Император Василий едва опомнился после поражения в Родопах. Черный от страха вернулся он в Константинополь и бродил, точно тень, весь высох, а по ночам ему все снились и снились ущелья в горах, мечи болгар и кровь.
Однако не одних болгар страшился теперь василевс Византии, он напоминал зверя, загнанного в клетку, — вокруг империи затягивалась петля.
В Малой Азии был разбит Бард Склир, он сидел в темнице у арабских эмиров. Победил Вард Фока.
Вард Фока ждал… Теперь это был уже не монах из Хиоса, а назначенный самим императором Василием доместик
[211]
схол, полководец, победивший лютого врага Империи Склира. Племянник убитого императора Никифора Фоки — теперь он имел право на высшую награду: Вард Фока хотел вернуться в Константинополь, стать во главе всех войск Империи, занять место в синклите.
Может быть, Вард Фока и ограничился бы этим, может, верно служил бы императору Василию, стал бы любовником Феофано, матери императора: ведь это она, как было известно Варду, вырвала его из монастырской кельи. Она, как предчувствовал Вард, ждала его в столице.
Но надежды Барда Фоки были напрасны: понимая, кого выпустил из темницы, император Василий не только не разрешает Варду приехать в Константинополь, а настойчиво и не раз повелевает оставаться в Малой Азии, зорко следить за непокорными землями, занести меч над Арменией и Грузией, грозить арабским эмиратам, багдадскому халифату.
И произошло то, что должно было произойти: Барда Фоку окружают бежавшие из Константинополя богатейшие люди Империи, которые прежде служили Склиру, а сейчас служат ему; жаждя отомстить Василию, они подбивают Варда идти с легионами на Константинополь, и он устанавливает добрые отношения с Грузией и Арменией, с арабскими эмирами Мартирополя, Амиды и Харбота, с багдадскими халифами.
В Армении, в доме Евстафия Меланира, родственника Никифора Фоки, собираются византийские динаты,
[212]
армянские ишханы, — они торжественно провозглашают Варда Фоку императором Византии, возлагают на него корону, облекают в пурпуровое корзно.
Под командой Варда лучшие легионы Империи, десять тысяч грузин, которых мепет-мепе Давид по просьбе императора Василия и его матери Феофано послал в свое время Барду Фоке, чтобы разбить Склира и тем помочь императору Василию, — эти самые десять тысяч грузин, по приказу Давида, готовы к услугам Варда Фоки, чтобы идти на Константинополь и свергнуть с трона Василия…
Бард Фока знает, что борьба с Константинополем будет нелегкой, понимает, что полагаться на союзников — арабов, грузин и армян — не приходится: как только он станет императором, они тотчас перейдут в стан врагов, за спиной остается еще один самозваный император — Бард Склир, хоть он и сидит в темнице.
Фока договаривается с эмирами, будто хочет назначить Склира полководцем, приглашает его к себе, начинает с ним переговоры, но, так и не закончив их, бросает Варда Склира и его брата, патрикия Петра, в темницу.
Затем Вард Фока выступает на север, к столице, перед ним Сирия и Месопотамия, Коломея и Каппадокия, Пафлагония и Оптиматы — много фем Империи, но там никто не поднимается против Фоки, напротив, к нему присоединяются новые легионы, с юга на Константинополь наступает грозная, страшная, палящая, как аравийский ветер, сила…
Потеряв отца, двух братьев, покарав собственным мечом изменника Аарона, комит Самуил уже никому не верит и полагается только на себя и на свое воинство.
Он знает, что Империя переживает тяжелые дни, ему известно, что Вард Фока провозгласил себя в далекой Армении императором и собирается в поход на Константинополь.
И Самуил выступает против Византии; после разгрома легионов императора Василия близ Средеца болгары спускаются с Родопов, останавливаются под Адрианополем и угрожают столице Империи; Самуил ведет свои полки на запад, берет города Драч и Леш на Адриатическом побережье, потом поворачивает на юг, захватывает Вер, переходит Вардар и появляется на подступах Солуня, у Эгейского моря.
И таким образом над Константинополем занесен еще один меч, меч с севера; вал с юга идет против вала с севера, а когда валы сольются — падет Константинополь, погибнет Византия.
