Ждать было бессмысленно, но, если он не придет, тогда почти все станет
бессмысленным. Однако он не пришел. И теперь Пепи знает, почему Кламм не
пришел. Фрида была бы в восторге, если бы могла увидеть, как Пепи стоит
наверху в коридоре, прижав обе руки к сердцу. Кламм не сходил вниз, потому
что Фрида этого не допускала. И не просьбами он? добивалась своего, никакие
ее просьбы до Кламма не доходили. Но у нее, у этой пау-чихи, есть связи, о
которых никому не известно. Когда Пепи что-нибудь говорит гостю, она говорит
вслух, открыто, ее и за соседним столом слышно. А Фриде сказать нечего,
поставит пиво на стол и отойдет, только ее нижняя шелковая юбка --
единственное, на что она тратит деньги, -- прошуршит на ходу. Но уж если она
что-то скажет, так не вслух, а шепотом, на ухо посетителю, так что за
соседним столом все навострят уши. Вероятно, то, что она говорит, никакого
значения не имеет, хоть и не всегда, связей у нее много, а она еще укрепляет
их, одну с помощью другой, и если что-то не удается -- кто же станет долго
интересоваться Фридой? -- то какую-нибудь из этих связей она все же удержит.
И эти связи она постаралась сейчас использовать. К. дал ей для этою полную
возможность: вместо того чтобы сидеть при ней и стеречь ее, он почти не
бывает дома, бродит по Деревне, ведет переговоры, то там то сям, ко всем он
внимателен, только не к Фриде, и, чтобы дать ей еще больше воли, он
переселяется из трактира "У моста" в пустую школу. Хорошее же это начало для
медового месяца! Конечно, Пепи -- последний человек, который станет
попрекать К. за то, что он не выдержал общества Фриды, никто не мог бы
выдержать. Но почему же он тогда не бросил ее окончательно, почему он все
время возвращается к ней, почему он своими хлопотами у всех создал
впечатление, будто он борется за Фриду? Ведь выглядело так, будто он только
после встречи с Фридой понял свое теперешнее ничтожество и хочет стать
достойным Фриды, хочет как-то вскарабкаться повыше, а потому пока что не
проводит с ней все время, чтобы потом без помехи наверстать упущенное. А
пока что Фрида не теряет времени, сидя в школе, куда она, как видно,
заманила К., и следит за гостиницей, следит за К. А под рукой у нее отличные
посыльные, помощники К., и совершенно непонятно, почему -- даже если знаешь
К., и то не поймешь, -- почему он их всецело предоставил Фриде? Она посылает
их к старым своим знакомым, напоминает о себе, жалуется, что такой человек,
как К., держит ее взаперти, натравливает людей на Пепи, сообщает о своем
скором возвращении, просит о помощи, заклинает не выдавать ее Кламму,
притворяется, что Кламма надо оберегать и потому ни в коем случае не пускать
в буфет. И то, что она перед одними выставляет как желание беречь Кламма,
перед хозяином она использует как доказательство своих успехов, обращает
внимание на то, что Кламм больше в буфет не ходит. Да и как же ему ходить,
если там посетителей обслуживает какая-то Пепи? Правда, хозяин не виноват,
все же эта самая Пени -- лучшая замена, какую можно было найти, но и эта
замена не годится даже временно. Про всю эту Фридину деятельность К. ничего
не знает; когда он не шатается где попало, он лежит у ног Фриды, а она тем
временем считает часы, когда наконец удастся вернуться в буфет. Но помощники
выполняют не только обязанности посыльных, они служат ей и для того, чтобы
вызывать ревность К., подогревать его пыл. С самого детства Фрида знает этих
помощников, никаких тайн у них, конечно, друг от друга нет, но назло К. они
начинают тянутся друг к другу, и для К. создается опасность, что тут
возникнет настоящая любовь. А К. идет на любые нелепости в угоду Фриде, он
видит, что помощники заставляют его ревновать, но все же терпит, чтобы они,
все трое, были вместе, пока он уходит в свои странствия. Получается так,
будто он сам -- третий помощник Фриды. И тут Фрида, сделав вывод из всех
своих наблюдений, собралась нанести большой удар: она решает вернуться. И
сейчас действительно для этого подошло время, диву даешься, как Фрида, эта
хитрая Фрида, все учла и использовала; но острая наблюдательность и
решительность -- неподражаемый талант Фриды, был бы такой талант у Пепи,
насколько иначе сложилась бы ее жизнь! А если бы Фрида еще дня два пробыла в
школе, тогда уж Пепи не прогнать, она окончательно утвердилась бы на месте
буфетчицы, все любили бы ее, уважали, и денег она заработала бы достаточно,
чтобы сменить свою скудную одежду на блестящий туалет, еще бы день-другой --
и никакими кознями нельзя было бы удержать Кламма от посещения буфета, он
пришел бы, выпил, почувствовал себя уютно и был бы вполне доволен заменой,
если только он вообще заметил бы отсутствие Фриды, а еще через день-два и
Фриду со всеми ее скандалами, ее связями, с этими помощниками и со всем, что
ее касается, забыли бы окончательно, и никогда о ней никто не вспомнил бы.
