11:31 Святослав 024. Скляренко С.Д. | |
*** *** ***
Стояла темная, душная ночь начала месяца червена. На Горе не светился ни один огонек. Темно было и вокруг стен. Только в одном месте в предградье бушевал огонь, оттуда же долетали рокот бубна и гортанные песни печенегов. Вместе с Добрыней к краю стены подошел один воин, остановился у заборола и поглядел вниз. Там было темно, дна не видно, — казалось, он стоит над глубокой пропастью. Но воин знал, что внизу ров, твердая земля, он неторопливо привязал крепким узлом к заборолу один конец веревки, а другой, пристально вглядываясь, медленно опустил вниз, за стену. — Прощай, Добрыня! — Прощай, Тур! Гридень Тур ловко перелез забороло и, крепко ухватившись за веревку, стал спускаться. От городниц до дна рва было далеко, веревка раскачивалась в воздухе, вместе с нею делал круги и Тур. Раз он надолго задержался, повиснув над самым рвом, -ему показалось, что внизу кто-то зашевелился. Но нет, во рву никого не было. Тур спустился на дно, встал, а потом лег на склоне рва. Так лежал он долго, прислушиваясь, потом дернул за конец веревки, давая знак, что ползет дальше. Вверху тоже дернули за веревку — там все стоял Добрыня, он желал Туру удачи. Тур пополз. Его глаза уже свыклись с темнотой, на ночном небе вырисовывались черные бугорки — кусты. Видел он и поваленный печенегами частокол, кучи кольев издалека напоминали людей. И если бы кто-нибудь спросил Тура уже позже, как все это произошло, он не смог бы объяснить. Тур переполз высокий вал за рвом, частокол, овраг, еще раз спустился по узкому ровику и вдруг увидел, что очутился перед костром, а рядом с ним сидят на траве несколько печенегов.
Однако никто на Тура не обращал внимания — черная баранья шапка, кожаная безрукавка и кривая сабля у пояса, которые он снял с убитого на стене врага, делали его похожим на сидящих рядом печенегов. Вокруг творилось что-то невообразимое. Печенеги лежали на шкурах, на попонах и просто на земле, некоторые из них лакомились чуть поджаренной на огне кониной, все пили из корчаг вино и мед, а несколько десятков, взявшись за руки, притопывая ногами, кружились хороводом вокруг костра. Плясали они под пронзительный визг трех дударей, игравших, надувая щеки, двух музыкантов, которые скрипели смычками по натянутым на длинные чурбаны струнам, да несколько бубенщиков — они-то и шумели больше всех. Но и те, которые лежали на шкурах и на земле, не оставались равнодушными к музыке и пляшущим — они хлопали в ладоши, кричали, подзадоривали. При неверном свете костра Тур видел совсем близко от себя пьяные, красные лица печенегов, их косоватые, масленые глаза. Даже пьяные, они говорили о Киеве, поглядывали и указывали на Гору. И, увидя перед собой эти загорелые от ветра и солнца, свирепые лица, Тур подумал о том, что будет, когда они прорвутся в город, вспомнил отца своего, мать, Малушу, которая может погибнуть от их рук, и его охватила дрожь. Скорее за Днепр, дойти до первого села, взять коня и мчаться в Остер, в Чернигов, звать на помощь! Но как сейчас пройти к Днепру? Он боялся озираться, чтобы не привлечь внимания врагов, и сидел, будто пьяный, опустив голову и слегка покачиваясь. Он знал, что позади него, куда ни ступи, повсюду сидят, стоят, бродят враги, что пройти здесь сейчас не сможет, проползти не сумеет. Однако еще больше его беспокоило то, что короткая черввнская ночь была на исходе, — за Днепром уже начинало светлеть небо. И вдруг он увидел, что прямо на него от костра идут несколько печенегов. Они были совсем пьяные — это заметно было по их походке: сейчас они пройдут мимо него — и, очевидно, вниз, к Днепру. Когда они приблизились, он уже стоял на ногах,' а когда проходили мимо, взял под руку одного из печенегов. Печенеги шли дальше, Тур плелся между ними, он казался даже более пьяным, чем они. Не выпуская руки печенега, он чуть не падал и что-то ревел… Его сосед, печенег, даже обнял его и, прижавшись лицом к плечу, что-то лепетал. Как хотелось Туру