Главная » 2022 » Июль » 3 » ЗЛОЙ ДУХ ЯМБУЯ. Григорий Федосеев. 008
11:04
ЗЛОЙ ДУХ ЯМБУЯ. Григорий Федосеев. 008

***

 Проталкиваю  в  щель  рюкзак. Как  сигнал  крайней опасности, с потолка
гулко падает тяжелый камень. И в наступившей тишине с  пугающей внезапностью
лопнула  перекладина  над  головою.  Ловушка   готова   рухнуть.  Со  слепым
ожесточением  набрасываюсь на перекосившуюся  заслонку. Уж если погибать, то
не сложа руки. Бью заслонку ногами, толкаю плечом. Избушка  скрипит,  где-то
рвутся спайки. Опять сыплются камни.
     Сколько  раз  на  моем  пути  встречались,  казалось бы,  непреодолимые
препятствия, но такого еще не случалось!
     Подо  мною  вдруг  начинает  шевелиться  пол.  Стены  оседают.  Избушка
продолжает  перекашиваться  по  диагонали.  Последняя  надежда  --  карабин!
Направляю  ствол к  правому краю входного отверстия и  стреляю в упор раз за
разом. Грохот падающих  камней, треск бревен глушат  выстрелы.  Летят щепки.
Ловушка наполняется едким пороховым газом.
     Расстреливаю  вторую  обойму,  и  раньше, чем  удается сообразить,  что
произошло, вижу стволы деревьев и кусок ночного неба. В лицо плеснул теплый,
освежающий воздух.  Я бросаюсь  вперед, как  в воду. Падающее бревно  больно
бьет меня  по ногам. Избушка валится,  растревожив  ночь треском и  грохотом
камней.
     Встаю --  и не  верится, неужели надо  мною  небо,  звезды?! Какие  они
теплые,  эти  небесные  светлячки! Но мне  холодно.  Засовываю  глубоко  под
телогрейку скрещенные руки. Бегаю вокруг  ели. Немного  согреваюсь. Но стоит
остановиться, как под мокрой одеждой пропадает тепло, и я  снова мерзну. Что
же делать? Сходить за  спичками к болоту? Нет,  они  наверняка  размокли под
дождем.  Неужели никакой  надежды? А что,  если попробовать  добыть огонь  с
помощью ружья?
     Нахожу старый сухой пень. Разбиваю  его ударом ноги. Разминаю трухлявую
древесину. Нужен еще клочок сухой ваты. Но где его  взять? Разве только  под
мышкой телогрейки. Снимаю ее, ощупываю. И на этот раз мне повезло. Вспарываю
ножом  телогрейку  под одним  рукавом,  достаю  клок  ваты, подкладываю  под
размятую труху. Разряжаю патрон, оставляю немного  пороха, запыживаю ватой и
стреляю  в  землю. Пыж должен бы  загореться. Но,  увы!  Видимо, я оставил в
гильзе слишком много пороху, и вату разметало.
     Неудача порождает  упорство. Еще  под другим  рукавом  телогрейки  есть
сухая вата.
     Сдираю с  березы кору,  тереблю ее  на мелкие части, затем нахожу кусок
пня, сгоняю сломанным ножом тонкую стружку, смешиваю ее  с берестой  --  все
это кладу за пазуху.  Расстилаю  на  земле телогрейку  и  стреляю  маленьким
зарядом в сухое пятно под  рукавом. Вата задымилась. Кладу на дымок стружки,
труху, дую долго, пока не загорается береста.
     Вот он, огонь!
     Переношу его  на землю,  подкладываю  мелкого  сушняка  и  ногами  тушу
телогрейку. А сам жадно глотаю горячий воздух.
     Собираю   дрова,  разжигаю   большой,   жаркий  костер.  Слушаю,   как,
разгораясь, он шумит победным пламенем.
     Снимаю сапоги, мокрую одежду развешиваю вокруг костра. Заряжаю карабин.
Присаживаюсь  вплотную к огню.  Хорошо! Это благодаря костру. Он  согревает,
ласкает, отпугивает оди-ночество, располагает к мечтам. И я вдруг оказываюсь
где-то далеко-далеко от только что пережитого, в местах, где нет опасностей,
и даже забываю, зачем пришел в этот холодный, таинственный край...
     Небо прочертил огненный  метеорит. Мигнувший свет на секунду раскрыл до
горизонта мертвенно-бледную равнину. Луна огромная, белая, будто вылепленная
из снега, плыла по небу, освещая молочной белизною заболоченное пространство
нагорья. От него потянуло посвежевшим после дождя воздухом.
     Пытаюсь  уяснить  себе, откуда  взялся такой  свирепый  зверь.  Ведь  у
медведя  очень сильно развит  инстинкт  страха  перед  человеком, панический
страх. Мои  многочисленные  встречи  в  течение  нескольких десятков  лет  с
хозяином тайги убедили  меня в этом.  Медведь не мог ошибиться, принять меня
за  четвероногого  зверя.  Чутье  его  никогда  не подводит.  Тогда  чем  же
объяснить его поведение?
     Все  это  более  чем   странно  и  загадочно.  Я,  пожалуй,  назвал  бы
сумасшедшим того, кто рассказал бы мне  ночную  историю нападения медведя на
человека в ловушке.  Просто это какой-то исключительный случай, и надо в нем
разобраться.
     У  медведя в  тайге нет врагов, кроме  человека.  Обитатели  леса давно
признали  его  за  самого  сильного. Еще  бы! У  него  на  вооружении  такая
клыкастая пасть, такие когти, что никому неохота испытывать их  на себе. Его
приземистость,  я имею  в  виду  короткие ноги,  и кажущаяся неуклюжесть  не
мешают ему быть ловким и быстрым в нападении.
     В местах, где его не беспокоят люди, он действительно владыка лесов. Ни
один  зверь  не  рискнет  пойти  его  тропою,  приблизиться к нему и оказать
сопротивление,  попав  в  его  могучие  лапы. А  его  запах, кстати  сказать
отвратительный, способен парализовать любого противника.