Может быть, тогда она крепче ухватилась бы за К. и, если только она на это
способна, полюбила бы его по-настоящему? Нет, и этого быть не могло. Ведь
достаточно было бы одного дня, никак не больше, чтобы она надоела и К.,
чтобы он понял, как гнусно она его обманывает во всем -- и своей выдуманной
красотой, и своей выдуманной верностью, и больше всего выдуманной любовью
Кламма. Одного дня, не больше, было бы достаточно, чтобы выгнать ее из дому
со всей этой грязной компанией, с этими помощниками; думается, что даже для
К. больше времени не потребовалось бы. Но между этими двумя опасностями,
когда перед ней уже форменным образом зияет могила, К. по своей наивности
все еще держит для нее открытой узкую тропку, -- вдруг она удирает, а уж
этого никто не ждал, это противоестественно, и теперь уже она выгоняет К.,
все еще в нее влюбленного, все еще преследующего ее, и под давлением
поддерживающих ее помощников и приятелей предстает перед хозяином как
спасительница, ставшая после того скандала еще соблазнительней, чем раньше,
еще желаннее как для самых низших, так и для самых высших, хотя самому
низшему из всех она предалась только на миг, оттолкнув его вскоре, как и
положено, и став недоступной и для него, и для всех других, как прежде,
только прежде ко всему этому относились с сомнением, а теперь во всем
уверились. И вот она возвращается, хозяин, покосившись на Пепи, начинает
сомневаться -- принести ли в жертву ее, которая так старалась? -- но его
легко переубеждают: слишком многое говорит в пользу Фриды, а главное, она
вернет Кламма в гостиницу. Вот как обстоят дела на сегодняшний вечер. Но
теперь Пепи не станет дожидаться, пока явится Фрида и устроит себе триумф
при передаче должности. Касса уже давно передана хозяйке, теперь можно
уходить. Койка внизу, в комнате девушек, уже ожидает. Пепи придет, подруги в
слезах обнимут ее, а она сорвет с себя платье, вырвет ленты из волос и все
засунет в угол, хорошенько спрячет, чтобы не напоминало о временах, которые
лучше позабыть. А потом она возьмет тяжелое ведро и щетку, стиснет зубы и
примется за работу. Но перед этим она все должна рассказать К., чтобы он,
ничего не понимавший до сих пор без ее помощи, теперь ясно увидел бы, до
чего некрасиво он поступил по отношению к Пепи и как она из-за него
несчастна.
Пепи умолкла. Вздохнув, она вытерла слезинки с глаз и щек и, качая
головой, посмотрела на К., словно хотела сказать, что, в сущности, речь идет
вовсе не о ее несчастье, она все выдержит, и никакой помощи, никаких
утешений ей ни от кого -- и уж меньше всего от К. -- не надобно. "До чего же
у тебя дикая фантазия, Пепи, -- сказал К. -- Неправда, что ты только сейчас
разобралась во всех этих делах, это только вымыслы, родившиеся в вашей
тесной, темной девичьей каморке, там, внизу, и там они уместны, а здесь, в
просторном буфете, кажутся чудачеством. С такими мыслями тебе тут было не
удержаться, это само собой понятно. Да и твое платье, твоя прическа -- все,
чем ты так хвасталась, -- все это рождено в темноте и тесноте вашей комнаты,
ваших постелей, там твой наряд, конечно, кажется прекрасным, но тут над ним
все смеются, кто исподтишка, а кто открыто. А что ты еще тут наговорила?
