Святослав 013. Скляренко С.Д. - 5 Ноября 2021

Главная » 2021 » Ноябрь » 5 » Святослав 013. Скляренко С.Д.

09:47

Святослав 013. Скляренко С.Д.

***

— И ты слушал эти нечестивые слова?

— Я, Ирина, вынужден был слушать, — оправдывался кесарь Петр, — но я сказал, что времена Симеона и Игоря давно миновали и что теперь Болгария больше связана с Византией, чем с Русью…

— Ты ответил ей не так, как следовало, — возмущается василисса Ирина. — Ты должен был сказать ей, что между Болгарией и Русью нет и никогда не будет сговора.

— Я надеюсь, — виновато говорит кесарь Петр, — что она сама это поймет.

— О, ты ошибаешься! — заканчивает василисса и гасит светильник. — Эти русы и их княгиня, — раздается уже в темноте ее голос, — гордые и опасные люди. Болгарию защитит, всегда придет ей на помощь только Константинополь…

Княгиня Ольга лежит в светлице, которую ей отвели во дворце, и не может заснуть. Только что вышел от нее священник Григорий. Она позвала его в надежде, что услышит о Болгарии много такого, чего сама не может понять. Ведь священник Григорий пришел в Киев из Болгарии, у него тут должно быть много знакомых, друзей.

Священник долго сидел у княгини и рассказывал, что не узнает Болгарию и не может ее понять. «Тут все, — говорил он, -не так, как было раньше. Была когда-то Болгария христианскою, а стала византийскою, даже патриарх Дамиан сбежал из Преславы, а священники и подавно. Поедем же и мы, княгиня, поскорее в Киев!»

За открытым окном шумит без устали Большая Камчия, где-то далеко-далеко в горах слышна печальная песня, очень похожая на те» что поются у Днепра. На стенах крепости время от времени перекликаются ночные сторожа, вот они ударили раз и второй в медные била.

Но не только эти звуки мешают спать княгине Ольге -смутная обида тяжестью легла ей на грудь, сжимает сердце.

«Зачем, — думает она, — я ехала сюда, чего искала?»

Печальная песня разносится в горах, словно дает' ответ на этот вопрос: одни и те же песни поют люди у Дуная и у Днепра, без толмачей понимают друг друга, с незапамятных времен жили они как братья и в трудные годины своей жизни помогали друг другу.

Княгиня Ольга вспоминает своего мужа Игоря, который не раз, прощаясь с нею, говорил: «Пойду помогу брату Симеону», — и шел, не зная, вернется ли. Может быть, проходил он через Преславу, может, отдыхал когда-то в этой светлице, лежал, слушал далекую ночную песню в горах.

Но затихает печальная песня вдали, где-то далеко-далеко затерялись следы кесаря Симеона и князя Игоря, а те, что пришли им на смену, уже не похожи на своих отцов.

Княгиня Ольга припоминает лицо кесаря Петра, с которым разговаривала в этот вечер, и думает: «На кого он похож, кого напоминает?»

И тогда всплывает перед нею еще одно лицо — лицо императора Константина: та же усмешка, те же движения и такие же злые огоньки в глазах.

«Вот на кого похож кесарь Болгарии, — думает княгиня Ольга. — Нет, напрасно я приехала сюда, в Болгарию. Преслава — тот же Константинополь, только поменьше, совсем маленький…»

Чем дальше на север, тем становилось холоднее. Шел снег, крепчали морозы, дороги замело. Передвигаться дальше на колесницах нечего было и думать. Княгиня Ольга велела обменять их на сани в каком-то болгарском городе, где начиналась равнина. Но вскоре выяснилось, что и на санях им не пробиться через заснеженные просторы… Тогда они бросили и сани.

Княгиня Ольга, вся ее родня, послы, купцы сели на коней. Перекрестившись на восток, влез на коня и священник Григорий, ловко вскочили в седла служанки княгини — Полянским девушкам это было не в диковинку. Последними сели верхом, вооружившись луками и копьями, вой с лодий — вместе с дружиною они должны были охранять едущих.

На большое пространство растянулась вереница: впереди ехали дружинники, за ними — княгиня со своими спутниками, замыкали шествие лодийные вой.

Перед ними расстилался долгий путь, предстояло степное бездорожье, дни и ночи среди снегов, в лесных чащах и просто на мерзлой земле, под открытым небом.

Но слух о том, что киевская княгиня Ольга едет из Болгарии на Русь через Угорскую землю, летел, обгоняя ее, и в лесах над Тисою обоз княгини встретил отряд закованных в броню всадников во главе с братом князя Такшоня — князем Митлашем. Этот отряд сопровождал княгиню во время всей дальнейшей дороги, а в лице князя Митлаша она обрела умного спутника.

