Главная » 2022»Май»15 » "Гаргантюа и Пантагрюэль". Франсуа Рабле. 015
21:42
"Гаргантюа и Пантагрюэль". Франсуа Рабле. 015
---
---
XV.
Извиненіе Панурга и изложеніе тайнаго монастырскаго ученія о солонинѣ.
-- Богъ хранитъ отъ зла,-- сказалъ Панургъ,-- того, кто хорошо видитъ, но, плохо слышитъ. Я васъ хорошо вижу, но совсѣмъ не слышу. И не знаю, что вы говорите. Голодное брюхо -- глухо. Я готовъ въ голосъ кричать отъ голода. Я совсѣмъ изнемогаю отъ трудовъ непосильныхъ. Готовъ неистовствовать отъ голода. Хитеръ будетъ тотъ, кто заставитъ меня въ нынѣшнемъ году снова видѣть сны. Остаться безъ ужина, чортъ возьми! Пойдемъ завтракать, братъ Жанъ! Когда я хорошо позавтракалъ и желудокъ мой сытъ и доволенъ,-- пожалуй, на худой конецъ и въ случаѣ нужды, я обойдусь и безъ обѣда. Но остаться безъ ужина -- чортъ возьми, какая гадость! Это ошибка, это преступленіе противъ природы. Природа создала день, чтобы человѣкъ упражнялъ свои силы, трудился, чтобы каждый занимался своими дѣлами. И чтобы намъ удобнѣе было заниматься, она доставляетъ намъ и свѣчку, а именно: ясный и веселый солнечный свѣтъ. Вечеромъ;она гаситъ ее и молча говоритъ намъ: Дѣти, вы -- хорошіе люди. Довольно трудиться, наступаетъ ночь; слѣдуетъ прекратить работу и подкрѣпить свои силы добрымъ хлѣбомъ, добрымъ виномъ, добрымъ мясомъ, затѣмъ повеселиться, лечь и соснуть, чтобы на завтра встать бодрымъ и готовымъ къ новому труду." Такъ поступаютъ сокольничій: накормивъ своихъ птицъ, они не даютъ имъ летать съ полнымъ желудкомъ, а предоставляютъ сидѣть на мѣстѣ. Это прекрасно понималъ добрый папа, первый установившій посты. Онъ приказалъ, чтобы мы постились до девятаго часа; въ остальные часы позволяется принимать пищу. Въ прежнее время рѣдко кто обѣдалъ, кромѣ монаховъ и канониковъ. Да вѣдь имъ и дѣлать больше нечего; для нихъ каждый день праздникъ, и они прилежно соблюдаютъ монастырскую пословицу: "De missa ad mensum" и не станутъ даже дожидаться прихода аббата, чтобы сѣсть за столъ. Сѣвши за столъ, монахи станутъ ждать аббата сколько угодно, но не иначе. Однако, всѣ люди ужинали, исключая какихъ-нибудь мечтателей, почему ужинъ и называется coena, то-есть всеобщій. Тебѣ это хорошо извѣстно, братъ Жанъ. Идемъ же, другъ мой, всѣми чертями заклинаю тебя, идемъ! Мой желудокъ лаетъ какъ собака отъ голоду. Заткнемъ ему глотку похлебкой, чтобы успокоить его, какъ это сдѣлала Сивилла съ Церберомъ. Ты любишь густыя, жирныя похлебки, я же предпочитаю молочную похлебку съ лавровымъ листомъ, съ прибавкой добраго куска пахаря, просаленнаго на девяти духовныхъ кантахъ.
-- Понимаю,-- отвѣчалъ братъ Жанъ, эта метафора заимствована изъ монастырскаго котла. Пахарь -- это быкъ, на которомъ пашутъ или пахали; а девять кантовъ означаютъ, что онъ превосходно сваренъ. Вѣдь добрые отцы церкви, въ силу извѣстной древней кабалистики, не писанной, но передававшейся устно, поднявшись въ мое время къ заутренѣ, всегда дѣлали нѣкоторыя приготовленія, прежде нежели идти въ церковь. Очищали кишки, блевали, плевали, кашляли,-- словомъ, старались не принести съ собой ничего нечистаго къ богослуженію. Послѣ того набожно отправлялись въ часовню, какъ они величали между собою монастырскую кухню, и набожно молили, чтобы немедленно ставили варить быка, предназначавшагося на завтракъ монахамъ, братьямъ во Христѣ. И часто сами разводили огонь подъ котломъ. Когда на заутрени пѣлись девять кантовъ, то имъ, конечно, приходилось вставать пораньше. Вмѣстѣ съ тѣмъ и аппетитъ у нихъ возрасталъ соотвѣтственно съ числомъ церковныхъ кантовъ и былъ сильнѣе, чѣмъ когда за заутреней ограничивались всего лишь однимъ или тремя кантами. И чѣмъ раньше они вставали, тѣмъ раньше поспѣвали варить быка. Чѣмъ раньше ставили быка на огонь, тѣмъ дольше онъ варился; а. чѣмъ больше варился быкъ, тѣмъ нѣжнѣе бывала говядина, не такъ стирала зубы, была вкуснѣе и удобоваримѣе, лучше питала добрыхъ монаховъ, а это-то и есть единственная цѣль и главная забота основателей монашескихъ орденовъ, принимая во вниманіе, что они не ѣдятъ съ тѣмъ, чтобы жить, но живутъ съ тѣмъ, чтобы ѣсть, и только затѣмъ и живутъ на свѣтѣ. Идемъ, Панургъ!
-- Ну, теперь я понялъ тебя, хитрая шельма, монастырская и кабалистическая шельма!-- отвѣчалъ Панургъ. Ты противъ меня кабалу затѣваешь. Ростъ и проценты отпускаю тебѣ. Довольствуюсь только проторями и убытками, за то, что ты такъ умно изложилъ намъ -удивительную главу про кухонную и монастырскую кабалу. Идемъ, Карпалимъ. Братъ Жанъ, подай мою перевязь. Идемъ. Добраго утра, любезные господа! Довольно сновъ, будемъ пить. Идемъ!
Панургъ не успѣлъ договорить, какъ Эпистемонъ громко вскричалъ:
-- Самое обыкновенное и обыденное дѣло межъ людьми -- это догадываться о чужомъ несчастій, предвидѣть его, разгадывать и предсказывать. Но какъ рѣдко бываетъ, чтобы кто-нибудь предвидѣлъ, предугадалъ, предусмотрѣлъ и предсказалъ собственную бѣду! На это весьма тонко намекаетъ Эзопъ въ своихъ басняхъ, когда говоритъ, что каждый изъ насъ носитъ на шеѣ суму, спереди которой помѣщаются ошибки и бѣдствія ближняго; сзади же отведено мѣсто собственнымъ ошибкамъ и несчастіямъ, которыя потому и незримы для самого человѣка, если онъ не пользуется особеннымъ расположеніемъ боговъ.
XVI.
О томъ, какъ Пантагрюэль внушаетъ Ланургу посовѣтоваться съ Панзуской сивиллой.
Немного времени спустя Пантагрюэль призвалъ Панурга и сказалъ ему:
-- Любовь, которую я къ вамъ питаю и которая укрѣпилась отъ долгой привычки, побуждаетъ меня заботиться о вашемъ благѣ и благополучіи. Выслушайте, что я придумалъ: мнѣ говорятъ, что въ Панзу, близъ Еролэ, живетъ весьма мудрая сивилла, которая предсказываетъ будущее; возьмите съ собой Эпистемона, отправьтесь къ ней и выслушайте, что она вамъ скажетъ.
