*** Легкий шум удивления прошел по комнате, но ученые умели слушать,
и Вир Норин продолжал:
- Природа, в которой мы живем и частью которой являемся,
формировалась сотни миллионов лет, через историческую смену
уравновешенных систем. В ее настоящем виде эта сложность настолько
велика и глубока, что мы не можем играть с природой, пользуясь весьма
ограниченными научными данными. Выигрыш будет очень редок, случаен, а
проигрышей - без числа. Очень давно на Земле люди, поддаваясь желанию
брать что-то без труда и усилий, за ничто, играли на ценности. Одной
из распространенных игр была рулетка: легко вращавшееся колесо с
перегородками, окруженное неподвижным лимбом. На колесо бросали шарик,
и остановка колеса или шарика - об этом не сохранилось сведений -
около определенных цифр на лимбе приносила выигрыши. Иначе деньги
забирал владелец машины. В те времена люди не имели никакого понятия о
законах этой игральной машины и, хотя подозревали всю случайность
совпадений, продолжали играть, проигрывая все имущество, если
своевременно не уходили из игорного дома.
Так и нам нельзя играть с природой, которая миллиарды лет играет
сама наугад, ибо это - ее метод, подмеченный еще семь тысячелетий тому
назад в Древней Индии и названный Раша-Лила - "божественная игра".
Наша задача найти выход из игорного дома природы. Лишь соединение всех
сторон человеческого познания помогло нам подняться выше этой игры, то
есть выше богов Индии. Мы могли и не успеть, ибо в сгущавшемся инферно
нашей планеты Стрела Аримана могла бы причинить непоправимый ущерб. Я
употребил термин, возможно, непонятный вам,- сгущение инферно. Чтобы
не вдаваться в объяснения, определим его так: когда человек неумело
проявляет мнимую власть над природой, он разрушает внутреннюю
гармонию, добытую ценой квадрильонов жертв на алтаре жизни. "Когда мы
поймем, что васильки и пшеница составляют единство, тогда мы возьмем
наследие природы в добрые, понимающие ладони",- сказал один ученый.
Таково, в самых общих словах, отношение к науке на Земле.
Что я могу сказать о вашей науке? Три тысячелетия назад мудрец
Эрф Ром писал, что наука будущего должна стать не верой, а моралью
общества, иначе она не заменит полностью религии и останется пустота.
Жажда знаний должна заменить жажду поклонения. Мне кажется, что у вас
эти соотношения как бы вывернуты наизнанку и даже кардинальный вопрос
о вечной юности вы сумели решить ранней смертью. Какой я видел науку в
институтах и на сегодняшней дискуссии? Мне кажется, главным ее
недостатком является небрежение к человеку, абсолютно недопустимое у
нас на Земле. Гуманизм и бесчеловечность в науке идут рядом. Тонкая
грань разделяет их, и нужно быть очень чистым и честным человеком,
чтобы не сорваться. Мало того, по мере развития гуманизм превращается
в бесчеловечность, и наоборот,- такова диалектика всякого процесса.
Спасение жизни любыми мерами превращается в жестокое издевательство, а
ДНС тогда становится благодеянием, однако в ином обороте, кто будет
спорить о бесчеловечности ДНС? Вы ставите опыты над животными и
заключенными, но почему не идете вы через психику, которая безмерно
богаче и шире любого химического средства? Почему не охраняете
психическую атмосферу от злобы, лжи в угоду чему бы то ни было, от
путаных мыслей и пустых слов? Даже самые важные научные теории в
духовно-моральном отношении находятся на уровне мышления каменного
века, если не будут переведены в сознательную мудрость человеческой
морали, подобно тому как многие открытия были пророчески предвидены в
индийской и китайской древней философии.
Существование психической атмосферы стало известно еще в ЭРМ,
когда один из величайших ученых Земли, Вернадский, назвал ее
ноосферой. За тысячи лет до Вернадского к понятию ноосферы
приблизились древние индийцы. Они дали даже более полное определение -
небесная хроника Акаши. Она включала как бы историческую запись
событий на планете, отражала чувства и достижения искусств. Вернадский
считал ноосферу наполненной только нужными идеями и фактами, то есть
информацией одной лишь науки.
Однако Вернадскому принадлежит еще одна великая идея,
игнорирование которой чуть не погубило нашу общую родину - Землю и
привело к катастрофе у вас, на Ян-Ях.
Исходя из дисимметрии объема (пространства), занимаемого живым
организмом, его правизны-левизны, неравенства явлений при вращении "по
солнцу" и против него, Вернадский определил дисимметрическую причину
этих явлений (принцип Кюри) и особую геометрию пространства жизни.
Иным способом правизна-левизна создана быть не может. Отсюда
получается необратимость явлений жизни, ибо пространство живого
организма может обладать только полярными векторами (вектором времени
или вектором смерти). Говоря иначе, живое строится исключительно по
принципам диалектического развития.