убить его! Но он думал только о том, чтобы поскорее добраться до берега Днепра. А печенеги, как назло, еле передвигали ноги, останавливались, кричали, падали. И уже при бледном свете зари видны были их лица. Тур, точно совсем опьянев, все ниже и ниже опускал голову, чуть не падал и все тащил их к Днепру. И вот наконец Днепр. Стало уже совсем светло, да и утренний ветерок, видимо, протрезвил головы печенегов, потому что они вдруг остановились, закричали. Тур поднял голову и взглянул на печенегов. И хорошо сделал, потому что они уже поняли, кто с ними шел, — один из них успел выхватить саблю и поднял ее над головой. Тур не побежал к Днепру, понимая, что сабля печенега рассечет ему голову. Гридень кинулся на печенега и ударил его с такой силой кулаком в грудь, что тот выпустил оружие, — в тот же миг Тур выхватил саблю и одним ударом отрубил печенегу голову. Безголовое туловище печенега пошатнулось и тяжело упало на землю, а Тур кинулся к Днепру, стал на круче у обрыва, взмахнул руками и, как птица, начинающая лет, оторвался и черной стрелой полетел вниз. Высоко взлетели брызги, и только круги пошли по воде. Тур вынырнул далеко. На берегу уже догадались, что случилось: многие печенеги стреляли из луков, другие, поджидая, когда покажется неизвестный, стали на колено и натянули тетивы. Стрелы падали в воду близко от Тура. Он слышал их свист, слышал, как рядом кипит вода, и нырнул еще раз. А там переплыл Днепр, вышел на левый берег и исчез в кустах. Поздней ночью на южной окраине города, в хижине у ворот на Перевесище, вспыхнул пожар. Люди закричали, кинулись к воротам. Возник ли пожар от неосторожности, залетела ли горящая вражеская стрела — никто об этом не думал. Пожар, — каждый знал, чем он грозит деревянному городу. — Тушите его, тушите! — слышалось со всех сторон. Но воды не было. И тогда люди бросились вперед, тушили огонь руками, телом, с воплями ломали хижины, падали, задыхались в дыму, среди красных огненных языков. Стонами и мольбой встречали утро обессиленные обожженные люди. Они просили воды, глоток воды! Но не только искалеченным, даже здоровым нечем было дышать в городе. Воздух среди стен был отравлен дымом, из-за Днепра встало и быстро поднималось в небе палящее солнце, за ночь земля остыла, а теперь ее немилосердно раскаляли безжалостные лучи. И тогда в самой середине Горы, напротив княжьих теремов, вблизи требища Перуна, стали собираться люди. Их никто не звал, но, казалось, кто-то подсказывал, что всем нужно идти со всех концов к теремам. Шли мужчины, женщины, шли ремесленники предгра-дья, простой люд Подола. Опираясь на посохи, тяжело передвигались калеки, с ужасающими стонами подходили обожженные, на которых страшно было смотреть. И вот среди толпы, будто выброшенный волной, поднялся над всеми, встав на камень, старик с длинной седой бородой и усами, с большими горящими глазами — главный жрец Перуна. Подняв высоко правую руку, он кричал: — Перун проклял нас!… Боги посылают на нас несчастья!… Мы должны очиститься… Боги требуют жертвы! И, как стон из жаждущей груди, как крик изнемогающего сердца, вырвалось из толпы неумолимое: — Жертву! Жертву! Жертву! — Перун требует человеческую жертву! — кричал жрец. Теперь ничто не могло остановить людей. Они смотрели только на жреца, который стоял на камне, и следили за тем, на кого укажет его рука. Над толпой взвились секиры. И вдруг жрец опустил руку — на стенах Горы ударили била. Оттуда прозвучал победный крик: — На Днепре лодии Святослава! Рано утром в стане печенегов у Днепра и дальше, до самой Лыбеди, поднялась тревога: зазвенели щиты, зазвучали испуганные голоса… Рано утром ударили била, загремели щиты и тоже послышались голоса на городницах Киева. Рано утром, едва лишь заалело над лесами левого берега и вдруг стало голубым небо, на Днепре, напротив Киева и выше, по всему плесу, точно из воды, вынырнули лодии; на них трубили в трубы, слышались громкие крики, а лодии плыли через Днепр — к кручам и Почайне.
