Главная » 2022»Май»7 » "Гаргантюа и Пантагрюэль". Франсуа Рабле. 010
12:44
"Гаргантюа и Пантагрюэль". Франсуа Рабле. 010
***
***
***
XVII.
О томъ, какъ Панургъ получалъ отпущеніе грѣховъ и выдавалъ замужъ старухъ, и о тяжбахъ, которыя онъ велъ въ Парижѣ.
Однажды я нашелъ Панурга нѣсколько унылымъ и молчаливымъ и догадался, что у него нѣтъ денегъ, почему и спросилъ:
-- Панургъ, вы больны, я это вижу по вашему лицу и угадываю болѣзнь: у васъ карманная чахотка; но не безпокойтесь: у меня еще найдется нѣсколько грошей, не помнящихъ родства, которые могутъ васъ выручить.
На это онъ мнѣ отвѣчалъ:
-- Плевать на деньги, у меня ихъ будетъ со временемъ сколько угодно, потому что у меня есть философскій камень, притягивающій ко мнѣ деньги изъ кошельковъ, какъ магнитъ притягиваетъ желѣзо. Но хотите пойти за индульгенціями?-- спросилъ онъ.
-- Клянусь честью,-- отвѣчалъ я,-- не особенно гонюсь я за индульгенціями въ здѣшнемъ мірѣ; не знаю, какъ будетъ на томъ свѣтѣ; но пойдемте, ради Бога, однимъ денье больше или меньше -- не велика важность.
-- Но,-- сказалъ онъ,-- дайте же мнѣ взаймы одинъ денье на проценты.
-- Нѣтъ, нѣтъ,-- отвѣчалъ я. Я вамъ дамъ его даромъ.
-- Grates vobis dominos,-- отвѣчалъ онъ.
И мы пошли, начавъ съ церкви св. Гервасія, гдѣ я купилъ индульгенцію только около первой церковной кружки, потому что въ этихъ дѣлахъ довольствуюсь малымъ; послѣ чего прочиталъ молитвы и акаѳистъ св. Бригитты. Но онъ накупилъ индульгенцій около всѣхъ кружекъ и давалъ деньги каждому продавцу индульгенцій.
Оттуда мы перебывали въ соборѣ Нотръ-Дамъ, въ церкви св. Іоанна, св. Антонія, а также во всѣхъ другихъ церквахъ, гдѣ торговали индульгенціями. Я, съ своей стороны, ихъ болѣе не покупалъ, но. онъ около каждой церковной кружки прикладывался къ мощамъ и каждому давалъ деньги.
Короче сказать, когда мы вернулись домой, онъ повелъ меня въ дворцовый кабачекъ и показалъ мнѣ десять или двѣнадцать изъ своихъ кармашковъ, биткомъ набитыхъ деньгами. При видѣ этого я перекрестился, говоря:
-- Откуда вы взяли столько денегъ и въ такое короткое время?
На это онъ мнѣ отвѣчалъ, что онъ набралъ ихъ съ блюда, которое стоитъ около продавцовъ индульгенцій.
-- Подавая имъ первый денье,-- говорилъ онъ,-- я такъ ловко положилъ его, что можно было подумать, что я далъ монету въ шесть денье; поэтому другой рукой я взялъ какъ бы сдачи двѣнадцать денье и то же повторилъ во всѣхъ церквахъ, гдѣ мы были.
-- Вотъ какъ,-- сказалъ я,-- но вѣдь такимъ образомъ вы губите свою душу и поступаете какъ воръ и святотатецъ.
-- Ну да,-- отвѣчалъ онъ,-- вы такъ думаете, но я иначе, потому что мнѣ кажется, что сами продавцы индульгенцій, когда говорятъ, подставляя мощи, къ которымъ я прикладываюсь: "centuplum aceipies", предлагаютъ, чтобы я взялъ сто денье за одинъ; ибо accipies говорится на манеръ евреевъ, которые употребляютъ будущее время вмѣсто повелительнаго наклоненія, какъ мы это видимъ въ молитвѣ: Diliges dominum, id est dilige. Поэтому, когда продавецъ индульгенцій говоритъ мнѣ: "centuplum accipies", то онъ хочетъ этимъ сказать: "centuplum ассіре", и это слѣдуетъ изъ толкованій раби Кими и раби Абенъ-Эзра и всѣхъ раввиновъ и ibi Bartolus. Скажу больше: папа Сикстъ далъ мнѣ тысячу пятьсотъ ливровъ ренты со своихъ доменовъ и съ церковной казны за то, что я вылѣчилъ ему злокачественный нарывъ, который такъ его мучилъ, что онъ чуть не охромѣлъ на всю жизнь. И такимъ образомъ я взимаю должное мнѣ съ церковной казны, такъ какъ онъ не платитъ. Эхъ, другъ мой,-- продолжалъ онъ,-- кабы ты зналъ, какъ я нагрѣлъ себѣ руки во время крестоваго похода, ты бы еще пуще удивился. Этотъ походъ далъ мнѣ шесть тысячъ флориновъ.
-- Да гдѣ же, къ чорту, они?-- спросилъ я. Вѣдь у тебя нѣтъ ни гроша!
-- Туда ушли, откуда и пришли,-- отвѣчалъ онъ,-- они только прошли черезъ мои руки. Но я употребилъ слишкомъ три тысячи на то, чтобы выдать замужъ не молодыхъ дѣвушекъ,-- онѣ и безъ того находятъ себѣ мужей,-- но старыхъ, беззубыхъ хрычевокъ. Принимая во вниманіе, что эти добрыя женщины не теряли времени въ молодости и никѣмъ не брезгали, я рѣшилъ пристроить ихъ передъ смертью. И для этого одной далъ сто флориновъ, другой двадцать шесть, третьей триста, смотря по тому, насколько онѣ были безобразны, противны и отвратительны: вѣдь чѣмъ онѣ были противнѣе и гаже, тѣмъ больше приходилось имъ дать; иначе и самъ чортъ отвернулся бы отъ нихъ. Послѣ того я шелъ къ какому-нибудь зажиточному, толстому и жирному малому и самъ служилъ сватомъ. Но прежде чѣмъ показать ему старуху, я показывалъ ему деньги, говоря: "Кумъ, вотъ это тебѣ. достанется, если ты будешь молодцомъ." И тутъ поднимался дымъ коромысломъ; я готовилъ имъ пиръ, давая пить лучшаго вина съ пряностями, чтобы ихъ хорошенько подбодрить. Тѣмъ же старухамъ, которыя были ужъ очень гадки и безобразны, я накрывалъ лицо мѣшкомъ. Кромѣ того, я много потерялъ денегъ на тяжбы.