Известно "число Лошмида" (величина атомных комплексов и
предельная скорость волнообразного движения в газовой или водной
атмосфере дыхания). Это число обусловлено размерами планеты и
свойствами ее мертвого вещества. Поэтому существует предельное
количество массы жизни, живой материи, могущей существовать на данной
планете. Количество это - величина постоянная, мало колеблющаяся в
геологическом времени. Нарушение этой постоянной ведет к массовому
вымиранию. Но вернемся к ноосфере. О ней надо заботиться больше, чем
об атмосфере, а у вас в небрежении и та и другая. Ваши больницы
устроены без понимания психологического воздействия среды; удивляюсь,
как выздоравливают в них.
- Еще как выздоравливают! - заверил заместитель директора.
- Понимаю. Люди Ян-Ях не подобны туго натянутым струнам, как мы,
земляне, и легче переносят инфернальные условия. У них нет другого
выхода. Мы бы очень скоро расплатились здесь за нашу быстроту реакций,
напряженность чувств и нагрузку памяти.
Благодеяния, о которых здесь говорилось, на мой взгляд,
убийственны и не оправданы никакой государственной надобностью.
Успокаивающие средства, примиряющие людей с недостатками жизни,
подобны косе, срезающей под корень все: цветы и сорняки, хорошее и
плохое. Видимо, ваша биологическая наука направлена на подавление
внутренней свободы в целях поверхностной стандартизации индивидов, то
есть создания толпы. Все перечисленные вами исследования ориентированы
именно так. Как же можно отобрать прекрасное и сплести из него
гирлянды человеческих судеб, помогать людям находить и ценить все
светлое в жизни, если вы глушите эмоции, уничтожаете душу?
После страшных потрясений и дегуманизации ЭРМ мы стали понимать,
что действительно можно уничтожить душу, то есть психическое "я"
человека, через наружное и самовозносящееся умствование. Можно лишить
людей нормальных эмоций, любви и психического воспитания и заменить
все это кондиционированием мыслительной машины. Появилось много
подобных "нелюдей", очень опасных, потому что им были доверены научные
исследования и надзор за настоящими людьми и за природой. Придумав
мифический образ князя зла - Сатаны, человек стал им сам, в
особенности для животных. Представьте на момент сотни миллионов
охотников, избивавших животных только для удовольствия, гигантские
скотобойни, опытные виварии институтов. Дальше шаг к самому человеку -
и растут гекатомбы трупов в концлагерях, с людей сдирают кожу и плетут
из женских кос веревки и коврики. Это было, человечество Земли от
этого не спрячется и всегда помнит эпохи оправданного учеными зла. А
ведь чем глубже познание, тем сильнее может быть причинен вред! Тогда
же придумали методы создания биологических чудовищ - вроде мозгов,
живущих в растворах отдельно от тела, или соединения частей человека с
машинами. В общем, тот же самый путь к созданию нелюдей, у которых из
всех чувств осталось бы лишь стремление к безграничной садистской
власти над настоящим человеком, неизбежно вызванное их огромной
неполноценностью. К счастью, мы вовремя пересекли эти безумные
намерения новоявленных сатанистов.
- Вы сами себе противоречите, посланец Земли! - сказал некто,
вытягивая тонкую шею, на которой сидела большая голова с плоским лицом
и злыми, узкими точно щели глазами.- То природа слишком беспощадна,
играя с нами в жестокую игру эволюции, то человек, отдаляясь от
природы, делает непоправимую ошибку. Где же истина? И где сатанинский
путь?
- Диалектически - и в том, и в другом. Пока природа держит нас в
безвыходности инферно, в то же время поднимая из него эволюцией, она
идет сатанинским путем безжалостной жестокости. И когда мы призываем к
возвращению в природу, ко всем ее чудесным приманкам красоты и лживой
свободы, мы забываем, что под каждым, слышите, под каждым цветком
скрывается змея. И мы становимся служителями Сатаны, если пользоваться
этим древним образом. Но бросаясь в другую крайность, мы забываем, что
человек - часть природы. Он должен иметь ее вокруг себя и не нарушать
своей природной структуры, иначе потеряет все, став безымянным
механизмом, способным на любое сатанинское действие. К истине можно
пройти по острию между двумя ложными путями.
- Чудесно сказано! - вскричал первый оратор.
