Главная » 2022 » Май » 15 » "Гаргантюа и Пантагрюэль". Франсуа Рабле. 013
00:09
"Гаргантюа и Пантагрюэль". Франсуа Рабле. 013
---
---
КНИГА III, IV и V
ПАНТАГРЮЭЛЬ
О ГЕРОИЧЕСКИХЪ ДѢЯНІЯХЪ И РЕЧЕНІЯХЪ ДОБРАГО ПАНТАГРЮЭЛЯ
Отъ Франсуа Раблэ къ духу Наварской королевы.
Esprit abstrait, ravy u ecstatic,
Qui, fréquentant les cieulx, ton origine,
As délaissé ton boste et domestic,
Ton corps concords, qui tant se morigine
A tes edictz, en vie peregrine,
Sans sentement, et comme en apathie,
Voudrois-tu point faire quelque sortie
De ton manoir divin, perpétuel,
Et èa bas voir une tierce partie
Des fâiets joyeux du bon Pantagruel?
Отвлеченный, возвышенный и восторженный духъ, охотно покинувшій,-- переселясь на небо, твое отечество,-- тѣло, которое, пребываетъ, согласно твоимъ велѣніямъ, въ здѣшней временной жизни безъ чувства и какъ бы въ апатіи,-- не соблаговолишь ли разстаться на время съ твоимъ божественнымъ и вѣчнымъ жилищемъ и взглянуть на третью часть веселыхъ дѣяній добраго Пантагрюэля?
ПРОЛОГЪ АВТОРА.
Именитые бражники и вы, дражайшіе подагрики, видали ли вы когда Діогена философа, циника? Если видали, то, значитъ, не даромъ, или я совсѣмъ дуракъ. Славное дѣло - узрѣть свѣтъ солнца (вина и денегъ). Ссылаюсь въ томъ на слѣпого отъ рожденія, столь восхваляемаго въ священной Библіи, который, будучи приглашенъ выбрать все, что хочетъ, по повелѣнію Того, Кто всемогущъ и слова Котораго въ ту же минуту сбываются, ничего не попросилъ кромѣ способности видѣть. Къ тому же вы, конечно, уже не молоды; а это - выгодное условіе, чтобы считаться компетентнымъ человѣкомъ въ сужденіяхъ о винѣ,- если не о тщетѣ жизни,- слѣдовательно, быть не только философомъ на дѣлѣ, но и принадлежать къ членамъ вакхическаго совѣта и разсуждать за дружеской трапезой о составѣ, цвѣтѣ, запахѣ, превосходствѣ, достоинствахъ, дѣйствіи и вліяніи добраго и любимаго вина.
Если же вы его не видѣли, какъ я склоненъ думать, то, по крайней мѣрѣ, слышали о немъ. Вѣдь вся вселенная полна его славой, и имя его гремитъ и по сей день. Къ тому же вы всѣ родомъ изъ Фригіи, если не ошибаюсь. И если у васъ нѣтъ столько золота, сколько было у Мидаса, то все же вы заимствовали отъ него нѣчто, что во время оно особенно цѣнили персы въ своихъ шпіонахъ, и чему завидовалъ императоръ Антонинъ, и чѣмъ стала съ тѣхъ поръ полевая пушка Рогановъ: большія уши. Если же вы о немъ не слыхали, то я. хочу васъ съ нимъ познакомить и разсказать вамъ про него исторію для оживленія вина (пейте же!) и разговора (слушайте же!). Но чтобы вы не очень хлопали ушами. какъ круглые невѣжды, я заранѣе предупреждаю васъ, что онъ былъ въ свое время рѣдкимъ философомъ и весельчакомъ, какихъ мало. Если же у него были кое-какіе недостатки, то вѣдь и вы, и всѣ мы отъ нихъ не свободны. Кромѣ Бога, никто не совершененъ. Не даромъ Александръ Великій, хотя у него наставникомъ и слугою былъ Аристотель, такъ его уважалъ, что пожелалъ, не будь онъ Александромъ, быть Діогеномъ Синопскимъ.
Когда Филиппъ, король Македонскій, задумалъ осадить и разорить Коринѳъ,-- коринѳяне, которыхъ ихъ шпіоны предупредили, что на нихъ идетъ македонскій король съ большой арміей, не безъ основанія пришли въ ужасъ и стали тщательно готовиться къ сопротивленію врагу и оборонѣ города. Одни свозили въ крѣпость утварь, скотъ, зерновой хлѣбъ, вино, фрукты, съѣстные припасы и необходимые боевые снаряды. Другіе исправляли стѣны, воздвигали бастіоны, расчищали рвы, возводили равелины, проводили контръ-мины, устраивали шанцы, платформы, крытые ходы, машины для метанія камней, расчищали казематы, наводили вторыя стѣны, ставили сторожевыя будки на башняхъ, устраивали брустверы, контръ-верки, куртины, увѣнчивали стѣны желѣзными кольями, чинили метательные снаряды, разставляли часовыхъ и разсыпали патруль. Каждый былъ на своемъ мѣстѣ и каждый дѣлалъ то, что слѣдовало. Одни чистили кирасы, полировали сѣдла, приводиливъ порядокъ конскую сбрую, наглавники, кольчуги, латы, шишаки, шлемы, забрала, нагрудники, щиты, панцыри, желѣзныя перчатки, наколѣнники и шпоры. Другіе приготовляли луки, пращи, самострѣлы, катапульты, гранаты, ракеты, скорпіоны и другія военныя машины. Кто оттачивалъ пики, алебарды, сѣкиры, стрѣлы, топоры, гарпуны, мечи, короткіе и длинные дротики; кто чистилъ палаши, сабли, мечи, шпаги, стилеты, ручные ножи и всякаго рода оружіе. Каждый вытаскивалъ на свѣтъ Божій всю свою старую рухлядь и отдѣлывалъ ее заново; не было такой старой или чопорной женщины, которая бы не приготовлялась къ войнѣ, такъ какъ вамъ извѣстно, что древнія коринѳянки были очень храбры и воинственны.
Діогенъ, видя ихъ въ такомъ воинственномъ азартѣ и не будучи приставленъ властями города ни къ какому дѣлу, нѣсколько дней сряду созерцалъ ихъ поведеніе, ни слова не говоря; но затѣмъ, какъ бы охваченный воинственнымъ настроеніемъ, опоясался мантіей какъ шарфомъ, засучилъ рукава до локтей, сдалъ на храненіе старому товарищу свою нищенскую суму, свои рукописныя книги и ушелъ изъ города по направленію къ Краніи, представляющей собою холмъ и Коринѳскій мысъ, докатилъ туда свою глиняную бочку, служившую ему убѣжищемъ въ дурную погоду. Въ крайнемъ возбужденіи, не покладая рукъ, принялся онъ вертѣть ее, поворачивать, переворачивать, наклонять въ ту и другую сторону, раскачивать, ставить вверхъ дномъ, стучать по дну, по бокамъ, опрокидывать, подталкивать ногой, лить въ нее воду, выливать воду изъ нея, накрывать ее, раскрывать, катить вправо, катить влѣво, впередъ, назадъ, приподнимать на воздухъ, мыть ее, влѣзать въ нее, вылѣзать изъ нея, снова влѣзать, садиться на нее верхомъ, ложиться въ нее въ растяжку; скатывалъ ее съ горы въ долину, затѣмъ снова втаскивалъ на гору, какъ Сизифъ свой камень, такъ что чуть было совсѣмъ ее не пробилъ. Увидя это, кто-то изъ его друзей спросилъ, что побуждаетъ его такъ терзать свое тѣло, свой умъ и свою бочку. На это философъ отвѣчалъ, что такъ какъ республика оставляетъ его безъ дѣла, то онъ такимъ образомъ возится со своей бочкой, чтобы не быть празднымъ среди такого занятаго и рьянаго населенія.