В это же время на Горе отворились ворота, пронзительно заскрипели цепи, гулко лег на другую сторону рва мост; с Горы стала выбегать княжья дружина, за ней ремесленники, подоляне. Со стен Горы было видно, как носы лодий зарываются в прибрежный песок, как из них выскакивают вой, как они взбегают на кручи, кидаются наперерез печенегам. Множество печенегов было порублено, только некоторые из них, кто успел сесть на коня, умчались вдоль берега Почайны, вдоль Днепра, к лесу нед Лыбедью. Люди с Горы пили воду. О, до чего сладка в то утро была днепровская вода, как после долгих дней и ночей хотелось ее пить и пить! Люди пили, набирали в ведрэ, что стояли в лоди-ях, несли их на Гору — женам и детям, у которых не было даже сил спуститься к Днепру. — Слава, слава воям Святослава! Но это были не вой Святослава. Это гридень Тур, добравшись на левый берег, отыскал воеводу Претича и рассказал ему, где и как стоят печенеги. И тотчас черниговская дружина и все вой, что оставались на левом берегу, подплыли ночью к Киеву и одолели печенегов. Однако печенеги не спаслись и от меча князя Святослава. Он встретил бегущую от Киева к Роси орду подле Родни, вступил с нею в битву, и печенеги тотчас обратились в бегство, а их каган Куря сдался на милость князя Святослава. Князь Святослав позвал к себе кагана Курю. Они сели на увядшей траве друг против друга, скрестив под собою ноги, -о мире, по обычаю, следовало говорить только сидя, касаясь руками земли, чтобы она слышала каждое слово. Князь Святослав сказал: — Дивно мне видеть тебя с ордою здесь, под Киевом. Печенеги и русы не воюют между собою… Захоти я — давно бы разбил и сбросил вас в море. Зачем же ты, Куря, пришел с ордою под Киев? Печенежский каган, избегая пристального взгляда Святослава, стал юлить: — Зима была у нас голодная… Орда шла в поисках хлеба… — Ты врешь, Куря! — крикнул Святослав. — Голодные зимы случались и ранее. Почему не погнал табунов к херсонитам? За коней они дали бы тебе и хлеба и вина. Да и русские люди приняли бы от вас табуны. Каган пытался выкручиваться дальше: — Мы хотели гнать табуны, но русские вой напали на нас в поле… — И вы тогда пошли на Киев? — засмеялся Святослав. -Нет, Куря, не верю я, что русские вой напали на вас в поле. У нас много дел и без печенегов… Возьмись за землю и скажи правду. Куря царапнул рукой землю. — Говорю правду… — Нет, врешь! — Земля знает, — твердил Куря, — говорю только правду. Тогда князь Святослав повел беседу иначе. — Слушай, каган, — сердито промолвил он, — ты хочешь выйти живым со своею ордой в поле? Куря молчал. — Отвечай, каган, — повысил голос Святослав, — заключим мир или учиним сечу? Вой мои готовы… — Мир, — глядя в землю, промолвил каган. — Тогда говори правду. Куря молчал. — Я помогал ромеям, — наконец сказал он. *** 6 Чем ближе подъезжал князь Святослав со своей дружиной к Киеву, тем больше разрушений открывалось его взорам… Лес над широкой, быстрой Лыбедью был вырублен, кусты поломаны, над лугами, чувствуя обильную поживу, тучами летало воронье. Порублены, сожжены были деревья и на Пере-весище, среди травы белели конские кости, повсюду чернели пожарища. И вот князь Святослав останавливается перед Перевеси-щанскими воротами. Громко кличет его дружина, на опаленных, черных стенах города появляются стражи, — наконец пришел князь! — скрипят жеравцы, опускается мост. Князь Святослав ехал по Горе опечаленный: всюду пожарища, повсюду разрушения, вдоль стен могилы, могилы. Услыхав топот княжьей дружины, из хижин на Горе, из теремов выбегали люди. На них страшно было смотреть, — что делает война! Подле княжьего терема, где собрались все дворяне, Святослав, круто осадив коня, поздоровался и, ни о чем никого не спрашивая, быстро поднялся по