Герберт Уэллс. Мистер Блетсуорси на острове Рэмполь 14 - 23 Марта 2018

Главная » » Герберт Уэллс. Мистер Блетсуорси на острове Рэмполь 14

04:00

Герберт Уэллс. Мистер Блетсуорси на острове Рэмполь 14

***

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

повествующая о том, как необычайно преобразился остров Рэмполь;
как мистер Блетсуорси вернулся в лоно цивилизации, как он мужественно
сражался за цивилизацию, был ранен и чуть не погиб смертью храбрых
в мировой войне; о его жене Ровене и о его детях; как он нашел себе
занятие; о его замечательной беседе со старым приятелем, в конце
которой были высказаны мысли о жизни человеческой, обещанные еще
на титульном листе этой книги

1. РОВЕНА

Я перестал расспрашивать и доел суп. Она коснулась моей руки и
повторила:
- Да, у тебя больше нет жара!
Я молча попытался встать, и она так же молча помогла мне. Я сел на краю
кровати. Я был крайне озадачен: ведь это, конечно, была та пещера, в
которой она уже много недель кормила меня, ухаживала за мною и охраняла. И
в то же время это была комната!
- Что это с моим плечом? - спросил я.
- Тебя сшибло такси, и ты поранил себе плечо.
- Какое такси? Стрела!
- Да нет же. Такси. Я вытащила тебя из сточной канавы.
Я провел рукой по волосам. Тут я заметил новые странности.
- Ты одета по-европейски, - сказал я.
- Ну так что же? Нельзя же все время заниматься любовью.
- Но все-таки ты та женщина, которую я люблю?
- Можешь не сомневаться в этом.
Я напряг свою бедную, помраченную память.
- Я спас тебя, когда ты тонула?
- Да, в Гудзоне.
- В Гудзоне? С каким трудом я вытащил тебя из воды!.. Но ты стоила
этого.
- Бедняжка, ты все перепутал! - И она поцеловала мне руку с какой-то
покровительственной нежностью, как делала это уже тысячи раз.
Я с удивлением оглядывался по сторонам.
- Как странно! На потолок падает свет из окна! А раньше тут была
известковая скала. А вон те серые утесы за окном, - высокие серые утесы -
не что иное, как огромные здания.
Я обратил внимание на странный аромат.
- Где-то здесь... - сказал я и оглядел комнату. На подоконнике стояли
три цветочных горшка, и я знал, что в них вербена.
Я встал на ноги, и она меня поддерживала, так как ноги у меня
подкашивались. Мы подошли к окну, и я увидел картину одновременно и чуждую
и знакомую. Над рекой, изборожденной множеством быстро снующих судов,
вздымались к небу величавые громады Нью-Йорка, странно воздушные в
ласковом, теплом предвечернем свете. Обняв меня рукой за плечи, Ровена
поддерживала меня, пока я смотрел из окна.
- Неужели я бредил? - спросил я. - Неужели все это мне приснилось?
Она ничего не ответила, только еще крепче меня обняла.
- Это Нью-Йорк. Ну конечно это Нью-Йорк!
- Вон там Бруклинский мост.
- Так это не остров Рэмполь?
Она молча покачала головой.
- Это мой цивилизованный мир?
- О любимый! - прошептала она.
- Так, значит, остров Рэмполь, это варварство и эти жестокие безнадежно
тупые дикари - все было сном, фантастическим сном!
Она заплакала. Быть может, она плакала, радуясь, что я очнулся от
мучительного бреда.

2. ОБЪЯСНЕНИЕ ДОКТОРА МИНЧИТА

Легкая дымка сомнений заволакивала в первые минуты после пробуждения
ослепительное сияние вновь обретенного мною мира. Я отвернулся от окна,
так как мне было трудно стоять. Она помогла мне сесть в небольшое кресло,
у которого, как я почувствовал, не хватало одного колесика.
- Все эти ужасы, война, зверства, Ардам - все мне только приснилось?
Ровена не ответила. Отвернувшись от меня, она смотрела на дверь.
Послышался стук, которого она, по-видимому, ожидала.