-- Но какія тяжбы могли быть у тебя?-- спросилъ я. У тебя вѣдь нѣтъ ни земли, ни дома.
-- Другъ мой,-- отвѣчалъ онъ,-- дѣвицы въ этомъ городѣ придумали, по наущенію діавола, носить черезчуръ закрытыя платья. Ну, и вотъ въ одинъ прекрасный вторникъ я подалъ прошеніе въ судъ въ качествѣ истца на этихъ дѣвицъ и добился, чтобы имъ повелѣно было отъ суда слегка декольтироваться. Но это мнѣ дорого стоило. Другой процессъ, еще болѣе трудный и /грязный, велъ я съ метромъ Фифи и его клевретами, съ тѣмъ чтобы имъ запретили читать ночью украдкой свои бочки, боченки и кварты Сентенцій и приказали бы совершать это при свѣтѣ бѣлаго дня въ соломенныхъ {Намекъ на солому, которая служила вмѣсто скамеекъ школьникамъ улицы Фуаръ.} школахъ улицы Фуаръ передъ лицомъ всѣхъ искусниковъ-софистовъ, но былъ присужденъ къ судебнымъ издержкамъ за несоблюденіе нѣкоторыхъ формальностей. Въ другой разъ я подалъ жалобу въ судъ на муловъ президента, совѣтниковъ и нѣкоторыхъ другихъ лицъ, клонившуюся къ тому, чтобы заставить совѣтницъ сшить для муловъ нагрудники, съ тѣмъ, чтобы они не пачкали своей слюной мостовую на заднемъ дворѣ суда, куда ихъ ставятъ и гдѣ они грызутъ удила; и, такимъ образомъ, пажи могли бы играть на мостовой въ кости или иную игру, не портя штановъ. И выигралъ на этотъ разъ дѣло, но это мнѣ дорого стоило. И опять сочтите-ка, во что мнѣ обходятся небольшія пирушки, которыми я ежедневно угощаю судейскихъ пажей.
-- Но съ какой цѣлью?-- спросилъ я.
-- Другъ мой,-- отвѣчалъ онъ,-- у тебя нѣтъ никакихъ развлеченій въ мірѣ. У меня же ихъ больше, чѣмъ у короля. И если ты хочешь примкнуть ко мнѣ, намъ самъ чортъ будетъ не братъ.
-- Нѣтъ, нѣтъ,-- отвѣчалъ я,-- не желаю, потому что тебѣ не уйти отъ висѣлицы.
-- А тебѣ,-- сказалъ онъ,-- не миновать могилы. А что почетнѣе: висѣть на воздухѣ или быть зарытымъ въ землю? Эхъ ты, большая дура! Въ то время, какъ пажи пируютъ, я стерегу ихъ муловъ и подрѣзываю у нѣкоторыхъ ремень у стремени, такъ что онъ чуть держится. И когда толстякъ совѣтникъ или другой кто вздумаетъ сѣсть на сѣдло, онъ растягивается какъ свинья на мостовой при всемъ честномъ народѣ, и тутъ смѣху бываетъ больше чѣмъ на сто франковъ. Но мнѣ смѣшнѣе всѣхъ, потому что, вернувшись домой, онъ велитъ драть господина пажа какъ попову козу и я, такимъ образомъ, не въ обидѣ за то, что израсходовался на угощеніе.
Въ концѣ концовъ, у него было, какъ выше сказано, шестьдесятъ три способа доставать деньги, но было также и двѣсти четырнадцать способовъ ихъ расходовать.
XVIII.
О томъ, какъ великій клерикъ Англіи захотѣлъ диспутировать съ Пантагрюэлемъ, но былъ побѣжденъ Панургомъ.
Въ тѣ самые дни одинъ ученый мужъ, по имени Томастъ, прослышавъ о гремѣвшей въ мірѣ и славной учености Пантагрюэля, прибылъ изъ Англіи съ тою только цѣлью, чтобы повидать Пантагрюэля, познакомиться съ нимъ и испытать, такъ ли велика его ученость, какъ о томъ гласила молва.
И дѣйствительно, прибывъ въ Парижъ, направился въ домъ вышеназваннаго Пантагрюэля, который жилъ въ отелѣ Сенъ-Дени и въ тотъ часъ гулялъ съ Панургомъ по саду, философствуя на манеръ перипатетиковъ. И при первомъ взглядѣ на него вздрогнулъ отъ страха, увидя, какъ онъ великъ и толстъ; затѣмъ поклонился, какъ водится, вѣжливо проговоривъ: -- Правду говоритъ Платонъ, царь философовъ, что если бы образъ знанія и науки воплотился и принялъ видимую оболочку въ глазахъ смертныхъ, онъ бы возбудилъ во всѣхъ восторгъ къ себѣ. Уже одинъ слухъ о немъ, распространяющійся въ воздухѣ, достигнувъ ушей ученыхъ и любителей науки, именуемыхъ философами, не даетъ имъ спать и отдыхать спокойно, ибо волнуетъ ихъ и побуждаетъ стремиться въ то мѣсто и увидѣть ту особу, въ которой, какъ говоритъ молва, наука основала свой храмъ, какъ это намъ было доказано Савской царицей, прибывшей съ окраинъ Востока и Персидскаго моря, чтобы узрѣть порядокъ въ домѣ мудраго Соломона и внимать его мудрости; Анахарсисомъ, прибывшимъ изъ Скнеіи въ Аѳины, чтобы увидѣть Солона; Пнеагоромъ, посѣтившимъ мемфисскихъ прорицателей; Платономъ, посѣтившимъ египетскихъ маговъ и Архита Тарентскаго; Аполлоніемъ Тіанскимъ, который добрался до горъ Кавказа, проѣхалъ Скиѳію, землю Массагетовъ, Индію, проплылъ по великой рѣкѣ Физонъ до Брамановъ, чтобы видѣть Гіархаса, и въ Вавилонъ, Халдею, Мидію, Ассирію, Парѳянскую землю, Сирію, Финикію, Аравію, Палестину, Александрію до самой Эѳіопіи, чтобы видѣть гимнософистовъ. Подобный же примѣръ видимъ мы въ Титѣ Ливіи: чтобы видѣть его и слышать, многіе ученые люди пріѣзжали въ Римъ изъ окраинъ Франціи и Испаніи. Я не смѣю причислить себя къ числу и разряду этихъ столь совершенныхъ людей; но охотно допускаю назвать себя ученымъ и любителемъ не только наукъ, но и ученыхъ людей. Въ самомъ дѣлѣ, прослышавъ про твою несравненную ученость, покинулъ я родину, родныхъ и свой домъ и перебрался сюда, не останавливаясь передъ продолжительностью пути, скучнымъ морскимъ плаваніемъ, новостью странъ, чтобы только познакомиться съ тобой и побесѣдовать о нѣкоторыхъ вопросахъ по части философіи, геометріи и кабалистики, которыя наводятъ на меня сомнѣніе и которыми не удовлетворяется мой умъ; и если ты сможешь разрѣшить ихъ мнѣ, то я тутъ же признаю себя твоимъ рабомъ, себя и все свое потомство; потому что иного дара, который бы я счелъ достаточнымъ, чтобы выразить мою благодарность, у меня нѣтъ. Я письменно изложу эти пункты и завтра оповѣщу о нихъ всѣхъ ученыхъ людей города, дабы мы могли публично при нихъ диспутировать. Но вотъ какимъ образомъ, по-моему, долженъ происходить диспутъ: я не хочу говорить pro и contra, какъ это дѣлаютъ дураки софисты здѣсь и въ другихъ мѣстахъ. Точно также я не хочу вести пренія на манеръ академиковъ, путемъ декламаціи; не хочу прибѣгать и къ числамъ, какъ дѣлалъ Пиѳагоръ и какъ хотѣлъ дѣлать Пикъ-де-ла-Мирандоль въ Римѣ. Но я хочу объясняться только знаками, не прибѣгая къ слову: вѣдь эти вопросы такъ затруднительны, что человѣческихъ словъ не достанетъ, чтобы ихъ объяснить къ моему удовольствію. Поэтому, если угодно будетъ твоему великолѣпію, то мы сойдемся въ большой Наварской залѣ въ семь часовъ утра.
Когда онъ кончилъ, Пантагрюэль сказалъ ему милостиво:
-- Господинъ! Я не хотѣлъ бы ни передъ кѣмъ отрицать даровъ, которыми Богу угодно было надѣлить меня, потому что все вѣдь отъ Него исходитъ и Его благости угодно, чтобы дары эти пріумножались, когда попадешь въ общество людей достойныхъ и способныхъ принять небесную манну честнаго знанія. И въ настоящее время, какъ я замѣчаю, ты занимаешь въ средѣ ихъ первое мѣсто, а потому и заявляю тебѣ, что ты найдешь меня во всякіе часы готовымъ выполнить каждую твою просьбу, насколько это въ моихъ слабыхъ силахъ. Хотя мнѣ слѣдуетъ скорѣе учиться у тебя, нежели тебѣ у меня; но такъ какъ ты это оспариваешь, то мы сообща обсудимъ твои сомнѣнія и поищемъ ихъ разрѣшенія на днѣ неисчерпаемаго кладезя, въ которомъ, по увѣренію Гераклита, скрывается истина. И отъ души хвалю способъ веденія преній, предложенный тобою, а именно: знаками, а не словами, потому что такимъ образомъ мы съ тобой поймемъ другъ друга и избавимся отъ рукоплесканій праздныхъ софистовъ, которыми они часто прерываютъ пренія въ самомъ интересномъ мѣстѣ. Итакъ, завтра я не премину явиться въ назначенные тобою мѣсто и часъ; но прошу тебя, чтобы между нами не было ни спору, ни шуму, такъ какъ мы не ищемъ почестей или одобренія людей, но только истину.
На это Томастъ отвѣчалъ:
-- Господинъ! да будетъ надъ тобой Божіе благословеніе и благодарю тебя за то, что твое великолѣпіе удостоиваетъ снизойти къ моему ничтожеству. Итакъ, съ Богомъ до завтра.
-- Съ Богомъ,-- сказалъ Пантагрюэль.
Господа, вы, читающіе настоящее сочиненіе, знайте, что никогда еще люди не были такъ возбуждены и высоко настроены умственно, какъ Томастъ и Пантагрюэль въ продолженіе всей этой ночи. По крайней мѣрѣ, Топаетъ говорилъ привратнику отеля Клюни, гдѣ остановился, что въ жизнь свою не чувствовалъ такой сильной жажды, какъ въ ту ночь.
-- Мнѣ думается,-- говорилъ онъ,-- что Пантагрюэль засѣлъ у меня въ горлѣ; прикажите подать вина, прошу васъ, и распорядитесь, чтобы не было недостатка въ свѣжей водѣ, чтобы я могъ полоскать ротъ.
Съ другой стороны, Пантагрюэль настроился на возвышенный ладъ и всю ночь справлялся съ книгами:
Съ книгой Беды: De numeris et s ignis.
Книгой Плотина: De inenarrabilibus.
Книгой Прокла: De niagiа.
Книгами Артемидора: Peri Oneirocriticon.
Анаксагора: Peri Semeion.
Динарія: Peri Aphaton.
Съ книгами Филистіона
И Гиппонакса: Peri Anecphoneton..
И съ кучей другихъ, такъ что Панургъ сказалъ ему:
-- Господинъ, бросьте вы всѣ эти думы и ложитесь спать: я чувствую, что вашъ умъ такъ возволнованъ, что вы можете заболѣть лихорадкой отъ избытка мышленія; но, выпивши хорошенько, ложитесь въ постель и спите на здоровье, потому что завтра я буду отвѣчать и спорить съ господиномъ англичаниномъ, и если только не поставлю его ad metam non loqui, то можете выругать меня.
-- Въ самомъ дѣлѣ?-- отвѣчалъ Пантагрюэль; но другъ мой, Панургъ, онъ удивительно ученый человѣкъ и какимъ образомъ можешь ты его переспорить?
-- Отлично могу,-- сказалъ Панургъ,-- прошу васъ, не говорите мнѣ больше про это и предоставьте мнѣ все. дѣло. Развѣ есть люди, которые были бы ученѣе чертей?
-- Ну, и всякій разъ, какъ я спорилъ съ ними,-- сказалъ Панургъ,-- я ихъ ставилъ втупикъ. Ужъ будьте увѣрены, что я справлюсь завтра съ этимъ хвастливымъ англичаниномъ и оставлю его въ дуракахъ при всемъ честномъ народѣ.