-- Это, навѣрное, какая-нибудь Канадія или Сагана {Объ обѣихъ упоминаетъ Горацій, въ Epod., V и Satir., VIII.}, пиѳонисса и колдунья? Я потому такъ думаю, что мѣсто пользуется худой славой: будто въ немъ водится больше колдуновъ, нежели въ былое время въ Ѳессаліи. Мнѣ не.хочется туда ѣхать. Дѣло это беззаконное и запрещено закономъ Моисеевымъ,-- отвѣчалъ Эпистемонъ.
-- Мы вѣдь не евреи,-- сказалъ Пантагрюэль,-- и вовсе не доказано, что она колдунья. Отложимъ до вашего возвращенія всѣ препирательства и обсужденіе этого вопроса. Почемъ мы знаемъ, что это не одиннадцатая сивилла, не вторая Кассандра? А если даже она не сивилла и не, заслуживаетъ этого названія, то чему помѣшаетъ посовѣтоваться съ нею находясь въ затруднительныхъ обстоятельствахъ? Тѣмъ болѣе, что она слыветъ болѣе опытной, болѣе разумной, чѣмъ другія женщины этой мѣстности? Чему можетъ помѣшать новый опытъ, новое знаніе, хотя бы оно касалось
Дурака, горшка, бутылки,
Простой рукавицы или туфли.
Помнишь ли, какъ Александръ Великій послѣ побѣды надъ Даріенъ при Арбелахъ отказалъ, въ присутствіи его сатраповъ, въ аудіенціи одному человѣку и послѣ того тысячу и тысячу разъ сожалѣлъ о томъ? Хотя и побѣдитель въ Персіи, онъ былъ такъ далеко отъ Македоніи, своего наслѣдственнаго королевства, что сильно печалился о томъ, что не имѣетъ никакой возможности получить оттуда извѣстія, какъ по причинѣ огромнаго разстоянія, такъ и большихъ рѣкъ, пустынь и горъ, отдѣлявшихъ его отъ Македоніи. Среди этихъ тревогъ и опасеній -- далеко не пустыхъ, потому что можно было бы занять его родину и королевство, возвести новаго короля на престолъ и основать новую колонію задолго до того, какъ вѣсть объ этомъ дошла бы до него и онъ могъ бы помѣшать этому,-- къ нему явился человѣкъ изъ Сидона, незначительный купецъ, но разсудительный человѣкъ, съ виду, однако, небогатый и невзрачный, и объявилъ ему, что онъ изобрѣлъ путь и средство, помощью которыхъ въ отечествѣ могутъ узнать объ его побѣдахъ въ Индіи, а онъ самъ о томъ, что происходитъ въ Македоніи и Египтѣ менѣе чѣмъ въ пять дней. Александръ счелъ такое обѣщаніе нелѣпымъ и невозможнымъ и не захотѣлъ его ни выслушать, ни дать аудіенціи. Что ему стоило выслушать и узнать, въ чемъ состояло изобрѣтеніе человѣка? Какому вреду, какому ущербу подвергался, онъ, если бы узналъ, какую дорогу человѣкъ хотѣлъ ему указать? Мнѣ кажется, природа не безъ причины создала насъ съ открытыми ушами, безъ всякихъ дверей или заслонокъ, не такъ, какъ она сдѣлала съ глазами, языкомъ и другими отверстіями тѣла. Причина тому, полагаю, чтобы мы всегда, всю ночь, непрерывно слышали, а черезъ слухъ непрерывно учились, такъ какъ это чувство болѣе приспособлено, нежели всѣ остальныя, къ наукѣ. И, быть можетъ, тотъ человѣкъ былъ ангеломъ, то-есть вѣстникомъ Божіимъ, посланнымъ, какъ Рафаилъ къ Товію. Александръ слишкомъ поспѣшно отвергъ его и долго послѣ того раскаивался.
-- Вы красно говорите,-- отвѣчалъ Эпистемонъ,-- новое же не увѣрите меня, что разумно совѣтоваться съ женщиной, да еще съ такою женщиной и въ такой мѣстности.
-- Что касается меня,-- замѣтилъ Панургъ,-- то мнѣ совѣты женщинъ, и даже старыхъ, всегда на пользу. Отъ ихъ совѣтовъ меня всегда слабитъ, и даже не разъ. Другъ мой, онѣ настоящія лягавыя собаки, настоящіе заголовки юридическихъ книгъ, которые дѣлаются красными чернилами. И правильно выражаются тѣ, которые зовутъ ихъ мудрыми-женщинами (sages-femmes). У меня въ обычаѣ звать ихъ вѣдуньями. Онѣ мудрые, потому что все знаютъ. Но я зову ихъ вѣдуньями, потому что онѣ вѣдаютъ будущее и предсказываютъ то, что должно случиться. Отъ нихъ мы всегда получаемъ полезные и выгодные совѣты. Справьтесь объ этомъ у Пнеагора, Сократа, Эмпедокла и нашего метра Ортвина {Вымышленное лицо, которому адресованы Epistolae virфrnm obscurorum.}. Вмѣстѣ съ тѣмъ я превозношу до небесъ древній обычай германцевъ, которые ставили наряду съ жреческими совѣты старухъ и искренно почитали ихъ; слушаясь ихъ совѣтовъ и оракуловъ, они преуспѣвали. Въ доказательство приведу старую Антинію и добрую мать Велледу въ эпоху Веспасіана. Повѣрьте, что старость женщины всегда отмѣчена духомъ прозрѣнія, я хочу сказать -- вѣдовствомъ. Идемъ, идемъ, именемъ добродѣтели, двигаемся въ путь! А Dieu, братъ Жанъ, поручаю тебѣ мой клапанъ.
-- Хорошо,-- сказалъ Энистемонъ,-- я пойду съ тобой, но съ условіемъ, что если узнаю, что она колдуетъ или ворожитъ, когда отвѣчаетъ на заданные ей вопросы, то разстанусь съ вами у дверей и за вами не послѣдую.
XVII.
О томъ, какъ Панургъ бесѣдовалъ съ Панзуской сивиллой.
Путешествіе ихъ длилось шесть дней. На седьмой имъ указали домъ предсказательницы, расположенный на вершинѣ горы, подъ большимъ и развѣсистымъ каштановымъ деревомъ. Они безъ труда проникли въ крытую соломой лачужку, дурно выстроенную, плохо убранную и всю закоптѣлую.
-- Ба!-- сказалъ Эпистемонъ,-- великій и туманный философъ Гераклитъ не удивлялся, входя въ такой домъ, и говорилъ своимъ послѣдователямъ и ученикамъ, что и въ немъ тоже живутъ боги, какъ и въ очаровательныхъ дворцахъ. И думаю, что таково же было жилище знаменитой Гекаты, въ которомъ она угощала юнаго Тезея {См. Плутархъ, Тезей, 19.}, а также жилище Ги-рея, куда не побрезгали придти Юпитеръ, Нептунъ и Меркурій; тамъ въ уплату за квартиру и харчи сфабриковали Оріона {См. Діодоръ, V, 80.}.
