Главная » 2021 » Февраль » 15 » Поднятая целина.Михаил Шолохов . 040
01:58
Поднятая целина.Михаил Шолохов . 040

   Дни стояли на редкость погожие, солнечные и безветренные. В  субботу  к
вечеру школа сияла снаружи безукоризненной побелкой стен, а  внутри  чисто
вымытые и натертые битым кирпичом полы  были  так  девственно  чисты,  что
всем, кто входил в школу, поневоле хотелось передвигаться на цыпочках.
   Открытое партийное собрание было назначено на шесть  часов  вечера,  но
уже с четырех в школе собралось более полутораста человек, и сразу  же  во
всех классах, несмотря на то что окна и двери были открыты настежь, горько
и крепко запахло самосадом, мужским, спиртовой крепости  потом  и  запахом
дешевой помады и такого же мыла - от сбившихся в кучу разнаряженных  девок
и баб.
   Впервые в Гремячем Логу проводилось открытое партсобрание по  приему  в
партию новых членов, да еще своих хуторян, а потому  к  шести  часам  весь
Гремячий Лог, за исключением детей и лежачих больных, был  либо  в  школе,
либо возле нее. В степи, на полевых станах не осталось ни одной души,  все
явились в хутор,  и  даже  хуторский  пастух  дед  Агей  бросил  стадо  на
попечение подпаска, пришел в  школу  приодетый,  с  тщательно  расчесанной
бородой и в старинных, сильно поношенных сапогах с дутыми голенищами.  Так
необычен был вид  его,  обутого,  старательно  наряженного,  без  кнута  и
холщовой сумки на боку, что  многие  пожилые  казаки  не  узнавали  его  с
первого взгляда и здоровались, как с незнакомым пришельцем.
   Ровно в шесть  часов  Макар  Нагульнов  встал  из-за  стола,  покрытого
красной  сатиновой  скатертью,  оглядел  густые  ряды  колхозников,  тесно
сидевших за партами и стоявших в проходах. Глухой  шум  голосов  и  чей-то
визгливый женский смех в самом последнем  ряду  не  стихали.  Тогда  Макар
высоко поднял руку:
   - А ну, уймитесь трошки, которые  самые  горластые,  и  особенно  бабы!
Прошу соблюдать всевозможную тишину и считаю открытое  партийное  собрание
гремяченской ячейки ВКП(б) открытым. Слово  имеет  товарищ  Нагульнов,  то
есть я самый. На повестке дня у нас один вопрос: о приеме в  партию  новых
наших членов. Поступило к нам несколько штук заявлений, и  в  их  числе  -
заявление от нашего хуторца Кондрата Майданникова, какого  вы  все  знаете
как облупленного. Но порядок и устав партии требует его обсуждения.  Прошу
всех, как партейных,  так  и  прочих  беспартейных  товарищей  и  граждан,
высказываться по существу Кондрата, кто и как вздумает, кто - "за", а кто,
может быть, и "против". Противное высказывание называется  отводом.  "Даю,
мол, отвод товарищу Майданникову", - а тогда уже выкладывай факты,  почему
Майданников недостоин быть в партии.  Нам  нужны  порочные  факты,  только
такие мы можем принимать в рассуждение, а рассусоливать вокруг да около  и
трепаться насчет человека без фактов - дело дохлое. Такой трепотни мы и  в
расчет не будем брать. Но спервоначалу  я  зачитаю  маленькое  заявленьице
Кондрата Майданникова, потом он расскажет про свою автобиографию, то  есть
про описание своей прошедшей, текущей и будущей жизни, а потом уже валяйте
вы, кто и во что горазд, в смысле  товарища  нашего  Майданникова.  Задача
ясная? Ясная. Стало быть, действую, то есть зачитываю заявление.
   Нагульнов прочитал  заявление,  разгладил  листок  бумаги  на  столе  и
положил на него свою длинную, тяжелую ладонь.  Многих  бессонных  ночей  и
мучительных раздумий стоил Кондрату этот листок, вырванный из  ученической
тетради... И теперь Кондрат, изредка взглядывая то на сидевших  за  столом
коммунистов, то на своих соседей  по  парте  необычным  для  него,  робким
взглядом, волновался так, что на лбу у него выступили крупные капли пота и
лицо казалось словно бы обрызганным дождем.
   В нескольких словах он рассказал о своей жизни,  мучительно  подыскивая
слова, надолго  умолкая,  хмурясь  и  одновременно  улыбаясь,  вымученной,
жалкой улыбкой. Любишкин не выдержал, громко сказал:
   - И чего ты  своей  житухи  стесняешься?  Чего  мнешься,  как  конь  на
привязи? Житуха у тебя хорошая, шпарь смелее, Кондрат!
   - Я все сказал, - тихо  ответил  Майданников,  садясь  и  зябко  поводя
плечами.
   У него было такое ощущение, будто вышел  он  раздетый  из  парно-теплой
хаты на мороз...
   После недолгого  молчания  поднялся  Давыдов.  Он  коротко,  но  горячо
говорил о Майданникове, увлекающем  своим  трудом  остальных  колхозников,
привел его в пример другим, под конец убежденно заявил:
   - Вполне достоин быть в рядах нашей партии, факт!
   Еще   несколько   выступавших   говорили   о   Майданникове   тепло   и
доброжелательно. Их не раз прерывали одобрительными криками:
   - Правильно!
   - Хорош хозяин!
   - Оберегает колхозный интерес.
   - Этот общественную копейку не уронит, а ежели уронит - одну -  подымет
две.
   - Про него плохого не сбрешешь, не поверят!
   Много лестных слов выслушал о  себе  бледный  от  волнения  Кондрат,  и
казалось бы, что мнение о нем собравшихся единодушно. Но тут неожиданно не
встал, а взвился дед Щукарь и начал:
   - Дорогие гражданы и старухи! Даю полный отлуп Кондрату!  Я  не  такой,
как другие, по мне дружба - дружбой, а табачок - врозь. Вот какой  я  есть
человек! Так уж тут разрисовали Кондрата, что  не  человек  он,  а  святой
угодник! А спрошу я  вас,  гражданы:  какой  из  него  может  образоваться
святой, ежели он такой же грешный, как и мы, остальные прочие?
   - Ты путаешь, дед, как и всегда! Мы же не в  рай  его  принимаем,  а  в
партию, - пока еще подобру поправил старика Нагульнов.
