13:39 Искупить кровью. Кондратьев Вячеслав Леонидович. 07 | ||
***
***
Комбат подошел, остановился и долго обводил взглядом ряды, останавливая его то на одном, то на другом бойце. Но те не опускали глаз, смотрели на комбата без страха, и это разозлило его. — Ну как вас теперь называть? Товарищи красноармейцы? Бойцы славной Красной Армии? А? Не могу я вас так назвать. Язык не поворачивается. Кто вы теперь? Кто? Сдавшие деревню без приказа? Нарушившие священную присягу? Кто? Отвечайте! — повысил он голос. — Молчите? Нечего сказать? Предатели вы, вот вы кто! Поняли? По шеренге прошел негромкий протестующий ропоток и легкое движение, но вслух никто не возразил. Люди не чувствовали себя предателями, наоборот, понимали, что их предали. Они совершили почти невозможное, взяли деревню, которую до них не могли взять несколько стрелковых частей. Но их не поддержали. А почему не поддержали, они не знали. И потому слова комбата не задевали их, они терпеливо ждали, что будет дальше, какое примет комбат решение. Ждали без трепета, без боязни, потому как были измучены и усталы донельзя, и было им все уже безразлично. Отпустил бы скорей, чтоб смогли они завалиться на землю, не держали их уже ноги, стоял кровавый туман в глазах от неспанных ночей. Даже об еде не мечтали. Залечь бы куда-нибудь, забиться под елку, покурить бы. И больше, казалось, ничего им не нужно, ничего не требуется. Но комбат загремел опять: — Вы что, надеялись, что примут вас здесь как героев? Кашей накормят и спать уложат? А кто искупать вину будет? Кто деревню обратно отбивать будет? Пушкин? Сейчас поднесут патроны и гранаты. А зачем? Не знаете? Подумайте. Разойдись! Комбат резко повернулся и направился к своему "помощнику и политруку, стоявшим в стороне. — А вы, вояки, поняли, что я сказал? — негромко спросил комбат. — Поняли, — враз и упавшими голосами ответили оба. — Как вел себя Пригожин в бою, политрук? — Хорошо, товарищ майор. — Хорошо? — усмехнулся комбат. — Ежели б хорошо, то не здесь бы вы были, а там, в деревне. Ты вот что мне скажи, политрук, вернется твой ротный сюда? — Если останется живым конечно… — И ты веришь этому шибко грамотному? Не отвечай сразу, подумай. Политрук мучительно задумался: какой ответ хочет услышать от него комбат? — Подумай, — продолжил комбат. — Разве обязательно командиру роты в прикрытии оставаться. Сержанта бы оставил с бойцами, а сам роту обязан вывести. Но он знает, что его ждет расстрел. Так, может, не зря остался-то? Плен предпочел? — Не может этого быть, — уверенно и без робости сказал помкомбат. — Ты помалкивай. Я политрука спрашиваю. Отвечай, комиссар. — Не знаю… Офицерский сынок он… Мать дворянка. Говорил он мне… Не знаю… — Заладил — не знаю, не знаю. А я вот знаю, как волка ни корми, он все в лес глядит. — Какая чепуха! — выскочило у помкомбата. — Не чепуха, — оборвал его комбат. У меня к этим интеллигентам, инженерам всяким доверия нету. Что у них на уме — не знаю и не понимаю. Так вот, уверен я, не вернется ваш Пригожин. Не вернется. Сколько с ним бойцов осталось? — Человек двадцать, по-моему. Двое пожилых, связной его и еще остатки взвода Сысоева, сержанта. — Ну, все ясно. Командовать ротой ты, помкомбат, будешь. И ты политрук, пойдешь. Тебе в плен нельзя, шлепнут немцы сразу, сам знаешь. Для тебя одно — смерть или победа. Понял? — Понял… Но поцарапан я, товарищ майор. В предплечье ранен… — Злее будешь. Не с такими ранами воюют. Вот дождемся боеприпасов, и пойдете искупать кровью. — А если вернется Пригожин? — спросил помкомбат. — Пригожина для меня нет на свете, вернется, не вернется. Ежели придет — расстреляю саморучно перед строем. Другим и вам наука. Чего побледнели? Вы на войну пришли или в бирюльки играть? А на войне как на войне. Сантименты всякие да слюни — ни к чему. Нам Родину надо отстоять. Принимай, лейтенант, первую роту. И ты, комиссар, иди