- Войдите! - крикнула она, и на пороге появился мужчина с широким
загорелым лицом, очень похожий на прорицателя Чита, но только чисто
вымытого и причесанного на бруклинский лад. Он остановился в дверях,
внимательно глядя на нас. Это был Чит - и в то же время не Чит! Я знал,
что сейчас услышу знакомый глуховатый басок Чита.
Ровена обратилась к нему с сияющим видом:
- Ему гораздо лучше. Теперь мы уже не в пещере. Представьте себе!
Сейчас он смотрел в окно! Он узнал Нью-Йорк!
Посетитель, широкоплечий и коренастый мужчина, приблизился и испытующе
посмотрел на меня глазами Чита.
- Вы находитесь в Бруклине!
- Я нахожусь в некоторой неуверенности...
- А вы знаете, кто я такой?
- Я называл вас Читом.
- Сокращенное Минчит. Доктор Алоиз Минчит, к вашим услугам!
Он подошел к окну и остановился, глядя на реку. Говорил он со мной
через плечо, не глядя мне в лицо, словно опасаясь смутить меня.
- Сколько раз я вам говорил, что это - реальный мир! И сколько раз вы
мне отвечали, что это остров Рэмполь! Признаюсь, я потерял всякую надежду.
И вот эта молодая леди сделала то, чего не могли добиться ни я, ни другие
нью-йоркские психиатры. Выбрав момент, когда вы бродили в одиночестве по
высокому берегу Гудзона, над Палисадами, она бросилась в реку, после чего
к вам вернулось сознание. И вот вы оба здесь, осмелюсь сказать, в полном
туалете и в здравом уме!
При этих словах он улыбнулся, глядя на Ровену, а затем посмотрел мне
прямо в лицо.
- Итак? - проговорил он, пытаясь мне помочь. Он присел на край стола с
видом человека, у которого свободного времени хоть отбавляй.
- Простите, если я буду говорить бессвязно, - начал я медленно,
взвешивая каждое слово. - Я, право, не знаю, как я попал сюда. Я хотел бы
знать, каким образом я очутился здесь и вот смотрю из окна на остров
Манхэттен, - ведь я думал, что нахожусь далеко от цивилизованного мира,
совсем на другом острове, у берегов Южной Америки. Порой моя безудержная
фантазия выкидывает невероятные шутки. Что это еще за новая шутка?
- Больше не будет никаких шуток, - заметил доктор Минчит.
- Так я был... ненормален?
- Ненормальное, - изрек Минчит, точь-в-точь как островной прорицатель,
- представляет собою лишь легкое искажение нормального.
- И эта ненормальность доходила до безумия?
- Оно не было... как бы это сказать? - органическим. У вас нет никаких
изменений в мозгу. Но у вас исключительная психика. Вы необычайно
чувствительны и склонны к некоторому раздвоению. А я как раз занимаюсь
изысканиями в этой области. Вы являетесь для меня прекрасным материалом
для изучения.
Я оглянулся на Ровену. По выражению ее лица я понял, что могу
продолжать расспросы. И я вновь обратился к доктору:
- Был я вашим Священным Безумцем?
- Так или иначе вы находились на моем попечении.
- Но где же это я находился на вашем попечении?
- Здесь - в штате Нью-Йорк, когда вас привезли сюда. Главным образом в
Йонкерсе. В психиатрической клинике Куина.
- А как же остров Рэмполь?
- Такой остров существует. Вы, должно быть, слышали это название, после
того как вас спасли.
- И я был там?
- Возможно, что пробыли там часок-другой. Вы могли сойти на берег с
лодки, которая подобрала вас с "Золотого льва".
- И вы вполне уверены, что это не остров Рэмполь?
- Нет, нет, - вмешалась Ровена. - Это подлинный мир. Самая настоящая
действительность!
Я обернулся и посмотрел на нее. Какая она хрупкая и прелестная!
- И этот мир ты изо всех сил старалась покинуть! - проговорил я,
пытаясь кое-как связать разрозненные факты. - Ты хотела утопиться. Почему
ты хотела утопиться?
Она подошла ко мне, присела на ручку кресла и, обхватив мою голову
руками, прижала ее к своей груди.