   Но не таков был дед Щукарь, чтобы одной репликой можно было смирить его
или привести в смущение. Он повернулся к  Нагульнову,  зло  сверкая  одним
глазом - другой был завязан красным, давно не стиранным платком.
   - Ох и силен ты, Макарушка, на добрых людей жать!  Тебе  бы  только  на
маслобойке работать заместо прессы, из  подсолнушка  масло  выдавливать...
Ну, что ты мне рот зажимаешь и слова не даешь сказать? Я же  не  про  тебя
говорю, не тебе отлуп делаю? Ну и помолчи, потому что партия  указывает  -
изо всех силов разводить критику и самокритику. А  что  есть  самокритика?
По-русски сказать - это самочинная критика. А что это  обозначает?  А  это
обозначает то, что должен  ты  щипать  человека,  как  и  за  какое  место
вздумаешь, но чтобы непременно до болятки! Щипай его, сукиного сына,  так,
чтобы он соленым потом взмок от головы до пяток! Вот что обозначает  слово
самокритика, я так понимаю.
   - Стой, дед! - решительно прервал его Нагульнов. - Ты не искажай слова,
как тебе вздумается! Самокритика - это означает самого  себя  критиковать,
вот что это такое. На колхозном собрании будешь ты выступать, вот тогда ты
и щипай самого себя, как тебе вздумается и за какое угодно место,  а  пока
уймись и сиди смирно.
   - Нет, это ты уймись и критику мою мне обратно в рот  не  запихивай!  -
разгорячась,  закричал  фальцетом  дед  Щукарь.  -  Больно  уж  ты   умен,
Макарушка! С какого же это пятерика я сам  на  себя  буду  всякую  всячину
переть! И чего ради я сам на себя буду наговаривать? Дураки при  Советской
власти перевелись!.. Старые перевелись, а сколько новых  народилось  -  не
счесть! Их и при Советской власти не сеют, а они сами, как  жито-падалица,
родятся во всю ивановскую, никакого удержу на этот урожай нету! Взять хотя
бы тебя, Макарушка...
   - Ты меня не касайся, тут не обо мне речь, - строго сказал Нагульнов. -
Ты говори по существу, про Кондрата Майданникова,  а  ежели  тебе  сказать
нечего, заткнись и сиди тихо, как все порядочные люди.
   - Значит, ты порядочный, а я нет? - грустно спросил дед Щукарь.
   Тут кто-то из сидевших в задних рядах пробасил:
   - Ты бы, порядочный дед, рассказал про себя, с кем ты на старости годов
дитя прижил и почему у тебя один глаз видит, а другой синяком заплыл? А то
ты на других кукарекаешь, как кочет с плетня, а про себя  молчишь,  хитрый
черт!
   По школе прокатился гулкий смех и  сразу,  как  только  встал  Давыдов,
стих.  Лицо  Давыдова  было  хмуро,  голос  звучал  негодующе,  когда   он
заговорил:
   - Здесь, товарищи, не веселый спектакль, а  партийное  собрание,  факт!
Кому угодно веселиться, пусть идут на посиделки.  Вы  будете  говорить  по
существу вопроса, дедушка, или вам желательно балагурить и дальше?
   Давыдов впервые обращался к Щукарю с такой убийственной вежливостью, и,
наверное, от этого дед Щукарь  взбеленился  окончательно.  Он  подпрыгнул,
стоя  за  партой,  как  молодой  петух  перед  боем,  даже  бороденка  его
затряслась от ярости:
   - Это кто же балагурит? Я или  этот  полоумный,  какой  сзади  сидит  и
задает мне дурацкие вопросы? И что это за такое открытое  собрание,  когда
человеку слово открыто нельзя сказать? Да я что вам? Лишенный права голоса
или как? Я говорю по существу Кондрата, что даю ему  отлуп.  Таких  нам  в
партию не нужно, вот и весь мой разговор!
   - Почему, дедушка? - давясь от смеха, спросил Разметнов.
   - Потому, как он неудостоенный быть  в  партии.  И  чего  ты  смеешься,
белоглазый? Пуговицу, что ли, на полу нашел и смеешься, рад до  смерти,  в
хозяйстве, мол, и пуговица пригодится? А  ежли  тебе  не  понятно,  почему
Кондрат неудостоенный для партии, я тебе категорически поясню, и тогда  ты
перестанешь ухмыляться, как мерин - на овес глядючи... Другим  вы  мастера
указывать, а сами какие? Ты, председатель сельсовета, важная  личность,  с
тебя и старые и малые должны придмер брать, а ты как ведешь себя?  Дуешься
на собрании от дурацкого смеха и синеешь, как индюк! Какой ты председатель
и какой может быть смех, ежли тут Кондратова судьба на весах качается? Вот
и возьми себе в голову: кто из нас сурьезнее, ты или я? Жалко, парень, что
Макарушка мне запрет сделал вставлять в разговор разные иностранные слова,
какие я у него в словаре наизусть выучил, а то бы я так покрыл тебя  этими
словами, что ты и вовек не разобрался бы, что и к чему я говорю! А  против
Кондрата в партии я потому, что он мелкий собственник и больше вы из  него
ничего не выжмете, хучь под  прессу  его  кладите!  Макуха,  какая  жмыхом
называется по-ученому, из него выйдет, а коммунист - ни за что на свете!
   - Почему же, отец, из меня коммуниста  не  выйдет?  -  спросил  Кондрат
дрожащим от обиды голосом.
   Дед Щукарь ехидно сощурил глаз:
   - Будто ты сам не знаешь?
   - Не знаю, и ты объясни толком мне и другим гражданам -  через  чего  я
недостойный?  Только  говори  одну  гольную  правду,  безо  всяких   твоих
сочинениев.
   - А я когда-нибудь брехал? Или, к  придмеру,  всякие  разные  сочинения
сочинял? - Щукарь вздохнул на  всю  школу,  горестно  покачал  головой.  -
Напролет, как есть, всю свою жизню я  одну  правду-матку  в  глаза  добрым
людям режу, через это самое, Кондратушка, я кое-кому и есть на этом  свете
неугодный алимент. Твой покойный родитель, бывалоча,  говорил:  "Уж  ежели
Щукарь брешет, кто тогда  и  правду  говорит?"  Вот  он  как  высоко  меня
подымал, покойничек! Жалко, что помер, а то  он  и  зараз  бы  свои  слова
подтвердил, царство ему небесное!
   Щукарь перекрестился, хотел было уронить слезу, но почему-то раздумал.
