Святослав 028. Скляренко С.Д. - 8 Ноября 2021

Главная » 2021 » Ноябрь » 8 » Святослав 028. Скляренко С.Д.

13:13

Святослав 028. Скляренко С.Д.

***

Император Иоанн готовился к войне со Святославом. Еще его предшественник Никифор ввел в фемы Фракии и Македонии, граничащие с Болгарией, множество войска. Правда, фемы эти были крошечные. Фракия являлась, по сути, окраиной Константинополя и тянулась тоненькой полоской от Понта до Эгейского моря. Из столицы Македонии Адрианополя до Константинополя пешком добирались за два дня.

Но фемы и города были забиты войсками. В Родосте, Арка-диополе и повсюду до Солуни, в Агатополе у моря и до самых гор — к Филиппополю — всюду стояли пешие и конные легионы. Император Никифор только ждал удобного момента, чтобы двинуться в Болгарию и напасть на войско Святослава.

Императору Иоанну легче всего было исполнить свой замысел, когда в Константинополь дошли слухи, что печенеги напали на Киев. «Печенеги согласились. Так будет», — с радостной вестью примчался на легкой скедии из Босфора епископ Феофил. «Это случилось, князь Святослав с конной дружиной помчался в Киев», — уведомлял фар из Преславы… Да и кесарь Борис просил, молил, заклинал императора Иоанна прислать ему помощь.

Но император не мог послать свое войско. Не в Болгарию, а в Азию перебрасывал он легионы из Фракии и Македонии. Туда же вынужден был послать и лучших своих полководцев во главе со славным Бардом Склиром и патрикием Петром.

Там, в далекой Азии, в Каппадокии, против него подняли восстание племянники убитого императора Никифора — Вард со своими двоюродными братьями, а с острова Лесбоса бежал и присоединился к ним брат императора Лев. Они проходят по городам и селам Азии, присоединяя земли. Угроза нависает и над Константинополем.

Император Иоанн знал, кого против них послать. Полководца Барда не напрасно прозвали Склиром!(Склир — жестокий). Вместе с ним Цимисхий направил знаменитого своими походами в Азию патрикия Петра, который только недавно сделал то, чего не мог сам Иоанн, — превратил в развалины и пепел жемчужину мира Антиохию. Эти два полководца, Иоанн был уверен, разыщут в пустынях Каппадокии всех родственников покойного императора и покарают их.

Но император Иоанн помышлял не только о том, чтобы покарать их. Он хотел, чтобы родственники Никифора никогда больше не могли ему мешать, и велел Барду Склиру и патри-кию Петру, если они изловят Льва Фоку, сыновей его и всех племянников, судить по своему усмотрению и сурово: оскоплять, ослеплять, а то и просто убивать. Такова его императорская воля!

Бард Склир и патрикий Петр, разумеется, верой и правдой служили Никифору. Но что значат вера и правда, если бы Ни-кифор не платил за них золотом? А теперь и Бард Склир и патрикий Петр получат много кентинариев от Иоанна — в зависимости от того, сколько они привезут из разрушенных городов Азии.

Император Иоанн хотел снискать любовь не только полководцев. Ему было известно, что население Константинополя доведено до голода, голод свирепствует и в фемах — три года в Византии был страшный неурожай, а во времена Никифора никто не заботился о голодающем населении Константинополя.

Иоанн Цимисхий посылал корабли за хлебом в Азию и Египет, хотя люди там тоже голодали. Но какое дело Иоанну до Азии? Его беспокоил только Константинополь. В Азии взяли последнее зерно, погрузили на корабли и повезли в Константинополь.

Император Иоанн велел продавать хлеб жителям Константинополя за бесценок; люди, которые до этого несколько лет подряд голодали, получив хлеб и не понимая, откуда на них свалилось такое счастье, восклицали:

— Многая лета императору Иоанну!

А он, новый император Византии, гарцуя на коне, совершал большие выходы и повсюду — на площади Августеона, на Месе, в предместьях Влахерна — его встречали толпы людей, осыпали цветами, славословили его.

Теперь на Ипподроме, который когда-то гремел и сверкал, но в царствование Никифора стал зарастать бурьяном, снова устраивались соревнования, игры, по арене пролетали колесницы, мчались бегуны — здесь лилась, как и в древние времена, кровь рабов-гладиаторов; сенаторы, патрикии, чиновники, димоты и димархи безумствовали, прославляя императора Иоанна.

