"Экваториальная скорость планеты гамма 1 дробь 16, период
обращения 22 земных часа..." - докладывал сумматор, не по-человечески
четко произнося слова. Широкая лента записей ползла в приемник
путевого журнала. Автоматы "Темного Пламени" тщательно исследовали
Торманс, не упуская ни одной детали.
- Удивляет количество углекислоты в нижних слоях атмосферы,-
сказал Тор Лик.- А сколько еще растворено в океанах! Похоже на
палеозойскую геологическую эру Земли, когда углекислота еще не была
частично связана процессами углеобразования.
- Оранжерейный эффект? - осведомился Соль Саин.
- Климат здесь вообще мягок и равномерен. Экватор Торманса стоит
"вертикально" по сравнению с Земным, то есть перпендикулярно к
плоскости орбиты, а ось вращения однозначна с линией орбиты. Это могло
бы дать резкую зональность, но Торманс бежит по орбите раза в четыре
быстрее Земли...
- Нехватка воды может свести на нет эти преимущества,- вмешался
Гриф Рифт, читавший кривые зондажа поверхности,- площадь океанов
пятьдесят пять сотых, а медианный перепад колебаний по глубине -
один-два километра.
- Само по себе это еще не говорит о недостатке влаги,- сказал
Тор Лик,- будем исследовать баланс испарения, насыщенности водяными
парами, распределение ветровыми потоками. Больших запасов льда на
полюсах при таком климате ожидать нечего - мы их и не видим. Нет и
полярных фронтов и вообще сильных перемещений воздушных масс.
Люди продолжали работу у приборов, время от времени бросая
взгляд в шахту визуального обзора, которую открыл для них Гэн Атал.
Пронизывая толщу стен корабля и заканчиваясь широким окном из
прозрачной иттриевой керамики, шахта через систему зеркал позволяла
обозревать планету невооруженным глазом.
В прозрачном окне под звездолетом едва заметно двигалась
планета. "Темное Пламя" вращался на высоте двадцати двух тысяч
километров чуть медленнее планеты: так было удобно просматривать
поверхность Торманса. Облачный покров, сначала показавшийся землянам
загадочно плотным, на экваторе изобиловал большими разрывами. В них
проплывали свинцовые моря, коричневые равнины вроде степей или лесов,
желтые хребты и массивы разрушенных невысоких гор. Наблюдатели
постепенно привыкали к виду планеты, и все больше подробностей
становилось понятным на снимках.
Торманс, почти одинаковый по размерам с Землей и похожий на нее
во многих общих чертах планетарного порядка, резко разнился с ней в
деталях своей планетографии. Моря занимали широкую область на
экваторе, а материки были сдвинуты к полюсам. Разделенные
меридиональными проливами, вернее, морями, материки составляли как бы
два венца, каждый из четырех сегментов, расширявшихся к экватору и
сужавшихся к полюсам, похожих на Южную Америку Земли. Издалека и
сверху поверхность планеты производила впечатление симметричности,
резко отличной от сложных очертаний морей и суши Земли. Большие реки
текли главным образом от полюсов к экватору, впадая в экваториальный
океан или его заливы. Между ними виднелись обширные клинья неорошенной
суши, по-видимому, пустынь.
- Что скажет планетолог,- по обыкновению сощурился Соль Саин,-
диковинная планета?
- Ничего диковинного! - важно ответил Тор Лик.- Более древняя,
чем наша Земля, но быстрее вращающаяся. Следовательно, полярный сдвиг
материков проходил быстрее и зашел дальше, чем у нас. Симметрия,
вернее, похожесть одного полушария на другое - дело случайное.
Вероятно, глубины Торманса спокойнее, чем земные,- не так резки
поднятия и опускания, нет или мало действующих вулканов, слабее
землетрясения. Все это закономерно, удивительнее другое...
- Обогащение углекислотой при высоком содержании кислорода? -
воскликнул Гриф Рифт.
- Слишком много тормансиане сожгли естественного топлива. Здесь
будет нам трудно дышать и придется избегать глубоких впадин рельефа.
Зато море, насыщенное углекислотой, будет прозрачным, как в древнейшие
геологические эпохи Земли... наверное, с массой известкового осадка на
дне. Все это не вяжется с численностью поселения, отмеченного
цефеянами двести пятьдесят лет назад.