к людям. Разъясни, что обратного хода для них нет. Не возьмете деревню, добра не ждите. Не бодро отошли они от комбата. Пошатывало обоих. И тошно было на душе. Не дойдя до роты, присели и закурили. Единственная отрада, единственное, чем поддержать нервы можно. Хорошо, помкомбат вспомнил, что осталось у него во фляге, висевшей на ремне, немного водки. Отцепил от пояса, протянул политруку. Тот выпил, как воду, не ощутив ни запаха, ни крепости, только через минуты две, когда затеплело в желудке, понял, что выпил сорокаградусной. Чуть-чуть полегчало на душе и разомкнулись уста. — Ты понял, лейтенант, на смерть же нас посылают? — А мне уже все равно… Я ждал, что комбат под трибунал подведет… Вообще за этот день и ночь столько было… — И главное, не взять нам деревню. Ни за что. Так под нею все и ляжем. А мне, ежели еще ранят, стреляться придется… Вот знаю, а как-то не верится, что всего два часа жить осталось. А тебе? — Мне тоже… А может, возьмем? — Нет, исключено… Один раз взяли чудом или дуриком, как один боец сказал, второй раз не выйдет. Немцев туда сейчас набилось тьма. Не отдадут. — Так что? Может, чтоб не мучиться, сейчас пулю в лоб? — странно спокойно спросил помкомбат и хлопнул себя по кобуре. — Нельзя, лейтенант. Надо перед смертью хоть уважение к себе не потерять. — Слова-то хорошие. А Пригожина предали, политрук. А зачем? Перед смертью-то? Надеялись, что отпустит вас комбат в санроту? Гадали, что он хотел от вас услышать? Понял я… — Прав ты, лейтенант. Проявил слабость. Но понимаешь, чего я за это время не пережил… Скажу честно, обрадовался, когда руку пулей царапнуло… Человек же я. Не железный, а как и все. Виноват перед Пригожиным. Перед ним уже не покаешься, хоть перед тобой. Как на духу — виноват, черт меня дернул… — Теперь, если и вернется Пригожин, его комбат уже без всяких колебаний хлопнет — сынок офицерский, мать дворянка… И чего это он перед вами разоткровенничался? — Сам удивился… Сказал он, правда: разве дворяне плохо Россию защищали во всех войнах, и кто такой Кутузов, Суворов, как не дворяне… А потом мы же с ним, уж если честно сказать, в живых остаться не надеялись… Глотнули они из фляги еще, до донышка опорожнили и поднялись, не зная, как и вести себя перед людьми, какие слова говорить, как им в глаза глядеть? Серый успел выбраться из оврага еще до того, как немцы заняли позиции по его склонам, а потому и не видел их. Он взял сильно влево, чтоб войти на передовую там, где вряд ли выставлены посты. К лесу он подползал, а войдя в него, поднялся и пошел быстро в тыл, но не успел пройти и десятка метров, как его остановили: — Стой! Кто идет? Он выругался про себя: вот незадача. И сразу же обозлился на остановившего его. Того было не видно, и он крикнул: — Свои. Свои… — Пароль! — Какой к хрену пароль. Я — старший лейтенант, из особого. Днем в Овсянниково ходил. Помнишь, самолет листовки разбросал, так я пошел, чтоб собрать их. Ты выходи, вот мое удостоверение, — сказал он все это спокойно, уверенным голосом, и двинулся вперед, вынув из кармана удостоверение особиста. Фотографию свою он еще не наклеил, но понадеялся, что в темноте не разберет постовой. Постовой вышел из кустов, здоровенный пердило с винтовкой, и они пошли навстречу друг другу. — Давай удостоверение, старшой, — протянул тот руку. — Давать его я не имею права, на, смотри, — и Серый сунул ему удостоверение, не зная, конечно, что уже по всем постам отдано распоряжение задержать любого, кто назовется особистом. Не знал, а потому и не подготовился, ни пистолета не приготовил, ни ножа. Постовой глянул мельком на удостоверение и сказал добродушно: — Порядок, товарищ старший лейтенант… — потом кивнул на немецкий автомат. — Трофей? Нельзя посмотреть, старшой, первый раз такую машинку вижу, — и протянул руку. Не обманул Серого добродушный тон, почуял он неминуемую опасность, но автомат