Он тоже присутствовал здесь — сидел в закрытой ложе, смотрел на неистовствующую толпу, иногда показывался народу, слушал крики, приветствия, и на лице его сияла счастливая улыбка.

Но порой по этому лицу пробегало облачко тревоги: он вспоминал далекую Каппадокию, откуда все нет и нет вестей, думал о недалеком острове Проте, где на высокой скале, в монастыре над морем, живет Феофано.

Проэдр Василий склонился к уху императора и тихо прошептал:

— Константинополь ликует, он счастлив — это твоя победа!

— Феофано! — вырвалось у Иоанна.

Так непрестанно, где бы он ни был, император думал о Феофано, не мог забыть ее ласк, поцелуев, объятий…

О, если бы император мог, он полетел бы к Феофано на крыльях, вернее — на легкой скедии, велел бы вернуть«е в Бу-колеон. Но над ним висит проклятие церкви, жив еще старый патриарх Полиевкт, а его слово священно, нерушимо.

Император Иоанн сердился на Полиевкта не только из-за Феофано. В то утро, когда он пришел к нему в Софию, патриарх принудил его покарать Льва Валента, добился больших льгот для себя и всего духовенства. Какие льготы могут иметь служители Бога в то время, когда Византия воюет, когда все золото надо отдать полководцам и легионерам, когда приходится кормить тех, кто завтра должен умереть?

Наконец желание императора Иоанна сбылось. Поздней ночью его уведомили, что патриарх Полиевкт умер. Иоанн Цимисхий облегченно вздохнул. Обещание, данное патриарху, можно и нарушить.

Император так и поступил. Сразу же после похорон Полиевкта в Константинополе был созван собор епископов для избрания нового патриарха. Иоанн явился на собор, сел на трон и предложил избрать патриархом самого нижнего чина в церковной иерархии — малограмотного монаха, схимника Олимпийской горы Василия.

Собор был обескуражен. Здесь, в святой Софии, собрались мужи, достойные звания патриаршего сана, из митрополий Азии и всей империи, епископы — философы, ученые, образцы благочестия.

Но Иоанн Цимисхий, присутствовавший на соборе, смотрел холодными глазами на епископов, и они знали, что их ждет, если воля императора не будет исполнена. Монах Василий был избран новым вселенским патриархом. Отныне император Иоанн будет василевсом и главою над монахом-патриархом; он может делать все, что захочет, может, если только захочет, торжественно бракосочетаться в Софии или Влахер - не с Феофано.

И император бракосочетается. Будущую василиссу ввели в Софийский собор, как велел обряд, с покрывалом на лице. Ей навстречу вышел и накинул на плечи пурпуровую, освященную патриархом Василием хламиду сам император Иоанн. Взяв за руку невесту, повел ее к алтарю, где стоял патриарх.

И в тот миг, когда патриарх возлагал на главы императора и императрицы венцы, чтобы соединить их и провозгласить многолетие, император Иоанн согласно обряду поднял покрывало, за которым скрывалось лицо невесты, и все присутствующие на торжественной церемонии увидели непривлекательное, морщинистое лицо перезрелой дочери покойного императора Константина — Феодоры.

Никто в соборе не мог понять, почему так поступил император Иоанн, как и когда это получилось. Все ждали, что он - молодой, здоровый, сильный — возьмет себе под стать и василиссу. Рядом с ним после смерти Полиевкта — и об этом все поговаривали — могла стать и Феофано. Однако все присутствующие, увидав Феодору, восторженно закричали:

— Многая лета наисвятейшей и наиблаженнейшей Феодоре!

— Многая лета василевсу Иоанну!

— Многая лета нашим императорам!

Конечно, никто из них не знал, как не знала и Феодора, ¦что, стоя здесь, в соборе святой Софии, с венцом на голове, глядя на образ Богородицы под куполом алтаря, император Иоанн думал о Феофано.

Да, он не мог ее забыть даже в эту минуту. Еще недавно, когда был жив Полиевкт, Иоанн мечтал вырвать Феофано с Прота, вернуть в Буколеон, войти с ней в Золотую палату. Он знал, что это никого в Константинополе не удивило бы, все к тому были готовы.

Но, стоя над гробницей патриарха, император Иоанн понял, что Полиевкт действовал мудро. Лучше сидеть в Большом дворце одному убийце, чем двоим. И конечно, лучше, если здесь не будет Феофано, которая убила уже трех императоров.

