Рано утром Андрей Разметнов пришел в сельсовет, чтобы подписать и
отправить с коннонарочным в райисполком сводку о ходе сенокоса и
подготовке к хлебоуборочной кампании. Не успел он просмотреть сведения по
бригадам, как в дверь кто-то резко постучался.
- Входи! - не отрываясь от бумаг, крикнул Разметнов.
В комнату вошли два незнакомых человека и сразу как бы заполнили ее.
Один из них, одетый в новенькое прорезиненное пальто, коренастый и
плотный, с ничем не примечательным, гладко выбритым и круглым лицом,
улыбаясь, подошел к столу, протянул Разметнову каменно-твердую руку:
- Заготовитель Шахтинского отдела рабочего снабжения Бойко Поликарп
Петрович, а это - мой помощник, по фамилии Хижняк. - И небрежно, через
плечо указал большим пальцем на своего спутника, стоявшего возле двери.
По виду тот явно смахивал на гуртоправа или скупщика скота: замызганный
брезентовый плащ с капюшоном, сапоги яловой кожи с широкими голенищами,
приплюснутая серая кепка и нарядный, с двумя кожаными махрами кнут в руках
- все безмолвно свидетельствовало о его профессии. Но странно не
соответствовало внешнему виду лицо Хижняка: пытливо-умные глаза,
ироническая складка в углах тонких губ, манера поднимать левую бровь,
словно прислушиваясь к чему-то, некая интеллигентность во всем облике -
все внушительно говорило для наблюдательного глаза о том, что человек этот
далек от заготовок скота и нужд сельского хозяйства. Это обстоятельство и
отметил мельком про себя Разметнов. Впрочем, он только бегло взглянул в
лицо Хижняка и сейчас же перевел взгляд на его непомерно широкие плечи,
невольно улыбаясь, подумал: "Ну и заготовитель пошел: разбойнички, как на
подбор... Им бы не заготовками заниматься, а где-нибудь под мостом стоять
ночушкой да советским купцам деревянными иглами воротники
пристрачивать..." С трудом сохраняя серьезность, спросил:
- По какому делу ко мне?
- Покупаем у колхозников скот личного пользования. Берем крупный и
мелкий рогатый скот, а также свиней, птицей пока не интересуемся. Может
быть, зимой - тогда другое дело, а пока птицу не берем. Цены
кооперативные, с надбавкой на упитанность животного. Сами понимаете,
товарищ председатель, что шахтерский труд - тяжелый труд, и нам надо своих
рабочих-шахтеров кормить как положено и не меньше.
- Документы. - Разметнов легонько постучал ладонью по столу.
Оба заготовителя положили на стол командировочные удостоверения. Все
было в полном порядке: штампы, подписи, печати, но Разметнов долго и
придирчиво рассматривал предъявленные ему документы и не видел того, как
Бойко повернулся к своему помощнику, подмигнул ему и оба сразу улыбнулись
и тотчас же погасили улыбки.
- Думаете, липа? - уже в открытую улыбаясь, спросил Бойко, не ожидая
приглашения, свободно присаживаясь на стоявший возле окна стул.
- Нет, не думаю, что бумажки ваши липовые... А почему вы именно в наш
колхоз приехали? - Разметнов не принял шутливого тона, он вел разговор
всерьез.
- Почему именно к вам? Да мы не только к вам, не один ваш колхоз думаем
посетить. Мы уже побывали в шести соседних колхозах, купили с полсотни
голов скота, в том числе три пары старых, выбракованных быков, телятишек,
не годных к дойке коров, овечек и штук тридцать свинок...
- Тридцать семь, - поправил своего начальника стоявший у двери
плечистый заготовитель.
- Совершенно верно, тридцать семь свиней приобрели, и по сходной цене.
От вас двинемся дальше по хуторам.
- Расчет на месте? - поинтересовался Разметнов.
- Немедленно! Правда, больших денег мы с собой не возим: знаете,
товарищ Разметнов, время неспокойное, долго ли до греха... Так мы на этот
случай запаслись аккредитивом.
Разметнов, откинувшись на спинку стула, расхохотался:
- Неужели боитесь, что деньжонки отнимут? Да вы сами у любого можете
карманы опорожнить и хозяина из одежки вытряхнуть!
