Главная » 2021 » Сентябрь » 8 » Отец Иакинф. В.Н.Кривцов. 039
13:19
Отец Иакинф. В.Н.Кривцов. 039

***

VI

Удачу эту решено было отметить. Кроме Иакинфа Павел Львович позвал только начальника Пограничного правления Петухова да хозяина дома Баснина. Но и вчетвером они посидели славно. Вино всегда приводило Иакинфа в веселое, даже благодушное настроение, но не мешало ясности рассудка. Пьяниц он не любил,-- пьяный теряет чувство достоинства, становится болтлив и развязен. Но вот так, пропустить стаканчик-другой в тесном кругу людей тебе любезных -- другое дело.
К себе Иакинф возвращался, поздно. Парадная дверь была заперта. Он проскользнул в калитку. Спущенная с цепи собака, как всегда, учуяв Иакинфа, ощетинилась и, сторожко взвизгивая, побежала к себе в конуру. Не зря, желая избавиться от назойливого приставанья бесчисленных кяхтинских и маймайченских собак, он зашил себе в полу рясы кусок невыделанной шкуры тигра. Собаки теперь бросались от него наутек. Иакинф тихонько стукнул в окошко. Дверь отворила свояченица хозяина Устинья, молодая крепкая казачка с черными, чуть раскосыми глазами. Она, видно, поднялась с постели, на плечи был накинут старенький шугайчик, из-под которого виднелась длинная исподняя рубаха. Иакинф неожиданно для себя обхватил ее за плечо. Полусонная, она на миг потянулась к нему. Шугай упал. Иакинф ощутил под рукой теплоту разгоряченного сном тела и прямо перед собой увидел упруго торчащую из выреза исподницы грудь с маленькими темными сосками. Разом забыв обо всем на свете, он подхватил Устинью на руки.
-- Ой что вы, батюшка, что вы! -- слабо вскрикнула та.
Иакинф не слушал. Он не помнил, как очутился у себя в комнате. Да и Устинья вдруг с простодушным бесстыдством ребенка прижалась к нему...
Кто бы мог подумать, что под этой грубоватой внешностью таится такая нежность и такая целомудренность. Обнимала она неуклюже, словно впервые. Но у нее была какая-то детская потребность в ласке. Можно было только догадываться: не то что ласки, но и просто человеческой теплоты не выпадало на ее долю ни в юности, ни в младенчестве, и сейчас она пыталась утолить эту потребность, которая, должно быть, тлела в ней и не находила удовлетворения.
У Наквасиных она поселилась после гибели мужа во время прошлогоднего наводнения на Селенге. Оно унесло и мужа, и дом, и разорило всю семью. Сама она чудом уцелела от внезапно нагрянувшего паводка. И отец, и муж у Устиньи были родом из забайкальских казаков. А это среда совсем особенная. На женщину казак смотрит прежде всего как на рабочую силу да, может, в редкие наезды домой, как на орудие мимолетной услады. Девке он еще позволяет недолго погулять, баба же с самых молодых и до преклонных лет должна работать в поле и дома, стряпать, обряжать скотину, обшивать себя и детей. Приласкать женщину тут, как, впрочем, и в Китае, где он столько лет прожил, да, пожалуй, и вообще на Востоке, мужчина считает ниже своего достоинства.
Скуластенькая, коренастая, крепко сбитая, Устинья совсем не была похожа на изящную, стройную Таню. И тем не менее он испытывал к ней не просто внезапно нахлынувшую страсть, которую можно утолить, как утоляют жажду или голод, но и какую-то щемящую, почти отеческую нежность. Нет, никогда близость, даже вот такая случайная, не вызывалась у него просто плотской потребностью.
Послышался крик петуха, и Устинья, опомнившись, вскочила с постели и опрометью бросилась из комнаты -- в доме Наквасиных вставали рано. А Иакинф, взглянув на чуть засветлевшее окно, закинул руки за голову и блаженно вытянулся.
Его кольнула мысль, что он должен бы испытывать раскаяние -- в самом деле, эдакая скотина! Оставить в столице любимую женщину, о которой мечтал всю жизнь и которая ждет его не дождется,-- и согрешить. И с кем? С какой-то забайкальской гуранкой, бог знает какого роду-племени! Но как ни старался он настроить себя на этот лад, ни раскаяния, ни угрызений совести он не испытывал. Напротив, помимо воли, пришло чувство удовлетворения, какой-то неизъяснимой радости.
Но как признаться в этом Тане, с которой он привык всем делиться? А надо ль рассказывать ей о том, что случилось? Ведь ничего объяснить ей невозможно. С отчетливой ясностью он представил себе, что произойдет, если он все расскажет. Воспитанная в строгих правилах, глубоко верующая, Таня не сможет расценить то, что произошло, иначе, как измену.
А было ли это изменой? Сколько раз он мечтал, засыпая, чтобы ему приснилась Таня. Но она никогда не приходила в его сны. Случалось, ему снились какие-то женщины, и он просыпался от ощущения негаданной близости, но никогда это не бывала Таня. Утром он даже не мог припомнить, кто же ему снился.
Проповедуемое церковью воздержание и целомудрие, умерщвление плоти он всегда считал дикостью монашеского вымысла. Беречь себя от соблазнов с осмотрительной скаредностью скупца казалось ему кощунственным издевательством над природой. Любовь, страсть -- это не грязная и низменная потребность плоти, а чудо божие. И никакой рассудок, никакое монашье ханжество не в силах истребить это величайшее из чудес.
Иакинф недоумевал, как это он не замечал хозяйскую свояченицу прежде. Ведь прожил у Наквасиных уже полгода, и каждый день она мелькала перед глазами, бегала по дому. Теперь-то он вроде припоминал, что, пожалуй, не раз она даже бросала на него быстрый взгляд своих невинно-бесстыжих глаз, но он, не замечая, равнодушно проходил мимо.
Видно, к тому, что случилось, приходят исподволь, как исподволь готовятся деревья, чтоб по весне вдруг потянуться к солнцу из сухих, казалось бы мертвых, сучьев клейкой зеленью листвы. Этот подспудный ток жизненных соков обычно ускользает от нашего взора. Мы замечаем его, только когда лопнут набухшие почки и вмиг молодым зеленым пухом подернутся старые деревья. Так, видно, произошло и с ним. И конечно же, встреть он в ту ночь, вот так, другую женщину, наверно, с такою же силой заколотилось бы в груди сердце.
А может, и не так? Во всяком случае, теперь его постоянно тянуло к ней. Да и она, видно не утолившись в юности любовью, отдавалась ему с самоотверженной готовностью.
И странное дело, у них ведь не было, казалось, никакой душевной связи. Им вроде и нечего было сказать друг другу. И все же рядом с ней он не ощущал одиночества, которое так тяготило его по временам. Она же не имела ни малейшего представления о его ученых упражнениях. Китайские книги, лежавшие у него на столе и на подоконниках, вселяли в нее какой-то забавный, почти мистический страх. Она и русской-то грамоты не знала, а тут эти таинственные письмена! Да и сам он, должно быть, казался ей чернокнижником. Но это не мешало им тянуться друг к другу безотчетно. Он был старше ее вдвое, однако ночью, когда дома все засыпали и она тихонько проскальзывала к нему в комнату, этой разницы не замечали ни она, ни он.
Да, он был уже далеко не молод. Ему шел пятьдесят пятый год. Иногда он упрекал себя: ничему-то не научила его жизнь! Ну и пусть! Он казался себе чем-то вроде живого маятника: то умудренный жизнью старец, без остатка поглощенный своими учеными трудами, то беспечный повеса, не умеющий совладать с порывами нестареющего сердца. Тогда он чувствовал себя молодым и сильным, способным на глупости, почти мальчишеские.
Устинья была простенькая и не такая уж молоденькая женщина, неграмотная и не очень-то развитая. Ну и что из того? Его влекло к ней неудержимо. Влекло ее тело, оно будто излучало силу жизни даже когда, утомленная его ласками, она лежала, не двигаясь, прикрыв глаза, устало раскинув руки и ноги. Только веки слегка дрожали, да губы трогала едва заметная улыбка. Он по-настоящему любил ее в эти минуты. Эта маленькая грешница была ему дороже всех святых. Какое же изуверство объявлять это чувство грехом. И какое счастье, что человек в состоянии, забываясь, отдаваться его порывам! Что же тут греховного, когда это так естественно! Нет, он не согрешил ни перед богом, ни перед Таней, ни перед собственной совестью.            
  