От него княгиня Ольга узнала, как живут угры на равнине над Тисою. Князь Митлаш говорил о том, как трудно было найти клочок земли между землями славянских племен и как долго приходилось налаживать связи с этими племенами. Потом князь Митлаш рассказал, как угры — уже вместе с русскими племенами — отбивали набеги соседей, рассказал об ужасной битве с германским императором Оттоном у реки Леха, происходившей два года назад…

Но княгиня Ольга сама знала, что угры, сто лет назад выйдя из далеких земель на восток, двигались на запад и стояли некоторое время недалеко от Киева, разыскивая свободные земли, а найдя такие земли, осели на широкой долине Тисы, побратались со славянами, многому уже от них научились, сошли с коней, оставили свои шатры.

Сколько ни ехала княгиня со свитою вдоль Дуная, а затем Тисы, повсюду она видела большие селения, обработанные нивы, стада…

Во дворце князя Такшоня княгиня Ольга не встретила ни роскоши, ни византийского блеска. Это была настоящая крепость посреди степей и гор, а обитатели ее — мужественные люди, вой.

И случилось почему-то так, что княгиня Ольга, не сумевшая свободно говорить и не встретившая поддержки ни в Константинополе, ни в Преславе, поняла этих суровых воев.

Они хотели жить, обрабатывать землю, держать в руках не меч, а рало, но на них накатывались вражеские волны с севера и юга; людей этих, как и ранее жившие здесь племена, хотели уничтожить с севера германцы, с юга — ромеи. Потому-то князь Такшонь очень радушно встретил княгиню Ольгу, которая явилась к нему с дружбой и миром: имея страшных врагов на севере и юге, угры искали друзей на востоке.

И нечто большее, чем добрососедская дружба, родилось в эти дни и длинные вечера, которые княгиня Ольга провела во дворце, в семье князя Такшоня. Она приглашала князя с женой побывать в Киеве-граде, предлагала дочери князя Такшоня — Ильдико поехать с нею в Киев, посмотреть на русских людей, познакомиться с ее сыновьями…

Больше она ничего не сказала, но и князь Такшонь; и жена его поняли, что княгиня Ольга неспроста приглашает Ильдико в Киев, неспроста называет ее Предславою, а хочет по-своему, по-женски скрепить мир любовью. Что ж, угорский князь не запрещает Ильдико-Предславе погостить в Киеве, а княгини договорились и о большем — о приданом.

Так заканчивалось далекое путешествие княгини Ольги в Византию. Перед нею еще лежал трудный путь по широкой равнине, где протекала быстрая Тиса, через высокие Карпаты, леса, дебри, червенские города…

Но княгиню уже не страшил этот путь — тут, над Тисою и в Карпатах, жили родные русские люди. Князь Такшонь и княгиня посылали с Предславою много разного добра, большую дружину, множество коней. С такой свитой княгине не страшны были ни зима, ни звери, ни злой человек.

***

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Дни становились короче и короче, морозы все сильнее сковывали Днепр, от стен города до самого небосклона белели нескончаемые снега…

Наконец наступил и Корочун — самый короткий зимний день, в который, как тогда верили, бог солнца сходился с богами тьмы, боролся с ними и побеждал.

Закутанные в звериные шкуры, дрожащие, озябшие люди от всего сердца стремились помочь доброму богу спасти солнце — гибель солнца была бы гибелью и для них, — и в самую длинную зимнюю ночь они выходили с оружием в руках на снежную равнину, угрожали злым богам, жгли огни, чтобы прогнать богов тьмы.

Так было и на Горе. Как только настала ночь, перед изображением Перуна, вокруг огромного костра, зашумела толпа мужчин, женщин, детей. Впрочем, разобрать, кто здесь мужчина, кто женщина, было трудно: в эту ночь боги тьмы не должны были знать, кто на них наступает. Всех злых, хищных богов нужно было напугать, а потому многие мужчины натянули на себя женские платна, женщины же надевали мужскую одежду, лица у многих были закрыты скуратами и ларвами, люди держали в руках щиты, копья, мечи, кое-кто нес с собою дудки, бубны, гудки…

Поднялся страшный шум: вой ударяли мечами о щиты, гремели копьями; кто умел, тот свистел в свирели, гудел в гудки; иные просто кружились у костра и кричали:

Корочун, Корочун, выходи на рать, Корочун, Корочун, днесь тебе погибать! Вертит коло огненное Коляда, Коляда,

Удирай, Корочун, со двора, из гнезда' Корочун, Корочун, не таись, выхожай, Помирай, Корочун, погибай!