- Тут немало противоречий между планетографией и демографией,-
согласился Гриф.- Может быть, не стоит стараться их разгадать, пока не
спустимся на низкую орбиту. Раз нет искусственных спутников, то, кроме
риска обнаружения, ничто не мешает нам облететь планету на любой
высоте.
- Тем более что мы взяли уже все с первой орбиты,- горячо
подхватил Тор Лик.
- Еще заняты Чеди и Фай. Нашей лингвистке удалось получить
тексты достаточной длины, чтобы выяснить структуру языка методом Кам
Амата. Фай Родис хочет, чтобы мы, приблизившись к планете и следя за
телепередачами, уже понимали речь тормансиан.
- Разумно! Избежать неверных ассоциаций, из которых образуются
стойкие клише, мешающие пониманию.
- О, вас, планетологов, неплохо подготавливают! Даже по
психологии.
- Давно заметили несовершенство физикокосмологов,
сосредоточившихся только на своей области. Без представления о
человеке как факторе планетного масштаба случались опасные ошибки.
Теперь за этим следят,- сказал Тор Лик, вставая и останавливая ленивый
ход желтой ленты.
- И вместе с тем вы отлично преуспели в специальности. Едва
окончив подвиги Геркулеса, вы изобрели гипсоболометр и со спутника
открыли тот гигантский медно-ртутный пояс, о котором до сих пор спорят
геологи, как о редчайшем исключении,- добавил Гриф Рифт.
Молодой планетолог порозовел от удовольствия и, чтобы скрыть
смущение, добавил:
- А исключение это залегает на глубине двадцати километров чуть
ли не подо всем Синийским щитом!..
Планетолог ждал недолго. Еще несколько дней (ночи были очень
короткими на такой высоте облета), и "Темное Пламя" незаметно
соскользнул на орбиту высотой менее половины диаметра Торманса и,
чтобы не расходовать много энергии, увеличил относительную скорость.
Чеди и Фай Родис завесили круглый зал гипнотаблицами языка
Торманса. Каждый член экипажа, закончивший непосредственную работу,
приходил сюда и погружался в созерцание схем, одновременно прослушивая
и подсознательно запоминая звучание и смысл слов чужого языка. Не
совсем чужого - семантика и альдеология его очень походили на древние
языки Земли с удивительной смесью слов Восточной Азии и
распространенного в конце ЭРМ английского языка. Подобно земному, язык
Торманса был всепланетным, но с какими-то остаточными диалектами в
разных полушариях планеты, для которых пришлось придумывать условные
названия, аналогичные земным. Полушарие, обращенное вперед по бегу
Торманса на орбите, назвали Северным, а заднее - Южным. Как выяснилось
позднее, астрономы Торманса называли их соответственно полушариями
головным и хвостовым - Жизни и Смерти.
Всеобщность языка облегчала задачу исследователей, но изменение
высоты звука и носовое, то растянутое, то убыстряющееся произношение
оказались много труднее земного, с его четким и чистым выговором.
- Зачем это? - негодовал Гриф Рифт, самый отстающий из всех
учеников Чеди.- Разве нельзя выразить оттенок мысли лишним словом
вместо завывания, вопля или мяуканья? Не возвращение ли это к предкам
из числа скакавших по ветвям?
- Для иных проще одно и то же слово произнести по-разному, меняя
смысл,- возразила Тивиса, виртуозно "мяукавшая", по выражению
командира.
- А для меня проще запомнить десять слов, чем взвыть в середине
или в конце уже известного,- недовольно хмурился Гриф.- Не все ли
равно, сто или сто пятьдесят тысяч слов?
- Не все равно, если орфография так сильно не совпадает с
произношением, как у тормансиан,- авторитетно заявила Чеди.
- Как могло получиться столь нелепое расхождение?
- Из-за недальновидного консерватизма. Оно наблюдалось и у нас
во времена до мирового языка и до рационализации разноречья, которую
заставило произвести появление переводных машин. С ускорением развития
общества язык стал меняться и обогащаться, а правописание оставалось
на прежнем уровне. Даже хуже: упорно упрощали орфографию, облегчая
язык для ленивых или тупых людей, в то время как общественное развитие
требовало все большего усложнения.
- И в результате язык утрачивал свое фонетическое богатство?
- Неизбежно. По существу, процесс был сложнее. Например, у
каждого народа Земли с подъемом культуры шло обогащение бытового
языка, выражавшего чувства, описывающего видимый мир и внутренние
переживания. Затем, по мере разделения труда, появился технический,
профессиональный язык. С развитием техники он становился все богаче,
пока число слов в нем не превысило общеэмоциональный язык, а тот,
наоборот, беднел. И я подозреваю, что общеэмоциональный язык Торманса
так же беден, как наш в конце ЭРМ, и даже еще беднее.