ГЛАВА СЕДЬМАЯ

I

Павел Львович занемог, и было решено, что в Тутуйский дацан и Петровский завод отец Иакинф съездит один.
Ни одна из многочисленных его поездок по Забайкалью не могла порадовать его больше: чего доброго, представится случай свидеться с Николаем Александровичем Бестужевым. Тот отбывал каторжные работы именно в Петровском заводе. А до него и всего каких-то четыреста верст,-- по сибирским понятиям, путь не дальний.
Иакинф поделился своим намерением с Шиллингом. Вместе они стали перебирать всех, кто мог бы помочь в замышленном предприятии. И тут Иакинф вспомнил про семью селенгинского купца Дмитрия Дмитриевича Старцева, с которой он познакомился на возвратном пути из Пекина. Сам-то Старцев года три или четыре тому назад умер, передав дела старшему сыну. Младшую же дочь старик выдал перед смертью за тамошнего лекаря Дмитрия Захаровича Ильинского. Иакинф прознал, что тот был приглашен лекарем при государственных преступниках в Читу, а потом и в Петровский завод. Вместе с молодыми уехала и вдова Старцева, Федосья Дмитриевна. Ильинского Иакинф не знал, но с Федосьей Дмитриевной был в отношениях самых добрых. Вот на нее-то он и рассчитывал. Женщина уже в летах (она была Иакинфу ровесница), вдова Старцева обладала завидным природным умом, судила обо всем здраво и смело, была, как и муж, добра и хлебосольна. Остановясь у них, можно будет осмотреться, познакомиться с горным инженером Арсеньевым, управляющим Петровским заводом, а то и самим комендантом.
Комендантом Нерчинских рудников и Петровского завода состоял генерал-майор Станислав Романович Лепарский. Поляк родом, уже глубокий старик (было ему далеко за семьдесят), Лепарский отличался, по рассказам, крутым и своенравным характером и был весьма высокого о себе мнения. Генерал-губернатор Восточной Сибири Лавинский, тоже поляк и тоже человек весьма амбициозный, с возмущением рассказывал Шиллингу, как Лепарский не дозволил ему посетить каземат -- на том основании, что он, генерал-губернатор, не был военным, и генерал Лепарский не посчитал себя находящимся под его началом. Рассказав об этом курьезном инциденте, Лавинский признался, однако, что жаловаться на коменданта государю не стал.
Всем было известно, что назначением на эту щекотливую должность Лепарский был обязан личному и весьма близкому знакомству с императором. Лепарский начал службу в русской армии еще при Екатерине. Много лет он командовал гвардейским конно-егерским Северским полком, шефом которого был великий князь Николай Павлович. Должно быть, какую-то роль в выборе государем Лепарского сыграло и то обстоятельство, что в польскую еще войну он сумел огромную партию конфедератов, его соотчичей, доставить в Сибирь под весьма малым конвоем. Было ясно одно: государь к старику очень благоволил. Припомнил Шиллинг и рассказ Александра Христофоровича, что, когда после коронации был учрежден комитет для составления указа относительно заключения и содержания государственных преступников, долго не могли остановиться на том, кого назначить к ним комендантом. Наконец высочайший выбор пал на Лепарского. Он был срочно вытребован в Москву, произведен в генерал-майоры и высочайшим повелением назначен комендантом Нерчинских рудников и Петровского завода с огромным содержанием.
Как к нему подступиться -- было неясно. Но когда, незадолго до отъезда, Иакинф зашел к Шиллингу, тот его обрадовал:
-- А вы знаете, отец Иакинф, можно, кажется, подобрать ключик к грозному генералу Лепарскому. Мне рассказали, что старик охвачен одной страстью, быть может самой пылкой,-- страстью коллекционера. Ужа много лет собирает он разные каменья и самоцветы. А что, ежели вам сыскать тут да преподнести старику хотя бы несколько редких камешков?
Иакинф загорелся этой идеей. Он и сам во время путешествия через Монголию собрал порядочную коллекцию сердоликов и халцедонов. Была у него и редкая яшма, вывезенная из Китая. Он бросил клич знакомым купцам из Кяхты и Маймайчена и сам, вспомнив молодость, верхом на лошадке объездил окрестные сопки в поисках любопытных минералов. К концу недели у него собралась немалая груда камней. Несколько дней он потратил на их разбор, затем съездил в Маймайчен, купил большую лакированную шкатулку. Тщательно выложил дно хлопчатой бумагой, разложил свои камешки с наклеенными с изнанки ярлыками. Получилось это весьма внушительно. Посередине красовалась редкостная яшма, с которой, по правде говоря, жаль было расстаться. Ну что ж, хоть он и лишится ее, но зато будет чем потешить старика, а бог даст, и снискать его расположение. Иакинф упаковал шкатулку, заботливо обернул ее циновкой из рисовой соломы.