По ночам на небе видна комета, она висит в небе, напоминая острое копье с длинным, широким хвостом.
В Константинополе на стенах домов и гробницах чья-то неведомая рука пишет: «Сверху комета свет зажигает, снизу ромеев комит истребляет…»
Черная туча собирается и на западе; в Южной Италии Византия владеет небольшими землями на Средиземном побережье — Апулией и Калабрией, однако с севера им угрожает германский император Оттон, с юга на эти фемы без конца нападают арабы с острова Сицилия.
Кольцо замыкается. Византия со всех сторон окружена врагами, они наступают на нее; никогда еще Империя не переживала таких дней, жизнь, существование, будущее висит на волоске.
Тревога, волнение, страх охватывают Константинополь. Малая Азия начинается сразу же за Босфором — там движется со своими легионами Вард Фока; отряды болгар рыскают у северных окраин города; в Средиземном море — на Сицилии, Крите, Кипре подстерегают арабы.
Оттого что Малая Азия и южные фемы Византии в Италии отрезаны от столицы, а Эллада, Пелопоннес, Фракия и Македония захвачены болгарами, задерживается подвоз хлеба в Константинополь, начинается голод, а следом за ним мор, болезни.
Население столицы доведено до отчаяния — кражи, грабежи, убийства свершаются среди бела дня. Император Василий упорно сидит в Большом дворце. Бессмертные день и ночь охраняют его.
Единственным спокойным уголком в Империи в то время оставались Климаты, лишь оттуда подвозят в столицу хлеб, соль, рыбу, вино. Но за Климатами раскинулась Русь, и не дай Боже, она объединится с болгарами.
Комета все еще висит в небе, над Константинополем бушуют удушливые, знойные ветры, на кладбища везут и везут покойников. Живые не знают, что случится с ними завтра.
Неведомая рука пишет и далее на памятниках и гробницах:
«Увы, меч разделяет единую некогда семью, отец порывается убить своих сыновей, и сын обагряет десницу отчей кровью, горе нам, горе, брат поднимает секиру против груди братней… А ты, город василевсов, Византион, скажи, до чего ты дошел — город счастья в прошлом, город несчастья в настоящем?! Не дрожишь ли ты ежедневно? Не рушатся ли твои стены? Ведь дети твои, выраставшие в твоих объятиях, одни стали добычей меча в битвах, другие покинули свои жилища и принуждены весь свой век жить, затаив дыхание, на пустынных островах, в ущельях и среди скал… Затмилось солнце, поник блеск месяца…
…Вижу обезумевшую толпу сынов Амалика, останавливающих безвременно путников, вырывающих у голодного последний кусок хлеба и все имущество, слышу стоны и плач мужей, жен и детей, простирающих к небу свои руки…
…Вижу дело, достойное воздыханий и плача, — нивы, треснувшие до глубин, зияющие от засухи, поникли колосья, поблекшие и увядшие, точно мертвые. А пахари склонились в трудах над землей и говорят: «Умерла надежда, напрасен наш труд, все гибнет, все горит… Кто уплатит лежащие на нас тягости долгов? Кто накормит наших жен и детей? Кто внесет подати и прочие повинности в казну кесареву? Нет, никто! Так чего же ты ждешь, земля, возьми уж лучше вместе с пустым колосом и нас — мы не можем далее терпеть голод, мы готовы, лучше уж скорее конец…»
[213]
5
Послы императора Василия в Киеве? Это трудно было понять — Днепр скован льдом, все дороги на запад и на юг, в Византию, занесло снегом, и все-таки, несмотря ни на что, василики пробились, преодолевая морозы и метели, в Киев и остановились на Подоле в доме купца-грека Феодора и теперь просят Владимира их принять.
Князь назначил время встречи. На второй день недели, на рассвете, велено было прийти в Золотую палату нескольким боярам, воеводам, мужам лучшим и старцам — князь не хотел оказывать послам какую-нибудь особую честь: большая, видать, нужда у императоров, коли послали василиков зимою, от ромеев можно ждать всего.
Так оно и было. Во вторник, задолго до рассвета, князь вышел из своих покоев в Золотую палату, там уже собрались воеводы, бояре, мужи; в тереме было холодновато, потому все надели сапоги на меху, кожушки, когда вошел князь, они низко поклонились.
