Мой отъезд на юг. - Жизнерадостная дама. - Западный берег. - Течения. -
Маука. - Крильон. - Анива. - Корсаковский пост. - Новые знакомства. -
Норд-ост. - Климат Южного Сахалина. - Корсаковская тюрьма. - Пожарный обоз.
10 сентября я уже опять был на знакомом читателю "Байкале", чтобы на
этот раз плыть в Южный Сахалин. Уезжал я с большим удовольствием, так как
север мне уже наскучил и хотелось новых впечатлений. "Байкал" снялся с якоря
в десятом часу вечера. Было очень темно. Я стоял один на корме и, глядя
назад, прощался с этим мрачным мирком, оберегаемым с моря Тремя Братьями,
которые теперь едва обозначались в воздухе и были похожи впотьмах на трех
черных монахов; несмотря на шум парохода, мне было слышно, как волны бились
об эти рифы. Но вот Жонкиер и Братья остались далеко назади и исчезли
впотьмах - навсегда для меня; шум бьющихся волн, в котором слышалась
бессильная, злобная тоска, мало-помалу затих... Проплыли верст восемь - и на
берегу заблестели огни: это была страшная Воеводская тюрьма, а еще немного -
показались огни Дуэ. Но скоро и это все исчезло, и остались лишь потемки да
жуткое чувство, точно после дурного, зловещего сна.
Спустившись потом вниз, я застал там веселое общество. Кроме командира
и его помощников, в кают-компании находилось еще несколько пассажиров:
молодой японец, дама, интендантский чиновник и иеромонах Ираклий,
сахалинский миссионер, ехавший следом за мною на юг, чтобы оттуда вместе
отправиться в Россию. Наша спутница, жена моряка-офицера, бежала из
Владивостока, испугавшись холеры, и теперь, немного успокоившись,
возвращалась назад. У нее был завидный характер. Достаточно было самого
пустого повода, чтобы она закатилась самым искренним, жизнерадостным смехом
до упада, до слез; начнет рассказывать что-нибудь, картавя, и вдруг хохот,
веселость бьет фонтаном, а глядя на даму, начинаю смеяться и я, за мною о.
Ираклий, потом японец. "Ну!" - говорит в конце концов командир, махнув
рукой, и тоже заражается смехом. Вероятно, никогда в другое время в
Татарском проливе, обыкновенно сердитом, не хохотали так много. На другой
день утром на палубе сошлись для беседы иеромонах, дама, японец и я. И опять
смех, и недоставало только, чтобы киты, высунув морды из воды, стали
хохотать, глядя на нас.
И как нарочно, погода была теплая, тихая, веселая. Слева близко зеленел
Сахалин, именно та его пустынная, девственная часть, которой еще не
коснулась каторга; справа в ясном, совершенно прозрачном воздухе еле-еле
мерещился Татарский берег. Здесь уже пролив более похож на море и вода не
так мутна, как около Дуэ; здесь просторнее и легче дышится. По своему
географическому положению нижняя треть Сахалина соответствует Франции, и
если бы не холодные течения, то мы владели бы прелестным краем и жили бы в
нем теперь, конечно, не одни только Шкандыбы и Безбожные. Холодные течения,
идущие от северных островов, где даже в конце лета бывает ледоход, омывают
Сахалин с обеих сторон, причем восточному берегу, как более открытому
течениям и холодным ветрам, приходится принимать наибольшую долю страданий;
природа его безусловно суровая, и флора его носит настоящий полярный
характер. Западный же берег много счастливее, здесь влияние холодного
течения смягчается теплым японским течением, известным под названием
Куро-Сиво; не подлежит сомнению, что чем южнее, тем теплее, и на южной части
западного берега наблюдается сравнительно богатая флора, но все-таки, увы,
до Франции или Японии далеко {1}.