     Среди таежных  зверей медведица  считается  самой свирепой матерью.  От
кого  же ей приходится защищать своих малышей? Как ни странно, злейшие враги
потомства косолапых  --  взрослые медведи-самцы.  Видимо,  природа, создавая
такого  сильного,  злобного и  всеядного  зверя,  побоялась,  что  он  очень
расплодится  и произведет  опустошение среди животного мира, вот и наградила
его, казалось  бы,  нелепым пристрастием  пожирать  свое потомство.  Защищая
малышей,  медведица  бесстрашно вступает в  поединок.  Схватка  медведей  --
чудовищное  зрелище. Заканчивается она обычно гибелью  одного из  дерущихся,
чаще самки.
     А что будет с медведицей, если она, прибежав на помощь малышам,  увидит
человека? Казалось бы, и тут это бесстрашное существо  должно было  остаться
верным  себе. Но этого  никогда  не бывает. Медведица  постарается незаметно
скрыться с  глаз. Она не уйдет далеко от детей, но и  не осмелится нападать.
Страх перед человеком парализует даже материнский инстинкт.
     Что  же тогда заставило  этого медведя напасть на человека? У него ведь
было  совершенно  откровенное  намерение  поужинать мною.  Может  быть,  это
пещерный медведь, более свирепый хищник, сохранившийся на Ямбуе с древнейших
времен?
     Натягиваю  на  себя  высушенную  у  костра  одежду.  Достаю  из кармана
недоеденный  вечером  кусок  лепешки,  поджариваю  его  на  углях, откусываю
маленькие дольки. Как это чертовски вкусно!
     Близкий лай  собаки,  словно грозовой удар,  поднял  меня  на  ноги.  Я
щелкнул затвором, и этот привычный звук как бы и меня самого привел в боевую
готовность. Из  лесного мрака прорезались два  угрожающих  зеленых  огонька.
Цвет их  мгновенно перешел в  фиолетовый, затем в  фосфорический. Стою, жду,
когда зверь пошевелится, чтобы  определить  во мраке контур его  туловища. А
немигающий свет так и застыл впаянным в темноту.
     Присматриваюсь внимательнее...
     -- Фу ты, дьявол, это же не зверь! -- вырывается у меня.
     Подхожу ближе. Поднимаю  с земли пучок влажного  мха, видимо вырванного
медведем при схватке с Загрей.  На его темном фоне два светящихся  червячка.
Их-то я и принял за глаза шатуна.
     А  ветер  по-звериному ревет  в соседнем перелеске, полощет  надо  мною
темные вершины деревьев.
     Где-то в  стланике  глухо  тявкает  Загря.  Надо  бы бежать на  помощь,
рассчитаться  с  шатуном,  да где взять силы! Стою  в раздумье. Страх  перед
медведем еще не отпускает меня.
     Густеет синева предрассветного неба.  Вот нерешительно, робко  щелкнула
птичка, помолчала, щелкнула смелее, громче.
     -- Спасибо тебе, милая синичка, за утро!
     Ночь  сходит  с  вершин  Ямбуя. Посветлело  в ельнике.  Прислушиваюсь к
сонному  лепету  осины, к звукам рождающегося в лесной тишине рассвета.  Еще
долго, неуловимо, как призрак, бродит по темным закоулкам ельника тревога. А
небо все больше синеет, и прежде чем погаснуть, ярче пламенеют звезды.
     На равнине ветерок уже сеет беспокойство. Тронутый им туман поднимается
высоко над  болотами и легким облачком, точно парусник, стремительно несется
навстречу восходу. Там,  у края  земли, облачко вспыхивает синеватым светом,
поджигает небо и пропадает в холодном рассвете. Тьма  медленно рассеивается.
Уходит сумрак из ложков. На небе гаснут ночные капли слез. Приветствуя утро,
кричит чибис.
     Природа, измученная вчерашним  ураганом, не в  силах пробудиться. Трава
не может подняться, ягель прибит к земле, деревья пожухли. На  склонах Ямбуя
белыми пятнами, точно пластырь на ранах, лежит не растаявший за ночь град.
     И вдруг грохот камней. Что это?
     Из-за отрога к озеру выбегает  несколько сокжоев-самок с  телятами.  Их
гонит  рогатый бык.  У  края  воды все разом,  точно  наткнувшись на  стену,
останавливаются, поворачивают головы к ельнику.
     Они  увидели  дымок  костра. Крутят  головами,  нюхают  воздух, пытаясь
определить, насколько опасен синий, уплывающий в небо дымок.
     Какое великолепное зрелище -- встревоженные звери!
     Сокжои не шевельнутся, точно окаменели. Среди пугливых маленьких  самок
один крупный самец. Он кажется богатырем. Узнаю вчерашнего быка.
     Он бросил на ельник угрожающий взгляд, отрывисто рявкнул, потряс своими
рожищами,  и все звери мгновенно рванулись вперед, перемахнули промоину и по
троелистовому болоту исчезли в мглистой равнине.
     Утро  рассеивает все: и  страх,  и  усталость, и волнения. Возвращаются
мысли о Елизаре. Никакого просвета, куда идти и где его искать?
     Сквозь зеленую чащу крон  пробились первые лучи только что поднявшегося
солнца  и  осветили  рухнувшую  ловушку. Она  лежит  раздавленной  жабой  на
притоптанной медвежьими лапами земле и живо напоминает мне кошмары ночи.
     Небо хмурится. Здесь, в северном крае, ненастье -- частый гость. Теперь
же осень, можно ожидать дождливых дней с туманами, которые  надолго приходят
сюда в это время с  Охотского моря. А то и  выпадает снег. Вот тогда нам уже
не найти пропавших людей.
     Павел,  наверно, обеспокоен моим  отсутствием, чего  доброго сообщит  в
штаб и о моем исчезновении.