Иоанн вздрогнул: Феофано убила трех, так почему бы ей не убить четвертого — его, Иоанна? Стоя над гробницей патриарха, он усердно крестился. Страх перед Феофано, раз появившись, все больше и больше охватывал его душу. Освободившись от клятвы патриарху, император Иоанн дал себе клятву у его гроба никогда не возвращать в Константинополь Феофано и тогда же подумал о Феодоре. Она некрасива — это Иоанн Цимисхий знал, в ней нет ничего привлекательного — и это он видел. Но она была дочерью порфирородного императора Константина, василиссой по рождению, становясь с ней рядом, он делался преемником славы Константина,

— Многая лета, многая лета! — кричали в соборе.

***

Недалеко от Константинополя, среди голубых просторов Пропонтиды, точно стая серых чаек, которые, перелетая море, утомились и сели отдохнуть, лежат девять островов. Издали они кажутся одним большим островом. С давних пор их называют Принцевыми островами.

Чудесны эти острова издали — с желтыми, оранжевыми, круто обрывающимися над голубыми водами скалами, с златоглавыми церквами и монастырями, с садами, рядами высоких кипарисов, тихими заливами.

Но на этих островах могил гораздо больше, чем кипарисов. Испокон веку императоры Византии высылали сюда, а главным образом на один из островов — Прот — всех тех, кто был им не угоден. Там были монастыри с подземельями, куда никогда не достигает солнечный луч, скалы, с которых не могло спуститься к морю ни одно живое существо, заливы, которых ре заприметил бы самый острый глаз… Вот почему императоры и ссылали сюда своих врагов. Одних они оскопляли, других ослепляли, третьих топили, а кто и сам умирал в подземельях. И никто-никто на свете этого не знал, — прекрасны издали острова, дивен Прот!

Именно здесь, у Прота, через день после убийства императора Никифора, поздно вечером, в тихом заливе остановился дромон. С него на берег вывели женщину со слугами и двумя детьми — девочками. Это была Феофано.

Ей никогда не случалось быть на этом острове, но она знала, что тот, кто сюда попадал, живым в Константинополь не возвращался. Впрочем, и сама Феофано десять лет тому назад велела вывезти сюда пять сестер своего первого мужа Романа -конечно, пожизненно, до смерти!

И все же она гордо, как и надлежит василиссе, поднялась на крутой берег, смело ступила в свою келью с зарешеченным оконцем, выходившим на море. Всю эту ночь не спала Феофано, а ходила по келье, помышляя о бегстве.

Впрочем, Феофано думала о бегстве не только в первую ночь, — она ни на минуту не допускала мысли, что останется здесь на всю жизнь. Самоуверенная, избалованная василисса была убеждена, что стала жертвой выжившего из ума патриарха Полиевкта и что о ней думают и стараются ее спасти император Иоанн и паракимомен Василий. В Константинополе остались и будут соцарствовать с Иоанном два ее сына — Василий и Константин. Если же Иоанн ее забудет, отречется от нее, то помогут, вырвут с Прота другие. Жив брат императора Никифора Лев, сын его и племянники, — они будут считать убийцей Никифора Иоанна и никогда не узнают, кто направлял его руку. Есть у Феофано и то, что может сделать в Римской империи все. Выезжая на Прот, она успела захватить с собой большие сокровища — золото, драгоценные камни.

И еще одно понимает Феофано: она была, есть и долго еще будет самой красивой женщиной империи. Феофано видит себя в зеркале, — может, слишком бледную, немного испуганную, взволнованную, но молодую. Что тридцать лет для божественной Феофано, которая к тому же знает цену своей красоте?!

Сколько долгих, несказанно мучительных месяцев проводит она в монастыре, который, наподобие огромной крепости, со множеством подземелий, подвалов, тайников, рвов и валов, высился на большой скале над самым морем! В этом монастыре в разные времена и разными лицами были заточены, ослеплены, убиты многие императоры, видные люди и даже патриархи империи: императоры Михаил Куропалат, Лев с четырьмя сыновьями, дед Феофано по мужу Роман I Лека-пин. Здесь сидели в кельях и пять сестер Романа II, сосланных Феофано. Теперь сюда угодила и она сама.

Это был мрачный и страшный монастырь. Феофано окружали молчаливые безбородые монахи-скопцы, следившие за каждым ее шагом; они стояли у ее двери и время от времени заглядывали в зарешеченное оконце, даже когда она спала. За другим, тоже зарешеченным оконцем билось о крутые скалы разъяренное Мраморное море. Казалось, Феофано нечего ждать, не на что надеяться.

Но Феофано ждала, надеялась, что кто-нибудь явится ей на помощь, вырвет ее с Прота. И она дождалась.

В одну из долгих осенних ночей, когда все в монастыре затихло и Феофано уже собиралась ложиться, безбородый страж, стоявший у двери кельи, внезапно отворил ее, вошел в келью и погасил светильник.

— Кто это? — прошептала, затаив дыхание, Феофано.

— Я — твой друг и пришел от твоих друзей.

— Кто же ты?

— Я — этериот Вард Валент из Буколеона.

— Погоди! Ты — брат Льва Валента, который убил Ники-фора?

— Я — брат Льва, который убил Никифора. Но Льва велел умертвить император Иоанн.

Феофано стало жутко. В темной келье перед ней стоял Вард, брат этериота Льва, который убил ее мужа — императора Никифора. Значит, это сообщник ее и Иоанна… Но Вард говорит, что Льва велел умертвить Иоанн. Кому же тогда служит Вард?… «Тише, молчи, Феофано! — сжав зубы, сказала она себе. — Малейший твой промах грозит гибелью. Надо ждать, что скажет Вард».

И она узнала, что случилось: Иоанн Цимисхий отстранил от царства ее сыновей Василия и Константина, — молчи, Феофано, молчи! — император Иоанн велел сослать на остров Лесбос брата императора Никифора, Льва, а его сына Варда и племянников — в далекую Амазию, — Феофано узнает неистовый нрав Иоанна; патриарх Полиевкт умер, и император принудил собор епископов избрать патриархом монаха с Олимпа Василия, — Феофано не пропускала ни одного слова из рассказа Варда.

— А сейчас, — тихо шептал Вард, — Лев Фока с сыном подняли восстание в Каппадокии, и, хотя в Болгарии неспокойно, император Иоанн снял из Фракии и Македонии несколько легионов и послал их во главе с Бардом Склиром и патрикием Петром в Азию. Император Иоанн боится, он засыпал хлебом Константинополь.

Но Феофано по-прежнему молчала, она все еще не могла понять, кому служит Вард и кто послал его к ней. И только под конец Вард Валент сказал:

— Поэтому проэдр Василий послал меня сюда, василисса, сказать тебе, что он думает о тебе, заботится. Проэдр ждет, чем кончится восстание в Азии и что произойдет в Константинополе. А тогда даст тебе обо всем знать и поможет… Жди, василисса. Здесь, на Проте, среди безбородых есть наши люди, и я приду к тебе, как только прикажет проэдр!

Феофано почувствовала и поняла, что в этой империи, где она живет, где все делается ради славы, чести и богатства немногих людей, где эти немногие люди друг друга убивают, режут, вешают и казнят, должен быть и такой человек, как проэдр Василий…

Феофано, казалось, видела его в эту минуту — костлявого, незаметного, с ласковой улыбкой на лице, с тихим, приглушенным голосом, длинными, тонкими пальцами. В эту ночь он, как обычно, ходит по Буколеону, охраняя покой василевса.

«Василеве!» — Феофано улыбнулась, вспомнив это слово.

Она подумала, что в империи должно быть, да и есть место для такой женщины, как она. И она, цветок Пропонтиды, должна терпеливо ждать приказания своего соучастника и друга, проэдра Василия.

Феофано ступила шаг вперед, взяла руку Варда Валента. Эта рука дрожала. Она коснулась своими горячими губами его лица. Он был не безбородым.

***

Как черный вихрь, как буря, летел с дружиной своей из Киева князь Святослав. Рядом с конем Святослава, как и у его воевод, бояр и даже у воев, скакало еще два-три запасных коня. Всадники часто пересаживались с коня на коня, спали по нескольку часов — и мчались дальше и дальше…

Не все вой выдержали. Кое-кто из них остался в Полянских городах и селах, в Уличской й Тиверской землях, чтобы нагнать князя позже. Кони падали на полном скаку, но ржали уже другие — Дунай был все ближе.

В холодные осенние ночи всадникам было жарко, среди дневного жара их освежал встречный ветер, на рассвете они проглатывали черствый кусок хлеба, а вечером запивали его водой.

Когда выехали из Киева, их было тысяч десять, но, когда перебрались через Буг и Днестр, их стало больше, потому что вокруг лежала родная земля, и в эту тяжкую годину голос князя Святослава слышали и тиверцы, и уличи.

Но не только там, где пролетал князь Святослав со своей дружиной, шумела и подымалась земля. Чем далее на юг от Киева мчалась дружина Святослава, тем дальше на север, на запад и восток летела весть о том, что на Дунае мечи высекают искры, к тучам летят стрелы, болгарские боляре вместе с греками идут вспять Руси.

И, как это случается перед страшной грозой, когда не шелохнет листва, умолкают воды, замирает земля, так и в это грозное время, сколько ни ехала дружина князя Святослава, она не видела не только печенегов, но даже их следа. Только издалека было слышно, как гудит под копытами коней земля в степи. Это печенеги удирали со своими улусами на восток, к Днепру, и на юг, к морю Русскому.

Так мчался князь Святослав со своей дружиной — через земли Полянские, через Дикое Поле, земли уличей и тиверцев, все ближе к Дунаю..

А когда до Дуная осталось полночи езды, перед заходом солнца князь Святослав, ехавший под своим знаменем впереди дружины, внезапно остановил коня.

Солнце садилось. На далеком небосводе сверкал багряный плес, по ту сторону реки синели горы. За князем стала дружина, недоумевая, из-за чего произошла задержка.

— До Дуная рукой подать, — сказал князь, — полночи езды туда, полночи обратно. Что там делается, мы не знаем, а знать должны. Пусть наш дозор поедет к Дунаю и к утру вернется. А дружина пусть отдыхает — неизвестно, что будет завтра.

И тотчас несколько всадников, оторвавшись от войска, поскакали к багряному морю, что стелилось далеко над Дунаем. Все же прочие вой сошли с коней, стали станом, не зажигая огня, пустили пастись коней и далеко во все стороны — от чела и с тыла — выслали дозор.

Когда стемнело и на востоке выплыла большая красная луна, она увидела в поле стан князя Святослава. Раскинувшись на земле, положив под головы седла, а под себя попоны, спали вой князя. Они заслужили этот короткий сон — за ними черным следом в серой степи стелилась дорога от Киева. Дружине нужно было отдохнуть: ведь завтра у Дуная могла начаться великая сеча. Дружина стояла за правое дело, и, хоть многих воев, может, ждала близкая смерть, все спали спокойно, крепко. А вместе со своей дружиной, подложив под голову седло, а под себя попону, уснул и князь Святослав.

Проснулся он до рассвета — где-то далеко в поле гудела от конских копыт земля. Князь сел. Прислушался. Вскочил. Конский топот доносился со стороны Дуная. Ехало лишь несколько всадников, они скакали во всю мочь.

Вскоре всадники появились в стане перед князем Святославом.

— Беда, князь! Вчера болгары взяли копьем Переяславец. Вой наши стоят на берегу Дуйая, ждут тебя, княже!

Дружина уже была на ногах. Быстро светало, но князь велел людям поесть. Усевшись на попону, поел и сам — кусок соленой конины с хлебом. По росе вой вели коней. Со всех сторон из голубых туманов съезжались дозорные. Небо было чистое, все предвещало ясный день.

Отдохнув и подкрепившись едой, вой сели на коней, которые уже выпаслись за ночь, и помчались на запад, к Дунаю.

Солнце стояло еще высоко в небе, когда они остановили коней в камышах левого берега Дуная, где в тиховодье ждали их лодии. И тотчас начали переправляться на другой берег, где находилось главное войско.

Князь Святослав встретился с князем Улебом, воеводой Свенельдом и другими воеводами на высокой круче и рассказал, что произошло за это время в Киеве: о смерти княгини Ольги, о вокняжении Ярополка, Олега и Владимира, о печенегах и встрече с каганом Курей.

— Ромеи делают свое черное дело и здесь, — начал Свенельд. -Уже оставили мы, князь, многие города и стоим только тут, у Дуная.

— Почему же оставили города? Где наши вой, где болгары? -крикнул князь Святослав.

— Все они стоят здесь, на берегу, — ответил Свенельд. — Но кесарь Борис и его боляре собрали много отрядов, которые расползлись повсюду и жалили нас, как змеи…

— Как же вы допустили, чтобы боляре собрали эти отряды, почему не пошли на них сразу, всей силой?

Воевода Свенельд молчал.

— А ты что скажешь, брат? — обернулся к князю Улебу Святослав.

— Я собирал такую силу. Но мы опоздали, потому что началась усобица в Данае, а потом в Плиске…

— Кто опаздывает на брани, чинит пагубу себе и своим людям…

— Кроме того, берег я и воев, не хотел проливать много крови.

— Кто кровь свою на брани жалеет, позже прольет ее много и без пользы, — промолвил князь. — Худо ты сделал, брат Улеб, мало сделал и ты, воевода Свенельд. Потягнем же теперь, моя дружина, погибать здесь не станем!

Подняв голову, князь Улеб глядел вдаль, на низовье Дуная. Взявшись за рукоять меча, молча стоял Свенельд и, казалось, боялся смотреть в глаза князю Святославу.

К вечеру дружина Святослава переправилась на правый берег. Туда же, оставив в гирле дозор, подошли и лодии. Князь повелел воям на лодиях, не теряя времени, плыть по Дунаю к Переяславцу. Туда же он повел через болота и трясины, известными уже воям тропами, всю свою дружину.

***

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

И ведет князь Святослав всю свою рать на запад. Сам он с головной дружиной идет дорогой, что тянется от Дуная к Пла-нине; брат Улеб ведет дружину по правую руку, куда князю на подмогу уже поспешают угры; по левую же руку, в предгорье, где больше всего блуждает болярских отрядов, впереди своих воев, с сыном Лютом, едет на борзом коне суровый, задумчивый воевода Свенельд.,

А уже в городах и селах Болгарии, услыхав о том, что князь Святослав с ними, поднимается все живое. Болгарские дружины заливают все пространство между дружинами ру-сов, и кажется, что вдоль Дуная с громами и молниями движется страшная грозовая туча, которую ничто остановить не может.

А позади всего воинства ва болгарской телеге с высокими колесами, которую тащит четверка волов, сидит угрюмый ва-силик Калокир в черном платне, низко надвинув на лоб высокую баранью шапку, бросает по сторонам злобные взгляды из-под густых черных бровей. В Переяславце он подходил к князю Святославу, сожалел, что без него война затянулась, выспрашивал, скоро ли думает Святослав взять Преславу.

Чудно ответил на это василику князь Святослав:

— А Преслава уже давно наша.

— Как?! — воскликнул Калокир. — До нее так далеко, впереди еще много боев…,

— Преслава давно уже наша, — промолвил князь, — и жаль, что ты не побывал там, друг мой.

Об этих непонятных словах и думает Калокир, надвинув на лоб шапку и поглядывая вокруг хищными, злыми глазами.

Низкие тучи стелются над Болгарской землей, над голыми полями моросит частый дождик; скрипят возы на дорогах, всюду ржание и топот коней. А впереди слышен многоголосый крик, там уже бряцает оружие, началась великая сеча: кровь — за кровь, смерть — за смерть. Так вторично падают Плиска, Даная, русские вой сокрушают врага и вступают в Преславу.

***

За Преславой в Вышнем граде вой захватили множество боляр, которые не успели бежать.

Среди просторного двора стояли большие возы, в высокой колымаге сидела на подушках женщина, видимо, знатного рода, с двумя детьми; рыжий мужчина с длинной бородой и усами, одетый в багряницу и красные сандалии, гарцевал у колымаги на коне. Их окружал многочисленный отряд, вооруженный мечами и копьями. Это был кесарь Болгарии Борис, его жена и старшая дружина…

…Кесарь и князь встретились в Преславе в старом тереме болгарских каганов, в одной из светлиц, где когда-то жил и умер кесарь Симеон. Узкие окна светлицы были завешены. В углу горело два светильника, их лучи вырывали из темноты вещи, которые напоминали о кесаре Симеоне и его делах.

На полках вдоль стен стояли книги, написанные Симеоном. На одной из полок-тускло поблескивали золотые и серебряные корчаги, кубки, а среди них и кубок, сделанный каганом Крумом из черепа императора ромеев Никифора…

Когда воевода Свенельд с двумя воями ввел кесаря Бориса в светлицу, князь Святослав сидел за столом, опершись подбородком на руки. Он встретил кесаря долгим, пытливым взглядом.

Кесарь Борис, не успевший даже переодеться, стоял перед князем бледный, с непокрытой головой и смотрел широко открытыми, испуганными глазами.