- Пусть простят меня коллеги, ученые Ян-Ях, если я не сумел
выразить мудрость Земли, соединенную с гигантским знанием Великого
Кольца Галактики. В конце концов я всего лишь астронавигатор. Только
отсутствие других, более достойных людей заставляет меня говорить
перед вами. Не подумайте, что я преисполнен гордости неизмеримо
большим кругозором науки нашего мира. Я склоняю голову перед
героическим стремлением к познанию на одинокой, отрезанной от всех
планете. Каждый ваш шаг труднее нашего и потому ценнее, но только при
одном абсолютном условии: если он направлен на уменьшение страданий
человечества Ян-Ях, на подъем из инферно. Таков у нас единственный
критерий ценности науки.
Вир Норин низко поклонился присутствующим, а те молчали, не то
ошеломленные, не то негодующие.
Заместитель директора института поблагодарил Вир Норина и
сказал, что, может быть, земная мудрость велика, но он с ней не
согласен. Необходимо продолжить дискуссию, которая очень важна.
- Я тоже не соглашусь с вами,- улыбнулся астронавигатор,- следуя
земной мудрости. Когда-то и у нас на Земле велось множество дискуссий
по миллионам вопросов, издавались миллионы книг, в которых люди
спорили со своими противниками. В конце концов мы запутались в
тонкостях семантики и силлогизмов, в дебрях миллионов философских
определений вещей и процессов, сложнейшей вязи математических
изысканий. В литературе шел аналогичный процесс нагромождения
изощренных словесных вывертов, нагромождения пустой, ничего не
содержащей формы.
И раздробленное дознание в тенетах этих придуманных лабиринтов
породило столь же бессмысленные фантастические творения
изобразительного искусства и музыки, где все достоверные черты
окружающего мира подверглись чудовищной дисторсии. Добавьте к этому,
что шизоидная трещиноватая психика неизбежно отталкивается от
реальности, требуя ухода в свой собственный мир, мир порождений
больного мозга, и вы поймете силу этой волны в историческом пути
человечества Земли. С тех пор мы опасаемся изощренных дискуссий и
избегаем излишней детализации определений, в общем-то ненужных в
быстро изменчивом мире. Мы вернулись к очень древней мудрости,
высказанной еще в индийском эпосе "Махабхарата" несколько тысяч лет
назад. Герой Арджуна говорит: "Противоречивыми словами ты меня
сбиваешь с толку. Говори лишь о том, чем я могу достигнуть Блага!"
- Постойте! - крикнул заместитель директора.- Вы что же, и
математические определения считаете ненужными?
- Математика нужна только на своем месте, очень узком. Вы сами
подвергли себя голоду, болезням и духовному обнищанию за пренебрежение
к человеку и природе, за три неверия: в возможность борьбы с
вредителями и повышения плодородия чисто биологическими средствами
вместо химии; в возможность создания полноценной искусственной пищи; в
великую глубину мысли и духовных сил человека. Вы отстранили себя от
подлинного познания сложности живой природы, надев цепь односторонней
и опасной линейной логики и превратившись из вольных мыслителей в
скованных вами же придуманными методами рабов узких научных дисциплин.
Та же первобытная вера в силу знака, цифры, даты и слова господствует
над вами в трудах и формулах. Люди, считающие себя познавшими истину,
ограждают себя, по существу, тем же суеверием, какое есть в
примитивных лозунгах и плакатах для "кжи".
У древних индийцев была притча о могущественном мудреце, по воле
которого все ползали перед ним. Но мудрец не обладал предвидением и
был разорван тигром-людоедом, напавшим внезапно, когда мудрец не успел
сосредоточить свою волю для отражения злого умысла. Поэтому ваш
протест не должен уподобляться встрече с тигром, а будет действен лишь
после анализа обстановки.
Я еще очень мало знаю вашу планету, но пока я не увидел у вас
настоящей науки. То, что здесь ею называется, есть только технология,
узкий профессионализм, столь же далекий от самоотверженного труда в
познании мира, как ремесленный навык от подлинного мастерства. Вы
соревнуетесь в эфемерных прикладных открытиях, каких у нас ежедневно
делается сотни тысяч. Это, конечно, и важно и нужно, но не составляет
всей науки. Вопреки распространенным у вас мнениям, Ян-Ях не страдает
от недостатка технологии или от ее избытка. У вас избыток техники в
крупных центрах и недостаток в периферийных городках порождает крайне
неравномерное ее использование и неумелое обращение.
Синтетическое познание и просвещение народа у вас даже не
считаются обязательными компонентами научного исследования, а ведь это
и есть основные столпы науки. Поэтому и получается то нагромождение
дешевой информации скороспелых открытий, добытой без размышлений и
долгого отбора, которое не дает вам взглянуть на широкие просторы мира
познания. В то же время надменность молодых исследователей, по сути
дела невежественных технологов, воображающих себя учеными, доходит до
того, что они мечтают о переустройстве вселенной, даже не
приблизившись к представлению о сложности ее законов.
- Преувеличение! - крикнул заместитель директора.
- Совершенно правильно! - согласился Вир Нории и отклонил
попытки вызвать его на спор об оценке научной деятельности института.