Князь сел на свой стол под знаменами, мужи стали вдоль стен, дворяне ходили и поправляли свечи.
Василики вошли в палату опасливо: в Константинополе им наговорили много ужасов о неведомой Русской земле; но, увидав небольшое число людей, князя, сидевшего в простом темном платне на помосте, осмелели и направились один за другим к помосту, там они стали в ряд и земно поклонились.
— От императоров Василия и Константина василики, — повели они речь через толмачей, — прибыли, дабы удостоверить любовь и дружбу меж нами… В добром ли здравии князь Владимир и его семья?
— Спасибо императорам Василию и Константину за любовь и дружбу, — ответил Владимир, — передайте, что я и семья моя здоровы. А как ехалось вам, василики, в далекой дороге?
— Благодарим, княже, ехали мы быстро, и в твоих землях принимали нас гостинно,
[214]
однако холодно ныне на Руси, мерзли вельми…
Мерзли они, правда, не только в дороге. Явившись сюда, в Золотую палату, в легких одеждах — темных шелковых рясах, хламидах, сандалиях, — они даже посинели от холода и дрожали всем телом.
— Что делать? — Князь взглянул на замерзшие окна. — Зима на Руси суровая, злая… В Константинополе небось и сейчас тепло?
— Верно, князь, тепло, очень тепло, жарко…
Тем временем слуги, прибывшие с василиками, внесли и сложили на скамьи дары императоров: богатое оружие, оксамиты, узорочья.
Князь Владимир поблагодарил за дары, понимая, что не только это привело в зимнюю пору в Киев ромейских послов.
Впрочем, они начали сами:
— Императоры велели передать, что, утверждая давние ряды, желают жить в любви и дружбе с Русью.
— Мы такожде хотим лишь мира и дружбы с Византией.
— Но в старых рядах, княже Владимир, сказано, что коли в земле Корсунской либо в иных каких городах над Понтом Евксинским начнется брань и русский князь попросит у нас воинов, то императоры дадут ему, сколько потребуется, и пусть воюет.
[215]
— Читал я ряды князей наших, Русь никогда не просила помощи у императоров ромеев.
— Зато император Василий просит днесь эту помощь у русского князя.
— Император Василий просит дать воев?
— Так, княже, император Василий просит дать ему в помощь шесть тысяч воинов.
— Для чего?
Василики поведали, что в Империи неспокойно, что в Малой Азии подняли восстание и провозгласили себя императорами племянник покойного императора Никифора Варда и полководец Склир.
— Эти самозванцы императоры, опираясь на армян и арабов, ведут на Константинополь тысячи грузин, а когда переправятся через Геллеспонт, трудно придется Византии, страшная угроза повиснет и над Русью.
— Я выслушал вас, василики, тотчас ответить не могу, должен держать совет со своей дружиной, — сказал Владимир.
Поверил ли на этот раз князь Владимир василикам ромеев? Нет, не поверил, не мог поверить.
Владимир понимал, что над Византией нависла смертельная опасность, — поражение императора Василия в Малой Азии было бы равносильно гибели. Рядом с Константинополем Болгария: достаточно искры в Малой Азии — и тотчас, собрав последние силы, она поднимется и ударит на Византию.
Нет согласия у императора Василия и с германскими императорами, коли бы он хоть немного рассчитывал на Оттона, то не посылал бы своих василиков в Киев; Германская империя притаилась и ждет, и достаточно императору Василию проиграть битву в Малой Азии, Оттон пойдет на Константинополь. Вместе с ним двинутся и раздерут в клочья Византию Угорщина, Чехия, Польша.
Если бы князь Владимир знал, что Болгария уже поднимается, собирает силы и начинает последнюю битву с Византией, если бы он знал, что Германия после поражений в битвах со славянскими племенами у Варяжского моря и после жестоких сеч в Южной Италии истекает кровью, если бы он имел понятие о том, что Польша, Чехия, Угорщина только и мечтают сбросить ярмо Германской империи, Владимир, имея большую дружину и подмогу всех земель Руси, смело двинулся бы к берегам Дуная, отомстил бы за отца и за кровь многих русских людей и нанес бы последний, и решительный, удар Византии.