Интересно, что в то время, как сахалинские колонизаторы вот уже 35 лет
сеют пшеницу на тундре и проводят хорошие дороги к таким местам, где могут
прозябать одни только низшие моллюски, самая теплая часть острова, а именно
южная часть западного побережья, остается в совершенном пренебрежении. С
парохода видны в бинокль и простым глазом хороший строевой лес и береговые
скаты, покрытые ярко-зеленою и, должно быть, сочною травой, но ни жилья, ни
одной живой души. Впрочем, раз - это было на вторые сутки нашего плаванья -
командир обратил мое внимание на небольшую группу изб и сарайных построек и
сказал: "Это Маука". Тут, в Мауке, издавна производится добыча морской
капусты, которую очень охотно покупают китайцы, и так как дело поставлено
серьезно и уже дало хороший заработок многим русским и иностранцам, то это
место очень популярно на Сахалине. Находится оно на 400 верст южнее Дуэ, на
широте 47
o
, и отличается сравнительно хорошим климатом. Когда-то промысел
находился в руках японцев; при Мицуле в Мауке было более 30 японских зданий,
в которых постоянно жило 40 душ обоего пола, а весною приезжало сюда из
Японии еще около 300 человек, работавших вместе с айносами, которые тогда
составляли тут главную рабочую силу. Теперь же капустным промыслом владеет
русский купец Семенов, сын которого постоянно живет в Мауке; делом заведует
шотландец Демби, уже не молодой и, по-видимому, знающий человек. Он имеет
собственный дом в Нагасаки в Японии, и когда я, познакомившись с ним, сказал
ему, что, вероятно, буду осенью в Японии, то он любезно предложил мне
остановиться у него в доме. У Семенова работают манзы, корейцы и русские.
Наши поселенцы стали ходить сюда на заработки лишь с 1886 г., и, вероятно,
по собственному почину, так как смотрители тюрем всегда больше
интересовались кислою капустой, чем морскою. Первые попытки были не совсем
удачны: русские мало были знакомы с чисто техническою стороной дела; теперь
же они попривыкли, и хотя Демби не так доволен ими, как китайцами, но
все-таки уже можно серьезно рассчитывать, что со временем будут находить
себе здесь кусок хлеба сотни поселенцев. Маука причислена к Корсаковскому
округу. В настоящее время здесь живут на поселении 38 душ: 33 м. и 5 ж. Все
33 ведут хозяйства. Из них трое уже имеют крестьянское звание. Женщины же
все каторжные и живут в качестве сожительниц. Детей нет, церкви нет, и
скука, должно быть, страшная, особенно зимою, когда уходят с промыслов
рабочие. Здешнее гражданское начальство состоит из одного лишь надзирателя,
а военное - из ефрейтора и трех рядовых {2}.
Сравнение Сахалина со стерлядью особенно годится для его южной части,
которая в самом деле похожа на рыбий хвост. Левая лопасть хвоста называется
мысом Крильон, правая - мысом Анивским, а полукруглый залив между ними -
Анивой. Крильон, около которого пароход делает крутой поворот к
северо-востоку, при солнечном освещении представляет из себя довольно
привлекательное местечко, и стоящий на нем одиноко красный маяк похож на
барскую дачу. Это большой мыс, покатый к морю, зеленый и гладкий, как
хороший заливной луг. Поле далеко кругом покрыто бархатною травой, и в
сантиментальном пейзаже недостает только стада, которое бродило бы в холодке
у края леса. Но говорят, что травы здесь неважные и сельскохозяйственная
культура едва ли возможна, так как Крильон большую часть лета бывает окутан
солеными морскими туманами, которые действуют на растительность губительным
образом {3}.
Мы обогнули Крильон и вошли в залив Аниву 12 сентября перед полуднем;
виден весь берег от одного мыса до другого, хотя залив имеет в диаметре
около 80-90 верст {4}. Почти в средине полукруглый берег образует небольшую
выемку, которая называется бухтою или губою Лососей, и тут, у этой губы,
находится Корсаковский пост, административный центр южного округа. Нашу
спутницу, жизнерадостную даму, ожидала приятная случайность: на Корсаковском
рейде стоял пароход Добровольного флота "Владивосток", только что пришедший
из Камчатки, и на нем находился ее муж, офицер. Сколько по этому поводу было
восклицаний, неудержимого смеха, суеты!
Пост имеет с моря приличный вид городка, не сибирского, а какого-то
особенного типа, который я не берусь назвать; основан он был почти 40 лет
назад, когда по южному берегу там и сям были разбросаны японские дома и
сараи, и очень возможно, что это близкое соседство японских построек не
обошлось без влияния на его внешность и должно было придать ей особые черты.