Он вышел на улицу, со всегдашним удовольствием покинув плохо
вентилируемое здание. Уже надвинулась тормансианская ранняя ночь с ее
глухой, беззвездной тьмой, в которой тонула тусклая серая луна. На
углу, над кубиком киоска, продающего дурманящее питье, горел фонарь.
Там толпились мужчины, доносилась хриплая ругань. Ветерок принес
смешанный запах напитка, курительного дыма и ночи.
Вир Норин пришел в гостиницу "Лазурное Облако", "разбудил" СДФ и
вывел его по боковой лестнице на улицу. Затем оглядел в последний раз
неуютное пристанище и с радостью подумал о квартире со многими замками
и о встрече с Сю-Те, нежной, как и память о ней. Шагая в сопровождении
девятиножки по пустынной аллее чахлого сквера, он припоминал слова
профессора о гитау и решил заглянуть в музей естествознания. Но когда?
Завтра очередная работа с Таэлем над материалами, присланными с
дисколетом. Потом предстоит еще встреча с учеными
физико-математического института. Они жаждут неслыханных дотоле
откровений, а он ничего не сможет рассказать даже из близких ему
областей космофизики. Сблизить различные ходы мышления сумел бы
выдающийся педагог или популяризатор, а не он, Вир Норин. Кроме того,
эта тяга к откровениям в науке метафизична.
Астронавигатор остановился как вкопанный. Рядом взбила пыль его
девятиножка. Поперек аллеи стояли шесть тормансиан, освещенных далеким
ртутным фонарем. Вир Норин раздумывал: идти им навстречу или
подождать. Он не боялся ничего, даже если бы шел совершенно один, а в
присутствии СДФ не существовало вообще никакой опасности. Но он мог,
обороняясь, нанести тормансианам повреждения, и этого следовало
избежать.
- Ты земной? - отрывисто спросил один из молодых людей,
несомненных "кжи", приближаясь к землянину.
Вир Норин утвердительно кивнул.
- Тогда ты нам нужен. У вас есть бешено красивая женщина. Я
видел ее в загородном саду. Ее зовут Эвиза Танет. Эвиза Танет,-
повторил, вернее, мечтательно пропел тормансианин.
- Это врач нашей экспедиции, медик Звездного Флота.
- Ух! - неопределенно воскликнул "кжи".- Так вот она мне
сказала, чтобы я шел к вашей владычице. У нее тоже красивое имя, не
такое, как у Эвизы, но звучит приятно: Фай Родис. Сказала, чтобы я
обязательно поговорил с ней, потому как это важно и для нас, и для
вас. Почему - не знаю. Но я обещал. А получилось, что я, всем
известный Гзер Бу-Ям, перед которым трепещут "кжи" и "джи", не могу
исполнить обещание. Владычицу Фай Родис охраняет целое войско лиловой
дряни, а "джи" мне не верят. Думают, что я подкуплен "змееносцами". А
зачем мне этот подкуп.
- Наверное, незачем,- улыбнулся Вир Норин.
- То-то. Можешь ты поверить мне и устроить разговор с
владычицей?
- Верю и могу.
- Когда?
- Сейчас. Пойдемте туда, где никто не ходит и есть какая-нибудь
стена, за которой можно спрятать свет экрана.
- Вот это дело! - с удовольствием воскликнул "кжи" и повел Вир
Норина в сторону от главной аллеи, где стояла длинная, поставленная
поперек дорожки плита, испещренная назидательными изречениями. Такие
плиты встречались в разных местах города, но Вир Норин никогда не
видел, чтобы хоть кто-нибудь читал надписи.
Вир знал распорядок жизни Родис. Она должна была быть наверху.
Действительно, на вызов его СДФ Родис откликнулась почти немедленно.
Она появилась на импровизированном экране каменной плиты не в той
черной тормансианской одежде, какую обычно носила в Хранилище Истории,
а в коротком белом платье с голубой отделкой.
- Ух! - вырвалось у тормансианина восклицание не то изумления,
не то восторга.
Астронавигатор рассказал о "кжи", ищущем встречи по просьбе
Эвизы Танет. Родис подозвала Гзер Бу-Яма в освещенное поле
передатчика, несколько секунд всматривалась в него и сказала:
- Приходите!
- Когда и как?
- Хотите сейчас? Идите, не привлекая внимания, к памятнику
Всемогущему Времени, поверните направо от него, к восьмому дому по
улице Последней Войны. Первый раз приходите один. Сколько времени вам
потребуется? Я буду ждать вас и проведу к себе.
Родис выключила связь, и Вир Норин немедленно погасил свой СДФ.
- Вот это здорово! - обрадованно воскликнул "кжи". - Как все
получается просто у настоящих людей! Ладно, передавай мой поклон Эвизе
Танет! Жаль, что я ее больше не увижу.