Достаточно ему было кликнуть клич по землям, — Русь поднялась бы против Византии, встала под его знамена, двинулась бы на ромеев, разгромила их…
Слушая василиков императора Василия, князь Владимир стоял перед таинственным, неведомым миром, в котором нарождались и исчезали племена, земли, империи. В равной мере он ненавидел и Восточно-Римскую империю, и новую Германскую империю. Ему угрожали с востока, с юга и с запада, в этом беспокойном, бушующем море он думал и радел о Руси.
Поэтому князь Владимир решил утвердить мир и дружбу Руси и Византии, но помощи оказывать ей не хотел.
Василики ушли. Оставшиеся в Золотой палате бояре и воеводы, прильнув к окнам, долго наблюдали за тем, как выходили они из терема, пересекали двор и скрывались за воротами.
— Тугонько пришлось императорам, коди среди зимы посылают василиков на Русь, — с хищной усмешкой заметил Воротислав, вертлявый, смуглый, похожий на хазара боярин, не раз ездивший в молодости торговать в Византию. — Точно журавли, вытаскивают ноги из снега. Завязли. Беда в зимнюю пору! Ха-ха-ха!
Князь Владимир улыбнулся — суров смех боярина, но справедлив: ромеи завязли не только в Киеве, но и у себя на родине.
В палате постепенно надышали; из-за Днепра поднялось солнце, и хотя на улице морозно, но лучи его ласково греют.
— Так что же скажем василикам, дружина моя? — спросил князь.
Первым вышел вперед и остановился перед князем тот же Воротислав.
— Из каждого дела пользу надо извлекать, — сказал он. — Императоры о своей выгоде помышляют. Русские люди такожде о себе пекутся… Крови на бранях с ромеями мы, княже, море пролили, ратоборствовали немало, а ничего мечом не добились.
Воевода Волчий Хвост поддержал Воротислава: — И не можем, не можем, княже, идти нынче на брань… Золотая палата шумела, потоки розовых лучей бились о стены, играли на знаменах, княжьих доспехах.
— Значит, не дадим помощи императорам? — спросил князь.
— Почему не дать? — Лицо Воротислава стало суровым. — Не сказывал я, княже, такого. Говорил про мире императорами, а не про брань.
— Не разумею, мужи мои, — удивился Владимир. — Что мир, а что брань?
И тогда уже несколько бояр и воевод, перебивая друг друга, закричали:
— На брань ходили князья Олег, Игорь, Святослав, множество людей полегло, лилась кровь и все всуе, напрасно…
— Мудра была княгиня Ольга, не с дружиной ездила в Царьград, а с мужами, послами да купцами, о купле и продаже говорила, посвоиться с императорами хотела.
Эти слова больно задели Владимира: верно, его бабка Ольга, он точно это знал, будучи в Константинополе, хотела и домогалась, чтобы император дал в жены его отцу Святославу порфирородную дочь, однако, хвала богам, этого не случилось, — он, Владимир, родился не от царевны, а от рабыни Малуши.
Владимир ответил боярам сердито, зло:
— Княгиня Ольга, мир праху ее, ничего не достигла с куплей-продажей, да и с императорами не породнилась.
— Вот и худо, худо, княже… — послышались голоса.
— А почему? Говорите, мужи!
И бояре, воеводы, мужи говорили:
— Княгиня Ольга не договорилась о купле и продаже, но мы торгуем и будем торговать, без того не проживешь.
— Не договорилась она и о вере, а погляди, княже, и в городе Киеве, и повсюду на Руси полно христиан…
— Наши боги больше не помогают нам, княже, не можем более жити по старому закону и покону, кто заступится за нас и за тебя?
— Жизнь многотрудная стала, княже, земли имамо, а идут они супротив нас, достатки имамо, а кругом татьба.
— Не токмо мы, но и убогие люди ко Христу обращаются — аще не на земле, то на небе будет лучше… Христос утверждает богатого и бедного, перед ним все равны, а после смерти уготован рай.
— Видел я икону греческую, — промолвил, горько улыбнувшись, Владимир, — добро тем, кто сидит одесную Бога, но горе тем, кто в геенне огненной.