   - Ты поясняй всчет меня, родитель тут ни при чем. В чем ты меня  именно
упрекаешь? - настойчиво потребовал Майданников.
   Сдержанный  шумок  неодобрения,  судя  по  отдельным  возгласам,   явно
относившийся к  Щукарю,  нимало  не  смутил  его.  Как  опытный  пчеловод,
привычно внимающий гулу потревоженной большой пчелиной семьи, Щукарь и тут
сохранил выдержку  и  полное  спокойствие.  Плавно,  умиротворяюще  поводя
руками, он сказал:
   - Сей минут все, как есть, проясню. И вы, гражданы и  дорогие  старухи,
свой шум оставьте  при  себе,  меня  вы  все  равно  не  собьете  с  моего
протекания мысли. Тут насчет меня  зараз  был  сзади  такой  змеиный  шип:
дескать, "коту делать нечего, так он..." - и так  далее  и  тому  подобная
пакость была сзади меня сказанная шепотом. Только я знаю, чей это ужачиный
шепот. Это, дорогие гражданы и старушки. Агафон Дубцов шипит на меня,  как
лютый змей из треисподней! Это он  хочет  мне  памороки  забить,  чтобы  я
сбился с мысли и про него ничего не сказал. Но такой милости он от меня не
дождется, не на таковского напал! Агафон тоже норовит в  партию  пролезть,
как ужака в погреб, чтобы молока  напиться,  но  я  ему  отлуп  нынче  дам
похлеще, чем Кондрату, я и про него знаю кое-что такое, что все вы ахнете,
когда узнаете, а может, кое-кого и омороком шибнет.
   Нагульнов постучал карандашом по пустому стакану, сердито сказал:
   - Старик, ты уже сбился со своей путаной мысли,  кончай!  Ты  один  все
время на собрании занимаешь, надо же и совесть знать!
   - Опять ты, Макарушка, глотку мне затыкаешь? - плачущим голосом возопил
дед Щукарь. - Ежели ты секлетарь ячейки, значит, ты можешь меня  зажимать?
Ну, уж это дудки! В партийном уставе  нету  такой  графы,  чтобы  старикам
запретно было говорить, это я точно знаю! И как у тебя язык поворачивается
говорить про меня, будто я бессовестный? Ты бы свою Лушку  совестил,  пока
она подолом от тебя не замахала в неизвестные края, а мне даже старуха моя
сроду не говорила, что я бесстыжий. Обидел ты меня, Макарушка, до смерти!
   Щукарь все же уронил заветную слезу, вытер глаз рукавом рубахи,  однако
продолжал с прежним накалом:
   - Но я такой человек, что кому хошь не смолчу, и на закрытом  партейном
собрании я доберусь и до тебя, Макарушка, да так, что ты  из-под  меня  не
вырвешься, не на таковского ты напал! Я  отчаянный,  когда  разойдусь,  уж
кому-кому, а тебе бы это надо знать и разуметь, ить мы же с  тобой  темные
друзья, весь хутор  про  это  знает.  И  давние  мы  друзья,  так  что  ты
окончательно берегись меня и моей критики и самокритики! Я  никому  спуску
не даю, поимейте это в виду все, кто хочет партию загрязнять!
   Перекосив левую бровь, Нагульнов повернулся к Давыдову, шепнул:
   - Вывести его? Сорвет собрание! И как ты не догадался командировать его
куда-нибудь на нынешний день! Попала деду шлея под хвост, зараз ему удержу
не будет...
   Но Давыдов левой рукой заслонил лицо газетой, а правой  вытирал  слезы,
он не мог от смеха слова сказать  и  только  отрицательно  качал  головой.
Нагульнов,  обуреваемый  великой  досадой,  пожал  плечами,  снова  вперил
гневный взор в деда Щукаря. А тот  как  ни  в  чем  не  бывало  продолжал,
торопясь и захлебываясь:
   - Раз у нас открытое собрание, то должен ты, Кондратушка, то  же  самое
открыто сказать: когда ты вступил в колхоз и вел  сдавать  в  колхоз  свою
пару быков, кричал ты по ним слезьми или нет?
   - Вопрос, к делу не относящийся! - крикнул Демка Ушаков.
   - Пустой вопрос! Чего ты тут яишную скорлупу перебираешь?  -  поддержал
его Устин Рыкалин.
   - Нет, не  пустой,  не  яишный  вопрос,  а  я  дело  спрашиваю!  И  вы,
доброхоты, заткните глотки! - стараясь перекричать их, багровея от натуги,
заорал дед Щукарь.
   Выждав тишины, уже тихо и вкрадчиво, он заговорил:
   - Может, ты не помнишь, Кондратушка, а я помню, что гнал ты утром быков
на обчественный баз, а у самого глаза были по  кулаку  и  красные,  как  у
крола или, скажем, как у старого кобеля спросонок. Вот  ты  и  ответствуй,
как попу на духу: было такое дело?
   Майданников встал, смущенно одернул рубаху, коротко посмотрел  на  деда
Щукаря затуманенными глазами, но ответил со сдержанной твердостью:
   - Было такое дело. Не потаюсь, всплакнул. Жалко было расставаться.  Мне
эти быки не от родителя в наследство достались,  а  нажил  их  сам,  своим
горбом. Они мне нелегко достались, эти быки! Это дело прошлое, отец. А что
тут для партии вредного от моих прошедших слез?
   - Как это - что вредного? - возмутился Щукарь. - Да ты куда  со  своими
быками шел? Ты милок, в социлизм шел, вот куда ты с  ними  направлялся!  А
после социлизма что у нас будет? А будет у нас полный коммунизм,  вот  что
будет, это я тебе прямо скажу! Я у Макарушки  Нагульнова,  можно  сказать,
вывелся на дому, все вы предсидящие тут знаете, что мы  с  ним  огромадные
друзья, и я у него разных знаниев зачерпываю, сколько в пригоршни  влезет:
по ночам то разные толстые книжки, сурьезные, без картинок, прочитываю, то
словарь читаю, ученые слова норовлю запомнить, но тут старость  моя,  язви
ее в душу, подводит! Память стала - как штаны с порватыми  карманами,  что
ни положи - наскрозь проскакивает, да и шабаш!  А  уж  ежели  какая-нибудь
тонкая брошюрка мне попадется, эта  из  рук  не  вырвется!  Все  как  есть
упомню! Вот я какой бываю, когда  разойдусь  на  разное  и  тому  подобное
чтение! Многое я разных брошюров  прочитал  и  до  точности  знаю  и  могу
спорить с кем  угодно,  хучь  до  третьих  кочетов,  что  после  социлизма
припожалует к нам коммунизм, категорически  вам  заявляю!  Тут-то  меня  и