Старуха была невзрачна, бѣдно одѣта, истощена отъ плохого питанія, беззубая, со слезящимися глазами, сгорбленная, скрюченная, еле живая и варила зеленыя щи изъ кусочка прогорклаго сала и старой бычьей кости.
-- Черти и діаволы,--сказалъ Эпистемонъ,-- мы забыли самое главное. Мы не добьемся отъ нея никакого отвѣта, потому что не захватили съ собою золотого жезла.
-- Я позаботился объ этомъ,--отвѣчалъ Панургъ,--у меня въ ягдташѣ есть жезлъ чистаго золота вмѣстѣ съ красивыми веселыми золотыми.
Говоря это, Панургъ низко поклонился старухѣ и подалъ ей шесть копченыхъ бычачьихъ языковъ, большой горшокъ съ кашей, бутылку вина и кошелекъ съ новенькими золотыми. Послѣ того съ низкимъ, поклономъ поднесъ ей на средній палецъ прекрасное золотое кольцо съ жабнымъ камнемъ. Въ короткихъ словахъ изложилъ онъ ей причину ихъ посѣщенія и вѣжливо попросилъ посовѣтовать ему и погадать касательно его предполагаемой женитьбы.
Старуха нѣкоторое время молчала, задумавшись и жуя, затѣмъ усѣлась на повернутый дномъ вверхъ четверикъ, взяла въ руки три старыхъ веретена, повертѣла ихъ пальцами на разные лады, потомъ пощупала ихъ кончикъ и удержала въ рукахъ самое острое, а другія два бросила подъ ступку съ толкачемъ. Послѣ того взяла мотовило и девять разъ повертѣла его, а въ девятый стала глядѣть на него, не трогая больше и слѣдя за спицами, пока онѣ не остановились.
Послѣ того она сняла съ ноги деревянный башмакъ, покрыла голову передникомъ (подобно тому, какъ патеры накрываются омофоромъ, собираясь служить обѣдню) и завязала его пестрой старой тряпкой подъ горломъ. Въ такомъ нарядѣ она глотнула вина изъ бутылки, вынула изъ кошелька три золотыхъ монеты, вложила ихъ въ три орѣховыхъ скорлупы и положила на опрокинутый дномъ кверху горшокъ, проѣхалась трижды верхомъ на метлѣ вокругъ очага, подбросила въ огонь связку вереска и сухую вѣточку лавроваго дерева и ждала молча, пока она сгоритъ, отмѣчая, что при горѣніи не слышно треска.
Но вотъ она испустила страшный крикъ и произнесла сквозь зубы нѣсколько варварскихъ и странныхъ словъ, а Панургъ сказалъ Эпистемону:
-- Клянусь честью, я весь дрожу; мнѣ кажется, что я околдованъ. Такъ не говорятъ христіане. Поглядите, мнѣ кажется, что она выросла съ тѣхъ поръ, какъ накрыла голову фартукомъ. И затѣмъ- онъ трясетъ подбородкомъ? Зачѣмъ пожимаетъ плечами? Отчего дрожатъ у нея губы, точно у обезьяны, которая жретъ раковъ? У меня въ ушахъ звенитъ; мнѣ чудится, что я слышу ревущую Прозерпину; скоро, должно быть, появятся и черти. О! безобразныя твари! Бѣжимъ! Спаси Богъ! Я умираю отъ страха. Я не люблю чертей. Они меня сердятъ и мнѣ не нравятся, бѣжимъ! Прощайте, сударыня! Покорно благодарю за ваши милости. Я не женюсь вовсе, нѣтъ. Я отказываюсь отъ женитьбы отнынѣ и навѣки.
И готовился выдти вонъ изъ горницы, но старуха предупредила его и съ веретеномъ въ рукѣ вышла во дворъ или въ огородъ, расположенный около дома. Тамъ росъ столѣтній кленъ; она трижды потрясла его и на восьми листочкахъ, которые съ него упали, нацарапала веретеномъ нѣсколько стиховъ, бросила ихъ по вѣтру и сказала:
-- Ищите, если хотите; найдите, если можете; роковая судьба вашей женитьбы на нихъ написана.
Произнеся эти слова, она вернулась въ свою берлогу, но на порогѣ дома подняла платье, юбку и рубашку до чреслъ и повернулась къ нимъ задомъ.
Панургъ увидѣлъ ее и сказалъ Эпистемону:
-- Клянусь лѣшимъ, вотъ жерло сивиллы, куда многіе заглядывали и оттого.погибли; бѣжимъ отъ этого жерла.
Она же внезапно затворила дверь и больше ея не видѣли. Они побѣжали за листьями и подобрали ихъ, но не безъ труда, потому что вѣтеръ разсыпалъ ихъ по кустамъ долины. Сложивъ ихъ въ извѣстномъ порядкѣ, прочитали слѣдующую притчу:
"Ограбленъ будешь
Своею женою,
Брюхата станетъ
Она не тобою.
Кровью твоею напьется.
Шкура съ тебя
Ею сдерется,
Но не совсѣмъ."
XVIII.
О томъ, какъ Пантагрюэль съ Панургомъ разно поняли стихи Панзуской сивиллы.
Собравъ листья, Эпистемонъ съ Панургомъ вернулись ко двору Пантагрюэля, отчасти довольные, отчасти сердитые: довольные тѣмъ, что вернулись; сердитые -- на трудности пути, потому что нашли дорогу неровной, каменистой и въ плохомъ состояніи. Они подробно разсказали Пантагрюэлю про свое путешествіе и про наружность сивиллы; затѣмъ подали ему листья клена и показали надпись.
-- Жаль мнѣ васъ. Предсказаніе Сивиллы сходится какъ разъ съ тѣмъ, что я вамъ уже говорилъ, какъ на основаніи Виргиліевыхъ гаданій, такъ и вашихъ собственныхъ сновъ, а именно -- жена васъ опозоритъ, наставитъ вамъ рога, отдавшись другому и забеременѣвъ отъ него; она же васъ и ограбитъ, она же васъ и изобьетъ, поранитъ и искалѣчитъ ваше тѣло.
-- Вы столько же понимаете въ толкованіи этихъ предсказаній, сколько свинья въ апельсинахъ,-- отвѣчалъ Панургъ. Не взыщите, если я такъ говорю. Я немного разсердился. Совсѣмъ противное будетъ вѣрно. Старуха говоритъ: "Какъ боба не видать, если его не вытащить изъ скорлупы", такъ и моя добродѣтель и мое совершенство не будутъ узнаны, если я не женюсь. Сколько разъ слышалъ я, какъ вы говорили, что судья и званіе обличаютъ человѣка и показываютъ, что у него скрывается подъ платьемъ. Другими словами, что человѣка не распознаешь и не узнаешь, чего онъ стоитъ, пока не увидишь его въ дѣлѣ. Пока знаешь человѣка только какъ частное лицо, нельзя быть увѣреннымъ въ его личности, люблю его отъ души и въ восхищеніи отъ него. Это будетъ мои любимчикъ. Слушая его младенческій лепетъ, я пребуду равнодушнымъ ко всѣмъ непріятностямъ въ мірѣ. Да будетъ благословенна старуха! Мнѣ хочется назначить ей хорошую ренту въ Сальмингондинуа, но не подвижную, какъ какіе-нибудь полоумные бакалавры, а незыблемую, какъ славные доктора-регенты. Или же вы хотите, чтобы жена моя меня носила во чревѣ? Зачала? Родила меня? И чтобы подобно тому, какъ нельзя узнать боба, пока онъ находится въ скорлупѣ. Вотъ вамъ смыслъ перваго параграфа. Въ противномъ случаѣ вы должны будете утверждать, что честь и доброе имя хорошаго человѣка зависятъ отъ дурного поведенія гулящей бабы. Во второмъ параграфѣ говорится: Жена моя сдѣлается брюхата -- что, конечно, считается главнымъ счастіемъ въ супружествѣ,-- не мною. Чортъ побери, понятное дѣло! Она будетъ брюхата маленькимъ ребеночкомъ; я уже говорили: "Панургъ -- второй Бахусъ: онъ дважды родился! Онъ возродился, какъ Протей: разъ отъ Ѳетисы, а другой разъ отъ матери философа Аполлонія *); какъ оба Поликея {По пиѳагорейскому ученію о переселеніи душъ.} у рѣки Лимееоса въ Сициліи. Жена его имъ забеременѣла. Въ немъ возобновились древняя палинтокія Мегаріевъ {Отъ Юпитера и нимфы Ѳалеи родились маленькія озера въ Сициліи; передъ рожденіемъ вмѣстѣ съ матерью, боявшейся Юноны, ушли въ землю, а при рожденій снова вышли изъ разверзшихся нѣдръ земли.} и древній палингенезисъ {Палинтокія -- возобновленный ростъ процентовъ. У Мегаріевъ {Возрожденіе.}, когда они прогнали тирана Ѳеогена, у кредиторовъ отняли уплаченные проценты.} Демокрита." Ошибаетесь. И никогда больше этого мнѣ не говорите. Третій параграфъ говоритъ: "Жена моя напьется моей кровью." Я готовъ угодить ей. Вы понимаете -- въ какомъ смыслѣ. Клянусь вамъ, что она останется мною довольна. Не могу не похвалить такой способъ выраженія, и аллегорія мнѣ нравится, но не въ вашемъ смыслѣ. Можетъ быть, ваша привязанность ко мнѣ побуждаетъ васъ къ такимъ неблагопріятнымъ для меня и кривымъ толкамъ; такъ ученые утверждаютъ, что любовь удивительно пуглива и истинная любовь всегда связана со страхомъ. Но, по моему сужденію, вы должны понимать подъ словомъ firtum не что иное какъ то, какъ его понимаютъ древніе и латинскіе писатели, а именно -- плодъ любви, который, пожеланію Венеры, слѣдуетъ срывать тайно и украдкой. А почему, говоря по совѣсти? Потому что дѣло это, совершенное украдкой, гдѣ-нибудь за дверью, на лѣстницѣ, за драпировкой, тайкомъ, мимоходомъ, больше нравится богинѣ Кипридѣ (въ чемъ я съ ней согласенъ), нежели тогда, когда совершается при свѣтѣ солнца, на манеръ циниковъ, или же подъ великолѣпнымъ балдахиномъ, подъ дорогимъ пологомъ, съ длинными промежутками, на досугѣ, держа въ рукѣ хлопушку для мухъ изъ пунцоваго шелка, а въ другой опахало изъ индійскихъ перьевъ и гоняя мухъ, въ то время, какъ баба ковыряетъ въ зубахъ соломинкой, вытащенной изъ матраца. Неужели же вы хотите сказать, что она ограбитъ меня, высосавъ мою кровь, подобно тому какъ глотаютъ устрицъ или какъ женщины въ Киликіи собираютъ сѣмена алькермеса? Ошибаетесь. Кто грабитъ, тотъ не высасываетъ, но поглощаетъ, не глотаетъ, но рветъ на клочки. Четвертый параграфъ говоритъ: "Жена моя сдеретъ съ меня шкуру, но не совсѣмъ." О, какія чудныя слова! Вы толкуете ихъ въ смыслѣ ранъ и увѣчій. Храни васъ Богъ! Какъ можете вы говорить такія глупости? Умоляю васъ, вознеситесь нѣсколько духомъ надъ, низменными мыслями къ болѣе возвышенному созерцанію чудесъ природы, и вы сами осудите ошибки, въ которыя впали, ложно толкуя пророческія изреченія божественной сивиллы. Предположивъ даже -- хотя я этого не допускаю и не считаю возможнымъ -- что жена моя, по наущенію врага рода человѣческаго, пожелала бы и затѣяла сыграть со мной злую шутку, опозорить меня, приставить мнѣ рога, ограбить меня и истязать. Это бы ей не удалось. Причина, почему я такъ думаю, вполнѣ основательна и извлечена изъ глубины монашеской пантеологіи. Братъ Артусъ Кюльтаисъ сообщилъ мнѣ объ этомъ однажды, помнится, это было въ понедѣльникъ утромъ, мы закусывали телятиной, а на дворѣ шелъ дождь. Въ началѣ міра или вскорѣ затѣмъ женщины сговорились ободрать мужчинъ живыми за то, что они надъ ними постоянно мудрили. И это было между ними положено, условлено и подкрѣплено клятвой. Но, о, тщета женскихъ предпріятій! О, великая неустойчивость женскаго пола! Онѣ принялись обдирать мужчину -- лупить, какъ это называетъ Катуллъ -- съ той части, какая имъ всего милѣе, но до сихъ поръ, въ продолженіе шести тысячъ лѣтъ, не кончили. Іудеи сочли за лучшее даже сами обрѣзаться и слыть обрѣзанными, но не давать себя, подобно другимъ народамъ, лупить своимъ женамъ. Моя жена, вѣрная этому обычаю, будетъ меня лупить такимъ манеромъ. Я согласенъ, но этимъ все дѣло и. кончится, увѣряю васъ, мой добрый король.
-- Но какъ вы объясните,-- сказалъ Эпистемонъ,-- то, что она, увидя насъ, съ ужаснымъ воплемъ сожгла лавровую вѣтку и та сгорѣла безъ всякаго треска? Вы знаете, что это печальный знакъ и грозное предзнаменованіе, какъ утверждаютъ Проперцій, тибуллъ, Порфирій, остроумный философъ Евстаѳій (тамъ, гдѣ онъ говоритъ о Гомеровской Иліадѣ) и другіе.
-- Ну правоже,-- отвѣчалъ Панургъ,-- вы указываете мнѣ на славныя бараньи головы. Они были полоумные, какъ поэты, и мечтатели, какъ философы, исполненные такого же тонкаго безумія, какъ и ихъ философія.
XIX.
О томъ, какъ Панургъ хвалитъ совѣтъ нѣмыхъ.
Послѣ этихъ словъ Пантагрюэль довольно долго молчалъ и, казалось, сильно задумался. Затѣмъ сказалъ Панургу:
-- Злой духъ соблазняетъ васъ; но послушайте: я читалъ, что уже въ древнее время нельзя было вѣрить ни письменнымъ, ни словеснымъ оракуламъ. Даже и тѣ, которые казались самыми умными и остроумными, часто вводили въ заблужденіе какъ двусмысленностью и темнотою словъ, такъ и краткостью изреченій. Отъ этого Аполлонъ, богъ прорицанія назывался также AoЗоaз. Тѣ предсказанія, которыя дѣлались знаками, считались болѣе вѣрными и надежными. Таково было мнѣніе Гераклита. И такъ прорицалъ Аполлонъ у ассирійцевъ. По этой причинѣ они изображали его съ длинной бородой и въ одеждѣ старца и мудреца, а не такъ, какъ греки -- голымъ, юнымъ и безбородымъ. Воспользуйтесь этимъ способомъ и спросите совѣта, знаками, безмолвно, у какого-нибудь нѣмого человѣка.
-- Согласенъ,-- отвѣчалъ Панургъ.
-- Но,-- сказалъ Пантагрюэль,-- слѣдовало бы, чтобы нѣмой былъ глухъ отъ рожденія и отъ этого нѣмъ, потому что нѣтъ нѣмѣе человѣка, какъ тотъ, кто никогда ничего не слышалъ.
-- Смотря потому, какъ вы это понимаете,-- отвѣчалъ Панургъ. Если такъ, что никакой человѣкъ не говоритъ, если не слышалъ, какъ говорятъ, то я логически приведу васъ къ весьма нелѣпому и парадоксальному заключенію. Но оставимъ это. Вы значитъ, не вѣрите тому, что разсказываетъ Геродотъ о двухъ дѣтяхъ, заключенныхъ въ хижинѣ, по приказанію. египетскаго царя Псаметиха, и воспитанныхъ въ непрерывномъ безмолвіи; и они, по истеченіи нѣкотораго времени, произнесли слово: becus, что на фригійскомъ языкѣ значитъ "хлѣбъ".
-- Разумѣется, не вѣрю,-- сказалъ Пантагрюэль. Глупо утверждать, что у насъ природный языкъ; всѣ языки произвольное и условное созданіе народовъ; членораздѣльные звуки (какъ ихъ называютъ діалектики) сами по себѣ ничего не значатъ, но выражаютъ то, что имъ присвоено. Говорю вамъ это не безъ основанія. Вѣдь Бартоло (lib. De verbor. obligat) сообщаетъ что въ его время былъ въ Евгубѣ нѣкто Нелло де-Габріэли, который случайно оглохъ; тѣмъ не менѣе онъ понималъ каждаго италіанца, какъ бы тихо, тотъ ни говорилъ, только глядя на его жесты и движенія губъ. Кромѣ того, я читалъ у одного ученаго и изящнаго писателя {Лукіанъ въ Діалогѣ о танцахъ.}, что Тиридатъ, царь Арменіи, посѣтилъ Римъ въ эпоху Нерона и былъ принятъ съ почетнымъ торжествомъ и пышностью, дабы поддержать въ немъ вѣчную дружбу къ сенату и римскому городу, и не было замѣчательной вещи въ народѣ, которой бы ему не показали. При его отъѣздѣ императоръ поднесъ ему великіе и необыкновенные дары и, кромѣ того, предложилъ ему выбрать то, что ему всего болѣе понравится въ Римѣ, клятвенно обѣщаясь не отказать, чего бы онъ ни попросилъ. Но онъ ничего иного не попросилъ, какъ фокусника, котораго видѣлъ въ театрѣ и, не слыша того, что онъ говорилъ, понялъ то, что онъ выражалъ знаками и жестами, ссылаясь на то, что подъ его господствомъ находились народы разныхъ языковъ, для разговора съ которыми приходилось прибѣгать къ нѣсколькимъ переводчикамъ, тогда какъ его одного будетъ довольно: онъ такъ превосходно изъясняетъ жестами, что какъ будто говоритъ пальцами. Но вамъ необходимо избрать нѣмого отъ рожденія, дабы его знаки были естественно, а не притворно или искусственно пророческія. Остается узнать: хотите вы посовѣтоваться съ мужчиной или съ женщиной?
-- Я охотно посовѣтовался бы съ женщиной,-- отвѣчалъ Панургъ,-- да только боюсь двухъ вещей: первое -- это, что женщины, что бы ни видѣли, всегда воображаютъ, что подъ этимъ кроется нѣчто эротическое. Какіе бы жесты, знаки или движенія ни дѣлали въ ихъ присутствіи, онѣ всегда относятъ ихъ къ тому, связываютъ съ тѣмъ, что ихъ всего болѣе интересуетъ. Такимъ образомъ мы всѣ будемъ введены въ заблужденіе: ибо женщина подумаетъ, что всѣ наши знаки суть любовные знаки. Припомните, что было въ Римѣ двѣсти сорокъ лѣтъ спустя послѣ его основанія. Одинъ молодой римскій патрицій, встрѣтивъ на горѣ Целіонѣ латинскую матрону, по имени Верона, глухонѣмую отъ рожденія, спросилъ ее съ жестами, присущими италіанцамъ, и не подозрѣвая объ ея глухотѣ, кого изъ сенаторовъ она встрѣтила, поднимаясь на гору. Она же, не слыша его словъ, вообразила, что -омъ, должно быть, говоритъ о томъ, о чемъ она постоянно думаетъ и чего молодой человѣкъ естественно ждетъ, отъ женщинъ. Поэтому знаками, которые въ любви несравненно привлекательнѣе, дѣйствительнѣе и понятнѣе, нежели слова, увлекла его къ себѣ въ домъ и знаками дала ему понять, что она согласна. И ни слова не говоря, они усердно предались объясненіямъ въ любви. Второе: что женщины не подадутъ никакого отвѣта на наши знаки, а сразу упадутъ навзничь, доказывая этимъ, что согласны на наши молчаливыя просьбы. Или же если и отвѣтятъ знаками на наши вопросы, то они будутъ такіе шутовскіе и дурацкіе, что мы сами признаемъ въ нихъ любовныя мысли. Вы знаете, какъ было дѣло въ Вриньолѣ, когда одна монашенка забеременѣла отъ одного монаха, и когда беременность обнаружилась, ее призвала настоятельница и въ присутствіи всего капитула обвинила въ кровосмѣшеніи; монашенка тогда стала оправдываться, что это произошло съ ней не по доброй волѣ, но монахъ ее изнасиловалъ. Настоятельница отвѣчала: "Несчастная, вѣдь это происходило въ дортуарѣ. Почему ты не кричала? Мы всѣ прибѣжали бы къ тебѣ на помощь." Монашенка отвѣчала, что она не смѣла кричать въ дортуарѣ, гдѣ приказано соблюдать ненарушимое безмолвіе. "Но -- сказала настоятельница,-- дрянь ты этакая, почему ты не подала о томъ знакъ своимъ сосѣдкамъ по дортуару?" "Я вертѣлась, сколько могла,-- отвѣчала монашенка,-- но никто мнѣ не помогъ." "Но,-- сказала настоятельница,-- почему ты, дрянь, не пришла тотчасъ же сказать мнѣ объ этомъ и обвинить его формально? Я бы такъ сдѣлала, случись со мною нѣчто подобное, чтобы доказать свою невинность." "Потому -- отвѣчала монашенка,-- что, боясь пребывать въ грѣхѣ и осужденіи, изъ боязни, чтобы меня не постигла внезапная смерть, я ему исповѣдывалась, прежде чѣмъ онъ ушелъ, и онъ наложилъ на меня, какъ эпитемію, чтобы я никому о томъ не разсказывала. Открыть тайну исповѣди было бы слишкомъ большимъ грѣхомъ и слишкомъ противнымъ Богу и ангеламъ. Я боялась, какъ бы огонь небесный не спалилъ монастырь и всѣ мы не были ввержены въ геенну огненную вмѣстѣ съ Даѳаномъ и Авирономъ."
-- Ничего тутъ нѣтъ смѣшного,-- сказалъ Пантагрюэль. Я хорошо знаю, что всѣ монашествующіе не такъ боятся нарушить заповѣди Божіи, какъ свой монашескій уставъ. Возьмите, когда такъ, мужчину: Козій Носъ будетъ для этого пригоденъ.
XX.
О томъ, какъ Козій Носъ знаками отвѣчаетъ Панургу.
Позвали Козій Носъ, и на другой день онъ явился. Панургъ прежде всего подарилъ ему откормленнаго теленка, половину свиной туши, два боченка вина, четверть пшеницы и тридцать франковъ мелкой монетой. Послѣ того отвелъ его къ Пантагрюэлю и въ присутствіи его камергеровъ сдѣлалъ такой знакъ: онъ долго зѣвалъ и, зѣвая, нѣсколько разъ изображалъ передъ раскрытымъ ртомъ большимъ пальцемъ правой руки фигуру греческой буквы, называющейся Таи. Послѣ того поднялъ глаза къ небу и ворочалъ ими въ головѣ, какъ коза, несчастно рожающая, и при этомъ кашлялъ и глубоко вздыхалъ.
Козій Носъ съ любопытствомъ глядѣлъ на него, затѣмъ приподнялъ въ вездухъ лѣвую руку, сжалъ въ кулакъ всѣ пальцы за исключеніемъ большого и указательнаго и соединилъ ихъ ногтями другъ съ дружкой.
-- Понимаю, что онъ хочетъ сказать этимъ знакомъ,-- замѣтилъ Пантагрюэль. Это обозначаетъ бракъ и число три, по ученію пиѳагорейцевъ. Вы будете женаты.
Этотъ послѣдній еще выше поднялъ лѣвую руку, раскрывъ всѣ пять пальцевъ и, насколько возможно, распяливъ ихъ.
-- Этимъ,-- сказалъ Пантагрюэль,-- онъ подтверждаетъ намъ, числомъ пять, что вы женитесь и не только будете женихомъ, и обвѣнчаннымъ мужемъ, но и дѣйствительнымъ сожителемъ своей жены. Ибо Пиѳагоръ считалъ число пять числомъ брачнымъ, обозначающимъ дѣйствительный, состоявшійся бракъ, и по этой причинѣ оно состоитъ изъ трехъ, числа нечетнаго и лишняго, и двухъ, перваго четнаго числа и соединеннаго воедино, какъ мужъ и жена. Въ Римѣ, во время оно, въ день свадьбы зажигали пять восковыхъ свѣчей, ни больше, ни меньше, была ли то самая богатая свадьба или самая бѣдная. Мало того, въ древнія времена язычники молились пяти богамъ или одному богу приносили пять жертвъ: Юпитеру nuptialis; Юнонѣ, богинѣ браковъ; Венерѣ, богинѣ красоты; Пиѳо, богинѣ краснорѣчія, и Діанѣ, помогающей женщинамъ въ родахъ.
-- Ого!-- вскричалъ Панургъ, милѣйшій Козій Носъ! Я подарю ему мызу около Синая и вѣтряную мельницу въ Мирабелѣ.
Въ эту минуту нѣмой чихнулъ очень громко, отъ чего все тѣло eпo содрогнулось, при чемъ онъ отвернулся влѣво.
-- Чортъ побери,-- сказалъ Пантагрюэль. Это что такое? Это плохой для васъ знакъ. Это обозначаетъ, что вашъ бракъ будетъ несчастенъ и неблагополученъ. По ученію Терисія, чиханіе -- это сократическій демонъ, и если чихнуть направо, то это означаетъ, что смѣло и съ увѣренностью можно приступить къ задуманному дѣлу и оно увѣнчается успѣхомъ и удачей; если же чихнуть налѣво, то наоборотъ.
-- Вы все принимаете въ худую сторону,-- сказалъ Панургъ,-- и все пророчите худое, точно второй Давусъ {Имя невольника въ произведеніи Теренція: Andria.}. Я вамъ не вѣрю и убѣжденъ, что старый дуракъ Терисій все вретъ.
-- Однако,-- замѣтилъ Пантагрюэль,-- Цицеронъ что-то говоритъ, не помню только что, объ этомъ во второй книгѣ De divinatione.
Затѣмъ онъ повернулся къ Козьему Носу и сдѣлалъ слѣдующій знакъ: онъ поднялъ рѣсницы вверхъ, сталъ вертѣть челюстью справа налѣво и высунулъ языкъ до половины изо рта. Послѣ того, раскрывъ лѣвую руку, за исключеніемъ большого пальца, который онъ прижалъ къ ладони, онъ приложилъ ее къ штанамъ, правую сжалъ въ кулакъ, за исключеніемъ мизинца, который просунулъ подъ правую мышку и приставилъ къ спинѣ, къ тому мѣсту, которое арабы называютъ al katim {Брюшина.}. Затѣмъ внезапно перемѣнилъ руки и правую положилъ на мѣсто лѣвой къ штанамъ, а лѣвую къ al katim. И эту смѣну рукъ повторилъ девять разъ. Послѣ девятаго придалъ нормальное положеніе рѣсницамъ, а также челюстямъ и языку, потомъ взглянулъ на Козій Носъ, двигая губами, какъ это дѣлаютъ обезьяны, когда отдыхаютъ, и кролики, когда жуютъ траву.
Вслѣдъ затѣмъ Козій Носъ поднялъ въ воздухѣ раскрытую правую руку, просунулъ большой палецъ до перваго сустава между третьимъ суставомъ безъимяннаго и средняго пальца, которые онъ крѣпко сжалъ вокругъ большого пальца, въ то время какъ остальные суставы прижалъ къ кулаку и вытянулъ указательный палецъ и мизинецъ. И руку, которой онъ придалъ такую форму, онъ положилъ на пупокъ Панургу, непрерывно двигая большимъ пальцемъ, а рукой упираясь на мизинецъ и указательный палецъ, какъ на двѣ ножки. Такимъ образомъ онъ провелъ этой рукой постепенно по животу, желудку, груди и шеѣ Панурга; затѣмъ по подбородку и вложилъ ему большой палецъ въ ротъ, потомъ потеръ ему имъ носъ и, добравшись до глазъ, сдѣлалъ видъ, какъ будто хочетъ ихъ выдавить ему большимъ пальцемъ. Но тутъ Панургъ разсердился и хотѣлъ оттолкнуть нѣмого и вырваться отъ него; но Козій Носъ продолжалъ трогать большимъ пальцемъ то его глаза, то лобъ, то шапку. Наконецъ, Панургъ вскричалъ:
-- Клянусь Богомъ, шутъ ты гороховый, я тебя исколочу, если ты не оставишь меня въ покоѣ! Если ты не перестанешь меня сердить, я изобью твою мерзкую рожу.
-- Онъ глухъ,-- замѣтилъ братъ Жанъ. Онъ не слышитъ, что ты ему говоришь, мразь! Дай ему знать это пощечинами по мордѣ.
-- Что хочетъ, чортъ возьми, сказать этотъ болванъ? Онъ мнѣ чуть глаза не выдавилъ. Ей-Богу, da jHrandi, я его накормлю оплеухами, пополамъ со щелчками.
И повернулся, чтобы уйти.
Нѣмой, видя, что Панургъ уходитъ, забѣжалъ впередъ, остановилъ его насильно и сдѣлалъ такой знакъ: опустилъ правую руку къ колѣну, вытянувъ ее сколько могъ, сжавъ всѣ пальцы въ кулакъ и просунувъ мизинецъ между большимъ и указательнымъ пальцами. Затѣмъ лѣвой рукой сталъ тереть повышё локтя правой руки и во время этого тренія тихонько приподнималъ руку на воздухѣ до локтя и внезапно опускалъ ее; потомъ съ нѣкоторыми промежутками поднималъ и опускалъ ее и показывалъ Панургу.
Панургъ, разсердясь на это, занесъ кулакъ, чтобы ударить нѣмого, но изъ уваженія къ Пантагрюэлю, воздержался.
-- Вотъ,-- сказалъ Пантагрюэль,-- если уже знаки васъ такъ сердятъ, то насколько сильнѣе васъ будутъ сердить тѣ вещи, на какія они указываютъ. Что правда, то правда. Нѣмой утверждаетъ и доказываетъ, что когда вы будете женаты, то будете рогоносцемъ, битымъ и ограбленнымъ.
-- Что я буду женатъ, съ этимъ я согласенъ,-- отвѣчалъ Панургъ,-- но остальное отрицаю. И прошу васъ думать, что еще не существовало человѣка болѣе счастливаго на женщинъ и на лошадей, чѣмъ я.
***
XXI.
О томъ, какъ Панургъ совѣтовался со старымъ французскимъ поэтомъ, котораго звали Раминагробисъ1).
1) Raminagrobis, люди съ напускной важностью. У многихъ современниковъ Раблэ попадается: Ruminagrobis.
-- Я не думалъ,-- сказалъ Пантагрюэль,-- встрѣтить когда-нибудь человѣка такого упорнаго въ своихъ ошибочныхъ мнѣніяхъ, какъ вы. Но, чтобы разсѣять всѣ ваши сомнѣнія, я готовъ сдвинуть горы. Выслушайте, что я придумалъ. Лебеди, считающіеся священными птицами Аполлона, никогда не поютъ иначе, какъ передъ смертью, даже и на фригійской рѣкѣ Меандерѣ; говорю. это потому, что Эліапъ и Александръ Миндій пишутъ, что видали въ другихъ мѣстахъ многихъ умирающихъ лебедей, но ни одинъ не пѣлъ, умирая; такъ что пѣніе лебедя есть вѣрный знакъ его близкой смерти, и онъ умираетъ только послѣ того, какъ сперва пропоетъ. Точно такъ и поэты, находясь подъ покровительствомъ Аполлона, приближаясь къ смерти обыкновенно становятся пророками и поютъ по внушенію Аполлона, прорицая о вещахъ грядущихъ. Я также часто слыхалъ, что всякій старикъ, дряхлый и близкій къ смерти, легко угадываетъ будущее. И мнѣ помнится, что Аристофанъ въ какой-то комедіи называетъ старыхъ людей сивиллами: ὀ δέ γέρων Σισυλλιᾷ. Ибо, подобно, тому, какъ мы, находясь на молѣ и глядя издали на моряковъ и пассажировъ на ихъ корабляхъ въ открытомъ морѣ, молча провожаемъ ихъ глазами и молимъ Бога объ ихъ счастливомъ прибытіи; но когда они подходятъ къ гавани, привѣтствуемъ ихъ словами и знаками и поздравляемъ съ благополучнымъ прибытіемъ; такъ ангелы, герои, добрые демоны, по ученію платониковъ, видя людей, приближающихся къ смерти какъ къ вѣрной и спасительной гавани, гавани мира и спокойствія, внѣ земныхъ тревогъ и безпокойствъ, привѣтствуютъ ихъ, утѣшаютъ, говорятъ съ ними и даруютъ имъ искусство прорицанія. Я не стану указывать на древніе примѣры Исаака и Іакова, Патрокла съ Гекторомъ {Иліада, II, 843.} и Гектора съ Ахилломъ {Иліада, X, 355.}, или Родоска, о которомъ говоритъ Посейдонъ {Объ этомъ говорится у Цицерона, De divin. I, 30.}, или же индуса Калама и Александра Великаго {Цицеронъ, De divin. I, 23.}, Ородоса и Мезенція {Виргилій, Энеида X, 739.}, и другихъ; я напомню вамъ только про ученаго и храбраго, рыцаря Гильома дю-Веллэ {Брата кардинала и покровителя Раблэ, при смерти котораго Раблэ присутствовалъ.}, господина де-Ланже, который умеръ на горѣ Тараро {Онъ умеръ на пути изъ Турина въ Парижъ.} 10-го января на 63 году своей жизни и въ 1643 году по романскому лѣтосчисленію. Три или четыре послѣднихъ часа своей жизни онъ употребилъ на то, чтобы яснымъ, твердымъ и спокойнымъ голосомъ предсказывать намъ то, что съ тѣхъ поръ частью совершилось уже на нашихъ глазахъ, и чего частью мы должны ожидать въ будущемъ. Какими намъ въ то время казались страшными и странными эти пророчества, такъ какъ никакихъ причинъ или видимыхъ знаковъ того, что онъ предсказывалъ, мы въ то время не видѣли. У насъ тутъ, близъ Вильомера, живетъ старикъ-поэтъ Раминагробисъ, который женился вторичнымъ бракомъ на большой Гуррѣ, а отъ нея родилась прекрасная Базошъ {Basoche -- сословіе судебныхъ писцовъ.}. Я слышалъ, что онъ находится при послѣднемъ издыханіи; сходите къ нему и послушайте его пѣніе. Быть можетъ, отъ него узнаете то, что васъ интересуетъ, и черезъ его посредство Аполлонъ разсѣетъ ваши сомнѣнія.
-- Охотно,-- отвѣчалъ Панургъ. Пойдемъ, Эпистемонъ, немедленно, изъ боязни, какъ бы смерть не опередила насъ. Хочешь идти съ нами, братъ Жанъ?
-- Хочу,-- отвѣчалъ братъ Жанъ. Охотно пойду изъ любви къ тебѣ, дрянь ты этакая! Я вѣдь люблю тебя отъ всей печенки.
Они немедленно двинулись въ путь и, придя въ жилище поэта, нашли добраго старика въ агоніи, но съ веселымъ видомъ, открытымъ лицомъ и свѣтлымъ взглядомъ.
Панургъ, поклонившись ему, надѣлъ ему на средній палецъ лѣвой руки, въ видѣ дара, золотой перстень съ великолѣпнымъ восточнымъ сапфиромъ; затѣмъ, въ подражаніе Сократу {Платона, Федонъ, 118: "О Критонъ, мы должны пѣтуха Асклепію, поднесите же ему такового и не забудьте этого сдѣлать." (Послѣднія слова Сократа).}, поднесъ ему прекраснаго бѣлаго пѣтуха, который немедленно послѣ того, какъ его пустили на его кровать, приподнялъ весело голову, потрясъ гребнемъ и громко запѣлъ. Послѣ того Панургъ вѣжливо попросилъ его высказаться и-изложить свое мнѣніе о предполагавшемся бракѣ.
Добрый старикъ приказалъ принести себѣ чернила, перо и бумагу, Все это было быстро исполнено.
И вотъ онъ написалъ нижеслѣдующее:
Берите ее, не берите,
Дѣлайте, какъ хотите.
Возьмете ее -- ладно.
Не возьмете -- отрадно.
Опѣшите, но шагомъ.
Бѣгите впередъ, пятьтесь задомъ.
Хотите -- берите, хотите -- нѣтъ.
Поститесь, ѣшьте до отвала.
Что сдѣлаете -- того мало.
Сызнова начинайте торопливо,
Сдѣланное разрушайте ретиво.
Желайте ей жизни;
Желайте ей смерти.
Хотите -- берите; хотите -- нѣтъ.
Послѣ того онъ сунулъ имъ записку въ руку и сказалъ:
-- Ступайте, дѣти, съ Богомъ и не безпокойте больше меня ни съ этимъ дѣломъ, ни съ другимъ. Въ сей день, который есть послѣдній день мая и мой послѣдній " день, мнѣ уже пришлось выгнать изъ дому съ большимъ трудомъ и утомленіемъ толпу скверныхъ, нечистыхъ, и зловонныхъ тварей, черныхъ, пестрыхъ, бурыхъ, бѣлыхъ, сѣрыхъ, крапчатыхъ, которыя не давали мнѣ спокойно умереть и уколами, наносимыми изподтишка когтями, достойными гарпій, и всякаго рода дурацкими пустяками, порожденными Богъ вѣсть какимъ ненасытнымъ духомъ, отвлекали меня отъ сладкой думы, въ которую я былъ погруженъ, созерцая, видя и уже касаясь и предвкушая добро и блаженство, какія милосердный Богъ приготовилъ своимъ избранникамъ и вѣрнымъ въ будущей безсмертной жизни. Сойдите съ ихъ пути; не уподобляйтесь имъ; не приставайте больше ко мнѣ и оставьте меня, молю васъ, въ покоѣ.
XXII.
О томъ, какъ Панургъ защищаетъ орденъ нищенствующихъ монаховъ.
Выйдя изъ комнаты Раминогробиса, Панургъ, какъ бы въ ужасѣ, вскричалъ:
-- Клянусь Богомъ, я думаю, что онъ еретикъ. Чортъ меня побери, если нѣтъ! Онъ прохаживается насчетъ добрыхъ отцовъ нищенствующихъ францисканцевъ и якобинцевъ, которые являются двумя полушаріями христіанства, благодаря круговращенію которыхъ вся римская церковь, когда чувствуетъ себя потрясенной изверженіями ересей или заблужденій, снова приходитъ въ равновѣсіе. Но что сдѣлали ему, чортъ возьми, злополучные капуцины и францисканцы? Кажется, они достаточно измываются, бѣдные ребята? Кажется, они достаточно загрязнились и пропахли отъ нищеты и всякихъ бѣдъ, злополучные ихтіофаги {Питающіеся рыбою.}? Скажи, братъ Жанъ, какъ по-твоему: спасется его душа? Ей-Богу же, онъ будетъ проклятъ отъ Бога, какъ змѣй, и преданъ во власть тридцати тысячъ чертей. Хулить этихъ добрыхъ и славныхъ столповъ церкви? Скажутъ ли, что это поэтическая вольность? Я этому не повѣрю; онъ грѣшитъ отчаянно, онъ богохульствуетъ противъ религіи. Я этимъ крайне возмущенъ.
-- Мнѣ на это наплевать,-- замѣтилъ братъ Жанъ. Они хулятъ весь свѣтъ. Если весь свѣтъ станетъ хулить ихъ, мнѣ нѣтъ до этого дѣла. Посмотримъ, что онъ написалъ!
Панургъ внимательно прочиталъ писаніе добраго старца и послѣ того сказалъ:
-- Онъ бредитъ, жалкій пьяница, но я прощаю ему. Онъ, кажется, близокъ къ смерти. Составимъ ему эпитафію. Отвѣтъ, данный имъ, оставилъ меня въ такомъ же невѣдѣніи, въ какомъ мы пребывали до того. Послушай-ка, другъ Эпистемонъ: не правда ли, онъ очень рѣшителенъ въ своихъ отвѣтахъ? Ей-Богу, онъ ярый софистъ, хитрый и наивный. Бьюсь объ закладъ, что онъ потомокъ испанскихъ мавровъ. Чортъ побери, какъ онъ остороженъ въ словахъ! Онъ говоритъ однѣ двусмысленности. Онъ не можетъ не сказать вѣрно, такъ какъ для правды довольно, если половина того, что онъ сказалъ, оправдается. Какой хитрецъ!
-- Такъ же поступалъ и Терезіасъ, знаменитый прорицатель,-- отвѣчалъ Эпистемонъ: -- онъ всѣмъ, приходившимъ къ нему гадать, говорилъ: "То, что я скажу, сбудется или не сбудется". Такой же слогъ у всѣхъ осторожныхъ прорицателей.
-- Тѣмъ не менѣе, Юнона выцарапала ему оба глаза,-- сказалъ Панургъ.
-- Она сдѣлала это съ досады на то, что онъ лучше, чѣмъ она, разрѣшилъ вопросъ, предложенный Юпитеромъ,-- отвѣчалъ Эпистемонъ.
-- Но,-- продолжалъ Панургъ,-- какой бѣсъ толкаетъ метра Раминагробиса хулить безъ толку, безъ смысла, зря бѣдную святую братію якобинцевъ, францисканцевъ и капуциновъ? Я страшно возмущенъ этимъ, увѣряю васъ, и не могу молчать. Онъ тяжко согрѣшилъ. Его душа пойдетъ ко всѣмъ чертямъ.
-- Я васъ не понимаю,-- отвѣчалъ Эпистемонъ. И вы сами меня очень возмущаете тѣмъ, что превратно примѣняете къ нищенствующей братіи то, что добрый поэтъ говорилъ о черныхъ, бурыхъ и иныхъ звѣряхъ. По моему сужденію, онъ совсѣмъ не имѣлъ въ виду такой софистической и фантастической аллегоріи. Онъ говоритъ безусловно и буквально о блохахъ, клопахъ, клещахъ, мухахъ, мошкахъ и другихъ животныхъ, изъ которыхъ одни черныя, другія бѣлыя, третьи сѣрыя, четвертыя крапчатыя; но всѣ несносны, мучители и тираны и не только для людей больныхъ, но и для здоровыхъ и сильныхъ. Возможно, что у него въ тѣлѣ водятся глисты, черви и другіе паразиты. Возможно, что онъ страдаетъ, какъ это очень распространено въ Египтѣ и на берегахъ Эритрейскаго моря, отъ паразитовъ, которыхъ арабы называютъ meden. Вы дурно дѣлаете, перетолковывая его слова, и вредите какъ доброму поэту, взводя на него такую клевету, такъ и названной братіи, уподобляя ее такой нечисти. Надо всегда истолковывать чужія слова въ хорошую сторону.
-- Толкуй больной съ подлекаремъ!-- сказалъ Панургъ.-- Онъ еретикъ, чортъ побери. Я утверждаю, что онъ сущій еретикъ, такой же еретикъ, какъ Клавелё {Клавелё, часовщикъ, гугенотъ, часы котораго были сожжены, какъ твореніе діавола.}, котораго слѣдуетъ сжечь, какъ добрые часики. Душа его пойдетъ ко всѣмъ чертямъ. Знаете ли куда? А прямо подъ судно Прозерпины, въ ретирадное мѣсто въ аду, въ ближайшемъ сосѣдствѣ съ когтями Люцифера. Ага, негодяй!