Бойко сдержанно улыбался. На розовых щеках его, словно у женщины,
играли ямочки. Хижняк сохранял полное равнодушие, рассеянно поглядывал в
окно. Только теперь, когда он повернулся лицом к окну, Разметнов увидел на
левой щеке его длинный и глубокий шрам, тянувшийся от подбородка до мочки
уха.
- С войны примету на щеке носишь? - спросил Разметнов.
Хижняк живо повернулся к нему, скупо улыбнулся:
- Какое там - с войны, позже заработал...
- То-то я и гляжу - не похоже, что от сабельного удара. Жена царапнула?
- Нет, она у меня смирная. Это - по пьянке, ножом полоснул один
приятель...
- Парень ты видный из себя, я и подумал, что жена поскоблила, а ежли не
она, то, видать, по бабьей части досталось, из-за любушки? - продолжал
Разметнов бесхитростные вопросы, посмеиваясь и разглаживая усы.
- А ты догадлив, председатель... - Хижняк насмешливо улыбнулся.
- Мне по должности полагается быть догадливым... И шрам у тебя не от
ножа, а от шашки, мне это знакомое дело, и сам ты, гляжу я, такой же
заготовитель, как я архирей... И морда у тебя не та, не из простых, да и
руки не те: они за бычьи рога, видать, сроду не держались, благородные
ручки... Хотя и крупноватые, а с белизной... Ты бы их хоть на солнце
поджарил, чтобы потемнели, да в навозе вымазал, тогда бы и я поверил, что
ты заготовитель. А то, что ты с кнутом похаживаешь, - это дело пустое,
кнутом ты мне очки не вотрешь!
- А ты догадлив, председатель, - повторил Хижняк, но уже без улыбки. -
Только догадлив ты с одного бока: шрам у меня действительно от сабельного
удара, только неохота было в этом признаваться. Служил когда-то в белых,
там и получил эту отметину. Кому охота вспоминать такое? А что касается
рук, то ведь я не погонщик скота, а закупщик, мое дело - червонцы
отсчитывать, а не телятам хвосты крутить. Тебя смущает мой вид, товарищ
Разметнов? Так ведь я заготовителем работаю недавно. До этого работал
агрономом, но за пьянку был снят с работы, и вот пришлось менять
специальность... Понятно теперь, товарищ председатель? Вынудил ты меня на
откровенность, вот и пришлось перед тобой исповедоваться...
- Исповедь твоя мне нужна, как собаке пятая нога. Пущай тебя в ГПУ
исповедуют и причащают, а меня это не касается, - сказал Разметнов. Не
меняя положения, он крикнул: - Марья! Пойди сюда!
Из смежной комнаты несмело вышла девушка - дежурная сельсовета.
- Сбегай-ка за Нагульновым. Скажи, чтобы на одной ноге был в Совете,
мол, дело срочное есть, - приказал Разметнов и внимательно посмотрел на
Хижняка, потом на Бойко.
Хижняк недоумевающе и обиженно пожал необъятными плечами, сел на лавку,
отвернулся, а Бойко, трясясь, как студень, от сдерживаемого смеха,
наконец-то прокричал высоким тенорком:
- Вот это - бдительность! Вот это я люблю! Попался, товарищ Хижняк?
Попался, как кур во щи!
Он хлопал себя ладонями по жирным коленям, гнулся пополам и смеялся с
такой непосредственной искренностью, что Разметнов посмотрел на него, не
скрывая удивления.
- А ты, толстый, чему смеешься? Глядите, как бы вам обоим плакать в
станице не пришлось! Как хотите, хотите обижайтесь, хотите - нет, а в
район я вас отправлю для выяснения ваших личностей. Что-то вы мне
подозрительные показываетесь, товарищи заготовители.
Вытирая проступившие на глазах слезы и все еще кривя от смеха полные
губы. Бойко спросил:
- А документы? Ты же проверил их и признал подлинными?
- Документы документами, а вывеска вывеской, - угрюмо ответил Разметнов
и стал не спеша свертывать папироску.
Вскоре подошел Макар Нагульнов. Не здороваясь, он кивком головы указал
на заготовителей, спросил у Разметнова:
- Что за люди?
- А ты сам у них спроси.
Нагульнов поговорил с заготовителями, посмотрел их удостоверения,
спросил, обращаясь к Разметнову:
- Ну так в чем дело? Чего ты меня звал? Приехали люди заготовлять скот
и пущай себе заготовляют.