— Суди справедливо, княже…
Собственно, такие беседы с боярами и воеводами были не впервые — князь Владимир сам видел и знал, что старые законы и обычаи умирают. На требищах перед древними богами угасают огни, жертв не приносят, на Горе, в городе Киеве и повсюду на Руси люди мечутся в поисках новой веры: богатый, чтобы утвердить свои права, бедный, чтобы верить во что-нибудь, хотя бы в рай…
А разве сам он не думал о том же, когда ходил в далекие походы, обозревал земли, спал под открытым небом, вглядывался в его таинственную глубь, думал о себе и о всей Руси?!
К нему приходили благовестники, проповедники, учителя иных вер: священники папы римского, муллы черных булгар, веривших в Магомета, на развалинах Саркела князь Владимир долго беседовал с реби Ийохонаном Бен-Закаем, который всячески расхваливал и называл единственно справедливой свою веру.
Однако князь Владимир в своем воображении связывал непосредственно веру с жизнью; не любы были ему благовестники папы римского, утверждавшие неминуемую победу католичества во всем мире; отвратительны булгарские ропаты,
[216]
омовения и намазы, когда падают ниц перед неведомым Богом: хрупка вера и у хазар, что рассыпаны по всему свету.
«Христос освящает державу князя, боярина и низкого, благословляет всех, обещает праведникам рай, злым ад», — недаром грядет эта вера в мир, властно вступает и на Русь.
— Я и дружина моя, — говорит князь Владимир, — думали над тем, о чем просят нас императоры ромеев, и порешили дать им помощь — шесть тысяч воев.
Воеводы Горы довольны: это они обещали князю собрать и снарядить воинов, дать им коней и оружие.
— Однако, — продолжает князь, — помогая Византии, мы хотим говорить и о нуждах наших, и еще о том, дабы между нами с Византией мир, любовь, дружбу имати, дондеже светит солнце.
Василики, взволнованные и окрыленные таким началом, слушают толмачей, которые переводят слова князя.
— Мы утверждаем и требуем, чтобы императоры утвердили и нерушимо блюли древние ряды.
— Императоры утверждают, — в один голос сказали василики.
— За нашу помощь, ныне оказываемую, Византия заплатив дань: по десять гривен за каждого воина и тысячу гриь вен городу Киеву.
— Императоры согласны дать дань за воинов и городу Киеву.
— Мой отец, князь Святослав, — продолжал Владимир, — положил в Доростоле с императором Цимисхием ряд, по которому и русские и ромейские вой должны были покинуть Болгарию. Князь Святослав ушел, почему же ваши акриты и поныне стоят на Дунае?
— Воям Византии пришлось остаться в Болгарии, ибо там восстание, земля с землей воюет…
— Не будем мешать другим землям и лучше порадеем о своей.
— Воины Византии покинут Болгарию, — торжественно промолвили василики.
Князь Владимир тем временем советовался о чем-то с боярами и купцами, которые внимательно слушали толмачей.
— И о нашей купле-продаже будем говорить, — продолжал князь Владимир, — купцам Руси надо дозволить ходити в город Константинополь, подобно вашим, что ходят в Киев и прочие города Руси… Вы не пускаете их в город, замыкаете в Маме,
[217]
водите в город не более как по пятьдесят человек, устанавливаете на их товары свои цены, а нам продаете, что вздумаете и по своей цене. Почему так? Нет, пишите: русским купцам в Византии, как и греческим на Руси, дозволяется ездить свободно, пошлину не платить, устанавливать свои цены, покупать, что пожелают, и буде везде помощь, приязнь имати да месячину.
[218]
Писцы скрипели гусиными перьями, василики молчанием подтверждали свое согласие.
— И еще хочу, — закончил князь Владимир, — чтобы Византия говорила с Русью, как равная с равной, а ее императоры с русским князем такожде… Мы за мир, любовь, дружбу…
Глава третья
1
Князь Владимир сдержал слово: собрал воинов, посадил их на коней, снарядил обоз и оружие.
Киев обливался слезами. Не хотелось, очень не хотелось людям, уже пролившим немало крови, снова идти на брань, да еще в чужую землю, прислуживать императорам ромеев.
Но что знали эти люди? Все вершит Гора, а они хотят мира, помышляют о детях и внуках. Князь Владимир велит воинам идти в далекий Константинополь, и они пойдут, чтобы вернуться с честью и славой.
В эти дни купец грек Феодор точно взбесился. Старый, немощный, едва волоча ноги, он все же ходил и ходил к князю, в терема воевод и бояр, и являлся туда не с пустыми руками…
Особенно усердствовал его сын Иоанн: кормил и поил тысяцких да сотенных, а порой напаивал медом и олом и простых воинов.
В Киеве даже поговаривали, что не Византия снаряжает в дорогу русских воинов, а купец Феодор. И это была правда — он ничего не жалел для русского воинства, но свое ли он тратил или императорово, кто знает?!
Долго раздумывал князь над тем, кого поставить воеводой, кому вести тысячи. Воеводы и бояре Горы называли нескольких тысяцких: Слуду, Дария, Нежила, которые, по их мнению, смело и достойно повели бы русское войско в Византию.
Владимир внимательно их выслушал, велел побыстрее снаряжать в поход дружину, а когда все было готово, объявил, что поведет ее воевода Рубач.
Это удивило воевод и бояр: Рубач, как это все достоверно знали, был лютым врагом Византии, ходил против ромеев еще с князем Святославом, привез в Киев его щит и меч, да и старый он был и кривой на один глаз. Обо всем этом воеводы и бояре, конечно, сказали Владимиру.
Однако он слову не изменил, и старый Рубач остался главным воеводой воинства, которое выступало в Византию. Чем руководствовался князь, никто не ведал: и раз и другой Рубач приходил вечером в княжий терем, сидел до поздней ночи у Владимира, о чем-то беседовал с ним и выходил задумчивый, суровый…
В конце месяца сеченя отправлявшаяся в Византию дружина собралась у Перевесищанских ворот. Перед нею был Далекий и трудный путь, лучшие воины Руси покидали родную землю, где оставались их жены и дети.
Рать двинулась, затопали копыта, заскрипели по снегу полозья саней, — долго, долго придется им ехать Червенским гостинцем, миновать поле над Русским морем, земли тиверцев и уличей, всю Болгарию.
Князь Владимир провожал воинов в окружении бояр и воевод; он долго стоял на опушке леса, где начиналось поле, среди которого ровной лентой тянулась дорога на юг.
Много тяжелых дум тревожило душу князя Владимира. В извечной борьбе с Византией он, как и древние князья, блюдя Русь, по-новому утверждал любовь и дружбу, посылал людей… Что готовит им судьба?
История нашей Древней Руси может показаться кому-то скучной и не интересной – что, дескать, там лапти да кокошники какие-то. Я и сама раньше так думала, но чем больше погружаешься в ту эпоху, тем больше находишь там подлинно библейский размах и настоящие античные страсти. Даже если рассматривать только официальную версию истории, то под религиозным и идеологическим глянцем просматриваются события эпического масштаба. Таким поистине судьбоносным событием явилось Крещение Руси в 988 году, причем вовсе не только с религиозной точки зрения, которую мы вообще постараемся не затрагивать. Это был, в первую очередь, исторический выбор пути развития, выбор политического курса и выбор цивилизационной модели. И результаты этого выбора актуальны по сей день.
Главное действующее лицо – князь Владимир I Святославич.
Если не вдаваться в подробности его биографии, с которой каждый может ознакомиться сам, а только описать ее главные моменты, то они, увы, будут больше отрицательными. ... Читать дальше »
...Совсем не таков был младший сын княгини, Улеб. Белолицый, с румянцем на щеках, с темными волнистыми волосами и такими же темными прямыми бровями с карими ласковыми глазами, младший сын княгини был послушный, услужливый, тихий, и, если бы не мужская одежда, его можно было бы принять за красную девицу.
Она любила обоих сыновей, но сердце ее почему-то больше лежало к младшему сыну, Улебу. Почему? Она не могла бы на это ответить; на самом же деле, должно быть, потому, что старший сын Святослав похож был на отца, мужа княгини Ольги, Игоря, и нравом был в него, а младший сын Улеб напоминал ее, княгиню.