Такимъ образомъ, Панургъ провелъ всю ночь съ пажами за кружкою вина и проигралъ всѣ застежки на своихъ штанахъ въ primus и secundus. И когда наступилъ назначенный часъ, онъ повелъ своего господина Пантагрюэля въ указанное мѣсто. И всѣ отъ мала до велика въ Парижѣ собрались въ томъ мѣстѣ, воображая, что этотъ чортъ Пантагрюэль, побѣдившій всѣхъ мечтателей и софистовъ, теперь будетъ посрамленъ; ибо англичанинъ былъ тоже малый не промахъ.
И вмѣстѣ съ собравшейся толпой ожидалъ ихъ и Томастъ. И когда Пантагрюэль и Панургъ вошли въ залу, всѣ эти школьники, художники и мастера принялись хлопать въ ладоши, по своему глупому обыкновенію.
Но Пантагрюэль вскричалъ громко, и точно пушечный выстрѣлъ пронесся по залѣ:
-- Тише, во имя діавола, тише, ради Бога, мошенники! Если вы не угомонитесь, я вамъ отсѣку голову.
При этихъ словахъ всѣ удивились и послѣ того не смѣли даже чихнуть, хотя бы наглотались перьевъ. И всѣхъ одолѣла такая жажда отъ одного этого голоса, что они всѣ языки повысунули, точно Пантагрюэль посолилъ имъ глотку.
Тогда Панургъ заговорилъ и сказалъ англичанину:
-- Господинъ, затѣмъ ли ты пришелъ сюда, чтобы препираться насчетъ поставленныхъ тобою тезисовъ, или для того, чтобы поучиться и убѣдиться въ ихъ истинѣ?
На это Томастъ отвѣчалъ:
-- Господинъ, меня привело сюда не что иное, какъ желаніе учиться и узнать то, въ чемъ я всю жизнь сомнѣвался и до сихъ поръ не находилъ ни книги, ни человѣка, которые бы удовлетворительно разрѣшили мои сомнѣнія. А что касается того, чтобы препираться, то я вовсе этого не хочу: это дѣло слишкомъ низкое, и я предоставляю его дуракамъ софистамъ, которые въ диспутахъ ждутъ не истины, но противорѣчія и спора.
-- Слѣдовательно,-- сказалъ Панургъ,-- если я, ничтожный ученикъ моего учителя господина Пантагрюэля, смогу удовлетворить тебя и угодить по всѣмъ статьямъ, то было бы недостойнымъ утруждать этимъ моего господина: гораздо лучше, пусть онъ будетъ судьей нашего диспута и только тогда самъ вступитъ въ споръ съ тобою, если тебѣ покажется, что я не удовлетворилъ твоей жаждѣ знанія.
-- Хорошо,-- отвѣчалъ Томастъ,-- ты говоришь дѣло. Начинай же.
Надо замѣтить, что Панургъ прицѣпилъ къ штанамъ красивый лоскутъ изъ красно-бѣло-зелено-голубого шелка и въ немъ спряталъ прекрасный померанецъ.
XIX.
О томъ, какъ Панургъ одурачилъ англичанина, который велъ диспутъ посредствомъ знаковъ.
Итакъ, всѣ присутствующіе слушали въ полномъ безмолвіи въ то время, какъ англичанинъ высоко поднялъ въ воздухѣ обѣ руки, отдѣльно каждую, скрестилъ концы пальцевъ и, похлопавъ каждую ногтями четыре раза, раскрылъ ихъ; затѣмъ громко хлопнулъ ладонью одной руки другую и снова соединилъ ихъ, какъ выше сказано, хлопнулъ сначала два раза и затѣмъ еще четыре раза. Потомъ сложилъ руки и вытянулъ ихъ какъ бы въ молитвенной позѣ.
Панургъ внезапно поднялъ въ воздухѣ правую руку, вложилъ большой палецъ въ правую ноздрю, а остальные четыре пальца вытянулъ параллельно съ кончикомъ носа, закрылъ лѣвый глазъ, а правый скосилъ, опустивъ рѣсницы и бровь. Затѣмъ поднялъ лѣвую руку, сжимая и раздвигая четыре пальца, а большой палецъ держа приподнятымъ; послѣ того опустилъ обѣ руки къ землѣ и, въ концѣ концовъ поднявъ ихъ, какъ бы прицѣлился къ носу англичанина.
-- И если Меркурій...?-- началъ англичанинъ.
Панургъ перебилъ его, говоря:
-- Вы проговорились, маска.
Послѣ того англичанинъ прибѣгнулъ къ такому знаку: раскрывъ лѣвую руку, поднялъ ее высоко въ воздухѣ, затѣмъ сжалъ въ кулакъ четыре пальца, а большой палецъ вытянулъ и приставилъ къ кончику носа. Послѣ того внезапно поднялъ раскрытою правую руку и раскрытою же опустилъ ее внизъ и приставилъ большой палецъ правой руки къ мизинцу лѣвой, а остальными пальцами помахалъ въ воздухѣ. Затѣмъ, наоборотъ, продѣлалъ правою рукою то, что передъ тѣмъ продѣлалъ лѣвою, а лѣвою то, что продѣлалъ правою.
Примѣчаніе. Вся остальная часть главы наполнена такою же непонятной мимикой; которая ничего не даетъ современному читателю, кромѣ утомленія.
XX.
О томъ, какъ Томастъ разсказывалъ про добродѣтели и ученость Панурга.
И вотъ Томастъ всталъ съ мѣста и, снявъ шапку съ головы, тихо поблагодарилъ Панурга. Затѣмъ громко сказалъ присутствующимъ:
-- Господа, въ этотъ часъ я могу поистинѣ привести слова: Et ессе plusquam Salomon hic. Передъ вами здѣсь находится несравненное сокровище -- господинъ Пантагрюэль, слава котораго привлекла меня сюда изъ дальняго края Англіи, съ тѣмъ, чтобы совѣщаться съ нимъ о неразрѣшимыхъ задачахъ въ магіи, алхиміи, кабалистикѣ, геометріи, астрологіи и философіи, занимавшихъ мой умъ. Но теперь я негодую на молву, которая, мнѣ кажется, завидуетъ ему: она не передаетъ и тысячной доли того, что есть въ дѣйствительности. Вы видѣли, какъ уже одинъ его ученикъ меня удовлетворилъ и больше мнѣ сказалъ, чѣмъ я просилъ: онъ мнѣ все объяснилъ и даже разсѣялъ всѣ другія мои сомнѣнія. И этимъ, могу васъ увѣрить, открылъ мнѣ истинный кладезь и бездну энциклопедіи, и при томъ въ такой формѣ, о которой я думалъ, что самыя основанія ея неизвѣстны,-- и не надѣялся встрѣтить человѣка знакомаго съ нею хотя бы отчасти: я хочу сказать, что мы диспутировали посредствомъ знаковъ, не прибѣгая къ словамъ. Но я со временемъ изложу письменно то, что мы говорили и постановили, чтобы не думали, что это были только насмѣшки, и напечатаю это, чтобы всѣ этому научились такъ же, какъ и я. Итакъ, можете судить, каковъ учитель, потому, какъ отличился ученикъ; ибо non est discipulus snper magistrum. Bo всякомъ случаѣ приношу хвалу Богу и смиренную благодарность вамъ за честь, которую вы оказали своимъ присутствіемъ на этомъ дѣйствіи. Богъ наградитъ васъ за это.
