Неблагоприятно отзывается на росте каждого селения также еще пестрота
иного рода: в колонию поступает много старых, слабых, больных физически и
психически, преступных, неспособных к труду, практически не подготовленных,
которые на родине жили в городе и не занимались сельским хозяйством. 1
января 1890 г., по данным, взятым мною из казенных ведомостей, на всем
Сахалине, в тюрьмах и колонии, дворян было 91 и городских сословий, т.е.
почетных граждан, купцов, мещан и иностранных подданных, 924, что вместе
составляло 10% всего числа ссыльных {13}.
В каждом селении есть староста, который избирается из домохозяев,
непременно из поселенцев и крестьян, и утверждается смотрителем поселений. В
старосты попадают обыкновенно люди степенные, смышленые и грамотные;
должность их еще не определилась вполне, но они стараются походить на
русских старост: решают разные мелкие дела, назначают подводы по наряду,
вступаются за своих, когда нужно, и проч., а у рыковского старосты есть даже
своя печать. Некоторые получают жалованье.
В каждом селении живет также надзиратель, чаще всего нижний чин местной
команды, безграмотный, который докладывает проезжим чиновникам, что все
обстоит благополучно, и наблюдает за поведением поселенцев и за тем, чтоб
они без спросу не отлучались и занимались сельским хозяйством. Он ближайший
начальник селения, часто единственный судья, и его донесения по начальству -
это документы, имеющие немаловажное значение при оценке, насколько поселенец
преуспел в одобрительном поведении, домообзаводстве и оседлости. Вот
образчик надзирательского донесения:
СПИСОК
жителей селения Верхнего Дрмудана, кои дурнова поведения: Фамилии и
имена Отметка почему именно 1 Издугин Ананий Вор 2 Киселев Петр Васильев
Тоже 3 Глыбин Иван Тоже 1 Галынский Семен Домонерачитель и самовольный 2
Казанкин Иван Тоже 1 На Сахалине в каждой канцелярии имеется "Таблица исчисления сроков".
Из нее видно, что осужденный, положим, на 17 1/2 лет проводит на каторге в
действительности 15 лет и 3 месяца, если же он попал под манифест, то только
10 лет 4 месяца; осужденный на 6 лет освобождается через 5 лет и 2 мес., а в
случае манифеста через 3 года и 6 мес.
2 Я не считаю здесь каторжных, живущих у чиновников в качестве
прислуги. В общем, я думаю, живущие вне тюрьмы составляют 25%, то есть из
каждых четырех каторжных одного тюрьма уступает колонии. Процент этот
значительно повысится, когда 305 статья "Устава", разрешающая исправляющимся
жить вне тюрьмы, распространится также и на Корсаковский округ, в котором,
по желанию г. Белого, все без исключения каторжные живут в тюрьме.
3 В Александровске почти все хозяева держат жильцов, и это придает ему
городскую физиономию. В одной избе я записал 17 человек. Но такие
многолюдные квартиры мало чем отличаются от общих камер.
4 Сахалин относится к отдаленнейшим местам Сибири. Вероятно, ввиду
исключительно сурового климата, вначале водворяли здесь только тех
поселенцев, которые отбывали каторгу на Сахалине же и успевали, таким
образом, предварительно если не привыкнуть, то хоть приглядеться к месту.
Теперь же, по-видимому, хотят изменить этот порядок. При мне, по приказанию
барона А.Н. Корфа, был прислан на Сахалин и водворен в Дербинском некий Иуда
Гамберг, приговоренный к ссылке в Сибирь на поселение; в Дубках проживает
поселенец Симон Саулат, отбывавший каторгу не на Сахалине, а в Сибири. Есть
уже здесь и административные ссыльные.
5 Со временем выбор новых мест будет Возложен в каждом округе на
комиссию из чинов тюремного ведомства, топографа, агронома и врача, и тогда
по протоколам этой комиссии можно будет судить, почему выбрана та или другая
местность. В настоящее время некоторая правильность замечается в том, что
людей охотнее всего селят по долинам рек и около дорог, существующих или
проектированных. Но и тут видна скорее рутина, чем какая-нибудь определенная
система. Если выбирают какую-нибудь приречную долину, то не потому, что она
лучше других исследована и наиболее пригодна для культуры, а потому только,
что она находится недалеко от центра. Юго-западное побережье отличается
сравнительно мягким климатом, но оно отстоит от Дуэ или Александровска
дальше, чем Арковская долина и долина реки Армудана, и потому последние
предпочитаются. Когда же селят на линии проектированной дороги, то при этом
имеются в виду не жители нового селения, а те чиновники и каюры, которые со
временем будут ездить по этой дороге. Если бы не эта скромная перспектива -
оживлять и охранять тракт и давать приют проезжающим, то было бы трудно
понять, для чего нужны, например, селения, проектируемые по тракту вдоль
Тыми, от верховьев этой реки до Ныйского залива. За охранение и оживление
тракта жители, вероятно, будут получать от казны денежное и пищевое
довольствие. Если же эти селения будут продолжением теперешней
сельскохозяйственной колонии и администрация рассчитывает на рожь и пшеницу,
то Сахалин приобретет еще несколько тысяч голодных, потерянных бедняков,
питающихся неизвестно чем.