- Означает ли это перевес профессиональной жизни над досугом?
- Вне всякого сомнения. У каждого человека времени на занятия
самообразованием, искусством, спортом, даже просто для общения друг с
другом было мало. Много меньше, чем на его обязанности перед обществом
и необходимые для жизни дела. Может быть и другое - неумение
использовать свой досуг для самообразования и совершенствования. То и
другое - признаки плохой организации и низкого уровня общественного
сознания. Фай Родис говорит, что в прочитанных нами текстах
радиопередач Торманса так же мало смысла, как бывало у нас в древние
исторические периоды ЭРМ, когда отпечатанные на листках плохой бумаги
ежедневные бюллетени новостей, теле - и радиопередач несли не больше
трех - пяти процентов полезной информации. Кроме того, Родис
подозревает по наличию большого количества семантических стереотипов,
что письменность планеты почему-то на низком уровне развития. Но мы
еще не видели ее, расшифровав язык по записям памятных машин.
- Еще учить и письменность? - шутливо вздохнул Вир Норин.-
Сколько же нам придется крутиться над Тормансом?
- Не так уж много,- утешила его Чеди,- теперь дело пойдет
интереснее. Сегодня Олла Дез начала перехват телепередач, и, наверное,
не позднее чем завтра мы увидим жизнь Торманса.
Они увидели. Телевидение Торманса не достигло тончайшей
эйдопластической техники Земли, но передачи оказались четкими, с
хорошей цветовой гаммой.
Экипаж "Темного Пламени", за исключением дежурных, рассаживался
перед громадным стереоэкраном, часами наблюдая чужую жизнь. Люди
Торманса были так похожи на землян, что более ни у кого не оставалось
сомнения в правоте догадки историков о судьбе трех звездолетов ЭМВ.
Странное ощущение овладевало землянами. Будто бы они смотрели на свои
же массовые представления, разыгрываемые на исторические темы. Они
видели гигантские города, редко разбросанные по планете, точно
воронки, всосавшие в себя основную массу населения. Внутри них люди
Торманса жили в тесноте многоэтажных зданий, под которыми в лабиринтах
подземелий происходила повседневная техническая работа. Каждый город,
окаймленный поясом чахлых рощ, рассекал их широкими дорогами, точно
щупальцами, протянувшимися в обширные поля, засаженные какими-то
растениями, похожими на соевые бобы и картофель Земли,
культивировавшиеся в огромном количестве. Самые крупные города
находились вблизи берегов экваториального океана, на тех участках
дельт рек, где каменистая почва давала опору большим зданиям. Вдали от
рек и возделанных полей колоссальные площади суши были заняты сухими
степями с редкой травянистой растительностью и бесконечно
однообразными зарослями кустарников.
В поясах возделанной земли поражало отсутствие постоянных
поселков. Какие-то унылые постройки, длинные и низкие, утомляли глаз
повторением однообразия повсюду и в головном и в хвостовом полушариях,
около больших городов и меньших концентраций населения. Тяжелые машины
двигались в пыли, обрабатывая почву или собирая урожай, не менее
тяжелые повозки с грохотом неслись по гладким и широким дорогам.
Земные наблюдатели не могли понять, почему так шумят эти
огромные машины, пока не сообразили, что чудовищный грохот происходит
просто из-за плохой конструкции двигателей, небрежной пригонки частей.
Час за часом, не смея нарушить молчание, чтобы не помешать
товарищам, обитатели Земли смотрели на жизнь далекой планеты,
оглушенные массой первых впечатлений. Время от времени те или иные
члены экипажа "Темного Пламени" вставали и удалялись в ту часть
круглого зала, за легкой перегородкой, куда на длинный стол подвели
подачу пищи. Там, обмениваясь впечатлениями, люди ели и снова
возвращались к экранам, боясь упустить хотя бы час из времени
телепередач Торманса. Собственно, не Торманса, а планеты Ян-Ях, как
она называлась на тормансианском языке. Однако название Торманс так
прочно вошло в сознание членов экспедиции за все те месяцы, когда оно
было главным ориентиром их раздумий, что земляне продолжали
пользоваться им.
Узнали и главный город планеты, чье название в переводе на язык
Земли означало Средоточие Мудрости.