Такую же благодарность выразилъ Пантагрюэль всѣмъ присутствующимъ и, уходя оттуда, увелъ съ собой обѣдать Томаста и они здорово выпили.
Св. Матерь Божія! Какъ ходили бутылки кругомъ, и какъ они наливались!
И не было никого, кто бы выпилъ меньше двадцати пяти или тридцати бочекъ. И знаете ли, какъ именно? Sicut terra sine aqua, потому что было жарко и имъ хотѣлось пить. Что касается изложенія тезисовъ, предложенныхъ Томастомъ, и объясненія знаковъ, къ которымъ они прибѣгали во время диспута, то я могъ бы сдѣлать это на основаніи ихъ собственныхъ показаній; но я слышалъ, что Томастъ написалъ объ этомъ обширное сочиненіе, напечатанное въ Лондонѣ, въ которомъ онъ подробно все объясняетъ, а потому я уклоняюсь отъ этого.
XXII.
О томъ, какъ Панургъ влюбился въ одну парижскую даму.
Примѣчаніе. Обѣ эти главы невозможны въ переводѣ по своей непристойности.
XXIII.
О томъ, какъ Пантагрюэль уѣхалъ изъ Парижа, получивъ извѣстіе о вторженіи Дипсодовъ въ страну Аморотовъ. И отчего французскія мили -- такія короткія.
Немного времени спустя Пантагрюэль услышалъ новость, что отецъ его, Гаргантюа, былъ перенесенъ въ волшебный край Морганой, какъ во время оно Ожье и Артусъ, и что, прослышавъ объ этомъ, Дипсоды покинули свои предѣлы и осадили столицу Аморотовъ.
Вслѣдствіе сего Пантагрюэль покинулъ Парижъ, ни съ кѣмъ не простясь, потому что дѣло было спѣшное, и прибылъ въ Руанъ. Между тѣмъ, путемъ-дорогою замѣтилъ Пантагрюэль, что французскія мили гораздо короче, чѣмъ въ другихъ странахъ, и спросилъ о причинѣ этого у Панурга, который разсказалъ ему исторію, сообщаемую Маротомъ дю-Лякъ, monachus, въ его "Дѣяніяхъ Канарскихъ королей". Тамъ сказано, что въ старинныя времена страны не были измѣрены на мили, ни на стадіи, ни на парасанги {Персидская мѣра разстоянія.}, до тѣхъ поръ пока король Фарамондъ не установилъ ихъ; а сдѣлалъ онъ это слѣдующимъ образомъ: Набралъ въ Парижѣ сто красивыхъ, молодыхъ, добрыхъ молодцовъ и сто красивыхъ пикардскихъ дѣвушекъ и въ продолженіе недѣли хорошо кормилъ и поилъ ихъ, затѣмъ призвалъ къ себѣ и каждому далъ въ подруги по дѣвушкѣ, наградивъ щедро деньгами на расходы, и велѣлъ имъ идти куда глаза глядятъ. И приказалъ также, чтобы на каждомъ мѣстѣ, гдѣ они поцѣлуютъ свою подругу, они положили бы камень, это будетъ миля. Такимъ образомъ, добрые молодцы весело пустились въ путь и на первыхъ порахъ, не успѣвъ еще утомиться въ пути, они часто цѣловались, и вотъ почему французскія мили такъ коротки. Но отломавъ долгій путь, они притомились и уже далеко не такъ часто цѣловались и довольствовались (я говорю про мужчинъ) какимъ-нибудь однимъ жалкимъ поцѣлуемъ въ день. И вотъ почему мили въ Бретани, въ Ландахъ, въ Германіи и другихъ болѣе дальнихъ странахъ такъ длинны. Другіе приводятъ иныя причины, но мнѣ это кажется самой основательной.
И съ этимъ охотно согласился Пантагрюэль.
Выѣхавъ изъ Руана, прибыли въ Гонфлёръ, гдѣ сѣдина корабль: Пантагрюэль, Панургъ, Эпистемонъ, Эстенъ и Карпалимъ. Пока они дожидались попутнаго вѣтра и оснащали корабль, Пантагрюэль получилъ отъ одной парижской дамы, съ которою долгое время состоялъ въ нѣжныхъ отношеніяхъ, письмо со слѣдующей надписью: "Самому любимому и самому невѣрному изъ рыцарей, "P. H. Т. Г. Р, Л.".
XXIV.
О письмѣ, которое привезъ Пантагрюэлю курьеръ отъ одной парижской дамы, и объ объясненіи слова, написаннаго на золотомъ кольцѣ.