6 сахалинская лихорадка (лат.).
7 Вот тут-то поселенцу как нельзя кстати могли бы пригодиться те
деньги, которые он должен был бы получать в течение каторжного срока в
вознаграждение за труд. По закону, арестанту, осужденному к ссылке в
каторжные работы, за всякий труд назначается из вырученного дохода одна
десятая часть. Если, положим, на дорожных работах поденщина оценивается в 50
к., то каторжный должен получать ежедневно по 5 к. Во время содержания под
стражей арестанту позволяется расходовать на свои надобности не более
половины заработанных денег, а остающиеся затем суммы выдаются ему при
освобождении. На заработанные деньги не могут быть обращаемы никакие
гражданские взыскания или судебные издержки, и в случае смерти арестанта они
выдаются его наследникам. В "Деле об устройстве о. Сахалина" за 1878 г. кн.
Шаховской, заведовавший в семидесятых годах дуйскою каторгой, высказывает
мнение, которое следовало бы теперешним администраторам принять и к сведению
и к руководству: "Вознаграждение каторжных за работы дает хотя какую-нибудь
собственность арестанту, а всякая собственность прикрепляет его к месту;
вознаграждение позволяет арестантам по взаимном соглашении улучшать свою
пищу, держать в большей чистоте одежду и помещение, а всякая привычка к
удобствам производит тем большее страдание в лишении их, чем удобств этих
более; совершенное же отсутствие последних и всегда угрюмая, неприветливая
обстановка вырабатывает в арестантах такое равнодушие к жизни, а тем более к
наказаниям, что часто, когда число наказываемых доходило до 80% наличного
состава, приходилось отчаиваться в победе розог над теми пустыми природными
потребностями человека, ради выполнения которых он ложится под розги;
вознаграждение каторжных, образуя между ними некоторую самостоятельность,
устраняет растрату одежды, помогает домообзаводству и значительно уменьшает
затраты казны в отношении прикрепления их к земле по выходе на поселение".
Инструмент выдается в ссуду на пять лет с условием, что поселенец
ежегодно будет уплачивать пятую часть. В Корсаковском округе плотничий топор
стоит 4 руб., продольная пила 13 руб., лопата 1р. 80 к., подпилок 44 коп.
гвозди 10 коп. за фунт. Дроворубный топор дают за 3 руб 50 коп. в ссуду лиши
в том случае, если поселенец не берет плотничьего.
8 Хозяин и совладелец живут в одной избе и спят на одной печи. Владеть
совместно участком не мешает различие вероисповеданий и даже полов.
Помнится, в Рыковском у поселенца Голубева половинщик еврей Любарский. Там
же у поселенца Ивана Хавриевича совладелица Марья Бродяга.
9 В какой бедности, несмотря на пособия и постоянные ссуды из казны,
здешние сельские жители отбывают свои сроки, мне уже приходилось говорить.
Вот картинное изображение этой почти нищенской жизни, принадлежащее перу
официального лица: "В деревне Лютоге я вошел в самую бедную лачугу,
принадлежащую поселенцу Зерину, по ремеслу плохому портному, уже четыре года
устраивающемуся. Бедность и недостаток во всем поразительные: кроме ветхого
стола и обрубка дерева вместо стула, никаких следов мебели; кроме жестяного
чайника из керосиновой банки, никаких признаков посуды и домашней утвари;
вместо постели кучка соломы, на которой лежит полушубок и вторая рубаха; по
мастерству тоже ничего, кроме нескольких игол, нескольких серых ниток,
нескольких пуговиц и медного наперстка, служащего вместе с тем и трубкой,
так как портной, просверлив в нем отверстие, по мере надобности вставляет
туда тоненький мундштучок из местного камыша: табаку оказалось не больше как
на полнаперстка" (приказ э 318, 1889 г.).