Потом в круг входил кто-либо из жрецов, надевавший ради этой ночи устрашающую маску — голову быка с рогами и большими глазами, бил в бубен с медными бубенцами. Став посреди круга, жрец через отверстия в шкуре всматривался в скураты и ларвы окружающих, потом начинал кружиться все быстрее и быстрее, высоко подняв вверх звенящий бубен.

Вслед за ним быстрее начинали кружиться и остальные, громче бряцало оружие, пищали сопели и гудки — таков был устрашающий танец перед Перуном.

Неожиданно жрец останавливался. Останавливался и круг. Жрец несколько мгновений переводил дух, всматривался в темноту, окружавшую Перуна.

— Вижу Корочуна, вижу! — внезапно вопил он.

И, выхватив головешку из костра, он поднимал ее над головою, устремлялся в темноту, где еще с вечера стояла большая разукрашенная сосна, а под нею — обвязанное соломой и смазанное смолою колесо.

— Гоните Корочуна! — кричал он.

— Славьте Коляду! — кричали люди.

Жрец подносил головешку к сосне, и огонь сразу охватывал ветви, начинал ползти вверх, к вершине.

— Гоните Корочуна! — вопил жрец.

И уже несколько человек поджигали колесо, пускали его по снегу с горы, на которой стоял Перун, и оно катилось, освещая снег вокруг, рассыпая искры, мчалось в пропасть и там исчезало.

— Корочун удирает! Нет Корочуна! Слава Коляде! — кричали люди, глядя на освещенные снега и веря в то, что они боролись с богами тьмы и победили их.

За это им полагалась награда, все на Горе должны были узнать, что Корочун побежден; и люди в скуратах и ларвах с мечами, копьями и щитами, распевая торжественные песни, шли к домам бояр и воевод, стучались в терема, чтобы вызвать хозяев, пели им колядки — песни, в которых повествовалось о начале мира, о борьбе светлых и темных сил, о победе над злыми силами. Так повелось испокон веков, так было и в эту ночь.

Когда не было начала света, Когда не было земли и неба, Земли и неба, а только море, А среди моря да два дубочка…

Двери домов отворялись, на крылечки со свечами и светильниками выходили бояре и воеводы со своими семьями, они весело смеялись, глядя на скураты и ларвы, сами пели вместе с людьми, подносили им гостинцы — вино, пиво, мед, орехи…

Святослав не пошел к Перуну, когда там гнали Корочуна и славили Коляду, — как хозяин и князь, он должен был оставаться в тереме, ждать колядников, чтобы выйти на крыльцо, когда они начнут петь, поглядеть на скураты и ларвы, дать щедрые дары…

Был чудесный вечер. Еще днем ключница Малуша с дворовыми приготовили в трапезной все для праздничного ужина, накрыли стол и поставили яства, на сене в углу светлицы -пшеничную кашу и медовую сыту — для умерших, которые в праздничный вечер слетались домой и якобы ужинали вместе с живыми.

В тереме было тихо. За окнами поскрипывал мороз. Маленькие стеклянные оконца с оловянными рамами затянула серебряная изморозь, в сенях, светлицах, трапезной горели свечи и светильники; было тепло, пахло свежим сеном, вкусной едой.

Под окнами терема то и дело слышался топот ног — это молодежь спешила к Перуну. Потом донеслись звуки бубнов, свирелей, гудков, послышалось пение. Святослав, а за ним Свенельд и Улеб, Малуша, дворовые, гридни вышли на крыльцо, чтобы посмотреть на танцы вокруг Перуна.

На дворе свирепствовал мороз. Вверху холодным светом искрились звезды, повсюду намело сугробы, но никому не было холодно, все с увлечением смотрели на толпу, кружившуюся вокруг костра, слушали крики и пение.

Запылала сосна за Перуном, огненное колесо умчалось в темноту, чтобы сбить с ног Корочуна, и люди в скуратах и лар-вах двинулись по всей Горе…

Колядники с факелами в руках приблизились к княжескому терему, распевая:

Добрый тебе вечер, наш славный княже. Щедрый вечер, добрый вечер, Добрым людям на здоровье…

— Несите дары! — приказал княжич Святослав.

Но что случилось? Колядники, шедшие улицей к терему и весело распевавшие, вдруг остановились, умолкли…

От ворот, с Подола, ехало много всадников, следом за ними лошади тащили несколько больших саней, вереницу замыкал еще один конный отряд. У крыльца все остановились, всадники начали соскакивать с коней, из саней начали вылезать путники.

В желтоватом свете факелов стали видны спешившиеся всадники, люди, вылезшие из саней.

— Княгиня Ольга! — бросились с крыльца на улицу Све-нельд, Улеб, дворовые.