протянул левой рукой, а сам в одно мгновение выдернул кинжал из ножен и, потянув на себя автомат, ударил в приблизившегося к нему постового. Тот и не пикнул даже, свалился как сноп. Одним движением руки расстегнул Серый шинель убитого, достал из кармана гимнастерки красноармейскую книжку, сунул себе в карман и осторожно, стараясь не шуметь, пошел по лесу. Пройдя около километра, остановился и призадумался. Нет, так ему с передовой не уйти. Про особиста знают. Ксива эта сейчас никуда не годится. Но уходить надо, главное же сделано, впереди свобода маячит, жизнь… Он подошел к не очень толстому дереву, достал пистолет, но не особиста, а трофейный парабеллум, приставил левую руку к стволу дерева, а правой стрельнул через дерево в левую. Первая пуля прошла мимо, не задев, но со второго выстрела прострелил он себе предплечье. Скривившись от боли, наскоро перевязался. Пистолет особиста спрятал под деревом в снегу, как самую явную улику, а удостоверение его засунул в сапог и тронулся спокойно в санвзвод, чтоб получить санкарту не на свое, конечно, имя, а на имя убитого им постового, благо книжки эти были без фотографий. В санвзвод пришел он уже на рассвете. Врач обработал рану, порадовался за него, что не задета кость, сделал противостолбнячный укол и выпроводил, так как изба была набита ранеными. — Санрота в Бахмутове. Как Волгу перейдешь, так и село это. Понял? — Спасибо, доктор. Понял. Прощайте. И тут уже полное спокойствие освободило душу, сейчас мог он радоваться, не сдерживая себя. Теперь одно желание — дойти до села, купить бутыль самогона и тем спраздновать обретенную свободу. А то, что стоила она двух человеческих жизней, он не очень-то задумывался: особисту туда и дорога, а этому постовому не надо было лезть на рожон, тоже мне, бдительный, кого задержать вздумал? А кстати, все же за это время он и доброе дело сделал, предупредил роту, ну, и с десяток фрицев ухлопал, ежели не более… А когда дошел до Волги, то уж совсем душа успокоилась. В санроте задерживаться он не будет, только продаттестат возьмет и тронет в тыл дальше. Хорошо бы в московский госпиталь угодить, в Москве он своих найдет, там уже полный порядок будет… Стрельба в деревне уже давно закончилась, но никто оттуда еще не пришел. Больше всех переживал Женя Комов, он даже несколько раз выходил на поле и тщетно всматривался в темноту. Два хороших и близких ему человека остались там — ротный и Костя. Хорошими были и папаша с Мачихиным, но от тех он был далеко. А вот ротного — "С Богом", пронизало его до глубины души, ну, и к тому же оказался он сыном его милой учительницы Веры Семеновны… Что он ей напишет, если старший лейтенант Пригожин не вернется?… Да и успеет ли написать? Вот бойцы его роты разбирают принесенные в ящиках патроны, разбирают гранаты, набивают диски ППШ. Все это делают молча, хмуро и не очень-то думают о том, что вот-вот снова придется идти в бой. Им показалось, что комбат пугал их только, — это настолько бессмысленно, что трудно поверить в серьезность такого приказа послать разбитые, деморализованные остатки роты опять наступать на деревню, которую и в первый-то раз взяли счастливым случаем. А в это самое время старший лейтенант Пригожин, Карцев и Мачихин, выбиваясь из сил, тащили тяжело раненного папашу. Он был грузен, и они часто останавливались, отдыхали, опуская папашу на землю. Он прерывисто дышал, ранение было в грудь, и порой, когда он говорил, розовая пена показывалась у губ. А говорил он слабым голосом, прося захоронить его обязательно… — Не хочу валяться неприбранным… — Чего о смерти заладил, выдюжишь ты, — успокаивал Мачихин. — Не болтай… Ты адресок дочки не забудь и отпиши обязательно… И место укажи, где захоронили… Хочу, чтоб на могилку после войны сыны и дочери приехали… Звезду железную мне не надо… Крест бы… Но его вы не поставите… Так лучше без всего тогда… — Как в