СЛЕДЫ, НЕ СМЫТЫЕ ДОЖДЕМ


     Поднимаю ствол карабина к небу, стреляю. Загря должен услышать выстрел.
С ближнего болотца поднялась стая пугливых гусей.
     Постоял минут десять, послушал и, не дождавшись собаки, пошел на табор.
Туман испарился,  и как бы поднялись болота. Нагорье распахнулось предо мною
зеленой Шубой хвойных лесов.  В  каждой травинке, в  каждой  капле влаги,  в
ветерке -- радость жизни.
     Пытаюсь  вспомнить,  какой сегодня день.  А  впрочем,  зачем? У  нас не
бывает  выходных -- не важно, среда  нынче или  пятница. Да и  часы не очень
нужны. Мы привыкли угадывать время по  приметам. Нас усыпляет темнота, будят
зори.
     Где  же Загря?  Пора  бы ему догнать меня. Я все  время оглядываюсь. На
моем следу  появляется серая точка.  Она быстро  приближается. Последние сто
метров Загря трусит рысцой и, добравшись до  меня, падает  как  подкошенный.
Вид ужасный. Бока раздуваются, как кузнечные  мехи, шерсть взъерошена, глаза
затуманены. Из открытого рта свисает язык, и по нему нитями стекает на землю
слюна.
     -- Бедный мой Загря! -- Я треплю его за бакенбарды, прижимаю к себе.
     Он герой, он заслужил большой похвалы -- и я готов расцеловать его.
     Ощупываю его  ребра, грудь, лапы, провожу  рукою по гибкой спине --  ни
царапины, ни ушибов. Зарываюсь в его пышную шубу, расчесанную в быстром беге
по кустарникам,  и слышу, как под  рукою собачье сердце  гонит кровь мощными
ударами  в  такт учащенной  работе  легких.  Загря закрывает глаза, обжигает
горячим дыханием мое лицо.
     Я задерживаюсь, пусть Загря отдохнет. Нахожу лунку  с водою. Становлюсь
на колени  перед  нею, хочу  напиться. Из  лунки смотрит на меня незнакомое,
постаревшее  лицо, с  обострившимися  скулами, обросшее  густой щетиной  и с
запавшими глазами...
     "Ну  и личность,  черт  побери!"  -- И, напившись воды,  топчу  сапогом
зеркальную поверхность лужи.
     Все-таки  где  же Елизар? Неужели погиб в схватке  с шатуном? Это могло
быть... Но куда же девались еще четыре человека? Одни из них исчезли весною,
другие летом, когда медведей-шатунов не бывает.
     Погода летная, может появиться самолет, дам задание экипажу обследовать
и западный край равнины, откуда ночью донесся выстрел.
     -- Пошли, Загря!..
     Но Загря не двигается, следит за мною лежа.
     Я поднимаюсь,  иду.  И  как только  скрываюсь  в  лесу,  собака встает,
догоняет  меня, забегает вперед, ложится и  ждет, пока  я не  пройду.  Затем
снова обгоняет  меня. Так  мы  подходим к  краю мари.  Вот и  дымок  костра,
палатки,  пасущиеся олени. Загря, завидев жилье,  ложится, дальше  не  идет,
Хочу  взять его и донести на руках до  палатки. Но  тут из  лагеря доносится
отчаянный  крик. Выбегаю  из  перелеска. Что же это?... Павел  прижал Илью к
лиственнице и  трясет изо всей силы -- так трясет, что кажется, вот сейчас у
того оторвется голова.
     -- Негодяй, я тебя заставлю  говорить!  --  кричит гневно Павел. На его
побагровевшем лице проступают белые пятна. Кажется, он сейчас придушит Илью.
     -- Что ты делаешь?! --  хватаю я  Павла  за  руки. --  Опомнись!  --  И
освобождаю насмерть перепуганного Илью.
     Павел с  трудом  подавляет  в себе гнев.  Поднимает  с земли два  листа
бумаги, исписанные мелким почерком, и, подавая их мне, говорит раздраженно:
     -- Вот,  прочтите радиограмму Плоткина. .  Я только  что читал ее этому
мерзавцу.
     -- Говорю, Елизар Ямбуй ходи,  назад нету, -- перебил его Илья, пугливо
прячась за моей спиной.
     -- "Назад нету"!.. -- передразнил его  Павел. И,  поворачиваясь ко мне,
повторяет: -- Да вы прочтите, что это за субчик!
     Илья не  сводит  с Павла  налитых  злобой  глаз.  О, как  бы  он сейчас
разделался с ним, а заодно и со мною, и с этими бумажками!..
     Я присел на пень и начал читать радиограмму.
     "Илья  в прошлом  году,  в  начале зимы, бросил на  реке  Гунам  группу
геодезистов, обрекая их чуть ли не на  смерть.  В  этом году он принес много
неприятностей   подразделениям   экспедиции.   Умышленно   вывел  из   строя
высокоточный инструмент,  сорвал  на несколько  дней работу астрономов, сжег
палатку.  Считали, что это по халатности. Но был случай, который должен  был
насторожить все подразделения. Строителю Короткову, у которого работал Илья,
надо было послать людей на  одну из вершин Джугджурского хребта. Отправились
техник  Елизар Быков, рабочий  и каюр  Илья. По  пути им надо  было  перейти
речку, но  проводник отказался перевести оленей вброд, хотя до этого  не раз
переходили  ее.  Другого брода  поблизости  не было.  На  второй  день  Илья
согласился  продолжать  путь,  если  сделают  переправу  для  оленей.  Быков
уступил, да и нельзя было иначе. Лес пришлось таскать на плечах более чем за
километр, через кочковатую марь. Таскали вдвоем, без Ильи, тот не отходил от
дымокура. Только на второй  день к вечеру Быков с  рабочим  уложил последнее
бревно.  Илья  собрал оленей,  завьючил их и... перевел животных через речку
рядом с  переправой.  Елизар не удержался, наградил  его пощечинами. "Хорошо
помни: мы с тобой еще тайга ходить будем", -- пригрозил ему Илья. С тех  пор
они никогда не  были вместе. И вот случилось,  что Елизару  надо было срочно
идти на Ямбуй по нашему вызову и некого было с ним послать, кроме Ильи..."
     И я тоже склонен поверить, что Илья отомстил Елизару,
     -- Вот ты какой, Илья! -- произнес я вслух и только теперь заметил, как
он пристально следит за  мной, пытаясь  прищуром потушить враждебный блеск в
глазах.  И  откуда  среди эвенков,  этих  добрых и  отзывчивых людей,  такой
выродок?!
     -- Елизара моя  не  трогал, -- сказал он твердо,  решительно  шагнув ко
мне.
     --  Тогда  где  же он?  Куда  ты его упрятал? -- немного  успокоившись,
спросил я.
     У Ильи  дрогнула  нижняя  челюсть; он  смерил  меня  с  ног  до  головы
презрительным взглядом, отвернулся и медленно отошел к своему костру.
     -- Что слышно о самолете? -- спросил я Павла.
     -- Скоро будет, уже два часа в воздухе.
     -- Пока есть время, будь добр, сходи  вон к тому стланику за  марь, там
лежит Загря, принеси его. Устал он сегодня.
     -- Загря устал? Да вы шутите!
     -- Какие же шутки, если он до табора не может добраться.
     -- Под зверя попал?
     -- Иди, потом расскажу... Да он, кажется, сам идет. Ну конечно.
     Действительно,  на  тропке  показался  кобель.  Трудно  доставался  ему
последний отрезок пути до табора по кочковатой мари. Увидев нас, Загря решил
приободриться.  Он поставил торчмя уши  и  хотел было положить свой пушистый
хвост кольцом на спину, как и полагается, но хвост не повиновался,  свалился
и повис между ног, упали уши. Подошел угрюмый, с опущенной головой.
     -- Бедный мой пес! Ну иди, иди, отдохни, скоро опять на поиски.
     Загря  крутится  под  лиственницей,  выбирает  место и  ложится.  Долго
зализывает  набитые  до боли  подошвы  лап.  Потом засыпает  тревожным сном:
видимо, во сне опять продолжает схватку с шатуном.
     Я безмерно рад, что добрался до табора, рад и костру и теплу. Павел уже
пристраивает к огню котелок с каким-то варевом и чайник.
     Пока разогревается  завтрак,  я  рассказываю своему спутнику  о  ночных
приключениях в ельнике.
     -- Не  будь  со  мной Загри  --  не  знаю, чем  бы кончилась встреча  с
шатуном. Уж и поискал бы ты меня!..
     --  Жаль,  упустили  косолапого!  К  пшенной  каше  не  плохо бы сейчас
медвежатники, -- сказал Павел, снимая с огня котелок.
     Горячо пригрело солнце. У  дальней лиственницы, наблюдая за мною, сидит
у костерка. Илья. О чем он думает? Какой план зреет в его голове?..
     Павел  разбавил  теплой водой вчерашнюю кашу в  чумане, поставил  перед
Загрей. Тот пробудился,  не поднимая головы,  покосился  сонными глазами  на
чуман, но есть не стал.
     -- Летит!  -- радостно закричал Павел, подняв кверху голову  и заслоняя
ладонью свет солнца.
     На фоне облака четко выкроился силуэт крылатой птицы. Я бросил на огонь
охапку сырых веток, и над лесом, как гигантский гриб, поднялся толстый столб
дыма.
     Павел передает на самолет задание. Машина  с гулом проносится над нами,
огибает Ямбуй, парит над немым пространством. С борта мы неизменно получаем:
     "Видимость отличная, никаких признаков присутствия человека".
     Почти час самолет кружился  над пустынным  пространством, то припадая к
топкой  низине, то уходя вверх, реял над горами и улетел обратно, не оставив
нам никакой, надежды.
     -- Илья! -- окликнул  я  проводника, все еще сидящего у своего огня. --
Ты не знаешь, кто делал под Ямбуем медвежьи ловушки и сколько их тут?
     Тот неопределенно повел плечами.
     --  Не знаешь  или  не  хочешь  отвечать?  Илья,  не  поднимая  головы,
покосился в мою сторону, но рта не раскрыл.
     -- Да он же издевается! -- вскипел Павел. -- Чего молчишь?!
     -- Не горячись, -- сказал я тихо. --  Обозлится, натворит чего-нибудь и
уйдет, потом ищи ветра в поле!
     -- Тогда зачем же ждать? Проще обезоружить его.
     -- Нам сейчас не  до него. Давай-ка лучше завтракать, собираться и идти
искать Елизара. Нельзя медлить.
     -- А если он сбежит?
     -- Коли захочет сбежать, он это сделает в любое время.
     -- Ладно... -- соглашается Павел.
     --  Так вот, слушай. Люди придут  завтра.  Хорошо бы нам до их  прихода
обследовать вершину гольца.
     --  А как  же с рацией? Не натворил  бы  чего! -- Павел повел головой в
сторону Ильи.
     -- Закрой на ключ, вот и все.
     -- Без рации мы тут пропадем!
     -- Ну и не брать же ее с собою!
     Стали готовиться,  и  тут выяснилось,  что  у  нас  кончились  лепешки.
Пришлось почти на  два часа  отложить выход. Павел, засучив рукава,  занялся
тестом, а я прилег отдохнуть. Уснул мгновенно, даже не успев вытащить шишку,
попавшую под бок, и положить под голову руку...
     Этот сон после нервной встряски вернул мне бодрость и силы.

     Идем  налегке: два ружья,  топор,  в рюкзаках по паре лепешек, по куску
мяса и по плащу, на случай, если застанет ночь.
     Шагаем через марь. Загря еще не пришел в себя после ночных приключений,
а мы снова тащим  его с  собою. Тайга напоена обилием запахов. В  них кобель
прекрасно разбирается, а это очень важно.  Ведь мы, люди, ощущаем все зримо,
запахи же дают  нам смутное представление о местности, по которой идем.  Тут
человек и собака как бы дополняют друг друга: чего не увидит глаз одного, то
уловит чутье другого.
     Минуем последние  ряды  кочек, залитых  черной,  затхлой  водой.  Всюду
неустроенность  и  бедность природы. Даже  щедрая  осень  бессильна  одеть в
приличный  наряд этот бесплодный клочок земли  --  марь.  Только  кое-где по
обмежкам багровеют заросли голубики, да  разве на мерзлотных буграх  увидишь
ярко-красную россыпь клюквы или гроздья дозревающей брусники!
     За  клочковатой  марью  начинаются  стланиковые  заросли,  опоясывающие
подножья Ямбуя.  Идем на подъем.  Чем  выше, тем  круче.  По  склонам серыми
потоками стекают курумы --  каменные россыпи. Сюда к ним выбрались прилипшие
к обломкам белые  камнеломки, пытающиеся украсить серую поверхность. Кое-где
на влажной почве сиротливо торчат черноголовые осочки.
     Никакие ветры не  могут вырвать  корни этих растений из тесных щелей, и
стужи бессильны умертвить их. Видно, здесь создаются более приспособленные к
суровому климату и каменистой почве виды растений. Пока что здесь все бедно,
рождается уродливым: цветы крошечные, без запаха,  деревья чахлые, даже небо
бесцветное. И все  же есть  то, что  приводит человека  в  восторг,  --  это
удивительная стойкость растений в борьбе за право существовать.
     И,  поняв  это,  я увидел по-настоящему чудеса  и  могущество  северной
природы,  открыл ее для себя. С тех пор хилые  растения, вскормленные вечной
мерзлотой,  дупляные лиственницы,  крошечные  ивки,  почвой  которым  служат
россыпи да  скалы, лютики,  фиалки, расцветшие на снегу, вызывают во  мне не
чувство жалости, а восхищения!
     Мы  лезем,  карабкаемся  по   прилавкам  кру-тогрудого  Ямбуя.  Изредка
устраиваем  короткую  передышку,  и  тогда  взгляд устремляется  к  нагорью,
лежащему теперь у наших ног. Мы  впервые смотрим на него сверху. Отсюда  оно
кажется еще  более безрадостным, потускневшим, будто вывернутым наизнанку. А
у подножья Ямбуя -- зыбуны, озера и  озерки, как слезинки, щедро рассыпанные
по ярко-зеленому ковру мхов.
     Иногда  задерживаемся, стоим молча. Ждем,  не  взовьется  ли на равнине
дымок, не долетит ли Стон Елизара?... Нет. Лес, озера, камни молчат.
     -- Врет, убийца, что Елизар ушел на Ямбуй. Он расправился с  ним где-то
в пути  и посылает  нас сюда,  чтобы  запутать следы.  Ей-богу,  это так! --
говорит Павел.
     --  Если  мы  на вершине не  найдем  следов пребывания  Елизара,  тогда
заставим Илью повторить с нами путь сюда в обратном направлении.
     -- А что это даст?
     --  Если Илья расправился  с парнем по пути  сюда, думаю, мы  обнаружим
это. Он и Елизар, идучи  сюда, пересекали голые отмели, ягельные поляны, где
следы  сохраняются  очень  долго, и  мы легко  определим, до  какого места с
караваном шли два человека и откуда шел Илья один.
     -- Наивно думать, что он этого не знает.
     Взбираемся на  самый гребень. Подъем перехвачен бесконечными террасами.
Мы  упорно  ищем  по  пути  отпечатки  сапог  на  влажной  тундровой  почве,
перевернутый  камень или примятые стебли сибирского лука, еще встречающегося
здесь  на большой высоте в осеннее время.  Но напрасно,  тут до нас никто не
проходил.
     Павел идет неровно, спотыкается. Настроение у него мрачное.
     --  Дьявол  меня  попутал!  -- сокрушается он. --  Надо же было вызвать
именно Елизара, ведь пойди  с Ильей другой -- ничего не случилось бы. Теперь
буду носить всю жизнь этот грех... Чем оправдаюсь перед его семьей?..
     Встречный  ветерок  холодит   лицо.  Загря  идет   спокойно,  ничто  не
возбуждает  его  любопытства.  По  крутому  подъему  развилины  скал.  Каким
гнетущим безлюдьем овеяны эти древние руины и мертвые курумы Станового!
     Павел сбрасывает  с плеча винтовку,  стреляет  в  воздух.  Звук обшарил
крутые склоны, ложки, соседние гребни. Ответом была полная тишина.
     -- Если Елизар сломал ногу и лежит тут где-то на россыпи, он бы ответил
выстрелом.  Без  ружья парень никуда  не  ходил, -- говорит  Павел, еще  раз
разряжая винтовку.
     Теперь  он  идет впереди и с первого  шага  берет  хороший  темп.  Я не
отстаю.
     Солнце плывет по ухабам бегущих туч. Справа -- Становой. Он все время у
нас  на  виду.  Цепь  за цепью  встают  ряды ощетинившихся  отрогов. За ними
открываются новые, еще более синие, хребты -- старые, бесплодные, нагие, еще
не знающие человека.  Но какой простор! Какое чудесное зрелище  -- настоящий
праздник для глаз.
     Выходим на вершину. Сбрасываем котомки. И сразу  догадываемся,  что тут
совсем  недавно  кто-то  был.  Вот  и доказательства:  порванный  бланк  для
определения редукции  на  пункте, потухший  дымокур. Вершина вся сложена  из
крупных камней, она совсем без растительности, и побывавший здесь человек, к
сожалению, не оставил на ней никаких видимых отпечатков.
     -- Да, тут был Елизар.  Больше некому,  -- прихожу  я  к  единственному
выводу, продолжая обшаривать площадку.
     -- А вот и окурок... свежий... Еще один!
     Павел нагибается, берет их в руки, передает мне.
     -- Но ведь Елизар не курил, -- недоумевает он.
     -- Странно, чьи же они?
     Павел,  подойдя к  краю обрыва, вдруг резко  выпрямился. Теперь  и  мои
глаза обнаружили  там  подозрительное углубление. Впечатление  такое,  будто
здесь,  у самого края глубокого обрыва, совсем недавно кто-то долго боролся.
Россыпь разворочена, камни  разбросаны.  Заглядываем  вниз. По крутому скосу
торчат клыкастые уступы,  сбегающие на дно скалистого цирка. Никаких следов.
Да, если бы они и были, то не могли сохраниться после вчерашнего ливня.
     --  Поддержите-ка плиту, --  попросил Павел и, став на колени, запустил
под нее руку.
     Что он там нашел, я не видел, но его лицо вдруг засияло.
     -- Гильза! -- вскрикнул он торжествующе.
     Я  взял  ее в  руки, стал  рассматривать. Это была  стреляная гильза от
германской  винтовки  "маузер",   с  обрезанной  шейкой,  приспособленной  к
бердане.
     --  Такие патроны я видел  у Ильи --  значит,  он  был здесь, -- сказал
уверенно Павел.
     Мы  долго стоим  молча.  Разные мысли,  самые противоречивые, одолевали
нас.  Что могло тут  произойти над пропастью?  Какая связь  между  стреляной
гильзой и этими разбросанными камнями? Если Илья  тут убил Елизара,  как мог
он послать нас сюда?
     -- Может, и окурки его? -- подумал я вслух.
     Мы  вернулись  к отлитому  под  пирамидой  бетонному туру,  на  котором
геодезисты устанавливали свои тяжелые  инструменты. На  нем лежали найденные
окурки. Я развернул один из них. Бумага оказалась не  то от газеты, не то от
какой-то книжки, напечатанной латинским шрифтом на эвенкийском языке.
     -- Конечно, его окурки, -- говорит Павел.
     --  Нет, это  еще  не доказательство! -- сомневаюсь я. --  Такая бумага
могла  быть  и  у  наших.  Окурки  мы, конечно, сохраним;  они  помогут  нам