Да, это была она, княгиня Ольга, в праздничный вечер вернувшаяся в Киев из далекого путешествия.

Святослав вышел вперед, обнял мать. У нее было холодное, обмороженное лицо.

— Со святым вечером! — обратилась княгиня ко всем.

— Здорова будь, княгиня! — Все поклонились ей в пояс.

А колядники уже приближались с факелами в руках к крыльцу, танцевали, показывали свои уродливые скураты и ларвы; опьянев от боярского угощения, они кричали и пели, а с крыльца им сыпали дары — пироги, орехи, коржи…

Так наступило то, чего Малуша ждала, в глубине души надеясь, что оно минует ее, то, чего она хотела, но не могла избежать, чего боялась, зная, что оно все равно придет, падет на ее голову тяжкой карой.

Войдя в терем, княгиня Ольга велела накормить путников. Малуша и сама знала, что они приехали с далекой тяжелой Дороги, озябшие и голодные. К тому же княгиня Ольга приехала не одна — вместе с нею в терем вошли какие-то чужеземцы, а среди них Малуша заметила даже какую-то девушку. К счастью, думать об ужине не приходилось, для святого вечера у нее все было приготовлено.

И вот княжеская семья — княгиня, Святослав, Улеб, племянники Игоря, а за ними Свенельд, несколько воевод и бояр вошли в трапезную. Стоя на пороге, Малуша встретила всех их поклоном, позади нее стояли и тоже низко кланялись князьям Пракседа и дворовые, работавшие на кухне. В тот вечер им разрешалось постоять на пороге княжьей трапезной.

Князья входили, отвечали на приветствия. Малуша стояла и смотрела на княгиню Ольгу. Теперь было заметно, как княгиня бледна, как она устала, ослабела. Справа от нее шел княжич Святослав; он был будто бы такой, как всегда, и в то же время не такой — в глазах княжича Малуша увидела тревогу; слева от княгини шел княжич Улеб, он весь сиял, лукаво улыбался, а за ним шагали Игоревы племянники, бояре, священник Григорий.

Но, войдя в трапезную, где все было приготовлено для ужина, они не сели за стол, а стояли молча, словно кого-то ожидая.

Вдруг в сенях раздались шаги, послышались голоса, и на пороге светлицы показалось еще много бояр, ездивших с княгиней за море, их жены, разодетые, как на праздник, а с ними несколько чужестранцев и молодая, необычайно красивая девушка — черноволосая, очень бледная, с золотой короной-обручем на голове, в темной одежде.

Княгиня Ольга ласково улыбнулась девушке, взяла ее за руку, подвела к княжичу Святославу, Улебу, Свенельду, называя их имена, а один из чужестранцев, который, как видно, понимал слова княгини, говорил что-то девушке, — только Малуша не понимала его языка.

Впрочем, ей и некогда было слушать. Княгиня Ольга уже пригласила всех к столу, рукой сделала Малуше знак, и та побежала на кухню, чтобы начать подавать ужин. Своих и гостей оказалось больше, чем ожидали, и дворовые спешили изо всех сил, наполняя миски, накладывая мясо, наливая вино в кубки, убирая посуду…

Малуше было очень трудно. Трапезная, кухня, огни, посуда, кубки мелькали перед глазами; у нее немели руки, подкашивались ноги; она торопилась, стараясь, чтобы всего было вдоволь, чтобы все было горячо, вкусно.

Но между делом она видела, что в углу, там, где были приготовлены еда и сыты для умерших, сидит княгиня Ольга, справа от нее — Святослав, слева — девушка с золотой гривной-обручем в волосах, с темными глазами. Видела Малуша и то, что девушка посматривает на Святослава, что все они оживленно разговаривают, а один чужестранец стоит около них и то говорит с княгинею, то незнакомыми словами повторяет все девушке.

Подавая блюда, Малуша прислушивалась, хотя это было очень трудно: под самым окном продолжали петь колядники, в светлице раздавалось много голосов, звенели кубки, братины. Ей же хотелось слышать только то, о чем говорит княгиня, Святослав и девушка…

«Эта девушка — княжна, имя ее — Предслава, ей очень нравится Киев, этот город напоминает ей родину» — вот что расслышала Малуша.

— Ключница! Почему мало вина? Греческого!… Херсонесского!… Меду… Пива! — кричали за столом.

И она бежала в кухню, несла корчаги с греческим, подавала херсонесское, наливала в кубки мед, пиво…

А потом, снова и снова прислушиваясь к разговору троих, она слышала:

«Княжне Предславе много рассказывали о Русской земле… Ей нравится эта земля… Княжна Предслава уже успела повидать часть этой земли…»

А Малушу тем временем зовет Улеб:

— Ключница, дай мне вина…

— Какого?