И прежде всего подтвердилась догадка Фай Родис, что письменность
Торманса представляла собою систему сложных знаков - идеограмм, на
овладение которыми даже острым умам землян понадобилось бы много
времени. К счастью, существовал упрощенный набор письменных знаков,
каким обходились в повседневной жизни и в облегченном языке печатных
новостей. Новые таблицы украсили стены зала на "Темном Пламени".
Украсили, потому что начертание знаков соответствовало эстетическому
чувству экипажа звездолета. Их сложные переплетения казались изящными
абстрактными рисунками. Тексты писались или черным на ярко-желтой
бумаге, или же интенсивной темно-зеленой краской на бледно-голубом
фоне.
- Как красиво в сравнении с убогой простотой нашего линейного
алфавита! - восхищалась Олла Дез.- Может быть, по возвращении следует
представить алфавит Торманса в СВУ - Совет Всеобщих
Усовершенствований?
- Не думаю,- возразила Фай Родис,- алфавитами этого вида уже
пользовались на Земле, и по многу веков. Консерваторы всех времен и
народов отстаивали их преимущество перед чисто фонетическими,
подобными тем, какие дали начало нашему линейному письму. Они
доказывали, что, будучи идеограммами, эти знаки читаются в едином
смысле народами, говорящими на разных языках...
- И буквы становятся не только абстрактными знаками, но и
символами конкретного смысла,- подхватила Олла Дез.- Вот почему их
такое огромное количество!
- И слишком мало для всего объема расширяющейся экспоненциально
человеческой мысли,- добавила Чеди Даан.
- Вы верно подметили главное противоречие,- подтвердила Фай
Родис,- ничто не дается даром, и преимущества идеографического письма
становятся ничтожными с развитием культуры и науки. Зато стократно
усиливается его недостаток - смысловая окаменелость, способствующая
отставанию мышления, замедлению его развития. Сложное красивое письмо,
выражающее тысячи оттенков мысли там, где их нужны миллионы,
становится архаизмом, подобием пиктограмм людей каменного века, откуда
оно, несомненно, и произошло.
- Я давно сдалась, Фай! - рассмеялась Олла Дез.- В СВУ меня бы
объявили сторонницей пещерного мышления. Благодарю за спасение от
позора.
- Вряд ли СВУ расправился бы так беспощадно с вами,- в тон ей
ответила Фай Родис.- В этом Совете большинство мужчины, и притом
скептики. Сочетание нестойкое перед персонами нашего пола, особенно с
вашими данными.
- Вы шутите,- серьезно сказала Чеди,- а мне кажется трагичным
столь долгое существование идеограмм на Тормансе. Это неизбежная
отсталость мышления...
- Вернее, замедленность прогресса и архаика форм,- поправила ее
Родис,- отсталость подразумевает сравнение. С кем? Если с нами, то на
каком историческом уровне? Наш современный гораздо выше. Сколько
позади осталось веков хорошей, разумной и дружной жизни, жадного
познавания мира, счастья обогащения красотой и радостью. Кто из нас
отказался бы жить в те времена?
- Я,- откликнулся Вир Норин.- Они, наши предки, знали так мало.
Я не мог бы...
- И я тоже,- согласилась Фай Родис,- но безграничный океан
познания так же простирается перед нами, как и перед ними.
Эмоциональной разницы нет. А личное достоинство, мечты и любовь,
дружба и понимание - все, что выращивает и воспитывает нас? В этом мы
одинаковы. Почему же отказывать Тормансу в похожей ступени? Только
из-за отсталой письменности? Тем более главное доказательство
тормансианства, очевидно, отпадает. Наши демограммы не подтверждают
колоссальной численности населения, подсчитанного цефеянами.
Расходимся на целый порядок.
- Невероятно! - покачал головой Гриф Рифт.- В остальном цефеяне
показали себя хорошими планетографами. Ошибка это или...
- Резкое падение численности,- докончила Фай Родис.- Может быть.
Но тогда это катастрофа, а мы не заметили ничего особенного.
- Не обязательно катастрофа,- возразила Тивиса Хенако.
- Со времени посещения цефеян прошло более двухсот пятидесяти
лет. Возьмем среднюю продолжительность жизни, характерную для начала
ЭМВ,- семьдесят лет. За период, равный четверной продолжительности
жизни, население Торманса могло уменьшиться еще значительнее или,
наоборот, возрасти по причинам чисто внутренним.
- Внутренние причины, мне думается, самый худший вид
катастрофы,- сказала Чеди.- Не нравится мне пока планета Ян-Ях в своих
телепередачах!
Как бы оправдывая слова Чеди, из глубины стереоэкрана
послышалась мелодичная музыка, лишь изредка прерываемая диссонансными
ударами и воплями. Перед землянами появилась площадь на холме,
покрытая чем-то вроде бурого стекла. Стеклянная дорожка направлялась
через площадь к лестнице из того же материала. Уступ, украшенный
высокими вазами и массивными столбами из серого камня, всего через
несколько ступеней достигал стеклянного здания, сверкавшего в красном
солнце. Легкий фронтон поддерживался низкими колоннами с причудливой
вязью пилястров из ярко-желтого металла. Легкий дымок курился из двух
черных чаш перед входом.
По стеклянной дороге двигалось сборище молодых людей, размахивая
короткими палочками и ударяя ими в звенящие и гудящие диски. Некоторые
несли на перекинутых через плечо ремнях маленькие красные с золотом
коробочки, настроенные на одну и ту же музыку, которую земляне
причислили бы к зелено-голубому спектру. До сих пор вся слышанная ими
музыка Торманса принадлежала лишь к красному или желтому вееру
тональностей и мелодий.
Камера телеприемника приблизилась к идущим, выделив среди толпы
две четы, оглядывавшиеся на спутников и дальше на город со странным
смешением тревоги и удальства. Все четверо были одеты в одинаковые
ярко-желтые накидки, расцвеченные извивами черных змей с зияющими
пастями.
Каждый из мужчин подал руку своей спутнице. Продолжая двигаться
боком к лестнице, они вдруг запели, вернее - пронзительно заголосили.
Вызывающий напев подхватили все сопровождавшие.
Чеди Даан, Фай Родис и Тивиса Хенако, лучше всех овладевшие
языком Торманса, стали напряженно вслушиваться. Щелкнул специальный
фильтр звукозаписи, модулирующий учащенную неразборчивую речь.
- Они воспевают раннюю смерть, считая ее главной обязанностью
человека по отношению к обществу! - воскликнула Тивиса Хенако.
Фай Родис молчала, наклонившись к экрану, как делала всегда,
пораженная чем-либо виденным. Чеди Даан закрыла ладонями лицо,
повторяя наспех переведенный напев, мелодия которого сперва
понравилась землянам.
"Высшая мудрость - уйти в смерть полным здоровья и сил, избегнув
печалей старости и неизбежных страданий опыта жизни...
Так уходят в теплую ночь после вечернего собрания друзей...
Так уходят в свежее утро после ночи с любимыми, тихо закрыв
дверь цветущего сада жизни.
А могучие мужчины - опора и охрана - идут, захлопывая ворота.
Последний удар разносится во мраке подземелий времен, равно скрывающих
грядущее и ушедшее..."
Чеди оборвала перевод и, удивленно взглянув на Фай Родис,
добавила:
- Они поют, что долг смерти приходит на сто первом году их
жизни. Или по их второму календарю Белых Звезд, который не отличается
от нашего, после двадцати пяти лет. Этих четырех провожают в Храм
Нежной Смерти!
- Как может существовать такое общество? - забыв приличия,
негодующе вскричала Олла Дез.- Чем выше социальная структура и наука,
тем позднее созревает человек.
- Потому-то мы, биологи, прежде всего еще с древности ЭРМ
поставили целью продление жизни, вернее, молодости,- сказала Нея
Холли, не отрывая взгляда от поднимавшейся по ступеням процессии
тормансиан.
- У нас человек из-за сложности жизни и огромного объема
информации считается ребенком до подвигов Геркулеса. Еще двадцать лет
продолжается юность, зрелость наступает лишь к сорока годам. Затем
перед нами семьдесят лет, а то и целый век зрелости, полной энергии,
могучего труда и познавания жизни. Вместо десяти - двадцати лет, как в
древности. Раньше человек считался старым к сорока годам. Я была бы
старухой,- сказала Фай Родис.
- И человек умирал, так и не узнав ничего о многообразии и
красоте мира! - возмущенно отозвался Вир Норин.- Но в такой древности,
когда девяносто процентов людей не умели даже читать, это не
удивительно. Долгая жизнь была обременительна, просто не нужна.
Умиравших в молодости называли любимцами богов. Но на Тормансе
довольно высокая техническая цивилизация. Как же могут они срубать
деревья, еще не давшие плодов? Это безумие и гибель!
- Вир, вы забыли, что перед нами не коммунистическое и даже не
социалистическое общество, а классовая социальная структура. По-моему,
чудовищный обычай ранней смерти имеет прямое отношение к
перенаселенности и истощению ресурсов планеты,- возразила Родис.
- Понимаю,- сказала Чеди,- ранняя смерть не для всех!
- Да. Те, кто ведет технический прогресс, должен жить дольше, не
говоря уже о правящей верхушке. Умирают не могущие дать обществу
ничего, кроме своей жизни и несложного физического труда, то есть не
способные к высокому уровню образования. Во всяком случае, на Тормансе
два класса: образованные и необразованные, над которыми стоят
правители, а где-то между ними люди искусства - развлекающие,
украшающие и оправдывающие.
- Они тоже не умирают в двадцать пять лет! - воскликнула Олла
Дез.
- Естественно. Но, пожалуй, для артистов, там, где требуется
молодость и красота, предел жизни немногим больше,- ответила Фай
Родис.
А в ТВФ звездолета загремела резкая, дико ритмическая музыка,
сменявшаяся напевами марша, то есть согласованного ритмического хода
множества людей. Взвизгивающие звуки неведомых инструментов перебивали
едва уловимую нить скачущей и суетливой мелодии. Начинался фильм.
По просторам высокотравных степей тянулись неуклюжие повозки,
запряженные рогатыми четвероногими, похожими на земных жвачных, не то
антилоп, не то быков. Верхом на более длинноногих, напоминавших оленей
животных скакали дочерна загорелые тормансиане, размахивая топорами
или механизмами, аналогичными огнестрельному оружию древности Земли.
Всадники неустрашимо отбивались от стай ползучих коротколапых
хищников, скопищ ужасных змей с высокими, сдавленными с боков
головами. Иногда на повозки нападали такие же всадники, стрелявшие на
полном скаку. В перестрелке погибал или ехавший по степи караван, или
нападавшие, или те и другие вместе.
Земляне быстро поняли, что смотрят фильм о расселении тормансиан
по планете. Неясным осталось, кто такие нападавшие разбойники. Их
нельзя было считать аборигенами планеты, так как они ничем не
отличались от переселенцев.
Фильмов, постановок и картин на тему о геройском прошлом, о
покорении новой планеты экипажу "Темного Пламени" пришлось увидеть
множество. Яростные драки, скачки, убийства чередовались с удивительно
плоским и убогим показом духовной жизни. Повсюду и всегда
торжествовали молодые мужчины, наделенные качествами, особенно ценными
в этом воображаемом мире развлекательных иллюзий. Драчливость, сила,
быстрая реакция, умение стрелять из примитивного оружия в виде трубки,
из которой силой расширения газов выталкивался увесистый кусочек
металла.
Подобные темы повторялись в разных вариациях и очень быстро
надоели землянам. Все же они продолжали смотреть их из-за кусочков
подлинной хроники древних времен, нередко вкрапленных в глупейший
сюжет. В старых обрывках проглядывало лицо девственной и богатой
жизнью планеты, еще не тронутой вмешательством человека. Такой же,
только с еще более могучей животной и растительной жизнью, была
доисторическая Земля. Повторялась картина, некогда известная в земной
истории во время заселения Америки белой расой. Пионеры по периферии,
вольные, необузданные, плохо соблюдающие законы, и хранители веры и
общественного порядка в обжитых центрах. Затем обуздание пионеров до
полного подавления вольного общества. И неспроста столица планеты
называется городом Средоточия Мудрости. Это имя возникло в пионерские
времена освоения планеты Торманс.
На Тормансе изначально степи преобладали над лесами. Природа
планеты не породила животных-гигантов, вроде слонов, носорогов или
жираф Земли. Самыми крупными из наземных четвероногих считались
рогатые твари размером со среднего земного быка, ныне уже исчезнувшие.
Колоссальные стада быкоподобных и антилопообразных существ некогда
наводняли огромные степи. В мелких, прогретых лучами красного солнца
морях кишели в сплошных чащах водорослей рыбы, поразительно схожие с
земными.
Отсутствие сильных ветров на планете подтверждалось тем, что на
возвышенных участках экваториального побережья раньше росли деревья
немыслимых на Земле размеров. В более близких к полюсам зонах прежде
существовали обширные болота, покрытые зарослями однообразных
деревьев, похожих на земные таксодии, только с коричневатым оттенком
мелких и узких, подобных расплюснутым хвоинкам, листочков.
Все это было на Тормансе, как неоспоримо свидетельствовали
заснятые в отдаленные времена фильмы. Но теперь земляне повсюду видели
или возделанные поля, или бесконечные площади низкого кустарника,
нагретые солнцем и лишенные всякой другой растительности. Даже слабые
ветры Торманса вздымали и кружили над кустами густую пыль. Отраднее
выглядели сухие степи, но и там трава казалась низкой и редкой, скорее
напоминая полупустыни, когда-то распространенные в области пассатных
колец Земли.
Может быть, фильмы о прошлом планеты утоляли естественную тоску
тормансиан по былому разнообразию родной природы? Подавляющее
большинство населения обитало в огромных городах, где, конечно, лихие
скачки и стрельба на степных просторах или охотничьи экспедиции в
дремучие леса под яркими и чистыми звездами навсегда отошли в
невозвратимое прошлое.
Труднее поддавались объяснению зрелища иного характера, в
которых красивые женщины частично обнажались, совершая эротические
движения и замирая в объятиях мужчин в откровенных до отвращения
позах. В то же время земляне ни разу не видели полной наготы или
чистой открытости Эроса, столь обычных на родной планете. Здесь
обязательно что-то оставалось скрытым, искажалось, пряталось, намекая
на некие запретные или тайные качества, вероятно, с целью возбудить
слабое воображение или придать особый вкус надоевшим и утратившим
интерес отношениям полов.
Этот специфический эротизм сочетался с неизвестной на Земле
обязательностью одежды. Никто не смел появиться в общественных местах
или находиться дома в присутствии других людей иначе, как полностью
прикрыв свое тело.
Женщины чаще всего носили просторные короткие рубашки с широкими
и длинными рукавами и низким стоячим воротником, перехваченные мягким,
обычно черным, поясом, и широкие брюки, иногда длинные, до щиколоток,
юбки. Почти таков же был мужской костюм, но с более короткими полами
рубашек. Только молодежь появлялась в коротких, выше колен, штанах,
очень похожих на земные. В общественных собраниях или на празднествах
надевали одежду из ярких и узорчатых материй и набрасывали короткие
плащи или накидки с великолепной вышивкой.
Одежда показалась землянам удобной и простой в изготовлении,
соответствовала теплому климату планеты и самым разнообразным условиям
труда. Красивые сочетания оттенков красного и желтого, по-видимому,
нравились большинству женщин и очень шли к смуглому тону их кожи и
черным волосам. Мужчины предпочитали серо-фиолетовые и пурпурные цвета
с контрастной отделкой на воротниках и рукавах. Часть тормансиан
носила на левой стороне груди, над сердцем, нашивки в форме
удлиненного горизонтального ромба с какими-то знаками. Как подметила
Чеди, тем, у которых в ромбе блестело нечто похожее на глаз,
оказывалось особенное уважение. А вообще-то уважение друг к другу как
будто отсутствовало. Бесцеремонная толкотня на улице, неумение
уступать дорогу или помочь споткнувшемуся путнику изумляли
звездолетчиков. Более того, мелкие несчастья вроде падения на улице
вызывали смех у случайных свидетелей. Стоило человеку разбить хрупкий
предмет, рассыпать какую-нибудь ношу, как люди улыбались, будто
радуясь маленькой беде.
Если же случалась большая беда - телепередачи показывали иногда
катастрофы с повозками или летательными аппаратами,- то немедленно
собиралась толпа.
Люди окружали пострадавших и молча стояли, наблюдая с жадным
любопытством, как одетые в желтое мужчины, очевидно врачи и спасатели,
помогали раненым. Толпа увеличивалась, со всех сторон сбегались новые
зрители с одинаково жадным, звериным любопытством на лицах. То, что
люди бежали не для помощи, а только посмотреть, больше всего удивляло
землян.
Когда передача шла непосредственно со стадиона, завода, станций
сообщений, улиц города и даже из жилищ, то речи диктора или музыке
неизменно сопутствовал однообразный глухой рев, вначале принятый
звездолетчиками за несовершенство передачи. Оказалось, что на Тормансе
совершенно не заботятся о ликвидации шума. Повозки ревели и трещали
своими двигателями, небо дрожало от шума летательных аппаратов.
Тормансиане разговаривали, свистели и громко кричали, совершенно не
стесняясь окружающих. Тысячи маленьких радиоаппаратов вливались в
общий рев нестройной смесью музыки, пения или просто громкой и
неприятно модулированной речи. Как могли выдерживать жители планеты не
прекращающийся ни на минуту, ослабевавший только глубокой ночью
отвратительный шум, оставалось загадкой для врача и биолога "Темного
Пламени".
Постепенно вникая в чужую жизнь, земляне обнаружили странную
особенность в передачах всепланетных новостей. Их программа настолько
отличалась от содержания общей программы передач Земли, что
заслуживала особого изучения.
Ничтожное внимание уделялось достижениям науки, показу
искусства, исторических находок и открытий, занимавших основное место
в земных передачах, не говоря уже о полностью отсутствовавших на
Тормансе новостях Великого Кольца. Не было всепланетных обсуждений
каких-либо перемен в общественном устройстве, усовершенствований или
проектов больших построек, организаций крупных исследований. Никто не
выдвигал никаких вопросов, ставя их, как на Земле, перед Советами или
персонально перед кем-либо из лучших умов человечества.
Очень мало места отводилось показу и обсуждению новых проблемных
постановок театра, пытавшихся уловить возникающие повороты и перемены
в общественном сознании и личных достоинствах. Множество кинофильмов о
кровавом прошлом, покорении (а вернее, истреблении) природы и массовых
спортивных играх занимали больше всего времени. Людям Земли казалось
странным, как могли спортивные состязания собирать такое огромное
количество не участвующих в соревнованиях зрителей, почему-то
приходивших в невероятное возбуждение от созерцания борьбы
спортсменов. Только впоследствии земляне поняли существо дела. В
спортивных соревнованиях выступали тщательно отобранные люди,
посвятившие все свое время упорной и тупой тренировке в своей
спортивной специальности. Всем другим не было места на состязаниях.
Слабые физически и духовно тормансиане, как маленькие дети, обожали
своих выдающихся спортсменов. Это выглядело смешно и даже противно.
Похожее положение занимали артисты. Из миллионов людей отбирались
единицы. Им предоставлялись лучшие условия жизни, право участия в
любых постановках, фильмах и концертах. Их имена служили приманкой для
множества зрителей, соревновавшихся за места в театрах, а сами эти
артисты, называвшиеся "звездами", подвергались столь же наивному
обожествлению, как и спортсмены. Положение, достигнутое "звездой",
лишало ее или его всякой другой деятельности. Выступать в качестве
артиста любому другому человеку, сумевшему самостоятельно достичь
высот искусства, как на Земле, здесь, по-видимому, не удавалось.
Вообще отпечаток узкого профессионализма лежал на всей жизни Торманса,
обедняя чувства людей и сужая их кругозор. Возможно, это только
казалось звездолетчикам в результате отбора событий и материалов
информации. Только прямое соприкосновение с народом планеты могло
решить этот вопрос.
В телепередачах и радиоинформации очень много внимания уделялось
небольшой группе людей, их высказываниям и поездкам, совещаниям и
решениям. Чаще всего упоминалось имя Чойо Чагаса, соображения которого
на разные темы общественной жизни, прежде всего экономики, вызывали
неумеренные восторги и восхвалялись как высшая государственная
мудрость. Может быть, далекие от подлинной прозорливости гения,
охватывающего всю глубину и широту проблемы, высказывания Чойо Чагаса
в чем-то были очень важными для обитателей Торманса? Как могли судить
об этом пришельцы, парившие на высоте шести тысяч километров?..
Фай Родис и Гриф Рифт напоминали об этом горячим и резким в
суждениях молодым товарищам.
Странным образом, несмотря на постоянные сообщения о
выступлениях и поездках Чойо Чагаса и еще трех человек, его ближайших
помощников, составлявших Совет Четырех - верховный орган планеты
Ян-Ях, никому из звездолетчиков еще не удалось их увидеть. Чаще всего
поминаемые, эти люди как бы присутствовали везде и нигде.
Лишь один раз в передаче из города Средоточия Мудрости толпа,
запрудившая улицы и площади, приветствовала восторженным ревом пятерку
машин, тяжело, как броневики древних времен Земли, проползавших в
скопище людей. В темных стеклах ничего не проглядывалось, но
тормансиане, объятые массовым психозом, кричали и жестикулировали, как
на своих спортивных состязаниях. Читать дальше ...
***