Такъ и я! Хотя и стою въ сторонѣ, однако не желаю быть обойденнымъ. Никто не считаетъ меня годнымъ на общее дѣло. Между тѣмъ я вижу, какъ каждый въ этомъ благородномъ королевствѣ, какъ по сю, такъ и по ту сторону горъ, изо всѣхъ силъ старается, исполненный усердія, оборонить и защитить свое отечество отъ врага. Самъ готовится, въ свою очередь, къ нападенію на него, и все это съ такой мудрой политикой и въ такомъ изумительномъ порядкѣ, къ такой очевидной пользѣ для будущаго (ибо такимъ путемъ Франція получитъ вѣрныя границы и-освободится отъ всякаго страха), что я почти склоненъ принять воззрѣніе Гераклита, который считаетъ войну источникомъ всякаго желательнаго добра. И не хочетъ вѣрить, чтобы bellum было одной лишь антифразой bellus, какъ думаютъ нѣкоторые старые латинскіе буквоѣды, которые не видятъ ничего хорошаго въ войнѣ, но считаетъ это скорѣе выраженіемъ, соотвѣтствующимъ тому понятію, что война вызываетъ наружу все, что есть хорошаго и добраго, и изобличаетъ все худое и порочное. Что это такъ -- доказывается тѣмъ, что мудрый и миролюбивый царь Соломонъ не сумѣлъ лучше представить намъ неизреченное превосходство божественной премудрости, какъ сравнивъ её съ хорошо вооруженной и правильно организованной арміей.
Но такъ какъ я не допущенъ въ ряды тѣхъ, которые должны атаковать непріятеля, то меня сочли слишкомъ слабосильнымъ и ничтожнымъ, чтобы допустить Даже и въ ряды тѣхъ, кто занимается обороной страны; сочли непригоднымъ хотя бы для того, чтобы окапывать шанцы, рыть землю или бить камни. Я же считаю слишкомъ большимъ позоромъ для себя роль, празднаго зрителя въ виду столькихъ храбрыхъ, краснорѣчивыхъ, геройскихъ людей, разыгрывающихъ передъ лицомъ всей Европы эту великую басню и трагикомедію, въ то. время какъ я ни въ чемъ не принимаю участія и нисколько не изощряю тѣ силы, какія у меня есть: Вѣдь на мой взглядъ не много славы достанется тѣмъ, кто только созерцаетъ происходящее, нисколько не изощряя своихъ силъ, бережетъ свои гроши, прячетъ свои деньги, чешетъ пальцемъ въ затылкѣ, ковыряетъ въ носу, хлопаетъ ушами, какъ аркадскіе ослы при звукахъ музыки, и только своими минами безмолвно даетъ знать, что одобряетъ эту прозопопею.
Поэтому, не имѣя иного выбора, счелъ я не безполезнымъ и не излишнимъ упражненіемъ, если я стану катать взадъ и впередъ свою діогеновскую бочку,-- единственное, что мнѣ осталось отъ крушенія всѣхъ моихъ надеждъ въ жизни. Чего достигну я такой возней съ бочкой? спросите вы. Клянусь Богородицей, самъ еще не знаю. Подождите немного, дайте мнѣ приложиться къ бутылкѣ: вѣдь это мой вѣрный и единственный Геликонъ, моя живая вода, единственный источникъ моего вдохновенія. Распивая вино, я разсуждаю, взвѣшиваю, рѣшаю и даю заключеніе. Послѣ эпилога смѣюсь, пишу, сочиняю, пью.
Энній, распивая вино, писалъ; писавши, пилъ вино. Эсхилъ, если вѣрить Плутарху, in Symposiacis, сочинялъ распивая вино. Гомеръ никогда не писалъ натощакъ. Катонъ -- всегда писалъ лишь послѣ того, какъ, бывало, напьется. Изъ этого вы можете усмотрѣть, что я слѣдую лучшимъ и похвальнѣйшимъ образцамъ. И если вы тоже выпьете чарку-другую вина, я не вижу въ томъ никакого вреда, лишь бы вы не забывали при этомъ славить Господа Бога.
Но такъ какъ такова моя судьба или участь - ибо на всякому дано войти въ Коринѳъ и проживать въ немъ, то я рѣшилъ служить тѣмъ и другимъ; я не хочу оставаться празднымъ и безполезнымъ. Относительно фуражировъ, піонеровъ и саперовъ я поступаю такъ, какъ Аполлонъ въ Троѣ при Лаомедонѣ и Рено де-Монтоданъ на старости лѣтъ: я буду прислуживать каменщикамъ, буду стряпать на нихъ, а по окончаніи обѣда подъ звуки своей волынки буду слоны слонять. Что касается воиновъ, то я снова пробью дно моей бочки и извлеку изъ этого хранилища,-- достаточно знакомаго вамъ по предыдущимъ двумъ томамъ, если бы они не были искажены и извращены благодаря типографскому вранью, какъ результатъ нашего забористаго времяпрепровожденія, любезный третій томъ, а затѣмъ и веселый четвертый томъ пантагрюэлическихъ изреченій. Я разрѣшаю вамъ называть ихъ и діогеническими. И такъ какъ я не могу быть имъ соратникомъ, то буду честнымъ для нихъ метрдотелемъ, по мѣрѣ силъ своихъ ухаживающимъ за ними но ихъ возвращеніи съ поля брани, и неутомимымъ пѣвцомъ ихъ доблестей и славныхъ военныхъ подвиговъ. Я не премину это сдѣлать, клянусь Lapathium acutum! если только мартъ не придется въ посту, чего онъ, мошенникъ, не сдѣлаетъ.
Мнѣ помнится, что я читалъ, какъ Птоломей, сынъ Лагоса, представилъ однажды египтянамъ на сцецѣ театра въ числѣ другой добычи, доставшейся ему, послѣ его побѣдъ, совсѣмъ чернаго дактріанскаго верблюда и пестраго невольника. У послѣдняго одна часть тѣла была черною, а другая бѣлою, но не въ горизонтальномъ направленіи, какъ у той женщины,-- посвященной Венерѣ индійской,- которую философъ Аполлоній Тіанскій видѣлъ между рѣкой Гидаспомъ и Кавказской горой, а въ перпендикулярномъ. Такого зрѣлища еще въ Египтѣ не бывало, и онъ надѣялся этими новинками усилить народную къ себѣ любовь. Но что же вышло? При видѣ верблюда всѣ испугались и вознегодовали; при видѣ пестраго человѣка одни подняли его на смѣхъ, другіе восчувствовали къ нему отвращеніе, какъ къ подлому чудовищу, созданному по ошибкѣ природою. Въ концѣ концовъ надежда Птоломея понравиться египтянамъ и этимъ путемъ увеличить ихъ любовь къ себѣ обманула его. Онъ убѣдился, что для нихъ пріятнѣе и отраднѣе видѣть красивыя, совершенныя, изящныя вещи, нежели смѣшныя и чудовищныя. Съ тѣхъ поръ какъ верблюдъ, такъ и невольникъ потеряли всю цѣну въ его глазахъ; такъ что вскорѣ они лишились жизни, благодаря небрежности и отсутствію всякаго за ними ухода.
Этотъ примѣръ заставляетъ меня колебаться между надеждою и страхомъ: какъ бы мнѣ вмѣсто одобренія, за которымъ я гонюсь, не вызвать того, что мнѣ всего ненавистнѣе; какъ бы мое сокровище не стало прахомъ, и какъ бы вмѣсто Венеры {Такъ называлась лучшая кость въ игрѣ Талусъ у римлянъ.} не получить мнѣ пса; и какъ бы, желая оказать услугу людямъ, не возбудить ихъ гнѣва; думая развеселить, не оскорбить бы ихъ; какъ бы вмѣсто того, чтобы угодить имъ, не вызвать ихъ неудовольствія и какъ бы со мной не повторилась исторія съ пѣтухомъ Евкліона, какъ она разсказана Плавтомъ въ его Аніпіагіа и Авзоніемъ въ его Gryphon и иными, а именно: какъ этому пѣтуху перерѣзали горло за то, что онъ нашелъ кладъ. Подумать -- дрожь беретъ! А вѣдь это бывало. Такъ, почему же не можетъ повториться и теперь? Нѣтъ, Геркулесъ этого не допуститъ. Вѣдь я замѣчаю въ нихъ во всѣхъ нѣчто специфическое: какое-то самобытное свойство, которое наши предки называли пантагрюэлизмомъ и благодаря которому они никогда и ничего не истолковываютъ въ худую сторону. Они сумѣютъ распознать доброе, открытое, честное мужество. Я привыкъ видѣть, какъ они отдавали должное и цѣнили доброе намѣреніе, хотя бы оно было и слабо выражено. Высказавши все это, возвращаюсь къ своей бочкѣ. Ну, принимайтесь за вино, товарищи! Дѣти, пейте на здоровье. Если оно вамъ придется не по вкусу, бросьте его. Я не изъ тѣхъ несносныхъ гулякъ, которые заставляютъ насильно, съ бранью и побоями, добрыхъ людей чокаться бокалами, пить и плясать, что хуже всего. Всѣ добрые бражники, всѣ благонамѣренные подагрики, подходящіе къ моей бочкѣ, не обязаны пить изъ нея, если не хотятъ; если же они пожелаютъ выпить и вино понравится ихъ вельможнjму вельможеству, то пусть льютъ открыто, свободно, смѣло, ничего не платя, и не жалѣютъ вина. Таково мое рѣшеніе. И не бойтесь, чтобы вина не хватило, какъ на свадьбѣ въ Канѣ Галилейской. Сколько бы вы изъ нея ни черпали, я буду доливать, и бочка окажется неисчерпаемой. Она полна живой силы и вѣчной мощи. Таковъ былъ напитокъ, заключавшійся въ кубкѣ Тантала, изображеннаго фигурально у мудрыхъ браминовъ; такова была въ Иберіи соляная гора, прославляемая Катономъ; такова была золотая вѣтка, посвященная подземной богинѣ, столь прославляемой Виргиліемъ {Энеида, VI, 136 и др.}. Это настоящій рогъ изобилія шутки и насмѣшекъ. Если иногда и покажется вамъ, что вы исчерпали его до гущи, находящейся на днѣ, то вы все же никогда его не опорожните. На днѣ его лежитъ надежда, какъ въ бутылкѣ Пандоры, а не отчаяніе, какъ въ бочкѣ Данаидъ. Замѣтьте хорошенько, что я говорю и какого рода людей я приглашаю. Вѣдь подобно тому, какъ Люциній (упоминаю объ этомъ во избѣжаніе недоразумѣній) утверждалъ, что писалъ только для своихъ тарентинцевъ и константинцевъ {Cicoro, do fin., 1, 3.}, такъ и я пробилъ мою бочку только для васъ, ретивые бражники и честные подагрики. Лизоблюдамъ и прихлебателямъ тутъ не мѣсто: они и безъ- того умѣютъ обдѣлывать свои дѣлишки. Не говорите мнѣ также, молю васъ во имя тѣхъ обстоятельствъ, которымъ вы обязаны своимъ рожденіемъ, о тупицахъ, придирающихся къ словамъ. Тѣмъ менѣе о ханжахъ, хотя бы всѣ они были изъѣдены венерической болѣзнью и умирали отъ жажды и голода. Почему? Потому что у нихъ на умѣ не добро, но зло,-- то самое зло, отъ котораго мы ежедневно просимъ Бога избавить насъ, хотя они и прикидываются несчастными.
Но отъ старой обезьяны нельзя ждать красивыхъ гримасъ. Прочь негодяи съ моей дороги! Сойдите, канальи, съ моего солнца и убирайтесь къ чорту. Приходите, добрыя и простыя души, пить мое вино! Взгляните вотъ на эту палку, которую Діогенъ завѣщалъ положить рядомъ съ нимъ послѣ его смерти, чтобы изгонять ею всякую. нечисть и исчадій ада. Итакъ назадъ, пустосвяты! Проваливайте, ханжи! Убирайтесь къ чорту, лицемѣры! Какъ! Вы еще здѣсь? Я отказываюсь отъ своей части въ Папиманіи {См. кн. IV, глава 48 и др.}, если васъ поймаю. G. 22, g. 222, g. 222222. Прочь, прочь! Уйдутъ ли они? Пусть васъ бичуютъ до крови и бьютъ палками.
I.
О томъ, какъ Пантагрюэль переселилъ колонію Утопистовъ въ Дипсодію.
Когда Пантагрюэль завоевалъ всю страну Дипсодовъ, то переселилъ въ нее колонію Утопистовъ въ числѣ 9876543210 человѣкъ, не считая женщинъ и малыхъ дѣтей, всевозможныхъ ремесленниковъ и профессоровъ всѣхъ либеральныхъ наукъ, для освѣженія, оживленія и украшенія той страны, гдѣ населеніе было жидко и она была большею частью пустынна.
И переселеніе это совершилъ онъ отчасти и потому также, что мужчины и женщины размножились въ Утопіи какъ саранча. Вы должны понять безъ того, чтобы мнѣ нужно было объяснять это вамъ, что жители Утопіи отличались такимъ плодородіемъ, что въ каждой семьѣ по истеченіи каждыхъ девяти мѣсяцевъ рождалось не менѣе семи дѣтей, какъ мужескаго, такъ и женскаго пола, подобно тому, какъ это было среди еврейскаго народа въ Египтѣ (если только де Лира {Комментаторъ Библіи de Lyra. У Раблэ тутъ игра словъ: si de Lyra ne delire.} не вретъ). Но не столько это обстоятельство, равно какъ и плодородіе почвы, здоровый климатъ и удобства жизни въ Дипсодіи, сколько желаніе удержать въ повиновеніи и должной дисциплинѣ завоеванный край побудили его переселить въ него своихъ исконныхъ и вѣрныхъ подданныхъ, которые съ незапамятныхъ временъ не знали и не признавали иного господина какъ онъ; которые, едва, родившись на свѣтъ Божій, вмѣстѣ съ молокомъ матери всосали сладость и кротость его царствованія и съ нею всѣ выросли и вполнѣ освоились. Можно было съ увѣренностью сказать, что они скорѣе лишатся жизни, нежели отпадутъ отъ прирожденной и неотъемлемой приверженности къ своему государю, какъ бы ихъ ни разсѣяли и куда бы ихъ ни переселили. И не только они сами и, дѣти, рожденныя изъ ихъ крови, пребудутъ ему вѣрны, но сумѣютъ привить эту вѣрность и повиновеніе къ націямъ, вновь присоединеннымъ къ имперіи. Такъ оно на дѣлѣ и оказалось, и всѣ надежды на этотъ счетъ оправдались. Если Утопійцы до своего переселенія были вѣрны и благодарны, то Дипсоды, проживъ съ ними нѣсколько дней, перещеголяли ихъ съ тѣмъ свойственнымъ всѣмъ смертнымъ жаромъ, съ которымъ они относятся ко всякому новому дѣлу, если оно имъ по сердцу. Единственное, что они оплакивали и на что слезно жаловались, это на то, что до нихъ раньше не доходила слава о добромъ Пантагрюэлѣ.
Поэтому замѣтьте-ка здѣсь кстати, бражники, что лучшій способъ удержать и подчинить завоеванный. край заключается совсѣмъ не въ томъ, чтобы грабить народъ, насиловать, мучить, разорять его и управлять имъ посредствомъ кнута,-- какъ ошибочно утверждаютъ, къ своему стыду, и позору, нѣкоторые тиранническіе умы,-- короче сказать: не въ томъ, чтобы глотать народъ на манеръ неправеднаго правителя, котораго Гомеръ называетъ Демоборономъ, то-есть пожирателемъ народа. Я не стану приводить вамъ по этому поводу древнюю исторію, но напомню то, чему были свидѣтели ваши отцы и вы сами, если только вы не слишкомъ молоды. Какъ новорожденныхъ, народъ слѣдуетъ кормить молокомъ, укачивать, убаюкивать; какъ только-что посаженныя деревца, его слѣдуетъ поддерживать, беречь, защищать отъ всякихъ насилій, обидъ и бѣдствій; какъ человѣка, выздоравливающаго отъ продолжительной и опасной болѣзни, его слѣдуетъ лелѣять, щадить, помогать возстановленію его силъ, такъ чтобы онъ проникся такимъ мнѣніемъ, что нѣтъ въ мірѣ ни короля, ни принца, котораго бы онъ такъ боялся въ роли врага и такъ жаждалъ въ роли друга. Такъ Озирисъ, великій египетскій повелитель завоевалъ всю землю, прибѣгая не столько къ оружію, сколько оказывая помощь угнетеннымъ, уча добру и здоровой жизни, издавая разумные законы, осыпая народъ милостями и благодѣяніями. Отъ этого вселенная прозвала его великимъ царемъ Эвергетомъ, т.-е. благодѣтелемъ, какъ приказалъ Юпитеръ нѣкоей Памилѣ {См. у Плутарха.}. Гезіодъ въ своей Ѳеогоніи указываетъ на добрыхъ демоновъ,-- назовемъ ихъ, если хотите, ангелами,-- какъ на посредниковъ между богами и людьми, превосходящихъ людей, но уступающихъ богамъ. И такъ какъ всѣ небесные сокровища и дары достигаютъ до насъ черезъ ихъ руки, то онъ называетъ ихъ роль царственною: потому что исключительнымъ дѣломъ царей должно быть: дѣлать добро и никогда не причинять зла.
Таковъ былъ властитель вселенной Александръ Македонскій. Такимъ образомъ владѣлъ землею и Геркулесъ, освобождая людей отъ чудовищъ, отъ угнетеній, насилій и тиранніи, милостиво правя ими, воцаряя между ними справедливость и правосудіе, удерживая среди нихъ добрый порядокъ и издавая законы, содѣйствующіе прочности государства, пополняя то, чего недоставало, сокращая то, что оказывалось лишнимъ, прощая все прошлое зло и забывая всѣ личныя оскорбленія. Примѣръ этому видимъ въ амнистіи аѳинянамъ, когда благодаря мужеству и стараніямъ Ѳразибула были искоренены тираны. Позднѣе то же самое превозносилъ въ Римѣ Цицеронъ, и этому же подражалъ императоръ Авреліанъ. Вотъ волшебные напитки и любовныя чары, посредствомъ которыхъ мирно удерживается то, что съ трудомъ завоевано. И счастливѣе царствовать не можетъ завоеватель, или король, или принцъ, или философъ какъ чередуя правосудіе съ доблестью. Доблесть свою онъ доказалъ побѣдой и завоеваніемъ. Правосудіе его обнаружится въ томъ, что въ добромъ, согласіи и любви со своимъ народомъ онъ издастъ законы, обнародуетъ эдикты, установитъ религіи, окажетъ каждому справедливость, и какъ говоритъ объ Октавіи Августѣ благородный поэтъ Маро:
"Онъ, побѣдитель, по своей волѣ
Издавалъ законы въ угоду побѣжденнымъ".
Вотъ почему Гомеръ въ своей Иліадѣ называетъ добрыхъ государей и великихъ царей Kosmetoras laon, то-есть краса народовъ. Такими соображеніями руководствовался Нума Помпилій, второй царь римлянъ, справедливый, мудрый философъ, когда повелѣлъ, чтобы въ праздникъ, посвященный богу Терминусу и который назывался Терминаліи, приносились лишь безкровныя жертвы. Этимъ онъ показалъ намъ, что въ предѣлахъ государства слѣдуетъ править мирно, дружелюбно, милостиво и не пачкать рукъ кровью и грабежомъ. Кто поступаетъ иначе, тотъ не только утратитъ то, что пріобрѣлъ, но еще навлечетъ на себя срамъ и позоръ въ томъ смыслѣ, что всѣ сочтутъ, что онъ нечистыми путями сдѣлалъ свои пріобрѣтенія, разъ они ушли изъ его рукъ. Извѣстно вѣдь, что чужое добро въ прокъ не идетъ. И хотя бы онъ всю жизнь пользовался пріобрѣтеннымъ имуществомъ, но если это наслѣдники утратятъ его, то позоръ этого падетъ на покойника и память его будутъ проклинать, какъ память неправеднаго завоевателя. Вѣдь не даромъ говоритъ пословица: "Чужимъ добромъ не разживешься". Замѣтьте также, записные подагрики, что этимъ путемъ Пантагрюэль одного ангела превратилъ въ двоихъ,-- какъ разъ обратное дѣйствіе тому, что совѣтуетъ Карлъ Великій, обратившій одного діавола въ двоихъ, когда переселилъ саксонцевъ во Фландрію, а фламандцевъ въ Саксонію. Не въ силахъ удержать саксонцевъ, присоединенныхъ имъ къ имперіи, въ повиновеніи, такъ какъ они поминутно бунтовались, если его случайно отвлекала война въ Испанію или другія отдаленныя страны,-- онъ переселилъ ихъ въ свой край, естественно покорный ему, а именно во Фландрію; а своихъ природныхъ подданныхъ, фламандцевъ, переселилъ въ Саксонію, не сомнѣваясь въ ихъ вѣрности, хотя бы они и эмигрировали въ чужія страны. Но случилось такъ, что саксонцы продолжали бунтовать по старому, а фламандцы, проживая въ Саксоніи, переняли нравы и обычаи саксонцевъ.
II.
О томъ, какъ Панургъ былъ сдѣланъ владѣльцемъ замка Сальмигонденъ въ Дипсодіи и поѣдалъ свой хлѣбъ на корню.
Указомъ правительству Дипсодіи Пантагрюэль назначилъ Панурга владѣльцемъ замка Сальмигонденъ, приносившаго ежегодно 6.786.109.789 золотыхъ дукатовъ доходу, не считая дохода съ майскихъ жуковъ и улитокъ, доходившаго, на худой конецъ, отъ 2.435.768 до 2.436.769 барашковъ {Золотая монета.}, порою же достигавшаго 1.234.554.321 цехина {Восточная монета.}. Новый владѣлецъ такъ хорошо хозяйничалъ, что менѣе нежели въ двѣ недѣли промоталъ вѣрный и невѣрный доходъ со своихъ владѣній за три года. Онъ промоталъ его, прошу васъ думать, не на основаніе монастырей, постройку храмовъ, училищныхъ зданій и больницъ или другія подобныя затѣи. Онъ истратилъ его на безчисленные банкеты и веселые пиры, на которые шелъ всякъ, кто хотѣлъ: всѣ добрые собутыльники, молодыя дѣвчоночки и хорошенькія бабенки. Онъ рубилъ лѣса, сжигалъ толстыя деревья на золу, бралъ деньги взаймы, покупалъ дорого, продавалъ дешево и поѣдалъ свой хлѣбъ на корню.
Пантагрюэль, увѣдомленный объ этомъ, нисколько не вознегодовалъ, не разсердился и не огорчился. Я уже говорилъ вамъ, что то былъ добрѣйшій изъ людей, малыхъ и великихъ, которые когда-либо опоясывались мечомъ. Онъ всѣ вещи принималъ съ хорошей стороны, все истолковывалъ по доброму. Никогда не терзался, ничѣмъ не скандализировался. Онъ бы не былъ такимъ разумнымъ человѣкомъ, если бы огорчался или сердился; потому что всѣ сокровища въ подлунномъ царствѣ и всѣ тѣ, что заключаетъ земля во всѣхъ своихъ измѣреніяхъ - въ вышину, глубину, ширину и длину - не достойны волновать наши чувства и смущать нашъ умъ и душу. Онъ только отвелъ Панурга въ сторонку и мягко замѣтилъ ему, что если онъ хочетъ такъ жить и не хочетъ беречь свое добро, то обогатить его будетъ невозможно или, по крайней мѣрѣ, очень трудно.
- Обогатить?- повторилъ Панургъ. Развѣ вы это задумали? Развѣ вы хотите, чтобы я былъ богатъ на этомъ свѣтѣ? Богомъ и всѣми добрыми людьми клянусь, жить весело - вотъ главное дѣло! Никакія другія старанія, никакія другія заботы не должны проникать въ святая. святыхъ вашего божественнаго мозга. Пусть ясность вашего. духа никогда не смущается подобными мелкими и досадными, тревогами. Пока вы живете весело, бодро, благополучно, я буду считать себя слишкомъ богатымъ. Всѣ кричатъ: "Хозяйство! Хозяйство!" Но иной, толкующій про хозяйство, ровно ничего въ немъ не понимаетъ. Объ этомъ надо меня спросить. И знаете ли, что я вамъ скажу: въ томъ, что мнѣ ставится въ порокъ, я только подражалъ, парижскимъ университету и парламенту,- мѣстамъ, представляющимъ собою истинный источникъ и живую идею пантеологіи, какъ и всякой справедливости. Еретикъ тотъ, кто въ этомъ сомнѣвается или этому не вѣритъ. Они съѣдаютъ своего епископа или - что одно и то же - весь годовой, а иногда и двухгодичный доходъ со своей епархіи въ одинъ день, въ тотъ именно, когда вступаетъ въ должность. И онъ не можетъ отъ этого уклониться, если не хочетъ быть побитымъ каменьями. Кромѣ того, я слѣдую въ этомъ четыремъ главнымъ добродѣтелямъ:
Во-первыхъ, осторожности, забирая деньги впередъ. Вѣдь никто не знаетъ, что его ждетъ впереди. Кто знаетъ, простоитъ ли міръ еще три года? И даже если бы онъ простоялъ и дольше, то есть ли такой безумный человѣкъ, который бы посмѣлъ быть увѣреннымъ, что еще проживетъ три года?
"Кто изъ людей такъ распоряжается судьбой, что можетъ разсчитывать прожить до завтра" {Сенека, Thyest.}.
Во-вторыхъ, справедливости отрицательной, потому что, покупая дорого, я покупаю въ кредитъ, а, продавая дешево, продаю на чистыя деньги. Что говоритъ Катонъ по этому поводу въ своемъ "Хозяйствѣ"? "На, до, говоритъ онъ, чтобы отецъ семейства былъ непрерывнымъ продавцомъ". Такимъ путемъ онъ непремѣнно станетъ, наконецъ, богатъ, если не закроетъ лавочки. И затѣмъ справедливости положительной: ибо кормлю добрыхъ,-- замѣтьте это, добрыхъ,- и пріятныхъ сотоварищей, которыхъ судьба выкинула на голодную скалу, какъ и спутниковъ Улисса, безъ всякаго провіанта, и добрыхъ, замѣтьте это,- добрыхъ и молодыхъ,- замѣтьте: молодыхъ подругъ. Вѣдь, согласно изреченію Гиппократа, молодежь трудно переноситъ голодъ, въ особенности когда она жива, бодра, подвижна, легко увлекается и волнуется. А такая молодежь, въ свою очередь, дорога для людей доброжелательныхъ, потому что настроена въ духѣ Платона и Цицерона и считаетъ, что родилась въ міръ не для себя только, но готова жертвовать собой своей партіи и своимъ друзьямъ.
Въ-третьихъ, силѣ, такъ какъ я, подобно второму Милону Кротонскому, срубаю большія деревья, вырубаю глухіе лѣса, разоряю логовища волковъ и кабановъ, притоны разбойниковъ, убійцъ и фальшивыхъ монетчиковъ, убѣжища еретиковъ и превращаю ихъ въ мелкій кустарникъ или прекрасныя, открытыя поляны, приготовляю при звукѣ флейтъ и волынокъ арену для послѣдняго суда.
Въ-четвертыхъ, умѣренности, поѣдая свой хлѣбъ на корню, какъ отшельникъ, живу салатомъ и кореньями, становлюсь выше чувственныхъ аппетитовъ и сберегаю для калѣкъ и убогихъ. Ибо такимъ путемъ я обхожусь безъ полольщиковъ, которымъ надо платить деньги; безъ косарей, которые любятъ выпить и не разбавляютъ вино водою; безъ жнецовъ, которые хотятъ, чтобы ихъ кормили пирогами; безъ молотильщиковъ, которые, по свидѣтельству Tliestilis Виргилія, обрываютъ въ садахъ весь чеснокъ, лукъ и шарлотъ; безъ мельниковъ, которые обыкновенно бываютъ мошенниками, и безъ булочниковъ, которые нисколько не честнѣе. Развѣ это малое сбереженіе? И къ тому же развѣ мало опустошеній производятъ полевыя мыши? Развѣ мало гніетъ хлѣба въ амбарахъ? И развѣ мало его истребляютъ крысы? Между тѣмъ изъ хлѣба на корню вы готовите прекрасный зеленый соусъ, который не отягощаетъ желудка, легко переваривается, не отуманиваетъ головы, возбуждаетъ жизненныя силы, веселитъ глазъ, подстрекаетъ аппетитъ, пріятенъ на вкусъ, бодритъ сердце, щекочетъ языкъ, придаетъ хорошій цвѣтъ лицу, укрѣпляетъ мускулы, очищаетъ кровь, облегчаетъ діафрагму, освѣжаетъ печень, разгоняетъ желчь, успокаиваетъ почки, сообщаетъ упругость всѣмъ членамъ тѣла, укрѣпляетъ позвонки, заставляетъ человѣка чихать, рыдать, кашлять, плевать, блевать, зѣвать, сморкаться, дышать, храпѣть, потѣть и представляетъ тысячу другихъ преимуществъ.
- Понимаю, отвѣчалъ Пантагрюэль,- вы хотите сказать, что не умные люди не сумѣютъ много истратить въ короткій срокъ. Вы не первый придумавшій эту ересь. Неронъ проповѣдывалъ ее и изъ всѣхъ смертныхъ восхищался своимъ дядей Калигулой, который ухитрился въ нѣсколько дней растратить все имущество и наслѣдство, оставленное ему Тиверіемъ. Но вмѣсто того, чтобы слѣдовать римскимъ законамъ противъ роскоши: закону Орхическому, Фанническому, Дидійскому, Лицинійскому, Корнеліевскому, Лепидинійскому, Антійскому И Коринѳійскому, которыми строго воспрещалось каждому проживать свыше того, что составляетъ его годовой доходъ, вы совершили proterviam, что у римлянъ являлось такою же жертвою, какъ пасхальный агнецъ у евреевъ. И тамъ и тутъ приличествовало съѣсть все, что можно, остальное же бросить въ огонь, но ничего не оставлять на завтра. Я могу про васъ сказать то, что сказалъ Катонъ про Альвидія, который, промотавъ все, что имѣлъ, напослѣдокъ сжегъ единственный домъ, остававшійся у него, чтобы сказать: "Oonsummatum est", или какъ позднѣе сказалъ Св. Ѳома Аквинскій, когда съѣлъ всю миногу: "Не велика бѣда".
III.
Похвальное слово Панурга должникамъ и заимодавцамъ.
-- Но,-- спросилъ Пантагрюэль,-- когда же вы избавитесь отъ долговъ?
-- Ко второму пришествію,-- отвѣчалъ Панургъ;-- когда всѣ будутъ довольны, и вы наслѣдуете самому себѣ. Боже меня упаси выйти изъ долговъ. Никто мнѣ тогда гроша не дастъ взаймы. Если съ вечера не положить дрожжей въ тѣсто, оно на утро не поднимется. Ну, а если вы у кого-нибудь постоянно въ долгу, то онъ непрерывно молитъ Бога послать вамъ благополучную, долгую и счастливую жизнь; опасаясь, какъ бы его долгъ за вами не пропалъ, онъ будетъ хвалить васъ при людяхъ, подыскивать вамъ новыхъ кредиторовъ, чтобы ваши дѣлишки поправились и вы могли пополнить его мошну. Когда, въ былое время, въ Галліи сожигали живыми, по друидическому закону, крѣпостныхъ, слугъ и глашатаевъ на похоронахъ ихъ господъ и владѣльцевъ, развѣ не опасались они пуще всего того, чтобы.ихъ господа и владѣльцы не умерли? Вѣдь они обязаны были съ ними вмѣстѣ умереть. И развѣ не молили они своего великаго бога Меркурія заодно съ Плутономъ, скопидомомъ, сохранить ихъ здоровыми на многія лѣта? Потому что вмѣстѣ съ ними и они "могли жить. Вѣрьте, что ваши кредиторы усердно будутъ молиться Богу о продленіи вашей жизни, опасаясь, какъ бы вы не умерли, тѣмъ болѣе, что для нихъ своя рубашка къ тѣлу ближе и деньги имъ дороже жизни. Доказательствомъ тому служатъ ростовщики изъ Ландеруссы, которые нѣкогда повѣсились отъ того, что хлѣбъ и вино стали падать въ цѣнѣ, а погода стала благопріятнѣе.
Такъ какъ Пантагрюэль ничего не отвѣчалъ, то Панургъ продолжалъ:
-- Право слово, когда я хорошенько подумаю, вы меня обижаете, упрекая меня за долги и кредиторовъ. Боже, какъ разъ въ этомъ отношеніи я считаю себя великимъ, достопочтеннымъ и грознымъ, тѣмъ, что вопреки мнѣнію всѣхъ философовъ, утверждающихъ, что изъ ничего не создается ничего, я -- не имѣя ровно ничего, никакого первоначальнаго вещества -- оказался творцомъ и создателемъ. Что я создалъ? А какъ же! Прекрасныхъ и добрыхъ кредиторовъ. Кредиторы -- буду стоять на томъ до костра исключительно -- прекрасныя и добрыя созданія. Кто не даетъ взаймы, тотъ скверная и дурная тварь, исчадіе ада. Что я сотворилъ? А долги-то! О, рѣдкая и античная красота. Долги, говорю я, превосходящіе число слоговъ, которые можно составить изъ всѣхъ гласныхъ и согласныхъ, и которые, во время оно, проектировалъ сосчитать благородный Ксенократъ. Если вы будете судить о превосходствѣ должниковъ по численности ихъ кредиторовъ, то не впадете въ ариѳметическую ошибку. Повѣрьте, что мнѣ очень пріято. когда каждое утро я вижу вокругъ себя этихъ смиренныхъ, услужливыхъ кредиторовъ, не скупящихся на поклоны. И когда замѣчаю, что случись мнѣ привѣтливѣе улыбнуться кому-нибудь изъ нихъ или получше угостить чѣмъ другихъ, то плутъ сейчасъ же вообразитъ, что на его улицѣ праздникъ и я, прежде чѣмъ другимъ, уплачу ему свой долгъ, и онъ принимаетъ мою улыбку за чистую монету,-- мнѣ представляется, что я играю роль Бога на представленіи Страстей Господнихъ въ Сомюрѣ,-- окруженнаго ангелами и херувимами. Это мои кандидаты, мои паразиты, мои льстецы, мои прорицатели, мои неизмѣнные панегиристы. И право же я думаю, что гора геройской добродѣтели, описанная Гезіодомъ, состояла изъ долговъ и изъ смертныхъ, стремившихся взобраться на нее. Я успѣшнѣе всѣхъ совершилъ это. Немногіе взбираются на нее вслѣдствіе трудности пути, такъ какъ теперь у всѣхъ появилось страстное желаніе и развился волчій аппетитъ къ дѣланію долговъ и размноженію кредиторовъ. Между тѣмъ не всякій умѣетъ стать должникомъ; не всякій найдетъ кредиторовъ. И вы хотите лишить меня этого высшаго благополучія; вы спрашиваете меня: когда я освобожусь отъ долговъ? А я-то, клянусь св. Баболеномъ, всю жизнь считалъ, что долги -- наилучшая связь между небомъ и землей, единственное звено между людьми, безъ котораго, я утверждаю, всѣ люди въ скоромъ времени погибли бы. Это по преимуществу та великая душа вселенной, которая, по словамъ академиковъ, оживляетъ всѣ вещи. Что это дѣйствительно такъ, представьте только себѣ мысленно любой міръ, изъ тридцати, измышленныхъ философомъ Метродоромъ {Греческій философъ, ученикъ Эпикура.}, въ которомъ не было бы ни должниковъ, ни кредиторовъ. Міръ безъ долговъ? Да въ немъ нарушилось бы правильное теченіе свѣтилъ и воцарился бы хаосъ. Все пришло бы въ смятеніе. Юпитеръ, не считая себя должникомъ Сатурна, низложилъ бы его изъ его сферы и въ своей гомерической цѣпи спуталъ бы всѣ умы, всѣхъ боговъ, небеса, демоновъ, геніевъ, героевъ, діаволовъ, землю, море, всѣ стихіи. Сатурнъ, соединившись съ Марсомъ, привелъ бы вселенную въ полнѣйшій безпорядокъ. Меркурій не захотѣлъ бы служить другимъ богамъ, не захотѣлъ бы болѣе быть ихъ Камилломъ, какъ его называли на этрурскомъ языкѣ {Имя Меркурія на этрурскомъ языкѣ, означающее: вѣстникъ.}, потому что онъ бы не былъ имъ долженъ. Венеру перестали бы уважать, потому что она ничего не давала бы людямъ. Луна стала бы кровавой и темной. Съ какой стати солнце удѣляло бы ей свой свѣтъ? Оно вѣдь не было бы должно свѣтить и не освѣщало бы также и земли. Свѣтила не оказывали бы на нее никакого добраго вліянія. Земля не стала бы питать ихъ своими испареніями, которыя, по словамъ Гераклита, и какъ доказывали стоики и утверждалъ Цицеронъ, питаютъ свѣтила. Между различными стихіями прекратилось бы всякое общеніе, всякій обмѣнъ и превращеніе. Земля не переходила бы въ воду, вода не превращалась бы въ воздухъ, воздухъ не становился бы огнемъ, огонь не согрѣвалъ бы землю. Земля ничего бы не производила, кромѣ чудовищъ, титановъ, великановъ; не было бы дождя, не было бы свѣта, не было бы вѣтра, не было бы ни лѣта, ни осени. Люциферъ разорвалъ бы оковы и, вырвавшись изъ нѣдръ ада вмѣстѣ съ фуріями, мстительными геніями и рогатыми чертями, захотѣлъ бы изгнать съ небесъ всѣхъ боговъ какъ великихъ, такъ и малыхъ народовъ. Міръ, въ которомъ никто бы и ничего не давалъ взаймы, былъ бы собачьимъ міромъ, міромъ происковъ болѣе несносныхъ, чѣмъ происки парижскаго ректора, чертовщина болѣе непонятная, чѣмъ игры въ Дуэ. Среди людей никто не сталъ бы спасать другъ друга; сколько бы человѣкъ ни кричалъ: "Помогите! горю! тону! рѣжутъ!" -- никто бы не пришелъ на помощь. Дай зачѣмъ? Онъ никому ничего не одолжалъ, никто ничего ему не долженъ. Никому нѣтъ дѣла до того, сгоритъ ли онъ, утонетъ ли, разорится или умретъ. Вѣдь онъ не ссужалъ ничѣмъ и никого. И ему никто ничего не даетъ. Короче сказать, изъ здѣшняго міра изгнаны были бы вѣра, надежда и любовь; потому что люди только затѣмъ и родились на свѣтъ, чтобы помогать другъ другу. Вмѣсто того воцарилось бы недовѣріе, презрѣніе:, злопамятность со свитой всѣхъ золъ, всѣхъ проклятій, всѣхъ бѣдъ. Можно было бы подумать, что Пандора пролила свою бутылку. Люди стали бы волками для людей; оборотнями и демонами, какими были Ликаонъ {Овидій. Метаморфозы. I.}, Беллерофонтъ {Илія, VI. 152.}, Навуходоносоръ; разбойниками, убійцами, отравителями, злоумышленниками, злонамѣренными, недоброжелателями, ненавистниками; каждый возставалъ бы на всѣхъ, какъ Измаилъ {Книга Моисея, XXI, 9.}, какъ Метабусъ {Энеида, XI, 639 и 540.}, какъ Тимонъ Аѳинскій, который по этой причинѣ былъ прозванъ Мизантропомъ. Легче было бы кормить рыбъ въ воздухѣ, пасти оленей на днѣ океана, нежели удержать отъ распаденія такой дрянной міръ, гдѣ бы никто никому не давалъ взаймы. Честью клянусь, что ненавижу такой міръ. И если вы представите себѣ по образцу такого печальнаго и плачевнаго міра тотъ другой мірокъ, который есть человѣкъ, то и въ немъ найдете страшный переполохъ. Голова не захочетъ ссужать зрѣніемъ руки и ноги. Ноги не согласятся носить голову, руки откажутся на нее работать. Сердце возстанетъ на то, что должно биться для всего тѣла; легкія не захотятъ ссужать его своимъ дыханіемъ. Печень откажется разсылать кровь по жиламъ. Мочевой пузырь не захочетъ считаться должникомъ почекъ. Урина упразднится. Мозгъ, созерцая такой неестественный порядокъ дѣлъ, задумается и перестанетъ сообщать чувствительность нервамъ и движеніе мускуламъ. Короче сказать, въ такомъ разстроенномъ мірѣ, гдѣ никто никому не долженъ, никто никого ничѣмъ не ссужаетъ, никто не беретъ ничего взаймы, вы станете свидѣтелями возмущенія, болѣе вредоноснаго, нежели то, какое намъ изобразилъ Эзопъ въ своей баснѣ. И сомнѣнія нѣтъ, что такой міръ погибнетъ; и, мало того, погибнетъ въ самомъ непродолжительномъ времени. Никакой Эскулапъ его не спасетъ. Тѣло быстро сгніетъ, а душа отправится ко всѣмъ чертямъ... вслѣдъ за моими деньгами.
IV.
Продолженіе рѣчи Панурга въ похвалу заимодавцамъ и должникамъ.
- Напротивъ того, представьте себѣ другой міръ,-- міръ, въ которомъ. каждый ссужаетъ, каждый занимаетъ, всѣ должники и всѣ заимодавцы. О, какая гармонія будетъ въ правильномъ движеніи небесныхъ сферъ! Мнѣ кажется, что я слышу, ее, какъ нѣкогда слышалъ ее Платонъ. Какая симпатія между стихіями! О, какъ природа въ ней расцвѣтаетъ въ своихъ твореніяхъ и произведеніяхъ! Церера предстанетъ, нагруженная зерновыми хлѣбами, Бахусъ - виномъ, Флора - цвѣтами, Помона - плодами, Юнона - въ ея ясномъ настроеніи, благожелательная, здоровая, пріятная. Я прихожу въ восторгъ отъ такого созерцанія. Среди людей будутъ царствовать миръ, любовь, веселье, вѣрность, покой, пиры, банкеты; радость, изобиліе, золото, серебро, товары будутъ переходить изъ рукъ въ руки. Никакихъ тяжбъ, никакихъ споровъ, никто тамъ не будетъ ни ростовщикомъ, ни скупцомъ или скрягой, ни сутягой, никто никому ни въ чемъ ни откажетъ. Ей-богу, ну, развѣ это не будетъ золотымъ вѣкомъ? Царствомъ Сатурна? Идеей объ олимпійскихъ сферахъ, гдѣ прекращаются всѣ другія добродѣтели и царствуетъ, управляетъ, даетъ, торжествуетъ одна любовь? Всѣ будутъ добры, всѣ будутъ красивы, всѣ будутъ справедливы. О, счастливый міръ! О, счастливые люди этого міра! Трижды и четырежды блаженные! Мнѣ сдается, что я къ нему принадлежу. Клянусь вамъ, что если бы въ этомъ мірѣ былъ папа съ цѣлымъ синклитомъ кардиналовъ и съ поддержкой своей святой коллегіи, то въ какихъ-нибудь нѣсколько лѣтъ вы бы увидѣли въ немъ большее изобиліе святыхъ, чудесъ, проповѣдей, обѣтовъ, посоховъ и свѣчъ, чѣмъ во всѣхъ девяти епархіяхъ Бретани вмѣстѣ взятыхъ, за исключеніемъ одной только епархіи Св. Ива. Прошу васъ, замѣтьте, что благородный Пателенъ, желая обоготворить и посредствомъ выспреннихъ похвалъ превознести до третьяго неба Гильома Жусома, ничего не сказалъ какъ только:
"Онъ ссужалъ
"Своими припасами всѣхъ, кто ихъ просилъ".
О, чудное слово! По этому образцу представляйте себѣ нашъ микрокосмъ, въ которомъ всѣ члены ссужаютъ, занимаютъ, одолжаются, то-есть представьте себѣ натуральнаго человѣка. Потому что натура создала человѣка только затѣмъ, чтобы ссужать и занимать. Гармонія небесъ не затмитъ гармоніи ея устройства. Планъ творца этого микрокосма заключался въ томъ, чтобы поддерживать душу, которую онъ внѣдрилъ въ него какъ гостя, и жизнь. Жизнь заключается въ крови. Кровь - средоточіе души; слѣдовательно, единственнымъ трудомъ въ мірѣ, единственной заботой должно быть - непрерывно творить кровь. Въ этой мастерской всѣ члены занимаютъ свою собственную должность, и ихъ іерархія такова, что непрерывно одинъ у другого занимаетъ, одинъ другого ссужаетъ, одинъ другому долженъ. Вещество и металлъ, потребные, на то, чтобы быть превращенными въ кровь, доставляются природой: это хлѣбъ и вино. Въ нихъ двоихъ заключаются всѣ роды пищи. Отсюда произошло на langue d'oc слово "компанейство". Чтобы найти, приготовить, сварить ихъ, трудятся руки, шествуютъ ноги и носятъ всю эту махину; глаза же его руководятъ. Движеніе въ желудкѣ, причиняемое кислотами, напоминаетъ, что время принимать пищу. Языкъ испытываетъ ея достоинство, зубы пережевываютъ ее, желудокъ принимаетъ ее въ себя и перевариваетъ. Кровеносные сосуды въ желудочныхъ стѣнкахъ поглощаютъ изъ нея то, что годится (между тѣмъ какъ отбросы выводятся изъ организма другими органами, приспособленными къ тому) и относятъ ее въ печень; оттуда она снова переходитъ и превращается въ кровь. Представьте же, какъ велика радость этихъ служакъ при видѣ золотого потока, который одинъ ихъ питаетъ! Радость алхимиковъ, когда, послѣ долгихъ трудовъ, стараній и издержекъ, они видятъ, какъ металлы преобразуются въ ихъ ретортахъ, не можетъ быть сильнѣе. Затѣмъ каждый органъ приготовляется и старается заново очистить и улучшить это сокровище. Почки своими почечными венами извлекаютъ изъ него жидкость, которую вы называете уриной, и проводятъ ее черезъ мочевой каналъ внизъ. Внизу находится мочевой пузырь, который время отъ времени опоражнивается. Селезенка извлекаетъ тѣ землистыя части, тотъ осадокъ, который вы зовете меланхоліей. Желчевой пузырь извлекаетъ холерическій излишекъ. Затѣмъ онъ переносится въ другую мастерскую, чтобы еще лучше очиститься,это - сердце, которое, расширяясь и сжимаясь, такъ очищаетъ и согрѣваетъ кровь, что она достигаетъ полнаго совершенства въ правой полости и оттуда отводится венами во всѣ органы. Каждый органъ вбираетъ ее въ себя и питается ею на свой ладъ: ноги, руки, глаза,- короче сказать, всѣ члены тѣла. И такимъ образомъ становятся должниками тѣ, которые раньше были заимодавцами. Въ лѣвой сердечной полости кровь такъ утончается, что ее называютъ одухотворенной, и оттуда разносится артеріями по всѣмъ органамъ, чтобы согрѣть и провентилировать венозную кровь. Тѣмъ временемъ легкія своими долями и мѣхами не перестаютъ его освѣжать. Въ благодарность за это благодѣяніе, сердце передаетъ имъ лучшую артеріальную кровь. Наконецъ, въ этой удивительной сѣти она такъ усовершенствуется, что изъ нея создается умъ животныхъ, и является способность воображать, разсужать, судить, взвѣшивать, заключать и воспоминать. Клянусь добродѣтелью, я пропадаю, я теряюсь, я путаюсь, когда вступаю въ глубокія нѣдра этого міра и вижу, какъ въ немъ всѣ ссужаютъ другъ друга и всѣ одолжаются. Повѣрьте, что ссужать -- дѣло божественное, одолжаться -- геройская добродѣтель. И это еще не все. Этотъ міръ ссужающій, одолжающійся, берущій взаймы, такъ добръ, что, окончивъ свое пропитаніе, онъ думаетъ уже о томъ, чтобы дать взаймы тѣмъ, которые еще не родились, и такими ссудами продлить свой родъ, если можно, и размножиться въ себѣ подобныхъ: а именно, дѣтяхъ. Съ этою цѣлью каждый членъ урѣзываетъ изъ своей пищи и отсылаетъ внизъ. Тамъ природа создала цѣлесообразные сосуды и органы, въ которыхъ окольными путями и послѣ многихъ превращеній, какъ къ мужчинѣ, такъ и въ женщинѣ, попадаетъ въ пригодное мѣсто и пріобрѣтаетъ ту форму, которая дѣлаетъ возможнымъ поддержаніе и продолженіе человѣческаго рода. Все это тѣсно связано съ обязанностями ссуды и займа, отсюда возникло и понятіе о брачныхъ обязанностяхъ или долгѣ. Тамъ, гдѣ уклоняются отъ этого долга, природа искажается, органы разстраиваются и чувства приходятъ въ смятеніе; тамъ, гдѣ слѣдуютъ этому долгу, царствуютъ радость, веселіе и нѣга.
V.
О томъ, какъ Пантагрюэль ненавидѣлъ должниковъ и заимодавцевъ.
- Прекрасно,- отвѣчалъ Пантагрюэль,- и я нахожу, что вы хорошій риторъ и преданы своему дѣлу. Но хотя бы вы проповѣдывали и разглагольствовали вплоть до Троицына дня, вы будете поражены тѣмъ, что меня нисколько не переубѣдите, и своимъ краснорѣчіемъ не заставите войти въ долги. "Никакихъ долговъ другъ предъ другомъ не несите, какъ только взаимно любите другъ друга", говоритъ апостолъ. Вы закидали меня здѣсь прекрасными метафорами и живописными сравненіями, которыя мнѣ очень понравились. Но увѣряю васъ, что если въ городѣ появится нахальный обманщикъ, безстыдный человѣкъ, берущій въ долгъ направо и налѣво, и если слава его ему предшествуетъ, то вы увидите, что при его появленіи граждане придутъ въ такое же смятеніе и такой же ужасъ, какъ если бы живая чума появилась въ немъ и какъ ее встрѣтилъ тіанскій философъ въ Эфесѣ. И я того мнѣнія, что первые были правы, считая вторымъ порокомъ - лганье, а первымъ - дѣланіе долговъ. Потому что ложь и долги обыкновенно идутъ рука объ руку.
Я не хочу, впрочемъ, сказать, что никогда не слѣдуетъ брать или давать взаймы. Нѣтъ такого богача, которому бы не приходилось никогда занимать. Нѣтъ такого бѣдняка, у котораго нельзя было бы иногда и позаимствоваться. Но дѣло стоитъ такъ, какъ указываетъ Платонъ въ . своихъ "Законахъ", когда говоритъ, что не слѣдуетъ позволять сосѣдямъ черпать воду изъ своего колодца, прежде нежели удостовѣришься, что они рыли землю на своей собственной землѣ и добрались до глины, не встрѣтивъ источника воды: этотъ слой земли, будучи жирнымъ, толстымъ, гладкимъ и плотнымъ, задерживаетъ влагу и не легко ее испаряетъ. Такъ точно всегда и повсемѣстно будетъ большимъ стыдомъ занимать направо и налѣво, вмѣсто того, чтобы работать и добывать деньги. И, по моему мнѣнію, нужно давать взаймы только тогда, когда трудящійся человѣкъ не могъ трудомъ ничего заработать или когда онъ внезапно лишился своего достоянія. Но, какъ бы то ни было, кончимъ эти разсужденія, и отнынѣ не заводите больше кредиторовъ. Съ прошлыми же я вамъ помогу расквитаться.
- Самое меньшее, что я могу сдѣлать,- сказалъ Панургъ,- это поблагодарить васъ, и если благодарность должна быть соразмѣрна съ намѣреніями благодѣтелей, то моя должна быть безконечна, неизмѣнна, потому что любовь, какую ваша милость мнѣ оказываетъ, превыше всякой оцѣнки; она превосходитъ всѣ вѣсы, всѣ числа, всѣ мѣры, она безконечна, безгранична! Но если бы ее стали измѣрять размѣрами самаго благодѣянія и удовольствіемъ облагодѣтельствованнаго человѣка, то она оказалась бы довольно ничтожной. Вы оказываете мнѣ,-- долженъ въ этомъ сознаться,-- большое благодѣяніе, большее, нежели я заслуживаю, большее, чѣмъ мнѣ слѣдуетъ и по моимъ заслугамъ передъ вами и по моимъ достоинствамъ. Но, однако, оно не столь велико, какъ вы сами о немъ думаете. Не это меня огорчаетъ; не это мучитъ и тревожитъ. Но что я буду дѣлать отнынѣ, когда я расквитаюсь съ долгами? Повѣрьте, что я буду въ самомъ неловкомъ положеніи въ первые мѣсяцы, потому что я не такъ воспитанъ и къ этому не привыкъ. Я этого просто боюсь. Отнынѣ кто ни плюнетъ въ Сальмигонди, каждый плевокъ попадетъ мнѣ въ лицо. Всѣ мнѣ будутъ въ глаза плевать, говоря: "Вотъ тебѣ за то, что ты чистъ отъ долговъ". Моей жизни, я предвижу, скоро наступитъ конецъ. Завѣщаю вамъ написать мнѣ эпитафію и умру весь оплеванный... Поэтому убѣдительно прошу васъ: оставьте мнѣ малую толику долговъ. Вѣдь просилъ же Миль д'Илье, епископъ Шартрскій, короля Людовика XI, который освободилъ его отъ всякихъ тяжбъ, оставить ему хоть одну для упражненія. Я готовъ лучше уступить имъ доходы съ улитокъ и майскихъ жуковъ, лишь бы не трогать, основного капитала.
- Довольно объ этомъ, я уже сказалъ,- отвѣчалъ Пантагрюэль.