— Самого лучшего… Ты какое любишь?

Малуша смотрит на него — он, как видно, опьянел или насмехается над нею — и наливает ему греческого.

А трое продолжают разговаривать.

«Княгиня Ольга много рассказывала княжне Предславе о княжиче Святославе. Княжна знает, что княжич убил уже не одного медведя… И княжна теперь видит, что княжич Святослав может убить медведя… Он такой, как и представляла себе княжна…»

В это мгновение рука Малуши, наливающей кубок, дрожит, и несколько капель греческого вина, как кровь, проливается на белую скатерть…

— Боги! — вырывается у Малуши, и ей кажется, что пол под нею колеблется, плывут огни, что-то кричат, надвигаясь на нее, люди, сидящие в светлице.

Но это одно только мгновение!

— К счастью! — говорит, улыбаясь, княжна Предслава. — У нас радуются, когда проливается вино. Это к счастью!

Малуша смотрит на княжну, Святослава, встречает его спокойный взгляд.

«Ну, чего же ты испугалась, Малуша?» — словно спрашивает он.

И еще одно — последнее, а может, первое в ряду новых — страдание суждено было пережить в эту ночь ключнице Малуше.

Когда окончился ужин и все, возбужденные, опьяневшие, шумливые, выходили из трапезной, княгиня Ольга позвала Малушу и сказала ей:

— Княжна Предслава очень озябла и устала в дороге. Ты уж пойди к ней и помоги.

В тереме все вскоре затихли, уснули. Княгиня Ольга отвела княжну в светлицу рядом со своей опочивальней. Когда Малуша, держа в руках ведро с теплой водою и деревянное корыто, поднималась к княжне, она заметила, как из опочивальни княгини вышла Пракседа. Увидев Малушу, она на короткое мгновение замерла у дверей, а потом обошла ключницу и быстро побежала вниз по лестнице.

Княжна была в светлице; она сидела в кресле и смотрела в окно, за которым виднелось усыпанное крупными звездами небо. Когда скрипнула дверь, княжна обернулась, посмотрела на девушку грустными глазами, но превозмогла себя и тепло ей улыбнулась.

Они не понимали друг друга, но княжна догадалась, зачем пришла к ней эта девушка, делала все, что было нужно, порой выражала свое чувство непонятно-странными, но приятными словами.

Малуша постлала ложе для княжны, разула ее, налила в корыто воды и показала, что хочет вымыть ей ноги. Княжна послушхно опустила ноги в корыто — у нее были очень маленькие, почти детские ножки, холеные, нежные…

И вся княжна была нежная, хрупкая, очень тонкая, с невысокой грудью, узкими бедрами, белой кожей, с несколькими родинками на ногах.

«Это боги отметили ее, — думала Малуша, — она счастливая. А у меня нет ни одной родинки…»

Она помогала княжне, старательно мыла ей ноги, перебирала каждый палец, каждую косточку этого тела, а сама думала о том, зачем приехала сюда, в Киев, эта угорская княжна, что ей здесь нужно, что задумала княгиня Ольга?

Думала Малуша и о том, что, может быть, как раз в эту минуту княжич Святослав прошел тихо сенями терема, остановился перед дверью ее каморки, толкнул ее, но не смог открыть, потому что Малуша заперла дверь, когда торопилась утром на кухню.

«Хотя нет, — думала она, — в тереме гости, не спит княгиня, Улеб, не спят все дворовые. Сегодня ночью княжич не придет ко мне».

, В корыте была теплая вода, тело у княжны было тоже теплое. Но на сердце у Малуши было холодно, она чувствовала себя такой несчастной, что слезы внезапно покатились из ее глаз, падая прямо в корыто.

Если бы княжна знала, что девушка, стоящая перед нею на коленях — ключница Малуша, — моет ей ноги днепровской водой вместе со слезами сердца! Кто еще во всем мире мыл ноги в такой купели?

Но княжна не знала этого, она была довольна, что ее так радушно встречают в этом городе, ей очень нравился простой, но приятный обычай русов — мыть ноги своим гостям, нравилась ей и девушка, стоявшая на коленях перед нею.

И, чтобы выразить свое чувство, княжна наклонилась, протянула руку и положила ее на голову Малуши, на ее мягкие волосы.

Малуша сперва не поняла: почему это княжна положила руку ей на голову? Может, вода холодная? Может, она хочет что-то сказать?

Но когда Малуша подняла голову и встретилась глазами со взглядом княжны, она поняла, что княжна сделала это от радости, счастья…

А куда же девалось счастье Малуши?

Святослав понимал, что мать его не зря появилась на Горе с угорскими послами и княжною Предславою, которая за ужином сидела в трапезной рядом с ним и часто бросала на него пытливые взгляды. Видел он и то, как волнуется Малуша, чувствовал, что надвигается гроза и что ему не миновать разговора с княгинею. Он только не знал, что это произойдет так скоро.

Княгиня Ольга позвала его в светлицу в то время, когда Малуша мыла ноги угорской княжне. Она сама встретила сына, заперла за ним дверь, потом отошла в угол, остановилась там и пристально с ног до головы оглядела его.

— Как же ты тут жил, что делал, сын? — спросила она. Святослава успокоило то, что мать тихо и кротко начала разговор, и он так же спокойно ответил:

— Я исполнял твой наказ, творил суд и правду. Помогали мне в этом Свенельд, воеводы, бояре. Они, матушка, вельми мудры, знают закон и обычай — не пристало мне им перечить. Лето было доброе, я ездил со своей дружиной за Днепр, побывал далеко в поле, ходил на ловы в леса, был в Родне…

Весь его вид — обветренное, загорелое лицо, выцветшие от солнца волосы, мускулистые руки, сильные ноги — говорил о том, что за лето княжич исходил и изъездил немало. Княгиня не отрываясь смотрела на него и думала, как был бы рад отец Игорь, увидев сейчас Святослава.

— Я слышала, — произнесла княгиня, — как ты тут без меня творил суд и правду, знаю, что ты ездил далеко в поле. У меня сердце облилось кровью, когда услыхала, что ты был ранен. Но ты, я вижу, здоров, силен. Что ж, сын, хорошо. Теперь ты знаешь, остер ли печенежский меч. И про Асмуса я слыхала. Доброго дядьку потеряли мы, вечная ему память…

Однако не только это интересовало княгиню Ольгу.

— А еще что ты делал летом, сын? — спросила она. Святослав посмотрел на мать. Он понял, что этот вопрос княгини — стрела, выпущенная из лука, и попробовал перехватить ее на лету…

— Еще я очень беспокоился о тебе, мать. Как ты ездила? Скажи!

Она поняла, что сын отвел ее первый удар, и решила, что так, пожалуй, и лучше.

— В далекие страны я ездила, — ответила она, — и видела так много, что, должно быть, и не перескажешь. Ехала я туда, как ты знаешь, с великою надеждою, но от надежды той теперь ничего во мне не осталось. Лживы и жадны ромеи, надо мною они посмеялись, хитрят с нами, хозарами, болгарами и всеми языками…

— Значит, надо их бить, — сказал Святослав.

— А кто поведет рать на брань? — спросила княгиня.

— Я поведу Русь против Византии! — запальчиво крикнул он. Она посмотрела на него теплым материнским взглядом.

— Может, и настанет такое время, что ты поведешь Русь против Византии. Но днесь я сижу на престоле, знаю, как тяжко живется нашим людям, затем и ехала к ромеям, чтобы напомнить императорам про давний наш мир, сказать, что мы и сейчас хотим жить в добре и любви… Разве, сын, если враг лют, мстителен и злобен, нужно только рубиться с ним? А почему не поговорить с ним ласково, с любовью? Вот каган хозарский помирился с ромеями, взял в жены дочь императора…

— Пускай хозарский каган и целует цареградскую царевну, - не сдержался Святослав, — но киевским князьям эти царевны не пара.

Княгиня Ольга грустно покачала головою.

— Это ты напрасно говоришь, Святослав. Породниться с императором ромеев, у которого пять дочерей, Киевскому столу было бы очень хорошо, и я, признаюсь тебе, говорила об этом императору Константину.

Он смотрел на нее широко раскрытыми глазами.

— Но императоры ромеев, — быстро продолжала она, — носят гордыню в своем сердце, они считают нас эллинами и дикарями, и потому Константин ответил, что христианская вера запрещает императорам родниться с нами.

Нечто похожее на радостный возглас, но вместе с тем и на вздох вырвалось из груди Святослава.

— Благодарение богам, — воскликнул он, — что я до сих пор не стал христианином, теперь-то я уж и подавно им не стану!…

— Но я, — продолжала мать, — нашла девицу не хуже дочерей императора Константина и привезла ее сюда, в Киев… Ты видел ее, угорскую княжну?

— И что же? — не понял ее Святослав.

— С уграми у нас давно мир, и если мы укрепим его браком, то умножим наши силы…

— Так, значит, — задыхаясь, прохрипел он, — это ты привезла мне жену?

— Так. Предслава должна стать твоею женою.

— Нет, — схватившись за голову, сказал он, — этого никогда не будет, не может быть, мать…

Она подошла к нему ближе и положила руку ему на голову.