одолевает сомнительность, Кондратушка... В  социлизм  ты  входил,  слезьми
умываючись, а в коммунизм как же ты заявишься? Не иначе, как по  колено  в
слезах прибредешь, уж это как бог свят! Так оно и будет с тобой, я  как  в
воду гляжу! А спрошу я вас, гражданы и дорогие старушки,  на  кой  ляд  он
нужен в партии, такой слезокап?
   Дед весело хихикнул и прикрыл ладонью беззубый рот.
   - Терпеть ненавижу я разных сурьезных людей, а в партии и вовсе! Ну, на
кой хрен они там нужны, такие мрачности? Тоску наводить на  добрых  людей,
партейный устав своим видом искажать и портить? В таком разе спрошу у вас:
почему вы Демида Молчуна в партию не берете? Вот уж кто бы смертной  скуки
в ваши ряды нагнал! Сурьезнее  его  человека  я  в  жизни  не  видывал!  А
по-моему, в партию надо принимать людей веселых, живительных,  таких,  как
я, а то набирают туда одних сурьезных, толмачей каких-то,  а  что  от  них
толку?  Вот  взять  хоть  бы  Макарушку.  Он  с  восемнадцатого  года  как
выпрямился,  будто  железный  аршин  проглотил,  так  и  до  нынче  ходит,
сурьезный, прямой, важный, как журавль на болоте.  Ни  шутки  от  него  не
послышишь, ни веселого словца, одна гольная скука в штанах, а не человек!
   - Дед, не касайся ты меня и не переходи на мою личность, а то  я  приму
меры, - строго предупредил Нагульнов.
   Но старик, блаженно улыбаясь и будучи не в  силах  побороть  ораторский
зуд, горячо продолжал:
   - А я тебя вовсе и не касаюсь,  и  даже  ни  вот  столечко!  И  тот  же
Кондрат, возьмите его за рупь двадцать, так на карандаше  верхи  и  ездит:
все-то  он  записывает  да  подсчитывает,  как  будто  без   него   некому
записывать. В Москве,  небось,  умными  людьми  давным-давно  все  начисто
записано и переписано, и нечего ему самому себе голову морочить! Его  дело
быкам хвосты крутить, а он дуриком прется туда же, куда и шибко  грамотные
люди в Москве... А по-моему, гражданы и дорогие мои  старушки,  делает  он
все это от великой несознательности ума. Нету пока ишо у  нашего  Кондрата
политической развитости, а раз нету развитости, не достиг ее,  то  и  сиди
дома, развивайся помаленьку, не спеша, и в партию пока не лезь.  Пущай  он
хучь лопнет от обиды, этот Кондрат, но я категорически против него  и  даю
ему полный отлуп!
   И тут вдруг Давыдов  услышал  из  соседнего  класса  высокий,  дрожащий
голосок Вари Харламовой. Давно не видел он девушку, давненько не слышал ее
милого грудного голоса...
   - Разрешите мне сказать?
   - Выходи сюда, чтобы все тебя видали, - предложил Нагульнов.
   Смело  пробиваясь  сквозь  плотно  сбитую  толпу,   к   столу   подошла
Варюха-горюха, легким касанием загорелых рук поправила волосы на затылке.
   Давыдов смотрел на нее с тихим изумлением, улыбался и  не  верил  своим
глазам. За несколько месяцев Варюха неузнаваемо изменилась:  нет,  уже  не
угловатый подросток, а статная девушка, с  горделивым  посадом  головы,  с
тяжелым узлом волос, прихваченных голубой косынкой, стояла, повернувшись к
столу президиума вполоборота, выжидала тишины и  смотрела  куда-то  поверх
голов тесно сидевших людей, щуря молодые красивые глаза, будто вглядываясь
куда-то в дальнюю степную даль. "Как же здорово она похорошела с весны!" -
думал Давыдов.
   Глаза Варюхи возбужденно блестели, блестело и мокрое от пота,  розовое,
не знавшее ни пудры, ни помады лицо. Но тут под многими  устремленными  на
нее взглядами  мужество  изменило  ей;  крупные  руки  судорожно  скомкали
кружевной платочек, лицо заполыхало густым  румянцем,  и  грудной  голосок
задрожал от волнения, когда она, обращаясь к Щукарю, заговорила:
   - Неправда ваша, дедуня! Плохо вы говорите  про  товарища  Майданникова
Кондрата Христофорыча, и никто вам тут не поверит, что он недостойный быть
в партии! Я с весны работала с ним на пахоте, и  он  пахал  лучше  всех  и
больше всех! Он всю силу покладает на колхозной работе, а вы  против  него
идете... Вы старый человек, а рассуждаете, как несмысленое дите!
   - Всыпь ему перцу, Варька! А то он гремит, как балабон на шее у  телка,
и доброго слова от других за ним не услышишь, - сочным басом, не  напрягая
голоса, сказал Павел Любишкин.
   - Варька правильно гутарит. У Кондрата трудодней больше всех в колхозе.
Работящий он казак! - вставил старик Бесхлебнов.
   А кто-то из сеней крикнул простуженным тенорком:
   - Ежели таких, как Кондрат, не принимать в партию, тогда пишите  в  нее
дедушку Щукаря! При нем колхоз сразу в гору прянет...
   Но  дед  Щукарь  только  снисходительно  посмеивался   в   свалявшуюся,
давным-давно не чесанную бороденьку и стоял за партой, как врытый, даже не
поворачиваясь на голоса выступавших. А когда снова  наступила  тишина,  он
спокойно сказал:
   - Варьке и быть-то тут вовсе не полагается, как она несовершенных  лет.
Ей где-нибудь под сараем в куклы играть надо, а она, сорока, явилась  сюда
таких мудрых стариков, как я, уму-разуму учить. Потеха, а не жизня  пошла!
Яйца курицу начали учить... И другие хороши: один про трудодни  рассуждает
- мол, у Кондрата их на арбу не покладешь... А спрошу я вас: при  чем  тут
трудодни? Это тоже от жадности, мелкие собственники завсегда жадные, ежели
хотите знать, про это дело Макарушка мне не один раз толковал. И ишо  один
глупой выискался - дескать, возьмите  Щукаря  в  партию,  и  колхоз  сразу
воспрянет... И смеяться тут вовсе ни к  чему,  одни  тронутые  умом  могут
смеяться и разные подобные хаханьки устраивать. Грамотный я? Вполне! Читаю
что хошь и  свободно  расписываюсь.  Разделяю  устав  партии?  Очень  даже
