Главная » » ВТОРАЯ 04

17:48

ВТОРАЯ 04

***

Сцена братания плавно перешла в сцену знакомства боевого офицера и
прекрасной девушки и сделалась особенно трогательной, когда выяснилось,
что прекрасная девушка - тоже боевой офицер. Вспоминая Последнюю войну,
где они оба оттрубили по полному году, Боб и Селена, конечно же,
обнаружили нескольких общих знакомых, не говоря уже о ставших почти
родными местах сражений. Для Виктора же от этих названий на чужом языке
веяло не столько романтикой, сколько непонятной апокалиптической жутью:
"зеленка" под Юртанабадом, авиабаза Аглы-Пури, перевал Чатланг...
В общем, малоподвижный после удара "ситроен" оттащили к краю дороги и
даже выделили солдатика для охраны вплоть до прибытия вызванной Селеной по
радио техпомощи, а пассажиров майор по старой дружбе взял к себе в бэтээр.
Правда, ехал он не в город, а в Лагерь. Но Селена, связавшись с кем-то по
ВЧ, быстро поменяла свои планы, а Виктору, сделавшему еще несколько
глотков для снятия стресса после аварии, стало все равно, куда ехать.
Появилась этакая веселая бесшабашность. А еще появилась надежда проникнуть
внутрь Лагеря за компанию с этой всемогущей предводительницей юных
параноиков.

