Главная » 2022»Май»30 » "Гаргантюа и Пантагрюэль". Франсуа Рабле. 026
00:00
"Гаргантюа и Пантагрюэль". Франсуа Рабле. 026
***
***
LIX.
О нелѣпой статьѣ, называвшейся Мандука 1), и о томъ, какъ и какія вещи Гастролатры приносятъ въ жертву своему богу-чреву.
1) Отъ manduсare, жевать.
Въ то время какъ мы не безъ удивленія разглядывали лица и жесты обжоръ Гастролатровъ, мы услышали громкій ударъ въ колоколъ, при которомъ всѣ немедленно выстроились какъ бы въ боевой порядокъ, каждый сообразно своему званію, положенію и роду. И въ этомъ видѣ они проходили передъ мессиромъ Гастеромъ вслѣдъ за жирнымъ, молодымъ пузаномъ, который несъ на длинной, позолоченной палкѣ очень дурно отесанную и грубо выкрашенную деревянную статую, подобную той, какую описываютъ Плавтъ, Ювеналъ и Поми. Фестъ. Въ Ліонѣ, во время карнавала, ее зовутъ Машкрутъ, а здѣсь ее звали Мандука. То было чудовищное, нелѣпое, безобразное изображеніе, настоящее пугало для дѣтей, съ глазами больше желудка, съ головой больше всего тѣла, съ большими, широкими, страшными челюстями, съ двумя рядами зубовъ сверху и снизу, которые дергали за веревочку, скрытую въ золоченой палкѣ, отчего они страшно щелкали, какъ это дѣлаютъ въ Метцѣ у дракона св. Климента.
Подойдя къ Гастролатрамъ, я увидѣлъ, что за ними идетъ толпа толстыхъ слугъ, которые несутъ корзины, свертки, горшки, мѣшки и котлы. Слѣдуя за Мандукой, они пѣли Богъ вѣсть какіе дифирамбы, похвалы и гимны своему богу и подносили ему, раскрывая свои корзины и кастрюли бѣлаго меду вмѣстѣ съ зажаренными кусочками бѣлаго хлѣба, ситнаго хлѣба, разнаго мяса, разныхъ похлебокъ, рагу и проч. Вмѣстѣ съ тѣмъ непрерывно подавали питья: сначала бѣлое вино, затѣмъ красное, замороженное въ большихъ серебряныхъ чашахъ. Послѣ того опять подносили: колбасъ съ горчицей, сосисокъ, сервелатной колбасы, копченыхъ языковъ, ветчины, солонины, оливокъ въ маслѣ и пр. Все это шло вперемежку съ питіями. Послѣ того вкладывали въ глотку: паштеты, свиныя котлеты, жареныхъ каплуновъ, куропатокъ, зайцевъ, перепеловъ, рябчиковъ, и другой жареной птицы и другихъ овощей, разныхъ пирожныхъ, сухого и жидкаго варенья семидесяти сортовъ и пр. и пр. Все это запивалось обильно виномъ, чтобы въ горлѣ не пересохло.
LX.
О томъ, какія жертвы приносили своему богу Гастролатры въ постные дни.
Когда Пантагрюэль увидѣлъ эту дрянь жертвоприносителей и великое множество и разнообразіе ихъ жертвъ, то разсердился и вернулся бы на корабль, если бы Эпистемонъ не упросилъ его остаться до конца этого фарса.
-- А что же приносятъ въ жертву эти дураки своему богу-чреву въ постные дни?-- спросилъ онъ
-- Я скажу вамъ,-- отвѣчалъ шкиперъ. Вмѣсто закуски, они подаютъ ему: икру, свѣжее масло, гороховое пюре, бобы, селедки, сардины, анчоусы и пр. и пр. Послѣ того необходимо пить или его чортъ унесетъ. И въ питьѣ нѣтъ недостатка, не бойтесь {Тутъ слѣдуетъ длиннѣйшій перечень всевозможныхъ рыбъ и другихъ яствъ, перечислять которыя значило бы только утомить читателя.}. Повѣрьте, что они употребляютъ всѣ старанія, чтобы этому Гастеру, ихъ богу, приносились болѣе обильныя и цѣнныя жертвы, нежели идолу Ваалу въ Вавилонѣ при царѣ Валтасарѣ. Тѣмъ не менѣе, Гастеръ сознался, что онъ не богъ, а жалкое, подлое, ничтожное созданіе. И какъ царь Антигонъ, первый по имени, отвѣчалъ нѣкоему Гермодоту (который въ стихахъ величалъ его богомъ и сыномъ солнца): "Мой лазанофоръ {Слуга, убирающій посуду.} это отрицаетъ." (Лазанонъ -- былъ тазъ, предназначенный для экскрементовъ). Такъ и Гастеръ отсылалъ этихъ мазаготовъ къ своему судну: разглядывать, философствовать и созерцать, какое божество находятъ они въ его залѣ.
LXI.
О томъ, какъ Гастеръ изобрѣлъ способы получать и сохранять хлѣбъ.
Когда проклятые Гастролатры удалились, Пантагрюэль все свое вниманіе сосредоточилъ на изученіи Гастера, благороднаго изобрѣтателя искусства. Вы знаете, что природа опредѣлила ему въ пищу хлѣбъ и все, что къ нему относится, и, по милости небесъ, дала всѣ способы добывать и сохранять этотъ хлѣбъ. Съ самаго начала онъ изобрѣлъ земледѣліе, т. е. искусство, какъ обрабатывать землю, чтобы она производила хлѣбное зерно. Онъ изобрѣлъ военное искусство и оружіе, чтобы оборонять хлѣба; медицину и астрологію, вмѣстѣ съ математикой, необходимыя для того, чтобы сберегать хлѣбъ въ теченіе столѣтій, и оборонять его отъ непогоды, опустошенія дикими звѣрями и грабежа разбойниковъ.
Онъ придумалъ водяныя, вѣтряныя и ручныя мельницы и тысячу другихъ машинъ, чтобы молоть хлѣбъ и обращать его въ муку; открылъ дрожжи, чтобы тѣсто поднималось; соль, чтобы придать ему вкусъ, такъ какъ онъ узналъ, что ничто такъ не вредитъ здоровью людей, какъ хлѣбъ прѣсный и безъ соли; огонь, чтобы его печь, часы и куранты, чтобы разсчитывать время, потребное на то, чтобы испечь хлѣбъ, дитя зерна.
Случалось, что въ какой-нибудь странѣ хлѣбъ не уродился. Онъ придумалъ способы Перевозить его, доставлять его изъ одной страны въ другую. Онъ придумалъ скрещивать двѣ породы животныхъ: ословъ и лошадей для того, чтобы произвести третью, которая зовется мулами, и сильнѣе, крѣпче и выносливѣе въ работѣ, чѣмъ первыя двѣ. Онъ изобрѣлъ телѣги и фуры, чтобы удобнѣе перевозить хлѣбъ. Тамъ, гдѣ моря или рѣки мѣшали движенію, онъ изобрѣлъ барки, галеры, корабли (на удивленіе самихъ стихій), чтобы переплывать моря и рѣки и доставлять хлѣбное зерно варварскимъ, неизвѣстнымъ и дотолѣ недоступнымъ народамъ.
