Франц Кафка. Замок 05 - 4 Декабря 2018

Главная » » Франц Кафка. Замок 05

16:25

Франц Кафка. Замок 05

***

4. Первый разговор с хозяйкой

Он охотно поговорил бы с Фридой наедине, но помощники, с которыми,
кстати, и Фрида то и дело перешучивалась и пересмеивалась, своим назойливым
присутствием мешали ему. Спору нет, они были нетребовательными, пристроились
в уголочке, на двух старых женских юбках. Как они все время говорили Фриде,
для них это дело чести -- не мешать господину землемеру и занимать как можно
меньше места, поэтому они все время, правда с хихиканьем и сюсюканьем,
пробовали пристроиться потеснее, сплетались руками и ногами, скорчившись
так, что в сумерках в углу виднелся только один большой клубок. К сожалению,
днем становилось ясно, что они весьма внимательные наблюдатели и все время
следят за К., даже когда они, словно в детской игре, приставляли к глазам
сложенный кулак в виде подзорной трубы и выкидывали всякие другие штуки или,
мельком поглядывая на К., занимались своими бородами -- они, как видно,
очень ими гордились и непрестанно сравнивали, чья длиннее и гуще, призывая
Фриду в судьи.
К. поглядывал, лежа на кровати, на возню всех троих с полным
равнодушием.
Теперь, когда он почувствовал себя окрепшим и решил встать с постели,
все трое наперебой начали за ним ухаживать. Но он еще не настолько окреп,
чтобы сопротивляться их услугам. И хотя он понимал, что это ставит его в
какую-то зависимость от них и может плохо кончиться, он ничего не мог
поделать. Да и не так уж неприятно было пить вкусный кофе, принесенный
Фридой, греться у печки, которую истопила Фрида, и посылать полных рвения
помощников неуклюже бегать взад и вперед по лестнице за водой для умывания,
за мылом, гребенкой и зеркалом и даже, поскольку К. об этом обмолвился, за
рюмочкой рому.

И вот в то время, когда его обслуживали, а он командовал, К. вдруг
сказал, больше от хорошего настроения, чем в надежде на успех: "А теперь
уходите-ка вы оба, мне пока ничего не нужно, и я хочу поговорить с фройляйн
Фридой наедине". И, увидев по их лицам, что они особенно сопротивляться не
станут, добавил им в утешение: "А потом мы все втроем отправимся к старосте,
подождите меня внизу". К его удивлению, они послушались, только, уходя,
сказали: "Мы могли бы и здесь подождать", на что К. ответил: "Знаю, но не
хочу".

К. не понравилось, но в каком-то смысле и обрадовало то, что Фрида,
сразу после ухода помощников севшая к нему на колени, сказала: "Милый, а
почему ты так настроен против помощников? У нас не должно быть от них
секретов, они люди верные". "Ах, верные! -- сказал К. -- Да они же все время
за мной подглядывают, это бессмысленно и гнусно". "Кажется, я тебя понимаю",
-- сказала она и крепче обхватила его шею, хотела что-то сказать, но не
смогла, и, так как стул стоял у самой кровати, они оба, покачнувшись,
перекатились туда. Они лежали вместе, но уже не в той одержимости, что
прошлой ночью. Чего-то искала она, и чего-то искал он, бешено, с искаженными
лицами, вжимая головы в грудь друг друга, но их объятия, их вскидывающиеся
тела не приносили им забвения, еще больше напоминая, что их долг -- искать;
и как собаки неистово роются в земле, так зарывались они в тела друг друга и
беспомощно, разочарованно, чтобы извлечь хоть последний остаток радости,
пробегали языками друг другу по лицу. Только усталость заставила их
благодарно затихнуть. И тогда снова вошли служанки. "Гляди, как они тут
разлеглись!" -- сказала одна и прикрыла их из жалости платком.