Годом основания Корсаковского считается 1869 год, но это справедливо лишь по
отношению к нему как к пункту ссыльной колонии; на самом же деле первый
русский пост на берегу бухты Лососей был основан в 1853-54 гг. Лежит он в
пади, которая и теперь носит японское название Хахка-Томари, и с моря видна
только одна его главная улица, и кажется издали, что мостовая и два ряда
домов круто спускаются вниз по берегу; но это только в перспективе, на самом
же деле подъем не так крут. Новые деревянные постройки лоснятся и
отсвечивают на солнце, белеет церковь, старой, простой и потому красивой
архитектуры. На всех домах высокие шесты, вероятно, для флагов, и это
придает городку неприятное выражение, как будто он ощетинился. Здесь так же,
как и на северных рейдах, пароход останавливается в одной и даже двух
верстах от берега, и пристань имеется только для парового катера и барж. К
нашему пароходу сначала подошел катер с чиновниками, и тотчас же послышались
радостные голоса: "Бой, пива! Бой, рюмку коньяку!" Потом подошел вельбот;
гребли каторжные, наряженные матросами, и у руля сидел окружной начальник
И.И. Белый, который, когда вельбот подходил к трапу, скомандовал
по-военному: "Суши весла!"
Через несколько минут я и г. Б. были уже знакомы; вместе потом мы
съехали на берег, и я обедал у него. Из разговора с ним я узнал, между
прочим, что он только что вернулся на "Владивостоке" с берега Охотского
моря, из так называемой Тарайки, где каторжные строят теперь дорогу.
Квартира у него небольшая, но хорошая, барская. Он любит комфорт и
хорошую кухню, и это заметно отражается на всем его округе; разъезжая
впоследствии по округу, я находил в надзирательских или станках не только
ножи, вилки и рюмки, но даже чистые салфетки и сторожей, которые умеют
варить вкусный суп, а, главное, клопов и тараканов здесь не так безобразно
много, как на севере. По рассказу г. Б., в Тарайке на дорожных работах он
жил в большой палатке, с комфортом, имел при себе повара и на досуге читал
французские романы {5}. По происхождению он малоросс, по образованию -
бывший студент-юрист. Он молод, не старше сорока лет, а это возраст,
кстати сказать, средний для сахалинского чиновника. Времена изменились;
теперь для русской каторги молодой чиновник более типичен, чем старый,
и если бы, положим, художник изобразил, как наказывают плетьми бродягу,
то на его картине место прежнего капитана-пропойцы, старика с
сине-багровым носом, занимал бы интеллигентный молодой человек в новеньком
вицмундире.
Мы разговорились; между тем наступил вечер, зажгли огонь. Я простился с
гостеприимным г. Б. и отправился к секретарю полицейского управления, у
которого мне была приготовлена квартира. Было темно и тихо, море глухо
шумело, и звездное небо хмурилось, как будто видело, что в природе готовится
что-то недоброе. Когда я прошел всю главную улицу почти до моря, пароходы
еще стояли на рейде, и когда я повернул направо, послышались голоса и
громкий смех, и в темноте показались ярко освещенные окна, и стало похоже,
будто я в захолустном городке осеннею ночью пробираюсь к клубу. Это была
квартира секретаря. По ветхим скрипучим ступеням я поднялся на террасу и
вошел в дом. В зале, точно боги на облаках, в табачном дыму и в тумане,
какой бывает в трактирах и сырых помещениях, двигались военные и штатские. С
одним из них, г. фон Ф., инспектором сельского хозяйства, я уже был знаком,
- раньше мы встречались в Александровске, - с остальными же я теперь виделся
впервые, хотя все они отнеслись к моему появлению с таким благодушием, как
будто были знакомы со мною уже давно. Меня подвели к столу, и я тоже должен
был пить водку, то есть спирт, наполовину разведенный водой, и очень плохой
коньяк, и есть жесткое мясо, которое жарил и подавал к столу
ссыльнокаторжный Хоменко, хохол с черными усами. Из посторонних, кроме меня,
на этой вечеринке присутствовал также директор Иркутской
магнитно-метеорологической обсерватории Э.В. Штеллинг, прибывший на
"Владивостоке" из Камчатки и Охотска, где он хлопотал об учреждении
метеорологических станций. Тут же я познакомился с майором Ш., смотрителем
Корсаковской ссыльнокаторжной тюрьмы, служившим раньше при ген. Грессере в
петербургской полиции: это - высокий, полный мужчина, с тою солидною,
импонирующею осанкой, какую мне до сих пор случалось наблюдать только у
частных и участковых приставов. Рассказывая мне о своем коротком знакомстве
со Многими известными писателями в Петербурге, майор называл их просто Миша,
Ваня и, приглашая меня к себе завтракать и обедать, невзначай раза два
сказал мне ты {6}.