Бывало, что въ иные годы, по недостатку дождя, зерно высыхало въ землѣ и пропадало. Въ другіе же, напротивъ того, дожди шли въ излишествѣ и гноили зерно. Бывали и такіе годы, когда градъ убивалъ хлѣба или же зерно съ нихъ осыпалось изъ колосьевъ отъ вѣтра или же буря валила ихъ на землю. Передъ нашимъ прибытіемъ онъ изобрѣлъ способъ вызывать дождь изъ атмосферы, состоявшій только въ томъ, что онъ разрѣзывалъ на куски простую луговую, но мало кому извѣстную траву, которую намъ показалъ. Онъ полагалъ, что это та самая, одну вѣточку которой, во время оно, въ случаѣ засухи, жрецы Юпитера клали въ Агрейскій источникъ на Никейской горѣ въ Аркадіи, и она вызывала образованіе паровъ. Изъ этихъ паровъ образовались большія тучи и разрѣшались дождемъ, который орошалъ всю окрестность, такъ что любо-дорого было поглядѣть. Онъ изобрѣлъ также средство задерживать дождь въ воздухѣ и направлять его въ море. Изобрѣлъ способы предотвращать градъ, утишать вѣтры, разсѣивать бури, въ томъ родѣ,, какъ то было въ ходу у Мееаненцевъ въ Трезенахъ.
Произошла новая бѣда: грабители и разбойники воровали хлѣба на поляхъ, Онъ изобрѣлъ искусство строить города, крѣпости и замки, чтобы сберегать хлѣбное зерно и хранить его въ безопасности. Случилось, что не находя въ поляхъ хлѣбнаго зерна, онъ услышалъ, что оно спрятано въ городахъ, крѣпостяхъ и замкахъ и обороняется и хранится жителями строже, чѣмъ золотые яблоки Гесперидъ охранялись драконами. Онъ изобрѣлъ искусство брать приступомъ и разрушать крѣпости и замки посредствомъ машинъ и балистическихъ орудій, стѣнобойныхъ тарановъ и катапультъ, и показалъ намъ ихъ образцы, которые были плохо поняты инженерами и архитекторами, учениками Витрувія, какъ намъ это объяснилъ, мессиръ Филиберъ де-Лормъ, великій архитекторъ короля Мегиста {Архитекторъ короля Генриха II, ум. 1677.}. Когда же они перестали быть дѣйствительными, вслѣдствіе злостной утонченности или утонченной злости фортификаторовъ, то онъ изобрѣлъ пушки, полевыя орудія, бомбарды, мортиры, бросающія желѣзные, свинцовые, мѣдные снаряды, которые вѣсятъ болѣе, чѣмъ большія наковальни, посредствомъ страшнаго состава пороха, которому удивилась сама природа и сознала себя побѣжденною искусствомъ. Онъ тутъ превзошелъ искусство Оксидраковъ {Аполлоній Тіанскій, II, 33.}, которые посредствомъ грома, молніи, града, бури побѣждали и истребляли непріятеля въ открытомъ полѣ. Потому что онъ еще ужаснѣе, страшнѣе, демоничнѣе и въ большемъ числѣ избиваетъ, умерщвляетъ людей, еще сильнѣе оглушаетъ ихъ сознаніе и больше разбиваетъ стѣнъ однимъ выстрѣломъ изъ василиска, нежели сто ударовъ молніи.
LXII.
О томъ, какъ Гастеръ изобрѣлъ способы и средства не быть ни пораненымъ, ни задѣтымъ выстрѣломъ изъ пушки.
Но вотъ случилось, что Гастеръ, пряча хлѣбное зерно по крѣпостямъ, самъ былъ осажденъ непріятелемъ. Крѣпости его были разрушены проклятой адской машиной, хлѣбное зерно и хлѣбъ отняты и разсѣяны титанической силой. Тогда онъ изобрѣлъ способы и средства такъ охранять свои стѣны и бастіоны отъ канонады, чтобы ядра ихъ не касались, а оставались въ воздухѣ, или же, коснувшись, не причиняли вреда ни укрѣпленіямъ, ни ихъ защитникамъ. Съ этою цѣлью имъ были уже приняты превосходныя мѣры, и онъ показалъ намъ ихъ на опытѣ, которымъ съ тѣхъ поръ воспользовался Фронтонъ и въ настоящее время имъ пользуются при своихъ мирныхъ занятіяхъ и играхъ Телемиты. Въ чемъ состоялъ опытъ, слѣдуетъ ниже, и надѣюсь, что отнынѣ вы скорѣе повѣрите тому, что говорилъ Плутархъ о своемъ опытѣ: Когда стадо козъ бѣжитъ со всѣхъ ногъ, то положите вѣточку репейника въ глотку послѣдней козы въ стадѣ, и все стадо внезапно остановится.
Гастеръ же клалъ въ бронзовую пушку пороху, очищеннаго отъ сѣры, съ примѣсью въ извѣстной пропорціи мелкой камфары, а на него желѣзное ядро тяжелаго калибра и двадцать одну дробинку, изъ которыхъ однѣ были круглыя и сферическія, другія въ формѣ слезы. Затѣмъ, направивъ дуло въ одного изъ своихъ юныхъ пажей, поставленнаго въ шестидесяти шагахъ разстоянія, точно собираясь пробить ему ядромъ туловище, онъ привѣшивалъ между пушкой и пажомъ на веревкѣ, прикрѣпленной къ висѣлицѣ, большой магнитный, иначе говоря, геркуланскій камень, найденный нѣкогда на фригійской Идѣ нѣкіимъ Magnes, по увѣренію Никандра. Мы называемъ его въ просторѣчіи магнитомъ. Затѣмъ клалъ огонь въ жерло пушки. Когда порохъ сгоралъ, то выходило, что, во избѣжаніе пустоты (которой природа не терпитъ, такъ что скорѣе вся механика вселенной: небо, воздухъ, земля, море -- превратились бы въ первобытный хаосъ, нежели наступила въ мірѣ пустота), ядро и, дробинки неистово выбрасывались изъ жерла пушки, дабы воздухъ могъ въ нее проникнуть, иначе въ ней воцарилась бы пустота, такъ какъ порохъ былъ внезапно истребленъ огнемъ. Ядро и дробинки, пущенныя съ такой силой, казалось, должны были убить пажа; но въ тотъ моментъ, какъ они приближались къ вышеназванному камню, они теряли свою силу и всѣ оставались въ воздухѣ и вертѣлись вокругъ камня, и ни одна не долетала до пажа.
Но мало того: онъ изобрѣлъ способы и средство заставлять, непріятельскія ядра летѣть обратно и съ той же силой и въ томъ же направленіи, какъ если бы ими палили въ непріятеля съ превеликой для него опасностью. Этого было ему не трудно добиться, принимая во вниманіе, что трава Aethiopis отпираетъ всѣ замки, къ которымъ ее приложатъ, а Eclieneis, очень глупая рыба, задерживаетъ всѣ вѣтры и самые большіе корабли вынуждаетъ стоять на мѣстѣ, несмотря на сильнѣйшую бурю, соленое же мясо той же рыбы привлекаетъ золото изъ такой глубины водъ, какую трудно измѣрить лотомъ.
Принимая во вниманіе также, что Демокритъ пишетъ, а Теоѳрастъ этому вѣритъ и испыталъ, что существуетъ, трава, отъ одного прикосновенія которой желѣзный клинъ, глубоко и крѣпко вбитый въ какое-нибудь твердое дерево, внезапно изъ него выскакиваетъ. Этимъ способомъ пользуются птицы (вы ихъ называете дятлами), когда желѣзнымъ клиномъ заклепываютъ ихъ гнѣзда, которыя они съ такимъ искусствомъ выдалбливаютъ въ стволѣ толстыхъ деревьевъ.
Принимая во вниманіе также, что олени и лани, въ которыхъ вонзились стрѣлы или копья, легко извлекаютъ ихъ изъ своихъ ранъ, если найдутъ траву, которая растетъ на островѣ Критѣ и называется Dictam, и поѣдятъ этой травы. Тогда стрѣлы всѣ выходятъ, не причинивъ имъ никакого вреда. Этою травою Венера вылечила своего возлюбленнаго сына Энея, раненаго въ правое бедро стрѣлой, пущенной сестрою Турнуса, Ютурной.