разделяю! С программой согласный? Согласный и ничего супротив нее не имею.
От социлизма до коммунизма могу не токмо шагом, но даже  наметом  мчаться,
конечно, по моим стариковским  возможностям,  не  дюже  спешно,  чтобы  не
задвохнуться. И я бы давно уже в партии процветал и, гляди, уже ходил бы с
портфелью под мышкой, но, дорогие гражданы и дорогие старушки, скажу,  как
перед господом богом, пока ишо неудостоенный и я нашей партии... А почему,
спрошу я вас? Да потому, что леригия меня заела, будь она трижды проклята!
Чуть чего где-нибудь над головой, в высоте, резко гром  вдарит,  а  я  уже
шепотом говорю: "Господи, помилуй меня, грешного!" -  и  тут  же  сотворяю
крестное знамение, молюсь и Исусу Христу, и деве Марии, и  богородице-деве
радуйся, и всем, как есть, святителям, какие под горячую  руку  попадутся,
подряд молюсь,  и  даже  на  прицыпочки  приседаю  от  такого  неприятного
грома...
   Под впечатлением собственного рассказа дед  Щукарь  хотел  было  и  тут
перекреститься, даже донес руку до лба, но  вовремя  одумался  и,  почесав
лоб, смущенно захихикал:
   - Да ить оно как сказать... Страх в глазах, вот и соображаешь про себя:
"А черт его знает, что он, этот Илья-пророк, надумает! Возьмет  и,  потехи
ради, саданет тебя молоньей в лысину,  вот  и  ложись,  Щукарь,  откидывай
копыта на сторону. А мне это вовсе ни к чему! Я  ишо  до  коммунизма  хочу
дотопать, до сладкой жизни добраться,  потому-то  иной  раз,  когда  нужда
припрет, и молюсь, и попу мелочишку, не больше двугривенного  серебреника,
суну, чтобы бога лишний раз не гневить. Ты думаешь, что так надежнее  дело
будет, а там черт его знает,  как  эта  овчинка  вывернется,  мездрой  или
шерстью... Ты мечтаешь, что поп за тебя, дурака, молиться будет о здравии,
а попу, ежели разобраться, ты  нужен,  как  мертвому  гулящая  баба,  или,
по-ученому сказать, бордюр, это одно и то же. Он, проклятый  поп,  норовит
за твои деньги водки напиться, а не богу молиться... Вот я вам и проясняю:
куда же я со своей анафемской леригией в партию  полезу?  И  ее,  милушку,
искажать, и самого себя, и программу? Нет уж, ослобоните  меня  от  такого
греха! Мне это вовсе ни к чему, категорически заявляю!
   - Дед, опять ты вильнул в сторону! - крикнул Разметнов. - Сворачивай на
дорогу, не путляйся по обочинам!
   В ответ Щукарь предостерегающе поднял руку:
   - Я зараз кончаю, Андрюшенька. Ты только не сбивай меня своими  глупыми
возгласами, а то я  вовсе  ни  к  какому  краю  не  прибьюсь.  Ты  сиди  и
спокойночко слушай умные речи, запоминай их, они тебе в жизни сгодятся.  Я
сроду мимо не скажу, у меня этого не бывает, а вы с Макарушкой по  очереди
возглашаете на меня, как дьякона с клироса, и,  само  собой,  я  нехотяючи
сбиваюсь с протекания моих мыслей. Так вот я и говорю, до коммунизма я все
едино хучь и беспартейный, а дойду - и не так, как  этот  мокрый  от  слез
Кондрат, а с приплясом, с веселинкой, потому что я - чистый пролетарий,  а
не мелкий собственник, это я вам прямо скажу! А пролетарьяту,  я  в  одном
месте прочитывал, нечего терять,  окромя  цепей.  Никаких  цепей  у  меня,
конечно, нету, окромя старой цепки, какой когда-то кобеля привязывал,  это
когда я ишо в богачестве проживал, но есть старуха,  а  это,  братцы  мои,
похуже всяких цепей и каторжанских колодок... Но  я  и  старуху  вовсе  не
собираюсь терять, пущай живет при мне, бог  с  ней,  но  ежели  она  будет
препятствовать мне и становиться поперек моего прямого путя к  коммунизму,
то я мимо нее так мигну, что она и ахнуть не успеет! Уж в этом  вы  будьте
спокойные! Я страсть какой отчаянный, когда разойдусь, и тут мне на дороге
не становись никто! Либо насмерть стопчу, либо так  шарахну  мимо,  что  и
моргнуть никто не успеет!
   - Дед,  кончай,  лишаю  тебя  слова!  -  решительно  заявил  Нагульнов,
пристукивая ладонью по столу.
   - Зараз кончаю, Макарушка! Не стучи дюже, а то  ладошку  отобьешь.  Так
вот я и говорю: раз уж вы все за Кондрата, то и я не супротивничаю, бог  с
вами, принимайте его в нашу партию. Парень он уважительный и работящий,  я
всегда говорил это самое. Да ежели правильно рассудить, разобрать  все  по
косточкам, то Кондрату беспременно надо быть в нашей  партии,  это  я  вам
категорически заявляю. Одним словом, Кондратушка вполне  удостоенный  быть
партейным. Вот и весь мой сказ!
   - Начал за упокой, а кончил за здравие? - спросил Разметнов.
   Но за общим хохотом слов его почти никто не расслышал.
   Донельзя довольный своим выступлением, дед Щукарь устало  опустился  на
скамью, вытер рукавом потную лысину,  спросил  у  сидевшего  рядом  с  ним
Антипа Грача:
   - Здорово я... это самое... критикнул?
   - Ты, дед, поступай в артисты,  -  вместо  ответа  шепотом  посоветовал
Антип.
   Щукарь недоверчиво покосился на соседа, но, не  заметив  запрятанной  в
его смоляной бороде улыбки, спросил:
   - Это с какой же стати я туда полезу?
   - Деньгу будешь гресть лопатой - да не простой  лопатой,  а  грабаркой!
Делов-то там - на кнут да махнуть!  Забавляй  людей  веселыми  рассказами,
бреши побольше, чуди подюжей, вот она и  вся  твоя  работенка,  она  и  не
пыльная, а денежная.
   Дед Щукарь заметно оживился, заерзал на скамье, заулыбался:
   - Да милый ты мой Антипушка! Ты поимей в  виду,  что  Щукарь  нигде  не
пропадет! Уж он слово мимо не пустит, а  непременно  влепит  в  точку,  не
таковский он, чтобы мимо пулять! А что ты думаешь? На худой  конец,  когда
старость, меня окончательно прищучит, могу и в артисты податься. Я на  эти
разные-подобные прохождения и смолоду был ужасно лихой, а зараз  и  вовсе!
Мне это пара пустяков.