Значит, выходит, что меня обидели, обманули? Нет, милая Пепи, и меня никто
не обижал и не обманывал, как и тебя. Правда, Фрида в данный момент бросила
меня, или, как ты выразилась, удрала с одним из помощников, тут ты увидела
какой-то проблеск правды, и теперь действительно можно усомниться, что она
все же станет моей женой, но то, что она мне надоела и что я ее все равно
прогнал бы на следующий день или что она мне изменила, как изменяет жена
мужу, вот это уже совершенная неправда. Вы, горничные, привыкли шпионить у
замочной скважины, отсюда у вас и склонность из какой-нибудь мелочи, которую
вы и вправду увидели, делать грандиозные и совершенно неверные выводы.
Потому и выходит, что я, например, в данном случае знаю гораздо меньше, чем
ты. Я никак не могу объяснить с такой же уверенностью, как ты, почему Фрида
меня бросила. Самое правдоподобное объяснение -- и ты тоже коснулась его
мимоходом, но не подтвердила -- это то, что я оставлял ее без внимания. Да,
я был к ней невнимателен, но к этому меня понуждали особые обстоятельства,
которые сюда не относятся; вернись она сейчас ко мне, я был бы счастлив, но
тут же снова стал бы оставлять ее без внимания. Да, это так. Когда она была
со мной, я постоянно уходил в осмеянные тобой странствия, теперь, когда она
ушла, мне почти нечем заниматься, я устал, мне все больше хочется бросить
эти Дела. Можешь ли ты дать мне совет, Пепи?" "Могу, -- сказала Пепи, вдруг
оживившись и схватив К. за плечи. -- Мы оба обмануты, давай будем вместе.
Пойдем со мной вниз, к девушкам". "Нет, пока ты жалуешься на обман, мы с
тобой друг друга не поймем. Ты все время хочешь считать себя обманутой,
потому что это лестно, это трогательно. Но правда в том, что ты для этой
должности непригодна. И эта непригодность до того очевидна, что ее заметил
даже я, самый, как ты считаешь, неосведомленный из всех. Ты славная девочка,
Пепи, но не так легко тебя понять, я, например, сначала считал тебя злой и
высокомерной, но ты вовсе не такая, тебя просто сбила с толку должность
буфетчицы, потому что ты для нее не годишься. Я не хочу сказать, что место
для тебя слишком высоко, это вовсе не какое-нибудь особенное место, может
быть, оно, если присмотреться, несколько почетнее твоей прежней службы, но,
в общем, разница невелика, скорее обе должности похожи как две капли воды;
впрочем, можно, пожалуй, и предпочесть должность горничной должности
буфетчицы, потому что горничная всегда имеет дело только с секретарями, а
тут, при буфете, хоть ты и обслуживаешь по господским комнатам начальство,
секретарей, но тебе приходится сталкиваться и с самым ничтожным людом вроде
меня, ведь я имею право быть только тут, в буфете, а не в других местах. И
разве общение со мной такая уж великая честь? Тебе, конечно, все кажется
по-другому, и, быть может, у тебя на это есть какие-то основания. Но именно
потому ты на это место и не годишься. Место как место, а для тебя оно
царствие небесное, потому ты с таким жаром и берешься за все, наряжаешься,
как, по твоему мнению, должны рядиться ангелы -- хотя они совсем не такие,
-- дрожишь от страха потерять службу, вечно воображаешь, что тебя
преследуют, всех, кто, по твоему мнению, может тебя поддержать, ты пытаешься
завоевать преувеличенной любезностью и только им мешаешь, отталкиваешь их,
потому что они в гостинице ищут покоя и вовсе не желают ко всей окружающей
их суете добавлять и суету буфетчицы. Может статься, что кто-нибудь из
высоких гостей и не заметил перемены после ухода Фриды, но теперь-то они все