   Накупил он в Кяхте и Маймайчене подарков -- и Лепарскому, и Федосье Дмитриевне, и Ильинскому, и Бестужеву -- и прежде всего несколько цибиков лучшего китайского чая. Денег он не жалел. Он и никогда-то не был скареден, а тут уж скупиться не приходилось. Говорят, деньги всё портят, ан нет, они и исправить могут многое. Чего человек не в состоянии сделать сам по себе, за него сделают деньги. Как ни горько это сознавать, а многое, ох многое могут они сделать -- добродетель обратить в порок и порок -- в добродетель, раба -- в господина и господина -- в раба. Благодаря им и глупость становится умом и ум -- глупостью. Так к чему же жалеть денег на благое дело? Да и давно уж он примечает, никогда у него не бывает так, чтобы денег хватало. Либо их вовсе нет, либо не хватает. Есть, правда, и другая мудрость: деньги идут к деньгам. Но эта мудрость не про него. И не для него.
  
II

  
   Всю дорогу он то и дело возвращался мыслью к предстоящей встрече. Прошло почти восемь лет. И каких лет! Тут каждый год стоил десятка.
   И знакомы-то они были всего несколько месяцев. И нелегко Иакинф сходился с людьми. Но как-то разом сумел Бестужев внушить к себе не только уважение, но и чувство глубокой симпатии и искреннего расположения. Казалось бы, ну что у них общего -- поднадзорный монах и блестящий морской офицер? Теперь-то, правда, положение совсем переменилось, да и столько воды утекло. Но разве потускнела старая приязнь, поколебалось его чувствование оттого, что молодой ученый и литератор объявлен государственным преступником, злоумышленником, заточен в каземате?
   Иакинф устроился поудобнее в углу брички и все глядел и глядел по сторонам. Дорога то взбиралась на песчаные взгорки, то спускалась в лощины. Поосторонь тянулись по увалам то небольшие сосновые боры, то густые заросли дикого шиповника, потом сверкнула слева широкая Селенга. Проносящиеся мимо виды не мешали думам. В жизни много пришлось ему ездить. Ездил на санях и на телегах. Из Казани в Иркутск, из Иркутска в Тобольск, и обратно в Иркутск. Плавал по Волге и по Байкалу. Скакал на конях и качался на верблюдах по монгольским степям, трясся в почтовой кибитке... И никогда не наскучивала ему дорога. Приятен был ему звон колокольца под дугой тройки, дробный стук копыт, острый запах лошадиного пота, жгучее солнце и настоянный на ярких забайкальских цветах горячий ветер навстречу -- все это сливалось в такое привычное слово -- дорога!
   Ехал он почти не останавливаясь, давая на каждой станции ямщикам на водку, чтоб быстрее везли.
   Спины коней потемнели, крупы заблестели полосками пота.
   Но вот дорогу пересекла застава. Инвалидный солдат не торопясь вышел из новенькой черно-белой будки, повертел подорожную, отвязал такой же полосатый, как и будка, шлагбаум, и он, звеня цепью, медленно потянулся оголовком вверх. Подъезжали к Петровскому.
   Дорога круто пошла вниз. Отсюда, с горы, Петровский завод был хорошо виден. Он лежал в вытянутой котловине, окруженный высокими горами, до половины обросшими соснами и елями... Обветшалые, дочерна прокопченные заводские строения, в которых выплавлялся чугун, клубы черного дыма над трубами, большой пруд с плотиною, деревянная церковь, три-четыре сотни изб, и, кажется, ни одного порядочного дома. Только вдали, по ту сторону пруда, виднелось обширное, выкрашенное охрой, о трех фасах здание под красной кровлей с множеством беленых труб. Отсюда, с горы, было видно, что пространство между боковыми крыльями, передним фасом здания и частоколом с тыльной его стороны разгорожено в виде каких-то ящиков. Это, видно, и был каземат, где содержались государственные преступники, а ящики-загородки, должно быть, внутренние дворы для прогулок.
   Болью защемило сердце.
   Лошади, почуяв жилье и скорый корм, резво понесли повозку по хорошо укатанной дороге.
  