Когда во втором часу ушли гости и я лег в постель, послышались рев и
свист. Это задул норд-ост. Значит, недаром с вечера хмурилось небо. Хоменко,
придя со двора, доложил, что пароходы ушли, а между тем на море поднялась
сильная буря. "Ну, небось вернутся! - сказал он и засмеялся. - Где им
совладать?" В комнате стало холодно и сыро, было, вероятно, не больше
шести-семи градусов. Бедный Ф., секретарь полицейского управления, молодой
человек, никак не мог уснуть от насморка и кашля. Капитан К., живший вместе
с ним на одной квартире, тоже не спал; он постучал из своей комнаты в стену
и сказал мне:
- Я получаю "Неделю". Не желаете ли?
Утром было холодно и в постели, и в комнате, и на дворе. Когда я вышел
наружу, шел холодный дождь, и сильный ветер гнул деревья, море ревело, а
дождевые капли при особенно жестоких порывах ветра били в лицо и стучали по
крышам, как мелкая дробь. "Владивосток" и "Байкал", в самом деле, не
совладали со штормом, вернулись и теперь стояли на рейде, и их покрывала
мгла. Я прогулялся по улицам, по берегу около пристани; трава была мокрая, с
деревьев текло.
На пристани около сторожки лежит скелет молодого кита, когда-то
счастливого, резвого, гулявшего на просторе северных морей, теперь же белые
кости богатыря лежали в грязи и дождь точил их... Главная улица шоссирована
и содержится в порядке, на ней тротуары, фонари и деревья, и метет ее каждый
день клейменый старик. Тут только присутственные места и квартиры
чиновников, и нет ни одного дома, в котором жили бы ссыльные. Дома большею
частью новые и приятные на вид, и нет той тяжкой казенщины, как, наприм
<ер>
,
в Дуэ. Вообще же в Корсаковском посту, если говорить о всех его четырех
улицах, старых построек больше, чем новых, и не редкость дома, построенные
20-30 лет назад. И старых зданий и старожилов среди служащих в Корсаковске
относительно больше, чем на севере, а это, быть может, значит, что здешний
юг более располагает к оседлой и покойной жизни, чем оба северных округа.
Здесь, как я заметил, и патриархальности больше, и люди консервативнее, и
обычаи, даже дурные, держатся крепче. Так, в сравнении с севером, здесь чаще
прибегают к телесным наказаниям и бывает, что в один прием секут по 50
человек, и только на юге уцелел дурной обычай, введенный когда-то каким-то
давно уже забытым полковником, а именно - когда вам, свободному человеку,
встречается на улице или на берегу группа арестантов, то уже за 50 шагов вы
слышите крик надзирателя: "Смир-р-рно! Шапки долой!" И мимо вас проходят
угрюмые люди с обнаженными головами и глядят на вас исподлобья, точно если
бы они сняли шапки не за 50, а за 20-30 шагов, то вы побили бы их палкой,
как г. Z или г. N.
Я жалею, что не застал в живых старейшего сахалинского офицера,
штабс-капитана Шишмарева, который долготою дней своих и как старожил мог бы
поспорить даже с палевским Микрюковым. Он умер за несколько месяцев до моего
приезда, и я видел только дом-особняк, в котором он жил. Поселился он на
Сахалине еще в доисторические времена, когда не начиналась каторга, и это
казалось до такой степени давно, что даже сочинили легенду о "происхождении
Сахалина", в которой имя этого офицера тесно связано с геологическими
переворотами: когда-то, в отдаленные времена, Сахалина не было вовсе, но
вдруг, вследствие вулканических причин, поднялась подводная скала выше
уровня моря, и на ней сидели два существа - сивуч и штабс-капитан Шишмарев.
Говорят, что он ходил в вязаном сюртуке с погонами и инородцев в казенных
бумагах называл так: "дикие обитатели лесов". Он принимал участие в
нескольких экспедициях и, между прочим, плавал по Тыми с Поляковым, и из
описания экспедиции видно, что они поссорились.
Жителей в Корсаковском посту 163: 93 м. и 70 ж., а со свободными,
солдатами, их женами и детьми, и с арестантами, ночующими в тюрьме,
наберется немного более тысячи.
