Главная » 2022»Май»30 » "Гаргантюа и Пантагрюэль". Франсуа Рабле. 030
09:40
"Гаргантюа и Пантагрюэль". Франсуа Рабле. 030
***
***
ХXVIII.
О томъ, какъ Панургъ, разспрашивавшій одного брата пѣвуна, получалъ отъ него односложные отвѣты.
Во время нашего пребыванія на этомъ островѣ Панургъ не спускалъ глазъ съ лица этихъ дарственныхъ пѣвуновъ и, наконецъ, дернувъ за рукавъ одного изъ нихъ, худого, какъ селедка, спросилъ его:
-- Братъ пѣвунъ, гдѣ дѣвки?
Пѣвунъ отвѣчалъ, ему:
-- Тамъ.
Панургъ. Сколько ихъ у васъ здѣсь?
Пѣвунъ. Мало.
Панургъ. Сколько счетомъ?
Пѣв. Двадцать.
Пан. А сколько бы вамъ требовалось?
Пѣв. Сто.
Пан. Гдѣ вы ихъ прячете?
Пѣв. Тамъ.
Пан. Я полагаю, что онѣ всѣ не одного возраста. Но какова у нихъ талія?
Пѣв. Стройная.
Пан. Каковъ цвѣтъ лица?
Пѣв. Лилейный.
Пан. Волосы?
Пѣв. Бѣлокурые.
Пан. А глаза?
Пѣв. Черные.
Пан. Ихъ личико?
Пѣв. Чистое.
Пан. Ихъ брови?
Пѣв. Мягкія.
Пан. Ихъ прелести?
Пѣв. Зрѣлыя.
Пан. Ихъ взглядъ?
Пѣв. Открытый.
Пан. А ихъ ноги?
Пѣв. Плоскіе.
Пан. А пятки?
Пѣв. Короткія.
Пан. Нижняя часть тѣла?
Пѣв. Красивая.
Пан. А руки?
Пѣв. Длинныя.
Пан. Что онѣ носятъ на рукахъ?
Пѣв. Перчатки.
Пан. А какіе у нихъ перстни?
Пѣв. Золотые.
Пан. Во что вы ихъ одѣваете?
Пѣв. Въ сукно.
Пан. Въ какое сукно вы ихъ одѣваете?
Пѣв. Новое.
Пан. Какого цвѣта?
Пѣв. Зеленое.
Пан. А ихъ шляпы какого цвѣта?
Пѣв. Голубого.
Пан. Ихъ башмаки какого цвѣта?
Пѣв. Коричневаго.
Пан. Какое сукно употребляете на ихъ одежду?
Пѣв. Тонкое.
Пан. Изъ чего сшиты ихъ башмаки?
Пѣв. Изъ кожи.
Пан. А каковы они вообще?
Пѣв. Грязные.
Пан. Значитъ, онѣ въ нихъ прохаживаются?
Пѣв. Вокругъ да около.
Пан. Теперь перейдемъ къ кухнѣ. Я все узналъ про дѣвокъ. И, не спѣша, перечислимъ все по цорядку. Что у васъ въ кухнѣ?
Пѣв. Огонь.
Пан. Кто поддерживаетъ этотъ огонь?
Пѣв. Дрова.
Пан. Какія это дрова?
Пѣв. Сухія.
Пан. Какія деревья вы рубите на дрова?
Пѣв. Тисовыя.
Пан. Что идетъ на растопки?
Пѣв. Остролистъ.
Пан. Какими дровами топите комнаты?
Пѣв. Сосновыми.
Пан. А еще какими?
Пѣв. Липовыми.
Пан. Но дѣвки для меня интереснѣе. Какъ вы ихъ кормите?
Пѣв. Хорошо.
Пан. Чѣмъ онѣ питаются?
Пѣв. Хлѣбомъ.
Пан. Какимъ?
Пѣв. Ситнымъ.
Пан. А еще чѣмъ?
Пѣв. Мясомъ.
Пан. Но какимъ?
Пѣв. Жаренымъ.
Пан. Но развѣ онѣ не ѣдятъ похлебки?
Пѣв. Никогда.
Пан. А пирожнаго?
Пѣв. Много.
Пан. Я это одобряю. А не ѣдятъ ли онѣ рыбы?
Пѣв. Да.
Пан. Вотъ какъ? А еще что?
Пѣв. Яйца.
Пан. Какъ онѣ ихъ любятъ?
Пѣв. Вареными.
Пан. Я спрашиваю, какъ они сварены?
Пѣв. Въ крутую.
Пан. И вотъ всѣ ихъ кушанья?
Пѣв. Нѣтъ.
Пан. Что же еще? Что имъ дается въ придачу.
Пѣв. Говядина.
Пан. А еще что?
Пѣв. Свинина.
Пан. А еще что?
Пѣв. Гуси.
Пан. А еще?
Пѣв. Утки.
Пан. А еще?.
Пѣв. Пѣтухи.
Пан. А какую имъ даютъ приправу?
Пѣв. Соль.
Пан. А на дессертъ?
Пѣв. Горчицу.
Пан. А на закуску?
Пѣв. Рисъ.
Пан. А еще что?
Пѣв. Молоко.
Пан. А еще что?
Пѣв. Горохъ.
Пан. Но про какой горохъ вы говорите?
Пѣв. Зеленый.
Пан. Чѣмъ вы его приправляете?
Пѣв. Свинымъ саломъ.
Пан. А фрукты?
Пѣв. Прекрасные.
Пан. Какіе?
Пѣв. Сырые.
Пан. А еще что?
Пѣв. Орѣхи.
Пан. Но пьютъ ли онѣ?
Пѣв. Здорово.
Пан. Что именно?
Пѣв. Вино.
Пан. Какое?
Пѣв. Бѣлое.
Пан. А зимою?
Пѣв. Вкусное.
Пан. А весною?
Пѣв. Крѣпкое.
Пан. А лѣтомъ?
Пѣв. Холодное.,
Пан. А осенью во время сбора винограда?
Пѣв. Сладкое.
-- Клянусь клобукомъ,-- вскричалъ братъ Жанъ,-- какія должны быть жирныя эти пѣвчія пташки, и какъ онѣ должны быть сговорчивы, когда ихъ такъ хорошо и сытно кормятъ!
-- Вотъ,-- сказалъ Панургъ,-- поистинѣ, милѣйшій пѣвунъ, какого только я встрѣчалъ нынѣшній годъ. Дай Богъ и всѣ святые пѣвуны, чтобы онъ былъ первымъ президентомъ въ Парижѣ! Головой ручаюсь, друзья, какъ быстро разбиралъ бы онъ дѣла, какъ укорачивалъ бы тяжбы, какъ сокращалъ бы пренія, какъ живо опоражнивалъ бы мѣшки, просматривалъ документы и постановлялъ приговоры! . . . . . . . . {Вторая половина этого разговора не можетъ быть переведена по его крайнему неприличію.}
-- Но, замѣтили ли вы,-- продолжалъ Панургъ, улыбаясь,-- какъ этотъ пѣвунъ рѣшителенъ, лакониченъ и быстръ въ своихъ отвѣтахъ. Онъ произноситъ только односложныя слова. Я увѣренъ, что онъ вишню разломитъ на три куска.
-- Какъ бы да не такъ!-- отвѣчалъ братъ Жанъ. Вы говорите про вишню, разломанную на три куска. Клянусь, чѣмъ хотите, что онъ баранью лопатку слопаетъ въ два глотка, а кварту вина проглотитъ залпомъ. Посмотрите, какой онъ тощій!
-- Эта дрянь монахи,-- сказалъ Эпистемонъ,-- во всемъ, мірѣ такіе же обжоры, хотя и говорятъ, что у нихъ ничего нѣтъ за душой, кромѣ жизни. Но, желалъ бы я знать, чѣмъ же большимъ могутъ похвалиться короли и вельможи?
***
XXIX.
О томъ, что Эпистемонъ недоволенъ учрежденіемъ поста.
-- Замѣтили ли вы,-- сказалъ Эпистемонъ,-- что этотъ злобный дуракъ пѣвунъ объявилъ намъ, что мартъ мѣсяцъ самый разгульный въ году?
-- Да,-- отвѣчалъ Пантагрюэль,-- между тѣмъ въ этомъ самомъ мѣсяцѣ приходится постъ, который учрежденъ для обузданія страстей и умерщвленія плоти.
-- А потому можете судить,-- продолжалъ Эпистемонъ,-- разумно ли поступилъ тотъ папа, который первый учредилъ его. Вѣдь этотъ негодный пѣвунъ признался намъ, что всего болѣе грѣшитъ во время поста, да и ученые медики утверждаютъ, что во всю остальную часть года не потребляется столько возбуждающей сладострастіе пищи, какъ во время поста: бобы, фасоль, горохъ, лукъ, орѣхи, устрицы, копченыя сельди, соленья и маринады, салаты изъ всякаго рода возбуждающихъ травъ, какъ-то: рута, крелъ, настурціи, макъ, хмѣль, фиги, рисъ и виноградъ.
-- Вы, конечно, очень удивитесь,-- сказалъ Пантагрюэль,-- когда узнаете, что добрый папа, который учредилъ постъ, затѣмъ именно и предписалъ употреблять такую пищу, которая способствуетъ разможенію рода человѣческаго, такъ какъ въ это время года теплота, которая во время зимы задерживается внутри тѣла, подобно тому, какъ и древесные соки, снова распредѣляется по всѣмъ членамъ. Меня навели на эту мысль метрическія записи въ Туарѣ, изъ которыхъ видно, что въ октябрѣ и ноябрѣ мѣсяцахъ родится гораздо больше дѣтей, чѣмъ въ остальные десять мѣсяцевъ, и которые всѣ были зачаты во время поста.
-- Я съ удовольствіемъ слушаю ваши рѣчи,-- замѣтилъ братъ Жанъ,-- но приходскій священникъ въ Жанбе приписывалъ этотъ значительный приростъ дѣтей вовсе не постной пищѣ, но стараніямъ нищенствующей братіи, босоногихъ проповѣдниковъ и исповѣдниковъ, которые отпугиваютъ мужей отъ женъ. Вотъ и весь сказъ.
-- Толкуйте,-- сказалъ Эпистемонъ,-- учрежденіе поста, какъ вамъ вздумается: каждый понимаетъ его по-своему; но всѣ медики воспротивятся,-- я это знаю, я отъ нихъ самихъ это слышалъ,-- его отмѣнѣ, которая, какъ мнѣ кажется, носится въ воздухѣ. Вѣдь если не будетъ поста, то искусство ихъ будетъ презрѣно; они перестанутъ наживать деньги: больныхъ не станетъ больше. Постомъ зарождаются, всѣ болѣзни; это -- настоящій питомникъ, вѣрный разсадникъ всѣхъ золъ. И не только постъ убиваетъ тѣло, но онъ еще губитъ и душу. Черти тогда стараются изо всей мочи. Пустосвяты выступаютъ на первый планъ. На улицѣ ханжей праздникъ: они судятъ, рядятъ, осуждаютъ, отлучаютъ отъ церкви и предаютъ анаѳемѣ. Я не хочу этимъ сказать, что арисматійцы {Миѳологическій народъ, у которыхъ, по словамъ Плинія, былъ только одинъ глазъ. Полагаетъ, что подъ этилъ названіемъ Раблэ разумѣетъ реформатовъ.} лучше насъ, но говорю просто потому, что къ слову пришлось.
-- Ну-ка, безтолковый пѣвунъ, что скажешь объ этомъ молодцѣ?-- спросилъ Панургъ. Вѣдь его можно назвать еретикомъ?
Пѣв. И очень,
Пан. Не слѣдуетъ ли его сжечь на кострѣ?
Пѣв. Слѣдуетъ.
Пан. И; чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше?
Пѣв. Точно такъ.
Пан. Но сперва не прокоптить ли его немножко?
Пѣв. Не надо.
Пан. А какимъ же образомъ его сжечь?
Пѣв. Живьемъ.
Пан. Пока не наступитъ?..
Пѣв. Смерть.
Пан. За то, что онъ васъ разсердилъ?
Пѣв. Увы!
Пан. Какъ вы его находите?
Пѣв. Глупымъ.
Пан. Глупымъ или безумнымъ?
Пѣв. Слишкомъ.
Пан. Чѣмъ бы вы хотѣли, чтобы онъ сталъ?
Пѣв. Пепломъ.
Пан. Другихъ такихъ жгли?
Пѣв. Многихъ.
Пан. Они были еретики?
Пѣв. Меньше.
Пан. И еще сожгутъ?
Пѣв. Многихъ.
Пан. Вы ихъ не помилуете?
Пѣв. Ни-ни.
Пан. Ихъ всѣхъ надо сжечь?
Пѣв. Надо,
-- Не знаю,-- сказалъ Эпистемонъ,-- какое удовольствіе находите вы разсуждать съ этой дрянью монахомъ; и если бы я раньше не былъ съ вами знакомъ, то составилъ бы о васъ нелестное мнѣніе.
-- Ну вотъ еще, что за бѣда?-- отвѣчалъ Панургъ. Я бы охотно отвезъ его къ Гаргантюа; онъ мнѣ нравится. Когда я женюсь, онъ бы служилъ моей женѣ шутомъ.
-- Чего добраго, милымъ дружкомъ,-- замѣтилъ Эпистемонъ.
-- Вотъ тебѣ и закуска, бѣдный Панургъ,-- засмѣялся братъ Жанъ,-- ужъ тебѣ на роду написано стать рогоносцемъ.
XXX.
О томъ, какъ мы посѣтили Ковровую страну.
Довольные тѣмъ, что мы познакомились съ новой религіей братьевъ пѣвуновъ, мы, въ продолженіе двухъ дней, плыли по морю. На третій день нашъ штурманъ открылъ красивѣйшій и очаровательнѣйшій островъ изъ всѣхъ, какіе мы видѣли; его называли Фризовымъ островомъ, потому что дороги на немъ были изъ фриза. На этомъ островѣ находилась Ковровая страна, славившаяся между придворными пажами; въ ней деревья и трава никогда не лишались ни цвѣтовъ, ни листьевъ, которые были изъ камки и тисненаго бархата. Животныя и птицы были ковровыя. Тамъ мы видѣли нѣсколько животныхъ, птицъ и деревьевъ такихъ же, какъ и во всѣхъ другихъ мѣстахъ, что касается фигуры, величины, толщины и цвѣта, но съ тою лишь разницею, что они ничего не ѣли и не пѣли и не кусались, какъ наши. Мы видѣли также нѣсколько такихъ, какихъ нигдѣ еще не видали: между прочимъ, разныхъ слоновъ въ разныхъ позахъ. Я замѣтилъ, между ними шесть самцовъ и шесть самокъ, которые показывались въ Римѣ на театрѣ ихъ воспитателемъ, въ эпоху Германика, племянника императора Тиверія,-- слоновъ ученыхъ, музыкантовъ, философовъ, танцоровъ, фокусниковъ и скомороховъ. Они сидѣли за столомъ, пили и ѣли, молча, точно добрые монахи за трапезой. У нихъ хоботъ длинною въ два локтя, называемый proboscis, которымъ они пьютъ воду и хватаютъ, какъ рукой, пальмовыя вѣтви, сливы и, вообще, все, что служитъ имъ въ пользу, а также обороняются имъ и въ битвѣ подбрасываютъ имъ людей высоко въ воздухѣ, такъ что при паденіи тѣ помираютъ со смѣху. У нихъ есть суставы и сочлененія въ ногахъ; тѣ, которые писали противное, никогда не видѣли ихъ, развѣ только на картинкахъ.
Между зубами у нихъ два большихъ рога; и именно рога, какъ называлъ ихъ Павзаній, а не зубы. Филостратъ утверждаетъ, что это зубы, а не рога; мнѣ же это все равно, лишь бы вы поняли; что это настоящая слоновая кость. Длиною они въ три или четыре локтя и сидятъ на верхней челюсти, а не въ нижней. Если вы вѣрите тѣмъ, кто говоритъ противное, то вы ошибаетесь, хотя бы то былъ великій враль Эліанъ {Натуралистъ III вѣка по P. X.}. Тамъ, и нигдѣ въ другомъ мѣстѣ, видѣлъ Плиній слоновъ, плясавшихъ на канатѣ подъ звонъ колокольчика и проходившихъ по столамъ во время пира, не мѣшая тѣмъ, кто за ними пировалъ.
Я видѣлъ тамъ носорога, походившаго, какъ двѣ капли воды, на того, котораго мнѣ показывалъ нѣкогда Генрихъ Клербергъ {Современникъ Раблэ.}, и мало отличавшагося отъ кабана, котораго я видѣлъ въ былое время въ Лиможѣ, за исключеніемъ того, что у него былъ рогъ на лбу, величиною въ одинъ локоть и очень длинный. Вступая въ бой со слономъ, онъ прокалывалъ имъ его подъ брюхо (самая нѣжная и слабая часть тѣла у слона) и убивалъ его.
Я видѣлъ тридцать два единорога. Это -- необыкновенно злой звѣрь, во всемъ похожій на лошадь, за исключеніемъ того, что у него голова какъ у оленя, ноги какъ у слона, хвостъ какъ у кабана, а на лбу острый, черный рогъ, длиною въ шесть или семь футовъ, который обыкновенно виситъ, какъ гребешокъ у индѣйскаго пѣтуха; но когда онъ собирается сражаться или, вообще, пустить его въ дѣло, то онъ у него напрягается и приподнимается...
Я видѣлъ тамъ Золотое Руно, отвоеванное Язономъ. Тѣ, которые говорили, что то были золотые яблоки, а не руно, потому что μῆλα значитъ яблоко и овца, плохо осматривали Ковровую страну.
Я видѣлъ хамелеона, какъ его описываетъ Аристотель и какъ мнѣ иногда показывалъ его Шарль Маре, ученый медикъ въ благородномъ городѣ Ліонѣна-Ронѣ; онъ питался однимъ воздухомъ и больше ничѣмъ.
Я видѣлъ тамъ трехъ гидръ, такихъ, какихъ видали во время-оно. Это -- змѣи, и у каждой семь головъ.
Я видѣлъ четырнадцать фениксовъ.
Я читалъ у различныхъ авторовъ, что ихъ бываетъ въ мірѣ всего по одному на столѣтіе;но, по моему слабому разумѣнію, тѣ, которые о нихъ писали, нигдѣ въ другомъ мѣстѣ ихъ не видѣли, какъ только въ Ковровой странѣ, хотя бы даже самъ Лактанцій Фирміанъ. {Знаменитый риторъ III вѣка.}
Я видѣлъ кожу золотого осла Апулея.
Я видѣлъ триста девять пеликановъ, и другихъ птицъ. {Тутъ Раблэ перечисляетъ всякихъ баснословныхъ животныхъ, о которыхъ упоминается у древнихъ писателей, преимущественно у Плинія. Но перечень этотъ не представляетъ никакого интереса и можетъ только утомить современнаго читателя.}
XXXI.
О томъ, какъ въ Ковровой странѣ мы видѣли Наслышку, которая содержала школу свидѣтелей.
Проѣхавъ немного далѣе по Ковровой странѣ, увидѣли мы Средиземное море, которое разверзлось до дна, подобно тому какъ разверзлось Черное море для того, чтобы пропустить евреевъ, вышедшихъ изъ Египта. Тамъ я увидѣлъ Тритона, звонившаго въ большую раковину, Главка, Протея, Нерея и тысячу другихъ морскихъ боговъ и чудовищъ. Мы видѣли тоже множество рыбъ разной породы, пляшущихъ, летающихъ, сражающихся, пожиравшихъ добычу, охотившихся, ставившихъ засады, заключавшихъ перемиріе, торгующихся, ругающихся, веселящихся.
И въ углу, неподалеку, увидѣли Аристотеля съ фонаремъ въ рукѣ,-- въ такой позѣ, въ какой изображаютъ пустынника около св. Христофора,-- наблюдавшаго за всѣмъ, что происходило вокругъ, и заносившаго это въ свои записи. Позади него стояли, подобно присяжнымъ свидѣтелямъ, многіе другіе философы: Аппіанъ, Геліодоръ, Атеней, Нуменій, Поссейдонъ, Овидій, Оппіанъ, Олимпій, Селевкъ, Леонидъ, Агаеоклъ, Теофрастъ, Дамостратъ, Нимфодоръ и еще пятьсотъ другихъ, располагавшихъ такимъ же досугомъ, какъ Хризиппъ или Аристархъ Сольскій, который провелъ пятьдесятъ восемь лѣтъ въ изученіи быта пчелъ, ничего другого не дѣлая. Между ними стоялъ и Пьеръ Жиль {Французскій натуралистъ, умер. 1555 г.}, со стаканомъ въ рукѣ, погруженный въ изученіе урины этихъ прекрасныхъ рыбъ.
Послѣ продолжительнаго осмотра Ковровой страны, Пантагрюэль сказалъ:
-- Ну, вотъ теперь глаза мои насытились, но въ желудкѣ у меня вой отъ голода.
-- Чтожъ поѣдимъ чего -нибудь,-- сказалъ я. Отвѣдаемъ вотъ этихъ анакамсеротовъ. {Вымышленная трава, возвращающая прошедшую любовь.} Фи! Какая гадость.
Итакъ я взялъ нѣсколько плодовъ, висѣвшихъ на коврѣ, но не могъ ихъ ни разжевать, ни проглотить; всякій, кто отвѣдалъ бы ихъ, поклялся, что они сотканы изъ шелка, и не имѣютъ никакого вкуса. Можно было бы подумать, что они навели Геліогабала на мысль предложить голоднымъ гостямъ своимъ,-- которымъ онъ обѣщалъ великолѣпный, обильный, царскій банкетъ -- кушанья изъ воска, мрамора, глины, и узорчатой ткани.
Разыскивая чего бы намъ поѣсть, услышали мы вдали сильный, но неопредѣленный шумъ, въ родѣ того, какой производятъ женщины, стирая бѣлье, или мельницы въ Тулузѣ. Не долго думая, мы направились туда и увидѣли маленькаго, горбатаго старичка, безобразнаго калѣку. Его звали: Наслышка. Ротъ у него былъ до ушей, а во рту болталось семь языковъ, и каждый языкъ былъ разсѣченъ на семь частей. Этими языками онъ болталъ одновременно на разныхъ языкахъ и о разныхъ вещахъ. При этомъ, какъ на головѣ, такъ и на всемъ остальномъ тѣлѣ у него было столько ушей, сколько у Аргуса глазъ; въ довершеніе онъ былъ слѣпъ и разбитъ на ноги.
Вокругъ него я увидѣлъ безчисленное множество мужчинъ и женщинъ, внимательно слушавшихъ, и нѣкоторые изъ нихъ казались очень приличными на видъ, а одинъ держалъ въ рукахъ карту земного шара и объяснялъ имъ ее краткими афоризмами, и они въ нѣсколько часовъ времени становились удивительно учеными людьми и могли говорить съ увѣренностью и знаніемъ дѣла о такихъ вещахъ, для. изученія сотой доли которыхъ не хватило, бы человѣческой жизни: о Пирамидахъ, о Нилѣ, о Вавилонѣ, о Троглодитахъ, о Гимантоподахъ, о Гиперборейскихъ горахъ, о всѣхъ чертяхъ... и все по наслышкѣ.
Тамъ я видѣлъ, по моему мнѣнію, Геродота, Плинія, Солина, Верозія, Филострата, Мела, Страбона; и многихъ другихъ древнихъ; кромѣ того, Альберта Великаго, Петра Мученика, папу Пія II, Волатерана, Паоло Джовіо, мужественнаго человѣка, Жака Картье, Хайтона армянина, Марко Поло венеціанца, Людовика Романуса, Петра Альвареца, и не знаю еще сколько, новѣйшихъ историковъ, спрятанныхъ за Ковровой занавѣсью и исподтишка писавшихъ свои розсказни и все цо-наслышкѣ.
Позади бархатнаго ковра съ затканными листьями мяты я увидѣлъ около Наслышки многое множество Першероновъ {Жители провинціи Першъ.} и Мансовъ {Жители Манса.}, добрыхъ студентовъ, довольно еще молодыхъ. Спросивши у нихъ, на какомъ факультетѣ они. учатся, услышали отъ нихъ, что они здѣсь отъ юности своея учатся быть свидѣтелями и такъ отлично усваиваютъ себѣ это искусство, что, вернувшись въ свою провинцію, честно снискиваютъ себѣ пропитаніе ремесломъ свидѣтельскимъ, свидѣтельствуя обо всемъ на свѣтѣ, по вольному найму и за наибольшую плату, и все по-наслышкѣ. Говорите, что хотите, но они отрѣзали намъ хлѣба отъ своей, ковриги и дали напиться изъ своего бочонка. Послѣ того дружески предостерегли насъ -- какъ можно болѣе скупиться на правду, если хочешь пробиться при дворѣ знатныхъ господъ.
XXXII.
О томъ, какъ мы открыли Фонарную страну.
Плохо принятые и плохо накормленные въ Ковровой странѣ, плыли мы по морю въ продолженіе трехъ дней. На четвертый, спозаранку, приблизились къ Фонарной странѣ. Подходя, увидѣли на морѣ блуждающіе огоньки. Съ своей стороны, я подумалъ, что это не фонари, а свѣтящіяся рыбы, въ родѣ свѣтляковъ, которыхъ можно видѣть на моей родинѣ по вечерамъ, когда созрѣетъ овесъ. Но штурманъ предупредилъ насъ, что это фонари дозорной стражи, которая сторожила границы и конвоировала нѣсколькихъ иностранныхъ фонарщиковъ, которые, какъ добрые францисканцы и якобинцы, шли, чтобы предстать передъ провинціальнымъ капитуломъ. Мы, однако, боялись, не суть, ли то предвѣстники бури; но онъ увѣрялъ насъ, что это такъ, какъ онъ сказалъ.
XXXIII.
О томъ, какъ мы сошли въ портѣ Свѣтляковъ и вступили въ Фонарную землю.
Вскорѣ мы вошли въ Фонарный портъ. Тамъ Пантагрюэль узналъ на высокой башнѣ фонарь изъ Ла-Рошели, который намъ ярко свѣтилъ. Мы видѣли также фонари Фароса, Навпліи и Акрополиса въ Аѳинахъ, посвященнаго Палладѣ. Возлѣ порта находится небольшое селеніе, обитаемое Свѣтляками; эти люди кормятся на счетъ фонарщиковъ, подобно тому какъ въ нашихъ краяхъ братья бѣльцы {Братья бѣльцы содержались, по указу папы, монахинями, не имѣвшими своихъ доходовъ, и собирали для нихъ милостыню.} живутъ на счетъ монахинь,-- они очень хорошіе и трудолюбивые люди. Демосѳенъ нѣкогда свѣтилъ въ этихъ краяхъ. Изъ этого мѣста насъ проводили до дворца трое Обелисковъ съ Фонарями наверху, служащими маякомъ. Это -- военная портовая стража въ высокихъ шапкахъ, какъ у албанцевъ, которой мы сообщили о причинахъ нашего путешествія и цѣли его, заключавшейся въ желаніи получить отъ королевы Фонарной страны Фонарь, который бы освѣщалъ намъ путь и служилъ путеводителемъ по дорогѣ къ Оракулу Бутылки. Они обѣщали намъ это очень охотно, прибавивъ, что мы пріѣхали весьма кстати, такъ какъ можемъ выбрать любой изъ Фонарей, изъ тѣхъ, что собрались на провинціальный капитулъ.
Прибывъ въ королевскій дворецъ, были представлены двумя почетными Фонарями, а именно: Фонаремъ Аристофана и Фонаремъ Клеанта, королевѣ, которой Панургъ изложилъ кратко, на фонарномъ языкѣ, цѣль нашего путешествія. Она хорошо приняла насъ и пригласила присутствовать на ея ужинѣ, чтобы легче выбрать себѣ путеводителя. Мы были этимъ очень довольны и не преминули за всѣмъ наблюдать и все отмѣтить, какъ по части ихъ жестовъ, платья и манеры себя держать, такъ и порядка службы.
Королева была одѣта въ горномъ хрусталѣ, отдѣланномъ большими брилліантами. Знатные Фонари были одѣты, кто въ стразы, кто въ слюду; остальные одѣты были въ рогъ, бумагу и клеенку.
Большіе фонари тоже были одѣты сообразно древности ихъ рода. Но вдругъ я увидѣлъ Фонарь изъ глины, точно горшокъ, но въ числѣ самыхъ пышныхъ. Такъ какъ я удивился этому, то мнѣ сказали, что это Фонарь Эпиктета, за который во время оно напрасно предлагали три тысячи драхмъ.
Внимательно осматривалъ я фасонъ и нарядъ много-фитильнаго Фонаря Марціала, и, того пуще, двадцати-фитильный Фонарь, который нѣкогда посвятила богамъ Канопа дочь Тизія. Я отлично замѣтилъ также висячій Фонарь, похищенный въ Ѳивахъ изъ храма Аполлона Палатинскаго и перевезенный впослѣдствіи въ эолійскій городъ Кимы Александромъ Македонскимъ. Мнѣ бросился также въ глаза Фонарь, на головѣ котораго красовалась пунцовая шелковая кисть, и мнѣ сказали, что это Бартолусъ, Фонарь Права. Кромѣ того, я замѣтилъ еще два Фонаря, потому что у нихъ на кушакѣ висѣла клистирная трубка, и мнѣ говорили, что это большой и малый аптекарскіе Фонари.
Когда наступилъ часъ ужина, королева сѣла на первое мѣсто, а за нею остальные, смотря по рангу и достоинству. Первымъ кушаньемъ всѣмъ поданы были большія сальныя свѣчи, за исключеніемъ королевы, которой подали большую и ярко зажженную свѣчу изъ бѣлаго воска, на концѣ красную. То же подали также и Фонарямъ царской крови, а провинціальному Фонарю Мирабалэ подали орѣховую свѣчу; провинціальному Фонарю Нижняго-Пуату подали вооруженную свѣчу. И, Богъ вѣсть, какимъ свѣтомъ засвѣтились они послѣ этого! Исключеніе составляли при этомъ нѣсколько молодыхъ Фонарей, находившихся подъ управленіемъ одного большого Фонаря. Они свѣтили, не какъ другіе, и показались мнѣ безпутными. Послѣ ужина мы удалились на покой. На другое утро королева дала намъ выбрать въ путеводители одинъ изъ самыхъ отборныхъ Фонарей. И послѣ того мы откланялись ей.
XXXIV.
О томъ, какъ мы явились къ Оракулу Бутылки.
Подъ веселымъ освѣщеніемъ и руководствомъ нашего благороднаго Фонаря, прибыли мы на желанный островъ, гдѣ находился Оракулъ Бутылки. Сойдя на землю, Панургъ перевернулся на одной ножкѣ съ веселымъ видомъ и сказалъ Пантагрюэлю:
Сегодня мы достигли того, къ чему стремились съ такимъ трудомъ и всяческими препонами.
Послѣ того вѣжливо простился съ нашимъ Фонаремъ. Этотъ послѣдній посовѣтовалъ намъ всѣмъ не терять надежды и ничего не пугаться, что бы мы ни увидѣли. Подходя къ храму божественной Бутылки, мы должны были пройти черезъ большой виноградникъ, состоявшій изъ всякаго рода лозы, какъ-то: Фалериской, Мальвуазіи, Мускатъ, Тахо, Бонъ, Мирво, Орлеанъ, Пикардія, Арбуа, Кусси, Анжу, Гоаръ, Корсика, Віерронъ, Неракъ и пр. Этотъ, виноградникъ насаженъ былъ самимъ Бахусомъ и, по его благословенію, приносилъ за-разъ, во всякое время, листья, цвѣты и фрукты, подобно апельсиннымъ деревьямъ въ Сиренѣ {Королевскій паркъ.}. Нашъ великолѣпный Фонарь посовѣтовалъ намъ съѣсть по три виноградинки на человѣка, устлать виноградными листьями наши башмаки и взять зеленую вѣтку въ лѣвую руку. Въ концѣ виноградника мы прошли подъ древней аркой, на которой виденъ былъ трофей пьяницы, прекрасно вырѣзанный, а именно: длинный рядъ флаконовъ, бутылей, бутылокъ, бутылочекъ, бочонковъ, бочекъ, горшковъ, штофовъ и античныхъ вазъ, висѣвшихъ на тѣнистомъ трельяжѣ. Въ другомъ мѣстѣ мы увидѣли огромное количество чесноку, луку, шарлотокъ, свиныхъ окороковъ, икры, копченыхъ бычьихъ языковъ и тому подобныхъ лакомствъ, переплетенныхъ виноградной лозой и очень искусно увитыхъ виноградомъ. Въ другомъ мѣстѣ находились стаканы на ножкахъ, стаканы безъ ножекъ, кубки, бокалы, ендовы, кружки, рюмки и тому подобная вакхическая артиллерія, насчитывавшая до ста различныхъ фасоновъ. Напротивъ арки на зоофорахъ стояла надпись изъ двустишія.
Проходя въ, эту калитку,
Запасись добрымъ фонаремъ!,
-- Это дѣло у насъ въ порядкѣ,-- сказалъ Пантагрюэль,-- потому что во всей Фонарной странѣ не найти лучшаго и превосходнѣйшаго Фонаря, чѣмъ нашъ.
Арка кончалась прекрасной и просторной бесѣдкой, сплетенной изъ виноградной лозы и украшенной виноградомъ пятисотъ различныхъ цвѣтовъ и пятисотъ различныхъ формъ, не природныхъ, но добытыхъ искусствомъ земледѣлія: желтымъ, голубымъ, сѣрымъ, синимъ, бѣлымъ, чернымъ, зеленымъ, фіолетовымъ, пятнистымъ, длиннымъ, круглымъ, треугольнымъ, яйцеобразнымъ, зубчатымъ, раковиднымъ, гладкимъ, щетинистымъ. Конецъ ея былъ затянутъ тремя древними плющами, ярко-зелеными и покрытыми кольцами. Тамъ нашъ именитѣйшій Фонарь приказалъ намъ свить изъ этого плюща каждому по албанской шапкѣ и накрыть ею голову, что и было немедленно исполнено.
-- Подъ, такой виноградной кровлей,-- сказалъ Пантагрюэль,-- не прошелъ бы во время-оно первосвященникъ Юпитера.
-- Причина тому мистическая,-- отвѣчалъ нашъ просвѣщенный Фонарь. Ибо, проходя подъ нею, онъ имѣлъ бы надъ головой вино, то есть виноградъ, и могло бы показаться, что онъ находится во власти вина, между тѣмъ какъ первосвященники и всѣ лица, посвятившія себя созерцанію божественныхъ вещей, должны сохранять спокойствіе духа и невозмутимость чувствъ, такъ какъ ничто такъ не возмущаетъ ихъ, какъ опьяненіе.
И вы также не были бы допущены въ храмъ божественной Бутылки, если бы благородная первосвященница Бакдюкъ не увидѣла, что ваши башмаки набиты виноградными листьями, а это означаетъ состояніе, діаметрально противоположное опьяненію, доказывая, что вы презираете вино и попираете его ногами.
-- Къ сожалѣнію, я не ученый,-- сказалъ братъ Жанъ,-- но я нахожу въ моемъ требникѣ, что въ Апокалипсисѣ сказано про видѣніе женщины, у которой луна была подъ ногами, а это означаетъ, какъ мнѣ объяснилъ Биго, что она не такой породы и нрава, какъ всѣ другія женщины, у которыхъ, наоборотъ, луна въ головѣ, вслѣдствіе чего умъ у нихъ лунатическій. Мнѣ легко поэтому повѣрить тому, что вы говорите, дружище Фонарь.
XXXV.
О томъ, какъ мы спустились подъ землю, чтобы войти въ храмъ Бутылки, и какимъ образомъ Шинонъ первый городъ въ мірѣ.
И вотъ мы спустились подъ землю черезъ своды, выложенные гипсомъ, на стѣнахъ котораго довольно грубо намалевана была пляска женщинъ съ Сатирами, въ сопровожденіи старика Силена, хохотавшаго, сидя верхомъ на ослѣ.
Тутъ я сказалъ Пантагрюэлю:
-- Этотъ входъ приводитъ мнѣ на память размалеванный погребъ перваго города въ мірѣ, ибо въ немъ картины точь-въ-точь такія же, какъ здѣшнія.,
-- Гдѣ же находится этотъ первый городъ, про: который вы говорите -- спросилъ Пантагрюэль.
-- Шинонъ,-- отвѣчалъ я,-- или Каинонъ въ Туринѣ.
-- Я знаю, гдѣ Шинонъ,-- сказалъ Пантагрюэль,-- и гдѣ размалеванный погребъ. Я не однажды пилъ тамъ свѣжее вино и нисколько не сомнѣваюсь въ томъ, что Шинонъ -- древній городъ; его гербъ свидѣтельствуетъ объ этомъ; въ немъ двоекратно или троекратно говорится: Шинонъ, небольшой, но славный городъ построенъ на древней скалѣ; въ головахъ у него лѣсъ, а въ ногахъ Віенна. Но почему бы онъ былъ первымъ городомъ въ мірѣ? Гдѣ это написано? Какія у васъ на то доказательства?
-- Я нашелъ,-- сказалъ я,-- что въ Священномъ Писаніи сказано, что Каинъ былъ первымъ строителемъ городовъ; значитъ можно, съ достовѣрностью, допустить, что онъ назвалъ своимъ именемъ первый городъ, подобно тому какъ послѣ того, въ подражаніе ему, всѣ другіе основатели и строители городовъ называли ихъ своими именами. Аѳина, что значитъ по римски Минерва,-- Аѳины, Александръ -- Александрію, Константинъ -- Константинополь, Помпей -- Помпеіополисъ въ Киликіи, Адріанъ -- Адріанополь, Ассуръ -- Ассирію, Птолемаида, Цезарея, Тиберіумъ, Геродіумъ въ Іудеѣ.
Пока мы такъ бесѣдовали, вышелъ Флаконъ (нашъ Фонарь величалъ его философомъ), губернаторъ божественной Бутылки, въ сопровожденіи храмовыхъ стражниковъ, которые всѣ были французскими флакончиками. Когда онъ увидѣлъ, что мы держимъ въ рукахъ тирсы, а головы у насъ, какъ я уже говорилъ, увѣнчаны плющомъ, и когда онъ призналъ нашъ именитый Фонарь, то ввелъ насъ безпрепятственно и приказалъ, чтобы насъ отвели прямо къ принцессѣ Бакбюкъ, статсъ-дамѣ Бутылки и перво-священницѣ всѣхъ таинствъ. Что и было исполнено.
XXXVI.
О томъ, какъ мы спустились по четвернымъ ступенькамъ и какъ Панургъ испугался.
Итакъ мы спустились по мраморнымъ ступенькамъ подъ землю и остановились на площадкѣ; повернувъ налѣво, спустились еще съ двухъ ступенекъ и опять очутились на площадкѣ; затѣмъ новыхъ три ступеньки и площадка; еще четыре ступеньки и площадка.
Тутъ Панургъ спросилъ:
-- Мы дошли до мѣста?
-- Сколько ступенекъ вы насчитали?-- спросилъ нашъ великолѣпный Фонарь.
-- Прибавьте,-- сказалъ фонарь,-- первый кубъ, то есть восемь. Въ концѣ этого рокового числа найдемъ дверь храма. И замѣтьте, что это истинная Психологія {Ученіе о зарожденіи души.} Платона, которую такъ прославляютъ академики и вмѣстѣ съ тѣмъ такъ плохо понимаютъ. А половина ея состоитъ изъ единицы и двухъ первыхъ чиселъ, двухъ квадратовъ и двухъ кубовъ.
Чтобы спускаться по этимъ подземнымъ ступенямъ, намъ необходимы были двѣ вещи: во-первыхъ, ноги, такъ какъ безъ нихъ мы бы скатились, на подобіи бочекъ, скатывающихся въ погребъ; во вторыхъ, нашъ свѣтлѣйшій Фонарь, такъ какъ во время этого спуска, кромѣ него, до насъ ни откуда не доходило никакого свѣта, точно мы были въ ямѣ св. Патрика въ Ирландіи или во рву Трофонія въ Віотіи.
-- Великолѣпная дама. {Фонарь -- lanterne франц. женскаго рода.} Умоляю васъ трепетнымъ сердцемъ, вернемся назадъ! Клянусь скотскимъ падежомъ, я умираю отъ страха! Я лучше согласенъ совсѣмъ не жениться; вы столько трудовъ и хлопотъ приняли изъ-за меня. Богъ воздастъ вамъ за это на Страшномъ Судѣ, да и я не буду неблагодаренъ, когда выберусь изъ этой пещеры Троглодитовъ. Вернемся, молю васъ! Я, право, думаю, что здѣсь Тенеросъ {Мысъ въ Лаконіи, гдѣ, по мнѣнію древнихъ, находился входъ въ подземный міръ.}, черезъ который спускаются въ адъ, и мнѣ кажется, что я уже слышу лай Цербера. Послушайте, вѣдь это онъ лаетъ, или у меня въ ушахъ звенитъ. Я его нисколько не почитаю, потому что нѣтъ худшей зубной боли, какъ тогда, когда собаки кусаютъ намъ ноги. Если здѣсь ровъ Трофонія, то лемуры и гномы живыми сожрутъ насъ, какъ нѣкогда они сожрали одного изъ копьеносцевъ Димитрія, за недостаткомъ лучшаго кушанья. Здѣсь ли ты, братъ Жанъ? Умоляю тебя, мой пузанчикъ, держись, стой возлѣ меня, я умираю отъ страха. Съ тобою ли твой мечъ? Вѣдь у меня нѣтъ никакого оружія, ни наступательнаго, ни оборонительнаго. Вернемся.
-- Я тутъ,-- сказалъ братъ Жанъ,-- я тутъ, не бойся. Я держу тебя за шиворотъ; восемнадцать дьяволовъ не вырвутъ тебя изъ моихъ рукъ, хоть ты и безоружный. На что оружіе, когда у человѣка есть мужественное сердце и сильная рука? Оружіе само съ неба, свалится, какъ на поляхъ Кро, около Маріанскихъ рвовъ въ Провансѣ, во время-оно валились камни (они и до сихъ поръ тамъ лежатъ), въ помощь Геркулесу, которому нечѣмъ было обороняться отъ дѣтей Нептуна. Но что это такое? Ужъ не сходимъ ли мы здѣсь въ Limbus infantum {Мѣсто при адѣ для некрещеныхъ дѣтей.}. Ей-богу, они насъ всѣхъ обдѣлаютъ! Идемъ что-ли въ адъ, къ чертямъ! Клянусь Богомъ, я ихъ отдѣлаю на всѣ корки, теперь, когда у меня башмаки набиты виноградными листьями. Гдѣ они? Давайте ихъ сюда! Я боюсь только ихъ роговъ. Но рога, которые будетъ носить Панургъ женатый, меня отъ нихъ, вполнѣ предохранятъ. Я уже вижу его въ пророческомъ прозрѣніи какъ второго Актеона, рогатымъ, рогоносцемъ, рогачемъ.
-- Берегись, frater,-- сказалъ Панургъ,-- чтобы, когда выйдетъ разрѣшеніе монахамъ жениться, тебѣ не попалась въ жены одна изъ сестеръ лихоманокъ. Вѣдь если я выберусь отсюда дѣлъ и невредимъ, то я и ее собью съ толку того ради, чтобы приставить тебѣ рога, потому что сама по себѣ лихоманка пакостная штука. Мнѣ припоминается, что Котъ-Мурлыка хотѣлъ было дать тебѣ ее въ жены, да ты обозвалъ его еретикомъ.
Тутъ наши разговоры были прерваны нашимъ великолѣпнымъ Фонаремъ, который объявилъ намъ, что мѣсто, гдѣ мы находимся, слѣдуетъ почтить молчаніемъ и безмолвіемъ. Къ этому онъ присовокупилъ, что теперь мы не можемъ уже вернуться безъ разрѣшенія Бутылки, такъ какъ башмаки у насъ набиты виноградными листьями.
-- Ну, такъ идемъ впередъ,-- сказалъ Панургъ,-- и ринемся съ головой во всѣ опасности. Двухъ смертей не бывать, а одной не миновать. Хотя я все-таки предпочелъ бы умереть въ какомъ-нибудь сраженіи. Ну же, премъ дальше! Я совсѣмъ расхрабрился; хотя, по правдѣ сказать, сердце у меня бьется, но это отъ холода и сырости этого погреба. Но не отъ страха, нѣтъ, и не отъ лихорадки. Премъ, премъ, дальше! Меня зовутъ Вильгельмомъ Безстрашнымъ.
XXXVII.
О томъ, какъ двери храма растворились сами.
Въ концѣ лѣстницы мы нашли портретъ изъ красивой яшмы въ дорическомъ вкусѣ. Напротивъ него стояла слѣдующая надпись, золотыми, іоническими буквами: Εν οίνώ αλήθεια, то-есть "что у трезваго на умѣ, то у пьянаго на языкѣ". Обѣ половинки дверей были изъ коринѳcкой мѣди, массивныя съ небольшими выпуклыми виньетками и изящной эмалью, гдѣ того требовала скульптура. Онѣ были плотно закрыты, хотя не видно было ни замка, ни ключа и никакого запора. На нихъ висѣлъ только индійскій брилліантъ, величиной съ египетскій бобъ, въ золотой оправѣ, шестигранный и прямой. Съ каждой стороны около стѣны висѣло по пучку чесноку.
Тутъ нашъ благородный Фонарь объявилъ намъ, что мы должны извинить его, если онъ откажется сопровождать насъ далѣе; но мы должны подчиниться инструкціямъ первосвященницы Бакбюкъ: ему не дозволяется войти по причинамъ, которыхъ лучше не открывать смертнымъ людямъ. Но, на всякій случай, совѣтовалъ намъ сохранить присутствіе духа, ничего не бояться и довѣриться ему на возвратномъ пути. Послѣ того онъ вынулъ брилліантъ, висѣвшій у дверей, и вложилъ его въ серебряную скобку, нарочно для того устроенную; вынулъ изъ-подъ порога каждой половинки двери шелковый шнуръ, кармазиннаго цвѣта и полуторасаженной длины, къ которому привязанъ былъ чеснокъ, перебросилъ ихъ сбоку въ два для этого приспособленныхъ золотыхъ кольца и отступилъ назадъ.
Тотчасъ же, и безъ того, чтобы кто-нибудь къ нимъ притронулся, двери сами собой раскрылись, но не со скрипомъ и сотрясеніемъ, какъ это, обыкновенно, бываетъ съ тяжелыми мѣдными дверями, но съ мягкимъ и пріятнымъ звукомъ, который отозвался въ сводахъ храма и происхожденіе котораго Пантагрюэль немедленно постигъ; ибо на нижнемъ краѣ каждой изъ обѣихъ половинокъ дверей замѣтилъ онъ маленькій цилиндръ, проходившій подъ порогомъ и достигавшій двери; и въ то время, какъ дверь повернулась къ стѣнѣ, вслѣдствіе тренія о твердый и гладко отполированный кусокъ пестраго мрамора, онъ издавалъ тотъ пріятный, мелодическій звукъ. Меня очень удивляло, что обѣ половинки дверей раскрылись сами самой, безъ посторонней помощи, и, когда мы вошли, я оглядѣлъ двери и стѣну, чтобы узнать, какая сила и какое устройство держали ихъ закрытыми... Я думалъ, что нашъ прекрасный Фонарь приложилъ къ нимъ вышеупомянутую эѳіопскую траву, посредствомъ которой отмыкаютъ всѣ запоры. Но вдругъ увидѣлъ въ томъ мѣстѣ, гдѣ смыкаются двери, на внутренней филенкѣ пластинку изъ полированной стали, вставленную въ коринѳскую бронзу.
Мало того, я увидѣлъ двѣ доски изъ индійскаго магнита, величиной и толщиной въ ладонь; онѣ были зеленаго цвѣта, гладко ополированы и вправлены въ стѣну, въ томъ мѣстѣ, гдѣ раскрытыя половинки дверей соприкасались со стѣной.
Такимъ образомъ, въ силу сокровеннаго и удивительнаго закона природы, притягательная сила магнита, дѣйствуя на стальныя. доски, приводила въ движеніе двери, но лишь тогда, когда былъ удаленъ вышеупомянутый брилліантъ, близость котораго парализировала сталь и мѣшала ей слѣдовать естественному влеченію къ магниту. По той же причинѣ удалены были оба пучка чесноку, которые нашъ веселый Фонарь подвѣсилъ къ сторонѣ на кармазинномъ шнурѣ, потому что эта трава парализируетъ магнитъ и мѣшаетъ его притягательной силы.
На одной изъ вышеупомянутыхъ досокъ, справа, отмѣнно вырѣзанъ былъ латинскими буквами слѣдующій шестистопный ямбическій стихъ:
Ducunt valentem fata, nolentem trahunt.
(Покорнаго ведетъ судьба, непокорнаго она толкаетъ).
На другой доскѣ, слѣва, я увидѣли слѣдующую надпись высѣченную про писными буквами:
КОНЕЦЪ ВѢНЧАЕТЪ ДѢЛО.
ХXXVIII.
О томъ, что полъ храма былъ вы мощенъ эмблемами.
Прочитавъ эти надписи, я принялся разглядывать великолѣпный храмъ и дивился невѣроятному полу, съ которымъ не можетъ сравниться никакое другое произведеніе искусства въ подлунномъ мірѣ: ни полъ въ храмѣ Фортуны въ Пренестѣ во времена Суллы, ни греческій полъ, именуемый
Asarolnm, который сдѣлалъ Созистратъ въ Пергамѣ. Онъ былъ мазаичный и составленъ изъ небольшихъ четыреугольниковъ; всѣ они состояли изъ драгоцѣнныхъ каменьевъ, отполированныхъ и натуральнаго цвѣта. Одинъ былъ изъ красной яшмы съ красивыми пятнами; другой -- изъ пятнистаго мрамора; третій -- изъ порфира; четвертый -- изъ кошачьяго глаза, усыпаннаго золотыми искрами, не больше атомовъ. Иные были изъ агата съ неправильнымъ сіяніемъ, молочнаго цвѣта; другіе -- изъ очень дорогого халцедона; иные -- изъ зеленой яшмы съ красными и желтыми жилками и положены были по діагональной линіи.
Подъ портикомъ мозаика пола представляла собою различныя эмблемы. Составленная изъ небольшихъ камешковъ натуральнаго цвѣта, она казалась какъ бы небрежно усыпанною виноградной лозой; въ одномъ мѣстѣ ея было много, въ другомъ мало, но лоза виднѣлась повсемѣстно, и въ полу-свѣтѣ диковинно было видѣть улитокъ, ползавшихъ по винограду, или маленькихъ ящерицъ, бѣгавшихъ по лозѣ; на другихъ виднѣлся виноградъ еще недозрѣлый, а мѣстами и совсѣмъ созрѣвшій, и исполнено все это было съ такимъ искусствомъ и такъ живо, что легко могло обмануть воробьевъ и другихъ пичужекъ, не хуже, чѣмъ картины Зевксиса изъ Гераклеи. Какъ бы то ни было, а мы были введены въ заблужденіе, ибо осторожно шагали тамъ, гдѣ архитекторъ не пожалѣлъ виноградной лозы, и боялись споткнуться, какъ это бываетъ, когда проходишь по неровному или каменистому мѣсту. Послѣ я сталъ созерцать своды храма и стѣны, выложенныя мраморомъ и порфиромъ, съ мозаикой, представлявшей интереснѣйшія эмблемы съ одного конца до другого; на нихъ изображено было, начиная слѣва отъ входа, съ невѣроятнымъ изяществомъ, сраженіе, которое добрый Бахусъ выигралъ у индійцевъ, въ такомъ родѣ, какъ ниже слѣдуетъ.