- Почему же? Когда придете к Родис, попросите ее соединить вас
со звездолетом и вызвать Эвизу Танет.
- Да ну? А о чем я буду с ней говорить? - вдруг испугался "кжи".
- Ну хоть поглядите на нее!
- И то. Ух, спасибо, друг! Мне пора.- Тормансианин протянул руку
и крепко сжал ладонь Вир Норина.
Тот улыбнулся. Получить благодарность от жителя столицы Ян-Ях
было нелегко.
Теперь, даже если бы астронавигатор вторично запутался в
переулках старого района столицы, его привел бы к месту острый слух
землянина. Собачий лай слышался издалека, так как псы были плохо
воспитаны, подобно своим хозяевам.
Сю-Те выбежала в переднюю на лязг открываемых замков. С
возгласом "Спасибо, спасибо!" она бросилась к Вир Норину и вдруг
замерла, побежденная застенчивостью. Оказывается, ей уже достали
кусочек голубой пластмассы с нужными знаками и штампами, дающий право
на проживание в столице.
Вир Норин обрадовался, услышав своеобразный голос девушки, более
низкий, чем горловые фальцетные голоса тормансиан, но более высокий и
звонкий, чем грудные меццо-сопрано женщин звездолета. Сю-Те с
материнской заботой женщин Ян-Ях, обязанных прежде всего кормить
мужчину, приготовила ужин из запасов хозяина и огорчилась, узнав, что
Вир Норин по вечерам ничего не ест, а только пьет, и то какой-то
особый напиток. Если бы звездолетчик знал, с каким трудом было связано
приготовление пищи у тормансиан на их примитивных нагревательных
приборах, он постарался бы что-нибудь съесть. Но, ничего не зная о
горячих плитах и вечно пачкающихся кастрюлях, он спокойно отверг еду.
Девушка попросила позволения прийти к нему, когда он отдохнет. У нее
есть очень важный вопрос.
"Важный вопрос" был задан, едва она появилась на пороге, и Вир
Норин не смог уклониться или хитрить под открытым взглядом, всей душой
требовавшим правды.
- Да, Сю-Те, я не житель Ян-Ях, а совсем с другой, безмерно
далекой планеты Земля. Да, я с того самого звездолета, о котором вы
слышали, но мы, как видите, не банда космических разбойников и
шпионов. Мы одной крови, наши общие предки больше двух тысяч лет назад
жили на одной планете - Земля. Вы все оттуда, а вовсе не с Белых
Звезд.
- Так и знала! - с гордым торжеством воскликнула Сю-Те.- Ты
совсем особенный, и я сразу поняла это. Оттого легко и радостно с
тобой, как никогда еще не было в моей жизни! - Девушка опустилась на
колени, схватила руку астронавигатора, прижала к щеке и замерла,
закрыв глаза.
Вир Норин с нежной осторожностью отнял руку, поднял маленькую
тормансианку и усадил в кресло около себя.
Он рассказал ей о Земле, о их появлении здесь, о гибели трех
землян. В СДФ было несколько "звездочек" для самого первого знакомства
с жизнью Земли.
Так начались их совместные вечера. Неуемное любопытство и
восхищение милой слушательницы воодушевляли Вир Норина, отгоняя
предчувствие, томившее его с некоторых пор, что он не увидит больше
родную, бесконечно любимую Землю.
С первых минут высадки на Торманс он всей кожей чувствовал
недобрую психическую атмосферу. Общая недоброжелательность, подозрение
и особенно глупейшая смешная зависть соревновались с желанием любой
ценой выделиться из общей массы. Последнее земляне объясняли отзвуком
прежнего колоссального умножения народа, в миллиардах которого тонули
личности, образуя безымянный и безликий океан. Психическая атмосфера
Ян-Ях уподоблялась плохой воде, в какую иногда попадает неосторожный
купальщик. Вместо покоя и свежести приходит чувство отвращения, зуда,
нечистоты. В старину на Земле такие места называли "злой водой".
Везде, где реки не текли с солнечных гор, где ручьи не освежались
родниками, лесами и чистым дождем, а, наоборот, застаивались в
болотах, мертвых рукавах и замкнутых бухтах, насыщаясь гниющими
остатками жизни. Так и в психической атмосфере - тысячелетний застой,
топтание на месте, накопление недобрых мыслей и застарелых обид ведет
к тому, что исчезают "свежая вода", ясные чувства и высокие цели там,
где нет "ветра" поисков правды и прощения неудач.
Вероятно, пребывание в плохой "психической воде" и породило
смутное чувство трагического конца.
Вир Норин вспоминал о катастрофических последствиях, случавшихся
на разных планетах, в том числе и на прежней, докоммунистической
Земле, когда цивилизация неосторожно поднимала на поверхность вредные
для жизни остатки архаических периодов развития планеты. Газы, нефть,
соли, споры еще живых бактерий, надежно погребенные под
многокилометровыми толщами геологических напластований, были извлечены
на свет и вновь пущены в кругооборот биосферы, отравляя воды морей,
пропитывая почву, скопляясь в воздухе. И так продолжалось тысячелетия.
По сравнению с этой деятельностью опасная игра с радиоактивными
веществами в Час Быка родной планеты перед рассветом высшего общества
была кратковременной и не такой уж значительной. А здесь, на Тормансе,
люди, разрушив равновесие природы, принялись за человеческую психику,
разрушая ее отвратительным неустройством жизни. Подобно нефти и солям
из глубин планеты, здесь из-под сорванного покрова воспитания и
самодисциплины поднялись со дна душ архаические остатки звериной
психологии - пережитки первобытной борьбы за выживание.
Но, в отличие от первобытного зверя, поведение которого жестко
определялось железными законами дикой жизни, поведение невоспитанного
человека не обусловлено. Отсутствие благодарности ко всему исходит из
сознания: "Мир - для меня" - и является главной ошибкой в воспитании
детей. Зато человек из зависти старается вредить своему ближнему, а
этот "ближний" приучен мстить во всей силе своего скотского комплекса
неполноценности. Так во всей жизни Торманса нагнеталось всеобщее и
постоянное озлобление, ощущение которого больно хлестало по чувствам
землян, выросших в доброй психической атмосфере Земли.
Тем поразительнее для Вир Норина казалась Сю-Те, вся светившаяся
заботой, добром и любовью, невесть как возникшими в мире Ян-Ях.
Девушка уверяла, что она не одна, что таковы тысячи женщин планеты.
Это пугало астронавигатора, потому что страдание таких людей на
жизненном пути было сильнее всех других. Через глаза Сю-Те Вир Норин
видел глубину души, поборовшей тьму в себе и отчаянно оборонявшейся от
окружавшего мрака.
Нелегко прорастали в землянине бдительная нежность и ранящая
жалость, некогда так характерные для его предков и утраченные за
ненадобностью в светлую эпоху коммунистических эр.
На третий день за завтраком Вир Норин заметил, что Сю-Те чем-то
необычайно взволнована. Читая в ее открытой душе, он понял ее
страстное желание увидеть нечто, о чем она мечтала давно, но не смеет
его просить об этом. Вир Норин пришел ей на помощь и заговорил как бы
вскользь о том, что у него сегодня свободное утро и он с большим
удовольствием прогулялся бы вместе с ней, куда она захочет. И Сю-Те
призналась, что она хотела бы съездить в Пнег-Киру, это недалеко от
города, брат писал ей, что там - место величайшей битвы древности, в
которой погиб какой-то их предок (на Тормансе люди не знали своей
родословной), и обещал непременно повести ее туда. Ей хочется побывать
там в память о брате, но ведь для одинокой девушки, плохо знающей
столицу, это небезопасно.
Вир Норин и Сю-Те влезли в битком набитый вагон общественного
транспорта, двигавшийся в дыму, с ревом, частыми рывками и толчками
из-за нервного, а скорее грубого нрава водителя. Сквозь запыленные
окна виднелись длиннейшие однообразные улицы, кое-где близ дома были
посажены низкие полузасохшие деревца. В машине стояла невыносимая
духота. Изредка, после громкой перебранки, открывали окна, в вагон
врывалась горячая пыль, снова начиналась ругань, и окна опять
закрывались. Вир Норин и Сю-Те стояли, стиснутые со всех стороны,
цепляясь за протянутые поверху палки. Астронавигатора оттерли от
спутницы. Он заметил, как Сю-Те изо всех сил старается отойти от
молодого человека с широким носом и асимметричным лицом, который
бесстыдно прижимается к ней. Стоявший перед нею другой, совсем юноша,
с глубоко сидящими глазами фанатика, спиной подталкивал девушку к
своему товарищу. Сю-Те встретилась взглядом с Вир Норином, вспыхнула
от стыда и негодования и отвернулась, не желая вмешивать землянина в
стычку с пассажирами. Может быть, у нее слишком живо было воспоминание
о наглом дежурном из гостиницы, которому пришлось тогда униженно
целовать ее ногу. Астронавигатор в долю секунды понял все, вынул руку
и рванул нахального парня назад от Сю-Те. Тот обернулся, увидел
высокого, сильного человека, смотревшего без злобы, и, выругавшись,
попытался было освободиться. Но его схватила не человеческая рука, а
стальная машина - так ему показалось. С животным страхом тормансианин
почувствовал, как пальцы впиваются в мышцы все глубже, передавливая и
парализуя сосуды и нервы. В голове у него помутилось, подкосились
колени, и парень взвыл в ужасе: "Не буду, простите, больше не буду!"
Вир Норин отпустил нахала. А тот заорал на весь вагон, что его
чуть-чуть не убили из-за девчонки, которая копейки не стоит.
К удивлению Вир Норина, большинство пассажиров приняло сторону
лгуна. Все принялись кричать, угрожать, размахивать кулаками.
- Выйдем скорее! - шепнула побледневшая Сю-Те.
И они, растолкав людей, вышли на пустынной, раскаленной солнцем
окраине. Сю-Те предложила идти дальше пешком. Ее маленькие ноги шагали
резво и неутомимо. Она пела землянину старые песни и боевые гимны
давних лет, резко отличавшиеся от рваной мелодии распространенных в
столице песен. Иногда Сю-Те останавливалась, чтобы танцем
проиллюстрировать мелодию, и он любовался ее фигурой и отточенностью
движений. По сухой предгорной равнине они незаметно прошли оставшиеся
двенадцать километров до каменной гряды, поросшей старыми
редколистными деревьями, почти не дававшими тени. Закатная сторона
гряды обрывалась в широкую впадину дна высохшего озера. Слабый ветерок
вздымал там бурые столбы пыли.
Обелиск из голубоватого камня, расписанный черными, глубоко
врезанными знаками, стоял на границе поля стародавней битвы, а
неотделанные глыбы камней, разбросанные повсюду, означали места общих
погребений. Их было много. Обширное поле, простиравшееся почти до
горизонта, некогда было изрыто траншеями и валами. Время уничтожило
их, медленно растущие деревья Торманса сменились не один раз на
удобренной трупами почве, и теперь в тонкой сетке теней на сухой,
пыльной земле торчали только камни. Не осталось ничего напоминавшего о
ярости гигантской битвы, море страдания раненых, ужасе побежденных,
сброшенных в топкое озеро. Безотрадная местность, полумертвые деревья,
потрескавшаяся земля...
Жаркий ветер шуршал в ветвях, какие-то зеленые насекомые вяло
ползали у корней. Сю-Те выбрала большой, пирамидально заостренный
камень с изломами, отсвечивавшими буро-красным цветом засохшей крови,
и опустилась перед ним на колени. Приложив пальцы к вискам и склонив
голову, она шептала молитвы. Вир Норин ждал, пока она исполнит обряд.
Когда девушка встала, он спросил:
- Кто бился здесь и кто кого победил?
- Предание говорит о сражении между владыками головного и
хвостового полушарий. Погибли сотни тысяч людей. Победил владыка
головного, и на всей планете установилась единая власть. Эту битву
называют победой мудрости над темными хвостовыми народами.
- Ваши предки участвовали в сражении на стороне побежденных?
- Да.
- А если бы победили они, а не головные? Изменилась бы жизнь?
- Не знаю. Зачем ей меняться?! Столица была бы в Кин-Нан-Тэ,
наверное. Дома бы строили по-другому, как принято у нас, башнями.
Может быть, мои предки стали бы "змееносцами"...
- И вы хотели бы принадлежать к этой верхушке?
- Ой, нет! Вечно бояться, оглядываться, презирать все и быть
всеми ненавидимой? Может быть, я просто невежественная и глупая, но
мне не хотелось бы так жить. Лучше никак...
Это "лучше никак" пронизывало все сознание молодых тормансиан,
принадлежавших к классу "кжи", и обусловливало неискоренимый фатализм.
"Зачем?" - казалось им непобедимым аргументом.
Вир Норин еще раз обвел взглядом выжженное плато. Могучее
воображение заполнило его грохотом боевых машин, воплями и стонами
сотен тысяч людей, штабелями трупов на изрытой каменистой почве.
Вечные вопросы: "Зачем? За что?" - на этом фоне становились особенно
беспощадными. И обманутые люди, веря, что сражаются за будущее, за
"свою" страну, за своих близких, умирали, создавая условия для еще
большего возвышения олигархов, еще более высокой пирамиды привилегий и
бездны угнетения. Бесполезные муки, бесполезные смерти...
Со вздохом Вир Норин обратился к спутнице:
- Пойдемте, Сю-Те!
Землянин и тормансианка спустились с холмов. Вир Норин предложил
срезать напрямик изгиб старой дороги, держа направление на круглый
холм с заброшенным зданием, серым и приземистым, смутно маячившим
вдали. Они быстро дошли до холма. Астронавигатор заметил, что Сю-Те
устала, и решил сделать привал в тени развалин. Сю-Те улеглась на
землю, подперев голову руками. Вир Норин увидел, что она пристально
разглядывает стену и хмурит лоб в усилии припомнить забытое. Сю-Те
вскочила и обошла вокруг развалин. Затем долго рассматривала надписи и
барельефы с изображением огромной руки, протянутой жестом участливой
помощи. Чуть успокоившись, она снова села рядом с Вир Норином, охватив
колени руками, в позе, живо напомнившей ему Чеди, и долго в молчании
смотрела вдаль, на миражи голубых озер, которые скрывали пыльный дым
над городом Средоточия Мудрости.