III

  
   Дом Ильинского надобно было искать где-то неподалеку от каземата.
   Одна из улиц была приметно чище других. Немощеная, но ровная и широкая, она начиналась почти от каземата и вела к церкви. Застроенная добротными, о два этажа, еще не успевшими почернеть рублеными домами, она называлась Дамской. Тут селились жены государственных преступников. Среди этих новых домов, почти в начале улицы, отыскали они и дом Ильинских.
   Лошади остановились у ворот. Иакинф соскочил с брички и потянул за кольцо дверной щеколды. Дверь скоро отворилась, и на пороге он увидел Федосью Дмитриевну в старом шушуне наопашку. Он сразу ее узнал, хотя они и не виделись почти десять лет. Поприбавилось седины в волосах, морщин на лице, но глаза все те же. Никогда в жизни не видал он таких глаз -- добрых и вместе строгих.
   А вот Федосья Дмитриевна, видно, не узнала его. Она стояла в проеме двери и пристально вглядывалась в незнакомого гостя.
   -- Здравствуйте, Федосья Дмитриевна. Аль не признали? Неужто так постарел за эти годы?
   -- Батюшки! Да никак отец Иакинф? Вот уж не чаяла больше свидеться. Да что же мы стоим-то на пороге? Проходи, проходи в комнаты, ваше высокопреподобие. Дай-ка я на тебя погляжу, отец архимандрит,-- ласково говорила женщина, проводя Иакинфа в горницу.
   -- Не величайте меня так, Федосья Дмитриевна,-- сказал Иакинф.-- Я уже давно не архимандрит, а простой монах.
   -- Что так? А я уж думала, ты в архиереи вышел. Не на почтовых бричках трясешься, а в архиерейской карете, на шестерне цугом разъезжаешь, и тебя всюду колокольным звоном встречают. А ты, вишь, простым чернецом заделался. Видно, опять нагрешил, отец честной? Али с начальством не поладил? Знаю, знаю, нрав-то у тебя крутой... Ну да ладно. Будет время, обо всем расспрошу. Проходи, проходи. Обмой лицо-то от пыли, а я пока самовар вздую. Зять в каземате, а Катенька побежала к княгине Марье Николаевне Волконской...
   Скоро на столе уже кипел сверкающий самовар и дразнили глаз румяные пироги и шанежки. Да и вся горница -- простая, светлая, смолисто пахнущая ошкуренными, но не стругаными бревнами стен -- была приветлива, будто дружеские объятия. Уютно, по-домашнему ворчала вода в самоваре, попахивало из трубы душистым березовым угольком, посвистывал, вырываясь из-под крышки, пар.
   Иакинф вытащил из плетеной дорожной корзины ящичек китайского чаю. Отборный, разных сортов, он был упакован в красные и черные лакированные коробки.
   Федосья Дмитриевна всплеснула руками.
   -- Вот уж знал, чем угодить старухе, честной отец. Люблю побаловаться чайком. Хлебом не корми, вином не пои, а чаю дай. Тебя, конечно, и вином, и наливочкой угощу, помню, помню, знаешь в них толк, а сама уж твоего чаю отведаю,-- говорила Федосья Дмитриевна, выставляя на стол замысловатые графинчики.
   Они сели, и потекла, потекла беседа. Иакинф не склонен был к излишней откровенности, но устоять расспросам Федосьи Дмитриевны не смог и мало-помалу рассказал о своих злоключениях и о своих заботах. Как никто другой, умела старуха разговорить собеседника. Впрочем, никаких секретов у нее не было. Просто, как всегда, она думала прежде всего о других, старалась помочь каждому, с кем сталкивала ее судьба, разделить с ним его горе и его заботы, с какой-то поразительной интуицией угадывала чужие беды, которые человек другому бы и не высказал. Такого сочетания искренней доброты и ясного житейского ума Иакинф не встречал больше ни в ком. У нее был завидный дар помогать и давать, не унижая и не навязывая, не вызывая чувства неловкости, которое почти всегда испытывает человек, которому благодетельствуют.
   А потом Иакинф и сам принялся расспрашивать Федосью Дмитриевну о ее житье-бытье. Мужа, с которым она прожила тридцать лет душа в душу, похоронила она четыре года назад. Но, перед смертью, успел он и старшего сына Митю женить, и младшенькую Катю замуж выдать.