— Ты забыл, Святослав, что я — твоя мать, — произнесла она, - и, как мать, должна печься и пекусь ныне о твоей судьбе…

— Я знаю, — возразил он, — что ты моя мать, ты — княгиня и хочешь найти мне хорошую, достойную жену. Но я не могу взять в жены угорскую княжну, потому что люблю другую, не царевну и не княжну…

— Знаю про то, — ответила княгиня Ольга.

— Что ты знаешь?

— Все знаю, — тихо сказала княгиня. — Про тебя, Малушу и про то, что она непраздна…

— Откуда ты знаешь? Кто тебе сказал, мать?

— Не все ли равно, кто сказал, — у самой глаза есть, вижу… Княжич Святослав продолжал смотреть на мать, ждал, что еще она скажет. Но она молчала, — должно быть, ждала, что скажет сын.

— Зачем ты это сделал, Святослав? — наконец спросила она. И вдруг уже не с упрямством, а совсем иначе, взволнованным голосом, идущим от сердца, Святослав сказал:

— Да ведь люба мне Малуша, как солнце, земля, как ты, мать, ведь люблю я ее…

Княгиня Ольга чувствовала, знала, что сын ее говорит правду, что любит он Малушу так, как любят только один раз в жизни, но вынуждена была ответить:

— Неужто ты думаешь, что у меня нет сердца? Неужто считаешь, что я не люблю тебя? Нет, Святослав, я люблю тебя и желаю тебе только добра. А потому скажи: ныне ты княжич, землями правлю я, но чувствую себя плохо, старею, слабею и скоро уж окончу свой земной путь — кто же тогда сядет на стол Киевский?

— Не говори об этом, мать!

— Нет, — возразила она, — говорить об этом я должна, обязана… В великое и страшное время живем мы, сын мой. И в прежние времена тяжко было русским людям бороться с врагами, что шли и шли на нас, старались нас уничтожить, разгромить… Сколько уж крови пролилось до нас у берегов Днепра и Русского моря, сколько людей погибло ради того, чтобы мы жили! Но таких времен, как сейчас, еще никогда не бывало. Вот я ездила в Византию, была у болгар, угров, вижу и знаю -великая опасность надвигается на Русь. На восходе солнца стоят хозары, над Русским морем подстерегают нас ромеи, на Болгарскую землю можно было бы надеяться, но кесарь Петр продал Болгарию ромеям, а Византия рано или поздно будет воевать с нами. Кто тогда поведет Русь? Почему ты молчишь, сын? Ты же только что говорил, что согласен вести…

— Так, говорил…

— Но чтобы вести Русь на Византию, надо быть князем… Святослав молчал.

— Неужто же ты думаешь, что будешь князем, если возьмешь Малушу? Ты знаешь, что такое Гора?

— Что Горе до меня и Малуши? — крикнул Святослав. Княгиня Ольга покачала головою.

— Сын мой, сын мой! — вздохнула она. — Ты еще не знаешь Горы, не ведаешь, где живешь. Над землями Руси — киевский князь, ныне — я их княгиня, но подпирает нас Гора, бояре и воеводы, князья земель. Тяжко мне с людьми моими, но еще тяжелее с Горою. Они льстивы, — с сердцем и очень громко говорила княгиня, — они хитры, они жадны и ненасытны, и я уж не знаю, сын мой, как ублажить их…

Она на мгновение умолкла, — заметно было, что ей трудно говорить, потом продолжала:

— Добра желая людям своим, я давала Горе все, что могла дать. Нелегко это было, сын, ибо множество врагов шло на нас, и мы должны были их отбивать, а кто же их отбил бы, если бы не воеводы, дружина? И мы держали воевод, имели дружину. Но воеводы стали боярами, княжий гридень может стать воеводою. Они ненасытны, хищны, им всего мало. Ты думаешь, почему погиб твой отец Игорь? Князь Игорь взял с Древлян сполна всю дань, а Гора с дружиною заставили его идти туда же за второй данью, и он пошел, жизнью заплатил за Дань. Я отомстила древлянам, ибо за кровь нужно было заплатить кровью, но увидела, что если и дальше стану брать дань, то земли эти пойдут против нас, а потом и друг против друга. Я, сын, запретила дань, установила погосты, дала уроки и уставы. Это было облегчение для людей земель, но если бы ты знал, что тогда творилось тут, на Горе, сын! Пожалованья, по-жалованья, пожалованья — я раздала тогда боярам, воеводам, князьям все земли…

— Так кому же служат князья, — вырвалось у Святослава, -людям своим или воеводам и боярам?!