   Старик задумчиво пожевал беззубым ртом, помолчал, что-то  прикидывая  в
уме, потом спросил:
   - А не слыхал ты случаем, сколько  там  все-таки  платят,  в  артистах?
Сдельно или как? Словом, какое там жалованье идет на личность?  Лопатой  и
копейки гресть можно, но мне они вовсе ни к чему, хотя и  копейка  деньгой
считается у скупого человека.
   - От выходки и от развязки платят: как будешь себя на народе держать, -
заговорщицки прошептал Антип. - Чем ты развязней  и  суетней  будешь,  тем
больше тебе жалованья припадает. Они, брат, только и знают,  что  жрут  да
пьют, да по разным городам разъезжают. Легкая у них жизня,  птичья,  можно
сказать.
   - Пойдем,  Антипушка,  на  баз,  покурим,  -  предложил  Щукарь,  сразу
утративший к собранию всякий интерес.
   Они вышли из класса, с трудом пробираясь сквозь  густую  толпу  народа.
Присели возле плетня на согретую солнцем землю, закурили.
   - А что, Антипушка, доводилось  тебе  когда-нибудь  видать  этих  самых
артистов?
   - Сколько  хошь.  Когда  на  действительной  служил  в  городе  Гродно,
нагляделся на них вдоволь.
   - Ну, и как они?
   - Обыкновенно.
   - Сытые из себя?
   - Как кормленые борова!
   Щукарь вздохнул:
   - Значит, харч у них зиму и лето не переводится?
   - По завязку!
   - А куда же надо ехать, чтобы к ним прибиться?
   - Не иначе в Ростов, ближе их не водится.
   - Не так-то и далеко... Что же ты мне раньше про этот легкий  заработок
не подсказал? Я, может, уже давным-давно там на должность устроился бы? Ты
же знаешь, что я на легкий труд, хотя бы на артиста, ужасный способный,  а
тяжело работать в хлеборобстве не могу из-за моей грызной  болезни.  Лишил
ты меня скоромного куска! Тупая мотыга ты,  а  не  человек!  -  в  великой
досаде проговорил Щукарь.
   - Да ведь как-то разговора об этом не заходило, - оправдывался Антип.
   - Надо бы тебе давно наставить меня на ум, и, гляди, я давно бы  уже  в
артистах прохлаждался. А как только к старухе на побывку приезжал бы,  так
тебе - бац на стол - пол-литра водки за добрый совет!  И  я  сытый,  и  ты
пьяный, вот он и был бы порядочек... Эх, Антип, Антип!.. Програчевали мы с
тобой выгодное дело! Нынче же мне надо посоветоваться со старухой, а  там,
может, в зиму я и тронусь на заработки. Давыдов меня  отпустит,  а  лишние
деньжонки мне в хозяйстве сгодятся: коровку приобрету, овечек  подкуплю  с
десяток, поросеночка,  вот  оно  дело-то  и  завеселеет...  -  без  удержу
размечтался вслух дед Щукарь и, поощряемый сочувственным молчанием Антипа,
продолжал: - А жеребцы, признаться, мне надоскучили, да и зимняя  езда  не
по мне. Трухлявый я стал, зябкий на мороз, словом - обнищал  здоровьишком.
Час посидишь в санях, а от холоду в нутре кишка к кишке примерзает. А  ить
так недолго и заворот кишок получить, ежели там от мороза  все  слипнется,
или воспаление нервного седалища, как у покойного Харитона было. А мне это
вовсе ни к чему! Мне ишо много делов предстоит, и  до  коммунизма  я  хучь
пополам разорвусь, а дотянусь!
   Антипу надоело забавляться с доверчивым по-детски стариком, и он  решил
положить конец шутке:
   - Ты, дед, дюже подумай, допрежь чем записываться в артисты...
   - Тут и думать нечего, - самонадеянно заявил  дед  Щукарь.  -  Раз  там
даровая деньга идет, к зиме и я там буду. Эка  трудность  -  добрых  людей
веселить и рассказывать им разные разности!
   - Иной раз не захочешь любых денег...
   - Это почему же такое? - насторожился Щукарь.
   - Бьют их, этих артистов...
   - Бью-у-ут? Кто же их бьет?
   - Народ бьет, какой за билеты деньги платит.
   - А за что бьют?
   - Ну, не угодит артист каким-нибудь словом, не придется народу на  вкус
или побаска его покажется скучной, вот и бьют.
   - И... это самое... здорово бьют или так, просто шутейно, стращают?
   - Какой там черт шутейно! Бьют иной раз так, что с представления  сразу
везут его, беднягу, в больницу, а иной раз и на кладбище. На моих глазах в
старое время одному артисту в цирке ухо  откусили  и  заднюю  ногу  пяткой
наперед вывернули. Так и пошел домой, разнесчастный человек...
   - Постой, погоди! Как это - заднюю ногу? Да  он,  что  же,  об  четырех
ногах был, что ли?
   - Там всякие бывают... Там всяких для потехи держат. Но  я  тут  ошибку
понес, я хотел сказать: левую,  переднюю,  словом,  левую  ногу  вывернули
напрочь, так и пошел он задом наперед, и не поймешь, в  какую  сторону  он
шагает. То-то и орал, горемыка! На весь  город  слышно  было!  Гудел,  как
паровоз, у меня ажник волос на голове вдыбки подымался!
   Щукарь  долго,  испытующе  глядел  в  серьезное  и  даже  помрачневшее,
очевидно, от неприятных воспоминаний лицо Антипа,  под  конец  уверовал  в
подлинность сказанного и негодующе спросил:
   - А где же полиция была, язви ее душу?! Чего же она  глядела  на  такое
пришествие?
   - Полиция сама участвовала в битье. Я  сам  видал,  как  полицейский  в
левой руке свисток держит,  свистит  в  него,  а  правой  артиста  по  шее
ссланивает.
   - Это, Антипушка, при царе так  могло  быть,  а  при  Советской  власти
милиции драться не положено.
   - Обыкновенных граждан милиция, конечно, не  трогает,  а  артистов  все
равно бьет, ей это разрешается. Так заведено спокон веков, тут  уж  ничего
не поделаешь.
   Дед Щукарь подозрительно сощурил глаз:
   - Брешешь ты, чертов Грач! Что-то я  тебе  веры  никак  не  даю...  Ну,
откуда ты сможешь знать, что и зараз артистам выволочку делают? В  городах
ты тридцать лет не был, дальше хутора и носа  не  кажешь,  откуда  ты  все
могешь знать?
   - У меня же родной племянник в Новочеркасском живет, он  и  сообщает  в
