Главная » 2022»Февраль»8 » Три мушкетёра. Александр Дюма. 018. XXIX. ПОГОНЯ ЗА СНАРЯЖЕНИЕМ. XXX. МИЛЕДИ.
16:05
Три мушкетёра. Александр Дюма. 018. XXIX. ПОГОНЯ ЗА СНАРЯЖЕНИЕМ. XXX. МИЛЕДИ.
***
===
XXIX. ПОГОНЯ ЗА СНАРЯЖЕНИЕМ
Само собой разумеется, что из всех четырех друзей д'Артаньян был
озабочен больше всех, хотя ему как гвардейцу было гораздо легче
экипироваться, чем господам мушкетерам, людям знатного происхождения; однако
наш юный гасконец, отличавшийся, как мог заметить читатель,
предусмотрительностью и почти скупостью, был в то же время (как объяснить
подобное противоречие?) чуть ли не более тщеславен, чем сам Портос. Правда,
помимо забот об удовлетворении своего тщеславия, д'Артаньян испытывал в это
время и другую тревогу, менее себялюбивого свойства. Несмотря на все
справки, которые он наводил о г-же Бонасье, ему ничего не удалось узнать.
Господин де Тревиль рассказал о ней королеве; королева не знала, где
находится молодая супруга галантерейщика, и обещала начать поиски, но это
обещание было весьма неопределенное и ничуть не успокаивало д'Артаньяна.
Атос не выходил из своей комнаты; он решил, что шагу не сделает для
того, чтобы раздобыть снаряжение.
- Нам остается две недели, - говорил он друзьям. - Что ж, если к концу
этих двух недель я ничего не найду или, вернее, если ничто не найдет меня,
то я, как добрый католик, не желающий пустить себе пулю в лоб, затею ссору с
четырьмя гвардейцами его высокопреосвященства или с восемью англичанами и
буду драться до тех пор, пока один из них не убьет меня, что, принимая во
внимание их численность, совершенно неизбежно. Тогда люди скажут, что я умер
за короля, и, следовательно, я исполню свой долг и без надобности в
экипировке.
Портос продолжал ходить по комнате, заложив руки за спину, и, покачивая
головой, повторял:
- Я осуществлю свой план.
Арамис, мрачный и небрежно завитый, молчал.
Все эти зловещие признаки ясно говорили о том, что в компании друзей
царило полное уныние.
Слуги, со своей стороны, подобно боевым коням Ипполита (*56), разделяли
печальную участь своих господ. Мушкетон сушил сухари; Базен, всегда
отличавшийся склонный к благочестию, не выходил из церкви; Планше считал
мух; а Гримо, которого даже общее уныние не могло заставить нарушить
молчание, предписанное ему его господином, вздыхал так, что способен был
разжалобить камни.
Трое друзей - ибо, как мы сказали выше, Атос поклялся, что не сделает
ни шагу ради экипировки, - итак, трое друзей выходили из дому рано утром и
возвращались очень поздно. Они слонялись по улицам и разглядывали каждый
булыжник на мостовой, словно искали, не обронил ли кто-нибудь из прохожих
свой кошелек. Казалось, они выслеживают кого-то - так внимательно смотрели
они на все, что попадалось им на глаза. А встречаясь, они обменивались
полными отчаяния взглядами, выражавшими: "Ну? Ты ничего не нашел?"
Однако же Портос, который первый набрел на какой-то план и продолжал
настойчиво думать о нем, первый начал приводить его в исполнение. Он был
энергичным человеком, наш достойный Портос. Д'Артаньян, заметив однажды, что
Портос направляется к церкви Сен-Ле, пошел за ним следом, словно движимый
каким-то чутьем. Перед тем как войти в святую обитель, Портос закрутил усы и
пригладил эспаньолку, что всегда означало у него самые воинственные
намерения. Д'Артаньян, стараясь не попадаться ему на глаза, вошел вслед за
ним, Портос прислонился к колонне. Д'Артаньян, все еще не замеченный им,
прислонился к той же колонне, но с другой стороны.
Священник как раз читал проповедь, и в церкви было полно народу.
Воспользовавшись этим обстоятельством, Портос стал украдкой разглядывать
женщин. Благодаря стараниям Мушкетона внешность мушкетера отнюдь не выдавала
уныния, царившего в его душе; правда, шляпа его была немного потерта, перо
немного полиняло, шитье немного потускнело, кружева сильно расползлись, но в
полумраке все эти мелочи скрадывались, и Портос был все тем же красавцем
Портосом.
На скамье, находившейся ближе всех от колонны, к которой прислонились
д'Артаньян и Портос, д'Артаньян заметил некую перезрелую красотку в черном
головном уборе, чуть желтую, чуть костлявую, но державшуюся прямо и
высокомерно. Взор Портоса украдкой останавливался на этой даме, потом убегал
дальше, в глубь церкви.
Со своей стороны, и дама, то и дело красневшая, бросала быстрые, как
молния, взгляды на ветреного Портоса, глаза которого тут же с усиленным
рвением начинали блуждать по церкви. Очевидно было, что этот маневр задевал
за живое даму в черном уборе; она до крови кусала губы, почесывала кончик
носа и отчаянно вертелась на скамейке.
Заметив это, Портос снова закрутил усы, еще раз погладил эспаньолку и
начал подавать знаки красивой даме, сидевшей близ клироса, даме, которая,
видимо, была не только красива, но и знатна, ибо позади нее стояли
негритенок, принесший ее подушку для коленопреклонений, к служанка,
державшая мешочек с вышитым гербом, служивший футляром для молитвенника, по
которому дама читала молитвы.
Дама в черном уборе проследила направление взглядов Портоса и увидела,
что эти взгляды неизменно останавливаются на даме с красной бархатной
подушкой, негритенком и служанкой.
Между тем Портос вел искусную игру: он подмигивал, прикладывал пальцы к
губам, посылал убийственные улыбки, в самом деле убивавшие отвергнутую
красотку.
Наконец, ударив себя в грудь, словно произнося mea culpa (Моя вина
(лат.)), она издала такое громкое "гм! ", что все, даже и дама с красной
подушкой, обернулись в ее сторону. Портос выдержал характер: он все понял,
но притворился глухим.
Дама с красной подушкой действительно была очень хороша собой и
произвела сильное впечатление на даму в черном уборе, которая увидела в ней
поистине опасную соперницу, на Портоса, который нашел, что она гораздо
красивее дамы в черном, и на д'Артаньяна. Последний узнал в ней ту самую
особу, виденную им в Менге, Кале и Лувре, которую его преследователь,
человек со шрамом, дазывал миледи.
Не теряя из виду даму с красной подушкой, д'Артаньян продолжал следить
за маневрами Портоса, очень забавлявшими его; он решил, что дама в черном
уборе и есть прокурорша с Медвежьей улицы, тем более что церковь Сен-Ле
находилась не особенно далеко оттуда.
Сделав дальнейшие выводы, он угадал, кроме того, то, что Портос
пытается отомстить прокурорше за свое поражение в Шантильи, когда она
проявляла такое упорство в отношении своего кошелька.
Однако д'Артаньян заметил также, что никто, решительно никто не отвечал
на любезности Портоса. Все это были лишь химеры и иллюзии, но разве для
истинной любви, для подлинной ревности существует иная действительность,
кроме иллюзий и химер!
Проповедь окончилась. Прокурорша направилась к нише со святой водой;
Портос опередил ее и, вместо того чтобы окунуть палец, погрузил в чашу всю
руку. Прокурорша улыбнулась, думая, что Портос старается для нее, но ее
ждало неожиданное и жестокое разочарование: когда она была от него не более
чем в трех шагах, он отвернулся и устремил взгляд на даму с красной
подушкой, которая встала с места и теперь приближалась в сопровождении
негритенка и горничной.
Когда дама с красной подушкой оказалась рядом с Портосом, он вынул из
чаши руку, окропленную святой водой; прекрасная богомолка коснулась своей
тонкой ручкой огромной руки Портоса, улыбнулась, перекрестилась и вышла из
церкви.
Это было слишком; прокурорша больше не сомневалась, что между этой
дамой и Портосом существует любовная связь. Будь она знатной дамой, она
лишилась бы чувств, но она была всего только прокурорша и удовольствовалась
тем, что сказала мушкетеру, сдерживая ярость:
- Ах, вот как, господин Портос! Значит, мне вы уже не предлагаете
святой воды?
При звуке ее голоса Портос вздрогнул, словно человек, пробудившийся от
столетнего сна.
- Су... сударыня! - вскричал он. - Вы ли это? Как поживает ваш супруг,
милейший господин Кокнар? Что он - все такой же скряга, как прежде? Где это
были мои глаза? Как я мог не заметить вас за те два часа, что длилась
проповедь?
- Я сидела в двух шагах от вас, сударь, - ответила прокурорша, - но вы
не заметили меня, так как не сводили глаз с красивой дамы, которой только
что подали святую воду.
Портос притворился смущенным.
- Ах, вот что... - сказал он. - Вы видели...
- Надо быть слепой, чтобы не видеть.
- Да, - небрежно сказал Портос, - это одна герцогиня, моя приятельница.
Нам очень трудно встречаться из-за ревности ее мужа, и вот она дала мне
знать, что придет сегодня в эту жалкую церковь, в эту глушь, затем только,
чтобы повидаться со мной.
- Господин Портос, - сказала прокурорша, - не будете ли вы так любезны
предложить мне руку на пять минут? Мне хотелось бы поговорить с вами.
- Охотно, сударыня, - ответил Портос, незаметно подмигнув самому себе,
точно игрок, который посмеивается, собираясь сделать ловкий ход.
В эту минуту мимо них прошел д'Артаньян, следовавший за миледи; он
оглянулся на Портоса и заметил его торжествующий взгляд.
"Эге! - подумал он про себя, делая вывод, находившийся в полном
соответствии с легкими нравами этой легкомысленной эпохи. - Уж кто-кто, а
Портос непременно будет экипирован к назначенному сроку! "
Повинуясь нажиму руки своей прокурорши, как лодка рулю, Портос дошел до
двора монастыря Сен-Маглуар, уединенного места, загороженного турникетами с
обеих сторон. Днем там можно было видеть лишь нищих, которые что-то жевали,
да играющих детей.
- Ах, господин Портос! - вскричала прокурорша, убедившись, что никто,
кроме постоянных посетителей этого уголка, не может видеть и слышать их. -
Ах, господин Портос, вы, должно быть, ужасный сердцеед!
- Я, сударыня? - спросил Портос, выпячивая грудь. - Почему вы так
думаете?
- А знаки, которые вы делали только что, а святая вода? Кто же такая
эта дама с негритенком и горничной? По меньшей мере принцесса!
- Ошибаетесь, - ответил Портос. - Это всего лишь герцогиня.
- А скороход, ожидавший ее у выхода, а карета с кучером в парадной
ливрее, поджидавшим ее на козлах?
Портос не заметил ни лакея, ни кареты, но г-жа Кокнар ревнивым женским
взглядом разглядела все.
Портос пожалел, что сразу не произвел даму с красной подушкой в
принцессы.
- Ах, господин Портос, - со вздохом продолжала прокурорша, - вы
баловень красивых женщин!
- Вы сами понимаете, - ответил Портос, - что при такой наружности,
какой меня одарила природа, у меня нет недостатка в любовных приключениях.
- О, боже! Как забывчивы мужчины! - вскричала прокурорша, поднимая
глаза к небу.
- И все же не так забывчивы, как женщины, - отвечал Портос. - Вот я...
я смело могу сказать, что был вашей жертвой, сударыня, когда, раненный,
умирающий, был покинут лекарями, когда я, отпрыск знатного рода, поверивший
в вашу дружбу, едва не умер - сначала от ран, а потом от голода в убогой
гостинице в Шантильи, между тем как вы не удостоили меня ответом ни на одно
из пламенных писем, которые я писал вам...
- Послушайте, господин Портос... - пробормотала прокурорша, чувствуя,
что по сравнению с тем, как вели себя в то время самые знатные дамы, она
действительно была виновата.
- Я, пожертвовавший ради вас баронессой де...
- Я знаю это.
- ...графиней де...
- О господин Портос, пощадите меня!
- ...герцогиней де...
- Господин Портос, будьте великодушны!
- Хорошо, сударыня, я умолкаю.
- Но ведь мой муж не хочет и слышать о ссуде.
- Госпожа Кокнар, - сказал Портос, - припомните первое письмо, которое
вы мне написали и которое навсегда запечатлелось в моей памяти.
Прокурорша испустила глубокий вздох.
- Дело в том, что сумма, которую вы просили ссудить вам, право же, была
слишком велика.
- Госпожа Кокнар, я отдал предпочтение вам. Стоило мне написать
герцогине де... Я не назову ее имени, потому что всегда забочусь о репутации
женщины. Словом, стоило мне написать ей, и она тотчас прислала бы мне
полторы тысячи.
Прокурорша пролила слезу.
- Господин Портос, - сказала она, - клянусь вам, что я жестоко наказана
и что, если в будущем вы окажетесь в таком положении, вам стоит только
обратиться ко мне!
- Как вам не стыдно, сударыня! - сказал Портос с притворным
негодованием. - Прошу вас, не будем говорить о деньгах, это унизительно.
- Итак, вы больше не любите меня... - медленно и печально произнесла
прокурорша.
Портос хранил величественное молчание.
- Увы, это ваш ответ, я понимаю его.
- Вспомните об оскорблении, которое вы нанесли мне, сударыня. Оно
похоронено здесь, - сказал Портос, с силой прижимая руку к сердцу.
- Поверьте, я заглажу его, милый Портос!
- И о чем же я просил вас? - продолжал Портос, пожимая плечами с самым
простодушным видом. - О займе, всего лишь о займе. В конце концов, я ведь не
безрассуден, я знаю, что вы небогаты и что ваш муж выжимает из своих бедных
истцов их последние жалкие экю. Другое дело, если бы вы были графиней,
маркизой или герцогиней, - о, тогда ваш поступок был бы совершенно
непростителен!
Прокурорша обиделась.
- Знайте, господин Портос, - ответила она, - что мой денежный сундук,
хоть это всего лишь сундук прокурорши, быть может, набит гораздо туже, чем
сундуки всех ваших разорившихся жеманниц!
- В таком случае, госпожа Кокнар, вы вдвойне оскорбили меня, - сказал
Портос, высвободив свою руку из руки прокурорши, - ибо если вы богаты, то
ваш отказ не имеет никакого оправдания.
- Когда я говорю "богата", не следует понимать мои слова буквально, -
спохватилась прокурорша, видя, что слишком далеко зашла в пылу увлечения. -
Я не то чтобы богата, но у меня есть средства.
- Вот что, сударыня, - сказал Портос, - прекратим этот разговор, прошу
вас. Вы отреклись от меня! Всякая дружба между нами кончена.
- Неблагодарный!
- Ах, вы же еще и недовольны! - сказал Портос.
- Идите к вашей прекрасной герцогине! Я больше не держу вас.
- Что ж, она, по-моему, очень недурна!
- Послушайте, господин Портос, в последний раз: вы еще любите меня?
- Увы, сударыня, - сказал Портос самым печальным тоном, на какой он был
способен, - когда мы выступим в поход, в котором, если верить моим
предчувствиям, я буду убит...
- О, не говорите таких вещей! - вскричала прокурорша, разражаясь
рыданиями.
- Что-то предсказывает мне это, - продолжал Портос, становясь все
печальнее и печальнее.
- Скажите лучше, что у вас новое любовное приключение.
- Нет, нет, я говорю искренне! Никакой новый предмет не интересует
меня, и больше того - я чувствую, что здесь, в глубине моего сердца, меня
все еще влечет к вам. Но, как вам известно, - а может быть, и неизвестно, -
через две недели мы выступаем в этот роковой поход, и я буду страшно занят
своей экипировкой. Придется мне съездить к моим родным, в глубь Бретани,
чтобы достать необходимую сумму... - Портос наблюдал последний поединок
между любовью и скупостью. - И так как поместья герцогини, которую вы только
что видели в церкви, - продолжал он, - расположены рядом с моими, то мы
поедем вместе. Вы сами знаете, что путь всегда кажется гораздо короче, когда
путешествуешь вдвоем.
- У вас, значит, нет друзей в Париже, господин Портос? - спросила
прокурорша.
- Я думал, что есть, - ответил Портос, опять принимая грустный вид, -
но теперь понял, что ошибался.
- У вас есть, есть друзья, господин Портос! - вскричала прокурорша,
сама удивляясь своему порыву. - Приходите завтра к нам в дом. Вы сын моей
тетки и, следовательно, мой кузен. Вы приехали из Нуайона, из Пикардии. У
вас в Париже несколько тяжб и нет стряпчего. Вы запомните все это?
- Отлично запомню, сударыня.
- Приходите к обеду.
- Прекрасно!
- И смотрите не проболтайтесь, потому что мой муж очень проницателен,
несмотря на свои семьдесят шесть лет.
- Семьдесят шесть лет! Черт возьми, отличный возраст! - сказал Портос.
- Вы хотите сказать: "преклонный возраст". Да, господин Портос, мой
бедный муж может с минуты на минуту оставить меня вдовой, - продолжала
прокурорша, бросая на Портоса многозначительный взгляд. - К счастью,
согласно нашему брачному договору, все имущество переходит к пережившему
супругу.
- Полностью? - спросил Портос.
- Полностью.
- Вы, я вижу, предусмотрительная женщина, милая госпожа Кокнар! -
сказал Портос, нежно пожимая руку прокурорши.
- Так мы помирились, милый господин Портос? - спросила она, жеманясь.
- На всю жизнь! - ответил Портос в том же тоне.
- Итак, до свиданья, мой изменник!
- До свиданья, моя ветреница!
- До завтра, мой ангел!
- До завтра, свет моей жизни!
---
XXX. МИЛЕДИ
Д'Артаньян незаметно последовал за миледи; он видел, как она села в
карету, и слышал, как она приказала кучеру ехать в Сен-Жермен.
Бесполезно было бы пытаться пешком преследовать карету, уносимую парой
сильных лошадей. Поэтому д'Артаньян отправился на улицу Феру.
На улице Сены он встретил Планше; тот стоял перед витриной
кондитерской, с восторгом разглядывая сдобную булку самого аппетитного вида.
Д'Артаньян приказал ему оседлать двух лошадей из конюшни г-на де
Тревиля - одну для него, д'Артаньяна, другую для самого Планше - и заехать
за ним к Атосу.
Г-н де Тревиль раз навсегда предоставил свои конюшни к услугам
д'Артаньяна.
Планше направился на улицу Старой Голубятни, а д'Артаньян - на улицу
Феру. Атос сидел дома и печально допивал одну из бутылок того отличного
испанского вина, которое он привез с собой из Пикардии. Он знаком приказал
Гриме принести стакан для д'Артаньяна, и Гримо повиновался молча, как
обычно.
Д'Артаньян рассказал Атосу все, что произошло в церкви между Портосом и
прокуроршой, и высказал предположение, что их товарищ находится на пути к
приобретению экипировки.
- Что до меня, - сказал на это Атос, - то я совершенно спокоен: уж
конечно, не женщины возьмут на себя расходы по моему снаряжению.
- А между тем, любезный Атос, ваша красота, благовоспитанность, знатное
происхождение могли бы ранить стрелой амура любую принцессу или королеву.
- Как еще молод этот д'Артаньян! - сказал Атос, пожимая плечами.
И он знаком приказал Гримо принести другую бутылку.
В эту минуту Планше скромно просунул голову в полуоткрытую дверь и
сообщил своему господину, что лошади готовы.
- Какие лошади? - спросил Атос.
- Две лошади, которые господин де Тревиль одолжил мне для прогулки и на
которых я собираюсь съездить в Сен-Жермен.
- А что вы будете делать в Сен-Жермене? - снова спросил Атос.
Тут д'Артаньян рассказал ему о встрече в церкви и о том, как он снова
нашел ту женщину, которая, подобно человеку в черном плаще и со шрамом у
виска, постоянно занимала его мысли.
- Другими словами, вы влюблены в эту женщину, как прежде были влюблены
в госпожу Бонасье, - сказал Атос и презрительно пожал плечами, как бы
сожалея о человеческой слабости.
- Я? Ничуть не бывало! - вскричал д'Артаньян. - Просто мне любопытно
раскрыть тайну, которая с ней связана. Не знаю почему, но мне кажется, что
эта женщина, которая совершенно мне неизвестна, точно так же как я
неизвестен ей, имеет какое-то влияние на мою жизнь.
- В сущности говоря, вы правы, - сказал Атос. - Я не знаю женщины,
которая стоила бы того, чтобы ее разыскивать, если она исчезла. Госпожа
Бонасье исчезла - тем хуже для нее, пусть она найдется.
- Нет, Атос, вы ошибаетесь, - возразил д'Артаньян. - Я люблю мою бедную
Констанцию больше чем когда-либо, и если бы я знал, где она, будь это хоть
на краю света, я пошел бы и освободил ее из рук врагов! Но я не знаю этого -
ведь все мои поиски оказались напрасными. Что поделаешь, приходится
развлекаться!
- Ну-ну, развлекайтесь с миледи, милый д'Артаньян! Желаю вам этого от
всего сердца, если это может вас позабавить.
- Послушайте, Атос, - предложил Д'Артаньян, - вместо того чтобы торчать
тут взаперти, точно под арестом, садитесь-ка на лошадь, и давайте прокатимся
со мной в СенЖермен.
- Дорогой мой, - возразил Атос, - я езжу верхом, когда у меня есть
лошади, а когда у меня их нет, хожу пешком.
- Ну а я, - ответил Д'Артаньян, улыбаясь нетерпимости Атоса, которая у
всякого другого, бесспорно, обидела бы его, - я не так горд, как вы, и езжу
на чем придется. До свиданья, любезный Атос!
- До свиданья, - сказал мушкетер, делая Гримо знак откупорить
принесенную бутылку.
Д'Артаньян и Планше сели на лошадей и отправились в Сен-Жермен.
Всю дорогу слова Атоса о г-же Бонасье не выходили у д'Артаньяна из
головы. Молодой человек не отличался особой чувствительностью, но
хорошенькая супруга галантерейщика оставила глубокий след в его сердце:
чтобы отыскать ее, он действительно готов был отправиться на край света, но
земля - шар, у нее много краев, и он не знал, в какую сторону ему ехать.
А пока что он хотел попытаться узнать, кто была эта миледи. Миледи
разговаривала с человеком в черном плаще - следовательно, она его знала.
Между тем у д'Артаньяна сложилось убеждение, что именно человек в черном
плаще похитил г-жу Бонасье и во второй раз, так же как он похитил ее в
первый. Итак, говоря себе, что поиски миледи - это в то же время и поиски
Констанции, Д'Артаньян лгал лишь наполовину, а это уже почти совсем не ложь.
Думая обо всем этом и время от времени пришпоривая лошадь, Д'Артаньян
незаметно проделал нужное расстояние и приехал в Сен-Жермен. Миновав
павильон, в котором десятью годами позже суждено было увидеть свет Людовику
XIV, он ехал по пустынной улице, поглядывая вправо и влево и надеясь найти
какие-нибудь следы прекрасной англичанки, как вдруг на украшенной цветами
террасе, примыкавшей к нижнему этажу приветливого домика, в котором, по
обычаю того времени, не было ни одного окна на улицу, он увидел какого-то
человека, прогуливающегося взад и вперед. Планше узнал его первый.
- Сударь, - сказал он, - знаете ли вы этого малого? Вот этого, что
глазеет на нас разиня рот?
- Нет, - сказал Д'Артаньян, - но я уверен, что вижу эту физиономию не в
первый раз.
- Еще бы! - сказал Планше. - Да ведь это бедняга Любен, лакей графа де
Варда, того самого, которого вы так славно отделали месяц назад в Кале, по
дороге к начальнику порта.
- Ах да, - сказал Д'Артаньян, - теперь и я узнал его. А как ты думаешь,
он тебя узнает?
- Право, сударь, он был так напуган, что вряд ли мог отчетливо меня
запомнить.
- Если так, подойди и побеседуй с ним, - сказал д'Артаньян, - и в
разговоре выведай у него, умер ли его господин.
Планше спрыгнул с лошади, подошел прямо к Любену, который действительно
не узнал его, и оба лакея разговорились, очень быстро найдя точки
соприкосновения. Д'Артаньян между тем повернул лошадей в переулок, объехал
вокруг дома и спрятался за кустами орешника, желая присутствовать при
беседе.
Понаблюдав с минуту из-за изгороди, он услыхал шум колес, и напротив
него остановилась карета, принадлежавшая миледи. Сомнения не было: в карете
сидела сама миледи. Д'Артаньян пригнулся к шее лошади, чтобы видеть все, не
будучи увиденным.
Прелестная белокурая головка миледи выглянула из окна кареты, и молодая
женщина отдала какое-то приказание горничной.
Горничная, хорошенькая девушка лет двадцати - двадцати двух, живая и
проворная, настоящая субретка знатной дамы, соскочила с подножки, где она
сидела, по обычаю того времени, и направилась к террасе, на которой
Д'Артаньян заметил Любена.
Д'Артаньян проследил взглядом за субреткой и увидел, что она идет к
террасе. Но случилось так, что за минуту до этого кто-то изнутри окликнул
Любена, и на террасе остался один Планше, который осматривался по сторонам,
пытаясь угадать, куда исчез его хозяин.
Горничная подошла к Планше и, приняв его за Любена, протянула ему
записку.
- Вашему господину, - сказала она.
- Моему господину? - с удивлением повторил Планше.
- Да, и по очень спешному делу. Берите же скорее.
С этими словами она подбежала к карете, успевшей повернуть обратно,
вскочила на подножку, и карета укатила.
Планше повертел записку в руках, потом, верный привычке повиноваться
без рассуждений, соскочил с террасы, завернул в переулок и, пройдя шагов
двадцать, столкнулся с д'Артаньяном, который все видел и ехал теперь ему
навстречу.
- Вам, сударь, - сказал Планше, подавая записку молодому человеку.
- Мне? - спросил д'Артаньян. - Ты уверен?
- Черт возьми, уверен ли я! Служанка сказала: "Твоему господину". У
меня нет господина, кроме вас, значит... Ну и хорошенькая же девчонка эта
служанка!
Д'Артаньян распечатал письмо и прочел следующие слова:
"Особа, интересующаяся вами более, чем может это высказать, хотела бы
знать, когда вы будете в состоянии совершить прогулку в лес. Завтра в
гостинице "Золотое поле" лакей в черно-красной ливрее будет ждать вашего
ответа".
"Ого! - подумал про себя д'Артаньян. - Какое совпадение! Кажется, что и
я и миледи интересуемся здоровьем одного и того же лица".
- Эй, Планше, как поживает господин де Вард? Судя по всему, он еще не
умер?
- Нет, сударь, он чувствует себя хорошо, насколько это возможно при
четырех ранах. Ведь вы, не в упрек вам будь сказано, угостили этого
голубчика четырьмя ударами шпаги, и он еще очень слаб, так как потерял почти
всю свою кровь. Как я и думал, сударь, Любен меня не узнал и рассказал мне
наше приключение от начала до конца.
- Отлично, Планше, ты король лакеев! А теперь садись на лошадь и давай
догонять карету.
Это заняло немного времени. Через пять минут они увидели карету,
остановившуюся на краю дороги; богато одетый всадник гарцевал на лошади у
дверцы.
Миледи и всадник были так увлечены разговором, что, когда д'Артаньян
остановился по другую сторону кареты, никто, кроме хорошенькой субретки, не
заметил его присутствия.
Разговор происходил на английском языке, которого д'Артаньян не знал,
но по тону молодой человек понял, что прекрасная англичанка сильно
разгневана; ее заключительный жест не оставлял никаких сомнений насчет
характера разговора: она так судорожно сжала свой веер, что маленькая
дамская безделушка разлетелась на тысячу кусков.
Всадник разразился смехом, что, по-видимому, еще сильнее рассердило
миледи.
Д'Артаньян решил, что настала пора вмешаться; он подъехал к другой
дверце и почтительно снял шляпу.
- Сударыня, - сказал он, - позвольте мне предложить вам свои услуги.
Мне кажется, что этот всадник вызвал ваш гнев. Скажите одно слово, и я
берусь наказать его за недостаток учтивости!
При первых словах д'Артаньяна миледи с удивлением обернулась в его
сторону.
- Сударь, - отвечала она на отличном французском языке, когда молодой
человек кончил, - я бы охотно отдала себя под ваше покровительство, если б
человек, который спорит со мной, не был моим братом.
- О, в таком случае простите меня! - сказал д'Артаньян. - Вы понимаете,
сударыня, что я этого не знал.
- С какой стати этот ветрогон вмешивается не в свое дело? - вскричал,
нагибаясь к дверце, всадник, которого миледи назвала своим родственником. -
Почему он не едет своей дорогой?
- Сами вы ветрогон! - ответил д'Артаньян, в свою очередь пригибаясь к
шее лошади и отвечая со стороны той дверцы, возле которой он стоял. - Я не
еду своей дорогой потому, что мне угодно было остановиться здесь.
Всадник сказал своей сестре несколько слов по-английски.
- Я говорю с вами по-французски, - сказал д'Артаньян, - будьте любезны
отвечать мне на том же языке. Вы брат этой дамы - отлично, пусть так, но мне
вы, к счастью, не брат.
Можно было ожидать, что миледи, со свойственной ее полу боязливостью,
вмешается, чтобы предотвратить начинавшуюся ссору и не дать ей зайти слишком
далеко, но она, напротив, откинулась в глубь кареты и спокойно приказала
кучеру:
- Домой.
Хорошенькая субретка метнула тревожный взгляд на д'Артаньяна, красивая
внешность которого, видимо, произвела на нее впечатление.
Карета укатила и оставила мужчин друг против друга: никакое
вещественное препятствие больше не разделяло их.
Всадник сделал было движение, чтобы последовать за каретой, но
д'Артаньян, чей гнев вспыхнул с новой силой, ибо он узнал в незнакомце того
самого англичанина, который выиграл у него в Амьене лошадь и едва не выиграл
у Атоса алмаз, рванул за повод и остановил его.
- Эй, сударь, - сказал он, - вы, кажется, еще больший ветрогон, чем я:
уж не забыли ли вы, что между нами завязалась небольшая ссора?
- Ах, это вы, сударь! - сказал англичанин. - Вы, как видно, постоянно
играете - не в одну игру, так в другую?
- Да. И вы напомнили мне, что я еще должен отыграться. Посмотрим,
милейший, так ли вы искусно владеете рапирой, как стаканчиком с костями!
- Вы прекрасно видите, что при мне нет шпаги, - сказал англичанин. -
Или вам угодно щегольнуть своей храбростью перед безоружным человеком?
- Надеюсь, дома у вас есть шпага, - возразил д'Артаньян. - Так или
иначе, у меня есть две, и, если хотите, я проиграю вам одну из них.
- Это лишнее, - сказал англичанин, - у меня имеется достаточное
количество такого рода вещичек.
- Прекрасно, достопочтенный кавалер! - ответил д'Артаньян. - Выберите
же самую длинную и покажите мне ее сегодня вечером.
- Где вам будет угодно взглянуть на нее?
- За Люксембургским дворцом. Это прекрасное место для такого рода
прогулок.
- Хорошо, я там буду.
- Когда?
- В шесть часов.
- Кстати, у вас, вероятно, найдутся один или два друга?
- У меня их трое, и все они сочтут за честь составить мне партию.
- Трое? Чудесно! Какое совпадение! - сказал д'Артаньян. - Ровно столько
же и у меня.
- Теперь скажите мне, кто вы? - спросил англичанин.
- Я д'Артаньян, гасконский дворянин, гвардеец роты господина Дезэссара.
А вы?
- Я лорд Винтер, барон Шеффилд.
- Отлично! Я ваш покорный слуга, господин барон, - сказал д'Артаньян, -
хотя у вас очень трудное имя.
Затем, пришпорив лошадь, он пустил ее галопом и поскакал обратно в
Париж.
Как всегда в таких случаях, д'Артаньян заехал прямо к Атосу.
Атос лежал на длинной кушетке и - если воспользоваться его собственным
выражением - ожидал, чтобы к нему пришла его экипировка.
Д'Артаньян рассказал ему обо всем случившемся, умолчав лишь о письме к
де Варду.
Атос пришел в восторг, особенно когда узнал, что драться ему предстоит
с англичанином. Мы уже упоминали, что он постоянно мечтал об этом.
Друзья сейчас же послали слуг за Портосом и Арамисом и посвятили их в
то, что случилось.
Портос вынул шпагу из ножен и начал наносить удары стене, время от
времени отскакивая и делая плие, как танцор. Арамис, все еще трудившийся над
своей поэмой, заперся в кабинете Атоса и попросил не беспокоить его до часа
дуэли.
Атос знаком потребовал у Гримо бутылку.
Что же касается д'Артаньяна, то он обдумывал про себя один небольшой
план, осуществление которого мы увидим в дальнейшем и который, видимо,
обещал ему какое-то приятное приключение, если судить по улыбке, мелькавшей
на его губах и освещавшей его задумчивое лицо.