ступеням на крыльцо, вошел в сени. В сенях уже стояли и, видимо, ждали князя сыновья Яро-полк, Олег, Владимир вместе с боярами. Князь Святослав поздоровался с боярами, подошел к сыновьям. Прошло немного времени с тех пор, как видел он их в последний раз, но как они изменились! Ярополк вытянулся, окреп, смотрел на отца каким-то жгучим взглядом. Олег был такой же бледный, робкий. Только Владимир кинулся к отцу и поцеловал его. Но, видя, что братья обиделись, тотчас отступил. — Как княгиня? — спросил у бояр Святослав. Слова его услышал священник Григорий, выходивший из светлицы княгини. — Вельми немощна наша княгиня, — ответил священник. -Но о твоем приезде уже слышала, кличет… Княгиня сидела в светлице, окна которой выходили к Днепру, глаза ее были закрыты, — может, думала, может, дремала. — Мать! — тихо промолвил Святослав с порога, боясь ее разбудить. Ольга открыла глаза — как глубоко они запали! Узнав сына, протянула вперед руки… — Значит, приехал? — очень тихо спросила она. — Приехал… примчался, получив весть о Киеве. — Спасибо, сынок! Святослав пошел вперед, склонился перед матерью на колени, а она положила руку ему на голову и поцеловала. Материнская рука! Он хорошо знал эту когда-то сильную, теплую руку. Почему же теперь она такая слабая, холодная? — Мать! Что с тобой? — спросил Святослав. — Видишь, немощна я, — с болью ответила она. — Не могу ни есть, ни пить, болит… все тело… сердце. — Так позовем лекарей, принесем жертву… — Ни лекари, ни жертвы мне уж не помогут… молюсь Богу, чтобы кончились мои страдания… Молись, сын, и ты! Она смежила глаза, немного помолчала, потом, словно очнувшись, сказала: — Что я и мои немощи, сынок? Тяжко было в Киеве, печенеги едва нас не одолели. Но люди стояли твердо… — Знаю, мать, я встретил орду у Роси и гнал ее до Днепра. Говорил и с каганом Курею. Печенегам заплатили и послали их на нас ромеи… — Опять они, — тяжело вздохнула княгиня. — Нет, ты не ошибся, что пошел на них, Святослав. Как там? Святослав рассказал все, что случилось с тех пор, как вой двинулись к Дунаю, рассказал, как брали болгарские города, как он только немного не дошел до Преславы. Бледная, утомленная, княгиня, напряженно, часто и тяжело дыша, слушала его рассказ и, казалось, забыв о своей болезни, следила за каждым шагом сына и его воев в Болгарии. — А сын мой Улеб? А Свенельд? А Икмор? Говори, сынок, говори! Святослав ответил на все ее вопросы. — Добро! — сказала она, когда Святослав умолк. — Нет кесаря Петра — что ж, такая ему и слава. А с сыном его не ссорься: может быть, он вспомнит деда Симеона, — заключи мир с Борисом… — О нет! — с горечью возразил Святослав. — Что Петр, что Борис — оба под греками ходят. А в Константинополе Бориса поддерживает новый император — Иоанн Цимисхий. — Тогда пошли подмогу своей дружине на Дунай — пусть блюдет наши границы, а сам побудь здесь, в Киеве… — Нет, мать, негоже мне быть в Киеве, пока кесари и императоры не разбиты, пока насылают на нас печенегов. Там, на Дунае, стоит моя дружина, там все блага когда-то сходились, а теперь сошлась вся лжа. Там рядом со мною стояли не кесари, а болгары — там середа нашей земли, там и мое место. — А Киев-город? — с болью промолвила княгиня. — Не ве-' даю всего, но боюсь за наши земли. Который уже год идет брань… — Думаю о Киеве-городе и о землях наших, — пытался успокоить ее Святослав. — Ведь тут сидишь ты… — Что я? — промолвила она с усмешкой. — Сани мои стоят уже у порога, каждую ночь кличет меня Игорь… Княгиня Ольга снова помолчала некоторое время, отдыхая, а потом промолвила: — Нет, сынок, не сидеть мне больше на Киевском столе. — С тобой будут мои сыновья… — Нет, Святослав, не сидеть мне на столе. Коли так — посади сыновей. — Но кого же посадить