письмах про городскую жизню, - завершил Антип.
   - Разве что племянник...  -  снова  заколебался  дед  Щукарь  и  тяжело
завздыхал,  посумрачнел  лицом.  -  Вот  какая   заковычка,   Антипушка...
Оказывается, рысковая это штука, артистом быть... И на самом деле -  ежели
там до смертоубийства доходит народ,  то  это  мне  вовсе  ни  к  чему.  К
едрене-фене с такой веселой жизней!
   - Вот я тебя на всякий случай и упреждаю.  Ты  сначала  посоветуйся  со
старухой, а тогда уже и устраивайся.
   - Старуха тут ни при чем, - сухо ответил дед  Щукарь.  -  Не  ей  же  в
случае чего будут бока мять. Чего же я с ней буду советоваться?
   - Тогда решай сам. - Антип поднялся с земли, затоптал цигарку.
   - Мне спешить некуда, до зимы ишо далеко, да,  признаться,  и  жеребцов
бросать жалко, и старуха одна заскучает... Нет, Антипушка,  пущай,  видно,
артисты эти без меня обходятся. Будь они прокляты, эти  легкие  заработки!
Да и не такие уж они легкие, ежели всурьез  подумать.  Ежели  тебя  каждый
день будут молотить чем попадя, а милиция, вместо того чтобы  заступиться,
сама будет кулаки на тебе пробовать, - покорнейше благодарю!  Кушайте  эти
вареники сами! Меня сызмальства кто только не забижал! И гуси, и бугаи,  и
кобели, и чего только со мной не случалось. Даже до того дошло,  что  дитя
подкинули. Это как, по-твоему, приятность? Да чтобы меня на старости лет в
артистах убили или какой-нибудь телесный член мне  вывернули  наоборот,  -
покорнейше благодарю! Не желаю, и все тут!  Пойдем,  Антипушка,  лучше  на
собрание, там дело надежное,  веселое,  а  артисты  пущай  сами  про  себя
думают. Они, видать, все молодые, черти, здоровые. Их почем зря  лупят,  а
они, небось, от этого только толстеют. А мое дело стариковское. Даром, что
там харч богатый, а ежели меня как следует отдубасить разика два, то  я  и
душу богу отдам. На черта же мне этот скоромный кусок нужен в таком  разе?
Эти дураки, какие бедных артистов бьют, у меня его из глотки живьем вынут.
Не желаю быть в артистах, и  больше  ты  меня  не  сманивай  туда,  черный
дьявол, и не расстраивай окончательно и бесповоротно! Ты  вот  только  что
рассказал походя, как артисту ухо откусил какой-то безумный дурак,  и  как
ему ногу вывернули, и как его били, а у меня  уже  и  уши  болят,  и  ноги
ломит, и все кости ноют, будто меня самого били, кусали за уши и волочили,
как хотели... Я на эти зверские рассказы ужасный  нервный,  все  одно  как
контуженный. Так что ты иди, за-ради бога, пока  один  на  собрание,  а  я
трошки отдохну тут, успокою себя, настрою свои  нервы,  а  тогда  и  пойду
Дубцову отлуп давать. А зараз я не  могу,  Антипушка,  выступать,  у  меня
мелкая зыбь  по  спине  идет  и  в  коленях  какое-то  дрожание,  какая-то
трясучка, чума ее забери, встать твердо на ноги не позволяет...
   Щукарь начал свертывать новую папироску.  И  на  самом  деле  руки  его
дрожали, со свернутого желобком  клочка  газетной  бумаги  сыпался  крупно
покрошенный табак-самосад, лицо слезливо морщилось.  Антип  с  притворной,
жалостью поглядел на старика:
   - Не знал я, дедушка, что ты такой чувствительной души, а то бы я  тебе
не рассказывал про горькую жизню артистов...  Нет,  дедок,  не  гож  ты  в
артисты! Сиди на печке и не гоняйся за длинным рублем. Да и  старуху  тебе
оставлять надолго негоже, пожалеть ее старость надо...
   - То-то она возликует, когда скажу ей, что из-за нее я отказался  ехать
в артисты! Благодарностев мне от нее будет - несть конца!
   Дед  Щукарь  умильно  улыбался,  покачивал   головой,   предвкушая   то
удовольствие, какое получит сам и доставит своей старухе, сообщив ей столь
приятную новость. Но над ним уже нависала гроза...
   Не знал старик о том, что верный его  друг,  Макар  Нагульнов,  полчаса
назад снарядил одного из парней к Щукаревой старухе со строгим  наказом  -
немедленно явиться в школу и под любым предлогом увести старика домой.
   - А легка на поминке твоя старая! - улыбаясь  уже  в  открытую,  сказал
Антип Грач и довольно крякнул.
   Дед Щукарь поднял голову. Словно мокрой губкой кто-то стер с  его  лица
блаженную улыбку! Прямо на него  шла  старуха,  нахмуренная,  решительная,
исполненная начальственной строгости.
   - Язви ее... - растерянно  прошептал  дед  Щукарь.  -  Откуда  же  она,
окаянная, взялась? То лежала хворая, головы не подымала, а  то  вот  тебе,
сама собой жалует. И за какой чумой ее несет нелегкая?
   - Пошли домой,  дед,  -  голосом,  не  терпящим  возражений,  приказала
старуха своему благоверному.
   Дед Щукарь, сидя на земле, словно околдованный, смотрел  на  нее  снизу
вверх, смотрел, как кролик на удава.
   - Собрание ишо не  кончилось,  милушка,  и  мне  выступать  надо.  Наше
хуторское начальство усердно просило меня  выступить,  -  наконец-то  тихо
проговорил он и тут же икнул.
   - Обойдутся без тебя. Пошли! Дома дела есть.
   Старуха была почти на голову выше мужа и вдвое тяжелее его. Она властно
взяла старика за руку, одним движением легко поставила его  на  ноги.  Дед
Щукарь пришел в себя, гневно топнул ногой:
   - А вот и не пойду! Не имеешь никакого права лишать  меня  голоса!  Это
тебе не старый режим!
   Не говоря больше ни слова, старуха повернулась, крупно зашагала к дому,
и, влекомый ею, изредка упираясь, семенил рядом дед Щукарь. Весь  вид  его
безмолвно говорил о слепой покорной судьбе.
   Вслед ему смотрел и беззвучно смеялся Антип Грач. Но, уже поднимаясь по
ступенькам крыльца, он подумал: "А ведь,  не  дай  бог,  подомрет  старик,
скучно без него в хуторе станет!"  
   Читать  дальше ...  