лес зайдем, тебя на носилках быстро в санчасть доставят, Петрович, ну, и порядок будет… — это Костик успокаивал. — Нет, браток… Чую, пришел мой час… Я смерти не боюсь… Все равно жизни не было, и будет ли она, один Бог знает… Вы только исполните все, что прошу… Обещай, ротный, хочу твое слово… офицерское услышать… — Обещаю, Петрович… — Ты мне моего командира по германской напомнил… Вот почему и про слово офицерское сказал… Понял? — Вредно тебе говорить, Петрович. Помолчи лучше… — Ничего мне теперича не вредно, Мачихин… И на следующей остановке о том же бормотал умирающий папаша и просил заверений, что захоронят его по-человечески. И так всю дорогу, пока перед самым лесом и не затих… Мачихин перекрестился, остальные стянули с себя каски. На поле его не оставили, донесли до леса, положили около большой ели, чтоб потом вернуться и похоронить, как он просил… Уходя от немцев, они взяли далеко влево и вышли почти в том же месте, где и Серый, а потому и натолкнулись на труп постового… Костик увидел ножевую рану и сказал ротному: — Вот говорил я о Егорове вам… Видать, тоже его работа. Теперь пойдет гулять на воле. Сволочь, конечно, хотя кабы не его вскрик и стрельба, прозевали бы мы фрицев… Ротный ничего не сказал на это, не до того ему. Они повернули направо, чтоб выйти к оврагу, где, наверно, находятся остатки их роты. Шли медленно, часто передыхая. Пожалуй, только Сысоев был бодрее других, но и от его бравого вида мало что осталось — ссутулился, обмяк. Немцы снова начали пускать ракеты из Овсянникова, и их свет пробивался сквозь деревья, а потому плутать особо не пришлось. Минут через двадцать услышали они голоса и вскоре увидели ребят. Увидели и ящики из-под патронов, уже пустые… — Это что же такое? — спросил Сысоев, кивнув на цинковые коробки.Неужто?… — Это самое, сержант, — выдвинулся один. — Пойдем вторым заходом. — Где комбат? — нахмурил брови ротный. — Небось, у землянки помкомбата, — ответил тот же боец. И здесь бросился к ротному Комов… Побежал со счастливой улыбкой. — Живой, товарищ командир! Живой! Ротный потрепал его по плечу и тоже улыбнулся, однако задерживаться не стал, тронулся с Карцевым и Сысоевым к землянке. Побрел за ними зачем-то и Комов. Видно, хотелось быть рядом с Пригожиным… Женя, воспитывавшийся без отца, вообще тянулся к взрослым мужчинам и даже к ребятам старше его, и хотя ротный не годился ему в отцы, чувства, похожие на сыновьи, вспыхнули в нем. Он шел позади, но до него доносились слова разговора, который вели ротный и ребята. — Выходит, сержант, опять геройствовать придется, — сказал Костик, выдавив усмешку. — Выходит, так, — каким-то не своим голосом протянул Сысоев. — Я уж какой нестомчивый, но и то дошел… Не смерти боюсь, просто сил не осталось… — Постараюсь доказать комбату бессмысленность всего этого, — сказал ротный, но не было в его словах уверенности, а потому шли к землянке с холодком в сердце. Через некоторое время ухватился Костик за одну мысль, которую и высказал. — В уставе говорится, выполняются любые приказы, кроме явно преступного. А разве приказ комбата не… — Пустое это, — перебил сержант. — Есть это в уставе, но как определить?… Ротный в разговор не включился, понимая, видно, что этот пункт устава их не спасет. Комбат сидел на пне и курил. Около него стоял помкомбат и командир второй роты… Из землянки вился теплый дымок, и, почуяв его запах и даже тепло, и ротный, и Сысоев, и Карцев, и Комов так захотели очутиться сейчас в землянке, в тепле, что это желание на какое-то время вытеснило у них все остальное — забраться бы, лечь у печурки, курнуть два разка и… заснуть, забыться от всего кошмара, которым сопровождался весь этот день и ночь… Ротный подошел первым к комбату, но не успел еще ничего сказать, как тот, окинув его холодным и безразличным взглядом, процедил: — Явился, не запылился?