   -- Катеньке-то и рановато б замуж, едва четырнадцатый год миновал. Да куда там! Ты, должно, помнишь, отец честной, какой у меня Дмитрий Дмитрич сурьезный был. Что ему в голову взойдет, дубьем оттудова не вышибешь. И первым грамотеем на всей Селенге слыл. Книги читал, и не только духовные. Мы единственные во всем Селенгинске газеты выписывали. Все говаривал, царство ему небесное: книги сопрягают меня с родом людским. Он ведь и Митю, и Катю грамоте обучил. А как стала Катенька подрастать, все мечтал за кого-нибудь образованного ее выдать. А где их, образованных-то, в Сибири сыщешь? А тут приезжает к нам новый лекарь. Из Москвы. Сам-то из духовных. В семинарии обучался, где ты прежде ректором был. Человек книжный, жадного и ненасытного любопытства. Стал к нам по вечерам захаживать. Вот Мите и вздумалось за него Катеньку выдать. Лучшего мужа ей, говорит, и не найдем. Просвещенный. Медико-хирургическое отделение кончил. Отдадим за него Катеньку, и все тут. А ей об те поры и всего-то четырнадцатый год шел. Но Дмитрий-то Дмитрич, видно, чувствовал уж срок свой. Хотел, чтоб беспременно, еще при жизни его, дочкину свадьбу сыграли. И как только четырнадцать лет ей минуло, так и окрутили ее, родимую. А через два месяца Дмитрий Дмитрич и впрямь богу душу отдал, царство ему небесное.
   -- Вот и хорошо, что на свадьбе дочери успел погулять перед смертью.
   -- Понятное дело. Жаль только, внуков не дождался. Поселились молодые у нас. Да какая из Катеньки жена -- сам рассуди. Невинностью да неопытностью она была совершенное дитя. И подружка у нее ей под стать. Даром что попадья. Тоже за нашего священника, отца Иннокентия, на четырнадцатом году родители ее выдали. Прихожане-то все матушкой ее величали. А уйдет отец Иннокентий по приходу, а зять к больным, Катерина с подружкой заберутся к нам в светелку, дверь -- на засов и -- в куклы играть. Смех, да и только. Долго после свадьбы жила Катенька с Дмитрием Захарычем, ровно сестра с братом. Он мне, сердечный, как-то признался, что, когда в Читу уже переехали, да и то только с помощью Священного писания, едва-едва склонил ее к исполнению супружеских-то обязанностей. И смех и грех.
   -- Как они живут-то? Помню, Катенька всегда была вашей любимицей.
   -- Хорошо живут, нечего бога гневить. Дмитрий Захарыч души в ней не чает. Человек он достойный, не запивашка какой, как другие. Многие офицеры тут да инженеры время в пьянстве препровождают. И Митеньку совратить пытались. Да не тут-то было. Одна у него страсть -- книги. Учился-то он вроде немало. Да видно, плохо его учили, и не тому. Понял он это, как в Читу, а потом сюда, в Петровский, переехали, и стал злоумышленников пользовать. Тут ведь промеж них всё больше князья да графья, всё люди агромадной учености. Молодые да ученые, им бы законы писать, государством править, а их, вишь, в каземат заперли. Вог молодость-то кипучая без дела-то настоящего и выливается в споры нескончаемые. Дмитрий-то Захарыч пойдет в каземат к больному, да и пропал там на целый день. Споры их слушает, рот разиня. А вернется вечером домой -- мне с Катенькой жалится: уж больно, говорит, меня уязвляет -- слушаю-слушаю: знакомая, вроде, русская речь, а ничегошеньки не понимаю. Вот и решил он доучиваться в каторжной академии ихней. Видишь, книг из каземата натаскал. Ночи напролет над ними просиживает. Да в русских-то книгах, видно, мало проку. Засел учить французский. И Катеньку заставил учиться по-французскому. Спасибо, княгиня Марья взялась ее обучать. Очень она Катеньку привечает. Да я сама слышала, соберутся у них, и Катенька тоже по-французски лопочет, будто парижанка природная. Истинно тебе говорю, отец Иакинф. И книжки французские читает. А вот и они,-- увидала она в окно дочку и зятя.-- Зашел, видно, за Катенькой. Ревнивый, ровно турка. Только и дозволяет, что к княгине сходить, а к другим, без него -- боже упаси, ни-ни!
   Катеньку -- теперь ее, наверно, следовало величать Катериной Дмитриевной -- узнать было трудно. Иакинф помнил ее маленькой черноглазой девочкой, смешливой и бойкой. Теперь перед ним была высокая, авантажная женщина во всем обаянии юной красоты. Стало заметно сходство с матерью. Пожалуй, только глаза, большие, черные, с живым, веселым блеском, напоминали прежнюю Катеньку.
   Рядом с Катериной Дмитриевной муж выглядел несколько простовато. Тонкие, белесые волосы вились дымом вокруг его головы. Серые с легкой, но заметной косинкой глаза полны любопытства и растерянности, а улыбка добрая, чуть смущенная...
   Положив на подоконник связку книг, которую он принес с собой, и едва познакомившись с Иакинфом, он тотчас заговорил о собрании, на котором только что присутствовал. Впечатления о спорах, о сшибке разноречивых мнений, свидетелем которых он только что был, так переполняли его, что он наполовину был еще там, в каземате. Казалось, он и смотрит не на тех, кто сидит сейчас вокруг самовара, а куда-то вдаль, сквозь туман, застилающий его взор.
   С большой готовностью отвечая на расспросы Иакинфа, он рассказал, что государственные преступники для обсуждения ученых трудов и произведений словесности друг друга устраивают тут, в каземате, регулярные собрания. Происходят они раз в неделю. В шутку они прозвали их каторжной академией. Ильинский, разумеется, непременный участник всех этих собраний. С одного из них он и вернулся. При открытии академии, еще в Чите, Николай Александрович Бестужев прочел историю Российского флота. Его друг Торсон рассказал о своем плавании вокруг света. Корнилович и Петр Александрович Муханов знакомят со своими изысканиями, касающимися до русской старины. Особенно привлекали Ильинского рассказы Корниловича. Ведь до возмущения он был издателем "Русской старины", ему были открыты архивы, и, роясь в них, он был хорошо осведомлен во всей подноготной русского двора в восемнадцатом столетии. Да вот беда, недавно явился фельдъегерь из Петербурга и ночью, в страшной спешке, увезли Корниловича в Петербург. Такая жалость! Ильинскому так нравились его рассказы. Главный казематский поэт Александр Одоевский читает свои стихи, а Бобрищев-Пушкин -- басни. Одоевский начал еще недавно курс лекций из русской словесности. Никита Муравьев и Репин читают лекции по военным наукам. Но с особенным жаром рассказывал Ильинский про лекцию Оболенского из философии. Как выяснилось, философия -- это была страсть Дмитрия Захаровича.
   Много любопытного о жизни в Петровском заводе рассказывали в тот вечер Иакинфу и Ильинский, и Федосья Дмитриевна, и Катенька. Когда, уже под конец долгого разговора, Иакинф сказал, что хотел бы встретиться с одним из государственных преступников -- Николаем Александровичем Бестужевым, Ильинский признался, что знает его, пожалуй, меньше, нежели других.
   -- Он всегда здоров и вечно занят. То пишет, то рисует, то возится со своими хронометрами, и я просто боюсь отвлекать его от дела. Но вот записочку, ежели пожелаете, отец Иакинф, я охотно ему передам.
   Конечно, лучше всего, по словам Ильинского, было бы встретиться с самим комендантом, генералом Лепарским. Вот уж тот-то все может. Ежели пожелает, конечно. И если придешься ему по душе. Все, что рассказывал о Лепарском Дмитрий Захарович, только подтверждало то, что Иакинф уже знал. По всему видно, старик своенравный.
   -- Меня-то он не очень жалует,-- признался Ильинский.-- Недоволен, что уж больно часто торчу я в каземате, участвую в спорах, которые там ведутся. До того дошел, что распорядился пропускать меня в каземат только по вызову больных. Нет, вы представляете, отец Иакинф, я, лекарь, назначенный правительством к государственным преступникам, чья первейшая обязанность по службе постоянно надзирать за ними, я могу проникнуть в стены каземата только с позволения самих узников! Какой-то абсурд!
   -- Вот видите. А захочет ли он меня принять? Я слыхал, он даже самого генерал-губернатора на пустил к арестантам. Не знаю, как его расположить.
   -- Да не крушись ты, отец Иакинф,-- вступила в разговор Федосья Дмитриевна.-- Генерал ведь только на вид такой грозный. "Не могу да не могу". Его тут у нас все так и прозвали "Комендант Не-могу". А на самом-то деле старик скорее добрый, нежели злой. И немало разных послаблений он узникам тут делает. Каземат-то поначалу построили -- конюшня конюшней. Даже окошек в келиях не было. Так, говорят, он сам про то царю писал и дам подбивал, чтобы они в письмах в Петербург на ужасное свое положение в темных казематах пожалились. Мне про то Александра Григорьевна Муравьева по секрету рассказала. И вот ведь прорубили окна им, горемычным. Так что ты будь с ним пообходительней, авось он и смилостивится.
   Иакинф долго не мог уснуть.
   Ставни забыли закрыть, и в комнату глядела луна. Стараясь не скрипеть половицами, чтобы не разбудить спящих за стеной хозяев, Иакинф подошел к окну и отдернул занавесь. Земля, стволы и иглы сосен под окном, прокопченные строения казенных заводов вдали, покосившиеся избы на склоне -- все высеребрилось и поседело. И все выглядело не таким мрачным, как днем.
   В каземате пробили вторую стражу.

  
***

 Читать дальше ...

***

***

Источник : http://www.azlib.ru/b/bichurin_i/text_0020.shtml  
***

Отец Иакинф. В.Н.Кривцов. 001. КНИГА ПЕРВАЯ ПУТЬ К ВЕЛИКОЙ СТЕНЕ Часть первая ВО ВЛАСТИ СЕРДЦА 

Отец Иакинф. В.Н.Кривцов. 006. Часть вторая НА ПЕРЕПУТЬЕ 

Отец Иакинф. В.Н.Кривцов. 010. Часть третья ПУТЕШЕСТВИЕ В НЕВЕДОМОЕ

Отец Иакинф. В.Н.Кривцов. 019. КНИГА ВТОРАЯ ВРЕМЯ СОБИРАТЬ КАМНИ Часть первая ПЕРЕД СУДОМ СИНОДА 

Отец Иакинф. В.Н.Кривцов. 026. Часть вторая ОБРЕТЕНИЯ И НАДЕЖДЫ 

Отец Иакинф. В.Н.Кривцов. 034. Часть третья. В СИБИРЬ ЗА ВОЛЕЙ 

Отец Иакинф. В.Н.Кривцов. 044. ВМЕСТО ЭПИЛОГА 

Я. Федоренко. Судьба вольнодумного монаха. Отец Иакинф. 045

Я. Федоренко. Судьба вольнодумного монаха. Отец Иакинф. 046

Писатель Кривцов, Владимир Николаевич 

Иакинф (в миру Никита Яковлевич Бичурин), Википедия. 001

Иакинф (в миру Никита Яковлевич Бичурин), Википедия. 002

Иакинф (в миру Никита Яковлевич Бичурин), Википедия. 003 

От автора.  В. Н. Кривцов. Отец Иакинф 

***

***

 

  Аудиокнига Отец Иакинф. В.Н.Кривцов.
СЛУШАТЬ - Аудиокнига Отец Иакинф. В.Н.Кривцов.

***

***

***

ПОДЕЛИТЬСЯ

 

 

***

Яндекс.Метрика

***

***

 

Великие путешественники 018. Гумбольдт Александр

Гумбольдт (1769 - 1859)
...Александр получил хорошее образование. С 18 лет он слушал лекции в университетах Германии - во Франкфурте, Берлине, Геттингене, затем обучался геологии и горнорудному делу во Фрейбергской горной академии... 12 апреля 1829 года Гумбольдт оставил Берлин и 1 мая прибыл в Петербург. Отсюда путешественники отправились через Москву и Владимир в Нижний Новгород. "Постоянные приветствия, заботливость и предупредительность со стороны полиции, чиновников, казаков, почетной стражи! К сожалению, почти ни на минуту не остаешься один: нельзя сделать шагу, чтобы не подхватили под руки, как больного". 
Из Нижнего отправились по Волге в Казань, оттуда в Пермь и Екатеринбург. В течение нескольких недель ученые разъезжали по Нижнему и Среднему Уралу, исследовали его геологию, посетили заводы - Невьянск, Верхотурье, Богословск и другие, осмотрели разработки железа, золота, платины, малахита.
Далее Гумбольдт отправился в Тобольск, а оттуда, через Барнаул, Семипалатинск и Омск, в Миасс. Путь лежал через Барабинскую степь, где в то время свирепствовала сибирская язва. Мириады комаров и мошек терзали путешественников. Тем не менее, удалось собрать богатейшие зоологические и ботанические коллекции.
В Омске Гумбольдта приветствовали на трех языках: русском, татарском и монгольском. В Миассе, где Гумбольдт отпраздновал шестидесятилетие, чиновники поднесли ему дамасскую саблю. На Оренбургской военной линии коменданты маленьких крепостей встречали его в полной форме, со всеми военными почестями и рапортами о состоянии подведомственных им войск. Толпы народа сбегались посмотреть на великого путешественника.
Из Миасса Гумбольдт предпринял несколько экскурсий в Златоуст, Кичимск и другие районы, затем отправился в Орск, а оттуда в Оренбург.
Осмотрев илецкие соляные залежи, путешественники посетили Астрахань Гумбольдт "не хотел умирать, не повидав Каспийского моря" . В Астрахани их встретила депутация от русского купечества с хлебом и солью, а также персы, армяне, узбеки, татары, туркмены, калмыки.
Из Астрахани путешественники совершили небольшую поездку по Каспийскому морю; затем отправились обратно в Петербург, куда прибыли 13 ноября 1829 года...

 ... Читать дальше »

***

***

***

Великие путешественники 001. Геродот. Чжан Цянь. Страбон

Великие путешественники 002. Фа Сянь. Ахмед ибн Фадлан. Ал-Гарнати Абу Хамид. Тудельский

Великие путешественники 003. Карпини Джиованни дель Плано.Рубрук Гильоме (Вильям)

Великие путешественники 004. Поло Марко. Одорико Матиуш

Великие путешественники 005. Ибн Батута Абу Абдаллах Мухаммед

Великие путешественники 006. Вартема Лодовико ди. Аль-Хасан ибн Мохаммед аль-Вазан (Лев Африканец)

Великие путешественники 007. Никитин Афанасий 

Великие путешественники 009. Кортес Эрнан 

Великие путешественники 010. Коронадо Франсиско Васкес де. Сото Эрнандо де. Орельяна Франсиско де

Великие путешественники 011. Кесада Гонсало Хименес де

Великие путешественники 012. Ермак Тимофеевич

Великие путешественники  Сюй Ся-кэ. Шамплен Самюэль. Ла Саль Рене Робер Кавелье де 

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

 

Жил-был Король,
На шахматной доске.
Познал потери боль,
В ударах по судьбе…

  Трудно живётся одинокому белому королю, особенно если ты изношенный пенсионер 63 лет, тем более, если именуют тебя Белая Ворона.
Дружба – это хорошо. Но с кем дружить? Дружить можно только с королём, и только с чёрным. С его свитой дружбы нет. Общение белых королей на реальной доске жизни невозможно – нонсенс, сюрреализм...

Жил-был Король 

И. С.

***

***

 

Фигурки тёмные теснят
Чужого Короля.
Шумят, и слушать не хотят,
Поют – «ля-ля, ля-ля».


                ***               
Он подошёл к речке, разулся, походил босяком по ледяной воде, по мелким и крупным, холодным камням берега. Начал обуваться... 

Давление тёмных

Иван Серенький

***

***

***

…За окнами надвигались сумерки, чаю напились, наелись, она погасила свечу на кухонном столе, пошли к компьютеру.
Вполне приличная встреча старых друзей.

Призрак тёмной королевы 6. Где она живёт?

 

***

***

***

***

Из живописи фантастической 006. MICHAEL WHELAN

...Смотреть ещё »

***

***

Возникновение знака вопросительного


Откуда и кто я, неясно
Но знаю, что есть мой двойник,
То женщина. Стих ненапрасный
Её в моё сердце проник.

...Читать дальше »

***

***

Алёшкино сердце. Михаил Шолохов

***

 Два  лета  подряд  засуха  дочерна  вылизывала  мужицкие поля. Два лета
подряд  жестокий  восточный  ветер дул с киргизских степей, трепал порыжелые
космы  хлебов и сушил устремленные на высохшую степь глаза мужиков и скупые,
колючие  мужицкие  слезы.  Следом  шагал  голод. Алешка представлял себе его
большущим безглазым человеком: идет он бездорожно, шарит руками по поселкам,
хуторам, станицам, душит людей и вот-вот черствыми пальцами насмерть стиснет
Алешкино сердце.
     У  Алешки  большой,  обвислый живот ... Читать дальше »

***

***

 

Мастер и Маргарита. Булгаков. 008. Нехорошая Квартирка


      Если бы в следующее утро Степе Лиходееву сказали бы так: «Степа! Тебя расстреляют, если ты сию минуту не встанешь!» – Степа ответил бы томным, чуть слышным голосом: «Расстреливайте, делайте со мною, что хотите, но я не встану».
 ...Читать дальше »

***

***

Мастер и Маргарита. Булгаков. 009. Поединок Между Профессором И Поэтом

Как раз в то время, когда сознание покинуло Степу в Ялте, то есть около половины двенадцатого дня, оно вернулось к Ивану Николаевичу Бездомному
...Читать дальше »

 

***

***

Цветы для Элджернона

                                 

18 мая. Я очень взволнован. Вчера вечером я встретился с мисс Кинниен -  до  этого  я  не  видел  ее больше  недели.  Я  старался  не  касаться высокоинтеллектуальных вопросов и вести  беседу  на  простые  каждодневные темы, но она растерянно посмотрела на меня и спросила, что я  подразумеваю
под изменением математического эквивалента в "Пятом концерте" Доберманна.
     Когда я попытался объяснить это, она остановила меня  и  рассмеялась. Подозреваю, что разговариваю с ней  не  на  том  уровне.  Какую  бы  я  ни затронул тему, я не могу найти с ней общего языка. Я вижу, что  уже  почти не могу общаться с людьми. Хорошо, что  есть  на  свете  книги,  музыка  и проблемы, о которых я могу думать.
     20 мая. Если бы не случай с разбитыми тарелками, я так и  не  заметил бы в закусочной, где я ужинаю, парнишку лет шестнадцати -  нового  мойщика посуды.
     Тарелки с грохотом посыпались на пол, разбились вдребезги, и  во  все стороны  под  столы  полетели  осколки  белого  фарфора.  Ошеломленный   и испуганный, паренек замер на месте,

... Читать дальше »

***

***

Конрад Лоренц. Агрессия. 

 

Млекопитающие по большей части "думают носом"; нет ничего удивительного в том, что у них важнейшую роль играет маркировка своих владений запахом. Для этого есть различнейшие способы, для этого развились всевозможнейшие пахучие железы, возникли удивительнейшие ритуалы выделения мочи и кала, из которых каждому известно задирание лапы у собак. Некоторые знатоки млекопитающих утверждают, что эти пахучие отметки не имеют ничего общего с заявкой на территорию, поскольку такие отметки известны и у животных, кочующих на большие расстояния, и у общественных животных, не занимающих собственных территорий, - однако эти возражения справедливы лишь отчасти. Во-первых, доказано, что собаки - и, безусловно, другие животные, живущие стаями, - узнают друг друга по запаху меток индивидуально, потому члены стаи тотчас же обнаружат, если чужак осмелится задрать лапу в их охотничьих владениях. А во-вторых, как доказали Лейхаузен и Вольф, существует весьма интересная возможность размещения животных определенного вида по имеющемуся биотопу с помощью не пространственного, а временного плана, с таким же успехом. Они обнаружили на примере бродячих кошек, живших на открытой местности, что несколько особей могут использовать одну и ту же охотничью зону без каких-либо столкновений. При этом охота регулируется строгим расписанием, точь-в-точь как пользование общей прачечной у домохозяек нашего Института в Зеевизене. Дополнительной гарантией против нежелательных встреч являются пахучие метки, которые эти животные - кошки, не домохозяйки - оставляют обычно через правильные промежутки времени, где бы они ни были.... Читать дальше »

***

***

Обучение

О книге

Разные разности

Из НОВОСТЕЙ 

Новости

Из свежих новостей - АРХИВ...

11 мая 2010

Аудиокниги

Новость 2

Семашхо

***

***

Просмотров: 304 | Добавил: iwanserencky | Теги: текст, слово, 17 век, литература, Отец Иакинф, история, книга, В.Н.Кривцов, Отец Иакинф. В.Н.Кривцов., 18 век, 18 век..., проза, Роман | Рейтинг: 5.0/1
Всего комментариев: 0
Имя *:
Email *:
Код *: