Главная » » Бои 022

01:39

Бои 022

***

===

ГЛАВА 26

Задремавший было от пережитого стресса Власьев проснулся, лишь
только звякнул вставленный в замок ключ. Тут же стало до тошноты
тоскливо. Сразу подумалось, что Шестаков его, конечно, бросил,
пробирается небось в сторону Москвы самостоятельно...
Да нет, не может этого быть! Не таков бывший нарком. За минувшие
дни Власьев успел в этом убедиться, да ведь и горячо им любимая семья
оказалась как бы в заложниках. Стоит ему начать признаваться - и их
мгновенно арестуют. Хорошо ли будет Шестакову в таком случае на воле?
Однако чем друг сможет реально помочь, Власьев пока не представлял.
Ладно. Время пока еще есть. И надежда остается.
В кронштадтском подвале не лучше было, а выручил его тогда бывший
юнкер. Не забыл командира, не струсил.
Вот когда за ним захлопнется дверь Владимирского централа, тогда
все. Уж там и обыщут как следует, и допрашивать начнут по-настоящему. До
тех пор "Дум спиро-сперо"<a href=#h18>18.
Начкар привычным жестом еще раз охлопал Власьеву карманы, нацепил
наручники, толкнул в плечо: "Выходи". Расписался в ведомости.
Пока вывели наконец из камеры всех арестованных, пересчитали,
сверили со списком, проинструктировали о правилах поведения на этапе,
каждому сковали руки, и только после этого повели к машине, Шестаков
окончательно замерз.
Оступаясь на узкой железной лестничке, отругиваясь от конвоиров,
хрипло дыша утомленными камерной духотой легкими, арестованные лезли в
будку. Водитель из кабины включил крошечную лампочку под потолком,
которая едва освещала тесный "собачий ящик".
Четверым здесь было бы нормально, шестерым - тесновато, но терпимо,
а седьмой втиснулся уже через силу и кое-как умостился на полу, между
ног спутников.
Шестаков по унтам узнал Власьева, тот оказался ближним к нему
пассажиром левого по ходу сиденья. Воняющие распаренной в камере
собачьей шерстью голенища оказались прямо против его носа, ион, как мог,
вдавился в передний борт, отгораживаясь ящиком.
Залязгали запоры, и наконец-то, подвывая мотором и скрежетнув
коробкой передач, машина тронулась.
Закованный в наручники народ по обычаю умащивался поудобнее,
матерно комментируя каждое движение свое и соседа" поминал добрым словом
тех, кто их сюда законопатил, и вообще всю Советскую власть в целом.
Понять же, кто и отчего оказался в этом скорбном месте, пока не
получалось: эмоционально окрашенная лексика не несла осмысленной
информации.
Власьев в этот момент испытал очередной приступ глухого отчаяния
одновременно со злостью. На себя, на Шестакова, на судьбу, вообще на
все. С одной стороны, решение ввязаться в совершенно сумасшедшее
предприятие, нельзя было назвать иначе как временным помрачением
рассудка, с другой - он по-прежнему считал, что иначе поступить просто
не мог. Накопилась за пятнадцать лет критическая масса ненависти к
советскому режиму, когда желание рискнуть головой и весьма честно
признаться, скромным благополучием было уже непреодолимо.
Он представлял, чем кончится для него эта эскапада, как только его
довезут до места назначения, или, наоборот, что только и начнется. И все
же сохранял надежду, что чудесным образом старый товарищ придумает
что-то, чтобы его вытащить. Истая себе в как все будет выглядеть...
Обычная для нормального человека надежда на благополучный исход в
самой безнадежной ситуации.
И почти тут же, совершенно в стиле Дюма, ожидаемое случилось.
Шестаков сообразил, каким образом вступить в контакт с товарищем и
договориться о дальнейших действиях. Благо оба они служили на царском
флоте, где и новобранцев-матросов, и гардемаринов в корпусе учили
одинаково хорошо.
Он нащупал носок унта Власьева и начал пальцем выстукивать на нем
азбукой Морзе:
- Я здесь. Как понял, ответь.
Власьев испытал непросто вспышку радости от того, что не обманулся
в своих ожиданиях и надеждах. У него, словно в скоротечном бою, пошел
перебор вариантов - как с наибольшим успехом и эффектом использовать
последний шанс.
Заключенные теснились в темном ящике, возились, толкались,
вскрикивали и спорили, будто не ждала их в ближайшее время печально
известная Владимирская тюрьма, где и эта тесная клетка будет
вспоминаться с тоской. Ведь какая-никая, а жизнь пока еще дорога.
Поэтому, приняв сигнал, Власьев ответил так, чтобы и Шестакову
понятно было, и в контексте обстановки звучало естественно. Ткнул локтем
в бок соседа:
- Ну, че ты растопырился, понял, нет? Сидим, бля, как кильки в
банке. Ни повернуться, ни дух перевести. Что за толпа, ни одного вора с
понятием. Или есть? Счас рассветать начнет, будем разбираться или как? -
и движением ноги ответил Шестакову, что все понял и ждет дальнейшего.
Пока нарком составлял в уме короткую и емкую фразу, которой
следовало сообщить Власьеву линию поведения, откликнулся вроде бы даже
мягкий, но ощутимо авторитетный голос из противоположного угла.
- Еще один законник? Кликуху дай.
- Сам назовись, - ответил Власьев. - Мою кликуху, если кто и
слышал, так давно в земле лежат. И мы сейчас на смерть едем, если кто не
понял еще. Ты из каких?
Человек напротив вдруг смолк. Даже Шестаков слышал, как он задышал
неровно. Наверное, понимала психологии, на своем, конечно, уровне, и
тоже уловил дуновение надежды. Или чего-то другого.
- А ну, пономарь, пересядь ко мне. Прошлепаемся.<a href=#h19>19
- За базар ответишь. Хиляй сам сюда, - огрызнулся Власьев злым,
требовательным голосом.
Короткая суматоха в темноте, человек с серьезным голосом кого-то
передвинул и опустился на скамейку рядом с Власьевым.
- Ну? Так ты кто? Я - Косой, Или - Колян Витебский... Шесть ходок.
По масти - шниф по фартам. А сейчас лепят 58-10 через первую, сто
девятнадцатую и сто вторую сверху. (Шестаков откуда-то вдруг понял, хотя
и не знал никогда статей Уголовного кодекса 1926 года, что человеку
этому вменяют грабеж социалистической собственности, но не просто так, а
с умыслом на измену Родине и подрыв советской власти. То есть вместо
законных пяти-восьми лет светит ему как бы не расстрел.)
И с удивлением услышал ответ старлейта. Будто бы и тот хорошо
разбирался в уголовных и политических статьях, а кроме того, знал и
собственно воровские дела.
- А я, - шепнул на ухо собеседнику Власьев, - я - Пантелеев
Питерский...
- Да ты что? Охренел? Кому туфту заправляешь? Леньку ж убили еще в
двадцать третьем...
- Ты что, мертвым меня видел?
- Братва говорила... В газетах писали.
- Ну и... Пусть дальше пишут. А я живой. Лучше меня никто из тюрем
не уходил. Из Крестов - два раза. С Гороховой - тоже. Жить хочешь? Со
мной пойдешь?
Долгая пауза. Настоящему вору, да еще в клетке тюремной машины,
услышать вдруг имя отчаянного налетчика давних нэповских времен, который
давно стал легендой, прославился и дикой жестокостью, и своеобразным
бандитским благородством, многократно уходил из рук угрозыска и чека, а
потом будто застреленного при странных обстоятельствах, было так же и
жутко, и радостно, как апостолам узнать о воскресении Христа.
Но одновременно, как Фоме неверующему, требовалось подтверждение.
- А где ж ты парился пятнадцать лет? И вдруг объявился, чтобы
попасться, как фраеру? Да где - в сраном Кольчугине? Порожняк гонишь...
- Толковище будет, ты мне предъяву сделаешь. Или я тебе. А сейчас
вопрос - на атанде подержишь?
Власьев говорил медленно, старательно подбирая нахватанные еще в
первые годы своей новой жизни слова и выражения. Тогда в монастыре
"Нилова пустынь" образована была колония малолетних преступников, вроде
макаренковской, и леснику-бакенщику приходилось общаться с ее
обитателями почти ежедневно. Когда по делу, а когда из любопытства
просто.
- Какая атанда, в железах?
- Нормальная, на рывок. Моя специальность. Тут еще блат в доску
есть или одна шелупонь голимая?
- Зуб не дам - на особняк хожу... Но двое - на брусов шпановых
кочуют. А скажешь, что делать, на сламиду. Мне терять нечего.
- Договорились.
Шестаков слушал весь этот разговор, в свою очередь удивляясь
неожиданным талантам бывшего аристократа. Или книжек он прочитал много в
своем лесном затворничестве, или имел контакты не только с лесной флорой
и фауной.
Ему стало даже интересно, что дальше будет, словно бы не он сам
выступал инициатором и главный действующим лицом предстоящего действа.
- Мне про тебя много штрихи бармили,- продолжил разговор шепотом
Косой. - Как же ты здесь заместился?
- Так масть легла. Как заместился, так и сплетую.
- Сплетуешь? В ланцухах, отсюда, два болтухи с трубками за дверью?
- Увидишь. Только не лажанись, когда момент придет.
Очевидно, в голосе Власьева прозвучала такая убежденность, что вор
аж задохнулся:
- Да я, да... сукой буду. Наступила пауза. Шестаков простучал по
ноге Власьева:
- Попроси у конвоя закурить...
- Эй, начальники, - тут же откликнулся Власьев, стукнув кулаком в
дверцу, - будьте людьми, окурочек суньте...
- Да мы бы и сунули, - отозвался голос конвоира, - а как ты в
наручниках-то его возьмешь?
- А ты подай через решеточку, мы губы подсунем и дернем по
разу-другому. Сам же знаешь, куда нас везешь, так не уж пожалеешь
табачку-то?
- Вполне свободно и пожалею, - отозвался другой конвоир, голосом
помоложе и понахальнее. - Если Только у вас заплатить есть чем?
- Да чем же? - проныл Косой. - Шмонали вы нас бессчетно, разве
останется что?
- Знаю я вас, злоехидных. Всегда заначить умеете, хоть пять раз
подряд шмонай...
- Ну, хер с тобой. Есть. За трояк две целых папиросы дашь?
По тем временам три рубля стоила пачка "Казбека" или четвертинка
водки.
- Дам, если заплатишь...
Колян привстал на сиденье. Отстранил тех двоих, что загораживали
путь к окошку.
- Держи, начальник. В шапке, за козырьком трояк спрятан. Забирай, и
курево сюда толкни.
Конвоир потянулся рукой между прутьями, подсветил фонариком,
нащупал в указанном месте туго скрученную купюру, засмеялся довольно.
- Не соврал, Я ж знаю - хитрые вы, бандюги. Держи свою папиросу...
И когда Косой потянулся лицом к решетке, со смехом воткнул ему
горящую папиросу под нижнюю губу.
Вор сначала ахнул от неожиданной боли, а потом разразился страшными
ругательствами и угрозами. Конвоир от ощущения безопасности и
полученного удовольствия искренне веселился.
- Покурил, да, сука? Покурил? Ты у меня еще покуришь. Тут тебе не у
Проньки. Я вас всегда давили давить буду... Жалко, в расстрельную
команду у нас не набирают. Я бы пошел.
Косой неожиданно быстро успокоился. Громко харкнул в сторону
окошка, потом сказал врастяжечку и чрезвычайно веско: - Развлекся,
курвеныш? На здоровье. Но и ошибся же ты! Тебе моего трояка ни на
похороны, ни на поминки не хватит... И матери твоей, блядище старой,
икаться не проикаться... Конвоир дернулся было с руганью открывать
дверцу "собачника", но его удержал второй охранник. Он тихо сказал, но в
наступившей вдруг тишине все услышали, и Шестаков под лавкой тоже:
- Зря ты это, Сеня. Смертники - они тоже люди. Молчал бы, как я
молчал, а раз пообещал... Нехорошо.
- Да... видал я их всех. И тебя тоже. Нашлись тут. Посмотрим еще,
как ты в другом месте говорит будешь... Жалельщик... - Спасибо, мужик,
- вновь вмешался Косой,
Тебе тоже зачтется, если что...
После очередного сигнала Шестакова Власьев шепнул новому приятелю:
- Ну, друг, теперь шум какой-нибудь устрой. Хоть песню запойте, "Гоп со
смыком" или там "Солнце исходит и заходит". Давай. И места мне чуток
освободи.
По команде Косого двое или трое оживившихся от происходящего
арестованных действительно начали петь разудалыми, хотя и лишенными
мелодичности голосами нечто подходящее, а Власьев опустился на пол,
подставив Шестакову скованные руки.
Замок в наручниках был примитивнейший, рассчитанный именно на то,
что никто, кроме владеющих ключом конвоиров, открывать его не станет.
Поэтому через минуту, поковыряв, с определенной, впрочем,
сноровкой, кончиком ножа в скважине, Шестаков разомкнул браслеты.
Сказал, не боясь, что его кто-то услышит за песенной
разноголосицей:
- Теперь Косого давай...
С тем получилось еще быстрее.
Изумленный вор сжал руку Власьева.
- Вот теперь верю, свояк. Твой я до конца. Что дальше? Командуй.
Власьев, как бы между прочим, потеснил его на лавке, и рядом сел
выскользнувший снизу Шестаков.
Хотя на улице уже слегка рассвело, изнутри клетки только окошко
двери высветилось серым, а темнота была прежняя и непроглядная.
- Ты местный? - спросил Власьев у вора.
- Не совсем, но все же. В чем дело?
- Мы где сейчас?
- Судя по времени и скорости - к Черкутино подъезжаем, - неожиданно
перешел на вполне человеческий язык Косой.
- Там местность какая?
- Насколько помню - лес глухой с обеих сторон. И спуск длинный,
крутой...
- Хорошо, готовься... И сиди тихо, что бы ни случилось, пока я не
скажу...
Дождавшись, когда стихнет бессвязная и тоскливая, несмотря на
ухарские слова, песня, к окошку подвинулся уже Шестаков.
- Эй, мужик, не к тебе, кагай, обращаюсь, - осадил он снова
сунувшего голову к решетке первого конвоира, - а к человеку. Может, хоть
ты закурить все же дашь? Я опять заплачу... Даже больше.
- Да ладно, я и без денег, - охранник просунул сквозь решетку едва
раскуренную самокрутку. Шестаков принял ее зубами. Глубоко затянулся
дважды, передал Власьеву.
- Спасибо, друг, ты и вправду человек... Прикинул, достаточно ли
светло уже в отсеке охранников, правильно ли они поймут ситуацию, и
выставил между прутьями ствол "нагана".
- Теперь - спокойно. Стреляю без предупреждения.
Винтовки у конвоиров стояли, прислоненные к стенке, а револьверы из
кобуры в узкой выгородке с маху не выдернешь. Тесно, и на юлов бриннеров
в те времена вохровцев не учили.
У первого охранника отпала челюсть - что совершенно соответствовало
типажу, подлые лкзди обыкновенно бывают и трусливыми, исключения редки,
а второй инстинктивно откинул голову к стенке, уходя с линии
прицеливания, и глупо спросил: - Настоящий? Откуда?
- А ты присмотрись. От.... - ответил на вопросы Шестаков в порядке
поступления. - Желаешь проверить - прошу.
Конвоир мотнул головой отрицательно.
- Тогда отпирай. Жить будешь, обещаю. Заслужил. А машина продолжала
ехать, подпрыгивая на кочках и моментами пробуксовывая на наледях.
Водитель крутил руль, начкар, наверное, спал.
- Что теперь? - спросил Власьев у Шестакова, когда дверь клетки
была открыта, а охранники лежали на полу, придавленные шестью парами
ног.
- Сейчас. Эй, ты, как просигналить водило, чтобы остановился?
- Вот, кнопочка, - конвоир показал на большую бакелитовую кнопку в
углу отсека.
Шестаков нажал ее, в кабине хрипло загудел зуммер от полевого
телефона.
Шофер начал тормозить. Привычное дело. Скорее всего ребятам по
нужде потребовалось. Он и из кабины не стал выходить. Так и упал на
руль, когда Шестаков рванул на себя дверную ручку и ударил его кулаком в
висок, а Власьев с другой стороны дернул из кабины начкара.
Всех четверых поставили у занесенной высокими сугробами обочины,
растерянных, ошеломленных переменой судьбы, распоясанных, с вывернутыми
карманами.
Не менее растерянные зеки, вывалившись из клетки, толпились рядом.
Команду вдруг принял не объявивший себя Пантелеевым Власьев, а Шестаков,
упивающийся не столько фактом спасения, как авантюрностью сюжета.
- Значит, так, господа-товарищи. Власть переменилась, как говорил
герой популярного кино. Теперь наш верх. Мы уедем, а вы останетесь
здесь. Убивать не будем, мы не злодеи, а вы люди тоже подневольные.
Привяжем к деревьям, и ждите. Когда-нибудь кто и проедет и отпустит.
Одеты вы прилично, не замерзнете. А будут спрашивать - Ленька Пантелеев
вас повязал. Если не сразу вспомнят начальнички - скажите, тот самый, из
Питера, которого так поймать и не сумели, а для понта постороннего
жмурика взамен подсунули. Я все сказал. Прощайте.
И уже обернувшись к своим попутчикам, сказал неизвестно отчего
по-польски:
- Прошу панов до самоходу.
- Э, нет, подожди, братан, - перебил его Косой. - Я ведь тоже слов
на ветер не бросаю. А тем более бог на свете есть, который не фраер и
правду видит. Он что сказал на кресте? Не пройдет и часа, как ты будешь
со мною в царствии небесном. Так я примерно это и пообещал орелику. -
Вор пальцем указал на помертвевшего охранника.
- Только ему похуже будет...
Власьев пожал плечами и отвернулся, давая понять, что вмешиваться в
чужие разборки не станет.
Шестаков же испытал даже некоторый интерес - что сейчас произойдет
и как.
Он всегда ненавидел подонков, получающих удовольствие от чужих
страданий, с детства, и в данном случае вспомнил тоже библейскую
формулу: "Какою мерою меряете, такою и обмерится вам!"
Вид вора был не столько страшен, как угрожающе деловит, и охранник
привычно, генетически привычно для уроженца среднерусских мест, упал на
колени.
- Дяденька, прости, дяденька, не по злобе я, от глупости так,
прости, не буду больше...
Парню, как стало видно в лучах развернувшегося во все небо
малинового морозного рассвета, и было всего-то лет двадцать пять. Пришел
по призыву в конвойные войска в разгар голодных лет и остался
сверхсрочно на сытой и не утомительной, по сравнению с колхозным
бессмысленным трудом, службе.
Но лицо у него было тяжелое, щекастое, отнюдь не отмеченное печатью
интеллекта, и надежды на чудесное преображение после пережитого страха
тоже не обещало.
Косой улыбнулся щербатым ртом. - Да упаси бог. Убивать тебя, грех
брать на душу? Я сказал, что моего трояка тебе на похороны не хватит?
Так и не потребуется. Жить будешь, милок, долго будешь, ишь какой
гладкий, и мамка твоя с тобой наплачется. Как моя из-за вас, сук
красных, плакала...
Только ты это, полушубочек-то сними, нам еще долго до родного дома
добираться, не то, что тебе, и валенки тоже. Казенного ватника и штанов
тебе вполне хватит. - Лицо у вора было удивительно спокойное,
сочувствующее даже. Сложив рядом все снятые охранником дрожащими руками
вещи, он резко толкнул его кулаком в грудь. Парень сделал шаг назад. - А
теперь держи.
Вор взмахнул винтовкой, которую все время держал в руке, а сейчас
перехватил за край цевья, и, словно хоккейной клюшкой, подсек вохровца
под колени. Тот с воплем рухнул на дорогу. Колян подошел к нему и, все
так же зловеще улыбаясь, коротко и страшно ударил его прямо в правый
локтевой сустав.
Шестакову показалось, что он даже сквозь толстый ватный рукав
телогрейки услышал хруст костей. Охранник заорал совсем уже отчаянно.
- Нормально? Нравится? - и второй удар окованным металлом
затыльником приклада, теперь по левому локтю.
Стрелок, похоже, потерял сознание от дикой боли. Шестаков дернулся,
испытав желание прекратить расправу, но теперь Власьев удержал его:
- Стоп. Не наше дело.
При этом они оба не спускали стволов "наганов" с остальных
конвоиров, ошеломленно и подавленно взиравших на происходящее.
Вдруг кто-нибудь все-таки вздумает проявить
профессионально-классовую солидарность. Таковых не нашлось.
А Косой по-прежнему спокойно, деловито перебил охраннику и коленные
суставы, размахиваясь винтовкой, будто цепом на току, и попадая в нужное
место удивительно точно. Опустил винтовку и вытер пот со лба. - Вот и
все. Теперь пускай живет, падла, как сможет....
Что особенно странно - Шестаков одновременно и подавлял тошноту от
картины жестокой, средневековой расправы, и воспринимал ее же вполне
адекватно, словно бы как справедливое возмездие. Самое же интересное -
переживала его наркомовская составляющая, а иная - почти что
развлекалась.
Отошли втроем к обочине, после того как пристегнули наручниками к
придорожным деревьям всех охранников, кроме подвергнутого суровой, но и
справедливой экзекуции. Закурили.
- В СЛОНе<a href=#h20>20, на Соловках, еще и не
такое делали, - словно бы оправдываясь, сказал Косой. - Стукачей в
тумбочку засовывали и с Секирной горы по лестнице в свободный полет
пускали. Полтыщи ступенек, между прочим.
Или, еще забавнее, связать - и на бревнотаску кинуть. Пока до места
доедет - накричится вволю. А уж там или в шестеренки попадет, или в
затон, где баланы в три слоя плавают... - Затоптал в четыре затяжки
высмоленный бычок, повернулся к Власьеву: - Давай командуй, Леонид. -
Видно было, что он едва не подпрыгивает от внутреннего возбуждения. -
Что дальше требуется, какие планы? - Шестакова он как бы и не замечал,
считая просто пантелеевским ассистентом.
- А никаких. Сорваться бы отсюда, пока живы. Времени у нас совсем
нету... Те мужики, что с нами едут - кто?
- Да так. Серьезных деловых нет. Два паренька вот - мои. Взялись со
мной в стырщики податься, да сгорели сразу. А теперь под 58-ю хряют.
Брусы шпановые...
- Сейчас спросим, - вмешался в разговор Шестаков. - Эй, подходи по
одному...
Первый, человек лет сорока на вид, оказался инженером
гальванического цеха, арестованным за вредительство. Грозило ему по
максимуму десять лет, в Кольугине он имел собственный дом и жену с двумя
детьми, за которых очень переживал, поэтому честно заявил, что
предпочитает остаться здесь, глядишь, и зачтется ему правильное
поведение, и обвинение снимут...
- Не смею спорить, - вежливо наклонил голову Шестаков. - Может, и
так получиться. Но, как сказано в книге пророка Исайи, если не ошибаюсь,
лучше быть живой собакой, нежели мертвым львом. Сейчас я вам еще могу
предложить некоторые шансы, а через пару часов, вновь оказавшись в
камере, их у вас не будет. И, биясь головой о шконку <a
href=#h21>20 вы, наверное, пожалеете об утраченном миге
свободы.
Потом поймал неприятно-тусклый взгляд собеседника и испытал острое
раздражение.
- Впрочем, к чему рабам ее плоды? Может, и так выйти, что мы через
час падем в перестрелке, а вы еще пару недель или пару десятков лет
проживете...
- Хватит болтать, Гриша, - одернул его Власьев. - Не хрен
проповедовать. Время поджимает.
Шестаков сам ощутил бессмысленность своих филиппик и без дальнейших
слов кивнул, отходя в сторону.
С остальными тоже разобрались быстро. Один из товарищей по
несчастью был арестован как ранее уже отсидевший "саботажник",
зарезавший во время коллективизации собственного бычка и двух свиней,
отбыл пять лет и все понимал правильно. Надеялся получить не более чем
ссылку, с беглецами ему было никак не по пути.
Третий, парнишка лет семнадцати, арестован был вообще за букву У.
Приписал ее для смеха в стенгазете к популярному лозунгу: "Жить стало
лучше, жить стало веселее! Сталин". Получилось - "Сталину". Сейчас
хлюпал носом и тоже надеялся, что в городе разберутся, пожурят и
отпустят.
- Эхе-хе, - вздохнул Шестаков и сказал неожиданно: - Смотри сам, -
парень. Году в пятьдесят третьем вспомнишь этот момент, если доживешь.
Почему он это сказал, почему вдруг назвал именно пятьдесят третий,
а не какой-нибудь более близкий год, он ответить даже сам себе не смог
бы.
А двое молодых, после всего происшедшего отчаянно настроенных воров
примкнули к обществу.
- Ладно, решили. И "патриотов" подцепим к охране, пусть крепят
нерушимую дружбу блока коммунистов и беспартийных, - с усмешкой сплюнул
под ноги Власьев, - а мы - поехали.

Шестаков удивился, насколько старший лейтенант удачно вписывается в
неожиданно придуманный образ. Откуда он вообще набрался уголовных манер?
Но не стал вникать в ненужные сейчас тонкости. Будет еще время
обменяться мнениями.
Крутанул ручкой не успевший остыть мотор, развернул в три приема
полуторку на узкой лесной дороге. - Ну, по машинам.
- Как это - по машинам? - вскинулся вдруг один из молодых воров. -
Вы, дяденька, отоварились, а мне? Вертухаи тут в тулупах и в валенках
париться будут, а я замерзай?
И тоже потащил белый, хотя и грязноватый романовский полушубок с
начальника караула.
- Эй, подожди, - слабо возразил тот, - ну будь человеком.
Мороз-то... Когда нас еще найдут?
- А мне по... Вы обо мне думали, когда трое суток в холодной камере
без одеяла и матраса держали? А в эту жестянку запихали в опорках на
босу ногу? Снимай, падла, и валенки снимай. Скажи спасибо - портянки не
забираю. На вон, подарок, - и сбросил перед начкаром свои действительно
хилые опорки и ватную стеганку.
- Замерзнешь - с кобелей своих можешь поснимать, - он указал на
рядовых конвоиров.
- Не, куда там, мне тоже холодно, - и второй сявка потянулся за
своей долей добычи.
- Хрен с вами, прибарахляйтесь, только этого мужика не трожьте, я
ему обещал...

***

Источники :

https://topreading.net/bookread/107021-vasilii-zvyagincev-boi-mestnogo-znacheniya

https://mybook.ru/author/vasilij-zvyagincev/boi-mestnogo-znacheniya/read/

https://fb2.top/boi-mestnogo-znacheniya-237468/read

https://4italka.site/fantastika/alternativnaya_istoriya/306297/fulltext.htm

https://fantlab.ru/work9779

https://fantlab.ru/autor251

***

Василий Звягинцев

Страна:	Россия
Родился:	21 ноября 1944 г.
Умер:	30 апреля 2016 г.

Жанры:

Фантастика

100%

Родился Василий Дмитриевич Звягинцев в Грозном (21 ноября 1944), окончил Ставропольский медицинский институт, работал врачом «Скорой помощи», служил военным врачом на Сахалине. По возвращению в Ставрополь 10 лет провёл на комсомольской и профсоюзной работе, в политорганах МВД. Печататься начал с 1987 г. Первая публикация — «Уик-энд на берегу» (1987). Лауреат премий «Интерпресскон» и «Аэлита» за роман «Одиссей покидает Итаку». Жил в Ставрополе.

Василий Звягинцев, по мнению многих любителей научной фантастики, является одним из лучших российских писателей этого жанра. Самым большим (и в принципе единственным) трудом В. Звягинцева стал роман-эпопея «Одиссей покидает Итаку», который по достоинству оценили не только читатели, но и критики. Роман состоит из двадцати одной книги, каждая из которых по-своему связана с остальными. При этом можно читать любую книгу, как отдельное произведение (роман), хотя, безусловно, лучше соблюдать хронологическую последовательность, чтобы ориентироваться в героях и в том, что ими движет.

В 1993 г. за эпопею «Одиссей покидает Итаку» Василий Звягинцев был удостоен сразу 4-х престижных литературных премий — «Аэлита», «Интерпресскон», и специальной международной

Примечание к биографии:

Интервью с читателями на сайте Лаборатории Фантастики в 2012 году.

Сайты и ссылки:

itaka.n43.pw (официальный сайт)

===

***

Слушать - https://ae-books.online/istoriya/istoricheskaya-fantastika/18963-book/

https://ae-books.online/istoriya/istoricheskaya-fantastika/18963-book/

***

---

***

Словарь Батлерианского джихада

ПРИЛОЖЕНИЕ - Крестовый поход...

ПОСЛЕСЛОВИЕ. Дом Атрейдесов.

Краткая хронология «Дюны»

***

---

Фотоистория в папках № 1

002 ВРЕМЕНА ГОДА

003 Шахматы

004 ФОТОГРАФИИ МОИХ ДРУЗЕЙ

005 ПРИРОДА

006 ЖИВОПИСЬ

007 ТЕКСТЫ. КНИГИ

008 Фото из ИНТЕРНЕТА

009 На Я.Ру с... 10 августа 2009 года

Страницы на Яндекс Фотках от Сергея 001

---

***

РОМАН В ПИСЬМАХ. А.С. Пушкин

...

Вообрази мое изумление, когда узнала я про <?> твой отъезд в деревню. Увидев княжну Ольгу одну, я думала, что ты нездорова, и не хотела поверить ее словам. На другой день получаю твое письмо. Поздравляю тебя, мой ангел, с новым образом жизни. Радуюсь, что он тебе понравился. Твои жалобы о прежнем твоем положении меня тронули до слез, но показались мне слишком горькими. Как можешь ты сравнивать себя с воспитанницами и demois<elles> de c<ompag>nie? Все знают, что Ольгин отец был всем обязан твоему и что дружба их была столь же священна, как самое близкое родство. Ты казалось была довольна своей судьбою. Никогда не предполагала я в тебе столько раздражительности. Признайся: нет ли другой, тайной причины твоему поспешному отъезду. Я подозреваю... но ты со мною скромничаешь, - и я боюсь рассердить тебя заочно своими догадками.
Что сказать тебе про Петербург? Мы еще на даче, но почти все уже разъехались. Балы начнутся недели через две. Погода прекрасная. Я гуляю очень много. На днях обедал<и> у нас гости, - один из них спрашивал, имею ли о тебе известия. Он сказал, что твое отсутствие на балах заметно, как порванная струна в форте-piano - и я совершенно с ним согласна. Я вс° надеюсь, что этот припадок мизантропии будет не продолжителен. Возвратись, мой ангел; а то нынешней зимою мне не с кем будет разделять моих невинных наблюдений, и некому будет передавать эпиграмм моего сердца. Прости, моя милая, - подумай и одумайся.

Крестовский остров.

***

ПИР ВО ВРЕМЯ ЧУМЫ. А.С. Пушкин

***