Княгиня Ольга посмотрела на Святослава — возбужденный, необычайно взволнованный, со вспыхнувшим румянцем, стоял он перед нею — и подумала, что ошиблась, считая, что сын ее еще отрок. Нет, он уже вырос, возмужал, стал взрослым, а если так, то надо говорить ему всю правду, какой бы горькой она ни была.

— Так, — ответила княгиня, — глава земель — это не только князь, но и бояре наши, воеводы, дружина.

— А племена, языки, все люди?

— Они погибнут без князя и бояр…

— Значит, мы служим и людям и Горе?

— Так, Святослав, за мною стоят князья и бояре, воеводы и дружина, вся Гора. Это они скажут тебе: негоже ты сделал, не быть Малуше женою великого князя…

— А я не стану их спрашивать…

— Они сами спросят у тебя, и горе' будет, если тебе нечего будет им ответить. Они согласились бы, чтобы ты взял дочь императора, они молчали бы, если бы это была дочь хозарско-го кагана, они примут Предславу — угорскую княжну, но не допустят Малушу…

Она помолчала и закончила:

— И я сделаю так, как пожелают они.

— Ты так не сделаешь, мать! — крикнул он.

— Нет, я должна сделать и сделаю только так, — ответила княгиня.

Она помолчала, подошла к нему ближе, положила руку ему на плечо и сказала:

— Слушай, Святослав! Слушай и запомни. Не всем суждено быть князем — князь один, людей много. Раз ты родился князем, ты должен им быть. Нелегко носить корону, сын, она тяжела, знай это. Так как же быть, сын? Княгиня или рабыня? Говори!

— Мать! — ответил он. — Я хочу добра людям моим, люблю родную землю, живу только для них. Что ж, пускай не будет ни княгини, ни рабыни.

— Хорошо, что ты сказал это первое слово. Спасибо, Святослав. Не беспокойся, я сделаю все, чтобы Малуше было хорошо. Рабыня будет счастлива. А о княгине мы поговорим позже. Иди, Святослав!

Он стоял и долго смотрел на мать и в первый раз не знал -добро она творит или зло, правду или неправду.

— Иди, сын, — повторила княгиня. — Я устала с дороги. И он вышел из светлицы.

Когда Святослав шел от матери в свою светлицу, он услышал, как позади него в сенях словно кто-то переступил с ноги на ногу. Он обернулся и увидел возле одной из дверей брата Улеба, стоявшего, тесно прижавшись к стене…

Княжич Святослав вернулся и остановился против Улеба.

— Ты, — задыхаясь, произнес Святослав, — чего тут стоишь?

— А почему бы мне тут и не стоять? — нагло ответил Улеб.

— Ты можешь стоять где хочешь, — возразил Святослав, -но подслушивать не смеешь… Слышишь, Улеб, не смеешь!

— Я не подслушивал.

— Лжу говоришь, Улеб, — после долгого молчания сказал Святослав. — А кто говорит лжу — враг мой. Не будь ты братом, я убил бы тебя…

Князь Святослав повернулся и пошел к своей светлице. Улеб, не сходя с места, долго смотрел ему вслед, потом засмеялся и исчез за дверью…

***

Малуша вошла в светлицу так тихо, что княгиня даже не услыхала ее шагов. Остановившись на пороге, она увидела княгиню, ступила один шаг вперед и повалилась в ноги…

Краткое мгновение! Княгиня вспомнила, как когда-то в трапезной увидела эту робкую девушку, боявшуюся поднять на нее глаза, вспомнила, как Малуша помогала Ярине, как потом начала помогать ей, княгине. И как потом вошла в терем, стала ключницею…

Теперь эта девушка стояла на коленях, плечи ее содрогались от неудержимых рыданий…

— Встань! — сурово произнесла княгиня.

Девушка, все еще стоя на коленях, подняла голову, и княгиня увидела ее, растоптанную, униженную…

И все же даже в эту страшную минуту — на коленях, согнутая — Малуша была чудесно хороша. Высоко вздымалась ее тугая грудь, лицо раскраснелось, играло румянцем, слезы сверкали на ресницах, как самоцветы.

Княгине тяжело было смотреть на это измученное, но прекрасное лицо, трудно было начать разговор, но все же она пересилила себя. Твердо приказала:

— Встань, Малуша!

Малуша встала. В ее глазах промелькнула искорка надежды…

— Ты что же это натворила? — так же сурово сказала княгиня. — Я тебя взяла в терем, верила тебе, ключницею своею сделала, а ты так отблагодарила — прельстила княжича…

---

КНИГА ПЕРВАЯ

КНЯГИНЯ И РАБЫНЯ

002. Семен Скляренко. Святослав.

003. Скляренко С.Д. Святослав.