Когда К. немного погодя высвободился из-под платка и оглянулся, его
ничуть не удивило, что в своем углу уже сидели его помощники и, указывая
пальцами на К., одергивая друг друга, салютовали ему; кроме того, у самой
кровати сидела хозяйка и вязала чулок; эта мелкая работа никак не шла к ее
необъятной фигуре, почти затемняющей свет в комнате. "Я уже долго жду", --
сказала она, подняв широкое, изрезанное многими старческими морщинами, но
все же при всей массивности еще свежее и, вероятно, в прошлом красивое лицо.
В ее словах звучал упрек, совершенно неуместный по той причине, что К. ее
сюда вовсе и не звал. Он ответил на ее слова коротким кивком и поднялся с
кровати. Встала и Фрида и, отойдя от К., прислонилась к стулу хозяйки. "А
нельзя ли, госпожа хозяйка, -- рассеянно сказал К., -- отложить наш
разговор; подождите, пока я вернусь от старосты. Мне с ним надо обсудить
важные дела". "Это дело еще важнее, поверьте мне, господин землемер, --
сказала хозяйка, -- там дело касается работы, а тут -- человека, Фриды, моей
милой служаночки". "Ах так, -- сказал К. -- Ну, тогда конечно. Только не
понимаю, отчего бы не предоставить это дело нам с нею". "Оттого, что я ее
люблю, забочусь о ней", -- сказала хозяйка и притянула к себе голову Фриды:
та, стоя, доставала только до плеча сидящей хозяйки. "Раз Фрида так вам
доверяет, -- сказал К., -- то придется и мне. И так как Фрида только сейчас
назвала моих помощников верными людьми, значит, мы тут все друзья. Так вот,
хозяйка, должен вам сказать, что, по-моему, лучше всего нам с Фридой
пожениться, причем как можно скорее. Жаль, очень жаль, что я никак не смогу
возместить Фриде то, что она из-за меня потеряла, -- и место в гостинице, и
покровительство Кламма". Фрида подняла голову, глаза у нее наполнились
слезами, от победного выражения не осталось и следа. "Почему я? Почему
именно мне это выпало на долю?" "Что?" -- в один голос спросили К. и
хозяйка. "Растерялась бедная девочка, -- сказала хозяйка, -- растерялась,
столько счастья и столько горя сразу!" И словно в подтверждение ее слов
Фрида бросилась на К., осыпая его безумными поцелуями, будто в комнате
никого не было, и, прижимаясь к нему, разрыдалась и упала перед ним на
колени. И в то время, как К. обеими руками гладил Фриду по голове, он
спросил хозяйку: "Вы, кажется, меня оправдываете?" "Вы честный человек, --
сказала хозяйка, тоже со слезами в голосе; вид у нее был расстроенный, и она
тяжело дышала, однако нашла в себе силы добавить: -- Теперь надо только
обдумать, какие гарантии вы должны дать Фриде, ведь, как бы я вас ни
уважала, все-таки вы чужой человек, сослаться вам не на кого, ваше семейное
положение нам неизвестно. Значит, дорогой мой господин землемер, вы должны
понять, что гарантии необходимы, ведь вы сами подчеркнули, как много Фрида
все же теряет от связи с вами". "Разумеется, гарантии, конечно, -- сказал К.
-- И вероятно, правильнее всего будет заверить их у нотариуса, впрочем, в
это, быть может, вмешаются и другие учреждения графской службы. Впрочем, мне
необходимо до свадьбы закончить еще кое-какие дела. Мне надо переговорить с
Кламмом". "Это невозможно! -- сказала Фрида, привставая и крепче прижимаясь
к К. -- Что за странная мысль!"