об этом знают и действительно скучают по Фриде, потому что Фрида,
по-видимому, вела себя иначе. Какая бы она ни была в остальном, как бы она
ни относилась к своему месту, но на службе она была опытной, сдержанной,
владела собой, ты же сама это отмечала, хотя и не сумела извлечь из этого
пользу для себя. А ты когда-нибудь следила за ее взглядом? Это же был взгляд
не простой буфетчицы, а почти хозяйки. Все она охватывала, и каждого в
отдельности тоже, и взгляд, предназначенный каждому в отдельности, был
настолько силен, что ему сразу подчинялись. Разве важно, что она, возможно,
была немного худощава, немного старообразна, что бывают волосы и гуще, --
все это мелочи по сравнению с тем, что в ней было настоящего, и те, кому эти
ее недостатки мешали, только доказывали, что им не хватает понимания более
важных вещей. Разумеется, Кламма в этом упрекнуть нельзя, и только молодая,
неопытная девушка из-за неправильной точки зрения не может поверить в любовь
Кламма к Фриде. Кламм тебе кажется -- и по справедливости -- недосягаемым, и
потому ты считаешь, что Фрида никак не могла подняться до Кламма. Ты
ошибаешься. Тут я бы поверил и одним Фридиным словам, даже если бы у меня не
было неопровержимых доказательств. Каким бы невероятным это тебе ни
казалось, как бы ни расходилось с твоим представлением о жизни, о
чиновничестве, о благородстве и о влиянии женской красоты, ты все же не
можешь отрицать их отношения, и как мы тут сидим с тобой рядом и я держу
твою руку, так наверняка сидели и Кламм с Фридой, как будто это самая
естественная вещь на свете, и Кламм добровольно спускался сюда, в буфет, он
даже торопился сойти, и никто его в коридоре не подкарауливал, никто из-за
него работу не запускал, Кламм должен был сам потрудиться и сойти вниз, а
изъяны в одежде Фриды, от которых ты пришла бы в ужас, его совсем не
трогали. Ты не желаешь ей верить и сама не видишь, как ты этим доказываешь
свою неопытность! Даже тот, кто ничего не знал бы об отношениях Фриды с
Кламмом, должен был по ее облику догадаться, что этот облик сложился под
влиянием кого-то, кто стоит выше тебя, и меня, и всех людей в Деревне, и что
их беседы выходят далеко за пределы обычных подшучиваний между посетителями
и официантками составляющих как будто цель твоей жизни. Но я к тебе
несправедлив. Ты и сама отлично видишь все преимущества Фриды, ты заметила
ее наблюдательность, ее решительность, ее влияние на людей, однако ты
толкуешь все неправильно, считая, что она из эгоизма старается все повернуть
себе в пользу, или во зло другим, или даже как оружие против тебя. Нет,
Пепи, даже если бы у нее были в запасе такие стрелы, она никак не смогла бы
выпустить их с такого малого расстояния. Она эгоистка? Нет, скорее можно
было бы сказать, что она, пожертвовав тем, что у нее было, и тем, чего она
могла ожидать, дала нам с тобой возможность как-то проявить себя на более
высоких позициях, но мы оба разочаровали ее и принудили вернуться сюда. Не
знаю, так ли это, да и моя собственная вина мне не совсем ясна, и, лишь
когда я сравниваю себя с тобой, мне что-то мерещится, словно мы оба слишком
настойчиво, слишком шумно, слишком ребячливо и неуклюже старались добиться
того, чего, например, при Фридином спокойствии, при ее деловитости можно
было бы достичь без труда, а мы и плакали, и царапались, и дергали -- так
ребенок дергает скатерть и ничего не получает, только сбрасывает роскошное
угощение на пол и лишается его навсегда. Не знаю, верно ли я говорю, но, что
скорее все именно так, а не так, как ты рассказываешь, это я знаю твердо".