— Здравствуй, князь! — наконец вырвалось у него.

— Здрав будь, кесарь, — холодно процедил Святослав и обернулся к Свенельду: — Ты ступай… и вой пусть уходят. Мы поговорим с кесарем одни.

Свенельд дал знак дружинникам, и они покинули светлицу. Князь Святослав и кесарь Борис остались вдвоем, с глазу на глаз.

— Куда же ты, кесарь, собрался? — спросил Святослав. — Чего молчишь, не отвечаешь? А впрочем, что тебя спрашивать! Сам ведаю куда. В Константинополь, к императору ромеев? Ведь так?!

— Ты прав, — сухо промолвил Борис. — В Константинополь. А куда я еще мог бежать?

Князь Святослав покачал головой.

— Горе кесарю болгар, которому уже некуда бежать, — сурово сказал он. — Не такова была когда-то Болгария, при жизни деда твоего Симеона. Он умел биться и знал, к кому обращаться в трудный час. Спроси о нем у кого хочешь и в Болгарии, и у нас на Руси, — о, скажут, добрый был каган, справедливый, в ту пору и Болгария была непобедима, и Византия дрожала перед ней.

Потупившись, кесарь Борис молчал.

— Твой отец Петр изменил Руси, — продолжал Святослав, — ты довершаешь дело своего отца, продал Болгарию императорам. Из-за вас Болгария раскололась надвое, истекает кровью, ты повинен в том, что от Дуная до Преславы сложили свои головы тысячи русских и болгарских воев, — ведь и отцу твоему, да и тебе я предлагал мир, а не войну. Что же мне с тобой сделать? Убить, что ли?

И вдруг, будто только теперь поняв, что ему угрожает, кесарь Борис впился своими большими, испуганными глазами в Святослава и хрипло крикнул:

— Князь Святослав! Ты прав, прав, княже! То е справедливо, наша грешка, моя грешка. Но мы жием тако — до Киева далеко, до Константинополя близко, а императоры имают велику силу. Боялся аз их, и не токмо сам, все боляре. Смилуйся надо мной! Даруй живот!

Князь сидел в углу светлицы, скрестив на груди руки. Жарко горели светильники, колыхались длинные огненные языки, по стенам бегали тени, кесарь, казалось, метался среди серых стен.

— Ничтожный кесарь! — поднимаясь, крикнул Святослав. - Не умел жить, не умеешь и умереть.

Он прошелся по светлице, остановился у окна и сильным взмахом руки раздвинул занавес.

И тогда стало видно, как за Преславой бушует пожар, а на небе пламенеет багряное зарево. В тишине слышались тревожные удары в била за окном и далекий, похожий на морской прибой многоголосый крик.

— Как бы я хотел, — сказал Святослав, указав рукой за окно, — чтобы тебя, вот такого, как ты сейчас, видели и чтобы слышали нашу с тобой беседу все болгары… Но они ее не слышат. Что ж, может быть, когда-нибудь вспомнят мои слова… Я должен был бы убить тебя, ибо такой кесарь, как ты, Болгарии не нужен. Но без кесаря Болгария не может остаться. Кто поведет ее на эту брань, от которой сегодня содрогаются горы, и на те брани, что еще предстоят в будущем? Кого мне поставить кесарем? Брата твоего Романа? Но ведь вы друг друга стоите…

— И не за вас, кесарей, — продолжал Святослав, — болит у меня сердце, болит оно за Болгарию. Сильной хочу ее видеть, знаю — великие сокровища собрали каганы. Не за данью я сюда пришел — хочу, чтобы Болгария сохранила свои сокровища. Кесарь поднял голову и внимательно следил за Святославом.

— Князь Святослав! — крикнул Борис. — Ты даруешь мне живот?

— Хочу подарить…

— Князь Святослав, — торжественно промолвил Борис, — тогда я весь живот, всю свою душу отдам за тебя…

— Не за меня надо жизнь отдавать, — прервал его князь Святослав, — за Болгарию…

— Така, князь Святослав, така, — торопливо вторил Борис. -

За Болгарску отдам живот, за любав и другарство меж Болгарске и Руси… Наспоред Византии!

Князь Святослав отошел от окна, остановился перед кесарем Борисом и вынул из ножен меч.