Разметнов вскипел, но сказал достаточно сдержанно:
- Нет, заготовлять они не будут, пока я не проверю их личности. Мне эти
субчики не нравятся, вот в чем дело! Зараз же отправлю их в станицу,
проверят их, а потом пущай заготовляют:
Тогда Бойко тихо сказал:
- Товарищ Разметнов, скажи своей рассыльной, чтобы она вышла из дома.
Есть разговор.
- А какие у нас с тобой могут быть секреты?
- Делай, что тебе сказано, - все так же тихо, но уже в тоне приказа
сказал Бойко.
И Разметнов подчинился. Когда они остались одни во всем доме, Бойко
достал из внутреннего кармана пиджака маленькую красненькую книжечку,
подавая ее Разметнову, улыбнулся:
- Читай, глазастый черт! Раз уже маскарад наш не удался - карты на
стол. Дело вот в чем, товарищи: оба мы сотрудники краевого управления ОГПУ
и приехали к вам для того, чтобы разыскать одного человека - опасного
политического врага, заговорщика и ярого контрреволюционера. Чтобы не
привлекать к себе внимания, мы и превратились в заготовителей. Так нам
проще работать: мы ходим по дворам, разговариваем с народом и надеемся,
что рано или поздно, но на след этого контрика мы нападем.
- Так почему же, товарищ Глухов, вы сразу не сказали мне, кто вы такие?
Не было бы никакого недоразумения, - воскликнул Разметнов.
- Условия конспирации, дорогой Разметнов! Тебе скажи, Давыдову и
Нагульнову скажи, а через неделю весь Гремячий Лог будет знать, кто мы
такие. Вы, ради бога, не обижайтесь, тут дело не в том, что мы вам не
доверяем, но, к сожалению, иногда так бывает, а рисковать операцией,
имеющей для нас весьма важное значение, мы не имеем права, -
снисходительно пояснил Бойко-Глухов, пряча в карман красную книжечку после
того, как с ней ознакомился и Нагульнов.
- Можно узнать, кого вы разыскиваете? - спросил Нагульнов.
Бойко-Глухов молча порылся в объемистом бумажнике, бережно положил на
свою пухлую ладонь фотографию, по размерам такую, какие обычно
употребляются для паспортов.
Разметнов и Нагульнов наклонились над столом. С маленького квадратика
бумаги на них смотрел пожилой, добродушно улыбающийся мужчина с прямыми
плечами и бычьей шеей. Но так не вязалась его наигранно-добродушная улыбка
с волчьим складом лба, с глубоко посаженными, угрюмыми глазами и тяжелым,
квадратным подбородком, что Нагульнов только усмехнулся, а Разметнов,
покачивая головой, проговорил:
- Да-а-а, дядя не из веселых...
- Вот этого "дядю" мы и разыскиваем, - раздумчиво проговорил
Бойко-Глухов, так же бережно заворачивая фотографию в лист белой, потертой
по краям бумаги, пряча ее в бумажник. - Фамилия его Половцев, звать -
Александр Анисимович. Бывший есаул белой армии, каратель, участник казни
отряда Подтелкова и Кривошлыкова. Последнее время учительствовал,
скрываясь под чужой фамилией, потом жил в своей станице. Сейчас - на
нелегальном положении. Один из активных участников готовящегося восстания
против Советской власти. По нашим агентурным сведениям, скрывается где-то
в вашем районе. Вот и все, что можно сказать об этом фрукте. Можете
сообщить о нашем разговоре Давыдову, а больше никому - ни слова! Я надеюсь
на вас, товарищи. А теперь - до свидания. Встречаться с нами не надо, без
нужды, разумеется, а если что-либо у вас найдется интересное для нас -
вызовите меня в сельсовет днем, только днем, во избежание всяких на мой
счет подозрений со стороны жителей хутора. И последнее: будьте осторожны!
По ночам лучше вообще вам не передвигаться! На террористический акт
Половцев не пойдет, не захочет себя выявлять, но осторожность не помешает.
Вообще по ночам вам лучше не передвигаться, а если уж идти, то не одному.
Оружие всегда держите при себе, хотя вы, очевидно, и так с ним не
расстаетесь. Во всяком случае, я слышал, как ты, товарищ Разметнов,
разговаривая с Хижняком, раза два крутнул в кармане брюк барабан нагана -
не так ли?
Разметнов сощурил глаза и отвернулся, будто и не слышал вопроса. На
выручку ему пришел Нагульнов.
- После того как по мне стреляли, мы и сготовились к обороне.
Тонко улыбаясь, Бойко-Глухов сказал:
- Не только к обороне, но, кажется, и к нападению... Кстати, убитый
тобою, товарищ Нагульнов, Тимофей Дамасков, по прозвищу Рваный, одно время
был связан с организацией Половцева, а члены его организации есть и в
вашем хуторе, - как бы вскользь упомянул всеведущий "заготовитель". - Но
потом по неизвестным причинам отошел от нее. Стрелял он в тебя не по
приказу Половцева, скорее всего им руководили мотивы личного порядка...
Нагульнов утвердительно качнул головой, и Бойко-Глухов словно читая
лекцию, размеренно и спокойно продолжал:
- О том, что Тимофей Дамасков по каким-то причинам откололся от группы
Половцева и стал попросту бандюгой-одиночкой, свидетельствует и тот факт,
что он не передал единомышленникам Половцева станковый пулемет,
хранившийся со времен гражданской войны в сарае у Дамасковых и
впоследствии найденный Давыдовым. Но не в этом дело. Скажу несколько слов
о нашем задании: мы должны захватить одного Половцева, и обязательно
живьем. Пока он нам нужен только живой. Рядовых членов его группировки
обезвредим потом. Должен добавить к этому, что Половцев - только звено в
большой цепи, но звено не из маловажных. Потому-то операция по розыску и
аресту его и поручена нам, а не работникам районного отделения... Чтобы у
вас, товарищи, не осталось обиды на меня, скажу: о том, что мы находимся
на территории вашего района, знает только один начальник вашего районного
отделения ОГПУ. Даже Нестеренко не знает. Он - секретарь райкома, и в
конце концов какое ему дело до каких-то мелких заготовителей скота? Пусть
руководит партийной работой в своем районе, а мы будем заниматься своими
делами... И надо сказать, что в колхозах, в которых побывали до приезда к
вам, мы благополучно сходили за тех, за кого себя выдаем, и только ты,
Раэметнов, заподозрил Хижняка, а заодно и меня в том, что мы не настоящие
заготовители. Что ж, это делает честь твоей наблюдательности. Хотя так или
иначе, а мне пришлось бы через пару дней открыться вам, кто мы такие на
самом деле, и вот почему: профессиональное чутье мне подсказывает, что
Половцев болтается где-то у вас в хуторе... Постараемся найти его
сослуживцев по войне с Германией и по гражданской войне. Нам известно, в
каких частях служил господин Половцев, и вероятнее всего, что он прибился
к кому-либо из односумов. Вот вкратце и все. Перед отъездом мы еще
увидимся, а пока - до свидания!
Уже стоя возле порога, Бойко-Глухов взглянул на Нагульцова:
- Судьбой своей супруги не интересуешься?
У Макара выступили на скулах малиновые пятна и потемнели глаза.
Покашливая, он негромко спросил:
- Вы знаете, где она?
- Знаю.
- Ну?
- В городе Шахты.
- Что она там делает? У нее же там никого нет - ни сродственников, ни
знакомых.
- Работает твоя супруга.
- В какой же должности? - невесело усмехнулся Макар.
- Работает на шахте откатчицей. Сотрудники наших органов помогли ей
найти работу. Но она, разумеется, и не подозревает о том, кто ей помог
трудоустроиться... И надо сказать, что работает очень хорошо, даже, я
сказал бы, отлично! Ведет себя скромно, никаких новых знакомств не
заводит, и никто из старых знакомых пока ее не навещает.
- А кто бы мог ее навещать? - тихо спросил Нагульнов.
Внешне он казался совершенно спокойным, только веко левого глаза мелко
дрожало.
- Ну мало ли кто... Хотя бы знакомые Тимофея. Или ты это совершенно
исключаешь? Однако мне кажется, что женщина пересмотрела свою жизнь,
одумалась, и ты, товарищ Нагульнов, о ней не беспокойся.
- А с чего ты взял, что я о ней беспокоюсь? - еще тише спросил
Нагульнов и встал из-за стола, немного клонясь вперед, опираясь о край
стола длинными ладонями.
Лицо его мертвенно побелело, под скулами заходили крутые желваки.
Подбирая слова, он медленнее, чем обычно, заговорил:
- Ты, товарищ краснобай, приехал дело делать? Так ты ступай и делай
его, а меня утешать нечего, я в твоих утешениях не нуждаюсь! Не нуждаемся
мы и в твоих опасках: ходить ли нам днем, или ночью - это наше дело.
Проживем как-нибудь и без дурацких наставлений и без чужих нянек! Понятно
тебе? Ну и дуй отсюдова. А то дюже разговорился, наизнанку
выворачиваешься, тоже мне - чекист называешься, а я уже не пойму: то ли ты
действительно ответственный работник краевого ОГПУ, то ли на самом деле
скупщик скота, уговариватель, а по-нашему - шибай...
Молчаливый Хижняк не без злорадства смотрел на своего несколько
смущенного начальника, а Нагульнов вышел из-за стола, поправил пояс на
гимнастерке и пошел к выходу - как всегда, подтянутый и прямой, пожалуй
даже немного щеголяющий своей военной выправкой.
После его ухода в комнате с минуту стояла неловкая тишина.
- Пожалуй, не надо было говорить ему о жене, - сказал Бойко Глухов,
почесывая ногтем мизинца переносицу. - Он, как видно, все еще переживает
ее уход...
- Да, не надо бы, - согласился Разметнов. - Макар у нас - парень
щетинистый и не дюже долюбливает, когда в грязных сапогах лезут к нему в
чистую душу...
- Ну ничего, обойдется, - примиряюще сказал Хижняк, берясь за дверную
скобу.
Чтобы как-то сгладить неловкость, Разметнов спросил:
- Товарищ Глухов, объясни мне: а как же с покупкой скота? На самом деле
вы его покупаете или только ходите по дворам, приценяетесь?
Бойко-Глухов повеселел от столь наивного вопроса, и опять на тугих
щеках его заиграли ямочки:
- Сразу видно настоящего хозяина! И скот на самом деле покупаем, и
деньги сполна платим. А за наши покупки ты не беспокойся: скот гоном
отправим в Шахты, а убоинку шахтеры съедят за милую душу. Съедят и спасибо
нам не скажут, потому что не будут знать, какое высокое учреждение
заготовляло им скот выше средней упитанности. Такие-то дела, браток!
Проводив гостей, Разметнов еще долго сидел за столом, широко расставив
локти, подпирая кулаками скулы. Ему не давала покоя одна мысль: "Кто же из
наших хуторных мог примкнуть к этому проклятому офицеришке?" По памяти он
перебрал всех взрослых казаков в Гремячем Логу, и ни на одного из них не
пало у него настоящего подозрения...
Разметнов встал из-за стола, чтобы немного размяться, раза три прошелся
от двери до окна и вдруг остановился посреди комнаты, словно наткнувшись
на невидимое препятствие, с тревогой подумал: "Разбередил этот толстяк
Макарову душу. И на черта надо ему было говорить про Лушку! А что, ежели
Макар затоскует и махнет в Шахты проведать ее? Сумной он это время ходит,
виду не подает, но похоже, что по ночам выпивает втихаря и в одиночку..."
Несколько дней Разметнов жил в тревожном ожидании: что предпримет
Макар? И когда в субботу вечером в присутствии Давыдова Нагульнов сказал,
что думает с ведома райкома съездить в станицу Мартыновскую - посмотреть,
как работает одна из первых организованных на Дону МТС, - Разметнов
внутренне ахнул: "Пропал Макар! Это он к Лушке направится! Куда же
девалась его мужчинская гордость?.." Читать дальше ...
...В 1910 году семья покинула хутор Кружилин и переехала в хутор Каргин: Александр Михайлович поступил на службу к каргинскому купцу. Отец пригласил местного учителя Тимофея Тимофеевича Мрыхина для обучения мальчика грамоте. В 1912 году Михаил поступил сразу во второй класс Каргинской министерской (а не церковно-приходской, как утверждают некоторые биографы писателя) начальной школы. Сидел за одной партой с Константином Ивановичем Каргиным — будущим писателем, написавшим весной 1930 повесть «Бахчевник». В 1918—1919 годах Михаил Шолохов окончил четвёртый класс Вёшенской гимназии... Читать дальше »