"Нет, это необходимо, -- сказал К., -- и если я сам не смогу этого
добиться, то тебе придется помочь". "Не могу, К., не могу, -- сказала Фрида,
-- никогда Кламм с тобой разговаривать не станет. И как ты только можешь
подумать, что Кламм будет с тобой говорить!" "А с тобой он станет
разговаривать?" -- спросил К. "Тоже нет, -- сказала Фрида, -- ни со мной, ни
с тобой. Это совершенно невозможно. -- Она обернулась к хозяйке, разводя
руками: -- Подумайте, хозяйка, чего он требует". "Странный вы человек,
господин землемер, -- сказала хозяйка, и страшно было смотреть, как она
вдруг выпрямилась на стуле, расставив ноги, и мощные колени проступили
сквозь тонкую юбку. -- Вы требуете невозможного". "А почему это невозможно?"
-- спросил К. "Сейчас я вам все объясню, -- сказала хозяйка таким тоном,
словно она не последнее одолжение делает человеку, а уже налагает на него
первое взыскание. -- Сейчас я вам с удовольствием все объясню. Конечно, я не
имею отношения к Замку, я только женщина, только хозяйка этого захудалого
двора -- возможно, что он и не из самых захудалых, но недалеко ушел, -- так
что вы, может статься, моим словам никакого значения не придадите, но я всю
жизнь смотрела в оба, со всякими людьми встречалась, всю тяжесть хозяйства
вынесла на своих плечах -- хоть муж у меня и славный малый, но хозяин он
никуда не годный, и ему никак не понять, что такое ответственность. Вот вы,
например, только благодаря его ротозейству -- я в тот день устала до смерти
-- сидите у нас в Деревне, тут, на мягкой постели, в тепле и довольстве".
"Как это?" -- спросил К., очнувшись от некоторой рассеянности и волнуясь
скорее от любопытства, чем от раздражения. "Да, только благодаря его
ротозейству!" -- снова повторила хозяйка, тыча в К. пальцем. Фрида
попыталась ее успокоить. "Чего тебе? -- сказала хозяйка, повернувшись к ней
всем телом. -- Господин землемер меня спросил, и я должна ему ответить.
Иначе ему не понять то, что нам понятно само собой: господин Кламм никогда
не будет с ним разговаривать, да что я говорю "не будет", -- он не может с
ним разговаривать. Слушайте, господин землемер! Господин Кламм -- человек из
Замка, и это уже само по себе, независимо от места, какое Кламм занимает,
очень высокое звание. А что такое вы, от которого мы так униженно добиваемся
согласия на брак? Вы не из Замка, вы не из Деревни. Вы ничто. Но, к
несчастью, вы все же кто-то, вы чужой, вы всюду лишний, всюду мешаете, из-за
вас у всех постоянные неприятности, из-за вас пришлось выселять служанок,
нам ваши намерения неизвестны, вы соблазнили нашу дорогую крошку, нашу
Фриду, -- и теперь ей, к сожалению, придется выйти за вас замуж. Но я вовсе
вас не упрекаю. Вы такой, какой вы есть; достаточно я в жизни всего
насмотрелась, выдержу и это. А теперь, представьте себе, чего вы, в
сущности, требуете. Такой человек, как Кламм, -- и вдруг должен с вами
разговаривать! Мне и то больно было слышать, что Фрида разрешила вам
подсмотреть в глазок, видно, раз она на это пошла, вы ее уже соблазнили. А
вы мне скажите, как вы вообще выдержали вид Кламма? Можете не отвечать, знаю
-- прекрасно выдержали. А это потому, что вы и не можете видеть Кламма как
следует, нет, я вовсе не преувеличиваю, я тоже не могу. Хотите, чтобы Кламм
с вами разговаривал, -- да он даже с местными людьми из Деревни и то не
разговаривает, никогда он сам еще не заговаривал ни с одним жителем Деревни.