… Докладывай, почему деревню сдал, приказ нарушил. — Я не сдал, нас выбили, потому что вы не прислали подкрепление и сорокапяток. — Выбили? И я, значит, виноват? Ловко, Пригожин! Так вот, слушай, хотел я тебя расстрелять без лишних разговоров, как вернешься. И сделал бы это, вернись ты чуть раньше. Но решил дать тебе шанс и всей твоей роте искупить кровью! Приказываю: немедленно выбить немцев и возвратить взятую деревню. Возвратить! Понял? — Деревню взять сейчас нельзя. Люди измучены до предела. Вы посылаете их на верную и бессмысленную смерть… Я не могу выполнять этот приказ… Я считаю его преступным… — Что?! — заорал комбат, вскочив с пня. — Ты что сказал, сволочь недобитая? — он суетливо расстегивал кобуру. Да я тебя тут… на месте шлепну, ты что, этого не понимаешь? Дал тебе шанс искупить вину, а ты… комбат вытащил пистолет, дернул затвор, вогнав патрон в патронник, и, подняв руку с пистолетом, двинулся на Пригожина. Тот стоял не шевелясь, бледный, с плотно сжатыми губами и смотрел на приближающегося комбата. — Стреляйте! Ну, стреляйте! — вроде бы совсем спокойно сказал он. — Товарищ майор… — пробормотал помкомбат, сделав шаг в его сторону. — Молчать! — не повернув головы, крикнул комбат. — Я не шучу, Пригожин. Повтори приказание и марш — выполнять! — Я считаю ваш приказ явно преступным. Стреляйте. — Ах так! И тут, откуда ни возьмись, выскочил Комов и, бросившись к комбату, схватил его руку с пистолетом, пригнув ее тяжестью своего тела вниз. — Не надо, товарищ комбат… Не надо! Товарищ комбат, миленький, не надо… Комбат на секунду опешил от такого непредвиденного поступка и глупых слов, затем попытался ногой отпихнуть от себя этого чумового бойца, но Женя мертвой хваткой вцепился в руку комбата, не оторвать… И тут прозвучал выстрел… Комов без стона, без вскрика рухнул ему под ноги… Комбат с брезгливой миной перешагнул через его тело и спросил: — Кто такой? Как посмел? — и оглядел окружающих. Ему никто не ответил, взгляды всех были направлены на убитого. Комбат грубо выругался. Не понять было, случайно он выстрелил или нарочно, но так или иначе, какая-то растерянность виделась на его лице. И тут тишину разодрал дикий крик: — Ты что натворил, гад?! Ты кого убил, падла?! С автоматом наперевес, направленным стволом на комбата, шел Карцев… — Арестовать! Обезоружить! — истерично взвизгнул комбат, но никто не бросился на Костика, все оцепенели… Да и как тронуться, когда так страшен был вид этого бойца, в окровавленном ватнике, почерневшего, с выпученными сумасшедшими глазами, который вот-вот брызнет очередью из ППШ и порешит всех, стоящих напротив. — Арестовать! — крикнул комбат еще раз, но его рука с пистолетом, опущенная вниз после выстрела в Комова, так и висела, и он боялся ее поднять, потому что дрожал палец Карцева на пусковом крючке и вот-вот, при любом движении майора, он несомненно нажмет на него. — Ты кого убил, падло?! Ты что сделал, гад?! — повторял Карцев, неотступно и неотвратимо надвигаясь на комбата. Первым очнулся Пригожин, он в два прыжка обогнал Карцева и встал перед комбатом. — Отставить, Карцев. А вы, майор, уберите пистолет в кобуру, иначе я не отвечаю за вашу жизнь. — Отойди, ротный! Не мешай! — прохрипел Карцев, уткнувшись стволом автомата в грудь ротного. — Отставить, — повторил твердо и четко Пригожин. — Отойди, говорю! Все равно я этого гада прикончу. Всех прикончу, вдруг заорал Карцев, поведя стволом автомата. — Отойди!!! — совсем уж бешено повторил Костик и стволом автомата попытался отодвинуть ротного. Пригожин не схватился за ствол, не стал вырывать автомат у Карцева, понимая, что тот в истерике и вот-вот нажмет спусковой крючок. — Костик, прошу, не надо… Комбат, наверно, случайно выстрелил… Майор, скажите ему… Комбат молчал, но Пригожин продолжал уговаривать Карцева: — Вот слышишь, Костик… Образумься, — он положил ему руку на плечо. Успокойся… Комова не оживить… Карцев