Освобождение 02 - 30 Октября 2024 - Персональный сайт

Главная » » Освобождение 02

16:52

Освобождение 02

***

===

Глава вторая. КОРА ФРАНК

Умчались юные года.
Что развлекало нас тогда?
Что удалось? Что вышло мило?
Увы, не помним мы. Всегда
Лишь помним то, что нас томило.
Кохановер, из сборника "Валет в пижаме"
"Предзакатный Армангфор" о торжествах
по случаю принятия Новой Конституции
Новая Конституция не только закрепляет достижения нашей демократии,
но и является документом, по которому потомки будут судить о нашей мо-
ральной и интеллектуальной зрелости. Символично поэтому, что первый тост
на праздничном ужине произнес недавний Виньероновский лауреат беллетрист
Р. Однако поразил он всех в этот вечер не столько высотой слога, что бы-
ло бы вполне естественно, сколько великолепием своей очаровательной суп-
руги. Поистине изумительная пара - гроссмейстер пера и королева Севера!
Вспомним кстати, что Лиса Денвер по праву может считаться некоронованной
королевой Севера. Когда-то, еще до замужества, она, подчиняясь непонят-
ному капризу, лишь в последний момент отказалась от участия в конкурсе
"Северного сияния", хотя эксперты единодушно предсказывали ей полный ус-
пех.
Из одной пресс-конференции беллетриста Р.,
состоявшейся приблизительно в ... году (материалами не располагаю,
воспроизвожу по памяти - Публицист)
В о п р о с. Если бы вам предстояло вновь пройти свой жизненный путь,
что бы вы считали особенно важным повторить из своей прежней жизни?
О т в е т. Я еще слишком молод, чтобы отвечать на такой вопрос.
В о п р о с. Ну, а все-таки?
О т в е т. Снова встретить свою жену!
* * *
Женился я рано, еще в студенчестве. На пятом курсе я познакомился с
юной красавицей, также студенткой Дарси, на три года моложе меня. Это и
была Лиса Денвер.
Незадолго до нашего знакомства она выиграла не очень значительный, но
весьма многообещающий титул "Мисс Дарси". Не знаю уж, что она во мне
нашла, - возможно ей нравилось, что я сын господина Р., - но наши отно-
шения развивались удивительно быстро и гладко. Я никогда ее не любил, но
сам факт романа с признанной красавицей естественно льстил моему молодо-
му самолюбию. Летом того же года я какое-то время гостил в имении ее ро-
дителей, после чего, как "порядочный человек", уже просто обязан был
предпринять известные официальные шаги.
Помнится, в те времена покойный ныне Гамбринус посматривал на меня с
особенной грустью, от комментариев воздерживался и лишь незадолго до мо-
ей свадьбы предпринял единственную попытку.
- Семья есть пережиток феодализма, - сказал тогда Гамбринус. - В
прежние времена люди объединялись в семьи, потому что так легче было
вести натуральное хозяйство. Теперь необходимость в этом отпала, и люди
женятся по любви или же по слабости. Почему женишься ты?
Я лишь улыбался в ответ, - вероятно довольно глупо, улыбкой человека,
которому нечего сказать; а еще своей улыбкой я демонстрировал Гамбрину-
су, как я ценю его остроумную философию. А Гамбринус печально смотрел на
меня, прекрасно понимая (так я теперь склонен думать) как все оттенки
моей улыбки, так и то, что он все равно не в состоянии меня переубедить.
Не я был первым, и не я буду последним; все это старо как мир, и Гамбри-
нус на своем долгом веку уже, конечно, перевидал сотни подобных глупцов.
Правоту Гамбринуса я осознал уже всего спустя несколько месяцев.
Я и оглянуться не успел, как блестящая и интересная Лиса превратилась
в привычную, обыденную, надоедливую, все еще привлекательную - но уже не
для меня - молодую женщину. Ее присутствие отныне меня лишь тяготило.
Сам факт ее отсутствия воспринимался мною с некоторого времени чуть ли
не как символ свободы. Я начал замечать за собой тягу к женщинам, являв-
шим собой внешнюю противоположность стройной, тонкокостой Лисе. Именно
такой была Кора Франк - маленькая, пухленькая барменша из уютного питей-
ного заведения на Зеленой аллее в Лисьем носу.
Я никогда не описывал переживания влюбленного человека. Эта тема в
мировой литературе - едва ли не самая избитая, и сказать новое слово в
ней положительно невозможно. Разве что иногда возникает желание освежить
в памяти страницы собственной биографии - порой просто ностальгическая
потребность вернуться мысленно в прошлое - а потому тема любви сегодня
скорее подходит для личных записок, чем для профессиональной литератур-
ной деятельности.
Итак, незадолго до ухода с "Корабела" я волей случая впервые заглянул
в крохотную рюмочную на Зеленой аллее и увидел за стойкой Кору Франк.
Теперь мне уже нелегко воспроизвести в памяти и оценить первое впечатле-
ние, произведенное на меня Корой. Скорее всего: ничего особенного. Мы о
чем-то беседовали; она улыбалась - мила да и только. Вскоре я ушел, оча-
рованный больше уютом рюмочной, нежели ее хозяйкой. Через пару дней за-
шел опять; она меня узнала; на сей раз мы познакомились, и я узнал, что
она не замужем. На следующий день я снова пришел - еще не ради нее, но
уже думая о ней. Потом я стал приходить ежедневно; Кора улыбалась, ко-
кетничала и нравилась мне все больше и больше.
Позднее, уже по уши влюбленный, я бывало размышлял о том, что Кора
улыбается многим мужчинам, что такова ее манера; но поначалу ее улыбки
казались мне многообещающими. Впрочем, многообещающими, да и только;
влюблен я еще не был, это чувство обычно нарастает постепенно, хотя в
случае с Корой я могу припомнить эпизод, который теперь склонен считать
переломным; после него нежные чувства по отношению к Коре на долгое вре-
мя заслонили в моем сознании все остальное.
Почему-то я люблю вспоминать этот эпизод. Быть может, он был одним из
немногих в моей жизни, когда я оказался на высоте.
По воскресеньям мы с Лисой обычно обедали у моих родителей. Я любил
эти обеды; любил родителей, невзирая на все разногласия; любил роди-
тельский дом. В тот день (я тогда еще работал на "Корабеле") я за столом
говорил мало, озабоченный тяжкими мыслями о своем "корабельном" прозяба-
нии. Но в какой-то момент разговор коснулся актуальной статьи Публицис-
та. Речь там шла о "вольностях", которые нередко позволяют себе посети-
тели увеселительных заведений при общении с официантками или барменшами
(припоминаю --Публицист). Автор считал подобные вещи вполне естественны-
ми, а ответный флирт со стороны этих женщин находил неотъемлемой состав-
ной частью их профессии. Статью я так никогда и не прочел, хотя помню
появившиеся впоследствии отклики на нее: непродолжительное время подня-
тый Публицистом вопрос активно обсуждался в "Предзакатном Армангфоре".
Я уже был сильно неравнодушен к Коре, поэтому легко понять мое состо-
яние в тот момент, когда я понял, о чем идет речь. Мать заявила, что
женщине не подобает торговать спиртными напитками, и в глазах любого
нормального мужчины, стоящего за стойкой бара, женщина по другую сторону
стойки абсолютно лишена привлекательности. Заочно оказалась задетой Ко-
ра, но даже не будь этого, я бы все равно возразил матери: я никогда не
разделял подобной философии. Я выразил свое несогласие банальнейшим об-
разом (банальность - это сущая правда, за века ставшая банальностью). Я
сказал, что любая профессия по-своему необходима, и если мы пользуемся
услугами такой женщины, значит ее деятельность должна быть уважаема. Ли-
са презрительно усмехнулась, а мать заявила, что, рассуждая подобным об-
разом, можно оправдать и проституцию. Я отвечал, что проституция во всех
цивилизованных странах запрещена законом, а потому аналогия с ней вряд
ли уместна. Мать и Лиса не нашлись, что ответить, но вид у обеих был
глупый и гнусный. Отец, снисходительно улыбаясь, изрек какую-то "псевдо-
демократическую" чушь; при этом он подмигнул мне, как бы шутливо выражая
мужскую солидарность, чем взбесил меня окончательно. Я едва сдержался,
чтобы не наговорить жене и родителям резких и обидных слов, но свое не-
согласие с их позицией выразил вполне ясно.
Я всегда презирал разговоры о достойных профессиях, престижных местах
проживания, хороших фамилиях. Повторяю: я никогда не разделял подобной
философии; уж очень убого обычно выглядят ее носители; во многом они
сродни людям, доказывающим превосходство одной расы над другой и тому
подобную мерзость. Напротив, очень выигрышно всегда выглядят люди, под-
вергающиеся такого рода нападкам. Порой даже не располагая никакими
объективными достоинствами, они выигрывают на жалком фоне своих хулите-
лей. В нашем семейном споре такой победительницей - разумеется, лишь в
моих глазах, больше ее никто не знал - оказалась Кора.
Я нахожу крайне сомнительными основания для высокомерия не только у
Лисы или моих родителей, но даже у тех людей, которые действительно дос-
тигли жизненного успеха исключительно благодаря собственным способнос-
тям. Возможно, им просто повезло в сравнении с неудачниками, и их талан-
ты оказались более приемлемыми в условиях современного общества. Беспо-
лезно объяснять это моему отцу или Лисе, но от матери я почему-то ожидал
если не более гибкого ума, то хотя бы большей чуткости. Все-таки, моя
мать...
Сейчас, когда, спустя годы, я пишу эти строки, я вдруг впервые поду-