Принимая во вниманіе также, что запахъ лавровъ, фиговыхъ деревьевъ и тюленей отводитъ молнію и она никогда ихъ не поражаетъ. Принимая во вниманіе также, что при одномъ видѣ барана взбѣсившіеся слоны приходятъ въ себя; бѣшеные и свирѣпые быки, подходя къ дикимъ фиговымъ деревьямъ, которыя мы зовемъ козьими фигами, усмиряются и становятся неподвижны, точно приростаютъ къ землѣ. Ярость ехиднъ утихаетъ отъ прикосновенія буковой вѣтки. Принимая во вниманіе и то, что на островѣ Самосѣ, до того времени какъ на. немъ животныхъ, называвшихся Неадами и отъ голоса которыхъ земля разсѣдалась и образовала пропасти. Принимая во вниманіе наконецъ, что Теоѳрастъ повѣствуетъ, на основаніи сказаній древнихъ мудрецовъ, что бузина пригоднѣе бываетъ для изготовленія флейтъ и даетъ болѣе мелодичный звукъ въ странахъ, гдѣ не слыхать пѣнія пѣтуховъ, точно пѣніе послѣднихъ размягчаетъ и портитъ бузинное дерево. Причемъ будто бы и левъ, животное сильное и храброе, заслышавъ пѣніе пѣтуха, тоже робѣетъ и смущается. Я знаю, что нѣкоторые поняли этотъ разсказъ такъ, что рѣчь идетъ о дикой бузинѣ, которая растетъ такъ далеко отъ городовъ и деревень, что туда не доносится пѣніе пѣтуха, и что во всякомъ случаѣ это дерево пригоднѣе для флейтъ и другихъ инструментовъ, нежели то, которое растетъ около хижинъ и стѣнъ. Зато другіе ищутъ въ немъ иной и болѣе возвышенный, аллегорическій смыслъ, по обычаю пиѳагорейцевъ. Подобно тому, какъ говорилось, что статую Меркурія не слѣдуетъ дѣлать изъ какого дерева ни попало, такъ и они утверждаютъ, что богу не слѣдуетъ поклоняться грубымъ образомъ, но возвышеннымъ и религіознымъ. Точно такъ эта сентенція учитъ насъ, что люди разсудительные и любознательные не должны заниматься тривіальной и вульгарной музыкой, но небесной, божественной, ангельской, болѣе отвлеченной и принесенной, изъ дали, то-есть изъ мѣстности, гдѣ неслышно пѣнія пѣтуха. Ибо, желая обозначить, что какое-нибудь мѣсто очень уединенное и мало посѣщаемое, мы говоримъ, что въ немъ никто не слыхалъ пѣнія пѣтуха.
***
LXIII.
О томъ, какъ Пантагрюэль заснулъ вблизи острова Ханефа 1), и о задачахъ, предложенныхъ ему, при пробужденіи, на разрѣшеніе.
1) Chaneiph по-еврейски -- лицемѣръ. Прим. Рабле.
На слѣдующій день мы продолжали путь въ пріятной бесѣдѣ и прибыли къ острову Ханефу, подойти къ которому корабль Пантагрюэля не могъ, потому что вѣтеръ палъ и наступилъ штиль. Мы еле. двигались, переваливаясь со штирборта на бакбортъ, хотя къ парусамъ присоединили и бинеты. Мы всѣ сидѣли задумчивые, угрюмые, пасмурные и сердитые, и ни слова не говорили другъ съ другомъ. Пантагрюэль, державъ рукахъ греческаго Геліодора, дремалъ, растянувшись въ люкѣ на гамакѣ. Такова была у него привычка, потому что съ книгой въ рукѣ онъ лучше спалъ, нежели безъ книги. Эпистемонъ справлялся по астролябіи, на какой высотѣ находится полюсъ. Вратъ Жанъ ушелъ въ кухню и по восхожденію вертеловъ и гороскопу фрикассе разсчитывалъ, который часъ.
Панургъ, взявъ въ ротъ соломинку отъ пантагрюэльона, пускалъ мыльные пузырки. Гимнастъ вырѣзывалъ зубочистки изъ дерева. Понократъ мечталъ и мечтая щекоталъ себя для смѣха и пальцемъ скребъ голову. Карпалимъ строилъ изъ орѣховой скорлупы красивую, маленькую, веселую мельницу съ четырьмя крыльями изъ ольховой коры. Эстенъ игралъ пальцами на длинной кулевринѣ, точно на монахордѣ. Ризотомъ изготовлялъ бархатистый кошелекъ изъ раковины земляной черепахи. Ксеноманъ чинилъ старый фонарь соколиными ремнями. Нашъ шкиперъ водилъ за носъ своихъ матросовъ, когда братъ Жанъ, вернувшись изъ кухни, увидѣлъ, что Пантагрюэль проснулся.
Онъ немедленно прервалъ упорное молчаніе громкимъ и веселымъ вопросомъ: Какъ бы имъ прекратить штиль? Панургъ, въ свою очередь, спросилъ, какое средство существуетъ отъ дурного расположенія духа. Эпистемонъ весело спросилъ, какъ заставить себя пить, когда не хочется. Гимнастъ, поднимаясь на ноги, попросилъ лекарства отъ темноты въ глазахъ. Понократъ, потирая лобъ и уши, попросилъ совѣта, какъ спастись отъ собачьяго сна.
-- Постойте,-- сказалъ Пантагрюэль,-- хитроумные философы-перипатетики учатъ насъ тому, что всѣ задачи, всѣ вопросы, всѣ сомнѣнія, предложенные на разрѣшеніе, должны быть точны, ясны и понятны, Что вы понимаете подъ словами: собачій сонъ?
Дизотомъ прикурнулъ около насоса. И теперь, поднявъ голову и зѣвая во весь ротъ, такъ что, по симпатіи, вызвалъ такую же зѣвоту у всѣхъ своихъ спутниковъ, попросилъ средства отъ качки и отъ зѣвоты. Ксеноманъ, углубленный въ исправленіе фонаря, спросилъ, какимъ образомъ возстановить равновѣсіе въ желудкѣ, чтобы его не клонило ни на ту, ни на другую сторону. Карпалимъ, вертя вокругъ себя шпагою, спрашивалъ, какія естественныя движенія слѣдуетъ считать предвѣстниками того, что человѣкъ голоденъ. Эстенъ, услышавъ шумъ, поспѣшилъ на палубу, и уже съ кабестана прокричалъ вопросъ: Почему человѣкъ, укушеный, будучи натощакъ, змѣей, которая тоже была натощакъ, подвергается большей опасности умереть, равно какъ и сама змѣя; почему слюна человѣка натощакъ ядовита для всѣхъ ядовитыхъ змѣй и животныхъ?
-- Друзья,-- отвѣчалъ Пантагрюэль,-- для всѣхъ сомнѣній и вопросовъ, высказанныхъ вами, существуетъ только одно рѣшеніе, а для всѣхъ симптомовъ и несчастныхъ случаевъ -- только одно лекарство. Отвѣтъ будетъ кратокъ, безъ всякихъ околичностей и словоизверженій: голодное брюхо ко всему глухо; оно ничего не слышитъ. Потому вы должны довольствоваться знаками, жестами и движеніями рукъ, вмѣсто отвѣта. Такъ точно во время оно въ Римѣ Тарквиній Гордый, послѣдній римскій царь (говоря это, Пантагрюэль тянулъ веревку колокола, и братъ Жанъ тотчасъ же побѣжалъ въ кухню) знакомъ отвѣчалъ своему сыну Сексту. Послѣдній находился въ городѣ Габинцевъ и прислалъ ему гонца съ вопросомъ: Какими способами можетъ онъ покорить Габинцевъ и привести ихъ въ полное повиновеніе? Царь Тарквиній, не довѣряя гонцу, ничего ему не отвѣтилъ, но повелъ его къ себѣ въ садъ и при немъ срѣзалъ мечомъ нѣсколько головокъ мака, которыя переросли другихъ. Вѣстникъ, вернувшись безъ отвѣта, пересказалъ сыну то, что сдѣлалъ его отецъ, и тому не трудно было понять, что онъ совѣтуетъ ему отрубить головы вельможамъ города, чтобы скорѣе привести въ полное подчиненіе простой народъ.