- Ты спас меня, - прошептала она. - Ты бросился в воду и спас меня. Ты
ворвался в мою жизнь - и спас меня навсегда.
С минуту мне казалось, что я начинаю что-то понимать, но тут же мне
стало ясно, что я ничего не понимаю. Меня мучили неразрешимые загадки.
Повернувшись к доктору Минчиту, я снова извинился, что говорю так
бессвязно. Я попросил как следует растолковать мне, в чем дело, но тут у
меня закружилась голова, и я уселся на кровать.
- Должно быть, я болен, - обратился я к доктору Минчиту. - Расскажите
мне историю моей болезни. Расскажите, как это я с острова Рэмполь внезапно
перепрыгнул в Нью-Йорк.
С минуту Минчит молчал, видимо, обдумывая свой ответ.
- Я очень рад, что могу наконец говорить с вами вполне откровенно, -
заметил он. - Я считаю, что вы должны _все_ знать.
Но доктор не сразу начал свои объяснения; спрыгнув со стола, он
принялся шагать взад и вперед по комнате.
- Да? - нетерпеливо сказал я.
- Ему надо как следует подумать, - сказала Ровена в его оправдание.
- Помните ли вы, что находились на покинутом корабле "Золотой лев"?
Можете ли это припомнить?
- Все как есть. Капитан бросил меня на произвол судьбы.
- Бросил на произвол судьбы?
- Он запер меня в каюте, когда лодки отчаливали.
- Гм... я этого не знал. Он запер вас в каюте! Вы потом мне об этом
расскажете. Как бы то ни было, вас обнаружили на этом корабле матросы с
паровой яхты "Смитсон". На этой яхте находились исследователи, собиравшие
кое-какой научный материал на островах Южной Атлантики и на Огненной
Земле. С этого и начинается _мой_ рассказ! Двое наших матросов нашли вас у
пароходной трубы; вы спали, а когда они вас разбудили, вы громко закричали
и кинулись на них с топориком. Вы были - что правда, то правда -
совершенно ненормальны.
- Но... - начал было я, и осекся. - Продолжайте.
- Вы оказались не слишком удачным экземпляром, несколько
обременительным для "Смитсона"...
- Постойте, - прервал я его. - Когда все это было?
Он прикинул в уме.
- Около пяти лет назад.
- Боже мой! - вырвалось у меня, а Ровена сжала мне руку, выразив свое
сочувствие.
Доктор Минчит продолжал:
- Повторяю, вы, мягко выражаясь, представляли собой весьма беспокойный
экземпляр. Начальник нашей экспедиции поручил мне вас, так как я по
профессии психиатр, и я изо всех сил старался приспособить вас к нашей
обстановке. Должен сказать, что я находился на яхте в качестве этнолога. У
меня были тяжелые переживания, и я отправился путешествовать, чтобы
отдохнуть. Я прекрасно знал начальника экспедиции...
Он снова замолчал, видимо обдумывая, что рассказать мне в первую
очередь.
- Сущее наказанье было с вами! - опять заговорил он. - Захватив вас с
парохода, лодка направилась в залив острова Рэмполь, тут-то вы и увидели
этот остров. Вы кричали в бреду, что потеряли свой мир, что мы -
кровожадные дикари и раскрашенные людоеды. Вас доставили на борт
"Смитсона", и мне предложили либо угомонить вас, либо держать под замком в
каюте. Как профессионал я заинтересовался вами с первой же минуты. Мне
думалось, что, так сказать, физически вы вполне нормальны, то есть у вас
нет никаких органических изменений в мозговых клеточках. С вами, очевидно,
дурно обращались, и вы пережили сильное потрясение. Вот почему ваш
рассудок перестал нормально функционировать и все ваши понятия
перепутались. Я полагаю, что если б я позволил им сделать то, что они
хотели, то есть запереть вас в каюту, то вы стали бы колотить в дверь - и
это, пожалуй, доконало бы вас. Вы смертельно боялись, что вас запрут в
каюту. Помните вы это?
Я тщетно напрягал память.
- Нет.
Потом прибавил менее уверенным тоном:
- Не-ет...