Источник : https://www.litmir.me/bd/?b=72986

***

Поднятая целина.Михаил Шолохов. 001

 

Поднятая целина.Михаил Шолохов. 005

 

Поднятая целина.Михаил Шолохов. 009

 

 

Поднятая целина.Михаил Шолохов.014

 

Поднятая целина.Михаил Шолохов. 018

 

Поднятая целина.Михаил Шолохов. 022 

 

Поднятая целина.Михаил Шолохов. 026

 

Поднятая целина.Михаил Шолохов. 030

 

Поднятая целина.Михаил Шолохов. 034

 

Поднятая целина.Михаил Шолохов. 038

Поднятая целина.Михаил Шолохов. 039

 

Поднятая целина.Михаил Шолохов. 042

 

Поднятая целина.Михаил Шолохов. 046

***

ПОДЕЛИТЬСЯ

 

 

***

Яндекс.Метрика

***

Алёшкино сердце. Михаил Шолохов

Два лета подряд засуха дочерна вылизывала мужицкие поля...Читать дальше »

---

О писателе Шолохове...

Как писатель, Михаил Шолохов погиб в январе 1942 года

... взял этого образованного офицерика-гениуса в плен, поселил у себя в баньке, каждый день поил самогонкой и заставлял писатьЧитать дальше »

---

Жизнь и творчество Шолохова. 

...В 1910 году семья покинула хутор Кружилин и переехала в хутор Каргин: Александр Михайлович поступил на службу к каргинскому купцу. Отец пригласил местного учителя Тимофея Тимофеевича Мрыхина для обучения мальчика грамоте. В 1912 году Михаил поступил сразу во второй класс Каргинской министерской (а не церковно-приходской, как утверждают некоторые биографы писателя) начальной школы. Сидел за одной партой с Константином Ивановичем Каргиным — будущим писателем, написавшим весной 1930 повесть «Бахчевник». В 1918—1919 годах Михаил Шолохов окончил четвёртый класс Вёшенской гимназии... Читать дальше »

 

 

No 44, таинственный незнакомец. Марк Твен...

Из живописи фантастической

Шахматист Волков

Шахматы в...

Обучение

О книге 

На празднике

Поэт 

Художник

Песнь

Из НОВОСТЕЙ

Новости

 Из свежих новостей - АРХИВ...

Аудиокниги

Новость 2

Семашхо

***

***

Просмотров: 363 | Добавил: iwanserencky | Теги: слово, 20 век, Михаил Шолохов, дед Щукарь, писатель, текст, классика, Гремячий Лог, Поднятая целина. Михаил Шолохов, Поднятая целина, Роман, проза, писатель Михаил Шолохов, история | Рейтинг: 5.0/1
Всего комментариев: 0
Имя *:
Email *:
Код *: