Главная » » Сомерсет Моэм. Луна и грош. Главы 6 - 10

10:19

Сомерсет Моэм. Луна и грош. Главы 6 - 10

***

Обстоятельства сложились так, что, встретившись наконец с Чарлзом
Стриклендом, я толком не познакомился с ним. Однажды утром мне принесли
письмецо миссис Стрикленд, в котором говорилось, что сегодня вечером она
ждет гостей к обеду, и так как один из ранее приглашенных не может прийти,
она предлагает мне занять его место. В записке стояло:

"Считаю своим долгом предупредить вас, что скука будет отчаянная. По
составу гостей это неизбежно. Но если вы все-таки придете, я буду
бесконечно вам признательна. Мы улучим минутку и поболтаем с глазу на
глаз".

Я решил, что добрососедские отношения велят мне явиться.
Когда миссис Стрикленд представила меня своему мужу, он довольно сухо
пожал мне руку.
Живо обернувшись к нему, она шутливо заметила:
- Я пригласила его, чтобы показать, что у меня действительно есть муж.
По-моему, он уже начал в этом сомневаться.
Стрикленд учтиво улыбнулся; так улыбаются в ответ на шутку, в которой
нет ничего смешного, но ни слова не сказал. Новые гости отвлекли от меня
внимание хозяина, и я снова был предоставлен самому себе. Когда все были
уже в сборе и я занимал разговором даму, которую мне было назначено вести
к столу, мне невольно подумалось, что цивилизованные люди невероятно
изобретательны в способах расходовать свою краткую жизнь на докучные
церемонии. Это был один из тех обедов, когда невольно дивишься: зачем
хозяйка утруждает себя приемом гостей и зачем гости взяли на себя труд
прийти к ней. За столом было десять человек. Они встретились равнодушно, и
разойтись им предстояло со вздохом облегчения. Такой обед был отбыванием
светской повинности. Стрикленды "должны" были пригласить отобедать этих
людей, ничуть им не интересных. Они выполняли свой долг, а гости - свой.
Почему? Чтобы избегнуть скуки сидеть за столом tete-a-tete, чтобы дать
отдохнуть прислуге, потому что не было резонов отказаться или потому что
хозяева "задолжали" им обед?
В столовой было довольно-таки тесно. За столом сидели известный адвокат
с супругой, правительственный чиновник с супругой, сестра миссис Стрикленд
с мужем, полковником Мак-Эндрю, и супруга одного члена парламента. Так как
сам член парламента решил, что в этот день ему нельзя отлучиться из
палаты, то на его место пригласили меня. В респектабельности этой компании
было что-то невыносимое. Женщины были слишком манерны, чтобы быть хорошо
одетыми, и слишком уверены в своем положении, чтобы быть занимательными.
Мужчины являли собой воплощенную солидность. От них так и веяло
самодовольством.
Все говорили несколько громче обычного, повинуясь инстинктивному
желанию оживить общество, и в комнате стоял шум. Но общий разговор не
клеился. Каждый обращался только к своему соседу: к соседу справа - во
время закуски, супа и рыбы, к соседу слева - во время жаркого, овощей и
десерта. Говорили о политике и гольфе, о детях и последней премьере, о
картинах, выставленных в Королевской академии, о погоде и планах на лето.
Разговоры не умолкали ни на одно мгновение, и шум усиливался. Миссис
Стрикленд имела все основания радоваться - обед удался на славу. Муж ее с
достоинством играл роль хозяина. Пожалуй, он был только слишком молчалив,
и под конец мне показалось, что на лицах обеих его соседок появилось
выражение усталости. Видимо, он им наскучил. Раз или два тревожный взгляд
миссис Стрикленд останавливался на нем.
После десерта она поднялась, и дамы гуськом последовали за нею в
гостиную. Стрикленд закрыл за ними дверь и, перейдя на другой конец стола,
сел между известным адвокатом и правительственным чиновником. Он налил
всем по рюмке портвейна и стал угощать нас сигарами. Адвокат нашел вино
превосходным, и Стрикленд сообщил, где оно куплено. Разговор завертелся
вокруг вин и табака. Потом адвокат рассказал о судебном процессе, который
он вел, а полковник стал распространяться об игре в поло. Мне нечего было
сказать, и я сидел молча, стараясь из учтивости выказывать интерес к
разговору других; никому не было до меня дела, и я стал на досуге
разглядывать Стрикленда. Он оказался выше, чем я думал; почему-то я
воображал, что Стрикленд - худощавый, невзрачный человек; на деле он был
широкоплеч, грузен, руки и ноги у него были большие, и вечерний костюм
сидел на нем мешковато. Чем-то он напоминал принарядившегося кучера. Это
был мужчина лет сорока, отнюдь не красавец, но и не урод; черты лица его,
довольно правильные, но странно крупные, производили невыгодное
впечатление. Он был чисто выбрит, и его большое лицо казалось неприятно
обнаженным. Волосы у него были рыжеватые, коротко остриженные, глаза не то
серые, не то голубые. В общем, внешность самая заурядная. Я понял, почему
миссис Стрикленд немного стеснялась его: не такой муж нужен женщине,
стремящейся добиться положения в обществе литераторов и артистов. Он был
явно лишен светского лоска, но это качество не обязательное; он даже не
выделялся какими-нибудь чудачествами. Это был просто добродушный, скучный,
честный, заурядный малый. Некоторые его качества, может быть, и
заслуживали похвалы, но стремиться к общению с ним было невозможно. Он был
равен нулю. Пусть он добропорядочный член общества, хороший муж и отец,
честный маклер, но терять на него время, право же, не стоило!