Я начал смутно припоминать, как пытался выбраться из запертой каюты. Но
ведь это было на "Золотом льве"!
- Приходилось вам потакать, - продолжал он. - И нельзя сказать, чтобы
вы возбуждали к себе симпатию. Вы ненавидели весь род человеческий,
называли нас шайкой грязных дикарей, и... словом, не слишком с нами
церемонились. Если бы не я, вас, конечно, высадили бы на берег при первой
же возможности... Но я заявил, что вы не просто тяжелый субъект, а
драгоценный объект для научных исследований, и это заставило их
примириться с вашим присутствием. Так мы и возили вас с собой, пока не
привезли сюда. Я решил поместить вас в институт Фредерика Куина в
йонкерсе, чтобы наблюдать и изучать вашу болезнь. В Европе почти не имеют
понятия о том, на каком высоком уровне находится у нас психиатрия. Мы
изучаем и наблюдаем самые разнообразные типы душевных заболеваний. У меня
были кое-какие затруднения - приходилось оформлять вас как иммигранта и
вести переписку с вашим престарелым опекуном, проживающим в Лондоне; но
мне удалось все уладить, и с этих самых пор вы непрерывно находились под
моим наблюдением в йонкерсе, а затем в Нью-Йорке. Ваш опекун неплохой
человек. Он попросил своих знакомых проведать вас и, убедившись, что с
вами хорошо обращаются, почувствовал ко мне доверие, предоставил свободу
действий и к тому же оплатил все расходы. Денег на вас хватило. За это
время вы получили кое-какое наследство, и теперь вы довольно состоятельный
человек. Все счета у меня в полном порядке. Мне понадобилось два года,
чтобы доказать, что вы ничего с собой не сделаете и не опасны для
окружающих. Наконец вас выпустили из клиники под мою ответственность, и вы
поселились в собственной квартире.
- Вот в этой самой?
- Вы сюда переехали после того, как познакомились с _нею_.
- Это моя квартира, - шепнула Ровена. - Ты снял ее для меня и отказался
от своей.
Я задумался.
- Все это очень хорошо. Но почему же я ничего этого не помню?
- Кое-что вы помните, но в искаженном виде. Я утверждаю, что вы
представляете собой типичный случай "систематического бреда".
Тут он замолчал, ожидая, что я попрошу его продолжать, что я и сделал
после минутного молчания.
Он остановился передо мной, засунув руки в карманы, как профессор перед
группой студентов, и представлял собой, выражаясь его языком, типичный
случай в аудитории.
- Видите ли, - начал он и запнулся, сделав неопределенный жест левой
рукой. - Дело все в том...
Но я не буду подробно излагать его сложную теорию, - это мне не по
силам. Слушать скучные лекции - удел студентов. А эта повесть рассчитана
на широкого читателя. Теория Минчита или, если угодно, его объяснения
основывались на том, что наше восприятие внешнего мира не отличается
чрезмерной точностью и вместе с тем всегда носит критический характер. Мы
всегда фильтруем и редактируем наши ощущения, прежде чем они, так сказать,
доходят до нашего сознания. Даже люди, совершенно лишенные воображения,
живут иллюзиями, бессознательно прикрашивая жизненные факты и тем самым
защищаясь от действительности. Наш ум отбирает впечатления, отбрасывая все
неприятное и оскорбительное для нашего самолюбия. Мы продолжаем
редактировать и видоизменять даже давно пережитое нами. То, что человек
_помнит_ о происшедшем накануне, отнюдь не соответствует тому, что он
действительно видел или пережил в тот или иной момент вчерашнего дня. Все
это ретушировано, подчищено и препарировано по его вкусу и как того
требует его самолюбие. Люди с богатым воображением и те, которых
воспитали, ограждая от резких ударов действительности, порой совершенно
искренне, самым необычайным образом искажают реальность, приукрашивают ее,
истолковывают на суеверный лад, облекают в фантастические одеяния.
- Поэтому-то вы меня так заинтересовали, - прибавил Минчит, как бы
извиняясь и подходя ко мне поближе. - Вы _чрезвычайно_ любопытный пациент!
Это было очень любезное признание.