"Ну конечно, -- сказала Пепи, -- ты влюблен в Фриду, потому что она от тебя
сбежала; нетрудно влюбиться в нее, когда она далеко. Но пусть будет
по-твоему, пусть ты во всем прав, даже в том, что ты меня осмеиваешь. Но что
же ты теперь будешь делать? Фрида тебя бросила, и, хоть объясняй по-твоему,
хоть по-моему, надежды на то, что она вернется, у тебя нет, и, даже если бы
она вернулась, тебе на время надо где-то устроиться, стоят холода, ни
работы, ни пристанища у тебя нет, пойдем к нам, мои подружки тебе
понравятся, у нас тебе будет уютно, поможешь нам в работе -- она и в самом
деле трудна для девушек, а мы, девушки, не будем предоставлены сами себе и
по ночам уже страху не натерпимся. Пойдем же к нам! Подружки мои тоже знают
Фриду, мы тебе будем рассказывать про нее всякие истории, пока тебе не
надоест. Ну идем же! У нас и фотографий Фриды много, мы тебе все покажем.
Тогда Фрида была скромнее, чем сейчас, ты ее и не узнаешь, разве что по
глазам -- они и тогда были хитрые. Ну как, пойдешь?" "А разве это
разрешается? Вчера весь скандал из-за того и разгорелся, что меня поймали в
вашем коридоре". "Вот именно оттого, что тебя поймали, а если будешь у нас,
тебя никогда не поймают. Никто о тебе и знать не будет, только мы трое. Ах,
как будет весело! Теперь жизнь там уже кажется мне гораздо более сносной,
чем раньше. Может быть, я и не так много теряю, оттого что приходится
уходить отсюда. Слушай, мы ведь и втроем не скучали, надо же как-то
скрашивать горькую жизнь, а нам ее отравили с самой юности, ну а теперь мы
трое держимся друг за дружку, стараемся жить красиво, насколько это там
возможно, тебе особенно понравится Генриетта, да и Эмилия тоже, я им уже про
тебя рассказывала, там все эти истории слушают с недоверием, будто вне нашей
комнаты ничего случиться не может, там тепло и тесно, и мы все больше жмемся
друг к дружке, но, хоть мы и постоянно вместе, друг другу мы не надоели,
напротив, когда я подумаю о своих подружках, мне почти что приятно, что я
отсюда ухожу. Зачем мне подыматься выше их? Ведь нас так сблизило именно то,
что для всех трех будущее было одинаково закрыто, но я все же пробилась, и
это нас разлучило. Разумеется, я их не забыла, и первой моей заботой было:
не могу ли я что-нибудь для них сделать? Мое собственное положение еще не
упрочилось -- хоть я и не знала, насколько оно было непрочным, -- а я уже
поговорила с хозяином насчет Генриетты и Эмилии. Насчет Генриетты хозяина
еще можно было уговорить, а вот насчет Эмилии -- она много старше нас, ей
примерно столько лет, сколько Фриде, -- он мне никакой надежды не подал. Но
ты только подумай -- они вовсе не хотят оттуда уходить, знают, что жизнь они
ведут там жалкую, но они уже с ней смирились, добрые души, и, по-моему, они
лили слезы, прощаясь со мной, главным образом из-за того, что мне пришлось
уйти из общей комнаты на холод -- нам оттуда все, что вне нашей комнаты,
кажется холодным -- и что мне придется мучиться в больших чужих комнатах, с
чужими людьми, лишь бы только заработать на жизнь, а это мне при нашем общем
хозяйстве и так до сих пор удавалось. Наверно, они ничуть не удивятся, если
я теперь вернусь, и только в угоду мне поплачут немного и пожалеют меня за
мои злоключения. Но потом они увидят тебя и сообразят, как все-таки вышло
хорошо, что я уходила. Они обрадуются, что теперь мужчина будет нам помощью
и защитой, и придут в восторг от того, что все должно остаться тайной и что
тайна эта свяжет нас еще крепче, чем до сих пор. Пойдем же, ну, пожалуйста,
пойдем к нам! Ты себя ничем не обяжешь и не будешь привязан к нашей комнате
навсегда, как мы. Когда настанет весна, и ты найдешь пристанище где-нибудь в
другом месте, и тебе у нас не понравится, ты сможешь уйти; конечно, ты и
тогда обязан сохранить тайну и не выдавать нас, иначе для нас это будет
последний час в гостинице; разумеется, когда ты будешь у нас, ты должен быть
очень осторожен, нигде не показываться, если мы сочтем это небезопасным, и
вообще ты должен будешь слушаться наших указаний; вот единственное, что тебя
свяжет, но ты в этом так же заинтересован, как и мы, а в других отношениях
ты совершенно свободен, работу мы тебе дадим не трудную, не бойся. Ну как,
пойдем?" "А до весны еще далеко?" -- спросил К. "До весны? -- повторила
Пепи. -- Зима у нас длинная, очень длинная и однообразная. Но мы там, внизу,
не жалуемся, мы хорошо защищены от холодов. Ну, а потом придет и весна и
лето, всему свое время, но, когда вспоминаешь, и весна и лето кажутся такими
коротенькими, будто длились два дня, не больше, да и то в эти дни, даже в
самую распрекрасную погоду, вдруг начинает падать снег".
