллину, а сила ветров не смущала мореходов – они знали, что к вечеру она ослабеет и самого страшного – ночной бури, не будет. Таис и Эрис распевали на носу корабля, аккомпанируя себе на систре и китаре, самые разные песни: эллинские, печальные и мелодичные; тягучие и заунывные персидские; отрывистые резкие финикийские и египетские; песни ливийских пиратов с дикими выкриками и присвистом, вызывая великий восторг моряков и беся кормчего, потому что мореходы становились невнимательными. Таис уединялась для игр и разговоров с дочерью в укромном месте между задней надстройкой и краем палубы, огороженным тростниковыми плетенками от ветра и брызг. В одну из таких бесед по душам Ирана ошеломила Таис мечтой сделаться гетерой. С наивностью детства Ирана рассказывала о богатых подарках, пирах с музыкой и танцами, поклонении мужчин, поверженных к ногам одним взглядом гетеры. Чем больше хмурилась мать и шире улыбалась Эрис, тем убедительнее девочка старалась доказать свою правоту. Дошло до дифирамбов поцелуям и нежным объятиям мужчин. Разгневанная Таис поняла, в чем дело. Она успокоилась и стала терпеливо объяснять дочери, что ей наговорили сказок, а в жизни, чем бы ни занимался человек, а особенно женщина, всё происходит не так легко и безоблачно. – Нам, женам, не так много дорог в жизни, сколько дано богами мужам, – тихо говорила она дочери, гладя её прямые каштановые волосы и заглядывая в серьёзные карие глаза.- Каждая дорога должна поэтому избираться тщательно. Необходимо знать и взвесить все способности, данные нам богами, и возможности их улучшения. Путь гетеры – один из самых трудных. Он подобен жизни художника, музыканта, архитектора. Кто из мужей будет настолько глуп, чтобы сделаться музыкантом, не имея слуха? А девушки часто думают, будто очарование юности, мелодичный смех и легкость походки – средства уже достаточные для достижения успеха. Неверный путь год, другой, и дальше свинская жизнь в попойках с грубыми скотоподобными чужаками в портовых трущобах. Если ты обладаешь совершенным телом, красивым лицом, великолепными волосами, способностями певицы и танцовщицы, то этого достаточно для подневольной актрисы, нередко награждаемой ударами руководителя труппы. Но чтобы стать хорошей гетерой, кроме внешности и грации ты должна иметь выдающуюся память, читать на трёх наречиях[28], любить и помнить историю, знать основы философских учений. Тогда ты будешь говорить с поэтами и философами как равная и возвысишься над мужами менее одаренными. И этого мало! Ты должна обладать непогрешимым вкусом в одеяниях, понимать искусство скульптуры, живописи, может быть, рисовать сама. Ты должна распознавать людей с первого взгляда, подчинять мужей, не насилуя их воли, быть хозяйкой на симпосионах. Ещё увлекаться атлетикой, такой, в которой сможешь соперничать с мужами. Я, например, считаюсь хорошей наездницей и ещё лучшей пловчихой… Я пока не говорю тебе другое, хотя бы что надо обладать выносливостью спартанца, крепостью к вину варвара, здоровьем критского быка. Если ты, обладая зачатками всего перечисленного, от шести до тринадцати лет пройдешь в Коринфе школу и эти семь лет будут смочены твоими детскими слезами обид, испытаний, трудов и наказаний,- тогда ты станешь действительно знаменитой гетерой! Если тебе повезет, ты не заболеешь и твоя красота не увянет преждевременно… Таис откинулась спиной на плетенку и закрыла глаза, будто утомленная воспоминаниями. Притихшая Ирана долго молчала, прильнув к матери, и сказала: – Я поняла, мама! Я больше не хочу быть гетерой. – Ты разумна и осмотрительна, дочь царя, прославившегося осторожной мудростью. Пойди спать, наступает жара. И пошли мне няню. Едва девочка удалилась, Таис вскочила и несколько раз прошлась по палубе. Эрис обняла ее, хорошо зная настроения подруги. – Ничего не случилось, просто девчонка созрела для замужества и бредни, мутящие её голову, выкладывает Иране. – Я мало занималась с дочерью, если…, – Так это твоя вина, а не няни! – улыбнулась Эрис. Таис топнула ногой и вдруг засмеялась. – Ты права. Но я ей покажу гетеру! – Поздно стала ты проявлять свирепость царицы. Если хочешь знать, то и тут твой недосмотр. – В чем, о богиня справедливости! – Проглядела. Девчонке пора. Она израсходует себя на пустые томления, тугие груди её опустятся без любви. Кто будет виновен? Старшая! Она живет у тебя, так и заменяй ей мать. – Беда с грамотными девчонками из хороших семей. Рано начиталась! – Может, о твоих же похождениях? Немало книг написано уже об Александре и его приближенных… Прибежала няня – пышногрудая быстрая девушка с чёрными мечтательными глазами и длинными ресницами. – Позови Ройкоса! Скажи, чтобы принес кусок веревки. Явился старый тессалиец, выжидательно глядя на Таис. – Раздевайся! – приказала афинянка няне, удивленно вытаращившей глаза на хозяйку. Эрис, скрывая улыбку, дернула застежки её хитона. Как настоящая эллинка, девушка не носила ничего, кроме верхней одежды. Таис притронулась к груди девушки, покачала головой и спросила: – Ты мазала соком цикуты? Долго? – В пианепсионе будет пятый месяц второго года,- пролепетала няня. – Безумная! Посоветовалась бы со мной… теперь они останутся такими каменными! – И пусть! – осмелела девушка. – Сок цикуты столь волшебен? – удивилась Эрис. – Если грудь мала, он заставляет её расти и навсегда закрепляет. Только нужна строгая мера, а наша глупышка, мне сдается, перестаралась. – Опять твой недосмотр,- строго сказала Эрис,- хозяйке следовало бы иногда заменять мать. – Да, справедливая моя подруга, ты права,- сказала Таис, критически оглядев цветущее тело няни. – Царица… госпожа… я не знаю, в чем… – Нет, ты знаешь! – перебила Таис, стараясь придать голосу нужную свирепость.- Ты размечталась о любви, хочешь стать гетерой и забила своими бреднями голову моей девочке. – Госпожа, я только рассказывала, что прочитала! – Неправда! Прибавила и собственные мечты. Я их исполню. Иди как есть туда, где помещаются наши моряки. Будешь услаждать их остаток плавания. Начнешь свой путь к служению Афродите. Мореходы скучают по женам, их поцелуи крепки, тела сильны, объятия неутомимы. Чего тебе ещё нужно? – Царица!… – Я запретила вспоминать мой титул! Забудь его! – Госпожа, я только рассказывала, что прочитала! – Не хочешь служить Афродите, отдав свой пояс кораблю? Тогда ты злонамеренно смущала мою дочь! Слова твои были лживы, и тебя следует отдать Морскому Старцу. Ройкос! Свяжи ей руки и ноги и сбрось в море! – незаметно подмигнув, приказала Таис тессалийцу. – Дядя Ройкос! Вы не сможете! – закричала девушка. – Смогу! Давай руки! – ответил старый воин, страшно оскалив зубы. Девушка упала к ногам Таис, дрожа и плача. – Будет. Игра окончена! – вдруг рассмеялась афинянка.- Вставай. Теперь десять раз подумай, прежде чем что-нибудь рассказывать Иране. – О госпожа, ты пошутила? Ты не сердишься? – Сержусь! Но не могу больше мучить тебя и… его.- Она показала за угол постройки, где, белей мела, старший сын Ройкоса сжался, готовый к прыжку. – Я могу идти? – спросила девушка, нагибаясь, чтобы поднять хитон. – Иди! И вот тебе на память! – Таис так шлепнула няню, что на коже отпечатались пальцы и девушка взвизгнула. Эрис отвесила ей второй шлепок и толкнула в спину. Девушка помчалась в отведенное женщинам помещение. – Не стой, будто потерянный,- сказала Таис сыну Ройкоса.- Будь мужем, иди и утешай. Юношу как ветром сдуло. – Ты ударила её до слез,- укорила Эрис. – Не знаю, у кого будут слезы,- ответила Таис, дуя на пальцы,- такая крепкая девчонка! А теперь, моя милая Эрис, займемся тобой. – Ты сегодня царствуешь, о львица,- пошутила Эрис, с некоторой опаской поглядывая на подругу. – В львицу сейчас превратишься ты,- пообещала Таис и повела подругу в свою каморку, дверью выходившую на рулевой помост, а не в кормовое помещение, оборудованное на время плавания для женщин. – Стань передо мной и держи зеркало. Нет, не так, поверни к себе! Закрой глаза! Эрис повиновалась, зная любовь Таис к неожиданным и всегда занятным выходкам. Таис достала тщательно запрятанную коробку чеканного серебра, извлекла диадему в виде двух змей, сплетенных из проволоки зеленого золота. Головы пресмыкающихся, расширенные, как у Нага в храме Эриду, расходились наперекрест, и каждая держала в разинутой пасти шарик сардоникса, полосатого, белого с чёрным, агата. Афинянка надела украшение на голову Эрис. Оно пришлось впору, и немудрено. Его сделали по заказу Таис лучшие мастера Александрии за три дня. У них вместо диадемы или стефане получалась корона некоей эфиопской царевны. – Теперь смотри! Эрис не сдержала возгласа удивления. – Я велела глаза сделать сапфировыми, в цвет твоих, а не из рубина, как на амулетах еврейских красавиц,- сказала довольная Таис. Читать дальше Главу XVII АФРОДИТА АМБОЛОГЕРА *** *** *** Про Таис... *** Ещё о книгах... *** *** *** *** *** *** | |
|
| |
| Всего комментариев: 0 | |