Затем он спросил меня, приходилось ли мне слышать о случаях раздвоения
сознания, о том, что в одном мозгу могут уживаться две различные системы
ассоциации, иногда их даже больше, и они проявляют себя совершенно
независимо, так что можно подумать, что в одно тело вселились две души. Я
отвечал, что слыхал о таких фактах. Мне кажется, в наше время они
общеизвестны. Доктор заявил, что я представляю собой поразительный пример
раздвоения сознания. Моя основная личность получила такую тяжелую травму в
самом начале моего жизненного пути, что укрылась под защиту фантазии,
вообразив, будто грубость и жестокость существуют только в одном
отдаленном диком уголке земного шара. Она упорно цеплялась за мысль, что
утерянный ею мир иллюзий все еще существует, тот цивилизованный мир, из
которого я был выброшен и куда мне предстояло вернуться.
Я задумался над его словами и попросил его повторить все сказанное.
Потом согласился с доктором, но без особого энтузиазма.
В этих утешительных мечтаниях, говорил он, я пребывал четыре с
половиной года, в то время как моя второстепенная личность, мое житейское
"я", которое я усиленно игнорировал, поддерживало мое существование,
заставляя меня избегать неприятностей, вовремя есть, даже заниматься
делами, когда это было необходимо. Правда, это житейское "я", эта жалкая,
второстепенная личность была все время чем-то озабочена, как говорится, в
мрачном раздумье, но действовала вполне разумно, хотя и медленно. Она
читала газеты, могла поддержать банальный разговор, но вела обособленное
существование, выполняя черную работу и обслуживая основной комплекс моего
сознания, поглощенный фантазиями и мечтами. Порой она кое-что припоминала,
но тут же выбрасывала из сознания. Основное же мое "я" и знать ничего не
хотело об этих житейских мелочах, а если что и принимало, то изменяло до
неузнаваемости.
- Все мы в известной мере таковы, - добавил Минчит. - Вы представляете
такой интерес для науки именно потому, что так последовательно, упорно и
настойчиво отстаивали свою фикцию.
- Да, да, все это весьма правдоподобно, - сказал я, - но... послушайте,
доктор Минчит! Ведь я совершенно реально воспринимал остров Рэмполь,
осязал все находящиеся там предметы, ел и помню вкус пищи. Я его видел так
же отчетливо, как вон тот старый ковер с полинявшим узором. Разве человек
может так всецело отвергнуть действительность и придумать все то, что я
видел, - утесы, горы, пиршества, погоню и мегатериев? Я выслеживал
мегатериев, и один из них гнался за мною. Гнался по пятам. Мегатерии - это
гигантские ленивцы. Сомневаюсь даже, слышал ли я когда-нибудь о них до
того, как попал на этот остров!
- Это совсем нетрудно объяснить, - отвечал доктор. - "Смитсон"
разыскивал мегатериев. Это было нашей основной задачей. Если остался в
живых хоть один мегатерий, мы хотели найти его раньше англичан. У нас на
судне все интересовались мегатериями. Мы постоянно беседовали о них. Наш
зоолог и палеонтолог прямо бредили мегатериями. Они показывали нам
рисунки. У них был череп молодого мегатерия, к которому пристали клочки
кожи и кусочки помета. Теперь я вспоминаю: однажды вы прочли нам
замечательную диссертацию об их нравах и образе жизни! Поразительная
выдумка! Необычайная фантазия! Так вы думаете, что видели мегатериев?
- А разве их не было на острове Рэмполь?
- Мы не встретили ни единого.
Я был совершенно сбит с толку.
- Вы путаете сновидение с воспоминаниями о действительной жизни. Это
случается чаще, чем думают.
Я опустил голову на руки, потом снова выпрямился.
- Я не утомил вас? - спросил он.
- Я ловлю каждое ваше слово, - ответил я, - хотя мне еще далеко не все
понятно.
- Это и не удивительно. Ведь я рассказал вам за каких-нибудь полчаса о
результатах наблюдений, которые терпеливо вел в течение четырех с лишним
лет!
- Чит, - заметил я, - всегда был терпеливым наблюдателем... Но
любопытно, откуда я взял этот его головной убор?!