Тут отворилась дверь. Пепи вздрогнула, в мыслях она уже была далеко
отсюда, но вошла не Фрида, вошла хозяйка. Она сделала удивленное лицо,
застав К. еще здесь. К. извинился, сказав, что ждал хозяйку, и тут же
поблагодарил ее за то, что ему разрешили тут переночевать. У него создалось
впечатление, сказал К., будто хозяйка хочет еще раз с ним поговорить, он
просит прощения, если вышла ошибка, кроме того, ему сейчас непременно надо
уходить, слишком надолго он оставил без присмотра школу, где работает
сторожем, но всему виной вчерашний вызов, он еще плохо разбирается в таких
делах, больше никогда он не доставит госпоже хозяйке столько неприятностей,
как вчера. И он поклонился, собираясь уйти. Хозяйка посмотрела на него
странным взглядом, словно во сне.
Этим взглядом она удержала К. на месте дольше, чем он хотел. А тут она
еще слабо улыбнулась, и только удивленный вид К. как будто привел ее немного
в себя. Казалось, она ждала ответа на свою улыбку и, не получив его, только
тут пришла в себя. "Кажется, вчера ты имел дерзость что-то сказать о моем
платье?" Нет, К. ничего не помнил. "Как, ты не помнишь? Значит, к дерзости
добавляется еще и трусость". К. извинился, сославшись на вчерашнюю
усталость, вполне возможно, что он что-то наболтал, во всяком случае он
ничего не помнил. Да и что он мог сказать о платье госпожи хозяйки? Только
что таких красивых платьев он никогда не видел. По крайней мере он никогда
не видел хозяек гостиниц на работе в таком платье. "Замолчи, -- быстро
сказала хозяйка. -- Я не желаю слышать от тебя ни слова про мои платья. Не
смей думать о моих платьях. Запрещаю это тебе раз навсегда". К. еще раз
поклонился и пошел к дверям. "А что это значит? -- крикнула ему хозяйка
вслед. -- Никогда не видал хозяек гостиниц за работой в таком платье? Что за
бессмысленные слова! Это же полная бессмыслица! Что ты этим хочешь сказать?"
К. обернулся и попросил хозяйку не волноваться. Конечно, замечание
бессмысленно. Он же ничего в платьях не понимает. Ему в его положении всякое
незаплатанное и чистое платье уже кажется дорогим. Он только удивился, когда
увидел хозяйку ночью там, в коридоре, среди всех этих полуодетых мужчин в
таком красивом вечернем платье, вот и все. "Дra, -- сказала хозяйка, --
кажется, ты, наконец, вспомнил свое вчерашнее замечание. Да еще дополняешь
его новой чепухой. Правильно, что ты в платьях ничего не понимаешь. Но тогда
воздержись, пожалуйста, -- и я серьезно тебя об этом прошу -- судить о том,
дорогое ли это платье, неподходящее оно или вечернее, -- словом, про все
такое... И вообще... -- тут она передернулась, словно от озноба, --
перестань интересоваться моими платьями, слышишь? -- И когда К. хотел молча
повернуться к выходу, она спросила: -- Да и что ты понимаешь в платьях? --
К. пожал плечами: нет, он в них ничего не понимает. -- Ах, не понимаешь, --
сказала хозяйка, -- так не бери на себя смелость судить об этом. Пойдем со
мной в контору, я тебе что-то покажу, тогда, надеюсь, ты навсегда прекратишь
свои дерзости". Она первой вышла из дверей, и Пепи подскочила к К. под
предлогом получить с него деньги, и они торопливо договорились, это было
просто: К. уже знал двор, откуда вели ворота в проулок, а подле ворот была
маленькая дверь, примерно через час Пепи будет ждать за ней и на троекратный
стук откроет К.