Виктор всю жизнь терпеть не мог железных дверей, колючей проволоки и
пропускной системы, поэтому проникновение туда, куда обычно не пускали,
доставляло ему ни с чем не сравнимое наслаждение. А тут еще вдобавок
страшно хотелось понять, что же происходит в городе и кто такие, черт
возьми, эти бедуины, что все вокруг них носятся как ошпаренные.
В разговор ветеранов Виктору удалось вклиниться раза два, много -
три, и выяснил он лишь то, что Боб и сам не знает, зачем столько танков.
Просто он имеет приказ - сопровождать вверенный ему батальон особого
назначения и по прибытии, согласно общей задаче, поставленной перед всем
корпусом, организовать оцепление объекта по схеме номер три. Для Виктора
это был, разумеется, пустой звук, а Селена от слов "схема номер три" чуть
не подпрыгнула, а потом прошептала ошарашенно:
- Да они там что, обалдели?!
Снова у ветеранов началось обсуждение военно-технических вопросов, и
Виктор ничего не успел узнать по существу дела.
А дело было, похоже, серьезное. Такого количества танков Виктор не
видел еще никогда в жизни. Причем подъехавшая техника была выстроена цепью
вдоль всего периметра тройного ограждения, насколько хватал глаз. В желтом
горячем тумане за поворотом изломанных линий колючей проволоки терялись
размытые очертания дальних машин, а по ближним было отчетливо видно, что
стоят они до дикости странно - в шахматном порядке: один ствол нацелен на
Лагерь, другой - в противоположную сторону, следующий - снова на Лагерь и
так далее. На броне ближайшего танка, свесив ноги в открытый люк и закинув
автоматы за спину, двое солдат мирно ели арбуз.
Комбатовский бэтээр, в котором ехали Селена и Виктор, без остановки
проскочил первую линию оцепления, образованную простыми десантниками. На
второй линии их остановили, и Боб, высунувшись из люка, какое-то время
объяснялся с высоким и мрачным президентским гвардейцем. На третьей линии
потребовались документы, причем на всех находившихся в машине. Здесь
охрану осуществляли совместно уже хорошо знакомые Виктору юноши в сафари и
угрюмые бородатые мужики в камуфляжной форме без знаков различия - ну
вылитые моджахеды или душманы, как их там, никогда Виктор не разбирался в
этих названиях. Боб по ту сторону кордона не пошел - ему не надо было, а
Виктора каким-то чудом пустили вместе с Селеной. Но рано он радовался. На
входе в первый же ближайший к КПП корпус, куда направилась Селена, стоял
бедуин, абсолютно безоружный, как все бедуины, но очень строгий и
непреклонный.
- Ему нельзя, - сказал он, даже не заглядывая в документы, и Поднял
на Виктора глаза, полные сочувствия и жалости.
- Это писатель Банев, - просительно залопотала Селена, - он будет
рассказывать о нас в газетах и на телевидении.
- Ему нельзя, - спокойно и неумолимо повторил бедуин.
Селена внезапно перешла на незнакомый язык, гортанный, визгливый,
жутко непривычный. Казалось, чужеземные слова, как теннисные мячики,
скачут между голыми бетонными стенами узкого тамбура. Бедуин вяло отвечал
на том же наречии. Потом Селена повернулась к Виктору и тихо произнесла:
- Тебе сюда, нельзя. Сегодня...
И так она добавила это "сегодня", что Виктор понял: ему в это место
будет нельзя _н_и_к_о_г_д_а_.
Бедуин смотрел на Виктора печально и виновато. Селена при всех ее
бойцовских качествах и теперешнем возбужденном состоянии, казалось, готова
была расплакаться от обиды.
В другой ситуации, когда палят в воздух из автоматов для острастки и
перегораживают путь гигантской тушей часового с противотанковым ружьем
наперевес, Виктор, наверное, вспомнил бы молодость и рванул напролом,
опрокидывая стулья и круша стекла, но сейчас это было абсолютно неуместно,
это было все равно что качать права в храме. И он просто повернулся и
пошел, бросив через плечо:
- Селена, я жду тебя в своем номере в "Национале". Четвертый этаж,
пятая комната.
- Погоди! - крикнула Селена. - А как ты поедешь назад?
Вопрос отрезвил Виктора. Действительно, как? Он представил себе
дорогу пешком - девять километров по выжженной долине, вдоль разбитой
дороги, сквозь клубы пыли и грохот танков, идущих навстречу. Приятная
перспектива. Он остановился и обернулся.
- Я вызову для тебя машину, - сказала Селена. - Джип с шофером будет
ждать у внешнего ограждения.
И вдруг снова заговорил бедуин:
- Господин Банев, я бы очень хотел побеседовать с вами. Вы не
согласитесь подойти завтра в здание мэрии?
- Во сколько? - агрессивно поинтересовался Виктор.
- В семь часов пополудни.
И пока Банев размышлял над ответом, Селена воскликнула, с
провинциальной непосредственностью всплеснув руками:
- Ой, да я же вас не познакомила! Виктор, это - Абэ Бон-Хафиис.
Вот те нате, хрен в томате! Хафиис был известным бедуинским
писателем, собственно единственным писателем-бедуином, известным на весь
мир. Виктор даже читал несколько его вещей в переводе. Какого же черта он
здесь делает, на проходной главного корпуса Лагеря? Или не главного?
Господи, какая разница?! При чем здесь Хафиис?
- Я приду, - сказал Виктор.
Селена уже держала в руках плоскую трубочку сотовой связи.
- Иди, тебя ждут. Джип с водителем, - повторила она, закончив
разговор по телефону опять же на каком-то собачьем языке.
"Неужели и водитель будет бедуин?" - раздраженно подумал Виктор,
одновременно с отвращением поймав себя на этой этнической нетерпимости. Да
нет же! Никогда он этим не страдал. И бедуины раздражали его не по
национальному признаку - у этого раздражения была совсем другая природа:
что-то среднее между психологической несовместимостью и... - как это
называлось в годы его юности? - _к_л_а_с_с_о_в_о_й_ ненавистью. Да,
бедуины были людьми другого класса, точнее, даже другого мира, и Виктора
раздражала закрытость этого мира, как раздражала всегда, с самого детства,
любая закрытость: монастыря, секретного института, лепрозория или
департамента тайной полиции. Люди по ту сторону любого кордона знали
что-то, чего не знал он, - это было несправедливо, они ограничивали его в
праве на знание, в праве, которое Виктор почитал священным для
биологического вида Homo sapiens. Однако с годами закрытой информации
становилось почему-то все больше, и люди, владеющие исключительным
знанием, отдалялись все сильнее от людей обычных, таких, как Виктор, и
смотрели на них с высокомерием и снисходительной жалостью. И порою это
становилось просто невыносимо, особенно если не выпить вовремя хорошего
джину...
В бедуинах причастность к высшему знанию ощущалась особенно остро.
Вот почему Виктор тоже не любил этих мрачных бородачей в синих балахонах и
их женщин с лицами, вечно закрытыми паранджой, и их детей... Стоп. У них
же никогда не было детей. Виктор вдруг только сейчас задался этим
вопросом. Как же так? И вспомнился Шопенгауэр, сказавший однажды, что,
если бы люди жили вечно, им стало бы ни к чему рожать детей. Бедуины -
раса бессмертных. Любопытная гипотеза. Не забыть бы поделиться с
Големом...
Мимо Виктора гордо прошествовали пятеро юнцов в сафари - четверо
ребят и одна девушка, всем на вид лет по шестнадцать, все удивительно
чистенькие, свеженькие, румяные и дышащие прохладой, словно только что
пришли с мороза. Селена приветствовала их вертикально поднятой левой рукой
со сжатым кулаком, они ответили тем же, а Хафиис выпрямился, расправляя
плечи и слегка откидывая назад голову, и сквозь его прищуренные веки
полыхала черная ненависть. И это был такой мощный эмоциональный луч, поток
лучей, что Виктор физически ощутил его обжигающую силу, отраженную от
бодрых детишек-штурмовиков. И сделалось страшно. Такую ненависть в глазах
он видел только на войне, а таких подростков он вообще никогда в жизни не
видел. И он не знал теперь, кто для него более чужой: бедуины, не имеющие
детей, или дети, отказавшиеся от родителей. А ведь в том немыслимом строю
на площади маршировал и его собственный внук Август - сын Ирмы.
Безумно захотелось выпить, но он оставил фляжку в разбитом
"ситроене". Значит, придется терпеть до города.
Водитель оказался не бедуином, однако был патологически
неразговорчив, и, получив от него пару-другую ответов типа "да, нет, не
знаю", Виктор задремал. Колонна танков уже прошла, и над опустевшей
дорогой в знойном мареве повисла зловещая тишина.

***

===

Тяжелый липкий дневной сон был прерван душераздирающим воплем. Виктор
резко поднялся, роняя на пол уже совершенно высохшую, горячую простыню,
пару секунд посидел на кровати, выжидая, пока пройдет головокружение и
рассеется желтая муть перед глазами, вытер ладонью пот с лица и, наконец
поднявшись, приблизился к окну.
Во дворе отеля дрались коты. Точнее, готовились к драке. Два матерых
сиамца, выгнув спины и чудовищно распушив черные хвосты, попеременно орали
друг на друга низкими, противными, почти человеческими голосами. Один был
нечистокровный сиамец: белые пятна на лапках и сизоватая морда выдавали
примесь плебейской крови. Второй - образцовый представитель породы -
выглядел совершенно как домашний кот, а может быть, и был домашним, и
Виктор мысленно поставил на него. Однако поединок не состоялся. В центре
двора появился третий кот, тоже вроде бы сиамский, но почти черный,
крупноголовый и вообще огромный, - те двое рядом с ним казались котятами.
- М-м-м-а-а-о, - с достоинством произнес он, и драчуны мигом прыснули
в разные стороны.
"Сюрная сцена, - подумал Виктор. - И откуда вдруг повылезло столько
этого таиландского зверья?"
Он вспомнил, как много лет назад в этом же городе бедуин прогуливал
по улице сиамского котенка на шлейке и собралась толпа зевак. Такого
местные жители еще не видели, а одна девочка даже спросила:
- Ой, это у вас что, обезьянка?
Теперь дворовые сиамские коты стали достопримечательностью города.
Они жили по всем подвалам, по всем помойкам вместе с рыжими, черно-белыми
и полосатыми, но голубоглазых экзотических красавцев было несравнимо
больше. Размножались они, что ли, быстрее? Или признаки их породы были -
как это учили в школе - доминантными? Кошек вообще в городе стало
видимо-невидимо. Мышей они слопали всех до единой, даже крыс практически
полностью передушили, оставив доедать собакам, а еще в народе
поговаривали, что скоро исчезнут воробьи, - сиамцы необычайно лихо за ними
охотились.
Виктор достал из холодильника тоник в большой пластиковой бутылке,
плеснул себе в стакан и поглядел на часы. Сиеста кончилась. Пора к Тэдди.
Кстати, ужасно хочется есть. Несмотря на жару. Кажется, он сегодня так и
не позавтракал.
"Закажу ледяную окрошку, - подумал Виктор, мечтательно закрывая
глаза, - и маринованных миног, и грибы, и мясо по-гватемальски..."

За привычным столиком сидели еще вполне трезвый Квадрига и Антон
Думбель в шикарных белых брюках и белой рубашке с короткими рукавами, с
карманчиками и погончиками. Он был теперь похож на губернатора острова
Борнео, и к его мускулистым загорелым рукам сильно не хватало тяжелого
маузера, завершающего образ. А также хорошо бы смотрелись рядом с ним по
обе стороны рослые негры с автоматами. Однако губернатор острова Борнео
был настроен миролюбиво, потягивал из высокого бокала что-то
газированно-прохладительное и задумчиво глядел на запотевшую рюмку то ли
коньяка, то ли виски.
- Здравствуйте, Антон. - Виктор решил подколоть его. - А почему же вы
не на месте событий?
- Каких событий? - невинно поинтересовался Антон.
- Ну как же, около Лагеря большое скопление боевой техники...
- А-а, - протянул Антон, - ну, это не по моей части.
- Как же так? Разве инспектор по делам национальностей не должен
присутствовать там, где национальный конфликт перерастает в военный?
Антон посмотрел на Виктора пристально, опрокинул рюмку, шумно
выдохнул (судя по запаху, это был все-таки коньяк) и спросил:
- Вы знаете, почему мы проиграли Последнюю войну?
- Наверно, потому, что она была не последней, - быстро сказал Виктор,
словно это был единственно возможный и заранее заготовленный ответ по ходу
викторины.
- Оригинальная мысль, - оценил Антон.
И тут неожиданно вклинился Квадрига:
- А почему, собственно, вы считаете, что мы там проиграли?
Антон даже растерялся на мгновение.
- Н-ну... потому что это общепринятое мнение.
- А я вот так не считаю, - сказал Квадрига. И добавил: - Терпеть не
могу общепринятое мнение.
Антон промолчал, Виктор на всякий случай тоже. Квадрига не унимался:
- На Последней войне я писал батальные сцены. С натуры. Мне почему-то
знакомо ваше лицо, господин Думбель. Я не мог встречать вас на фронте?
Нет?
- Нет, - отрезал Антон. - Меня там не было.
- Я пью за победителей Последней войны! - многозначительно изрек
Квадрига и поднял свой стаканчик с охлажденным ромом.
- Так вы все-таки хотите услышать, Виктор, почему мы проиграли в той
войне?
- Разумеется. Я вас слушаю.
- Потому что мы не знали, с кем воюем и для чего воюем, потому что у
нас не было _и_д_е_и_, а у них, у наших врагов, - была. Они точно знали,
что идут на бой за Аллаха, а у нас одни выполняли интернациональный долг,
другие сводили личные счеты, третьи зарабатывали деньги, а в итоге все
дружно признали, что это была интервенция, постыдная захватническая война
и вообще ошибка.
- Простите, - прервал его Виктор, - но ведь это же все общее место.
Не позорьтесь, Антон, вам не пристало пересказывать такие банальности.
- Вы не дослушали меня, - жестко сказал Антон. - Это всего лишь
необходимая преамбула. Извините, если напомнил вам общеизвестные вещи.
Официант! Двойной коньяк. Мне и господину Баневу. Вы не возражаете?
- Пока - нет, - сказал Виктор.
- Так вот, суть моей мысли заключается в том, что мы вели на самом
деле не захватническую, а чисто оборонительную войну, мы, как всегда,
раньше других почувствовали главную мировую угрозу и приняли удар на себя.
Мы вступили в священную войну, не поняв ее смысла, и потому вынуждены были
прекратить ее. Но теперь-то уже всем ясен зловещий смысл великого
противостояния Север - Юг, заменившего собою ушедшее в историю
противостояние Востока и Запада. Хотим мы этого или нет, шутили вы или
говорили серьезно, но Последняя война была не последней, вы правы, нам
снова придется воевать. И уж теперь-то мы победим, должны победить,
иначе...
- Простите, - снова перебил его Виктор. - Но что-то на этот раз я не
до конца вас понимаю. Кто он, этот враг с Юга, которому вы объявляете
священную войну?
- О Господи! Правильно говорил Голем, что писатели - народ
необразованный. Вы Салмана Рушди читали?
- "Сатанинские стихи"? Наслышан.
- Он написал не только "Сатанинские стихи", он много чего написал о
мусульманах. И это он сказал, что главной угрозой для современной
цивилизации является мусульманский мир. Мне неважно, арабы они, турки,
пуштуны или боснийцы, они - мусульмане, и значит, враги. Я знаю, что такое
ислам, уж вы мне поверьте. Да, я инспектор по делам национальностей, но
это не значит, что я националист, как твердят эти оголтелые
правозащитники. Я вовсе не отдаю предпочтения каким-то отдельным нациям, я
отдаю предпочтение более гуманной религии и более высокой культуре. Вот и
все.
Виктор даже есть перестал. Он смотрел на Антона и удивлялся
произошедшей в нем перемене, из респектабельного, уравновешенного
чиновника с так называемыми погонами в кармане он превратился в
митингующего, почти истеричного политика или в боевого командира, с
отчаянной смелостью поднимающего свою роту против неприятельского
батальона.
Антон продолжал, увлекаясь все больше:
- Надо же наконец, надо же рано или поздно делать свой выбор, если мы
действительно не хотим погубить цивилизацию. Нашу цивилизацию. Сколько
можно кричать о равенстве перед законом и перед Богом (каким Богом?),
сколько можно кричать о свободе и справедливости, когда в ответ тебе
кричат "Джихад!" или "Газават!", а других слов просто не знают и не хотят
слышать. С ними же не о чем договариваться. С ними нельзя договариваться.
Их надо просто уничтожать.
- Помилуйте, батенька, что вы говорите такое? Ваше начальство
разрешило вам произносить вслух такие слова?
- А чего я такого сказал? - почтя как нашкодивший мальчишка,
вскинулся Антон. Вторую, самую ядовитую часть вопроса он практически
пропустил мимо ушей. - Бросьте вы эти ваши интеллигентские штучки: не
убий, не укради, гуманизм-онанизм. Вы начинаете стрелять, когда вашу жену
уже отправили в концлагерь или когда на ваших детей уже падают бомбы, а
стрелять надо начинать раньше, чтобы ничего этого не произошло. Надо
наносить упреждающие удары. Для этого только необходимо правильно выбрать
цель. Сегодня мы выбрали ее. Но времени осталось предельно мало. Ислам -
это не религия, ислам - это болезнь, эпидемия, распространяющаяся с
чудовищной скоростью. Здесь не дискуссии нужны, а дезинфекция. Вы хотите
весь остаток жизни молиться Аллаху или вы все-таки предпочтете нашу веру?
- Вы верующий? - быстро спросил Виктор, подняв брови.
- Нет, я употребил слово "вера" в самом широком смысле.
- Ну а в самом широком смысле, мне, честно говоря, все равно, кому
молиться. И если меня будут заставлять каждый день ходить в костел, я,
пожалуй, тоже закричу "Джихад!". Антон, не бросайтесь такими словами, как
"вера". Лучше объясните мне, кто же будет выбирать кандидатов на
уничтожение: лично господин президент или начальник его охраны? И по каким
признакам будут отличать мусульман? По отсутствию крайней плоти? Ну, тогда
я вам расскажу, что будет: в первую очередь, как всегда, расстреляют
евреев, потом не успеют остановиться и по какому-нибудь недоразумению
вырежут всех армян, при этом, разумеется, пострадают чеченцы, калмыки,
сербы, афганцы и крымские татары, в меньшей степени, но тоже достанется
тамилам, баскам, абхазам, корейцам и эскимосам. Ну а совершенно под ноль
вырежут без различия национальности столь ненавистных вам правозащитников,
то есть в основном ученых, священников и писателей. Меня, соответственно,
тоже убьют, за что я вам заранее говорю "большое спасибо".
- Шутите? - несколько оторопел Антон от такой контратаки.
- Нисколько. К сожалению. И если я вас правильно понял, вы тоже
говорили вполне серьезно.
- В общем, да.
- Тогда, _с _в_а_ш_е_г_о _п_о_з_в_о_л_е_н_и_я_, я лучше выпью джину,
- медленно проговорил Виктор и, поднявшись, пошел к стойке, чтобы лично
заказать у Тэдди порцию любимого напитка со льдом.
Когда он вернулся, Антон сидел как ни в чем не бывало, все такой же
белый, отутюженный и довольный собой. На гладко выбритом лице не
отразилось и тени сомнения в только что высказанных идеях. А в
серо-стальных глазах полыхало адское пламя превосходства и причастности к
страшной тайне. Виктор представил себе вдруг, как капитан Думбель вот в
этих самых белоснежных брюках идет вдоль ряда лежащих на асфальте тел и
методично производит контрольные выстрелы в голову. Картинка нарисовалась
настолько яркая, что его даже замутило слегка.
Банев сел, выпил джину и зачем-то спросил, хотя уже не собирался
возвращаться к разговору:
- А детей мусульманских вы тоже предполагаете уничтожать?
- Я так и чувствовал, что вы не поймете главного. Я же сказал -
упреждающий удар. Но относительно возраста, начиная с которого человека
следует считать опасным, конечно, потребуется отдельное, тщательно
продуманное решение, лично я не могу взять на себя такую ответственность,
никто ведь не может...
"Господи, - думал Виктор, - в какое странное время мы живем! Всем
разрешили говорить все: государственным служащим, занимающим важные посты,
журналистам с экрана, рядовым гражданам на улицей в магазине - разрешили
говорить абсолютно все: от нецензурной брани в адрес господина президента
до открытых призывов к свержению строя и массовым убийствам по
Национальному или религиозному признаку. Разрешили говорить все, но
говорят почему-то одни только гадости, во всяком случае те, кто говорит
громко. А сделать ничего нельзя, потому что делать пока еще не разрешили,
то есть разрешили, но не дают. Странное время".
В ресторане появилась извечная пара - молодой человек в сильных очках
и его долговязый спутник.
"Интересно, - подумал Виктор, - а эти тоже ненавидят бедуинов или они
как раз, наоборот, представляют бедуинскую секьюрити сервис? Бороды сбрили
и косят под европейцев".

***

Источники :

https://iknigi.net/avtor-ant-skalandis/68504-vtoraya-popytka-ant-skalandis/read/page-1.html

https://libcat.ru/knigi/fantastika-i-fjentezi/128504-2-ant-skalandis-vtoraya-popytka.html#text

https://thelib.ru/books/skalandis_ant/vtoraya_popytka_ver2-read.html

https://litmir.club/br/?b=12069

https://4italka.site/fantastika/nauchnaya_fantastika/209109/fulltext.htm

https://fantlab.ru/work8638

https://fantlab.ru/autor196

...

Ант Скаландис

Страна:	Россия
Родился:	1 сентября 1960 г.

Настоящее имя:

Антон Молчанов

Другие псевдонимы:

Антон Скаландис

Жанры:

Фантастика	91%
	ещё >>

Родился в Москве. По образованию инженер-химик (МХТИ им Д.И. Менделеева, 1983). Публицист, прозаик, редактор, сценарист. Секретарь Союза писателей Москвы, сопредседатель Совета по фантастической и приключенческой литературе и Международной ассоциации писателей-фантастов, член правления Литфонда.

В 1990-1992 – исполнительный директор редакционно-издательской фирмы «РИФ» при Всесоюзном центре детского кино Ролана Быкова, после реорганизации — ответственный редактор и PR-менеджер издательства «Текст».

1993-2001 – директор, главный редактор, начальник отдела в различных издательских и книготорговых фирмах;

2001-2002 – корреспондент отдела «Общество» «Литературной газеты»;

2002-2003 – шеф-редактор вкладки «PRO» газеты «Книжное обозрение»;

2003-2004 – руководитель PR-службы издательства «Вече».

Первая публикация прозы в центральной прессе – 1986 год, «Химия и жизнь». Первый сборник рассказов – «Ненормальная планета», Москва, «Мир», 1989 (первый и последний сборник отечественного автора в издательстве «Мир»). Первый роман – «Катализ» (журнальный вариант –1991-93 г.г., Днепропетровск; полный вариант – М.: АСТ, 1996) Более сотни авторских публикаций в периодике и сборниках, также выступал в качестве составителя сборников и литобработчика переводов. Автор нескольких популярных романов: «Спроси у Ясеня», «Заговор посвященных», «Меч Тристана», «Точка сингулярности», «Охота на Эльфа».

1996 – участник проекта «Время учеников» (сиквелы к повестям братьев Стругацких);

1997-1999 – участник уникального проекта – создание романов-сиквелов к знаменитому «Миру Смерти» («Deathworld») в реальном соавторстве с Гарри Гаррисоном (США) — впервые в истории отечественной фантастики. Тираж книг на русском языке превысил 500 000 экз. Переводы на польский и чешский языки.

2000-2004 – сценарии телесериалов, документальных и художественных фильмов.

В настоящее время – руководитель проекта «Фаэтон», вторая и третья книги цикла «Дочь Нефертити» и «Наложница императора» написаны при его участии.

Ант Скаландис о себе:

Я пишу очень давно. Сколько помню себя, столько и пишу. Честное слово. В такой семье я родился. Мама — учитель русского языка и литературы. Отец — фотохудожник, работал в Государственном литературном музее, создал свой собственный жанр — фоторассказ, выступал со слайд-фильмами о писателях, был автором нескольких книг и множества публикаций. И мать, и отец, и старшая сестра — все соблюдали семейную традицию и вели дневники. Я свой дневник завел, кажется, во втором классе. А сказки и рассказики начал сочинять ещё раньше. Мой первый текст, бережно сохранённый мамой, «Кися на рыбалке», относится, если не ошибаюсь, к 6-летнему возрасту. А уже в одиннадцать я взялся писать длиннющий приключенческий роман, так и не оконченный, разумеется. Второй, уже более тщательно продуманный, был начат лет через пять, но и его постигла та же участь. А вот годков двадцати от роду я замыслил грандиозный и уже фантастический роман с «химическим» названием «Катализ», сказалось соответствующее образование — Менделеевский институт. Работа над текстом шла почти десять лет. За это время я написал десятки рассказов и статей, успел позаниматься в двух литературных семинарах, обегал несчётное число редакций, начал публиковаться и, наконец, сменил должность мэнээса на должность директора издательства. В самом начале 1990 года увидела свет моя первая книжка — тоненький сборник «Ненормальная планета», а многострадальный роман вышел лишь в 1991-м, и то в журнальном варианте в Днепропетровске.

Я давно замечаю за собой удивительную способность садиться между двух стульев: попадать между жанров, направлений, тем, между эпох, в конце концов. «Последним романом советской фантастики» окрестил «Катализ» Андрей Чертков — петербургский редактор и критик. И это правда. Но для советской цензуры он был недопустим, а для нового времени показался в одночасье устаревшим. Это роман об изобилии, о том, как мы понимали коммунизм, о наших мечтах и об их крахе. Но книга получилась на удивление светлая, потому что написана была самой молодостью. Мне кажется, что сегодня она снова и даже очень актуальна, но объяснить это издателям пока не удаётся.

Для меня лучшее, что я сделал, — это цикл романов о Причастных. Их на сегодняшний день четыре, самым удачным я называю второй (не по времени написания, а по порядку в цикле) — «Миссия Причастных» (авторское название — «Точка сингулярности»). И это действительно последняя из книг, написанных мною не на заказ. У остальных судьба сложнее. Они дописывались, переписывались, издавались как детективы, потом как фантастика, опять как детективы... А на самом деле это проза — и всё. Я не люблю делить книги по жанрам, направлениям, темам. Пусть этим занимаются магазины, им — важно, потому что продать надо. А в литературе, если она настоящая, любые рамочные определения неуместны. «Мастер и Маргарита», «Замок», «Маленький принц», «Улитка на склоне», «Москва — Петушки»... Это фантастика или нет? Я не знаю. Но это всё гениально. И надо стремиться к такому уровню. Вот только издатель сегодняшний понимать этого не хочет. Он всё норовит запихнуть Скаландиса в какую-нибудь раскрученную серию. Вот и получается: чем лучше удалась книга, тем тяжелее её коммерческая судьба.

Одно время очень хотелось войти в «мейнстрим», чтобы заметили, чтобы признали. Потом перехотелось. Не заметили, не признали — ну и ладно. Вместо этого вошёл в публицистику и в кино — уже под настоящей фамилией. Как Антон Молчанов. Ну если честно, кино — это громко сказано. То есть работы-то в нём было много: десяток разных сценариев и синопсисов написан. Опыт колоссальный появился, масса новых интересных знакомств, а вот законченный фильм, где фамилия в титрах засветилась, только один, и тот сериал — «Салон красоты». Знаменит он в основном тем, что там впервые в драматической роли снялся Филипп Киркоров.

После дефолта литературой стало очень трудно зарабатывать на жизнь. До дефолта это удавалось прекрасно, и даже многим. В общем, заниматься приходилось всем: книжной торговлей, журналистикой, пиаровской работой в издательствах и даже в выборных кампаниях. Вспомнил всё, чему научился за последние годы... И тут предложение поступает с телевидения — редкий литератор от такого откажется. А в итоге, как я уже говорил, — бесценный опыт.

«Еще совсем недавно я всех вокруг уверял в том, что научная фантастика, традиционная science fiction умерла как направление в литературе, – говорит Скаландис. – Однако, познакомившись с творчеством Татьяны Семёновой, я не только убедился в обратном, но и по-настоящему увлекся работой над этим удивительно смелым проектом».

===
***

***

---

***

Словарь Батлерианского джихада

ПРИЛОЖЕНИЕ - Крестовый поход...

ПОСЛЕСЛОВИЕ. Дом Атрейдесов.

Краткая хронология «Дюны»

***

---

Фотоистория в папках № 1

002 ВРЕМЕНА ГОДА

003 Шахматы

004 ФОТОГРАФИИ МОИХ ДРУЗЕЙ

005 ПРИРОДА

006 ЖИВОПИСЬ

007 ТЕКСТЫ. КНИГИ

008 Фото из ИНТЕРНЕТА

009 На Я.Ру с... 10 августа 2009 года

Страницы на Яндекс Фотках от Сергея 001

---

***

ПИР ВО ВРЕМЯ ЧУМЫ. А.С. Пушкин

***

...

Председатель.
Он выбыл первый
Из круга нашего. Пускай в молчаньи
Мы выпьем в честь его.

Молодой человек.
Да будет так!

(Все пьют молча.)

Председатель.
Твой голос, милая, выводит звуки
Родимых песен с диким совершенством;
Спой, Мери, нам, уныло и протяжно,
Чтоб мы потом к веселью обратились
Безумнее, как тот, кто от земли
Был отлучен каким-нибудь виденьем.

Мери (поет).

Было время, процветала
В мире наша сторона:
В воскресение бывала
Церковь божия полна;
Наших деток в шумной школе
Раздавались голоса,
И сверкали в светлом поле
Серп и быстрая коса.

Ныне церковь опустела;
Школа глухо заперта;
Нива праздно перезрела;
Роща темная пуста;
И селенье, как жилище
Погорелое, стоит, -
Тихо все - одно кладбище
Не пустеет, не молчит -

Поминутно мертвых носят,
И стенания живых
Боязливо бога просят
Упокоить души их.
Поминутно места надо,
И могилы меж собой,
Как испуганное стадо,
Жмутся тесной чередой.

Если ранняя могила
Суждена моей весне -
Ты, кого я так любила,
Чья любовь отрада мне, -
Я молю: не приближайся
К телу Дженни ты своей;
Уст умерших не касайся,
Следуй издали за ней.

И потом оставь селенье.
Уходи куда-нибудь,
Где б ты мог души мученье
Усладить и отдохнуть.
И когда зараза минет,
Посети мой бедный прах;
А Эдмонда не покинет
Дженни даже в небесах!

Председатель.
Благодарим, задумчивая Мери,
Благодарим за жалобную песню!
В дни прежние чума такая ж видно
Холмы и долы ваши посетила,
И раздавались жалкие стенанья
По берегам потоков и ручьев,
Бегущих ныне весело и мирно
Сквозь дикий рай твоей земли родной;
И мрачный год, в который пало столько
Отважных, добрых и прекрасных жертв,
Едва оставил память о себе
В какой-нибудь простой пастушьей песне
Унылой и приятной.... нет! ничто
Так не печалит нас среди веселий,
Как томный, сердцем повторенный звук!

...

***