Для Фриды было большой честью -- и я буду гордиться за нее до самой смерти,
-- что он окликал ее по имени и что она когда угодно могла к нему обращаться
и даже получила разрешение пользоваться глазком, но разговаривать он с ней
никогда не разговаривал. А то, что он иногда звал Фриду, вовсе не имеет того
значения, какое люди хотели бы этому придать, просто он окликал ее: "Фрида",
а зачем -- кто его знает? И то, что Фрида тут же к нему бежала, -- это ее
дело; а то, что ее к нему допускали без возражений, -- это уж добрая воля
господина Кламма, никак нельзя утверждать, что он звал ее к себе. Правда,
теперь и то, что было, кончено навсегда. Может случиться, что Кламм
когда-нибудь и скажет: "Фрида!" Это возможно, но уж пустить ее, девчонку,
которая с вами путается, к нему никто не пустит. И только одно, только одно
не понять бедной моей голове -- как девушка, о которой говорили, что она
любовница Кламма -- хотя я считаю, что это сильно преувеличено, -- как она
позволила вам дотронуться до себя?"
"Да, удивительное дело, -- сказал К. и посадил Фриду к себе на колени,
чему она не сопротивлялась, хотя и опустила голову, -- но это, по-моему,
только доказывает, что все обстоит совсем не так, как вы себе представляете.
С одной стороны, вы, конечно, правы, утверждая, будто я перед Кламмом ничто;
но если я теперь и требую разговора с Кламмом и даже все ваши объяснения
меня не отпугивают, то этим еще не сказано, что я смогу выдержать вид
Кламма, когда между нами не будет двери, вполне возможно, что при одном его
появлении я выскочу из комнаты. Но такие, хотя и вполне оправданные,
опасения еще не основание для отказа от попытки добиться своего. И если мне
удастся не оробеть перед ним, тогда вовсе не надо, чтобы он со мной
разговаривал, достаточно будет и того, что я увижу, какое впечатление на
него производят мои слова, а если никакого или он меня совсем не станет
слушать, так я по крайней мере выиграю одно -- то, что я без стеснения,
свободно высказался перед одним из сильных мира сего. А вы, хозяйка, при
вашем большом знании людей, при вашем жизненном опыте, и Фрида, которая еще
вчера была любовницей Кламма -- я не вижу никаких оснований избегать этого
слова, вы обе, несомненно, можете легко найти для меня возможность
встретиться с Кламмом, и если никак нельзя иначе, то надо пойти в гостиницу:
может быть, он и сейчас еще там".
"Нет, это невозможно, -- сказала хозяйка, -- вижу, что вам просто
соображения не хватает, никак не можете понять. Вы хоть скажите: о чем вы
собираетесь говорить с Кламмом?" "О Фриде, конечно", -- сказал К.
"О Фриде? -- непонимающе повторила хозяйка и обратилась к Фриде: -- Ты
слышишь, Фрида? Он хочет о тебе говорить с Кламмом? С самим Кламмом?"
"Ах, -- сказал К., -- вы такая умная, достойная уважения женщина, и
вдруг вас пугает всякий пустяк. Ну да, я хочу поговорить с ним о Фриде, и
ничего в этом чудовищного нет, наоборот, это само собой разумеется. Ведь вы
и тут ошибаетесь, думая, что Фрида, с тех пор как я появился, потеряла для
Кламма всякий интерес. Думать так -- значит недооценивать его. Я отлично
знаю, что с моей стороны большая дерзость -- поучать вас, но все же
приходится. Из-за меня отношения Кламма с Фридой никак измениться не могут.
Либо между ними вообще никаких близких отношений не было -- так, в сущности,
считают те, которые отнимают у Фриды право на звание любовницы Кламма, --
тогда и сейчас никаких отношений нет, или же, если такие отношения
существовали, то можно ли думать, что из-за меня, из-за такого, как вы
правильно выразились, ничтожества в глазах Кламма, они могли нарушиться?
Только с перепугу, в первую минуту в это можно поверить, но стоит только
поразмыслить, и все становится на место. Впрочем, дадим и Фриде высказать
свое мнение".