Контора хозяина находилась напротив буфета, надо было только пересечь
прихожую, и хозяйка уже стояла в освещенной конторе и нетерпеливо ждала К.
Но тут им помешали. Герстекер ждал в прихожей и хотел поговорить с К. Было
не так легко отвязаться от него, но тут помогла хозяйка, запретив Герстекеру
приставать к К. "Да куда же ты? Куда?" -- закричал Герстекер, когда уже
захлопнулись двери, и его голос противно прервался кашлем и охами.
Контора была тесная, жарко натопленная. По узкой стене стояли пюпитр и
несгораемый шкаф, по длинным стенам -- гардероб и оттоманка. Гардероб
занимал больше всего места, он не только заполнял всю стену в длину, но и
сужал комнату, выдаваясь в ширину, и, чтобы полностью его открыть, надо было
раздвинуть все три створки дверей. Хозяйка указала К. на оттоманку, а сама
уселась на вертящийся табурет у конторки. "Ты никогда не учился портняжному
делу?" -- спросила хозяйка. "Нет, никогда", -- ответил К. "А кто же ты,
собственно говоря?" -- "Землемер". -- "А что это значит?" К. стал объяснять,
это объяснение вызвало у нее зевоту: "Ты не говоришь мне правды. Почему ты
не говоришь правды?" -- "Но ведь и ты не говоришь правды". -- "Я? Ты опять
начинаешь дерзить? А если я и не говорю правды, так мне отвечать перед
тобой, что ли? В чем же это я не говорю правды?" -- "Ты не простая хозяйка,
какой ты стараешься казаться". -- "Скажи, пожалуйста! Сколько открытий ты
сделал! А кто же я еще? Твоя дерзость и вправду переходит все границы". --
"Не знаю, кто ты такая. Я вижу, что ты хозяйка, но к тому же ты носишь
платья, которые простой хозяйке не подходят и каких, по моему разумению,
никто тут, в Деревне, не носит". -- "Ну вот, теперь мы дошли до самой сути.
Просто ты не можешь промолчать, возможно, что ты и не хочешь дерзить, ты
просто похож на ребенка, который узнал какую-то чепуху и никак промолчать не
может. Ну что особенного ты нашел в моих платьях?" -- "Ты рассердишься, если
я скажу". -- "Не рассержусь, а рассмеюсь, это же детская болтовня. Ну, так
какие же у меня платья?" -- "Хорошо, раз ты хочешь знать. Да, они из
хорошего материала, очень дорогие, но они старомодны, вычурны, слишком
затейливы, поношены, и вообще они тебе не по годам, не по фигуре, не по
твоей должности. Это мне бросилось в глаза, как только я тебя увидел в
первый раз, с неделю назад, тут, в прихожей". -- "Ах, вот оно что! Значит,
они старомодны, вычурны и что там еще? А ты откуда все это знаешь?" --
"Просто вижу, этому учиться не надо". -- "Значит, так сразу и видишь? Никого
тебе спрашивать не надо, сам прекрасно понимаешь, чего требует мода. Да ты
станешь для меня незаменимым, ведь красивые платья -- моя слабость. Смотри,
у меня гардероб полон платьев -- что ты на это скажешь? -- Она раздвинула
створчатые дверцы, во всю ширину шкафа тесно висели платья одно за другим,
по большей части это были темные платья, серые, коричневые, черные,
тщательно развешанные и разглаженные. -- Вот мои платья, по-твоему, они все
старомодны, вычурны. Но тут только те, для которых не нашлось места в моей
комнате, наверху, а там у меня еще два полных шкафа, да, два шкафа, каждый
почти величиной с этот. Что, удивляешься?"
"Нет, я так примерно и думал, потому и сказал, что ты не только
хозяйка, ты нацелилась на что-то другое".
"Я только на то и целюсь, чтобы красиво одеваться, а ты, как видно, не
то дурак, не то ребенок или же очень злой человек, опасный человек. Уходи,
уходи же скорее!"
К. вышел в прихожую, и Герстекер уже ухватил его за рукав, когда
хозяйка крикнула ему вслед: "А завтра мне принесут новое платье, может быть,
я тогда пошлю за тобой!"
Сердито махая рукой, словно пытаясь заставить замолчать надоедливую
хозяйку, ничего объяснять он пока не хотел, Герстекер предложил К. пойти
вместе с ним. Сначала он не обратил никакого внимания, когда К. возразил,
что ему теперь надо вернуться в школу. И только когда К. по-настоящему
уперся, Герстекер ему сказал, чтобы он не беспокоился, все, что ему надо, он
найдет у Герстекера, место школьного сторожа он может бросить, а теперь пора
наконец идти, целый день Герстекер его ждет, и его мать даже не знает, куда
он делся. Постепенно уступая ему, К. спросил, за что он собирается давать
ему стол и квартиру. Герстекер мимоходом сказал, что К. ему нужен как
помощник на конюшне, у него самого есть другие дела, и пусть К. перестанет
упираться и создавать лишние затруднения. Хочет получить плату -- ему будут
платить. Но тут К. окончательно уперся, как тот его ни тащил. Да ведь он
ничего не понимает в лошадях. Это и не нужно, нетерпеливо сказал Герстекер и
с досадой сжал руки, словно упрашивая К. следовать за ним. "Знаю я, зачем ты
меня хочешь взять с собой, -- сказал К., но Герстекеру дела не было до того,
знает К. или нет. -- Ты, видно, решил, что я могу чего-то добиться для тебя
у Эрлангера". "Конечно", -- сказал Герстекер. К. расхохотался, взял
Герстекера под руку и дал ему увести себя в темноту.
Горница в комнате Герстекера была смутно освещена одним огарком свечи,
и при этом свете кто-то, низко согнувшись под выступающими над углом косыми
потолочными балками, читал книгу. Это была мать Герстекера. Она подала К.
дрожащую руку и усадила его рядом с собой; говорила она с трудом, и понимать
ее было трудно, но то, что она говорила...
(На этом рукопись обрывается.) ... Читать с начала... Источник : http://lib.ru/KAFKA/zamok.txt ***
Опять, под мерное гудение мотора
Бежит навстречу горное шоссе
Спешим к Природе, полные задора
С надеждой обозреть красоты все
Здесь реки и леса, и звери есть, и птицы
Лишь только в лес уйди от автострады, прочь
Ты соберёшь в тиши прекрасные крупицы
Картин отрадных, могущих помочь
итак, коронавирус серьезно обнулил рейтинги книг по жанрам. Например на 50% возросли продажи книг по эзотерике, магии и колдовству. Человечки ищут выход из проблем реальности в альтернативном реальности мировоззрении.
Но покажется странным, что продажи религиозной литературы упали на 30%!.. казалось бы, магия и религия рядом, но нет ... Читать дальше »
Кальпе (Calpe) (Не путать с Кальпа
Кальпа или калпа (санскр., «порядок», «закон») — единица измерения времени в индуизме и буддизме.) – курорт побережья Коста-Бланка, расположенный по обе стороны огромной скалы Ифач ...Читать дальше »
https://yandex.ru/q/question/kak_proiavliaetsia_svoboda_voli_v_iliade_2215a982/?answer_id=dfdbc09e-c4cf-4371-87f1-8d4456e7c6ba&utm_medium=share&utm_campaign=answer#dfdbc09e-c4cf-4371-87f1-8d4456e7c6ba... Читать дальше »
Чтобы сохранить накопленные знания или поведать свою историю, люди с древности записывали их в книги. Но, к сожалению, не все древние манускрипты могут быть прочитаны. Некоторые настолько запутаны, что ученые столетиями бьются, пытаясь понять хоть одно слово или рисунок.
манит все неизведанное, поэтому мы собрали для вас 6 загадочных книг, в которых хранятся древние знания.