Хозяйств 56, но все это хозяйства не деревенские, а скорее городские,
мещанские; с сельскохозяйственной точки зрения они представляются совершенно
ничтожными. Земли пахотной всего 3 дес., а лугов, которыми пользуется также
и тюрьма, 18 дес. Надо видеть, как тесно жмутся усадьбы одна к другой и как
живописно лепятся они по склонам и на дне оврага, образующего падь, чтобы
понять, что тот, кто выбирал место для поста, вовсе не имел в виду, что тут,
кроме солдат, будут еще жить сельские хозяева. На вопрос, чем они занимаются
и чем живут, хозяева отвечали: работишка, торговлишка... Относительно
сторонних заработков, как увидит ниже читатель, южный сахалинец поставлен
далеко не в такое безвыходное положение, как северный; при желании он
находит себе заработок, по крайней мере в весенние и летние месяцы, но
корсаковцев это мало касается, так как на заработки они уходят очень редко
и, как истые горожане, живут на неопределенные средства, - неопределенные в
смысле их случайности и непостоянства. Один живет на деньги, которые он
привез с собой из России, и таких большинство, другой - в писарях, третий -
в дьячках, четвертый - держит лавочку, хотя по закону не имеет на это права,
пятый - променивает арестантский хлам на японскую водку, которую продает, и
проч. и проч. Женщины, даже свободного состояния, промышляют проституцией;
не составляет исключения даже одна привилегированная, про которую говорят,
что она кончила в институте. Здесь меньше голода и холода, чем на севере;
каторжные, жены которых торгуют собой, курят турецкий табак по 50 к. за
четвертку, и потому здешняя проституция кажется более злокачественной, чем
на севере, хотя - не все ли равно?
Семейно живут 41, причем 21 пара состоит в незаконном браке. Женщин
свободного состояния только 10, то есть в 16 раз меньше, чем в Рыковском, и
даже в 4 раза меньше, чем в такой щели, как Дуэ.
Среди ссыльных в Корсаковске попадаются интересные личности. Упомяну о
бессрочном каторжном Пищикове, преступление которого дало материал Г.И.
Успенскому для очерка "Один на один". Этот Пищиков засек нагайкой свою жену,
интеллигентную женщину, беременную на девятом месяце, и истязание
продолжалось шесть часов; сделал он это из ревности к добрачной жизни жены:
во время последней войны она была увлечена пленным турком. Пищиков сам носил
письма к этому турку, уговаривал его приходить на свидание и вообще помогал
обеим сторонам. Потом, когда турок уехал, девушка полюбила Пищикова за его
доброту; Пищиков женился на ней и имел от нее уже четырех детей, как вдруг
под сердцем завозилось тяжелое, ревнивое чувство...
Это высокий, худощавый человек, благообразный, с большою бородой. Он
служит писарем в полицейском управлении и потому ходит в вольном платье.
Трудолюбив и очень вежлив, и, судя по выражению, весь ушел в себя и
замкнулся. Я был у него на квартире, но не застал его дома. Занимает он в
избе небольшую комнату; у него аккуратная чистая постель, покрытая красным
шерстяным одеялом, а около постели на стене в рамочке портрет какой-то дамы,
вероятно, жены.
Интересна также семья Жакомини: отец, ходивший когда-то шкипером в
Черном море, его жена и сын. Все трое в 1878 году были преданы в г.
Николаеве военно-полевому суду за убийство и осуждены, как они сами уверяют,
невинно. Старуха и сын уже отбыли каторгу, а старик Карп Николаевич, 66 лет,
все еще каторжный. Они держат лавочку, и в комнатах у них очень прилично,
лучше даже, чем у ново-михайловского богача Потемкина. Старики Жакомини шли
на Сахалин сухим путем, через Сибирь, а сын морем, и сын прибыл на место
тремя годами раньше. Разница огромная. Если послушать старика, то становится
страшно. Каких ужасов нагляделся и чего только он не вынес, пока его судили,
мытарили по тюрьмам и потом три года тащили через Сибирь; на пути его дочь,
девушка, которая пошла добровольно за отцом и матерью на каторгу, умерла от
изнурения, а судно, которое везло его и старуху в Корсаковск, около Мауки
потерпело аварию. Старик рассказывает все это, а старуха плачет. "Ну, да
что! - говорит старик, махнув рукой. - Значит, богу так угодно".
В культурном отношении Корсаковский пост заметно отстал от своих
северных собратий. Так, в нем до сих пор еще нет телеграфа и
метеорологической станции {7}. О климате Южного Сахалина мы можем судить
пока лишь по отрывочным случайным наблюдениям разных авторов, которые
служили здесь или же, подобно мне, приезжали сюда ненадолго. По этим
данным, в Корсаковском посту, если брать средние температуры, лето,
осень и весна теплее, чем в Дуэ, почти на 2
o
, а зима мягче почти на 5
o
.