на стол Игорев? Княгиня задумалась. — Три сына, и все три разные, — вздохнула она. — Ярополк крещеный, но злой, дерзкий… Олег — добрый, да больно тих… Владимир… Княгиня снова помолчала. — Владимир добр, хоть и язычник, да бояре его не примут… — Княгиня умолкла и закончила: — Нет, придется Яро-полка. — Так, матушка, и сделаю, а тогда уйду. — Ты, сынок, погоди… Погреби меня и иди… — Не покину тебя, пока ты жива, мать! — воскликнул Святослав. — И все сделаю по твоему слову. — Вот и хорошо! — промолвила княгиня и, закрыв глаза, казалось, уснула. Князь Святослав точно во сне провел три дня в Киеве, исходил всю Гору, спустился с дружинниками в предградье и на Подол. И всюду его сердце бередили опустошения и развалины, всюду он встречал тревожные глаза и немые вопросы, слышал сетования: — Когда же конец разрушениям и войне? Видишь, княже, как страдает Русская земля? • Возвращаясь на Гору, он шел к сыновьям и матери. Княгиня мучилась, ей трудно было даже говорить, но она хотела, чтобы сын не знал этого. Когда Святослав заходил, она взглядом просила его сесть, и так, в молчании, проходили часы… На третий день вечером он, как обычно, пришел к ней, но задержался в сенях: у матери был священник Григорий, и Святослав не хотел мешать их беседе.
Священник вышел, чем-то, видимо, встревоженный, неспокойный, и сказал Святославу: — Иди, князь, она кличет тебя. Святослав зашел в светлицу и остановился у порога. В углу горела свеча. Мать лежала на своей постели, необычайно бледная, но тихая, спокойная. — Сядь, Святослав! — сказала она. Он сел у ложа. — Вот я и исповедалась во всех своих грехах… — Кому ты исповедовалась и в чем? — не понял ее Святослав. — Пресвитеру Григорию, а через него Христу… Конец, сынок… — Зачем ты, мать, говоришь о конце? Тебе, княгиня, еще жить и жить… Слабая улыбка пробежала по ее лицу. — Всякая жизнь приходит к концу, и княжья тоже, — сказала она. — Не утешай меня, сынок, я готова к своей далекой дороге. Она немного помолчала, собираясь с мыслями и превозмогая боль. — Об одном только хотела просить тебя… Прости меня, сын… — За что я должен тебя прощать? — спросил Святослав. -Ведь ты мне делала только добро… — Добро — это так, я желала тебе, сын, только добра. А все же ты, должно быть, гневаешься, Святослав, за то, что я так поступила с Малушей? — Это было давно, пожалуй, не стоит и вспоминать! — тихо промолвил Святослав. — Не говори так. Чем дальше дорогое прошлое уходит от нас, тем дороже о нем память… Ты страдал все это время, Святослав. Мне тоже было больно и тогда и теперь, когда вспоминаю Малушу… Но разве могла я поступить иначе? Верь мне: коли бы я поступила так, как подсказывало сердце, то не ты, а Улеб сидел бы на Киевском столе. А он сделал бы все не так, как ты. Он вовек не свершил бы того, что ты, Святослав! — Мать! — сказал Святослав. — Я знаю Гору и Улеба. А делал я только то, что был должен и мог… — Что должен и мог, — повторила за ним княгиня. — Нет, Святослав, ты сделал больше, чем мог… Когда-то… я мучилась, колебалась. В трудное и страшное время жила я, сын мой: твой отец Игорь не закончил собирать земли, довелось мне… Ты был со мной, помнишь Искоростень? — Помню… — Люди говорили, будто я мстительная, алая. Но не месть, а страх за наши земли, за Русь, вел меня к древлянам. Стоило отпасть от нас древлянам — иные племена наши могли содеять то же. И может, не было бы днесь и Руси!… — Ты мудра, мать! Я видел, как ты тогда поступила, знаю и то, почему ты заменила дань уставом. — Что устав, — княгиня указала за окно, — если бояре думают только об одном? Я, сын мой, раздала им все земли, леса и реки… — Но ведь есть, мать, еще и люди… Русь — не только Гора, а много племен, языков, городов. — Верно, — согласилась княгиня, — Русь — это множество племен, языков, городов… Они теперь объединились, и ты веди их против врагов, веди против Византии. А за-Малушу меня прости, сынок! Прощаешь? — Прощаю, мать! — И во другой раз прости… — Прощаю… — И в третий… — Прощаю… — Спасибо, сынок. — Княгиня долго лежала, сомкнув глаза, будто отдыхала. — Все кончается, — промолвила она и взглянула на Святослава. — Вот так угасает жизнь. Пройдут годы, минут века… и узнают ли когда-нибудь люди правду о том, как трудно было нам и всем людям на Руси? — Узнают, матушка, — уверенно сказал Святослав. — Когда умру, — продолжала княгиня, — не совершай по мне тризны… есть пресвитер… пусть похоронят как христианку… — Матушка! — вырвалось у него,. — А позволишь мне взять Малушу? Княгиня Ольга долго не отвечала, потом, словно ей надо было сказать что-то очень важное, попыталась подняться. И она поднялась, оперлась на руку, села… — Знаешь ли ты, Святослав, — сказала она, глядя на сына, и глаза у нее стали большие-большие, — что тогда… в ту ночь… когда Малуша уезжала из города… я пожаловала ей село… Будутин… — Пожаловала село? — Да… но она его не взяла. Отказалась… потому что не подарка хотела, а любила тебя… такого светлого… какой ты и есть… Знаешь теперь, какая Малуша!… Ольга перевела дыхание. — Малуша, — закончила княгиня, — она… она сильнее меня… разыщи… возьми ее… И вдруг глаза ее погасли, голова откинулась на подушки… Святослав не спал всю ночь. В Киеве давно уже знали, что княгиня неизлечимо больна. И как только черное знамено, вестник смерти, появилось над стенами города, зашумела, заклокотала Гора, боярские и воеводские жены кинулись к княжьему терему, оттуда послышались их скорбные, полные отчаяния крики, — они обряжали и готовили княгиню в далекий путь. Лучшие мужи Горы, которые были своими людьми в княжьих теремах, поспешили тотчас к князю Святославу — у них к нему было теперь много дел. Князь Святослав был не один. Он сидел в своей большой светлице, что выходила высокими окнами на Днепр, окруженный тремя сыновьями. Близ них стояло несколько воевод — они прибыли вместе с князем с Дуная; у дверей светлицы, чтобы быть под рукой, ждали слуги. Горянские бояре и воеводы заходили в светлицу, останавливались перед князем и, низко поклонившись, молча отходили в сторону: душа умершей княгини в эту пору, как все они думали, блуждает где-то близко, и не годилось о чем-либо говорить. Молча склонили голову им в ответ князь Святослав и его сыновья. Люди сочувствовали их большому горю, горе князей — их горе. За окнами быстро темнело. Еще видны были темно-синие воды Почайны, остров, голубой плес Днепра, желтые косы, леса, небо. Но все это меркло, угасало. С востока надвигалась ночь… В сенях дворовые высекали кресалом и раздували огонь. Потом кто-то со свечой в руках зашел в светлицу и принялся зажигать у стен светильники. За окнами совсем потемнело. И сразу стало видно всех толпившихся у стен бояр и воевод. Бородатые, опаленные солнцем мужи переминались с ноги на ногу, прятали руки с высокими шапками за спиной и упорно молчали. Но молчать так целый вечер не было сил. Один из бояр -это был лучший муж Лаврит' — сделал шаг вперед и прокашлявшись, спросил: — Когда же мы отдадим, княже, погребальные почести нашей княгине? Князь Святослав, смотревший, как за Днепром вспыхивает зеленым светом первая звезда, казалось, проснулся. — Что ж? Похороним, как надо… — Покон велит, — продолжал Лаврит, — похоронить до вечера другого дня, чтобы душа покойной не заблудилась в небесных лугах, а попала прямо в вырий…