Когда Пантагрюэль прочиталъ надпись на письмѣ, онъ очень удивился и спросилъ у курьера имя той, которая его послала, раскрылъ письмо, но ничего не нашелъ въ немъ писаннаго, а только золотое кольцо съ брилліантомъ съ плоской гранью. Онъ позвалъ Панурга и показалъ ему посылку. На это Панургъ сказалъ, что бумага исписана, но такъ хитро, что письмена невидимы. И чтобы узнать, такъ ли это, поднесъ его къ огню, чтобы видѣть, написано ли оно амміачнымъ растворомъ. Послѣ того положилъ его въ воду, чтобы узнать, не писано ли оно молочайнымъ сокомъ. Потомъ поднесъ его къ свѣчкѣ, чтобы видѣть, не писано ли оно сокомъ отъ бѣлаго лука. Потомъ натеръ его орѣховымъ масломъ,-- не писано ли оно щелокомъ отъ фиговаго дерева? Потомъ потеръ его молокомъ женщины, кормившей грудью перворожденную дочь,-- не писано ли оно лягушечьей кровью? Потомъ потеръ уголокъ его пепломъ отъ гнѣзда ласточекъ, чтобы видѣть, не писано ли оно росой съ жидовскихъ вишенъ. Затѣмъ другой уголъ потеръ сѣрой, которая выходитъ изъ ушей,-- не писано ли оно желчью ворона? Потомъ намочилъ его въ уксусѣ,-- не писано ли оно скамоніей? Потомъ жиромъ летучихъ мышей,-- не писано ли оно китовымъ спермацетомъ? Потомъ осторожно положилъ его въ чистую воду, чтобы видѣть, не писано ли оно квасцами. Но видя, что изъ этого ничего не выходитъ, призвалъ курьера и спросилъ:
-- Скажи, другъ,-- дама, пославшая тебя сюда, не дала ли тебѣ на дорогу палку? Думаю, что она, быть можетъ, прибѣгла къ хитрости, которую употребилъ Авесъ Геллій.
Но курьеръ отвѣчалъ ему:
-- Нѣтъ, сударь.
Послѣ того Панургъ хотѣлъ сбрить ему волосы, чтобы узнать; не написала ли дама того, что хотѣла сказать, на его бритой головѣ посредствомъ обожженной соломинки; но, видя, что у него слишкомъ длинные волосы, отказался отъ этой мысли, сообразивъ, что въ такой короткій срокъ волосы не могли бы у него отрости. И вотъ онъ сказалъ Пантагрюэлю:
-- Господинъ, именемъ Бога клянусь, что ничего тутъ не понимаю. Чтобы узнать, не написано ли тутъ чего-нибудь, я прибѣгалъ къ способамъ, описаннымъ тосканцемъ Франческо ди-Ніанто, который сообщаетъ, какъ писать невидимыми письменами, и тѣмъ, о которыхъ говоритъ Зороастръ Peri Grammaton acrétonacréton и Кальфурній Бассъ: de Litteris illegibilibus, но ничего не увидѣлъ и думаю, что остается только осмотрѣть кольцо. Давайте-ка его сюда.
И вотъ, осматривая его, нашли внутри надпись по-еврейски: Lamah hazabathani; и тогда призвали Эпистемона, спрашивая его, что это значитъ. На это онъ отвѣчалъ, что это еврейскія слова, означающія: Почто меня оставилъ? И тутъ Панургъ вдругъ объявилъ:
-- Понимаю, въ чемъ дѣло. Видите ли вы этотъ брилліантъ? Онъ фальшивый. Вотъ, значитъ, толкованіе того, что хочетъ сказать дама:-- Скажи, фальшивый любовникъ, зачѣмъ ты меня бросилъ?
Пантагрюэль немедленно согласился съ этимъ толкованіемъ и вспомнилъ, что, уѣзжая, даже не простился съ дамой, и огорчался этимъ, и готовъ былъ вернуться въ Парижъ, чтобы помириться съ нею. Но Эпистемонъ напомнилъ ему о томъ, какъ Эней разстался съ Дидоной, и о словахъ Гераклида Тарентскаго: что когда корабль стоитъ на якорѣ, то въ случаѣ настоятельной нужды лучше перерѣзать канатъ, нежели тратить время на то, чтобы его развязать. И что онъ долженъ теперь думать только объ одномъ: какъ спасти родной городъ отъ угрожающей ему опасности.
И дѣйствительно часъ спустя поднялся вѣтеръ, который зовется нордъ-нордъ-вестъ, при которомъ они распустили всѣ паруса и вышли въ открытое море и черезъ нѣсколько дней, миновавъ Порто-Санто и Мадеру, пристали къ Канарскимъ островамъ.
Оттуда обогнули Бѣлый Мысъ, Сенегалъ, мысъ Верде, Гамбію, Сагру,
Мелли, мысъ Доброй Надежды и пристали къ королевству Мелинда.
Оттуда вмѣстѣ съ сѣвернымъ вѣтромъ направились въ Меденъ {По-гречески -- "ничего".}, Ути {Ровно ничего.}, Уденъ {Безусловно ничего.}, Геласинъ {Отъ слова -- смѣяться.} и Волшебные острова и въ королевство Ахорія {Нѣтовая земля.}, пока не достигли береговъ Утопіи, отстоявшей въ трехъ миляхъ съ небольшимъ отъ столицы Аморотовъ.
Когда они сошли на землю и немного отдохнули, Пантагрюэль сказалъ:
-- Дѣти, отсюда городъ недалеко; но прежде чѣмъ идти туда, хорошо было бы обсудить: какъ намъ надо дѣйствовать, чтобы не походить на аѳинянъ, которые всегда сначала дѣйствовали, а потомъ уже совѣщались. Рѣшились ли вы жить и умереть со мной?
-- Да, господинъ,-- отвѣчали всѣ они,-- разсчитывайте на насъ какъ на свои собственные пальцы.
-- Ну вотъ,-- сказалъ онъ,-- умъ мой смущается насчетъ одного только пункта, а именно: я не знаю, въ какомъ порядкѣ и въ какомъ числѣ -осадили враги нашъ городъ; если бы я это зналъ, я бы дѣйствовалъ съ большей увѣренностью. Поэтому обдумаемъ сообща, какимъ способомъ узнать намъ это.
На это всѣ хоромъ отвѣчали:
-- Пустите насъ: мы пойдемъ и посмотримъ, а вы дожидайтесь насъ здѣсь; сегодня же мы доставимъ вамъ самыя достовѣрныя извѣстія.
-- Я,-- сказалъ Панургъ,-- ручаюсь, что проникну въ непріятельскій лагерь, неузнанный ими, и стану пировать и прохлаждаться съ ними; осмотрю ихъ артиллерію, побываю въ шатрахъ военачальниковъ и побратаюсь съ солдатами и никто меня не признаетъ; самъ чортъ меня не откроетъ, потому что я сродни Зопиру {Который самъ изувѣчилъ себя, чтобы предать Вавилонъ въ руки Дарія, осаждавшаго этотъ городъ.}.
-- Мнѣ,-- сказалъ Эпистемонъ,-- хорошо знакомы всѣ военныя хитрости и подвиги храбрыхъ военачальниковъ и воиновъ прошедшихъ временъ и всѣ ухищренія и тонкости военной дисциплины. Я отправлюсь и хотя бы они открыли и изобличили меня, я уйду отъ нихъ цѣлъ и невредимъ, увѣривъ ихъ во всемъ, что мнѣ угодно, потому что я изъ породы Синона {Который предалъ Трою грекамъ. Виргл. І, 57.}.
-- Я,-- сказалъ Эстенъ,-- проберусь черезъ ихъ траншеи, наперекоръ всѣмъ стражамъ, и переломаю имъ руки и ноги, хотя бы они были сильны, какъ черти, потому что я изъ породы Геркулеса.
-- Я,-- сказалъ Карпалимъ,-- проникну туда, какъ птица, потому что у меня тѣло такое легкое, что я перепрыгну черезъ ихъ траншеи и пробѣгу по всему лагерю, прежде чѣмъ они меня замѣтятъ. И я не боюсь ни копья, ни стрѣлы, ни коня, какимъ бы онъ ни былъ быстроногимъ; и хотя бы то былъ самъ Пегасъ Персея или Паколе {Деревянный конь въ одномъ изъ рыцарскихъ романовъ.}, они меня не догонятъ; и я берусь пройти по хлѣбнымъ колосьямъ, по травѣ луговой, не примявъ ихъ, потому что я изъ породы амазонки Камиллы {Вир. Энеида, IX, 807--810.}.
Говоря это, они увидѣли шестьсотъ рыцарей верхомъ на легкихъ коняхъ, прискакавшихъ, чтобы посмотрѣть, какой корабль вошелъ въ гавань, и теперь мчавшихся во весь опоръ на нихъ, чтобы забрать ихъ въ плѣнъ, если можно.
Тогда Пантагрюэль сказалъ:
-- Дѣти, садитесь обратно на корабль, вы видите приближающагося врага, но я убью ихъ, какъ собакъ, и хотя бы ихъ было въ десять разъ
больше. Вы же въ это время удалитесь и ждите меня.
На это Панургъ отвѣчалъ:
-- Нѣтъ, господинъ, этакъ не годится; напротивъ того, вы должны удалиться на корабль съ другими; я же одинъ справлюсь съ ними; но не теряйте времени; уходите скорѣе.
На что и другіе замѣтили:
-- Онъ дѣло говоритъ; господинъ, уходите, а мы поможемъ здѣсь Панургу, и вы узнаете, на что мы способны.
Тогда Пантагрюэль отвѣчалъ:
-- Хорошо, я согласенъ; но въ случаѣ вы бы оказались слабѣйшими, я приду къ вамъ на подмогу.
Тутъ Панургъ снялъ два большихъ каната съ корабля и привязалъ ихъ къ кабестану, находившемуся на палубѣ, и, спустивъ ихъ на землю, описалъ ими кругъ одинъ побольше, а другой поменьше внутри перваго, и сказалъ Эпистемону:
-- Войдите на корабль и, когда я позвоню, поверните какъ можно скорѣе кабестанъ и притяните къ себѣ оба каната.
Потомъ сказалъ Эстену и Карпалиму:
-- Дѣти, дожидайтесь здѣсь и открыто непріятеля и прикиньтесь, что сдаетесь ему, но,-- смотрите,-- не вступайте въ кругъ этихъ канатовъ, но держитесь внѣ ихъ.
Послѣ того поспѣшилъ на корабль, взялъ тамъ охапку соломы и рожокъ пороху, посыпалъ имъ между обоими канатами и сталъ возлѣ съ фитилемъ въ рукахъ. Какъ вихрь полетѣли рыцари и. первые очутились совсѣмъ близко отъ корабля, но такъ какъ берега были скользкіе, то попадали вмѣстѣ со своими лошадьми, въ числѣ сорока четырехъ человѣкъ. Видя это, остальные приблизились, воображая, что имъ оказываютъ сопротивленіе. Но Панургъ сказалъ имъ:
-- Господа, вы, кажется, ушиблись; простите насъ, это не мы виноваты, а морская вода, которая всегда бываетъ скользкою. Мы же сдаемся вамъ безусловно.
То же самое повторили его два соратника и Эпистемонъ, находившійся на палубѣ.
Между тѣмъ Панургъ, отступая и видя, что всѣ находятся внутри канатнаго круга, и что его два соратника тоже отступили, расчищая мѣсто всѣмъ этимъ рыцарямъ, толпою стремившимся на корабль, внезапно закричалъ Эпистемону:
-- Тяни! Тяни!
Тогда Эпистемонъ сталъ тянуть кабестанъ, и оба каната обмотались вокругъ ногъ, и лошади повалились на землю, вмѣстѣ со всадниками; видя это, всадники вытащили шпаги и хотѣли перерубить канаты, но Панургъ поджегъ порохъ -- и всѣ они сгорѣли, какъ осужденные грѣшники: люди, кони, никто не спасся, кромѣ одного, подъ которымъ былъ турецкій конь, и онъ думалъ спастись бѣгствомъ. Но когда Карпалимъ это увидѣлъ, то бросился за нимъ въ догонку такъ поспѣшно и такъ ретиво, что нагналъ, прежде чѣмъ тотъ проѣхалъ сто шаговъ, и, вскочивъ на крупъ лошади, охватилъ его сзади и доставилъ на корабль.
Послѣ такой побѣды надъ непріятелемъ, Пантагрюэль очень обрадовался и отъ всей души похвалилъ изобрѣтательность своихъ соратниковъ, далъ имъ отдохнуть и хорошенько угостилъ ихъ на берегу, гдѣ они, лежа на брюхѣ весело ѣли и пили, и съ ними вмѣстѣ ихъ плѣнникъ, который, впрочемъ, былъ не совсѣмъ увѣренъ въ томъ, что Пантагрюэль не проглотитъ его живьемъ, что онъ могъ бы сдѣлать,-- такая у него была широкая глотка,-- такъ же легко, какъ вы проглотили бы обсахаренную миндалинку, и онъ занялъ бы у него во рту не больше мѣста, чѣмъ зернышко проса въ глоткѣ осла.
ХXVI.
О томъ, какъ Пантагрюэлю и его соратникамъ надоѣло ѣсть солонину и какъ Карпалимъ пошелъ на охоту за дичью.
Въ то время какъ они пировали, Карпалимъ сказалъ:
-- Эхъ, чортъ возьми! Неужели же мы никогда не поѣдимъ дичи? Эта солонина ободрала мнѣ все горло. Я принесу сюда заднюю ногу одной изъ лошадей, которыхъ мы подожгли; она, навѣрное, хорошо зажарилась.
И въ то время какъ онъ всталъ съ этою цѣлью, онъ увидѣлъ при входѣ въ лѣсъ большую красивую дикую козу, выбѣжавшую изъ форта, и привлеченную, какъ мнѣ думается, огнемъ, зажженнымъ Панургомъ. Онъ немедленно побѣжалъ къ ней съ быстротою стрѣлы, пущенной изъ лука, и поймалъ въ одинъ мигъ, а на бѣгу схватилъ руками въ воздухѣ четырехъ большихъ драхвъ, семерыхъ стрепетовъ, двадцать шесть сѣрыхъ куропатокъ, тридцать двѣ красныхъ, шестерыхъ фазановъ, девять бекасовъ, девятнадцать цапель, тридцать два дикихъ голубя и убилъ ногами десять или двѣнадцать зайцевъ и кроликовъ, пятнадцать вепренковъ, двоихъ барсуковъ, трехъ большихъ лисицъ. Хвативъ саблей по головѣ дикой козы, онъ убилъ ее и, принеся на мѣсто, подобралъ зайцевъ, кроликовъ и вепренковъ. И издали, откуда только могли заслышать его голосъ,-- вскричалъ:
-- Панургъ, другъ мой, уксусъ, уксусъ!
Вслѣдствіе чего добрый Пантагрюэль подумалъ, что его тошнитъ, и велѣлъ принести уксуса. Но Панургъ хорошо понялъ, что пахнетъ жаркимъ, и дѣйствительно указалъ благородному Пантагрюэлю, что Карпалимъ несетъ на плечѣ дикую козу, а весь поясъ его увѣшанъ зайцами. И тутъ Эпистемонъ соорудилъ во имя девяти музъ девять прекрасныхъ деревянныхъ вертеловъ, на манеръ античныхъ. Эстенъ помогалъ сдирать кожу, а Панургъ устроилъ изъ двухъ рыцарскихъ сѣделъ родъ тагана, и они заставили плѣнника жарить дичь на огнѣ, который сожигалъ рыцарей. И послѣ того начался пиръ на весь міръ; весело было глядѣть, какъ они работали зубами и челюстями; никто изъ нихъ охулки на руку не положилъ.
Пантагрюэль вдругъ сказалъ:
-- Хорошо было бы, если бы у каждаго изъ васъ привѣшена была къ подбородку пара бубенчиковъ, а. къ моему большіе колокола съ колоколенъ Ренна, Пуатье, Тура и Камбрэ: мы бы подъ музыку работали челюстями.
--: А знаете ли,-- отвѣчалъ Панургъ, лучше было бы намъ заняться нашимъ дѣломъ и обсудить, какимъ способомъ намъ одолѣть враговъ.
-- Умно сказано,-- замѣтилъ Пантагрюэль.
И спросилъ у плѣнника:
-- Другъ мой, скажи намъ правду, и смотри, не ври, если не хочешь, чтобы тебя ободрали живымъ, потому что вѣдь это я -- тотъ людоѣдъ, что ѣстъ маленькихъ дѣтей; скажи намъ про порядокъ, численность и крѣпость арміи.
На это плѣнникъ отвѣчалъ:
-- Господинъ, узнайте истину, что въ арміи находятся: триста великановъ, въ каменныхъ панцыряхъ, роста громаднаго, но все же не такого, какъ вы, за исключеніемъ одного, предводителя ихъ, котораго зовутъ Оборотень, и онъ вооруженъ циклопическими наковальнями; сто шестьдесятъ три тысячи пѣхотинцевъ, вооруженныхъ чортовой кожей, людей сильныхъ и храбрыхъ; одиннадцать тысячъ четыреста, рейтаровъ; три тысячи шестьсотъ тяжелыхъ орудій и безчисленное множество лодокъ; сто пятьдесятъ тысячъ публичныхъ женщинъ, красивыхъ какъ богини...
-- Вотъ какъ,-- замѣтилъ Пантагрюэль,-- но король тамъ?
-- Да, государь,-- отвѣчалъ плѣнникъ,-- своей собственной персоной, и мы зовемъ его Анархомъ, королемъ Дипсодовъ, что означаетъ: люди жаждущіе, и вы, въ самомъ дѣлѣ, не видѣли людей, болѣе падкихъ до питья. И шатеръ его охраняется стражей.
-- Довольно,-- сказалъ Пантагрюэль. Ну, дѣти, готовы ли вы идти со мной?
На это Панургъ отвѣчалъ:
-- Пусть Богъ покараетъ того, кто васъ оставитъ. Я уже надумалъ, какимъ образомъ я ихъ всѣхъ побью какъ свиней и ни одинъ отъ меня не уйдетъ, и чортъ не будетъ обиженъ. Но меня заботитъ одно только.
-- Что же именно?-- спросилъ Пантагрюэль.
-- А то,-- отвѣчалъ Панургъ, какимъ образомъ мнѣ управиться со всѣми публичными женщинами, которыя тамъ находятся: чтобъ ни одна не ушла отъ меня безъ прибыли для себя.
-- Какъ,-- замѣтилъ Эпистемонъ, всѣ будутъ кататься, а я буду саночки возить? Чортъ меня побери, если я допущу это. Мы поступимъ по праву войны: qui potest capere capiat.
-- Нѣтъ, нѣтъ,-- говорилъ Панургъ, ты будешь на равной ногѣ со всѣми нами.
А добрый Пантагрюэль со смѣхомъ слушалъ эти рѣчи, но, наконецъ, замѣтилъ:
-- Вы разсчитываете безъ хозяина. Я очень боюсь, что еще до наступленія ночи у васъ пропадетъ всякая охота къ гульбѣ, потому что васъ здорово угостятъ и пиками и копьями.
-- Ба,-- отвѣчалъ Эпистемонъ,-- мы ихъ всѣхъ изжаримъ, или сваримъ, и искрошимъ, какъ начинку для пирога. Ихъ не такъ много, какъ было у Ксеркса, потому что у того было триста тысячъ воиновъ, если вѣрить Геродоту и Трогу Помпею, и однако Ѳемистоклъ разбилъ ихъ всѣхъ. Ради Бога, не опасайтесь.
-- Ба,-- отвѣчалъ Панургъ,-- мы ихъ шапками закидаемъ. Спуску не будетъ ни мужчинамъ, ни женщинамъ.
-- Если такъ, дѣти,-- сказалъ Пантагрюэль,-- то пора въ путь.