10 До 1888 г. лицам, получившим крестьянские права, был запрещен выезд
из Сахалина. Это запрещение, отнимавшее у сахалинца всякую надежду на лучшую
жизнь, внушало людям ненависть к Сахалину и, как репрессивная мера, могло
только увеличить число побегов, преступлений и самоубийств; ее призрачной
практичности приносилась в жертву сама справедливость, так как сахалинским
ссыльным было запрещаемо то, что позволялось сибирским. Эта мера вызвана
была соображением, что если крестьяне будут покидать остров, то в конце
концов Сахалин будет лишь местом для срочной ссылки, а не колонией. Но разве
пожизненность сделала бы из Сахалина вторую Австралию? Жизненность и
процветание колонии зависят не от запрещений или приказов, а от наличности
условий, которые гарантируют покойную и обеспеченную жизнь если не самим
ссыльным, то хотя их детям и внукам.
11 Только одного я встретил, который выразил желание остаться на
Сахалине навсегда: это несчастный человек, черниговский хуторянин, пришедший
за изнасилование родной дочери; он не любит родины, потому что оставил там
дурную память о себе, и не пишет писем своим, теперь уже взрослым, детям,
чтобы не напоминать им о себе; не едет же на материк потому, что лета не
позволяют.
12 На вопрос: "Какой губернии?" - мне ответили 5791 человек: Тамбовская
дала - 260, Самарская - 230, Черниговская - 201, Киевская - 201, Полтавская
- 199, Воронежская - 198, Донская область - 168, Саратовская - 153, Курская
- 151, Пермская - 148, Нижегородская - 146, Пензенская - 142, Московская -
133, Тверская - 133, Херсонская - 131, Екатеринославская - 125, Новгородская
- 122, Харьковская - 117, Орловская - 115; на каждую из остальных губерний
приходится меньше ста. Кавказские губернии все вместе дали 213, или 3,6%. В
тюрьмах кавказцы дают больший процент, чем в колонии, а это значит, что они
неблагополучно отбывают каторгу и далеко не все выходят на поселение;
причины тут - частые побеги и, вероятно, высокая смертность. Губернии
Царства Польского все вместе дали 455, или 8%, Финляндия и остзейские
губернии - 167, или 2,8%. Эти цифры могут дать лишь приблизительное понятие
о составе населения по месту рождения, но едва ли кто решится выводить из
них заключение, что Тамбовская губерния самая преступная и малороссы,
которых, кстати сказать, очень много на Сахалине, преступнее русских.
13 Дворяне и вообще привилегированные не умеют пахать и рубить изб;
надо работать, надо нести наказание, какое все несут, но сил нет. Поневоле
они ищут легкого труда и даже часто ничего не делают. Но зато они находятся
в постоянном страхе, что судьба изменится и их пошлют в рудник, телесно
накажут, закуют в кандалы и проч. В большинстве это люди, уже утомленные
жизнью, скромные, грустные, и когда глядишь на них, то никак не можешь
представить себе их в роли уголовных преступников. Но попадаются также
пройдохи и нахалы, вконец испорченные, одаржимые moral insanity [душевной
невменяемостью (англ.)], производящие впечатление каких-то острожных
выскочек; их манера говорить, улыбки, походка, лакейская услужливость, - все
это нехорошего, пошловатого тона. Как бы то ни было, страшно быть на их
месте. Один каторжный, бывший офицер, когда его везли в арестантском вагоне
в Одессу, видел в окно "живописную и поэтическую рыбную ловлю с помощью
зажженных смоляных веток и факелов... пиля Малороссии уже зеленели. В
дубовых и липовых ее лесах близ полотна дороги можно заметить фиалки и
ландыши; так и слышится аромат цветов и потерянной воли вместе"
("Владивосток", 1886 г, э 14). Бывший дворянин, убийца, рассказывая мне о
том, как приятели провожали его из России, говорил: "У меня проснулось
сознание, я хотел только одного - стушеваться, провалиться, но знакомые не
понимали этого и наперерыв старались утешать меня и оказывать мне всякое
внимание". На привилегированных арестантов, когда их ведут по улице или
везут, ничто так неприятно не действует, как любопытство свободных, особенно
знакомых. Если в толпе арестантов хотят узнать известного преступника и
спрашивают про него громко, называя по фамилии, то это причиняет ему сильную
боль. К сожалению, нередко глумятся над уже осужденными привилегированными
преступниками и в тюрьме, и на улице, и даже в печати. В одной ежедневной
газете я читал про бывшего коммерции советника, что будто бы где-то в
Сибири, идучи этапом, он был приглашен завтракать, и когда после завтрака
его повели дальше, то хозяева не досчитались одной ложки: украл коммерции
советник! Про бывшего камер-юнкера писали, будто в ссылке ему не скучно, так
как шампанского-де у него разливанное море и цыганок сколько хочешь. Это
жестоко.
***
===
XVI
Состав ссыльного населения по полам. - Женский вопрос. - Каторжные
женщины и поселки. - Сожители и сожительницы. - Женщины свободного
состояния. В ссыльной колонии на 100 мужчин приходится 53 женщины {1}. Это
отношение правильно только для населения, живущего в избах. Есть же еще
мужчины, ночующие в тюрьмах, и холостые солдаты, для которых "необходимым
предметом для удовлетворения естественных потребностей", как выразился
когда-то один из здешних начальников, служат все те же ссыльные или
прикосновенные к ссылке женщины. Но если при определении состава населения
колонии по полам и по семейному положению следует брать в расчет и этот
разряд людей, то не иначе, как с оговоркой. Они, пока живут в тюрьмах или
казармах, смотрят на колонию лишь с точки зрения потребностей; их визиты в
колонию играют роль вредного внешнего влияния, понижающего рождаемость и
повышающего болезненность, и притом случайного, которое может быть больше
или меньше, смотря по тому, на каком расстоянии от селения находится тюрьма
или казарма; это то же, что в жизни русской деревни золоторотцы, работающие
по соседству на железной дороге. Если взять огулом всех мужчин, включая
тюрьму и казармы, то 53 сократится приблизительно наполовину и мы получим
отношение 100 : 25.
Как ни малы цифры 53 и 25, но для молодой ссыльной колонии,
развивающейся к тому же при самых неблагоприятных условиях, их нельзя
признать слишком низкими. В Сибири женщины среди каторжных и поселенцев
составляют менее 10%, а если обратиться к нерусской депортационной практике,
то встретим там колонистов, уже почтенных фермеров, которые до такой степени
не были избалованы в этом отношении, что с восторгом встречали проституток,
привозимых из метрополии, и платили судовщикам 100 фунтов табаку за каждую.
Так называемый женский вопрос на Сахалине поставлен безобразно, но менее
гадко, чем в западноевропейских ссыльных колониях в первое время их
развития. На остров поступают не одни только преступницы и проститутки.
Благодаря главному тюремному управлению и Добровольному флоту, которым
вполне удалось установить скорое и удобное сообщение между Европейскою
Россией и Сахалином, задача жен и дочерей, желающих следовать за мужьями и
родителями в ссылку, значительно упростилась. Не так еще давно одна
добровольно следовавшая жена приходилась на 30 преступников, в настоящее же
время присутствие женщин свободного состояния стало типическим для колонии,
и уже трудно вообразить, например, Рыковское или Ново-Михайловку без этих
трагических фигур, которые "ехали жизнь мужей поправить и свою потеряли".
Это, быть может, единственный пункт, по которому наш Сахалин в истории
ссылки займет не последнее место.
Начну с каторжных женщин. К 1 января 1890 г. во всех трех округах
преступницы составляли 11,5% всего числа каторжных {2}. С колонизационной
точки зрения эти женщины имеют одно важное преимущество: они поступают в
колонию в сравнительно молодом возрасте; это в большинстве женщины с
темпераментом, осужденные за преступления романического и семейного
характера: "за мужа пришла", "за свекровь пришла"... Это все больше убийцы,
жертвы любви и семейного деспотизма. Даже те из них, которые пришли за
поджог или подделку денежных знаков, несут, в сущности, кару за любовь, так
как были увлекаемы в преступление своими любовниками.
Любовный элемент играет в их печальном существовании роковую роль и до
суда, и после суда. Когда их везут на пароходе в ссылку, то между ними
начинает бродить слух, что на Сахалине их против воли выдадут замуж. И это
волнует их. Был случай, когда они обратились к судовому начальству с
просьбой походатайствовать, чтобы их не выдавали насильно.
Лет 15-20 назад каторжные женщины по прибытии на Сахалин тотчас же
поступали в дом терпимости. "На юге Сахалина, - писал Власов в своем отчете,
- женщины за неимением особого помещения помещаются в здании пекарни...
Начальник острова Депрерадович распорядился обратить женское отделение
тюрьмы в дом терпимости". О каких-либо работах не могло быть и речи, так как
"только провинившиеся или не заслужившие мужской благосклонности" попадали
на работу в кухне, остальные же служили "потребностям" и пили мертвую, и в
конце концов женщины, по словам Власова, были развращаемы до такой степени,
что в состоянии какого-то ошеломления "продавали своих детей за штоф
спирта".
Теперь, когда прибывает партия женщин в Александровск, то ее прежде
всего торжественно ведут с пристани в тюрьму. Женщины, согнувшись под
тяжестью узлов и котомок, плетутся по шоссе, вялые, еще не пришедшие в себя
от морской болезни, а за ними, как на ярмарке за комедиантами, идут целые
толпы баб, мужиков, ребятишек и лиц, причастных к канцеляриям. Картина,
похожая на ход сельдей в Аниве, когда вслед за рыбой идут целые полчища
китов, тюленей и дельфинов, желающих полакомиться икряною селедкой.
Мужики-поселенцы идут за толпой с честными, простыми мыслями: им нужна
хозяйка. Бабы смотрят, нет ли в новой партии землячек. Писарям же и
надзирателям нужны "девочки". Это обыкновенно происходит перед вечером.
Женщин запирают на ночь в камере, заранее для того приготовленной, и потом
всю ночь в тюрьме и в посту идут разговоры о новой партии, о прелестях
семейной жизни, о невозможности вести хозяйство без бабы и т.п. В первые же
сутки, пока еще пароход не ушел в Корсаковск, происходит распределение вновь
прибывших женщин по округам. Распределяют александровские чиновники, и
потому округ их получает львиную долю в смысле и количества и качества;
немного поменьше и похуже получает ближайший округ - Тымовский. На севере
происходит тщательный выбор; тут, как на фильтре, остаются самые молодые и
красивые, так что счастье жить в южном округе выпадает на долю только почти
старух и таких, которые "не заслуживают мужской благосклонности". При
распределении вовсе не думают о сельскохозяйственной колонии, и потому на
Сахалине, как я уже говорил, женщины распределены по округам крайне
неравномерно, и притом чем хуже округ, чем меньше надежды на успехи
колонизации, тем больше в нем женщин: в худшем, Александровском, на 100
мужчин приходится 69 женщин, в среднем, Тымовском - 47, и в лучшем,
Корсаковском - только 36 {3}.
Из женщин, выбранных для Александровского округа, часть назначается в
прислуги к чиновникам.
После тюрем, арестантского вагона и пароходного трюма в первое время
чистые и светлые чиновницкие комнаты кажутся женщине волшебным замком, а сам
барин - добрым или злым гением, имеющим над нею неограниченную власть;
скоро, впрочем, она свыкается со своим новым положением, но долго еще потом
слышатся в ее речи тюрьма и пароходный трюм: "не могу знать", "кушайте, ваше
высокоблагородие", "точно так". Другая часть женщин поступает в гаремы
писарей и надзирателей, третья же, большая, в избы поселенцев, причем женщин
получают только те, кто побогаче и имеет протекцию. Женщину может получить и
каторжный, даже из разряда испытуемых, если он человек денежный и пользуется
влиянием в тюремном мирке.
В Корсаковском посту вновь прибывших женщин тоже помещают в особый
барак. Начальник округа и смотритель поселений вместе решают, кто из
поселенцев и крестьян достоин получить бабу. Преимущество дается уже
устроившимся, домовитым и хорошего поведения. Этим немногим избранникам
посылается приказ, чтобы они в такой-то день и час приходили в пост, в
тюрьму, за получением женщин. И вот в назначенный день по всему длинному
тракту от Найбучи до поста там и сям встречаются идущие к югу, как их здесь
не без иронии величают, Женихи или молодые. Вид у них какой-то особенный, в
самом деле жениховский; один нарядился в красную кумачовую рубаху, другой в
какой-то необыкновенной плантаторской шляпе, третий в новых блестящих
сапогах с высокими каблуками, купленных неизвестно где и при каких
обстоятельствах. Когда все они приходят в пост, их впускают в женский барак
и оставляют тут вместе с женщинами. В первые четверть-полчаса платится
необходимая дань смущению и чувству неловкости; женихи бродят около нар и
молча и сурово поглядывают на женщин, те сидят потупившись. Каждый выбирает;
без кислых гримас, без усмешек, а совершенно серьезно, относясь "по
человечеству" и к некрасоте, и к старости, и к арестантскому виду; он
присматривается и хочет угадать по лицам: какая из них хорошая хозяйка? Вот
какая-нибудь молодая или пожилая "показалась" ему; он садится рядом и
заводит с нею душевный разговор. Она спрашивает, есть ли у него самовар, чем
крыта у него изба, тесом или соломой. Он отвечает на это, что у него есть
самовар, лошадь, телка по второму году и изба крыта тесом. Только уж после
хозяйственного экзамена, когда оба чувствуют, что дело кончено, она решается
задать вопрос:
- А обижать вы меня не будете?
Разговор кончается. Женщина приписывается к поселенцу такому-то, в
селение такое-то - и гражданский брак совершен. Поселенец отправляется со
своею сожительницей к себе домой и для финала, чтобы не ударить лицом в
грязь, нанимает подводу, часто на последние деньги. Дома сожительница первым
делом ставит самовар, и соседи, глядя на дым, с завистью толкуют, что у
такого-то есть уже баба.
Каторжных работ для женщин на острове нет. Правда, женщины иногда моют
полы в канцеляриях, работают на огородах, шьют мешки, но постоянного и
определенного, в смысле тяжких принудительных работ, ничего нет и, вероятно,
никогда не будет. Каторжных женщин тюрьма совершенно уступила колонии. Когда
их везут на остров, то думают не о наказании или исправлении, а только об их
способности рожать детей и вести сельское хозяйство. Каторжных женщин
раздают поселенцам под видом работниц, на основании ст. 345 "Устава о
ссыльных", которая разрешает незамужним ссыльным женщинам "пропитываться
услугою в ближайших селениях старожилов, пока не выйдут замуж". Но эта
статья существует только как прикрышка от закона, запрещающего блуд и
прелюбодеяние, так как каторжная или поселка, живущая у поселенца, не
батрачка прежде всего, а сожительница его, незаконная жена с ведома и
согласия администрации; в казенных ведомостях и приказах жизнь ее под одною
крышей с поселенцем отмечается как "совместное устройство хозяйства" или
"совместное домообзаводство" {4}, он и она вместе называются "свободною
семьей". Можно сказать, что, за исключением небольшого числа
привилегированных и тех, которые прибывают на остров с мужьями, все
каторжные женщины поступают в сожительницы. Это следует считать за правило.
Мне рассказывали, что когда одна женщина во Владимировке не захотела идти в
сожительницы и заявила, что она пришла сюда на каторгу, чтобы работать, а не
для чего-нибудь другого, то ее слова будто бы привели всех в недоумение {5}.
Местная практика выработала особенный взгляд на каторжную женщину,
существовавший, вероятно, во всех ссыльных колониях: не то она человек,
хозяйка, не то существо, стоящее даже ниже домашнего животного. Поселенцы
селения Сиска подали окружному начальнику такое прошение: "Просим покорнейше
ваше высокоблагородие отпустить нам рогатого скота для млеко-питания в
вышеупомянутую местность и женского пола для устройства внутреннего
хозяйства". Начальник острова, беседуя в моем присутствии с поселенцами
селения Ускова и давая им разные обещания, сказал, между прочим:
- И насчет женщин вас не оставлю.
- Нехорошо, что женщин присылают сюда из России не весной, а осенью, -
говорил мне один чиновник. - Зимою бабе нечего делать, она не помощница
мужику, а только лишний рот. Потому-то хорошие хозяева берут их осенью
неохотно.
Так рассуждают осенью о рабочих лошадях, когда предвидятся зимою
дорогие кормы. Человеческое достоинство, а также женственность и стыдливость
каторжной женщины не принимаются в расчет ни в каком случае; как бы
подразумевается, что все это выжжено в ней ее позором или утеряно ею, пока
она таскалась по тюрьмам и этапам. По крайней мере когда ее наказывают
телесно, то не стесняются соображением, что ей может быть стыдно. Но
унижение ее личности все-таки никогда не доходило до того, чтобы ее насильно
выдавали замуж или принуждали к сожительству. Слухи о насилиях в этом
отношении такие же пустые сказки, как виселица на берегу моря или работа в
подземелье {6}.
К сожительству не служат помехой ни старость женщины, ни различие
вероисповеданий, ни бродяжеское состояние. Сожительниц, имеющих 50 и более
лет, я встречал не только у молодых поселенцев, но даже у надзирателей,
которым едва минуло 25. Бывает, что приходят на каторгу старуха мать и
взрослая дочь; обе поступают в сожительницы к поселенцам, и обе начинают
рожать как бы вперегонку. Католики, лютеране и даже татары и евреи нередко
живут с русскими. В Александровске в одной избе я встретил русскую бабу в
большой компании киргиз и кавказцев, которым она прислуживала за столом, и
записал ее сожительницей татарина, или, как она называла его, чеченца. В
Александровске всем известный здесь татарин Кербалай живет с русскою
Лопушиной и имеет от нее троих детей {7}. Бродяги тоже устраиваются на
семейную ногу, и один из них, бродяга Иван, 35 лет, в Дербинском, даже
заявил мне с улыбкой, что у него две сожительницы: "Одна здесь, другая по
билету в Николаевске". Иной поселенец живет с женщиной, не помнящей родства,
уже лет десять, как с женой, а все еще не знает ее настоящего имени и откуда
она родом.
На вопрос, как им живется, поселенец и его сожительница обыкновенно
отвечают: "Хорошо живем". А некоторые каторжные женщины говорили мне, что
дома в России от мужей своих они терпели только озорства, побои да попреки
куском хлеба, а здесь, на каторге, они впервые увидели свет. "Слава богу,
живу теперь с хорошим человеком, он меня жалеет". Ссыльные жалеют своих
сожительниц и дорожат ими.
- Здесь, за недостатком женщин, мужик сам и пашет, и стряпает, и корову
доит, и белье починяет, - говорил мне барон А.Н. Корф, - и уж если к нему
попадет женщина, то он крепко держится за нее. Посмотрите, как он наряжает
ее. Женщина у ссыльных пользуется почетом.
- Что, впрочем, не мешает ей ходить с синяками, - прибавил от себя ген.
Кононович, присутствовавший при разговоре.
Бывают и ссоры, и драки, и дело доходит до синяков, но все же поселенец
учит свою сожительницу с опаской, так как сила на ее стороне: он знает, что
она у него незаконная и во всякое время может бросить его и уйти к другому.
Понятно, что ссыльные жалеют своих женщин не из одной только этой опаски.
Как ни просто складываются на Сахалине незаконные семьи, но и им бывает не
чужда любовь в самом ее чистом, привлекательном виде. В Дуэ я видел
сумасшедшую, страдающую эпилепсией каторжную, которая живет в избе своего
сожителя, тоже каторжного; он ходит за ней, как усердная сиделка, и когда я
заметил ему, что, вероятно, ему тяжело жить в одной комнате с этою женщиной,
то он ответил мне весело: "Ничево-о, ваше высокоблагородие, по
человечности!" В Ново-Михайловке у одного поселенца сожительница давно уже
лишилась ног и день и ночь лежит среди комнаты на лохмотьях, и он ходит за
ней, и когда я стал уверять его, что для него же было бы удобнее, если бы
она лежала в больнице, то и он тоже заговорил о человечности.
С хорошими и заурядными семьями вперемежку встречается и тот разряд
свободных семей, которому отчасти обязан такою дурною репутацией ссылочный
"женский вопрос". В первую же минуту эти семьи отталкивают своею
искусственностью и фальшью и дают почувствовать, что тут, в атмосфере,
испорченной тюрьмою и неволей, семья давно уже сгнила, а на месте ее выросло
что-то другое. Много мужчин и женщин живут вместе, потому что так надо, так
принято в ссылке; сожительства стали в колонии традиционным порядком, и эти
люди, как слабые, безвольные натуры, подчинились этому порядку, хотя никто
не принуждал их к тому. Хохлушка лет 50 в Ново-Михайловке, пришедшая сюда с
сыном, тоже каторжным, из-за невестки, которая была найдена мертвой в
колодце, оставившая дома старика мужа и детей, живет здесь с сожителем, и,
по-видимому, это самой ей гадко, и ей стыдно говорить об этом с посторонним
человеком. Своего сожителя она презирает и все-таки живет с ним и спит
вместе: так надо в ссылке. Члены подобных семей чужды друг другу до такой
степени, что как бы долго они ни жили под одною крышей, хотя бы 5-10 лет, не
знают, сколько друг другу лет, какой губернии, как по отчеству... На вопрос,
сколько ее сожителю лет, баба, глядя вяло и лениво в сторону, отвечает
обыкновенно: "А черт его знает!" Пока сожитель на работе или играет
где-нибудь в карты, сожительница валяется в постели, праздная, голодная;
если кто-нибудь из соседей войдет в избу, то она нехотя приподнимется и
расскажет, зевая, что она "за мужа пришла", невинно пострадала: "Его, черта,
хлопцы убили, а меня в каторгу". Сожитель возвращается домой: делать нечего,
говорить с бабой не о чем; самовар бы поставить, да caxapy и чаю нет... При
виде валяющейся сожительницы чувство скуки и праздности, несмотря на голод и
досаду, овладевает им, он вздыхает и тоже - бултых в постель. Если женщины
из таких семей промышляют проституцией, то сожители их обыкновенно поощряют
это занятие. В проститутке, добывающей кусок хлеба, сожитель видит полезное
домашнее животное и уважает ее, то есть сам ставит для нее самовар и молчит,
когда она бранится. Она часто меняет сожителей, выбирая тех, кто побогаче
или у кого есть водка, или меняет просто от скуки, для разнообразия.
Каторжная женщина получает арестантский пай, который она съедает вместе
с сожителем; иногда этот бабий пай служит единственным источником пропитания
семьи. Так как сожительница формально считается работницей, то поселенец
платит за нее в казну, как за работницу; он обязуется свезти пудов двадцать
груза из одного округа в другой или доставить в пост десяток бревен. Эта
формальность, впрочем, обязательна только для поселенцев-мужиков и не
требуется от ссыльных, которые живут в постах и ничего не делают. Отбывши
срок, каторжная женщина перечисляется в поселенческое состояние и уже
перестает получать кормовое и одежное довольствие; таким образом, на
Сахалине перевод в поселки совсем не служит облегчением участи: каторжницам,
получающим от казны пай, живется легче, чем поселкам, и чем дольше срок
каторги, тем лучше для женщины, а если она бессрочная, то это значит, что
она обеспечена куском хлеба бессрочно. Крестьянские права поселка получает
обыкновенно на льготных основаниях, через шесть лет.