LXIV.
О томъ, какъ Пантагрюэль оставилъ безъ отвѣта предложенные вопросы.
Послѣ того Пантагрюэль спросилъ: Что за люди живутъ на этомъ собачьемъ островѣ?
-- Все это лицемѣры,-- отвѣчалъ Ксеноманъ,-- страждущіе водянкой, фарисеи, ханжи, пустосвяты, пустынники. Всѣ они бѣдные люди, живутъ (какъ и пустынникъ въ Лормонѣ, между Влэ и Бордо) только милостынею, которую имъ подаютъ путешественники.
-- Ну, такъ я туда не поѣду,-- сказалъ Панургъ,-- завѣряю васъ. Если я туда отправлюсь, пусть меня чортъ возьметъ! Пустынники, лицемѣры, ханжи, фарисеи -- чортъ васъ возьми, провалитесь вы совсѣмъ! Я еще не забылъ встрѣчу съ жирными Шезильскими соборянами. Чтобы Вельзевулъ и Астаротъ свели васъ съ Прозерпиной! Сколько бѣды, грозы и всякой чертовщины испытали мы отъ встрѣчи съ ними! Послушай-ка, мой голубчикъ, мой капральчикъ, Ксеноманъ, скажи ради Бога: эти лицемѣры, пустынники, нищенки -- что они, такое: дѣвственники или женатые люди? Есть ли между ними женскій полъ? И нельзя ли съ ними лицемѣрно полицемѣриться?
-- Вотъ, поистинѣ, прекрасный и забавный вопросъ!-- сказалъ Пантагрюэль.
-- Да, конечно,-- отвѣчалъ Ксеноманъ. Тамъ находятся прекрасныя и веселыя лицемѣрки, пустосвяточки и всѣ онѣ большія богомолки. Есть и малютки-пустыннички и лицемѣрчики. (Долой ихъ! сказалъ братъ Жанъ, перебивая его. Отъ юнаго пустынника родится старый чортъ. Замѣтьте эту достовѣрную пословицу!) Въ противномъ случаѣ безъ приплода давно бы уже островъ Ханефъ сталъ необитаемъ и безлюденъ.
Пантагрюэль послалъ имъ съ Гимнастомъ милостыню въ лодкѣ: семьдесятъ восемь тысячъ красивенькихъ полъ-экю фонарныхъ. Затѣмъ спросилъ,-- который часъ.
-- Девятый,-- отвѣчалъ Эпистемонъ.
-- Вотъ,-- сказалъ Пантагрюэль,-- настоящій обѣденный часъ. Священная линія {На солнечныхъ часахъ.}, которую такъ восхваляетъ Аристофанъ въ своей комедіи "Predicantes", какъ разъ теперь наступаетъ. У древнихъ персовъ часъ обѣда былъ назначенъ для однихъ только королей. Для всѣхъ остальныхъ смертныхъ часами служили аппетитъ и желудокъ. И у Плавта одинъ паразитъ жалуется и горько сѣтуетъ на изобрѣтателей часовъ и курантовъ, ссылаясь на то, что нѣтъ,-- это всѣмъ извѣстно вѣрнѣе часовъ, чѣмъ желудокъ. Діогенъ, спрошенный о томъ, въ который часъ человѣкъ долженъ обѣдать, отвѣчалъ: "Богатый, когда голоденъ; бѣдный, когда есть что поѣсть."
Еще опредѣленнѣе выражаются медики о каноническомъ часѣ, говоря: "Вставать надо въ пять, обѣдать въ девять, ужинать въ пять, ложиться въ девять часовъ." Знаменитый король Птозирисъ {Рtosiris -- король древняго Египта, математикъ и магикъ. Прим. Раблэ.} придерживался иного рода магіи...
Пантагрюэль не успѣлъ этого договорить, какъ оффиціанты разставили столы и буфеты, покрыли ихъ благовонными скатертями, салфетками, разставили солонки, принесли кубки, чаши, бокалы, кружки, бутылки, ендовы. Братъ Жанъ, съ помощью метрдотелей, хлѣбопековъ, виночерпіевъ, стольниковъ, мундкоховъ, внесъ четыре колоссальныхъ паштета съ ветчиной, напомнившихъ мнѣ своими размѣрами четыре бастіона въ Туринѣ. Боже милостивый, сколько было выпито и съѣдено! Они не добрались еще до дессерта, какъ нордъ-остъ принялся надувать паруса и всѣ запѣли хвалебные гимны Всевышнему Богу.
Когда подали фрукты, Пантагрюэль спросилъ:
-- Скажите, друзья, разсѣялись ли всѣ ваши сомнѣнія?
-- Я больше не зѣваю, слава Богу,-- сказалъ Ризотомъ.
-- Больше не сплю по-собачьи,-- произнесъ Понократъ.
-- У меня не темнѣетъ больше въ глазахъ,-- отвѣчалъ Гимнастъ.
-- Я не нахожусь больше натощакъ,-- сказалъ Эстенъ,-- и на на сегодняшній день отъ моей слюны безопасны, ехидны, скорпіоны, піявки и пр. {По обычаю, Раблэ перечисляетъ всѣхъ существующихъ и несуществующихъ ядовитыхъ гадовъ.}
LXV.
О томъ, какъ Пантагрюэль со своими людьми поднимаетъ вѣтеръ.
-- Въ какой отдѣлъ,-- спросилъ братъ Жанъ,-- ядовитыхъ животныхъ помѣщаете вы будущую жену Панурга?
-- Ты позоришь женщинъ!-- отвѣчалъ Панургъ. Ахъ, ты негодный монахъ!
-- Эврипидъ говоритъ,-- замѣтилъ Эпистемонъ,-- а Андромахъ подтверждаетъ это, что противъ всякихъ ядовитыхъ животныхъ люди изобрѣли, по указанію боговъ, разныя цѣлебныя средства. Только отъ злой жены до сихъ поръ не найдено никакого лекарства.
-- Ругатель Эврипидъ,-- сказалъ Панургъ,-- всегда дурно отзывался о женщинахъ, а потому въ отместку его пожрали собаки, какъ его укоряетъ въ томъ Аристофанъ. Но продолжайте. За кѣмъ очередь?
-- Теперь я буду пить, сколько угодно,-- замѣтилъ Эпистемонъ.
-- Мой желудокъ теперь полонъ, сказалъ Ксенонанъ,-- меня больше не клонитъ ни на ту, ни на другую сторону, и я сохранилъ равновѣсіе.
-- Мнѣ не нужно больше,-- объявилъ Карполимъ,-- ни вина, ни хлѣба. Не чувствую больше ни голода, ни жажды.
-- Я больше не сержусь,-- сказалъ Панургъ,-- благодареніе Богу и вамъ. Я веселъ, какъ попугай, бодръ, какъ орликъ, живъ, какъ бабочка. Вашъ же прекрасный Эврипидъ говоритъ устами Силена, незабвеннаго пьяницы: "Тотъ безумецъ, лишенный здраваго смысла, кто пьетъ вино и не становится отъ того веселѣе."
-- Мы должны благо дарить милосерднаго Бога, Творца нашего, который этимъ добрымъ хлѣбомъ и этимъ добрымъ виномъ и этимъ добрымъ мясомъ не только излечиваетъ насъ отъ болѣзней тѣлесныхъ и душевныхъ, но доставляетъ намъ еще и удовольствіе и наслажденіе ѣдой и питьемъ. Но вы еще не отвѣтили на вопросъ почтеннаго добряка брата Жана, который спрашивалъ васъ, какъ поднять вѣтеръ?
-- Такъ какъ вы довольствуетесь такимъ легкимъ рѣшеніемъ вашихъ сомнѣній,-- сказалъ Пантагрюэль,-- то и я съ. ними покончу. Въ другой разъ мы подробнѣе потолкуемъ объ этомъ, если вамъ угодно. Остается, значитъ, рѣшить вопросъ брата Жана о способѣ поднять вѣтеръ. Но вѣдь мы его уже подняли, Взгляните, на вымпелъ на марсѣ! Взгляните, какъ напряглись перегородки и ванты. Въ то время какъ мы поднимали и опорожняли кубки, по тайной симпатіи природы, поднялся и вѣтеръ. Такимъ образомъ поднимали его Атласъ и Геркулесъ, если вѣрить миѳологическимъ мудрецамъ. Но только они слишкомъ постарались! Атласъ, чтобы получше угостить своего гостя; Геркулесъ вслѣдствіе того, что передъ этомъ очень натерпѣлся отъ жажды въ Ливійской пустынѣ.
-- Это вѣрно!-- перебилъ братъ Жанъ. Я слышалъ отъ многихъ почтенныхъ докторовъ, что Тирлюпенъ, погребщикъ вашего добраго отца, ежегодно сберегалъ слишкомъ тысячу восемьсотъ бочекъ вина тѣмъ, что давалъ пить гостямъ и слугамъ прежде, нежели они почувствуютъ жажду.
-- Это,-- продолжалъ Пантагрюэль,-- въ родѣ того, какъ верблюды и дромадеры въ караванахъ напиваются за прошлое, за настоящее и за будущее время. Такъ поступилъ и Геркулесъ, и, благодаря такому необыкновенно сильному вѣтру въ небѣ, произошли колебанія и измѣненія, надъ которыми ломали головы и такъ сильно спорили безумные астрологи.
-- То же самое,-- сказалъ Панургъ,-- говоритъ пословица: "Непогода проходитъ, и наступаетъ погода, въ то время какъ запиваютъ виномъ жирную ветчину."
-- И мы не только,-- продолжалъ Пантагрюэль,-- подняли вѣтеръ, пока ѣли и пили, но и облегчили корабль, и не только тѣмъ способомъ, какимъ облегчилъ корзинку Эзопъ, а именно: поѣвши провизію, но и избавившись отъ истощенія. Ибо подобно тому, какъ мертвое тѣло тяжелѣе живого, такъ и человѣкъ натощакъ гораздо тяжелѣе, чѣмъ тогда, когда сытно поѣстъ и выпьетъ. И совершенно правы тѣ, которымъ предстоитъ длинный путь, и они утромъ, когда пьютъ и завтракаютъ, говорятъ: "Отъ этого наши кони быстрѣе побѣгутъ." Развѣ вы не знаете, что во время оно амиклейцы пуще, всѣхъ боговъ почитали и обожали благороднаго отца Бахуса и называли его Псила. Это же названіе на дорическомъ языкѣ означаетъ крылья. Ибо подобно тому, какъ птицы легко и высоко летаютъ, такъ и съ помощью Йaxyca доброе, вкусное и прелестное вино, увеселяя духъ людей, смягчаетъ и облегчаетъ въ нихъ все земное.
LXVI.
О томъ, какъ, по приказу Пантагрюэля, привѣтствовались музы близъ острова Воровского.
Попутный вѣтеръ и веселыя рѣчи не прекращались, когда Пантагрюэль открылъ вдали гористую землю и, указавъ на нее Ксеноману, спросилъ:
-- Видите ли вы вонъ тамъ, налѣво, высокую скалу съ двумя вершинами, которая очень похожа на Парнасъ въ. Фокеѣ?
-- Отлично вижу,-- отвѣчалъ Ксеноманъ. Это Воровской островъ. Хотите къ нему пристать?
-- Нѣтъ,-- отвѣчалъ Пантагрюэль.
-- И хорошо дѣлаете,-- сказалъ Ксеноманъ. Глядѣть тамъ не на что, населеніе же состоитъ изъ однихъ воровъ и мошенниковъ. Но вотъ на правой вершинѣ находится лучшій источникъ въ мірѣ, а вокругъ него большой лѣсъ. Нашъ экипажъ могъ бы тамъ запастись топливомъ и водой.
-- Умно сказано,-- замѣтилъ Панургъ. Да, Да, да! Не слѣдуетъ никогда приставать къ землѣ воровъ и мошенниковъ. Увѣряю васъ, что здѣсь такая же мѣстность, какъ я видѣлъ въ былое время на островахъ Керкъ и Гермъ, между Бретанью и Англіей. Такою же былъ и Понерополь Филиппа во Ѳракіи,-- острова, населенные разбойниками, пиратами, убійцами, ворами, тюремными подонками. Прошу васъ, не приставайте къ этому берегу. Если мнѣ не вѣрите, то послушайтесь по крайней мѣрѣ совѣта добраго и мудраго Ксеномана. Тутъ жители, клянусь скотскимъ падежомъ, хуже каннибаловъ. Они живыми съѣдятъ насъ. Не причаливайте, Бога ради! Поскорѣе уплывемъ отсюда прочь.
-- Сойдемъ на берегъ,-- говорилъ братъ Жанъ,-- сойдемъ непремѣнно. Иначе мы никогда не отдохнемъ отъ плаванія. Ну же, причаливайте! Мы ихъ всѣхъ перебьемъ. Сойдемъ на берегъ.
-- Чортъ возьми,-- отвѣчалъ Панургъ,-- этотъ чортовъ монахъ ничего не боится. Онъ отчаянная голова и о другихъ не думаетъ. Ему кажется, что всѣ монахи, какъ и онъ самъ.
-- Ступай ко всѣмъ чертямъ, негодный трусъ,-- возражалъ братъ Жанъ. Пусть они анатомируютъ твой мозгъ и превратятъ его въ крошево. Этотъ негодяй такъ трусливъ и золъ, что безпрестанно марается отъ страха. Если тебѣ такъ страшно, не сходи на берегъ, спрячься здѣсь гдѣ-нибудь.
При этихъ словахъ Панургъ исчезъ и спрятался въ трюмѣ среди хлѣбныхъ корокъ и крошекъ.
-- Я ощущаю въ душѣ какъ бы неотразимое отвращеніе,-- сказалъ Пантагрюэль. Словно нѣкій голосъ говоритъ мнѣ, что намъ не слѣдуетъ сходить здѣсь на берегъ. Всякій разъ, какъ я ощущалъ нѣчто подобное; я всегда убѣждался, что хорошо сдѣлалъ, послушавшись внутренняго голоса, и никогда въ этомъ не раскаявался.
-- Послушайте-ка,-- вмѣшался братъ Жанъ. Пока наши люди запасаются топливомъ и водою, а Панургъ сидитъ, какъ волкъ въ берлогѣ, хотите позабавиться? Прикажите стрѣлять изъ пушекъ, это будетъ нашимъ привѣтствіемъ музамъ анти-Парнаса. Кстати же порохъ въ нихъ даромъ портится.
-- Хорошо,-- отвѣчалъ Пантагрюэль,-- призовите сюда главнаго бомбардира.
Бомбардиръ поспѣшно явился. Пантагрюэль приказалъ ему выпалить изъ пушки и на всякій случай снова ее зарядить, что и было, немедленно исполнено. Бомбардиры остальныхъ кораблей, при первомъ же выстрѣлѣ изъ пушки на кораблѣ Пантагрюэля, принялись палить изъ своихъ. Повѣрьте, что шума было довольно.