- Сколько тебе лет? - вдруг спросила Сю-Те.
- По вашим годам, которые гораздо короче, чем на Земле, сто
шестьдесят, или сорок два по счету Белых Звезд, одинаковому с земным.
- У вас это много или мало?
- Для прежней Земли, на вашем уровне развития, это средний
возраст, не молодой и не старый. Теперь он сдвинулся в молодость. Мне
двадцать два - двадцать три года, а Родис - двадцать пять. У нас
долгое детство. Не инфантильность, а именно растянутое детство - в
смысле восприятия мира. А сколько вам?
- Восемьдесят, или двадцать по счету Белых Звезд. Я приближаюсь
к нашему крайнему возрасту, и мне осталось пять лет до того времени,
когда я войду во Дворец Нежной Очерти. А тебя давно бы отправили туда.
Нет, я говорю глупости, ты ведь ученый и здесь жил бы долго, ты "джи"!
- Никак не могу представить себе этот ужас!
- Никакого ужаса нет. В этом есть даже хорошее. Мы не проводим
детство в душных школах, как будущие "джи", которых там пичкают
ненужными для жизни знаниями. И мы не болеем, умирая в цвете сил...
- Вы огорчены, Сю-Те? Посмотрите мне в глаза!
Сю-Те перевела на Вир Норина печальный взор, как бы говоривший:
"Я вижу весь свой жизненный путь до конца".
- Нет,- медленно сказала она,- мне хорошо, просто второй раз
сегодня я встретилась с древней смертью.
- Как? И это памятник? Что тут было?
- Не памятник, а храм. Был в эпоху Голода и Убийств знаменитый
врач Рце-Юти. Он изобрел средство Нежной Смерти. Его последователи и
помощники построили этот храм Руки Друга над бездонным колодцем
незапамятной древности. Рце-Юти сказал всем слабым, мучительно
больным, усталым от жизни, преследуемым и запуганным: "Приходите сюда,
и я успокою вас - дам вам нежную смерть. Она придет к вам ласковой и
прекрасной, юной и зовущей. Лучшего на планете сейчас никто дать не
может, и вы сами убедились во лжи пустых обещаний".
И множество людей приходило к нему. В первой комнате они смывали
с себя грязь дороги, сбрасывали одежды и нагие вступали во второй
сводчатый зал, где в ласковом сне умирали незаметно и безболезненно...
Бездонный колодец поглощал их тела. Исстрадавшиеся, потерявшие
надежду, здоровье, близких не переставали приходить, восхваляя мудрого
врача. Это было давно...
- И из этого благодеяния возникла государственная обязанность
умирать. Дворцы Нежной Смерти, деление народа на "кжи" и "джи" - мог
ли предвидеть мудрец Рце-Юти такие ужасные последствия?
- Не знаю,- беспомощно ответила Сю-Те.
- И не надо.- Вир Норин погладил ее растрепавшиеся от ветра
волосы.
А она потянулась к его лицу, и ее вздрагивающая, осторожная
ладонь, казалось, коснулась самого сердца Вир Норина. Ему
представились гигантские темные стены инферно, окружавшие Сю-Те, за
которыми для нее не было ничего, никакой опоры для ее веры, ее души.
Усилием воли он поборол видение, улыбнулся и сказал ей об ее уме
и очаровании и о том, как она нравится ему.
Сю-Те взглянула на него, доверчивая и сияющая, и встала упруго и
быстро, как жительница Земли. Они пошли к сумрачному городу, и
звенящий голос тормансианки разнесся по пустынной равнине:
"Свой последний год живу на свете, в городах других не побывав,
никого хорошего не встретив..." - звонкая летящая мелодия напомнила
Вир Норину что-то очень знакомое, слышанное еще в раннем детстве.Читать дальше ...
Ученый-палеонтолог, мыслитель, путешественник Иван Антонович Ефремов в литературу вошел стремительно и сразу стал заметной фигурой в отечественной научной фантастике. Социально-философский роман «Час Быка» – самое значительное произведение писателя, ставшее потрясением для поклонников его творчества. Этот роман – своеобразная антиутопия, предупреждающая мир об опасностях, таящихся в стремительном прогрессе бездуховной цивилизации. Обесчеловеченный разум рождает чудовищ – так возникает мир инферно – непрерывного и бесконечного, безысходного страдания.
***
*** Источник : http://booksonline.com.ua/view.php?book=16347&page=83 ***