Между тем на той же Аниве, но только немного восточное Корсаковского
поста, в Муравьевском, температура уже значительно ниже и скорее
подходит к дуйской, чем к корсаковской. А на 88 верст севернее
Корсаковского поста, в Найбучи, командир "Всадника" утром 11 мая 1870 г.
записал два градуса мороза; шел снег. Как видит читатель, здешний юг
мало похож на юг: зима здесь такая же суровая, как в Олонецкой губернии, а
лето - как в Архангельске. Крузенштерн в половине мая видел на западном
берегу Анивы снег. На севере Корсаковского округа, именно в Кусуннае, где
добывают морскую капусту, наблюдалось в году 149 ненастных дней, а на юге,
в Муравьевском посту, 130. Но тем не менее все-таки в южном округе
климат мягче, чем в обоих северных, и жить здесь поэтому должно быть
легче. На юге среди зимы бывает оттепель, чего ни разу не наблюдали около
Дуэ и Рыковского; реки вскрываются раньше, и солнце выглядывает из-за
облаков чаще.
Корсаковская тюрьма занимает самое возвышенное место в посту и,
вероятно, самое здоровое. Там. где главная улица упирается в тюремный забор,
находятся ворота, очень скромные на вид, и что это не простые. обывательские
ворота, а вход в тюрьму, видно только по надписи да по тому еще, что каждый
вечер тут толпятся каторжные, которых впускают в калитку поодиночке и при
этом обыскивают. Тюремный двор расположен на наклонной плоскости, и уже с
середины его, несмотря на забор и окружающие постройки, видны голубое море и
далекий горизонт, и поэтому кажется, что здесь очень много воздуху. При
осмотре тюрьмы прежде всего замечается стремление местной администрации к
резкому обособлению каторжных от поселенцев. В Александровске тюремные
мастерские и квартиры нескольких сот каторжных разбросаны по всему посту,
здесь же в тюремном дворе помещаются все мастерские и даже пожарный сарай, и
жить вне тюрьмы, за очень редкими исключениями, не позволяется даже
каторжным разряда исправляющихся. Здесь пост сам по себе. а тюрьма сама по
себе, и можно долго прожить в посту и не заметить, что в конце улицы
находится тюрьма.
Казармы здесь старые, в камерах тяжелый воздух, отхожие места много
хуже, чем в северных тюрьмах, хлебопекарня темная, карцеры для одиночного
заключения темные, без вентиляций, холодные; я и сам несколько раз видел,
как заключенные в них дрожали от холода и сырости. Здесь одно только лучше,
чем на севере: просторная кандальная, и кандальных сравнительно меньше. Чище
всех живут в казармах бывшие моряки; они и одеты чище {8}. При мне в тюрьме
ночевало только 450 человек, все же остальные находились в командировке,
главным образом на дорожных работах. Всего в округе числилось каторжных
1205.
Здешний смотритель тюрьмы больше всего любит показывать приезжим
пожарный обоз. Обоз в самом деле великолепен, и в этом отношении Корсаковск
перещеголял многие большие города. Бочки, пожарные насосы, топоры в чехлах -
все это игрушечно и блестит, точно приготовлено для выставки. Ударили
тревогу, из всех мастерских тотчас же повыскакивали каторжные без шапок, без
верхнего платья, - одним словом, кто в чем был, - в одну минуту впряглись и
с громом покатили по главной улице к морю. Зрелище было эффектное, и майор
Ш., творец этого образцового обоза, был очень доволен и все спрашивал,
нравится ли мне. Жаль только, что вместе с молодыми впряглись и побежали
также старики, которых следовало бы щадить, хотя бы ради их слабого
здоровья. 1 Кто-то предлагал проект - в самом узком месте пролива устроить
плотину, которая задерживала бы на пути холодное течение. Этот проект
находит себе естественноисторическое оправдание: известно, что когда
существовал перешеек, то климат Сахалина отличался мягкостью. Но
осуществление его едва ли принесло бы теперь какую-нибудь пользу. Флора
южной части западного берега, пожалуй, обогатилась бы десятком новых видов,
но климат всей нижней части острова едва ли изменился бы к лучшему. Ведь вся
южная часть лежит близко к Охотскому морю, в котором льдины и даже ледяные
поля плавают среди лета, нынешний Корсаковский округ в главной своей части
отделен от этого моря лишь невысоким хребтом, за которым вплоть до моря идет
низменность, покрытая озерами и доступная холодным ветрам.
2 В Мауке Семенов держит лавку, которая летом торгует очень недурно;
цены на съестные припасы высокие, так что поселенцы оставляют здесь половину
своего заработка. В рапорте командира клипера "Всадник", относящемся к 1870
г., сказано, что клипер имеет в виду, подойдя к местечку Мауке, высадить там
10 человек солдат с тем, чтобы они приготовили место под огороды, так как в
продолжение лета в этом месте предполагалось основать новый пост. Замечу
кстати, что это было время, когда по западному побережью между русскими и
японцами происходили маленькие недоразумения. Я еще нашел также
корреспонденцию в "Кронштадтском вестнике" 1880 г., э 112: "Остров Сахалин.
Несколько интересных сведений относительно Маука-Коув (Maucha Cove)". Тут
идет речь о том, что Маука есть главное местопребывание компании, получившей
от русского правительства право в течение 10 лет собирать морские водоросли,
и что население его состоит из 3 европейцев, 7 русских солдат и 700 рабочих
- корейцев, айно и китайцев.
Что капустный промысел выгоден и расширяется, видно из того, что гг.
Семенов и Демби уже находят себе подражателей. Некий Бирич, поселенец,
бывший учителем и приказчиком у Семенова, взявши взаймы денег, построил все
необходимое для промысла близ Кусунная и стал приглашать к себе поселенцев.
Работает у него теперь около 30 человек. Дело ведется неофициально, нет тут
даже надзирателя. Пост Кусуннай, давно уже заброшенный, находится верст на
сто севернее Мауки, у устья реки Кусунная, которая когда-то считалась
границею между русскими и японскими владениями на Сахалине.
3 Немного севернее Крильона я видел камни, на которые несколько лет
назад наткнулся и сел пароход "Кострома", обманутый этими туманами. А.В.
Щербак, доктор, сопровождавший на "Костроме" каторжных, во время крушения
пускал сигнальные ракеты. Он рассказывал мне потом, что в ту пору ему
пришлось пережить нравственно три долгих фазиса: первый, самый долгий и
мучительный, - уверенность в неминуемой гибели; каторжниками овладела
паника, и они выли; детей и женщин пришлось отправить в шлюпке под командой
офицера по тому направлению, где предполагался берег, и шлюпка скоро исчезла
в тумане; второй фазис - некоторая надежда на спасение: с Крильонского маяка
донесся пушечный выстрел, извещавший, что женщины и дети достигли берега
благополучно; третий - полная уверенность в спасении, когда в туманном
воздухе вдруг раздались звуки корнет-а-пистона, на котором играл
возвращавшийся офицер.
В 1885 г. в октябре беглые каторжники напали на Крильонский маяк,
разграбили все имущество и убили матроса, бросив его со скалы в пропасть.
4 Берег Анивы был впервые исследован и описан русским офицером Н.В.
Рудановским, одним из сподвижников Г.И. Невельского. Подробности см. в
дневнике Н.В. Буссе, тоже участника в Амурской экспедиции: "Остров Сахалин и
экспедиция 1853-54 гг.", затем в статье Г.И. Невельского и Рудановского "По
поводу воспоминаний Н.В. Буссе" - "Вестник Европы", 1872 г., VIII, и в
записках самого Невельского. Майор Н.В. Буссе, господин нервный и
неуживчивый, пишет, что "обращение Невельского с подчиненными и дух бумаг
его не довольно серьезны", а про Рудановского, что он "тяжел, как
подчиненный, и несносный товарищ", и что Рудановский "делал бестолковые
замечания", а про Бошняка, что он "мечтатель и дитя". Когда Невельской
медленно раскуривал свою трубку, то это его раздражало. Зимуя с Рудановским
на Аниве и будучи старше его чином, майор назойливо требовал от него
чинопочитания и соблюдения всех правил субординации, и это в пустыне, почти
с глазу на глаз, когда молодой человек весь был погружен в серьезную научную
работу.
5 И почти уже забыто то время, когда офицеры и чиновники, служившие на
Южном Сахалине, терпели настоящую нужду. В 1876 г. за пуд белой муки они
платили, за бутылку водки и "свежего мяса никто почти никогда не
видит" ("Русский мир", 1877 г., э 7), а о людях попроще и говорить нечего.
Эти буквально бедствовали. Корреспондент "Владивостока", не дальше как 5 лет
назад, сообщал, что "ни у кого не было полрюмки водки, табак маньчжурский
(то есть вроде нашей махорки) до 50 к. за фунт; поселенцы и некоторые
надзиратели курили байховый и кирпичный чай" (1886 г., э 22).
6 Майор Ш., надо отдать ему справедливость, относился с полным
уважением к моей литературной профессии и все время, пока я жил в
Корсаковске, всячески старался, чтобы мне не было скучно. Раньше, за
несколько недель до моего приезда на юг, он так же возился с англичанином
Говардом, искателем приключений и тоже литератором, потерпевшим в Аниве
крушение на японской джонке и потом написавшим порядочный вздор об аинцах в
своей книге "The Life wirth Trans-Siberian savages".
7 Э.В. Штеллинг при мне хлопотал об устройстве станции, и в этом ему
сильно помогал военный врач 3-й, корсаковский старожил и очень хороший
человек. Но мне кажется, что станцию следует устроить не в Корсаковском
посту, открытом для восточных ветров, а в каком-нибудь более центральном
пункте округа, наприм
<ер>
, в селении Владимировке. Впрочем, на Южном
Сахалине что ни место, то свой климат, и правильнее всего было бы учредить
метеорологические наблюдательные пункты одновременно в нескольких местах: у
залива Буссе, в Корсаковске, Крильоне, Мауке, Владимировке, Найбучи и
Тарайке. Это, конечно, не легко, но и не так уже трудно. По-моему, для этого
можно воспользоваться услугами грамотных ссыльных, которые, как показал уже
опыт, скоро приучаются самостоятельно вести наблюдения, и нужен только
человек, который взял бы на себя труд руководить ими.
8 И.И. Белому удалось организовать из них искусную команду для работ на
море. Старшим среди них считается каторжный Голицын, маленького роста, с
бакенами. Любит пофилософствовать. Когда он сидит у руля и командует: "Руби
рангоут!" или - "Весла на воду!" - то делает это не без начальственной
суровости. Несмотря на его почтенную наружность и старшинство, при мне его
секли раза два-три за пьянство и, кажется, за грубости. После него
искуснейшим моряком считается каторжный Медведев, человек умный и отважный.
Как-то японский консул г. Кузе возвращался из Тарайки, у руля был Медведев;
кроме них, в вельботе находился еще надзиратель. К вечеру засвежело, стало
темно... Когда подплыли к Найбучи, то уже не было видно входа в реку Наибу,
пристать же прямо к берегу было опасно, и Медведев решил ночевать в море,
несмотря на сильный шторм. Надзиратель хватил его по уху, г. Кузе строго
приказывал держаться берега, но Медведев не слушался и упрямо уходил в море
все дальше и дальше. Всю ночь штормовало; волны трепали лодку, и каждую
минуту казалось, что они зальют или опрокинут ее. Консул потом рассказывал
мне, что это была ночь самая страшная в его жизни. Когда на рассвете
Медведев пошел к устью речки, то все-таки на баре вельбот захлебнул воды. С
тех пор г. Белый, отпуская кого-нибудь с Медведевым, всякий раз говорит:
- Что бы он ни делил, пожалуйста, молчите и не протестуйте.
В тюрьме обращают на себя также внимание два родных брата, бывшие
персидские принцы, которых и по сие время в письмах, приходящих сюда из
Персии, титулуют высочествами. Присланы они за убийство, совершенное ими на
Кавказе. Ходят они по-персидски, в высоких мерлушковых шапках, лбы наружу.
Они еще в разряде испытуемых и поэтому не имеют права иметь при себе деньги,
и один из них жаловался, что ему не на что купить табаку, а от курения, ему
кажется, кашель у него становится легче. Он клеит для канцелярии конверты,
довольно неуклюжие; поглядевши на его работу, я сказал: "Очень хорошо". И,
по-видимому, эта похвала доставила бывшему принцу большое удовольствие.
Писарем при тюрьме состоит каторжный Гейман, полный, красивый брюнет,
служивший когда-то околоточным в московской полиции и осужденный за
растление. В тюрьме он следовал за мною по пятам и, когда я оглядывался,
всякий раз почтительно снимал шапку.
Здешний палач носит фамилию Минаева; он из купеческих сынов, человек
еще молодой. В тот день, когда я его видел, он, по его словам, наказал
розгами 8 человек.
В ВАГОНЕ Разговорная перестрелка
-- Сосед, сигарочку не угодно ли?
-- Merci... Великолепная сигара! Почем такие за десяток?
-- Право, не знаю, но думаю, что из дорогих... га-ванна ведь! После
бутылочки Эль-де-Пердри, которую я только что выпил на вокзале, и после
анчоусов недурно выкурить такую сигару. Пфф!
-- Какая у вас массивная брелока!
... Читать дальше »