мал о том, что жизнь фактически выбросила за борт дядю Ро наравне с по-
лубезумным нищим у фонтана, которому я не далее как сегодня швырнул в
шапку несколько монет, и разница лишь в том, что дядя случайно оказался
от рождения достаточно состоятелен, чтобы и "за бортом держаться на пла-
ву". Вместе с тем, дядя Ро несомненно располагает известными добродете-
лями, современным обществом, однако, не почитаемыми. Эта мысль удачно
иллюстрирует мои предыдущие рассуждения.
Не берусь утверждать, что после вышеописанного эпизода Кора полностью
овладевает всеми моими помыслами (такая высокопарность была бы излиш-
ней), но если кто и царил в моем сердце, то это, несомненно, она. Теперь
семейная жизнь тяготила меня сильнее, чем когда-либо прежде; служба же
стала совершенно невыносимой, и вскоре я ее бросил.
Отныне я бывал в рюмочной на Зеленой аллее почти ежедневно. Очень
скоро в отношениях с Корой у меня проявилась застенчивость и неуверен-
ность в себе. Если бы я не любил ее, я бы легко дарил ей цветы, пирож-
ные, конфеты, а затем приглашал бы ее на ночь в дорогой отель. Наверняка
все было бы очень просто. "Чем меньше женщину мы любим, тем легче нра-
вимся мы ей..."
Я подолгу простаивал у стойки; мы беседовали; я не скрывал от Коры,
что женат, но говорил (и это была неправда), что мои отношения с женой
натянуты и близки к разрыву.
Чем сильнее мне нравилась Кора, тем труднее было мне решиться пригла-
сить ее куда-нибудь. При этом я прекрасно понимал природу своей робости
и проклинал себя за то, что не проявил решительности в первые дни нашего
знакомства, пока влюбленность еще не связала меня по рукам и не лишила
способности к действию. Словно в насмешку над моими постыдными комплек-
сами, именно в те дни судьба несколько раз сводила меня с Кохановером.
Однажды, без каких-либо конкретных намерений, просто желая проявить
галантность, я купил букет цветов и волнуясь переступил порог заветной
рюмочной. Кора увидела меня, едва я вошел, и, как мне показалось, испы-
тала неловкость от мысли, что букет предназначается ей. Я же сразу уви-
дел Кохановера, и у меня мгновенно пропало желание дарить Коре цветы.
- Здорово, Маэстро! - заорал Кохановер. - "Мой первый друг, мой друг
бесценный..." Офелия, это мой одноклассник, цвет отечественного кораб-
лестроения.
Я неловко подал Коре цветы, пробормотав, что букет мне нужен на ве-
чер, и попросил поставить его пока в вазу с водой. Кора, слегка удивив-
шись, выполнила мою просьбу. Я встал у стойки, скорее всего с идиотским
видом, и все думал, правильно ли я поступил, и неловко водил руками по
благородному дереву, как шахматист, только что сделавший поспешный ход и
не решающийся взять его назад.
Кохановер стоял прямо перед Корой, облокотившись о стойку и повернув-
шись вполоборота ко мне. Физиономия его раскраснелась, волосы растрепа-
лись. Время от времени он поводил глазами в сторону Коры и непристойно
мне подмигивал. "Трещал" он при этом без умолку.
- Ты только подумай, Маэстро, - разглагольствовал Кохановер. - Вот
эта песенка, которая только что отыграла... Офелия, милая, заведи ее,
пожалуйста, снова...
Кохановер называл Кору Офелией; еще в старшем классе школы за ним во-
дилась слабость: поддав, он любил "пошекспирить".
- Вот эта самая песенка, - продолжал Кохановер, - написана двадцать
лет назад, а теперь это уже классика! Мы с тобой уже жили на белом све-
те; говорили, пели, ели, а этой песенки еще не было. А теперь это уже
классика! Ты понимаешь, что это значит, старик?
Я не понимал.
- Это значит, старик, - объяснял Кохановер, одновременно делая знак
Коре налить нам еще водки, - это значит, старик, что мы с тобой - люди
исторические! Не в гоголевском смысле, - что с нами, де, случаются раз-
нообразные истории, а в самом прямом, - потому что на наших глазах вер-
шится история!
Теперь я понимал. Кохановер нес чушь, - весьма забавную, и при иных
обстоятельствах я бы с удовольствием составил ему компанию, но сейчас он
явно нравился Коре, и меня это злило. И я ушел. А потом долго жалел, что
оставил их, подозревая, что у них что-то было.
Цветы я "забыл". Я страшно распереживался; неделю не наведывался в
рюмочную, а когда наконец пришел, Кора явно удивилась и по-моему даже
обрадовалась, но ничего не сказала, а только поблагодарила меня за "ос-
тавленные по рассеянности" цветы. Она улыбалась даже приветливее обычно-
го, и я твердо решил пригласить ее куда-нибудь, но почему-то отложил это
на "попозже", а "попозже" уже напился, и вел себя так глупо, что на сле-
дующий день вспоминал об этом со стыдом и не успокоился, пока вновь не
появился в рюмочной и не увидел, что Кора совсем не переменилась в своем
отношении ко мне.
Все же и в тот день я ничего не предпринял. Так проходили дни и неде-
ли, а наши отношения не развивались, и это меня тяготило и постоянно ом-
рачало мне настроение.
Как-то, размышляя о грустном, я ехал в метро. В полупустом вагоне я
вдруг увидел Кохановера. Он сидел рядом с молодой женщиной, которая, как
я сразу определил, отнюдь не являлась его знакомой. Прежде чем я бросил
на них взгляд, Кохановер уже заметил меня и теперь жестами приглашал
сесть рядом. Я занял свободное место напротив них.
- Офелия; а это мой однокашник, дон Горацио, - представил нас друг
другу Кохановер.
"Офелия" улыбнулась.
- Горацио, - продолжал Кохановер, - я объяснял Офелии, что все мужчи-
ны делятся на талантливых и бездарных. Бездарных - подавляющее
большинство. Это они проложили дороги, изобрели поезда и составили для
них расписания. Они определили скорость света и сконструировали граненый
стакан. А талантливые - они все поэты. Бездарные классифицировали поэ-
тов, подразделили их на реалистов и прочих; но поэты - они всегда поэты,
они не бывают реалистами, они все фантазеры и романтики. Бездарные счи-
тают поэтов бездельниками, а самих себя - творцами, не понимая при этом,
что сами они сотворены поэтами. Все на свете сотворено поэтами.
"Офелия" улыбалась - благосклонно, но иронично.
- И женщины сотворены поэтами, - продолжал Кохановер. - Во времена
Шекспира не было Офелии; он ее выдумал. И такова волшебная сила ис-
кусства, что с тех пор все женщины неосознанно стремились походить на
Офелию...
Я был поражен: такой "клей"!
- И вот сегодня Офелия существует, - заключил Кохановер и положил ру-
ку на обнаженное плечо "шекспирова творенья".
- Но-но, вы же не Гамлет, - игриво сказала "Офелия", слегка отстраня-
ясь, но не отодвигаясь.
- Нет, я не Гамлет, я другой, еще неведомый избранник! - с жаром
воскликнул Кохановер.
Блеск Кохановера базировался как на таланте, так - и не в последнюю
очередь - на хорошем знании классики. Причем знание это не являлось у
Кохановера лишь добросовестно заученным уроком, - он действительно любил
Шекспира, Байрона, Пушкина, Лермонтова, Гете, умело их цитировал и пе-
рефразировал. Врожденное поэтическое чувство несомненно служило ему хо-
рошим подспорьем, и когда изменяла память, природное дарование помогало
Кохановеру находить те единственно верные слова, которые употребил до
него классик. Таким образом, под маской простоты скрывался огромный та-
лант и глубочайший профессионализм.
Но как естественно это выглядело!
- Вы - поэт? - спросила "Офелия".
- Да, я - поэт! - гордо отвечал Кохановер, вдохновленный очевидным
успехом: монолог быстро перерастал в диалог.
- А можно почитать ваши стихи?
- Разумеется. Я сам почитаю их для вас.
- Когда?
- Сегодня вечером. Почему бы нам не отправиться сейчас ко мне?
Кохановер даже не назвал свою фамилию. В лицо она его, очевидно, не
знала, но имя-то наверняка слышала. Впрочем, это было бы грубовато; я не
остался бы в таком восхищении от описываемого эпизода, если бы "Офелия"
знала, что имеет дело со знаменитостью.
"Офелия" колебалась.
- А вы пойдете? - обратилась она ко мне.
Я неуклюже сослался на занятость.
- Нам пора. - Кохановер встал и подал "Офелии" руку. - Я живу у Древ-
них развалин.
"Офелия" последний раз нерешительно взглянула на меня и поднялась.
У Древних развалин они сошли, а я поехал дальше - восхищенный и оза-
даченный. Все оказывается очень просто, и лишь используя собственную за-
комплексованность в качестве строительного материала, я расставил неви-
димые барьеры на своем пути. Вдохновленный блистательным примером Коха-
новера я решил немедленно отправиться в рюмочную и пригласить Кору в
"д`Арманталь" на ее ближайший выходной день. Я выбрал именно "д`Арман-
таль", поскольку хорошо знал это заведение, а потому полагал, что там
буду чувствовать себя увереннее, чем в любом другом месте. Придя к тако-
му решению, я вышел из метро, не доехав до Зеленой аллеи одну остановку,
чтобы прогуляться пешком, а заодно зайти в бар и довести себя до необхо-
димой для решительных действий кондиции.
Для начала я выпил две рюмки коньяку и подумал было этим и ограни-
читься, но одна мысль задержала меня в баре. Мне вдруг захотелось по
возможности сократить сегодняшний разговор с Корой; просто договориться
о встрече и уйти. Когда эта мысль пришла мне в голову, было десять часов
вечера, а рюмочная на Зеленой аллее закрывалась в полночь. Я провел в