Задумчиво глядя вдаль и прижавшись щекой к груди К., Фрида сказала:
"Матушка, конечно, во всем права. Кламм обо мне больше и знать не желает. Но
вовсе не из-за тебя, миленький мой, -- такие вещи на него не действуют. Мне
даже кажется, что только благодаря ему мы с тобой нашли друг друга, тогда,
под стойкой, и я не проклинаю, а благословляю этот час". "Ну, если так, --
медленно проговорил К. (ему сладко было слушать эти слова, и он даже прикрыл
глаза, чтобы они проникли в самую душу), -- ну, если так, значит, тем меньше
у меня оснований бояться разговора с Кламмом".
"Ей-богу, -- сказала хозяйка и посмотрела на К. сверху вниз, -- иногда
вы напоминаете моего мужа -- такое же упрямство, такое же ребячество. Вы тут
всего несколько суток, а уже хотите все знать лучше нас, местных, лучше
меня, старой женщины, лучше Фриды, которая столько видела и слышала там, в
гостинице. Не отрицаю, может быть, иногда и можно чего-то добиться, несмотря
на все законы, на все старые обычаи; сама я никогда в жизни такого не
видела, но говорят, есть примеры, всякое бывает; но уж конечно, добиваться
этого надо не так, как вы, не тем, чтобы все время только и твердить: "Нет,
нет, нет!" -- только и пытаться жить своим умом и никаких добрых советов не
слушать. Думаете, я о вас забочусь! Разве мне было до вас дело, когда вы
были один? Кстати, лучше бы я тогда вмешалась, может быть, многого можно
было бы избежать. Одно только я уже тогда сказала про вас своему мужу:
"Держись от него подальше!" Я бы и сама вас избегала, если бы вы не связали
судьбу Фриды со своей судьбой. Только ей вы должны быть благодарны -- хотите
или не хотите -- за мою заботу, даже за мое уважение к вам. И вы не имеете
права так просто отстранять меня, потому что передо мной, перед единственным
человеком, который по-матерински заботится о маленькой Фриде, вы несете
самую серьезную ответственность. Возможно, что Фрида права и что все
совершилось по воле Кламма, но о Кламме я сейчас ничего не знаю, никогда мне
с ним говорить не придется, это для меня совершенно недоступно. А вы сидите
тут, обнимаете мою Фриду, а вас самих -- зачем скрывать? -- держу тут я. Да,
я вас держу, попробовали бы вы, молодой человек, если я вас выставлю из
своего дома, найти пристанище где-нибудь в Деревне, хоть в собачьей будке".
"Спасибо, -- сказал К. -- Вы очень откровенны, и я верю каждому вашему
слову. Значит, вот до чего непрочное у меня положение, и, значит, положение
Фриды тоже".
"Нет! -- сердито закричала на него хозяйка. -- У Фриды совсем другое
положение, ничего общего с вами тут у нее нет. Фрида -- член моей семьи, и
никто не смеет называть ее положение непрочным".
"Хорошо, хорошо, -- сказал К. -- Пусть вы и тут правы, особенно потому,
что Фрида по неизвестной мне причине слишком вас боится и вмешиваться не
хочет. Давайте поговорим только обо мне. Мое положение чрезвычайно непрочно,
этого вы не отрицаете, наоборот, всячески стараетесь доказать. Вы и тут, как
и во всем, что вы сказали, по большей части правы, однако с оговорками.
Например, я знаю место, где я мог бы отлично переночевать".
"Где это? Где?" -- в один голос закричали Фрида и хозяйка с таким
пылом, словно у обеих была одинаковая причина для любопытства.
"У Варнавы!" -- сказал К.
"У этих нищих! -- крикнула хозяйка. -- У этих опозоренных нищих! У
Варнавы! Вы слышали? -- И она обернулась к углу, но помощники уже вылезли
оттуда и, обнявшись, стояли за хозяйкой, и та, словно ища поддержки,
схватила одного из них за руку. -- Слышали, с кем водится этот господин? С
семьей Варнавы! Ну конечно, там ему устроят ночевку, ах, да лучше бы он там
ночевал, чем в гостинице! А вы-то где были?"
"Хозяйка, -- сказал К., не дав помощникам ответить, -- это мои
помощники, а вы с ними обращаетесь, будто они вам помощники, а мне сторожа.
В остальном я готов самым вежливым образом обсуждать все ваши мнения, но это
никак не касается моих помощников, тут все слишком ясно. Поэтому попрошу вас
с моими помощниками не разговаривать, а если моей просьбы мало, то я
запрещаю моим помощникам отвечать вам".
"Значит, мне с вами нельзя разговаривать!" -- сказала хозяйка,
обращаясь к помощникам, и все трое засмеялись: хозяйка -- ехидно, но гораздо
снисходительней, чем мог ожидать К., а помощники -- с обычным своим
выражением, которое было и многозначительным, и вместе с тем ничего не
значащим и показывало, что они снимают с себя всякую ответственность.
"Только не сердись, -- сказала Фрида, -- и пойми правильно, почему мы
так взволнованы. Если угодно, мы с тобой только благодаря Варнаве и нашли
друг друга. Когда я тебя первый раз увидела в буфете -- ты вошел под ручку с
Ольгой, -- то хотя я кое-что о тебе уже знала, но ты мне был совершенно
безразличен. Вернее, не только ты мне был совершенно безразличен, почти все,
да все на свете мне было безразлично. Правда, я и тогда многим была
недовольна, многое вызывало злобу, но какое же это было недовольство, какая
злоба! Например, меня мог обидеть какой-нибудь посетитель в буфете -- они
вечно ко мне приставали, ты сам видел этих парней, но приводили и похуже,
Кламмовы слуги были не самые плохие, ну и обижал меня кто-нибудь, а мне-то
что? Мне казалось, что это случилось сто лет назад, или случилось вовсе не
со мной, а кто-то мне об этом рассказывал, или я сама уже все позабыла. Нет,
не могу описать, даже не могу сейчас представить себе, как оно было, --
настолько все переменилось с тех пор, как Кламм меня бросил".
Тут Фрида оборвала свой рассказ, печально склонила голову и сложила
руки на коленях.
"Вот видите, -- сказала хозяйка с таким выражением, будто говорит не от
себя, а подает голос вместо Фриды; она пододвинулась поближе и села вплотную
к Фриде. -- Вот видите, господин землемер, к чему привели ваши поступки, и
пусть ваши помощники -- ведь мне не разрешается с ними разговаривать, --
пусть и для них это будет наукой! Фрида была счастлива, как никогда в жизни,
и вы ее вырвали из этого состояния, но вам это удалось только потому, что
Фрида по-детски все преувеличила и пожалела вас -- ей было невыносимо
видеть, как вы вцепились в руку Ольги и, значит, попали в лапы к семье
Варнавы. Вас она спасла, а собой пожертвовала. А теперь, когда так случилось
и Фрида отдала все, что у нее было, за счастье сидеть у вас на коленях,
теперь вы вдруг выкладываете как самый ваш главный козырь, что у вас, мол,
была возможность переночевать у Варнавы! Видно, хотите показать, что вы от
меня не зависите? Конечно, если бы вы и впрямь переночевали у Варнавы, так
уж, наверно, перестали бы от меня зависеть -- я бы вас вмиг, немедленно
выставила из моего дома".
"Никаких грехов я за семьей Варнавы не знаю, -- сказал К. и, осторожно
подняв Фриду, которая сидела как неживая, медленно усадил ее на кровать, а
сам встал. -- Может быть, тут вы и правы, но и я безусловно был прав, когда
я просил вас предоставить нам с Фридой самим решать свои дела. Вы тут что-то
упоминали о любви и заботе, но я-то их не заметил, больше тут было высказано
ненависти, и насмешки, и угроз выставить меня из дому. Если вы задумали
отпугнуть Фриду от меня или меня от Фриды, то вы ловко за это взялись, но
думаю, что это вам не удастся, а если бы и удалось, то -- разрешите и мне на
этот раз, хоть и туманно, пригрозить вам -- вы в этом горько раскаетесь. Что
касается квартиры, которую вы мне предоставили, -- ведь речь может идти
только об этой отвратительной конуре? -- то ничем не доказано, что вы это
сделали по собственной воле, должно быть, вам были даны указания от графской
канцелярии. Я туда и доложу, что вы мне отказали, а если мне укажут другое
жилье, вы, наверно, вздохнете с большим облегчением, но я вздохну еще
глубже. А теперь я отправляюсь к сельскому старосте -- и по этому делу, и по
другим делам; а вы, пожалуйста, хотя бы позаботьтесь о Фриде -- смотрите, в
какое состояние ее привели ваши, так сказать, материнские речи!"
И он повернулся к помощникам. "Пошли!" -- сказал он, снял письмо Кламма
с гвоздика и двинулся к выходу. Хозяйка смотрела на него молча и только,
когда он уже взялся за дверную ручку, сказала: "Господин землемер, хочу еще
дать вам совет на дорогу, потому что, какие речи вы бы ни вели, как бы вы
меня, старую женщину, ни обижали, вы все же будущий муж Фриды. Только потому
я и говорю вам: вы находитесь в ужасающем неведении насчет наших здешних
дел, просто голова кружится, когда вас слушаешь, когда мысленно сравниваешь
ваши слова и ваши утверждения с истинным положением вещей. Сразу ваше
непонимание не исправишь, а может, и вообще тут ничего не сделаешь, но будет
лучше во многих отношениях, если вы хоть немного доверитесь мне и будете
знать, что вы ничего не знаете. Тогда вы, к примеру, станете гораздо
справедливее ко мне и хоть немного поймете, какой страх мне пришлось
пережить -- я до сих пор от него не избавлюсь, -- когда я узнала, что моя
милая крошка оставила, можно сказать, орла и связалась со слепым кротом,
причем ведь на самом деле все обстоит куда хуже, я только стараюсь об этом
забыть, не то я не могла бы вымолвить ни слова. Ну вот вы опять сердитесь.
Нет, не уходите, выслушайте хоть эту просьбу: куда бы вы ни пришли, помните,
что вы тут самый несведущий человек, и будьте осторожны: тут, у нас, где вас
защищает от беды присутствие Фриды, можете болтать сколько вашей душе
угодно, например, здесь можете изображать перед нами, как вы собираетесь
разговаривать с Кламмом, но на самом деле, на самом деле -- очень, очень вас
прошу -- не делайте этого!"
Она встала и, споткнувшись от волнения, подошла к К., схватила его за
руку и умоляюще посмотрела на него. "Хозяйка, -- сказал К., -- не понимаю,
почему из-за такого дела вы унижаетесь, просите меня. Если, как вы говорите,
мне с Кламмом поговорить невозможно, значит, я этого и не добьюсь, просите
меня или не просите. Но если это все же возможно, почему бы и не
воспользоваться такой возможностью, тем более что тогда отпадут все ваши
основные возражения и всякие ваши страхи будут малообоснованны. Да, конечно,
я нахожусь в неведении, это правда, и для меня это очень печально, но есть
тут и то преимущество, что человек в своем неведении действует смелей, а
потому я охотно останусь при своем неведении и, пока есть силы, готов даже
нести все дурные последствия, а их, наверно, не избежать. Но ведь эти
последствия в основном коснутся только меня, вот почему мне особенно
непонятны все ваши просьбы. О Фриде вы, несомненно, позаботитесь, а если я
совсем исчезну из ее жизни, то, с вашей точки зрения, это для нее будет
просто счастьем. Чего же вы тогда боитесь? Уж не боитесь ли вы, -- К. открыл
двери, -- а при моей неосведомленности все кажется возможным, -- уж не
боитесь ли вы за Кламма?" Он торопливо сбежал по лестнице, за ним его
помощники; хозяйка молча посмотрела ему вслед.