Доктор не имел представления об этом замечательном головном уборе и
пропустил мои слова мимо ушей. Он был слишком поглощен своим
повествованием.
- Это была такая увлекательная задача - нащупать и расчленить
перепутанные комплексы сознания.
- Я рад, что это доставляло вам удовольствие, - ответил я.
- Например... - Он опять зашагал по комнате. - Я узнал, что у вас очень
сложная наследственность: с одной стороны - старинная английская кровь, с
другой - смешение сирийской, португальской и отчасти крови туземцев
Канарских островов. В самом начале жизни вы пережили резкий перелом.
Сперва - безалаберное детство на Мадейре; затем спокойные отроческие годы
в Уилтшире, причем оба эти периода ничем не связаны между собой. Даже язык
ваш изменился. Вы потеряли всякую связь с Мадейрой, - все это так. Но...
под личиной вашего английского "я" таилось иное существо - пылкое, буйное,
эгоцентричное, склонное к пессимизму, - правда, оно мало себя проявляло и
было как будто позабыто. Скажите, на вашем острове Рэмполь была богатая
субтропическая растительность?
- Да, множество деревьев, густые травы и яркие цветы, - ответил я,
подумав. - Горы были крутые и живописные.
- Но ведь настоящий остров Рэмполь - голая пустыня, - сказал он.
Я оглянулся на Ровену.
- Доктор очень проницателен, - сказала она.
- Он очень проницателен, - согласился я.
- Мы так часто это обсуждали, - заметил доктор Минчит.
Я взглянул на свои ноги, на бледно-голубую полинялую пижаму и на босые
ступни. Я нашел руку Ровены и пожал ее. Поглядел на горшки с вербеной,
затем в открытое окно.
- Вы очень умный человек, - начал я. - Все здесь кажется мне вполне
реальным. Но не менее реален и остров Рэмполь. Да, пока еще это так. Столь
же реально и блюдо, которое я там ел, - человеческое мясо. И завывание
дикарей, и война. Скажите мне, где добывают пищу, которой меня здесь
кормят? Разве в этом мире нет "даров Друга"? И что это за война,
бессмысленная и страшная война, которой закончился мой бред? Что это была
за военная суматоха? Этот барабанный бой и завывания? Неужели ничего этого
не было? И почему ты, дорогая моя, бросилась в воду? Тут в мой сон
ворвалась твоя реальная жизнь. Ведь он мне еще этого не объяснил, и ты
ничего не сказала, и я чувствую, что это не был сон.
- Нет, - отвечал он, и внезапно осекся. - Это... имело свои
основания...
- А война? - настаивал я. - Война?
- Дорогой мой! Дорогой мой! - повторяла Ровена, словно пытаясь скрыть
нечто не до конца понятное ей самой.
- У нее были неприятности, - нехотя вымолвил доктор. - Она оказалась в
большой нужде.
- А воитель Ардам?
Минчит заговорил лишь после долгой паузы, - но тем большее впечатление
произвел его ответ.
- Почти весь мир, - сказал он, - реальный мир... сейчас охвачен войной.
- А! Теперь я начинаю понимать! - воскликнул я. - Стало быть, одно
воспоминание цепляется за другое?
- Да, - согласился доктор. - Мы переживаем сейчас великое и трагическое
время. Теперь вы наконец можете взять себя в руки и взглянуть
действительности в лицо.
- Так это реальный мир?
- Несомненно.
- Реальный мир! - повторил я. Тут я встал и подошел к окну; в его рамке
виднелись высокие угрюмые здания величайшего из современных городов,
озаренные багровым сиянием, и тысячи окон ярко горели, отражая закатные
лучи.
- Теперь я начинаю понимать, - сказал я.
Минчит вопросительно посмотрел на меня.
- Я готов признать, что этот мир вполне реален. - При этих моих словах
в глазах доктора блеснула радость. - Но я убежден, что остров Рэмполь тоже
существует, - продолжал я, - и он где-то совсем близко. Знаете, доктор,
что, в сущности говоря, представлял собою остров Рэмполь? Это и был
реальный мир, проступавший сквозь туман моих иллюзий.