баре еще час, здорово напился и вышел на улицу, основательно пошатыва-
ясь. Теперь умнее всего было бы, конечно, отправиться домой; я даже
мельком подумал об этом, но мне неудержимо хотелось довести задуманное
до конца, да и - чего греха таить! - просто увидеть Кору, а потому, вый-
дя из бара в одиннадцать, в четверть двенадцатого я уже ломал кусты си-
рени в Северном парке.
Помнится, мне пришлась тогда по душе идея наломать в парке сирени.
Пьяная романтика в стиле Кохановера выглядела в тех обстоятельствах иск-
лючительно уместной. Несомненно, я испытал бы некоторое разочарование,
появись в этот момент в парке полиция, но, как известно, бог всегда с
пьяными, и все кончилось благополучно, если не считать того, что я до
крови исцарапал руки и разорвал на себе рубаху.
Без четверти двенадцать, пьяный, оборванный и "истекающий кровью", я
впервые предстал перед своей избранницей в героическом обличье. Кора пе-
репугалась, раскраснелась (впервые я видел ее такой), кинулась мне
навстречу, выхватила у меня из рук сирень, тут же небрежно разбросала
цветы по поверхности ближайшего столика и принялась за мной ухаживать.
Она прекрасно поняла, что сирень предназначалась ей, что поранился я ра-
ди нее, но это ее нисколько не смутило.
Кроме нас в рюмочной не было ни души; Кора промывала мне раны, мы хо-
хотали, целовались, я пригласил ее в "д`Арманталь", и она легко согласи-
лась пойти туда со мной в ближайший понедельник.
В понедельник мы встретились в метро, и я с удивлением подумал о том,
что впервые вижу любимую девушку за пределами ее рюмочной. В тот день
многое было впервые. Удивился лиловый кельнер Флоризель: впервые я при-
шел в "д`Арманталь" не один. Удивилась Кора: ни один из ее прежних пок-
лонников не оказывался на поверку завсегдатаем столь дорогого ресторана;
Кора понятия не имела, к какому классу общества я принадлежу. Удивился и
я, заметив, что Кора кокетничает даже с Флоризелем.
Последнее обстоятельство меня несколько покоробило, и я расстался в
тот вечер с Корой довольно холодно, о чем жалел уже в ближайшие дни. Ко-
нечно, я вел себя глупо и непоследовательно; прямо из "д`Арманталя" сле-
довало отвезти Кору в ночной клуб или отель, а теперь благоприятный мо-
мент был упущен и следовало начинать все сначала. Теперь мне смешно об
этом вспоминать, но тогда все казалось сложным (а может это и было неп-
росто!), и еще добрый месяц я ежедневно приходил в рюмочную и не решался
ничего предпринять.
В недобрый час меня посетила идея развлечься с Корой в Ливадии. Ко-
нечно это было сущим идиотизмом - следовало просто пригласить ее на ночь
в отель. Но я ухватился за идею с Ливадией; причем долго не мог решиться
обратиться к Коре с таким предложением.
В конце концов я решил объясниться по телефону - так мне показалось
проще. Я позвонил Коре, сказал, что зарезервировал номер в хорошем отеле
в Ливадии, и предложил ей взять недельный отпуск и поехать туда со мной.
И все, конечно, оказалось просто: и язык у меня не отвалился, и Кора
сразу же согласилась.
Август в Армангфоре - пора дождей, а мы с Корой полетели в Ливадию,
где у соленого моря на согретом щедрым солнцем белом песке выстроились
рядами отели-казино, ежегодно принимающие десятки миллионов туристов со
всех концов света. Этот город по праву носит неофициальный титул всемир-
ной столицы развлечений; я бывал в нем неоднократно и каждый раз любил в
него возвращаться - дивиться его стремительному росту, находить все но-
вые и новые удовольствия. И все же никогда я не прилетал в Ливадию в та-
ком приподнятом настроении как в августе ... года; мне было двадцать
семь лет и меня сопровождала самая желанная женщина.
Дома я без труда получил недельный "отпуск"; оглядываясь назад, могу
не без известных подозрений отметить, что Лиса никогда особо не тяготи-
лась моим отсутствием. Впрочем, тогда я об этом даже не подумал; повто-
ряю: я прибыл в Ливадию, исполненный самых радужных надежд. Если бы я
мог предвидеть, как скоро "прольется холодный душ"...
Из аэропорта (в полете - шампанское, гаванские сигары; Кора, естест-
венно, впервые путешествовала первым классом) такси-кэб "с ветерком"
примчал нас в самый романтичный отель Ливадии - "Замок короля Артура".
Окруженный фонтанами, этот отель своим строением действительно походил
на старинный рыцарский замок; в него мы и вошли под звуки чарующей музы-
ки и сразу очутились в огромном холле-казино, вид которого привел Кору в
неописуемый восторг.
В казино стоял непрерывный разноязыкий гул, звенели монеты, суетились
тысячи людей, полуобнаженные красавицы всех рас разносили горячительные
и прохладительние напитки. Разноцветными огнями переливалась реклама:
сам король Артур приглашал вас за Круглый Стол отведать сочный кусок го-
вядины; знаменитый Мерлин выпускал гусей из пустой корзины и одновремен-
но метал тузов из рукавов своего элегантного современного костюма; леди
Гиневра, щедро демонстрируя необъятную грудь, зазывала однако лишь на
icecream; зато рыцари Круглого стола дружно гремели стопарями; к ним мы
первым делом и присоединились.
Мы весело провели вечер, но первая же ночь прошла куда менее роман-
тично. Голая в постели, Кора оказалась куда менее привлекательной, чем в
моих мечтах. Ее ноги без обтягивающих колготок выглядели бесформенно,
полная грудь оказалась рыхлой, вислый живот порос короткими черными во-
лосками. Испытав вполне понятное разочарование, я все же долго и добро-
совестно с ней возился. Не вдаваясь в излишние подробности, признаюсь,
что в ту ночь с трудом исполнил свои "отпускные" обязанности и уснул,
убаюканный не столько усталостью, сколько алкоголем.
Утром меня разбудил телевизор. Было уже поздно; близился полдень. Ко-
ра сидела на кровати и манипулировала кнопочками дистанционного управле-
ния. Вид у нее был опухший и - с моей точки зрения - не слишком привле-
кательный. Преодолевая легкое отвращение, я поцеловал ее; она принужден-
но улыбнулась. Она показалась мне разочарованной или, по меньшей мере,
озабоченной; она явно ожидала от меня большей страсти и теперь не без
оснований волновалась за наше ближайшее будущее.
Нужно было вставать и идти похмеляться. Я подумал, что один исполнил
бы это лучше. Я уже жалел, что взял Кору в Ливадию. Я начал понимать,
что моя любовь к ней являлась лишь миражом психологического свойства.
Кора принадлежала к другому общественному классу, и, следуя известным
предрассудкам, я не должен был иметь с ней ничего общего. Роман с ней
привлекал меня как запретный плод, ибо содержал в себе некий обществен-
ный вызов, в котором я в ту пору, очевидно, нуждался. И все это было бы
хорошо, если бы не лишило меня объективности восприятия. Прекрасно, ког-
да человек вопреки предрассудкам своего класса влюбляется в девушку из
другого сословия. Прекрасно - если влюбляется естественно. Иное дело,
когда подогреваемый инстинктом противоречия по отношению к своему непос-
редственному окружению, он бросается за первой же юбкой лишь потому, что
подсознательно усматривает в этом искомый общественный вызов. Здесь важ-
но понимать - что первично, а что вторично. Задним числом я осознал, что
Кора прельстила меня не столько своими объективными добродетелями,
сколько - и прежде всего - тем, что встретил я ее в момент исканий и не-
удовлетворенности, в пору стремления вырваться за границу душивших меня
рамок и условностей, - а она как раз и была за границей, она родилась и
выросла там, и в такой, как она, я в ту пору больше всего нуждался. Ко-
нечно, сыграли свою роль и ее улыбки, и ее соответствие некоторым моим
низменным вкусам, но, в общем, на ее месте вполне могла оказаться и дру-
гая, ничего исключительного Кора из себя не представляла.
Я лежал, собираясь с силами и мечтая о пиве или, на худой конец, о
шампанском. Чуть потная Кора сидела рядом и смотрела телевизор. От нее
воняло перегаром и чем-то еще. По одному из локальных (отельных) каналов
раз за разом повторяли один и тот же рекламный ролик: под проникновен-
ную, поистине волшебную музыку знаменитый Мерлин демонстрировал свои фо-
кусы. Сочетание этой музыки и красочных фокусов заворожило меня, и я на
время забыл про похмелье. Особенно меня поражало, как Мерлин поминутно
вытряхивал женщину из халата: она танцевала вокруг него под все ту же
музыку, а он, легко и пластично поворачиваясь за ней следом, вдруг хва-
тал ее за ворот, встряхивал, и она удивительным образом исчезала, а он
кланялся, стоя с пустым халатом в руке. Это было удивительно и непости-
жимо. Я подумал, не сходить ли на шоу Мерлина, и даже сказал об этом
вслух - отчасти искренне, в основном же - чтобы хоть что-нибудь сказать.
Кора охотно кивнула и улыбнулась. Я вздохнул с некоторым облегчением и
отправился в ванную.
Приподнятое настроение, разумеется, ушло безвозвратно, но апатию и
подавленность - вместе с головной болью - снял первый же утренний бокал
пива. Похмелившись, мы искупались в море, и, нагуляв таким образом аппе-
тит, я с удовольствием расправился с огромной яичницей, заказав еще
впридачу дюжину устриц. Кора почти не отставала. Мы снова пили пиво; за-
тем отправились смотреть фонтаны.

Обедали мы в "Магеллановом облаке". Чтобы избежать в ближайшую ночь
близости с Корой или хотя бы сделать ее менее обременительной, я решил
напиться. Кора не протестовала (она еще не успела устать от этого), и
под рыбную закуску в прохладном ресторане я с наслаждением пил водку. За
послеобеденной чашечкой кофе я вдруг вспомнил, что вечером телевидение
будет транслировать международную встречу по футболу с участием нашей
национальной сборной. Такие вещи я не пропускал! Я сообщил об этом Коре;
она осталась равнодушной, однако не возражала. После обеда я купил бутылку коньяку, плитку шоколада, и к восьми часам вечера мы возвратились
в номер, где я сразу уселся смотреть футбол.
Теперь я уже не в силах припомнить, с кем встречалась в тот день наша
команда - матч был второстепенный; помню лишь, что играл Тони Миранья,
и, пользуясь случаем, я рассказал Коре, что он - мой одноклассник. Она
не поверила, чем лишний раз продемонстрировала собственную ущербность. Я
уже давно вышел из того возраста, в котором люди придумывают себе знаменитых одноклассников. Кроме того, мне показалось обидным - комплекс неполноценности! - что знакомство с Тони - есть нечто, столь меня возвышающее, в глазах Коры даже невозможное. Разозлившись, я перестал с ней разговаривать. Безразличная к футболу, она вскоре уснула, чему я, конечно, был только рад.
Следующее утро было как две капли воды похоже на предыдущее. Опять
похмелье, волшебная мелодия по телевизору, женщины, вылетающие в никуда
из собственных халатов (этот фокус Мерлина - далеко не самый удиви-
тельный - меня прямо-таки заворожил), неудовлетворенная Кора и прочее,
прочее, прочее...
Несмотря на ранний час, в казино уже было людно. Мы выпили по стакану
шампанского, опуская попутно монеты в игральные автоматы - я инфантильно, Кора с азартом. Мне вдруг захотелось портвейна, и мы отправились
завтракать за "Круглый стол короля Артура".

У входа в ресторан стоял атлет в легких рыцарских доспехах - серебрянная кольчуга прикрывала торс, оставляя обнаженными мощные загорелые
руки и ноги. Его бицепсы были на редкость велики и эффектны, и мне показалось странным, что такой человек прозябает в швейцарах, не находя себе
лучшего применения. Я невольно подумал: а что бы делал я без своего папаши, если даже такой атлет не находит себе достойного места. Я всегда
завидовал культуристам, хотя не любил в этом признаваться.

***

Источники :

https://fb2.top/osvoboghdenie-belletrista-r-80459/read

https://readli.net/chitat-online/?b=62165&pg=1

http://read.newlibrary.ru/read/segal_valerii/page0/osvobozhdenie_belletrista_r_.html

https://iknigi.net/avtor-valeriy-segal/39077-osvobozhdenie-belletrista-r-valeriy-segal/read/page-1.html

https://4italka.site/proza-main/sovremennaya_proza/80459/fulltext.htm

https://litmir.club/br/?b=38522

https://lib.ru/SEGAL/r.txt

http://chesspsh.ru/index.php?topic=5468.0

Валерий Сегаль

« : 01. 02. 2021, 06:27:38 »

Меня зовут Валерий Сегаль. Я родился 12 марта 1960 года в Ленинграде.
Не блистая талантами, да и ввысь особо не стремясь, я прожил до 35 лет и вдруг сделался писателем-хулиганом. Или контркультурщиком, как меня порой величали, и мне это льстило.
Мои первые произведения были написаны небрежно, пестрели реминесценциями, изобиловали грубой ненормативной лексикой. Дорог в издательства я не знал, Интернет еще только зарождался, и я не предполагал, что у меня будет много читателей.
Все же я имел определенный успех, а в 1997 году очень уважаемый мною Борис Натанович Стругацкий даже присудил мне личный приз за лучший роман конкурса "Тенета". Меня в те годы много хвалили и много ругали. Такой разброс читательских мнений мне казался перспективным.
Я прилично играю в шахматы и отлично знаю шахматную историю. Это предопределило мои поползновения в различных жанрах шахматной литературы. В 2001 году я основал журнал "Шахматный сатирикон". Просуществовало это скандальное издание недолго, поскольку мне самому быстро надоело им заниматься. Однако именно в рамках этого издания родился великолепный персонаж Пьер Собаккин, сенсационно ставший чемпионом мира по шахматам и остающийся им до сих пор.

Знаменитая в шахматном мире "Атака маршала" недавно приведена в культурный вид и опубликована в "Альманахе Пьера Собаккина" №2:

В настоящее время я пытаюсь дописать третий роман про Владимира Ульянова, и когда мне это удастся, приведу в приличный вид два предыдущих. Все это будет опубликовано в предстоящих выпусках "Альманаха Пьера Собаккина".
Конечно, я повзрослел и пишу теперь иначе, чем прежде. Трудно сказать, хорошо это или плохо...

---

***

---

***

Словарь Батлерианского джихада

ПРИЛОЖЕНИЕ - Крестовый поход...

ПОСЛЕСЛОВИЕ. Дом Атрейдесов.

Краткая хронология «Дюны»

***

---

Фотоистория в папках № 1

002 ВРЕМЕНА ГОДА

003 Шахматы

004 ФОТОГРАФИИ МОИХ ДРУЗЕЙ

005 ПРИРОДА

006 ЖИВОПИСЬ

007 ТЕКСТЫ. КНИГИ

008 Фото из ИНТЕРНЕТА

009 На Я.Ру с... 10 августа 2009 года

Страницы на Яндекс Фотках от Сергея 001

---

***

РОМАН В ПИСЬМАХ. А.С. Пушкин

...

Вообрази мое изумление, когда узнала я про <?> твой отъезд в деревню. Увидев княжну Ольгу одну, я думала, что ты нездорова, и не хотела поверить ее словам. На другой день получаю твое письмо. Поздравляю тебя, мой ангел, с новым образом жизни. Радуюсь, что он тебе понравился. Твои жалобы о прежнем твоем положении меня тронули до слез, но показались мне слишком горькими. Как можешь ты сравнивать себя с воспитанницами и demois<elles> de c<ompag>nie? Все знают, что Ольгин отец был всем обязан твоему и что дружба их была столь же священна, как самое близкое родство. Ты казалось была довольна своей судьбою. Никогда не предполагала я в тебе столько раздражительности. Признайся: нет ли другой, тайной причины твоему поспешному отъезду. Я подозреваю... но ты со мною скромничаешь, - и я боюсь рассердить тебя заочно своими догадками.
Что сказать тебе про Петербург? Мы еще на даче, но почти все уже разъехались. Балы начнутся недели через две. Погода прекрасная. Я гуляю очень много. На днях обедал<и> у нас гости, - один из них спрашивал, имею ли о тебе известия. Он сказал, что твое отсутствие на балах заметно, как порванная струна в форте-piano - и я совершенно с ним согласна. Я вс° надеюсь, что этот припадок мизантропии будет не продолжителен. Возвратись, мой ангел; а то нынешней зимою мне не с кем будет разделять моих невинных наблюдений, и некому будет передавать эпиграмм моего сердца. Прости, моя милая, - подумай и одумайся.

Крестовский остров.

***

ПИР ВО ВРЕМЯ ЧУМЫ. А.С. Пушкин

***