Женщин свободного состояния, добровольно пришедших за мужьями, в
настоящее время в колонии больше, чем каторжных женщин, а ко всему числу
ссыльных женщин они относятся как 2 : 3. Я записал 697 женщин свободного
состояния; каторжных женщин, поселок и крестьянок было 1041, - значит,
свободные в колонии составляют 40% всего наличного состава взрослых женщин
{8}. Покидать родину и идти в ссылку за преступными мужьями побуждают женщин
разнообразные причины. Одни идут из любви и жалости; другие из крепкого
убеждения, что разлучить мужа и жену может один только бог; третьи бегут из
дому от стыда; в темной деревенской среде позор мужей все еще падает на жен:
когда, например, жена осужденного полощет на реке белье, то другие бабы
обзывают ее каторжанкой; четвертые завлекаются на Сахалин мужьями, как в
ловушку, путем обмана. Еще в трюме парохода многие арестанты пишут домой,
что на Сахалине и тепло, и земли много, и хлеб дешевый, и начальство доброе;
из тюрьмы они пишут то же самое, иногда по нескольку лет, придумывая все
новые соблазны, и расчет их на темноту и легковерие жен, как показали факты,
часто оправдывается {9}. Наконец, пятые идут потому, что все еще продолжают
находиться под сильным нравственным влиянием мужей; такие, быть может, сами
принимали участие в преступлении или пользовались плодами его и не попали
под суд только случайно, по недостатку улик. Наиболее часты две первые
причины: сострадание и жалость до самопожертвования и непоколебимая сила
убеждения среди жен, добровольно пришедших за мужьями, кроме русских, есть
также татарки, еврейки, цыганки, польки и немки {10}.
Когда женщины свободного состояния прибывают на Сахалин, то их
встречают здесь не особенно приветливо. Вот характерный эпизод. 19 октября
1889 г. на пароходе Добровольного флота "Владивосток" прибыло в
Александровск 300 женщин свободного состояния, подростков и детей. Плыли они
из Владивостока 3-4 суток на холоде, без горячей пищи, и среди них, как
передавал мне доктор, было найдено 26 больных скарлатиной, оспой и корью.
Пароход пришел поздно вечером. Командир, опасаясь, вероятно, дурной погоды,
потребовал, чтобы приняли пассажиров и груз непременно ночью. Выгружали с 12
до 2 часов ночи. Женщин и детей заперли на пристани в катерном сарае и в
амбаре, построенном для склада товаров, а больных - в сарае, который
приспособлен для карантинного содержания больных. Вещи пассажиров свалили в
беспорядке в баржу. К утру прошел слух, что баржу ночью сорвало волнением и
унесло в море. Поднялся плач. У одной женщины вместе с вещами пропало 300
руб. Составили протокол и обвинили во всем бурю, между тем на другой же день
стали находить в тюрьме у каторжных пропавшие вещи.
Свободная женщина, в первое время по прибытии на Сахалин, имеет
ошеломленный вид. Остров и каторжная обстановка поражают ее. Она с отчаянием
говорит, что, едучи к мужу, не обманывала себя и ожидала только худого, но
действительность оказалась страшнее всяких ожиданий. Едва она поговорила с
теми женщинами, которые прибыли раньше ее, и поглядела на их житье-бытье,
как у нее уже является уверенность, что она и дети ее погибли. Хотя до
окончания срока осталось еще более 10-15 лет, но она уже бредит о материке и
слышать не хочет про здешнее хозяйство, которое кажется ей ничтожным, не
стоящим внимания. Она плачет день и ночь с причитываниями, поминая своих
покинутых родных, как усопших, а муж, сознавая свою великую вину перед ней,
молчит угрюмо, но, наконец, выйдя из себя, начинает бить ее и бранить за то,
что она приехала сюда. Читать дальше ...
В ВАГОНЕ Разговорная перестрелка
-- Сосед, сигарочку не угодно ли?
-- Merci... Великолепная сигара! Почем такие за десяток?
-- Право, не знаю, но думаю, что из дорогих... га-ванна ведь! После
бутылочки Эль-де-Пердри, которую я только что выпил на вокзале, и после
анчоусов недурно выкурить такую сигару. Пфф!
-- Какая у вас массивная брелока!
... Читать дальше »