LXVII.
О томъ, какъ Панургъ отъ страха обмарался и принялъ за чертенка большого кота Родилярдуса.
Панургъ, точно одурѣлый козелъ, выскочилъ изъ трюма въ одной рубашкѣ, успѣвъ только на одну ногу натянуть штаны, съ бородой, осыпанной хлѣбными крошками, держа въ одной рукѣ большого кота, который вцѣпился когтями въ его штаны, и шевеля челюстями, какъ обезьяна, которая ищетъ въ головѣ вшей. Дрожа всѣмъ тѣломъ и стуча зубами, подбѣжалъ онъ къ брату Жану, который сидѣлъ на русленяхъ штильборта и умолялъ его сжалиться надъ нимъ и защитить его своимъ мечомъ, клянясь и божась всѣми папиманами, что только-что видѣлъ- всѣхъ чертей, сорвавшихся съ цѣпи.
-- Другъ мой,-- говорилъ онъ,-- братъ мой, духовный отецъ мой, сегодня черти празднуютъ свадьбу. Ты еще не видывалъ такихъ приготовленій къ адскому банкету. Видишь ли ты дымъ изъ адскихъ кухонь?-- И, говоря это, указывалъ на дымъ отъ пушекъ, окутывавшій всѣ корабли.-- Ты не видывалъ еще такой толпы душъ осужденныхъ грѣшниковъ. И знаешь что, другъ мой? Они такъ нѣжны, такъ блѣдны, такъ деликатны, настоящая амброзія Стикса. Я подумалъ (прости меня Богъ!), что это англійскія души. Должно быть, Лошадиный островъ около Шотландіи взятъ господами де-Термъ и Дессе и опустошенъ, а всѣ англичане на немъ перебиты. {Это случилось въ 1648 г.}
Братъ Жанъ при его приближеніи услышалъ какой-то посторонній пороху запахъ, и вытащивъ Панурга на средину палубы, увидѣлъ, что вся рубашка у него перепачкана. Однимъ изъ симптомовъ и послѣдствій испуга является обыкновенно то, что онъ отпираетъ двери сераля, гдѣ задерживается фекальная матерія... {Здѣсь пропущено два анекдота сомнительной исторической вѣрности, невозможныхъ для перевода по своей непристойности.}.
Братъ Жанъ, затыкая носъ правой рукой, лѣвою показывалъ Пантагрюэлю на рубашку Панурга. Пантагрюэль, увидя, что тотъ такъ напугался, весь дрожитъ, ни съ того, ни съ сего, испачканъ и исцарапанъ когтями знаменитаго кота: Родилярдуса, не могъ удержаться отъ смѣха и сказалъ ему:
-- Зачѣмъ вамъ понадобился этотъ котъ?
-- Этотъ котъ?-- переспросилъ Панургъ. Чортъ меня побери! Вѣдь я думалъ, что это чертенокъ вцѣпился мнѣ въ штаны и что онъ выскочилъ изъ большой адской квашни. Чортъ бы побралъ кота! Онъ меня всего испарапалъ.
Говоря это, онъ отшвырнулъ кота.
-- Ступай,-- сказалъ Пантагрюэль,-- ступай, ради Бога, вымойся, вычистись, надѣнь чистую рубашку, и переодѣнься.
-- Ужъ не думаете ли вы,-- отвѣчалъ Панургъ,-- что я испугался? Нисколько. Я такъ храбръ, какъ если бы проглотилъ всѣхъ мухъ {Мухи приведены какъ образецъ дерзости и безстыдства.}, которыя попали въ тѣсто, замѣшанное въ Парижѣ съ праздника св. Іоанна Крестителя по день Всѣхъ Святыхъ. Ха, ха, ха! Что это, чортъ возьми, такое? Вы называете это фекальной матеріей, экскрементами и проч. и проч., а вѣдь это, думается мнѣ, это шафранъ Ибернійскій. Хо, хо, хо! Это шафранъ Ибернійскій! А теперь, выпьемъ!
КОНЕЦЪ ЧЕТВЕРТОЙ КНІ1ГИ.
КНИГА ПЯТАЯ.
О ГЕРОИЧЕСКИХЪ ДѢЯНІЯХЪ И РЕЧЕНІЯХЪ ДОБРАГО ПАНТАГРЮЭЛЯ, КОРОЛЯ ДИПСОДОВЪ. 1)
Эпиграмма:
Умеръ ли Раблэ? Вотъ еще его книга.
Нѣтъ, лучшая часть его существа ожила,
Чтобы подарить насъ однимъ изъ его сочиненій.
Дарующимъ ему безсмертіе и жизнь вѣчную
Nature Quite. 2)
1) Напечатанная въ 1662 г. по смерти Раблэ, подъ заглавіемъ: Звонкій островъ.
2) Жанъ Тюрке.
Прологъ Франсуа Раблэ къ пятой книгѣ о геройскихъ дѣяніяхъ и реченіяхъ Пантагрюэля.
Къ благосклоннымъ читателямъ.
Неутомимые бражники и вы, дражайшіе сифилитики, теперь, когда время у насъ свободное и никакого спѣшнаго дѣла намъ не предстоитъ, я задамъ вамъ одинъ вопросъ:
Почему вошло теперь въ поговорку, что міръ пересталъ былъ фатомъ? Фатъ -- лангедокское словцо и означаетъ: безъ соли, прѣсный, безвкусный; въ переносномъ же смыслѣ значитъ: глупый, пошлый, безсмысленный, полоумный. Не можете ли, сказать, откуда взяли, что міръ, бывшій глупымъ, вдругъ сталъ умнымъ? Почему и при какихъ условіяхъ онъ былъ глупъ? Благодаря какимъ условіямъ онъ поумнѣлъ? Почему онъ былъ глупъ? Почему онъ сталъ уменъ? На чемъ можно узнать его бывшую глупость? И на чемъ познается его настоящая мудрость? Кто сдѣлалъ его глупымъ? И кто сдѣлалъ его умнымъ? И кого больше: тѣхъ ли, кто любилъ его глупымъ, или тѣхъ, кто любитъ его умнымъ? Сколько времени онъ былъ глупъ? И сколько времени онъ уменъ? Отъ чего происходила прежняя глупость? И отъ чего происходитъ послѣдующая мудрость? Почему въ наше время, а не позднѣе прекратилась прежняя глупость? Почему въ наше время, а не раньше появилась настоящая мудрость? Какое зло причиняла бывшая глупость? Какое благо доставляетъ теперешняя мудрость? Какимъ способомъ упразднили прежнюю глупость? Какимъ способомъ удержать настоящую мудрость?
Отвѣчайте, если хотите: особенно приставать къ вамъ съ этимъ я не буду, изъ боязни, какъ бы не утрудить ваши головы. Не стыдитесь, смутите врага рода человѣческаго и истины. Смѣлѣе, дѣти! Если вы на моей сторонѣ, то выпейте три или пять рюмокъ за первую часть проповѣди. Если вы на противной сторонѣ,-- у а de retro, за tail а s! Божусь вамъ всѣмъ, чѣмъ хотите, что если вы не пособите мнѣ разрѣшить предложенную задачу, то я пожалѣю, что предложилъ вамъ ее: я бы испыталъ нѣчто въ родѣ того, какъ если бы схватилъ волка за уши, и никто не пришелъ бы ко мнѣ на помощь. Ну, чтожъ? Ага! Я понимаю! Вы еще не подготовлены къ отвѣту? Клянусь бородою, и я тоже. Ну, я приведу только то, что одинъ высокопочтенный докторъ говоритъ объ этомъ въ своей книгѣ, которую: онъ называетъ "Волынкою патеровъ". Ну, такъ что же говоритъ этотъ мошенникъ? Послушайте-ка, ослиныя морды: "Юбилейный годъ, когда весь міръ сбрилъ себѣ волосы, насчитываетъ уже тринадцать лѣтъ. О, какъ мало почтенія внушилъ онъ! Однако, силою декретовъ обратилъ глупость въ бѣгство. И теперь получится сладкій плодъ, насчетъ цвѣтенія котораго было столько опасеній."
Вы слышали? И поняли? Докторъ стародавній, слова его лаконичны, сентенціи темны и -непонятны, не говоря уже о томъ, что и самый предметъ, о которомъ онъ разсуждалъ, запутанный и затруднительный. Лучшіе истолкователи благочестиваго отца утверждаютъ, что подъ юбилейнымъ годомъ, которому истекъ уже тридцатый годъ, слѣдуетъ понимать тѣ годы, которые протекли вплоть до тысяча пятьсотъ двадцать пятаго года. Когда наступитъ весна, то никто не скажетъ больше, что міръ глупъ. Всѣ дураки, число которыхъ, по сказанію Соломона, безконечно, погибнутъ; и прекратится всякая глупость, которая тоже, по удостовѣренію Ависценны, насчитываетъ безконечно много родовъ: Maniae infinitae sunt species. И то, что стужа такъ долго вгоняла внутрь земли, выступитъ на поверхности и выростетъ, какъ дерево. Опытъ учитъ этому, какъ вамъ самимъ извѣстно, а великій Гиппократъ, славный человѣкъ, выражаетъ афоризмомъ: Verae etenim maniae, etc. И такимъ образомъ міръ, поумнѣвъ, не будетъ больше бояться цвѣтенія бобовъ весною. Тогда великое множество книгъ будетъ заброшено, книгъ, которыя по виду сверкали что разноцвѣтныя бабочки, но на дѣлѣ были скучны, досадны, опасны, колючи и темны, какъ книги Гераклита, непонятны какъ Числа Пиѳагора, который былъ царемъ бобовъ, по словамъ Горація {Sat. II, 6.}. И никто ихъ больше въ руки не возьметъ. Никто не станетъ ихъ читать, не захочетъ глядѣть на нихъ. Такова ихъ судьба, и таковъ предназначенный имъ конецъ.
Ихъ мѣсто займутъ стручья бобовъ! То -- веселыя и плодотворныя пантагрюэльныя книги, которыя, говорятъ, теперь хорошо продаются и, въ ожиданіи слѣдующаго юбилея, усердно читаются, а потому міръ и слыветъ теперь умнымъ. Вотъ вамъ и разрѣшеніе вашей задачи. Радуйтесь, добрые люди! Выпейте на радости, что виноградники процвѣтаютъ, и ростовщики могутъ повѣситься. Боюсь, что придется мнѣ израсходоваться для нихъ на веревки, если хорошая погода простоитъ еще долго, такъ какъ я берусь снабжать ихъ веревками всякій разъ, какъ имъ понадобится, и даромъ; пусть сами вѣшаются во избѣжаніе расхода на палача.
И такъ какъ вы являетесь приверженцами новой мудрости и отрекаетесь отъ старой глупости, то вычеркните изъ вашего, устава символъ древняго философа съ позолоченными бедрами {Пиѳагоръ.}, который запрещаетъ вамъ употреблять въ пищу бобы; вѣдь вся добрая братія, навѣрное, знаетъ, что такое запрещеніе онъ высказалъ въ тѣхъ же видахъ, въ какихъ покойный водяной докторъ Амеръ, племянникъ адвоката господина де-Камелотьеръ, запрещалъ своимъ паціентамъ кушать крылышко куропатки и заднюю часть рябчика или голубя, говоря: "Ala mala, cropium dubium, collum bonum, pell remota", чтобы самому ими воспользоваться, а бѣднымъ больнымъ оставить однѣ косточки. Ему послѣдовали нѣкій капуцины, которые запрещали намъ бобы, т. е. пантагрюэльскія книги, и подражали въ этомъ своимъ предшественникамъ чревоугодникамъ, Филоксену и Гнато сицилійцу, которые во время банкетовъ когда подавали отборныя кушанья, плевали на нихъ, чтобы отбить у другихъ гостей охоту ихъ ѣсть. Такъ и эти скверные, сопливые, гнилые, дохлые оборванцы открыто и тайно поносятъ эти вкусныя книги и безстыдно плюютъ на нихъ.
И хотя у насъ есть теперь на нашемъ галльскомъ языкѣ много превосходныхъ книгъ, какъ въ стихахъ, такъ и въ прозѣ, и мало уже осталось лицемѣрной и пустосвятской дребедени, тѣмъ не менѣе я бы хотѣлъ лучше "шипѣть, какъ гусь, среди лебедей", какъ говоритъ пословица, нежели считаться нѣмымъ среди столькихъ прекрасныхъ поэтовъ и полезныхъ, всѣми уважаемыхъ писателей. Я хотѣлъ бы лучше играть мужика среди столькихъ благородныхъ актеровъ, нежели быть причисленнымъ къ тѣмъ, которые изображаютъ собою одни пятна и толпу, ловятъ мухъ, топорщатъ уши, какъ аркадскій оселъ, который слышитъ музыку, и молча, одними знаками показываютъ, что одобряютъ протопопею.
Согласно такому выбору и такому намѣренію, я подумалъ, что поступлю недурно, если приведу въ движеніе свою Діогеновскую бочку, чтобы вы не говорили, что я живу безпримѣрно.
Я созерцаю толпу нашихъ Коллинэ, Маротовъ, Друэ, Сенжелэ, Самлэ, Мазюэлей {Поэты и современники Раблэ.} и сотню другихъ галльскихъ поэтовъ и ораторовъ и вижу, какъ они, проживающіе такъ долго на Парнасѣ, въ школѣ Аполлона и осушавшіе въ обществѣ веселыхъ Музъ полные кубки Иппокрены, доставляли только мраморъ, алебастръ и порфиръ на созиданіе нашего родного языка; я вижу, какъ описывали геройскія дѣла, великія событія, трудные, важные подвиги, и все это на языкѣ боговъ. И писанія ихъ даютъ одинъ лишь божественный нектаръ, драгоцѣнное вино, вкусное, веселящее сердце и душу, ароматное, тонкое, восхитительное. И эта слава принадлежитъ не однимъ мужчинамъ: женщины тоже участвуютъ въ ней, и между ними одна королевской крови {Маргарита Баварская, сестра Франциска I.}, называть которую здѣсь было бы профанаціей, изумляла нашъ вѣкъ своими возвышенными твореніями, равно какъ прелестью языка и слога. Подражайте имъ, если можете; что касается меня, то я не сумѣю подражать имъ. Не каждому дано обитать въ Коринѳѣ. При постройкѣ храма Соломонова, каждый давалъ одну золотую монету, если не могъ давать ихъ пригоршнями. А такъ какъ мы не въ силахъ возвыситься до такого архитектурнаго искусства, какъ они, то я рѣшилъ поступать такъ, какъ поступалъ Реньо де-Монтабанъ, который прислуживалъ каменьщикамъ, варилъ имъ обѣдъ; и разъ я не могу быть ихъ сотоварищемъ, то буду неутомимымъ читателемъ ихъ безподобныхъ твореній.
Вы умираете со страху, завистливые соперники и зоилы! Ступайте и повѣсьтесь на томъ деревѣ, которое сами выберете; веревка найдется. Протестую передъ моимъ Геликономъ, въ присутствіи божественныхъ Музъ, что если я проживу столько, сколько собака, въ придачу къ вѣку трехъ воронъ, въ такомъ же здравіи и трезвой памяти, какъ святой Ксенофонтъ музыкантъ, или какъ философъ Демонаксъ, то я докажу неоспоримыми аргументами и неотразимыми доводами какимъ угодно пѣнкоснимателямъ, и латинскимъ штопальщикамъ и почитателямъ старыхъ, выдохшихся, заплеснѣвшихъ словъ, что нашъ родной языкъ отнюдь не такъ простъ, ничтоженъ, бѣденъ и грубъ, какъ они думаютъ.
И такимъ образомъ, подобно Эзопу, который нашелъ мѣстечко баснописца, послѣ того какъ Фебъ распредѣлилъ всѣ свои дары между великими поэтами, такъ и я прошу ихъ съ полнымъ смиреніемъ дозволить мнѣ, въ видѣ особой милости, допустить меня въ ихъ среду, въ качествѣ рипарографчика, приверженца Пиреикуса {Пиреикусъ -- живописецъ-жанристъ, о которомъ говоритъ Плиній, писавшій низкіе сюжеты въ родѣ лавочекъ цирюльника и башмачника, ословъ, кухонныхъ предметовъ и тому подобное, котораго прозвали Rhyparographe}. Они согласятся на это, я увѣренъ, ибо они добры, великодушны и гуманны. И черезъ это и вы, любезные собутыльники и сотрапезники, и всѣ тѣ, кто наслаждается этими книгами и читаетъ ихъ на своихъ собраніяхъ, и чтитъ высокія мистеріи, заключенныя въ нихъ, тоже прославитесь, подобно тому, какъ прославился Александръ, благодаря книгамъ первѣйшаго мудреца въ мірѣ -- Аристотеля.
О, какое славное чревоугодіе!
Тѣмъ временемъ совѣтую вамъ, собутыльники, заблаговременно запастись этими книгами, пока ихъ можно достать у книгопродавцевъ. И не просто заглядывайте въ нихъ, но глотайте ихъ, какъ какое-нибудь цѣлебное лекарство, и пусть онѣ войдутъ вамъ въ плоть и въ кровь. Тогда вы узнаете, какое сокровище заготовлено здѣсь для всѣхъ мирныхъ потребителей бобовъ. Въ настоящую минуту я предлагаю вамъ прекрасную, полную корзину бобовъ, нарванныхъ въ томъ же саду, что и предыдущіе, и умоляю васъ почтительнѣйше удовольствоваться ими до тѣхъ поръ, пока я не нарву новыхъ съ будущимъ прилетомъ ласточекъ.
I.
О томъ, какъ Пантагрюэль прибылъ на островъ Звонкій, и о шумѣ, который мы слышали.
Продолжая путь, мы плыли въ продолженіе трехъ дней, безъ всякихъ открытій; на четвертый увидѣли землю, и намъ сказалъ шкиперъ, что это островъ Звонкій; и мы услышали, какъ доносился издали до насъ непрерывный и большой шумъ. Можно было подумать, что звонятъ въ колокола: большіе, малые и средніе за-разъ, какъ это бываетъ въ Парижѣ, въ Турѣ, въ Нантѣ и въ другихъ городахъ въ большіе праздники.. Чѣмъ ближе мы подплывали, тѣмъ явственнѣе слышали этотъ звонъ.
Мы подумывали: не Додона ли это съ ея мѣдными тазами, или Портикъ въ Олимпіи, называвшійся Гептафономъ {"Семитонный", названный такъ по его эху.}, или же непрерывный шумъ колосса, воздвигнутаго на гробницѣ Мемнона въ египетскихъ Ѳивахъ, или же шумъ, который слышался вокругъ одной гробницы на островѣ Линара, одномъ изъ Эолидъ. Но хронографія не совпадала.
-- Я полагаю,-- говорилъ Пантагрюэль,-- что тамъ началъ роиться молодой рой пчелъ, и люди бьютъ въ котлы, тазы, кастрюли и корибантскіе кимвалы Цибелы, великой матери боговъ, чтобы приманить ихъ. Послушайте-ка!
Приблизившись, мы услышали, въ перемежку съ непрерывнымъ колокольнымъ звономъ, неумолкающее пѣніе людей, тамошнихъ жителей, какъ мы думали. А потому вмѣсто того, чтобы пристать къ острову Звонкому, Пантагрюэль нашелъ нужнымъ высадиться на небольшой скалѣ, на которой виднѣлся скитъ съ садикомъ.
Тамъ мы нашли добрячка пустынника, по имени Брагибуса, уроженца Гленэ, и онъ сообщилъ намъ подробныя свѣдѣнія объ этомъ звонѣ и угостилъ насъ на странный ладъ. Онъ заставилъ насъ поститься въ продолженіе пяти дней сразу, утверждая, что иначе насъ не пустятъ на островъ Звонкій, потому что у нихъ теперь постъ Четырехъ Временъ.
-- Не понимаю этой загадки,-- сказалъ Панургъ,-- это можно скорѣе назвать временемъ четырехъ вѣтровъ, потому что, постясь, мы начинены одними вѣтрами. И неужто же у васъ здѣсь нѣтъ другого времяпрепровожденія, какъ поститься? Мнѣ кажется, что оно очень скучное, и мы бы отлично обошлись безъ такого праздника.
-- Въ моемъ Донатѣ,-- замѣтилъ братъ Жанъ,-- я нахожу только три времени: praeteritiim, futurum и praesens; четвертымъ, должно быть, будутъ деньги на водку слугѣ.
-- Есть еще аористы, -- сказалъ Эпистемонъ, которые образовались изъ praeteritum imperfectum грековъ и латинянъ, и пустили корни въ смутное время. Терпѣніе, говорятъ прокаженные.
-- Какъ я уже вамъ говорилъ,-- сказалъ пустынникъ,-- обычай нашъ неумолимъ, и кто не подчиняется ему, тотъ -- еретикъ и будетъ сожженъ на кострѣ.
-- Говоря откровенно, pater,-- замѣтилъ Панургъ,-- находясь въ морѣ, я боюсь больше воды, нежели огня, и боюсь скорѣе утонуть, нежели сгорѣть. Ладно, будемъ поститься, ей-богу; но я такъ давно пощусь, что отъ поста у меня все мясо сошло съ костей, и я очень опасаюсь какъ бы бастіоны моего тѣла не пришли въ негодность. Кромѣ того, я боюсь еще, что не угожу вамъ, постясь, потому что я не мастеръ этого дѣла, какъ меня многіе въ томъ увѣряли, и я имъ вѣрю; съ своей стороны скажу, что мало забочусь о постѣ; ничего нѣтъ легче и проще. Я гораздо больше озабоченъ тѣмъ, чтобы не положить зубы на полку и чтобы было чѣмъ и одѣться, и что перекусить. Но будемъ поститься, волею Божіей, разъ уже такое положеніе; я давно уже былъ отъ него свободенъ.
-- И если необходимо поститься,-- сказалъ Пантагрюэль,-- то, всего лучше поскорѣе покончить съ этимъ, подобно тому, какъ слѣдуетъ торопиться проѣхать худую дорогу. Къ тому же я хочу немного заняться своими бумагами и узнать, такъ же ли удобно заниматься на морѣ, какъ и на сушѣ. Ибо Платонъ, желая описать человѣка глупаго, непредусмотрительнаго и невѣжественнаго, сравниваетъ его съ людьми, вскормленными на морѣ, на корабляхъ, въ родѣ того, какъ бы мы сказали про людей, вскормленныхъ въ бочкѣ, которые бы выглядывали на свѣтъ Божій только черезъ втулку.
Постъ нашъ былъ ужасный и жестокій, потому, что въ первый день мы постились безъ отдыху и сроку, на второй -- безъ толку и безъ смысла, на третій -- высуня языкъ, на четвертый -- на жизнь и на смерть. Таковъ былъ приказъ фей.