Сезон уже подходил к своему пыльному концу, и все вокруг готовились к
отъезду. Миссис Стрикленд с семьей собиралась в Норфолк, там дети могли
наслаждаться морем, а супруг - игрою в гольф. Мы с нею распростились,
уговорившись встретиться осенью. Но накануне своего отъезда я столкнулся с
нею и ее детьми в дверях магазина; она, как и я, делала последние закупки
перед отъездом из Лондона и, так же, как я, чувствовала себя усталой и
разгоряченной. Я предложил им пойти в парк и поесть мороженого.
Миссис Стрикленд, вероятно, была рада показать мне своих детей и с
готовностью согласилась на мое предложение. Дети ее в жизни выглядели еще
привлекательнее, чем на фотографиях, и она по праву гордилась ими. Я был
еще молод, а потому они меня не стеснялись и болтали напропалую. Это были
удивительно милые, пышущие здоровьем юные создания. И сидеть под деревьями
тоже было приятно.
Час спустя она кликнула кэб и уехала домой, а я, чтобы скоротать время,
поплелся в клуб. В этот день у меня было как-то тоскливо на душе, и я
ощутил даже некоторую зависть к семейному благополучию, с которым только
что соприкоснулся. Все они, видимо, очень любили друг друга. Они то и дело
вставляли в разговор какие-то словечки, ничего не говорившие постороннему,
им одним понятные и смешившие их до упаду. Возможно, что Чарлз Стрикленд
был скучным человеком, если подходить к нему с меркой, превыше всего
ставящей словесный блеск, но его интеллект соответствовал среде, в которой
он жил, а это уже залог не только известного успеха, но и счастья. Миссис
Стрикленд была прелестная женщина и любила его. Я представил себе, как
течет их жизнь, ничем не замутненная, честная, мирная и, благодаря
подрастающим прелестным детям, предназначенным продолжать здоровые
традиции их расы и сословия, наполненная содержанием. "Наверно, они тихо
доживут до глубокой старости, - думал я, - увидят своих детей зрелыми
людьми; сын их женится, как и надлежит, на хорошенькой девушке, будущей
матери здоровых ребятишек; дочь выйдет замуж за красивого молодого
человека, скорей всего, военного; и вот в преклонных летах, среди
окружающего их благоденствия, оплаканные детьми и внуками, они отойдут в
вечность, прожив счастливую и небесполезную жизнь".
Такова, вероятно, история бесчисленных супружеств, и, право же, в
подобной жизни есть своя безыскусственная прелесть. Она напоминает тихий
ручеек, что безмятежно струится по зеленеющим лугам и в тени густых дерев,
покуда не впадет в безбрежное море; но море так спокойно, так тихо и
равнодушно, что в душу внезапно закрадывается смутная печаль. Или, может,
это просто странность моей натуры, сказавшаяся уже в те годы, но такая
участь огромного большинства всегда казалась мне пресноватой. Я признавал
ее общественную ценность, видел ее упорядоченное счастье, но жаркая кровь
во мне алкала иной, мятежной доли. Столь доступные радости пугали меня.
Мое сердце рвалось к более опасной жизни. Пусть встретятся на моем пути
рифы и предательские мели, лишь бы не так монотонно текла жизнь, лишь бы
познать радость нечаянного, непредвиденного.

Перечитав все написанное мною о Стриклендах, я вижу, что они получились
у меня довольно блеклыми фигурами. Мне не удалось придать им ни одной из
тех характерных черт, которые заставляют персонажей книги жить своей
собственной, реальной жизнью; полагая, что это моя вина, я долго ломал
себе голову, стараясь припомнить какие-нибудь особенности, могущие
вдохнуть в них жизнь. Я уверен, что, обыграв какое-нибудь излюбленное
словцо или странную привычку, я бы сделал своих героев куда более
значительными. А так - они, точно выцветшие фигуры на шпалерах, слились с
фоном, на расстоянии вовсе утратили свой облик и воспринимаются лишь как
приятные для глаза мазки. Единственным моим оправданием служит то, что
именно такими они мне казались. В них была расплывчатость, свойственная
людям, которые, являясь частью социального организма, существуют лишь в
нем и благодаря ему. Эти люди напоминают клетки в тканях нашего тела,
необходимые, но, покуда они здоровы, не замечаемые нами Стрикленды были
обычной буржуазной семьей. Милая, гостеприимная жена, с безобидным
пристрастием к второразрядным литературным львам; довольно скучный муж,
честно выполняющий свои обязанности на том самом месте, на какое его
поставил господь бог; миловидные, здоровые дети. Трудно встретить более
заурядное сочетание. В них не было ничего такого, что могло бы привлечь
внимание любопытного.
Вспоминая все, что случилось в дальнейшем, я спрашиваю себя: может, я
просто дурак, если не разглядел в Чарлзе Стрикленде ничего, что отличало
бы его от простого обывателя? Возможно! Думается, что за годы, отделяющие
то время от нынешнего, я хорошо узнал людей, но даже если бы весь мой опыт
был при мне тогда, когда я впервые встретил Стриклендов, я уверен, что
отнесся бы к ним точно так же. С одной только разницей - уразумев, что
человек полон неожиданностей, я не был бы так потрясен сообщением, которое
услышал по осени, вернувшись в Лондон.
На следующий же день после моего возвращения я столкнулся на
Джермин-стрит с Розой Уотерфорд.
- Вид у вас весьма оживленный, - заметил я. - В чем дело?
Она улыбнулась, и в глазах ее мелькнуло злорадство. Причину его я понял
немедленно: она прознала о скандальной истории, случившейся с кем-нибудь
из ее друзей, и все чувства этой литературной дамы пришли в волнение.
- Вы ведь знакомы с Чарлзом Стриклендом?
Не только ее лицо, вся ее фигура выражала полную боевую готовность. Я
кивнул и подумал, что бедняга, наверно, попал под омнибус или же
проигрался на бирже.
- Ужасная история! Он бросил жену!
Мисс Уотерфорд, конечно, чувствовала, что тротуар на Джермин-стрит не
место для дальнейшего развития этого разговора, и, как натура
артистическая, ошеломила меня только самим фактом, заявив, что никаких
подробностей она не знает. Я, правда, усомнился, чтобы такая мелочь, как
городская сутолока, могла помешать ей, но она стояла на своем.
- Говорят вам, я ничего не знаю, - отвечала она на все мои
взволнованные расспросы и, слегка передернув плечами, добавила: - Думаю,
что какая-нибудь смазливая кельнерша оставила свою службу в кафе.
Она очаровательно улыбнулась и, пояснив, что ее ждет зубной врач,
удалилась, бойко стуча каблуками.
Я был скорее заинтригован, чем огорчен. В ту пору мой непосредственный
житейский опыт был очень невелик, и меня потрясло, что вот среди моих
знакомых случилось нечто такое, о чем я прежде только читал в романах.
Позднее я привык к подобным событиям в окружавшей меня среде, но тогда все
это сильно меня смутило. Стрикленду было не менее сорока лет, и я не
понимал, как это человеку столь почтенного возраста вздумалось пуститься в
любовные авантюры. В своем юношеском высокомерии я полагал, что после
тридцати пяти лет уже не влюбляются. Ко всему эта новость ставила и меня
самого в неудобное положение. Я еще из деревни написал миссис Стрикленд,
что скоро возвращаюсь в Лондон и тотчас же приду к ней на чашку чаю, если,
конечно, она не сочтет это нежелательным. Я обещал прийти как раз сегодня,
но ответа от нее не получил. Хочет она меня видеть или не хочет? Возможно,
что среди таких волнений она попросту забыла о моем письме и разумнее
воздержаться от визита. С другой стороны, может быть, она хочет сохранить
всю историю в тайне, и я совершу бестактность, дав ей понять, что это
странное известие уже дошло до моих ушей. Я боялся оскорбить чувства
милейшей женщины и в равной мере боялся показаться навязчивым. Ясно, что
она очень страдает, стоит ли смотреть на чужое горе, если ты бессилен ему
помочь? И все-таки в глубине души, хоть я и стыдился своего любопытства,
мне хотелось посмотреть, как она справляется со свалившейся на нее бедой.
Одним словом, я находился в полной растерянности.
Затем я сообразил, что могу явиться как ни в чем не бывало и
осведомиться через горничную, желает ли миссис Стрикленд меня видеть. Это
даст ей возможность мне отказать. Все же я был вне себя от смущения,
произнося перед горничной заранее приготовленную фразу, и, дожидаясь
ответа в темной передней, напрягал все свои силы, чтобы попросту не
удрать. Горничная воротилась. В своем возбуждении я почему-то решил, что
ей все известно о несчастье, постигшем этот дом.
- Не угодно ли вам пройти вот сюда, сэр, - сказала она.
Я последовал за нею в гостиную. Занавеси на окнах были почти задернуты,
и миссис Стрикленд сидела спиной к свету. Ее шурин, полковник Мак-Эндрю,
стоял перед камином, греясь у незажженного огня. Мне было мучительно
неловко. Я вообразил, что мое появление застало их врасплох, и миссис
Стрикленд велела просить меня только потому, что позабыла написать мне
отказ. Полковник, решил я, возмущен моим вторжением.
- Я не был уверен, что вы пожелаете меня принять, - заговорил я с
наигранной непринужденностью.
- Разумеется, пожелаю. Энн сейчас подаст нам чай...
Даже в полутемной комнате я разглядел, что глаза миссис Стрикленд
опухли от слез, а лицо ее, всегда несколько бледное, было землисто-серого
цвета.
- Вы ведь, кажется, знакомы с моим свояком? Помнится, вы весною
встретились у меня за обедом.
Мы пожали друг другу руки. Я так растерялся, что не находил слов, но
миссис Стрикленд поспешила ко мне на выручку. Она осведомилась, как я
провел лето, и с ее помощью я кое-как поддерживал разговор, пока не внесли
чай. Полковник спросил себе виски с содовой.
- И вам я тоже советую выпить виски, Эми, - сказал он.
- Нет, я хочу чаю.
Это был первый намек на то, что случилась какая-то неприятность. Я
пропустил его мимо ушей и приложил все усилия, чтобы вовлечь миссис
Стрикленд в разговор. Полковник, стоявший у камина, не проронил ни слова.
В душе я то и дело спрашивал себя, когда мне можно будет откланяться и еще
зачем, собственно, вздумалось миссис Стрикленд принимать меня? В гостиной
не было цветов, и всевозможные безделушки, убранные на лето, еще не были
расставлены по местам; комната эта, обычно столь уютная, выглядела такой
чопорной и угрюмой, что странным образом начинало казаться, будто за
стеной лежит покойник. Я допил свой чай.
- Хотите сигарету? - спросила миссис Стрикленд.
Она оглянулась, ища коробку, но ее не оказалось под рукой.
- У нас, видимо, нет сигарет!
Внезапно она разразилась слезами и выбежала из комнаты.
Я опешил. Видимо, отсутствие сигарет, которые, как правило, покупал ее
муж, больно резануло ее, и новое чувство, что вот теперь некому
позаботиться о доме, вызвало приступ боли. Она вдруг поняла, что прежняя
ее жизнь кончилась навеки. Невозможно было дольше соблюдать светские
условности.
- Я полагаю, мне лучше уйти, - сказал я полковнику и поднялся.
- Вы, верно, уже слышали, что этот негодяй бросил ее? - запальчиво
крикнул он.
Я помедлил с ответом.
- Да, мне намекнули, что у них что-то неладно.
- Он сбежал. Отправился в Париж с какой-то особой. И оставил Эми без
Гроша.
- Как это печально, - сказал я, не зная, что, собственно, сказать.
Полковник залпом выпил свое виски. Это был высокий, тощий мужчина лет
пятидесяти, седоволосый, с обвисшими усами. Глаза у него были голубые,
губы дряблые. Из прошлой встречи в памяти у меня осталось только его
глупое лицо, и еще я запомнил, с какой гордостью он рассказывал, что до
отставки, лет десять подряд, играл в поло не менее трех раз в неделю.
- По-моему, миссис Стрикленд сейчас совсем не до меня, - заметил я. -
Передайте ей, что я очень скорблю за нее и почту за счастье быть ей
чем-нибудь полезным.
Он меня даже не слушал.
- Не знаю, что с нею будет. Кроме всего прочего, у нее дети. Чем они
будут жить? Воздухом? Семнадцать лет!
- Семнадцать лет? Что вы хотите этим сказать?
- Они были женаты семнадцать лет, - отрезал он. - Мне Стрикленд никогда
не нравился. Конечно, он был моим свояком, и я ничего не мог сказать. Вы
считаете его джентльменом? Не надо было ей выходить за него замуж.
- Так, значит, это окончательный разрыв?
- Ей остается только одно - развестись с ним. Я ей так и сказал:
немедленно подавайте прошение о разводе, Эми. Это ваша обязанность перед
собой и перед детьми тоже. Пусть он лучше мне на глаза не попадается. Я
задам ему такую взбучку, что он своих не узнает.
Я невольно подумал, что полковнику Мак-Эндрю будет не так-то легко это
сделать - Стрикленд был дюжий малый, - но промолчал. Как это печально, что
оскорбленной добродетели не дано карать грешников. Я вторично сделал
попытку откланяться, как вдруг вошла миссис Стрикленд. Она успела вытереть
слезы и припудрить нос.
- Мне очень жаль, что я не совладала с собой, - сказала она. - Хорошо,
что вы еще не ушли.
Она села. Я окончательно растерялся. Мне было неловко заговорить о
предмете, вовсе меня не касающемся. В ту пору я еще не знал, что главный
недостаток женщин - страсть обсуждать свои личные дела со всяким, кто
согласен слушать. Миссис Стрикленд, казалось, сделала над собой усилие.
- Что, об этом уже много говорят? - спросила она.
Я был озадачен ее уверенностью в том, что мне известно несчастье,
постигшее ее семью.
- Я только что вернулся. Я не видел никого, кроме Розы Уотерфорд.
Миссис Стрикленд стиснула руки.
- Скажите мне все, что вы от нее слышали.
Я промолчал, но она настаивала:
- Я хочу знать во что бы то ни стало.
- Вы же знаете, что она охотница посудачить. Веры ее словам давать
нельзя. Она сказала, что ваш муж оставил вас.
- И это все?
Я не счел возможным повторить прощальную реплику Розы Уотерфорд насчет
девушки из кафе и соврал.
- Она не говорила, что он уехал с какой-то женщиной?
- Нет.
- Это все, что я Хотела узнать.
Я стал в тупик, но все-таки сообразил, что теперь мне можно уйти.
Прощаясь, я заверил миссис Стрикленд, что всегда буду к ее услугам. Она
тускло улыбнулась.
- Благодарю вас. Но вряд ли найдется человек, который мог бы что-нибудь
для меня сделать.
Слишком застенчивый, чтобы высказать ей свое соболезнование, я
повернулся к полковнику, намереваясь проститься с ним. Он не взял моей
руки.
- Я тоже ухожу. Если вы идете по Виктория-стрит, то нам по пути.
- Отлично, - сказал я. - Идемте!

- Скверная история, - проговорил он, едва мы вышли на улицу.
Я понял, что он пошел со мной, чтобы еще раз обсудить то, что уже
часами обсуждал со свояченицей.
- Понимаете ли, мы даже не знаем, кто эта женщина, - сказал полковник.
- Знаем только, что мерзавец отправился в Париж.
- Мне всегда казалось, что они примерные супруги.
- Так оно и было. Как раз перед вашим приходом Эми говорила, что они ни
разу не повздорили за все время совместной жизни. Вы знаете Эми. На свете
нет женщины лучше.
После столь откровенных признаний я счел возможным задать ему несколько
вопросов.
- Итак, вы полагаете, что она ни о чем не подозревала?
- Ни о чем. Август месяц он провел в Норфолке с нею и с детьми. И был
такой же, как всегда. Мы с женой ездили туда на несколько дней, и я играл
с ним в гольф. В сентябре он вернулся в город, так как его компаньон
должен был уехать в отпуск, а Эми осталась на взморье. Они сняли дом на
полтора месяца, и к концу своего пребывания там она написала ему, сообщая,
в какой день они приедут в Лондон. Он ответил ей из Парижа. Написал, что
больше не хочет жить с нею.
- Чем же он это объяснил?
- А он, голубчик мой, ничего не объяснил. Я читал письмо. В нем и
всего-то было строчек десять, не больше.
- Ничего не понимаю.
В эту минуту мы как раз переходили улицу, и оживленное движение
помешало нам продолжить разговор. То, что мне рассказал полковник, звучало
очень уж неправдоподобно, и я решил, что миссис Стрикленд что-то от него
скрывает. Ясно, что после семнадцати лет супружества человек не оставляет
жену без причин, которые должны заставить ее усомниться, так ли уж
благополучна была их совместная жизнь. Полковник прервал мои размышления.
- Да и что он мог объяснить, кроме того, что удрал с какой-нибудь
особой женского пола. Он, наверно, решил, что об этом она и сама может
догадаться. Вот какой это тип!
- Что же собирается предпринять миссис Стрикленд?
- Прежде всего мы должны получить доказательства. Я сам поеду в Париж.
- А что с его конторой?
- О, тут он повел себя очень хитро. Он целый год подготавливал себе
отступление.
- Он предупредил компаньона о своем отъезде?
- И не подумал.
Полковник Мак-Эндрю разбирался в коммерческих вопросах крайне слабо, а
я и вовсе не разбирался и потому так и не понял, в каком состоянии
Стрикленд оставил свои дела. Судя по словам Мак-Эндрю, покинутый компаньон
должен быть вне себя от гнева и, верно, уже грозит Стрикленду судебным
преследованием. Похоже, что эта история обойдется ему фунтов в пятьсот.
- Еще слава богу, что обстановка квартиры принадлежит Эми. Она-то уж ей
останется.
- Вы помнили об этом, говоря, что она осталась без гроша?
- Разумеется, помнил. У нее есть сотни две или три фунтов да вот эта
мебель.
- Но на что же она будет жить?
- Это уж одному богу известно!
Все было, видимо, очень не просто, а негодующий полковник еще больше
сбивал меня с толку. И я очень обрадовался, когда Он, взглянув на часы на
магазине Армии и Флота, вспомнил, что в клубе его ждут партнеры по
карточной игре, и предоставил мне в одиночестве идти через Сент-Джеймсский
парк.

День или два спустя миссис Стрикленд прислала мне записку, в которой
спрашивала, не могу ли я зайти к ней вечером. Я застал ее одну. Черное,
монашески простое платье намекало на ее тяжелую утрату, и я в простоте
душевной очень удивился, как она, с таким камнем на сердце, могла играть
роль, по ее понятиям, ей подобающую.
- Вы сказали, что если я обращусь к вам с какой-нибудь просьбой, то вы
не откажетесь ее исполнить, - сказала она.
- Да, конечно.
- Согласитесь вы поехать в Париж и встретиться с Чарли?
- Я?
Я был ошеломлен. Ведь я только однажды видел его. Что она намеревалась
мне поручить?
- Фред собирается туда. (Фред был полковник Мак-Эндрю.) Но я уверена,
что ему ехать нельзя. Он только все запутает. И я не знаю, кого мне об
этом просить.
Голос ее слегка задрожал, и я почувствовал, что даже секунда колебания
с моей стороны - свинство.
- Но я и двух слов не сказал с вашим мужем. Он меня не знает и скорей
всего просто пошлет к черту.
- Вам от этого не будет ни жарко ни холодно, - улыбаясь, отвечала
миссис Стрикленд.
- Как, по-вашему, я должен действовать?
На этот вопрос она не дала мне прямого ответа.
- По-моему, как раз хорошо, что он вас не знает. Видите ли, он никогда
не любил Фреда. И всегда считал его дураком - военные ему чужды. Фред
впадет в ярость, они поссорятся, и все выйдет только хуже, а не лучше.
Если вы скажете, что явились к нему от моего имени, он обязан будет
выслушать вас.
- Я ваш недавний знакомый, - отвечал я. - И я не понимаю, как может
взяться за такое дело человек, не знающий о нем всех подробностей. Я не
хочу совать свой нос в то, что меня не касается. Почему бы вам самой не
поехать в Париж?
- Вы забываете, что он там не один.
Я прикусил язык. Мне уже мерещилось, как я вхожу в дом Чарлза
Стрикленда и посылаю ему свою карточку. Вот он выходит ко мне, держа ее
двумя пальцами:
- Чему я обязан честью?
- Я пришел поговорить с вами относительно вашей жены.
- Серьезно? Ну, когда вы станете старше, вы поймете, что не стоит
соваться в чужие дела. Если вы будете так добры повернуть голову налево,
вы увидите дверь. Желаю всего наилучшего.
Я предвидел, что удалиться с достоинством мне будет очень нелегко, и
клял себя за то, что вернулся в Лондон прежде, чем миссис Стрикленд
выпуталась из всех своих затруднений. Я украдкой покосился на нее. Она
была погружена в раздумье. Но секунду спустя посмотрела на меня, глубоко
вздохнула и улыбнулась.
- Все это так неожиданно, - сказала она. - Мы были женаты семнадцать
лет. Никогда я не думала, что Чарли может увлечься другой женщиной. Мы
жили очень дружно. Правда, у меня было множество интересов, которых он не
разделял со мною.
- Вы уже знаете, кто... - я не знал, как выразиться поделикатнее, - кто
эта особа, с которой он уехал?
- Нет. Никто даже не догадывается. Это очень странно. Обычно в таких
случаях люди встречают влюбленных в ресторане или где-нибудь еще и
рассказывают об этом жене. Меня никто не предупредил, я ничего не
подозревала. Его письмо было как гром среди ясного неба. Я не сомневалась,
что он счастлив со мной.
Миссис Стрикленд заплакала, бедняжка, и я от души пожалел ее. Но она
тут же успокоилась.
- Мне нельзя распускаться, - сказала она, вытирая глаза. - Сейчас надо
решить, что именно следует предпринять.
Она начала говорить несколько вразброд то о недавнем прошлом, то об их
первой встрече и женитьбе. И передо мной стала вырисовываться картина их
совместной жизни. Я подумал, что мои прежние догадки не так уж
неправильны. Миссис Стрикленд была дочерью чиновника в Индии. Выйдя в
отставку, он остался жить там, где-то в глубине страны, но каждый август
возил свою семью в Истборн для перемены обстановки; в Истборне она и
встретилась со Стриклендом. Ей было двадцать, ему двадцать три. Они вместе
играли в теннис, вместе гуляли, вместе слушали негритянских певцов; и она
решила стать его женой за неделю до того, как он сделал ей предложение.
Они поселились в Лондоне, сначала в предместье Гемпстед, а потом, когда
материальное положение Стрикленда упрочилось, в центре города. У них
родились дети, девочка и мальчик.
- Он так любил их. Даже если я ему наскучила, как у него достало сердца
покинуть детей? Просто невероятно. Я и сейчас еще не верю, что все это
правда.
Под конец она показала письмо, которое он прислал ей. Мне давно
хотелось его прочитать, но просить об этом я не решался.

"Дорогая Эми!
Надеюсь, что дома ты все застанешь в порядке. Я передал Энн твои
распоряжения; тебя и детей будет ждать обед. Я вас не встречу. Я решил
жить отдельно от вас и сегодня уезжаю в Париж. Это письмо я отправлю уже
по приезде. Домой не вернусь. Мое решение непоколебимо.
Всегда твой Чарлз Стрикленд".

- Он ничего не объясняет, ни о чем не сожалеет. Разве это не чудовищно?
- Весьма странное письмо в подобных обстоятельствах, - ответил я.
- Объяснение тут может быть только одно - он не в себе. Я не знаю, кто
эта женщина, завладевшая им, но она сделала его другим человеком. Видимо,
это уже давняя история.
- Почему вы так думаете?
- Фред это выяснил. Чарлз имел обыкновение через день играть в бридж у
себя в клубе. Фред знаком с одним из членов этого клуба и однажды в
разговоре назвал Чарлза заядлым бриджистом. Его знакомый очень удивился.
Он ни разу не видел Чарлза за карточным столом. Теперь все ясно - когда я
думала, что он в клубе, он был с нею.
Я промолчал. Но затем вспомнил о детях.
- Очень трудно, вероятно, было объяснить все это Роберту.
- О, я ни ему, ни дочери ни слова не сказала. Мы ведь вернулись в город
за день до начала занятий в школе. У меня хватило присутствия духа сказать
им, что отец неожиданно уехал по делам.
Наверно, очень нелегко было сохранять спокойствие и безмятежность с
этой внезапной тайной на сердце и еще труднее заботиться о всех мелочах,
нужных детям к школе. Голос миссис Стрикленд опять задрожал.
- Что с ними станет, с моими бедняжками? Как мы будем жить?
Она старалась овладеть собою, и я заметил, что ее руки судорожно
сжимаются и разжимаются. Горестное зрелище!
- Конечно, я поеду в Париж, если вы считаете, что это принесет вам
пользу, но только скажите мне точно, чего я должен добиваться.
- Я хочу, чтобы он вернулся.
- Со слов полковника Мак-Эндрю я понял, что вы решили развестись с ним.
- Я никогда не дам Чарлзу развода! - воскликнула она гневно. - Так ему
и передайте. Он никогда не сможет жениться на этой женщине. Я не менее
упряма, чем он, и ни за что с ним не разведусь. Я обязана думать о детях.
Последнее она, наверно, добавила, чтобы объяснить свою позицию, но мне
показалось, что дело здесь не столько в материнской заботе, сколько во
вполне естественной ревности.
- Вы все еще любите его?
- Не знаю. Я хочу, чтобы он вернулся. Если он вернется, я все забуду.
Как-никак, мы были женаты семнадцать лет. Я женщина широких взглядов.
Пусть делает что хочет, лишь бы я ни о чем не знала. Он должен понять, что
его увлечение долго не продлится. Если он вернется, мы заживем
по-прежнему, и никто ничего не узнает.
Меня слегка передернуло оттого, что миссис Стрикленд так страшилась
сплетен; тогда я еще не знал, какую огромную роль в жизни женщины играет
людское мнение. Страх перед ним бросает тень неискренности на самые
глубокие ее чувства.
Где остановился Стрикленд, было известно. Его компаньон в
неистово-злобном письме, адресованном банку, метал громы и молнии по
поводу того, что Стрикленд скрывает свое местопребывание, тот ответил
цинично и насмешливо и дал компаньону свой точный адрес. Жил он в
гостинице.
- Я никогда об этой гостинице не слыхала, - заметила миссис Стрикленд.
- Но Фред знает этот отель и говорит, что он очень дорогой.
Она густо покраснела. Я понял, что она мысленно увидела мужа, который
живет в роскошных апартаментах, обедает то в одном, то в другом знаменитом
ресторане, дни проводит на скачках, а вечера - в театрах.
- Так он долго не протянет, - сказала она. - Нельзя забывать, что ему
уже за сорок. Будь он человек молодой, я бы все поняла, но в его годы,
когда у нас почти взрослые дети, это ужасно. Он окончательно подорвет свое
здоровье.
Гнев и страдание боролись в ней.
- Скажите ему, что без него наш дом - не дом. Все как будто осталось на
местах - и все уже не то. Я не могу жить без него. Лучше мне покончить с
собой. Напомните ему о нашем прошлом, обо всем, что мы пережили вместе.
Что я скажу детям, когда они спросят о нем? В его комнате все осталось
нетронутым. Она ждет его. Мы все его ждем.
И она стала внушать мне слово в слово, что я должен ему говорить. Более
того, подсказала мне точнейшие ответы на любое его возражение.
- Вы обещаете сделать для меня все возможное? - жалобно добавила она. -
Скажите ему, в каком я горе.
Она явно хотела, чтобы я всеми доступными мне способами разжалобил его,
и плакала, уже не стесняясь. Растроганный, я негодовал на холодную
жестокость Стрикленда и поклялся сделать все от меня зависящее, чтобы
вернуть его домой. Я согласился уехать на следующий же день и пробыть в
Париже столько, сколько понадобится для того, чтобы добиться толку. Затем,
так как было уже поздно и оба мы устали от всех этих треволнений, я
распрощался с нею. Читать далее ...

***

Сомерсет Моэм. Луна и грош. Глава 1

Сомерсет Моэм. Луна и грош. Главы 2 - 5
Сомерсет Моэм. Луна и грош. Главы 6 - 10
Сомерсет Моэм. Луна и грош. Главы 11 - 15

http://lib.ru/INPROZ/MOEM/moon.txt

***

---

***

Древние числа дарят слова
Знаки лесов на опушке…
Мир понимает седая глава,
Строчки, что создал нам Пушкин.
Коля, Валя, и Ганс любили Природу, и ещё – они уважали Пушкина.
Коля, Валя, и Ганс, возраст имели солидный – пенсионный.
И дожили они до 6-го июня, когда у Пушкина, Александра Сергеевича, как известно – день рождения...