вдруг обмяк, сбросил руки с автомата, закрыл ими лицо и, сотрясаемый беззвучными рыданиями, побрел в сторону, согнувшийся, словно переломленный пополам… Подойдя к ели, он опустился на землю, обессиленный и раздавленный. Комбат уже убрал пистолет в кобуру и стоял, шумно и тяжело дыша. Пригожин повернулся к нему, и теперь они стояли лицом к лицу. Комбат смотрел зло, играли на скулах желваки и подрагивали тонкие, в ниточку губы. Пригожин глядел спокойно, даже как-то отрешенно, сердце давила боль за нелепую смерть Комова, этого мальчика, которого учила его мать немецкому языку, и ему вдруг стала совсем безразлична собственная судьба. Только придавила невероятная усталость, вытеснив все… Комбат первым отвел взгляд, резко повернулся к помкомбата и другим командирам и приказал: — Арестовать обоих! Помкомбат нерешительно двинулся к Пригожину. — Сдайте оружие. Пригожин… И бойцу своему прикажите, — сказал он мягко, чуть разводя руками, словно говоря этим — ничего не поделаешь приказ… Читать далее ... *** ***
*** *** *** *** Искупить кровью. Кондратьев Вячеслав Леонидович. 01 *** Искупить кровью. Кондратьев Вячеслав Леонидович. 02 *** Искупить кровью. Кондратьев Вячеслав Леонидович. 03 *** Искупить кровью. Кондратьев Вячеслав Леонидович. 04 *** Искупить кровью. Кондратьев Вячеслав Леонидович. 05 *** Искупить кровью. Кондратьев Вячеслав Леонидович. 06 *** Искупить кровью. Кондратьев Вячеслав Леонидович. 07 *** Искупить кровью. Кондратьев Вячеслав Леонидович. 08 *** "Искупить кровью" Кондратьев Вячеслав. Аудиоспектакль *** *** *** *** *** *** ***
*** ***
*** ПОДЕЛИТЬСЯ
*** *** *** *** Дорога в Бородухино. Повесть. Книга... Сороковые. Вячеслав Кондратьев. 002 *** Селижаровский тракт. 01. Повесть. Книга... Сороковые. Вячеслав Кондратьев. 003 *** Селижаровский тракт. 02. Повесть. Книга... Сороковые. Вячеслав Кондратьев. 004 *** Селижаровский тракт. 03. Повесть. Книга... Сороковые. Вячеслав Кондратьев. 005 *** Женька. Рассказ. Книга... Сороковые. Вячеслав Кондратьев. 006 *** *** Вячеслав Кондратьев. ... Стихи... *** Правда Вячеслава Кондратьева *** *** На станции Свободный. Рассказ. Книга... Сороковые. Вячеслав Кондратьев. 001 Селижаровский тракт. 001. Повесть. Кондратьев Вячеслав Селижаровский тракт. 002. Повесть. Кондратьев Вячеслав Селижаровский тракт. 003. Повесть. Кондратьев Вячеслав Селижаровский тракт. 004. Селижаровский тракт. 005. Повесть. Кондратьев Вячеслав Селижаровский тракт. 006. Повесть. Кондратьев Вячеслав Селижаровский тракт. 007. Повесть. Кондратьев Вячеслав *** Сашка. 001. Повесть.Вячеслав Кондратьев *** Страницы книги. Сашка. Повесть. Вячеслав Кондратьев. 001 ***
*** Поездка в Демяхи. Повесть. Вячеслав Кондратьев. Книга "Сашка". *** ПОЕЗДКА В ДЕМЯХИ. Повесть. Вячеслав Кондратьев. ... 01 *** ПОЕЗДКА В ДЕМЯХИ. Повесть. Вячеслав Кондратьев. ... 02 ***
*** *** *** *** *** *** *** Фотоистория в папках 002 ВРЕМЕНА ГОДА Фотоистория в папках 003 Шахматы Фотоистория в папках 004 ФОТОГРАФИИ МОИХ ДРУЗЕЙ Фотоистория в папках 005 ПРИРОДА Фотоистория в папках 006 ЖИВОПИСЬ Фотоистория в папках 007 ТЕКСТЫ. КНИГИ Фотоистория в папках 008 Фото из ИНТЕРНЕТА Фотоистория в папках 009 На Я.Ру с... 10 августа 2009 года Фотоистория в папках 010 ТУРИЗМ Фотоистория в папках 011 ПОХОДЫ Фотоистория в папках 012 Точки на карте Фотоистория в папках 013 Турклуб "ВЕРТИКАЛЬ" Фотоистория в папках 014 ВЕЛОТУРИЗМ Фотоистория в папках 015 НА ЯХТЕ Фотоистория в папках 016 ГОРЯЧИЙ КЛЮЧ и его окрестности Фотоистория в папках 017 На ЯСЕНСКОЙ косе Фотоистория в папках 018 ГОРНЫЕ походы Фотоистория в папках 019 На лодке, с вёслами
*** *** Страницы на Яндекс Фотках от Сергея 001 *** *** Художник Тилькиев и поэт Зайцев... Солдатская песнь современника Пушкина...Па́вел Алекса́ндрович Кате́нин (1792 - 1853) 11 мая 2010 АудиокнигиНовость 2Семашхо*** *** *** | ||
|
| ||
| Всего комментариев: 0 | |