— Кесарь! — сказал он. — Я призываю в свидетели всех богов, каким веришь ты и я… Ты заслужил смерть — Русь дарит тебе жизнь. Ты обесчестил, запятнал свою багряницу — но оставляю ее тебе. Мои вой идут разутые и нагие — мы не возьмем сокровищ болгарских каганов. Только клянись, что не продашь еще раз Болгарию, не изменишь Руси, будешь бороться против Византии.

— Давам клятва! — ответил на это кесарь Борис и холодными губами коснулся меча.

Князь Святослав вложил меч в ножны и позвал Свенельда.

— Воевода! — сказал князь. — Отныне кесарь Борис наш друг, проведи его в Вышний град, и да будет ему как кесарю…

— Прощай, князь Святослав. — Кесарь Борис низко поклонился. — Много си благодарен…

И долго князь Святослав слушал, как в глухих переходах дворца гремели шаги кесаря Бориса и Свенельда, как они затихали и наконец замерли где-то вдали.

За Преславой всю ночь бушевал пожар, багровое зарево то разгоралось, то угасало на небе, а на тучах, которые плыли и плыли с севера, вырисовывались стены и башни каменного города на скале.

Неспокойной была эта ночь. Где-то в темноте то тут, то там раздавались людские голоса, на крутых тропах испуганно ржали кони, слышался топот копыт, выли, подняв морды к багровому небу, городские собаки.

Тихо было только в Вышнем граде, у врат которого стояли утомленные русские вой. Нигде — ни на стенах его, ни в окнах -не светилось ни одного огонька. Вышний град спал.

Не спал лишь кесарь Борис. Прислонившись лбом к холодному стеклу окна, он стоял в одной из палат, глядя на зарево пожаров, багровые тучи, Преславу, Камчию, которая, подобно красному ужу, извивалась по долине.

Кесарь жалел, что не успел выехать из Преславы. О, если бы русские вой хоть немного опоздали, он скакал бы сейчас далеко от Преславы, по горным ущельям, прямо в Константинополь…

Но все сложилось не так уж плохо, как мог того ждать кесарь Болгарии. О, когда его вели в преславский дворец, он очень испугался! Когда с ним заговорил Святослав,:,кесарь был уверен,что его ждет смерть.

А сейчас ночь, все страшное отступило. Вышний град, как видел сам кесарь, охраняют русские вои. Русские вои — это, пожалуй, надежнее, чем своя дружина. Ведь когда в Вышний град ворвались русские вой, почти; вся его дружина кинулась наутек, оставив.-на произвол судьбы его жену детей…

«А дальше? — думал он. — Что делать дальше?»., Кесарь вздрогнул, услыхав позади себя шаги. Но это не русские вой, их лишь рисует болезненное воображение-кесаря, — к нему подходила жена, василисса Мария.

— Ты не спишь, Борис? — тихо спросила она.

— О нет, Мария! Как могу я спать? Все погибло.

— Мой любимый, — сказала василисса, — ты напрасно отчаиваешься. Слава Богу, ты был и остался кесарем. Этот Святослав — князь-дикарь, варвар, он не понимает.даже, что такое золото, и все сокровища оставил тебе. Слава Богу, мы живы, богаты, и если не можем уехать в Константинополь, то император придет к нам.

— Ты думаешь, что он о нас не забудет?

— О нет, Византия о нас не забудет, она и сейчас думает о нас. Сегодня, — шепотом сказала василисса, — я видела среди воев русского князя василика императора Калокира…

***

КНИГА ПЕРВАЯ

КНЯГИНЯ И РАБЫНЯ

002. Семен Скляренко. Святослав.

003. Скляренко С.Д. Святослав.

НАД МОРЕМ РУССКИМ

017. СВЯТОСЛАВ. С. Скляренко.

037. Святослав. Скляренко С.Д.

038. СВЯТОСЛАВ. СКЛЯРЕНКО СЕМЕН ДМИТРИЕВИЧ. КРАТКИЙ ПОЯСНИТЕЛЬНЫЙ СЛОВАРЬ, КОММЕНТАРИИ, ХРОНОЛОГИЧЕСКАЯ ТАБЛИЦА

***

В начало, читать

. Святослав. Скляренко С.Д.

Источник : https://www.litmir.me/br/?b=24988&p=11

Слушать - https://knigavuhe.org/book/svjatoslav-1/

***

Визитка дуэта...

***

О Святославе
О рождении Святослава нам известно только то, что в год казни его отца древлянами в 945 году, ему было три года. Стало быть, родился он в 942 году.

***