Семён Дмитриевич Скляренко (укр. Скляренко Семен Дмитрович) — украинский советский писатель, автор исторических романов.
Окончил Прохоровскую сельскую школу, а в 1919 г. гимназию в городе Золотоноша. В начале своей трудовой деятельности работал в родном селе, затем заведовал районным отделом народного просвещения.
В начале 1920-х учительствовал. С 1923 служил в Красной армии. Впоследствии на редакционной работе.
С конца 1924 г. поселился в г. Егорьевск Московской области, где заведовал клубом, культотделом совета профсоюзов.
Литературную деятельность начал в 1918 г. В первых прозаических произведениях («Тихая пристань», 1929; «Матрос Исай», 1930) воссоздал события гражданской войны на…
Семён Дмитриевич Скляренко (укр. Скляренко Семен Дмитрович) — украинский советский писатель, автор исторических романов.
Окончил Прохоровскую сельскую школу, а в 1919 г. гимназию в городе Золотоноша. В начале своей трудовой деятельности работал в родном селе, затем заведовал районным отделом народного просвещения.
В начале 1920-х учительствовал. С 1923 служил в Красной армии. Впоследствии на редакционной работе.
С конца 1924 г. поселился в г. Егорьевск Московской области, где заведовал клубом, культотделом совета профсоюзов.
Литературную деятельность начал в 1918 г. В первых прозаических произведениях («Тихая пристань», 1929; «Матрос Исай», 1930) воссоздал события гражданской войны на украинской земле. В книгах очерков «Три республики» (1930), «Водники-ударники» (1931), романах и повестях «Бурун» (1932), «Ошибка» (1933), «Страх» (1935), «Пролог» (1936) писатель обратился к решению сложных нравственно-психологических проблем того времени. В трилогии о гражданской войне «Путь на Киев» (романы «Путь на Киев», 1937; «Николай Щорс», 1939, «Польский фронт», 1940) писатель, руководствуясь постулатами соцреализма, создал широкое эпическое полотно исторических событий на Украине.
В военные и послевоенные годы работал в армейской и фронтовой печати, печатал очерки и рассказы на военную тематику («Украина зовет», 1943; «Рапорт», 1945; «Орлиные крылья», 1948).
В 1954 году вышел роман С. Скляренко «Карпаты».
Намерение написать трилогию о становлении древнерусского Киевского государства в X—XI вв. был реализован частично: написаны и изданы только две книги — «Святослав» (1959) и «Владимир» (1962). В двух книгах романа «Святослав» — «Княгиня и рабыня» и «Над морем Русским» — писатель на основе летописных материалов и фольклорных материалов изобразил князя Святослава Игоревича и его окружение на фоне тогдашней эпохи. Смерть не позволила автору закончить начатое дело — написать роман про Ярослава Мудрого.
Умер С. Скляренков в г. Киеве, в котором жил с 1927 г. Похоронен на Байковом кладбище. Источник :https://audiokrai.com/authors/129982
***
***
***
***
***
***
***
***
Коллекции Яндекс.Избранноеhttps://yandex.ru/collections/bro/ Мои картинкиhttps://yandex.ru/collections/user/d33t3ytg6qpxdm8mj7ny19ac5g/moi_kartinki/ Инстаграм https://www.instagram.com/ ***
Древние числа дарят слова
Знаки лесов на опушке…
Мир понимает седая глава,
Строчки, что создал нам Пушкин.
Коля, Валя, и Ганс любили Природу, и ещё – они уважали Пушкина.
Коля, Валя, и Ганс, возраст имели солидный – пенсионный.
И дожили они до 6-го июня, когда у Пушкина, Александра Сергеевича, как известно – день рождения, а в нынешнем году аж… 221 год ему.
И назначили старички точку встречи – на берегу великой реки...
Жил-был Король,
На шахматной доске.
Познал потери боль,
В ударах по судьбе…
Трудно живётся одинокому белому королю, особенно если ты изношенный пенсионер 63 лет, тем более, если именуют тебя Белая Ворона.
Дружба – это хорошо. Но с кем дружить? Дружить можно только с королём, и только с чёрным. С его свитой дружбы нет. Общение белых королей на реальной доске жизни невозможно – нонсенс, сюрреализм.