— Верно, верно, — зашумели бояре, — похоронить нужно завтра, по покону… — Но я хотел бы, — князь поглядел на своих мужей, — чтобы на погребальные почести успели приехать люди. Гонцы уже скачут во все земли, хоть вернутся и не скоро. Однако Вышгород, и Белгород, и Родня должны быть. Боярин Лаврит молчал, но изо всех углов светлицы и даже из сеней послышались голоса: — Это правда! Вышгород, Белгород и Родня должны быть. Они, верно, уже едут. Покойная княгиня была так больна… Но боярин Лаврит сказал еще не все, что думал. Он сгреб широкой пятерней волосы на затылке и громче прежнего, раздраженно спросил: — А когда тризну совершать будем, княже? Ведь подготовиться след — лодию, и слуг для жертвы, и коней, и всякий запас на дорогу… Говоря по правде, князь Святослав хоть и не ждал этого вопроса от своих мужей, но понимал, что задать его могут. Напряженное молчание в светлице подтверждало, что спрашивает не один Лаврит. Рядом с ним, как только теперь это заметил князь, стоял и седой, старый жрец Перуна. — Что ж, — ответил Святослав, — воздать почести, конечно, следует, и я уже велел все приготовить, но жертвы не хочу, тризны по княгине совершать не будем… — Как же так? — внезапно озверев, заорал Лаврит. — Все князья русские, иже за Кия и после него, похоронены были по нашему покону, и над ними совершали тризну. Князь Святослав медленно поднялся со стула, шагнул вперед и остановился перед боярами и воеводами Горы. О, в этот вечерний час он почувствовал, что привело их сюда, почему они стояли молча, почему глубоко и тяжко дышат, почему впились в него горящими глазами! — Моя мать, Ольга, — сказал он так, чтобы все слышали, -была христианкой и завещала мне похоронить ее по-христиански, а не по нашему обычаю, без тризны… — Не по обычаю… без тризны… христианка, — прокатилось по светлице многоголосое, хищное, точно змеиное, шипение. — Твоя мать, княже, — громче всех крикнул Лаврит, -была христианкой, а мы принесем жертвы, помолимся, чтобы Перун простил ее! Она была нашей княгиней, почему и хотим похоронить ее по обычаю, как хоронили деда твоего Олега, отца Игоря… Погребальная почесть должна быть выполнена! Дед Олег! Отец Игорь! Погребальная почесть княжеского рода! О, боярин Лаврит знал, куда целить, и попал князю Святославу в самое сердце. И это говорит не один Лаврит — колышутся у стен светлицы жаркие огни свечей, в красноватом отсвете проходят перед взглядом князя бородатые, загорелые липа мужей Горы, на него уставилась сотня злых, раздраженных глаз. — Я все сказал, — промолвил князь Святослав. — Будет так, как велела княгиня. Два дня горели огни на Воз дыхал ьнице, на краю Киева-города, густые черные дымы вздымались высоко к небу, возвещая о печали и скорби старой Горы. Гонцы мчались, сменяя на погостах лошадей, от веси к веси, от города к городу. Но далек был путь от Киева до Новгорода, Итиль-реки, червенских городов, и там намного позже узнали о смерти великой княгини. Киев один хоронил Ольгу. Погребальный обряд начался на второй день перед вечером. У княжьего терема, в котором положили княгиню, собралась вся Гора, а тем, кто был родовитее, ближе к княжьему двору, удалось пробраться и в Золотую палату, постоять подле гроба. Большинство же горян толпилось во дворе, у крыльца, вдоль стен терема. Окна в тереме были затворены. Но было слышно, как там время от времени поет хор из церкви святого Ильи, как рыдают и причитают, по старому обычаю, женщины. Потом все затихло, и вдруг на пороге появились воеводы и бояре, неся на плечах дубовый гроб с телом княгини. Гора молчала. Гроб поставили на сани, усыпали свежими цветами, положили гроздь калины, которая начинала уже краснеть… Так и двинулись, громыхая по камням, сани. За ними шел князь Святослав с сыновьями, потом родственники, воеводы, бояре и прочие горяне. Миновав Гору и ворота, похоронное шествие растянулось, выровнялось. Теперь это уже был настоящий княжий ход, в котором каждый знал свое место. Впереди всех, как и надлежало, шагала дружина — в шлемах, с луками и мечами у поясов, на долгих древках развевались княжьи знамена. Восемь лучших гнедых коней из княжьих табунов тащили сани, те сани, на которых княгиня Ольга когда-то объезжала свои земли. Только теперь на санях стоял дубовый гроб, а впереди лежала крышка… Лицо княгини было необычайно бледным, спокойным, задумчивым — словно она хотела еще что-то услышать на этой земле и прислушивалась. Впереди саней шел с крестом в руках священник Григорий, рядом с ним — дьякон Ираклеон и Прокопий и несколько девушек, исповедующих греческую веру. Священник скорбно произносил молитвы, а девушки на один голос пели: «Господи, помилуй…» За санями шел Святослав в белой одежде — длинная сорочка, перехваченная широким кожаным поясом, на котором висел меч, белые штаны, в красных сапогах, корзне, без шапки, с бритой головой, сивый чуб спадал к левому плечу, а длинные усы — до шеи. Рядом с князем шли его сыновья — Яро-полк, Олег, Владимир… За ними шагали воеводы, бояре, послы, гости. По обе стороны дороги, где проходило погребальное шествие, стояли люди киевские — ремесленники из предградья и Подола, гонцы из Вышгорода, Белграда, Родни, которые поспели к тому времени в Киев, смерды из княжьих и боярских дворов. И когда похоронное шествие проходило, они вливались в толпу, шли следом за всеми. Солнце склонялось к Щекавице, когда сани с телом остановились подле свежей могилы на Воздыхальнице, где княгиня Ольга велела ее похоронить. Там уже стояла высеченная из вручайского красного камня гробница. Готова была к ней и каменная крышка. Священник Григорий со слезами на глазах прочитал последнюю молитву, женщины Горы и Подола завели плач, но и слова молитвы, и плач утонули в пучине других звуков — на стенах Горы стража ударила в била, княжья дружина забряцала щитами и мечами. И под эти звуки женщины покрыли лицо княгини черным бархатом, священник положил в гроб крест, одна из женщин насыпала жита, кинула гроздь калины, поставили корчагу с водой… Княгиню хоронили по старому обряду и новому закону, который победно входил на Гору. *** 002. Семен Скляренко. Святослав. 003. Скляренко С.Д. Святослав.
037. Святослав. Скляренко С.Д. 038. СВЯТОСЛАВ. СКЛЯРЕНКО СЕМЕН ДМИТРИЕВИЧ. КРАТКИЙ ПОЯСНИТЕЛЬНЫЙ СЛОВАРЬ, КОММЕНТАРИИ, ХРОНОЛОГИЧЕСКАЯ ТАБЛИЦА *** . Святослав. Скляренко С.Д. Источник : https://www.litmir.me/br/?b=24988&p=11 Слушать - https://knigavuhe.org/book/svjatoslav-1/ *** *** ПОДЕЛИТЬСЯ
***
*** *** *** ***
*** О Святославе ... Читать дальше » *** ***
*** *** *** Святослав. Семен Дмитриевич Скляренко. *** *** *** *** *** *** Фотоистория в папках 002 ВРЕМЕНА ГОДА Фотоистория в папках 003 Шахматы Фотоистория в папках 004 ФОТОГРАФИИ МОИХ ДРУЗЕЙ Фотоистория в папках 005 ПРИРОДА Фотоистория в папках 006 ЖИВОПИСЬ Фотоистория в папках 007 ТЕКСТЫ. КНИГИ Фотоистория в папках 008 Фото из ИНТЕРНЕТА Фотоистория в папках 009 На Я.Ру с... 10 августа 2009 года Фотоистория в папках 010 ТУРИЗМ Фотоистория в папках 011 ПОХОДЫ Фотоистория в папках 012 Точки на карте Фотоистория в папках 013 Турклуб "ВЕРТИКАЛЬ" Фотоистория в папках 014 ВЕЛОТУРИЗМ Фотоистория в папках 015 НА ЯХТЕ Фотоистория в папках 016 ГОРЯЧИЙ КЛЮЧ и его окрестности Фотоистория в папках 017 На ЯСЕНСКОЙ косе Фотоистория в папках 018 ГОРНЫЕ походы Фотоистория в папках 019 На лодке, с вёслами *** ***
*** *** Страницы на Яндекс Фотках от Сергея 001
*** *** *** *** Художник Тилькиев и поэт Зайцев... Солдатская песнь современника Пушкина...Па́вел Алекса́ндрович Кате́нин (1792 - 1853) 11 мая 2010 АудиокнигиНовость 2Семашхо*** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** Прикрепления: Картинка 1 | |
|
| |
| Всего комментариев: 0 | |