установить, кто здесь был недавно.
     -- А я убежден, что Елизар убит, -- упрямо и зло говорит Павел. -- Если
Илья убил его тут, на  вершине, то труп под обрывом. Надо спуститься туда...
-- И, не дождавшись моего согласия, он снова направился к обрыву.
     Помогаю  ему  спуститься с  первого  прилавка,  и,  цепляясь руками  за
выступы,  он  сползает  вниз.  Вместе с  ним в глубину провала  стекает  гул
скатывающихся камней.
     Пока Павел обследует обрыв, я осматриваю восточный гребень Ямбуя.
     Под  ногами шаткий камень да пятна  глины.  На глаза  попадаются только
отпечатки копыт снежных баранов, единственных обитателей этих скудных гор.
     Дальше идти  нет  смысла.  Усаживаюсь  на камень.  Слева  хорошо  видно
плоское,  как  стол, нагорье.  Все на  нем доступно  глазу.  Справа овеянный
древностью Становой. Неужели  Быков или Евтушенко могли попасть туда, в этот
сложный лабиринт гор? Но зачем?..
     На вершине меня поджидал Павел.
     -- Тут  ниже, метров пятьдесят, жуткая крутизна, -- и,  схватив меня за
руку, подвел к краю обрыва. -- Слышите, гудит?
     -- Камнепад.
     -- Вы  думаете... Илья  не знал  про него? -- спросил он  так,  будто я
возражал ему. -- Знал! Убил Елизара, спустил его по крутизне и сбросил вниз.
Расчет прост: на дне ущелья его похоронит осыпь. Попробуй найди!
     -- Конечно, приди мы сюда до дождя, -- вероятно, нашли бы подтверждение
твоим предположениям.
     -- А  стреляная  гильза?  -- продолжал  он  возмущенно. --  Окурки?! Не
доказательства разве?  А  то,  что  он  издевается над  нами?!  Думает,  все
шито-крыто. Вернемся, я возьму его за глотку, как миленький признается.
     -- У тебя,  брат,  приемы!..  Конечно, надо добиться от него признания.
Но, прошу тебя, не горячись.
     --  Ну ладно,  придем -- погладите  его по  головке. -- Павел  обиженно
отворачивается.
     -- Спокойно, Павел. Мне кажется, многое тут, на Ямбуе, запутано: эвенки
сваливают  на  злого духа, Илья  ведет  себя странно, и ко всему  еще  тут и
шатун. Только Елизар, живой или мертвый, мог бы все это распутать.
     -- Вы думаете, что он жив? -- Павел вопросительно смотрит мне в глаза.
     -- Нет, не думаю. Елизар -- опытный таежник, дал бы  о  себе знать... А
впрочем, чего в тайге не бывает!
     -- Что же будем делить?
     -- Продолжать  поиски. Спустимся  на дно,  ущелья, чтобы проверить твои
предположения.
     -- Тут нам не спуститься. Опасно.  Надо идти кружным путем, но на это у
нас не хватает времени.
     --  Пожалуй, ты  прав.  Поздно.  Давай сегодня осмотрим северные склоны
Ямбуя, а завтра обследуем дно ущелья; Ветер встречный,  и, может быть, Загря
что-нибудь почует.
     Проходя мимо тура, я  замечаю широкий протес на одной  из ног пирамиды,
мелко исписанный карандашом.
     -- Это еще от строителей осталось, -- поясняет Павел.
     Я подхожу ближе, читаю вслух:
     -- "За дровами  надо  спускаться  точно на север, километра два. Вода у
подножья  Ямбуя, в  роднике, примерно под азимутом пятнадцать градусов. Идти
надо от пункта по каменным стоякам, а ниже -- по заломкам".
     -- Вот и пойдем по одному  из этих направлений. Лучше, пожалуй, к воде.
Там и чайку попьем.
     --  Чайку  не  плохо.  А  лепешку я,  пожалуй,  съем  на  ходу,  что-то
проголодался.
     Я прячу  в карман бережно завернутые  в носовой платок гильзу и окурки.
Определяю  по  буссоли направление, засекаю дальние ориентиры, и мы покидаем
вершину Ямбуя. Загря идет  с Павлом. Он все время забегает вперед, голодными
глазами следит, как тот жует лепешку, пока не получает от него кусочек.  

  Читать  дальше  ...  

***

ЗЛОЙ ДУХ ЯМБУЯ. Григорий  Федосеев. 001

 ЗЛОЙ ДУХ ЯМБУЯ. Григорий Федосеев. 002

ЗЛОЙ ДУХ ЯМБУЯ. Григорий Федосеев. 003

ЗЛОЙ ДУХ ЯМБУЯ. Григорий Федосеев. 004

 ЗЛОЙ ДУХ ЯМБУЯ. Григорий Федосеев. 005 

ЗЛОЙ ДУХ ЯМБУЯ. Григорий Федосеев. 006 

ЗЛОЙ ДУХ ЯМБУЯ. Григорий Федосеев. 007 

ЗЛОЙ ДУХ ЯМБУЯ. Григорий Федосеев. 008 

ЗЛОЙ ДУХ ЯМБУЯ. Григорий Федосеев. 009 

ЗЛОЙ ДУХ ЯМБУЯ. Григорий Федосеев. 010 

ЗЛОЙ ДУХ ЯМБУЯ. Григорий Федосеев. 011 

ЗЛОЙ ДУХ ЯМБУЯ. Григорий Федосеев. 012 

ЗЛОЙ ДУХ ЯМБУЯ. Григорий Федосеев. 013 

 ЗЛОЙ ДУХ ЯМБУЯ. Григорий Федосеев. 014 

ЗЛОЙ ДУХ ЯМБУЯ. Григорий Федосеев. 015

Писатель Григорий Анисимович Федосеев

***

***

***

Источник :  http://lib.ru/PROZA/FEDOSEEW/yambuj.txt

***

***

***

***

***

ПОДЕЛИТЬСЯ

Яндекс.Метрика 

---

***

---

Фотоистория в папках № 1

 002 ВРЕМЕНА ГОДА

 003 Шахматы

 004 ФОТОГРАФИИ МОИХ ДРУЗЕЙ

 005 ПРИРОДА

006 ЖИВОПИСЬ

007 ТЕКСТЫ. КНИГИ

008 Фото из ИНТЕРНЕТА

009 На Я.Ру с... 10 августа 2009 года 

010 ТУРИЗМ

011 ПОХОДЫ

012 Точки на карте

014 ВЕЛОТУРИЗМ

015 НА ЯХТЕ

017 На ЯСЕНСКОЙ косе

018 ГОРНЫЕ походы

Страницы на Яндекс Фотках от Сергея 001

---

***

***

---

О книге -

На празднике

Поэт  Зайцев

Художник Тилькиев

Солдатская песнь 

Шахматы в...

Обучение

Планета Земля...

Разные разности

Новости

Из свежих новостей

Аудиокниги

Новость 2

Семашхо

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

Просмотров: 194 | Добавил: iwanserencky | Теги: слово, ЗЛОЙ ДУХ ЯМБУЯ, проза, писатель Григорий Федосеев, литература, текст, Григорий Федосеев, ЗЛОЙ ДУХ ЯМБУЯ. Г. Федосеев, Сибирь, путешествия | Рейтинг: 5.0/1
Всего комментариев: 0
Имя *:
Email *:
Код *: