13:18 Искупить кровью. Кондратьев Вячеслав Леонидович. 04 | ||
***
*** *** Тащить тело особиста в деревню не было смысла, его свои хоронить должны, да и тяжело… Можно было подползти дальше, к оврагу, и крикнуть Журкина — может, он там ховается, но стоило ли лишний раз жизнью рисковать, ему еще обратно ползти, а здесь каждый лишний метр смертью грозит. И передохнув еще немного, Костик двинулся назад. Доложив ротному об увиденном, Костик высказал предположение, что Журкин, ежели ранен, то пошел в тыл, а если нет, то ждет, наверно, темноты, чтоб в роту вернуться. — А точно ли мертв особист? — спросил ротный. — Точно, товарищ командир. — Кто же мог забрать документы и пистолет, да еще и ремни? — озабоченно сказал политрук и внимательно поглядел на Костика. — Это ЧП. Может, немцы? — Нет, немцы за это время не успели бы. Им всю деревню обогнуть бы пришлось, — уверенно заявил Костик. Согласился с ним и ротный. — Мда… задумался политрук. — Плохая история. Взято с определенной целью. С такими документами делов натворить просто. Карцев, может, есть в роте кто из уголовников? — Официально нет, — сказал ротный. — Официально-то я лучше вас знаю. Но, может, кто по-товарищески трепанул, что в лагере был? — Я не слыхал ни от кого, — сказал Костик. — Нет, по-моему, у нас в роте таких. Я же якшался с блатными в своей Марьиной роще, узнал бы по одному разговору. Нету у нас из них, товарищ политрук. — Тогда это сделал враг. Тогда, может, и не немцы убили особиста, твердо заявил политрук. — Но все же, Карцев, сходите-ка сейчас во взвод. Может, узнаете что? — Есть сходить, товарищ политрук. Когда Карцев ушел, политрук с тревогой спросил ротного: — Что думаете по этому поводу? — Пока не знаю. — Документы взяты не зря, это ясно. Возможно, тот, кто взял, перейдет ночью к немцам. Тогда нам беда. За подлинный документ начальника Особого отдела немцы отблагодарят. На это тот тип и надеется, для того и взял документы, чтоб не с пустыми руками перейти. Плохо наше дело, старшой. — Не надо паниковать. Придется, наверно, обыскать всех. — Обыскать? — усмехнулся политрук. Кто же при себе держать такое будет? Припрятал наверняка. А всю деревню не обшаришь. Тут думать надо, старшой. И крепко думать… — Политрук вынул кисет и стал свертывать цигарку. Сделав несколько глубоких затяжек, спросил: — Вы что-то слишком спокойно отнеслись к гибели особиста. Не жалуете эту публику? — Мне рассказал Карцев, как подло он поступил, прикрыв свою значительную особу двумя рядовыми. Вы, кстати, это тоже видели. — Видел. Мне тоже не понравилось это… А вообще как к ним относитесь? Ротный резко повернулся к нему, посмотрел выразительно и отрезал: — Нам сейчас с вами не до посторонних разговоров, политрук. О другом думать надо — как деревню удержать. — Понимаю… Вы не подумайте только, что я провоцирую вас. Нет. Я по-простому, старшой. Помню, как в 37-м обкомы и райкомы громили. Тогда не понимал и сейчас не понимаю. Может, нам с вами на ты перейти? Одной веревочкой связаны, обоим тут насмерть стоять придется. Правда, мало мы знакомы, но в бою вроде оба вели себя неплохо. Ну что, старшой? — протянул руку политрук. — Хорошо, — принял его руку ротный. — Вот и лады, — как будто обрадовался политрук. — А теперь скажи, если не трудно, ты же из этой самой… интеллигенции? Да? — Да, из этой самой, — чуть усмехнулся ротный. — Родителей-то, наверно, притесняли после революции? — Да не особенно. Обошлось как-то. Отец-то погиб в той войне. — Офицером был? — Да. — Дворянином, значит? — Нет. Из вольноопределяющихся… А мать — дворянка, — вроде бы с вызовом произнес Пригожин. — Вот оно что?… Все скрывают, а ты мне, политруку, напрямик. — А разве дворяне плохо Россию защищали? Все "великие предки", о которых Сталин говорил, из дворян, между прочим, — уже усмехаясь, сказал ротный. — Это оно так, конечно… — Знаешь что, политрук, мы оба с тобой русские люди, и Россию я люблю не меньше тебя, а может, и больше, потому что у меня есть прошлое. Давай-ка больше биографий не разбирать. Понял? — Конечно. Да я доверяю тебе, не сомневайся. Так, за разговором, подошли они к штабной избе, приостановились. — Как думаешь, помкомбату будем докладывать о случившемся? — Подождем пока, — ответил ротный, подумав. — Самим бы выяснить надо. Я по взводам пойду, старшой. — И политрук тронулся в сторону так называемой обороны. Там и встретился с Костиком, который, сообщив, что ничего узнать не удалось, высказал затем наболевшее: — Товарищ политрук, мы вот почти всех людей на одном краю деревни выставили, а ведь фриц ночью окружить нас сможет. Надо круговую оборону организовать. Помню, на учениях мы завсегда так делали. — Соображаешь. Карцев, — одобрил его политрук. — Что тут соображать? Два года кадровой протрубил, кое-чему научили, да я и сам старался, чуяло сердце, не отслужу мирно кадровую, доведется хлебнуть лиха. — Не зря чуял… А для меня вот война, как обухом по голове, надеялся очень на наши соглашения с Германией. — Обхитрил нас Гитлер, чего уж тут… Дали мы промашку. — Ну-ну. Карцев, ты в большую политику не лезь, не нашего ума это дело… А насчет круговой обороны ты молодец. Как прибудет ночью пополнение, расположим его в старых немецких окопах, обезопасим себя с тыла, — политрук прикурил потухшую цигарку и, помолчав немного, продолжил. — Вы с ротным земляки вроде? — Да, в одном районе в Москве жили. — А знакомы не были? — Вы что, политрук, думаете Москва деревня какая, где все друг друга знают? В одном нашем Дзержинском районе, почитай, около пятисот тысяч жителей, — не скрыл Костик превосходства москвича перед селянином, слыхал, что политрук в сельском райкоме инструктором, что ли, работал. — Это я понимаю. Но бывают же случаи… На этом разговор кончился. Политрук отправился сержанта Сысоева искать, а Костик в штабную избу пошел. Ротный же, как вошел в избу, так приказал Жене Комову идти по взводам, чтоб от взводных строевые записки получить. Тот даже обрадовался какому-то делу и живо отправился выполнять приказание. По дороге наткнулся он на сидящих на завалинке папашу и Мачихина. Лица у обоих были нахмуренные, вроде чем-то озабоченные. Однако папаша спросил: — Живой пока, малец? — Живой, — весело ответил тот. — Ротный меня в писаря взял. — Это хорошо. Парень ты грамотный, перо с ручкой тебе сподручней, чем винтарь-то. Небось, еле таскаешь родимую? Ну, ты иди, куда шел, тут у нас с Мачихиным свои разговоры, — сказал папаша, увидев, что Комов приостановился и расположен к дальнейшей беседе. Когда Комов отошел па порядочное расстояние. Мачихин спросил: — Не жалеешь, Петрович? — А чего жалеть? Мне думается, промазал я. В самый последний миг рука дрогнула. А потом я же в ноги целил. — Я не про это, а про то, что при мне сие было. — Ты свой, деревенский… Тоже "товарищами" обиженный… Верю я тебе. — И правильно, ты, Петрович, во мне не сумлевайся. А греха я в том не вижу. — Грех он, конечно, есть. Но нашему брату за всю нашу жизню разнесчастную Господь Бог все грехи отпустить должон, — заключил папаша и перекрестился. После этого долго молчали, покуривали… Затем Мачихин сказал обеспокоенно: — Показалось мне, Петрович, что кто-то смотрел за нами. Чуял я это… Тогда хана нам с тобой. — Какая хана? — небрежно бросил папаша. — Ты что, надеешься живым отсюдова выйти? Хрен-то… Пойдут германцы отбивать деревню — всем нам крышка. Ну, а если… продаст кто?… Пока винтарь у меня в руках, расстрелять я себя не дам, отбиваться буду, — твердо сказал папаша. А не зря чуял Мачихин… И верно, видел один человек, как пробирались они по окопу и как грянул оттуда папашин выстрел… Он тоже направлялся тем же путем, имея цель, которую попытался бы осуществить, независимо от того, что наделал особист у них. Ему нужны были документы особиста и его пистолет. И это был тот самый красноармеец, лицо которого Костику показалось знакомым… Тридцатилетний рецидивист по кличке Серый проживал в свое время в Лаврах и находился к началу войны в бегах и во всесоюзном розыске. По чужому документу пришел он добровольцем в военкомат, где шла массовая мобилизация и было не до проверок. Пришел, конечно, не защищать родину, а потому, что при повальных проверках документов, производимых везде — и на улицах, и в поездах, и в квартирах, ему и месяца не прожить бы на свободе. А в армии он в безопасности, и не вся армия воюет, можно и в тыловые части попасть. Там до конца войны прокантоваться. Но угодил он на фронт, да еще и в пехоту, где жизнь — копейка, отдавать которую ни за советскую власть, ни за страну он не хотел, а потому еще на формировании твердо решил дезертировать, подвернись подходящий случай. И потому, как только появился особист, он постоянно следил за ним и тщательно обдумывал, как добыть его "ксиву". Он еще до обстрела деревни нырнул в немецкий окоп, потом вылез на поле и дополз до оврага, где и притаился как раз напротив тропки, по которой и должен пойти особист. Разумеется, как и предполагал политрук, он спрятал все взятое у особиста и ждал ночи, чтоб податься в тыл… Конечно, Серый никому о себе не рассказывал, словечек лагерных не выбалтывал, держал себя неприметно, не высовывался зазря, команды командиров выполнял охотно, ну и в наступлении вел себя умело, вперед не рвался, но и не отставал от других. К опасностям он привычен был, жизнью рисковал не раз, и мог бы, наверно, из него хороший разведчик получиться, наверняка и орденов бы нахватал, но ему эти железки ни к чему, дурной он, что ли, чтоб за них жизни лишиться. А жизни-то он и не видел. Первый пятилетний срок получил семнадцати годков, а второй десятилетний — перед войной заработал, просидев два до побега. Нет, подыхать на войне ему ни к чему, ему жизнь настоящая нужна, с вином, с бабами, с деньгами и дружками, которыми он верховодить будет, как верховодил еще мальчишкой лавровской шпаной. Стемнело на передовой… Сквозь свинцовые тучи тускло, но кроваво мерцало на западе заходящее солнце… Усталость наваливалась на всех в роте. Дремали бойцы и на постах, и в избах, и на воле. Да и немудрено — три ночи топали к передовой, на дневках, на холоде, какой сон, кормили всего два раза — утром и вечером, перед маршем, и жратва была слабая — пшенка жидкая и хлеб замороженный. Откуда силы взять? Вот и день этот в занятой деревне прошел как в полусне, а к вечеру и совсем невмочь, в ногах слабина, глаза слипаются, в голове туман… И наряду со всем этим глухое, подспудное предчувствие, что ждет их впереди страшное… Но и это предчувствие не могло пересилить усталость и безразличие, которые вдруг навалились на них. В штабной избе, в тепле еще хуже в дрему валило… И ротный, и политрук, и Костик, не говоря уж о Жене Комове, дремали сидя. Только пришедший с докладом сержант Сысоев сидел на табурете прямо и смолил цигарку, вбирая в себя тепло от печки, чтоб запастись им на ночь, которую должен быть с бойцами своего взвода… Когда узнал он о гибели особиста, сам сползал к телу, сам все обсмотрел и обследовал и заявил политруку, что, несомненно, кому-то оказались нужны документы особиста и что он, Сысоев, кровь из носа, но расследует это дело. Но как его расследуешь, когда ни на кого в роте нет у него подозрения, все люди как люди, и вроде не видать среди них ни врага, ни блатаря-уголовника. Даже папаша из раскулаченных, хоть и треплет много, не вызывал у сержанта подозрений, потому как настоящие враги не болтают зря. Сысоев весь остаток дня торчал в роте среди бойцов, вел разговоры и пронизывал взглядом то одного, то другого, но все были измучены, до разговоров не охочи, отвечали вяло и односложно, и, как ни старался Сысоев проникнуть в души и сердца солдат и командиров, ничего у него не вышло, ни у кого не приметил он душевного беспокойства. Передохнув и малость согревшись, Сысоев тихонько поднялся, чтоб не обеспокоить начальство, и вышел из приютной избы в темень и холод — и посты надо проверить, и наказы дать строгие, чтоб не вздумали дремать, враг-то близок, метров четыреста, можно заснуть и не проснуться. Говорили ему бойцы из сменяемой ими части, что орудуют тут финны, которые в маскхалатах и на лыжах подбираются, как тени, к нашим постам и забирают языка, а остальных безжалостно вырезают кинжалами, чтоб шума не поднимать. Об этом и надо напомнить бойцам… Когда он уходил, ротный открыл глаза и стал завертывать цигарку. Очнулся от дремы и политрук и тоже взялся за кисет. Закурив, они помолчали немного, а затем политрук спросил: — Почему ты не в партии, старшой? По соцпроисхождению не приняли, что ли? — Да нет, оно ни при чем. Не подавал я… — Отчего же? Не согласен с линией партии? — Не дорос, политрук, — усмехнулся ротный. — Это ты-то не дорос? С высшим образованием… покачал он головой. — Не подкован я политически. Понимаешь? — Шутишь? — Шучу. Ты брось меня допрашивать, политрук. Каждый у нас волен и вступать в партию и не вступать. Добровольное же это дело? — Конечно, добровольное. Вот сейчас и вступай. Рекомендацию тебе дам. — Не заслужил еще, — так же с улыбкой ответил ротный. — Мало еще воюю. Вот возьмем мы с тобой еще пяток занятых немцами деревень, тогда можно и подумать. — Ну, ежели ты из скромности, то понимаю. Партия — дело серьезное, разумеется. На всю жизнь надо себя ей отдать. Ну, я напомню тебе на пятой деревне. — Напомни, напомни… Если доживем до пятой-то… Политрук выяснил, что хотел, и теперь определил свое отношение к ротному: мужик честный, верить можно, ну, а происхождение — черт с ним. Удовлетворен он был и тем, что свой партийный долг выполнил, да и просьбу особиста тоже пощупать ротного, определить, каков он человек, инженер этот. Надо сказать, что в разговоре пришлось ему покривить душой, когда сказал, что не понимал и не понимает того, что творилось в 37-м и 38-м. Нет, сомнений у него тогда никаких не было, верил он и Сталину, и партии, и все, что делалось в те годы, принимал безоговорочно, а как же иначе, когда партия сделала из него человека и, дала ему все. Кем бы он был без нее, без революции? Батрачил бы на какого-нибудь кулака, а сейчас он человек государственный, партийный и дана ему власть людьми командовать. И поучать, и за идейно-моральный облик их отвечать. Когда совсем стемнело, ротный стал звонить помкомбату насчет пополнения и сорокапяток, тот поначалу пообещал, а через некоторое время позвонил сам и сказал, что обстановка изменилась и сделать это невозможно. — Вы знаете, сколько у нас народа? — Знаю, знаю… Продержишься, тем более, говорят, немцы ночью не воюют. Может, к рассвету пришлю тебе обещанное. — Мало ли что говорят, а вдруг пойдут? — Ты бди, ротный. Сам не спи и людям не давай. — Люди измучены донельзя. К тому же голодны. — Нам тоже жрать не принесли. Терпи, дорогой. Терпи. Все, — закончил разговор помкомбата. Ротный удрученный отошел от телефона… Позвав Карцева, он приказал разыскать Сысоева… Серый и на формировании, и на марше не сблизился ни с кем, хотя в отношениях с бойцами был дружественен, от разговоров не уклонялся, короче, старался не выделяться, хотя в глубине души презирал это стадо, безропотно шедшее на убой за какую-то там советскую власть, которая никому ничего не дала и ничего хорошего для людей не сделала. Он жил вне общества с юности, а детство его было безрадостным и голодным. Отец сгинул в Соловках, был он вором "в законе" с еще дореволюционным стажем. В последний раз появился в Лаврах в году двадцать седьмом, пробыл недели две, пил сам, поил дружков, в доме было море разливанное — и еды всякой вдоволь, и приодел жену с сыном. Взяли его не дома, а где-то на малине, писем он не писал, и только в 34-м зашел к ним отцов однолагерник, либо освобожденный, либо находящийся в бегах, и сообщил матери, что отец приказал долго жить, что убили его охранники при побеге… Но все же, несмотря на легкое презрение к однополчанам, Серый чувствовал себя тут среди своих. Напоминала чем-то армия лагерь — такая же масса людей, сосредоточенных в одном месте, такая же несвобода, такие же начальники, которым надо беспрекословно подчиняться, ну, а вместо лесоповала работа, не такая, может, тяжелая, но зато смертная, где выжить труднее, чем в лагере. Потому побег отсюда был для него тем же, чем и побег из лагеря делом достойным, необходимым… И так же, как и при побеге из лагеря, он не ощущал вины перед оставшимися, так и сейчас у него никаких чувств не вызывало то, что он уйдет, а эти останутся тут на погибель. "Ты подохнешь сегодня, а я завтра" — закон лагеря, закон тайги, который вошел ему в плоть и кровь… Когда сержант Сысоев стал отбирать бойцов в старые немецкие окопы, чтоб организовать оборону тыла деревни. Серый обрадовался, что сержант назначил и его туда, — не нужно будет ему пробираться через всю деревню, удача сама в руки идет. Главное, с передовой выбраться, а в тылах да с такой ксивой он не пропадет… В то же самое время в штабной избе зазвонил телефон и спросил помкомбата, когда от них особист ушел, беспокоятся, дескать, в штабе, не случилось ли что? — Случилось, — ответил ротный. Убило его на обратном пути. Только недавно мне об этом сообщили. — Вот черт возьми! Предупреждал его — не ходи, ан нет, полез из-за этого говна — листовок. И надо же угодить было в наш батальон. Давай, выделяй людей, пусть притащат тело. — Сейчас не дам, какие у меня люди! Четырех надо, а у меня каждый на счету. Доложите в штаб, пусть своих пришлют. — Они пришлют… Ну, бывай, и зубами держись за деревню-то. Политрук прислушивался к разговору, а по окончании его занервничал, заходил по комнате. — Затаскают нас с тобой, ротный… Кабы не документы… Может, на немцев свалить? А? Что они забрали? Думай! Вдруг за телом придут, что скажем? — Не придут, не бойся, успокоил его ротный. Выкинь это, нам бы ночь продержаться. — Не выходит выкинуть-то… И мне, и тебе достанется. И Журкин этот хренов пропал. И связной особиста. Куда подевались?… И тут, легок на помине, в избу вошел бледный и взмученный Журкин, трясущийся то ли от того, что замерз, то ли от нервов. Вошел, встал, щурясь от света… — Рассказывай! — бросился к нему политрук. — Где болтался, куда связной особиста делся? — Убило старшего лейтенанта… — Мы это знаем. Что дальше было? — Как полоснуло нас очередью, упали мы все вместе. Вначале лежали, замерши, потом, когда немцы перестали стрелять, увидели — убит старший лейтенант… — Документы, пистолет не взяли? — перебил его политрук. — Не-е… В рост мы уже побоялись, ползком до оврага… Связной раненый в тыл пошел. Я его проводил немного, а потом стал темноты дожидаться… Вот и пришел… Закурить не даст кто-нибудь? Карцев сунул ему в рот сигарету, прижег. — Садитесь, Журкин, — сказал ротный. — А вы не видали, к телу особиста никто не подходил? — Не смотрел я на него, я в овраге ховался. — Но, может, связной документы и оружие взял? Вспомни! — напирал политрук. — Не до того нам было, мы повернуться боялись, куда там по карманам шарить… Засекли бы нас фрицы. — Почему же связной не доложил о гибели особиста? — подумал вслух политрук. — У него боли сильные начались. Небось, сразу в санвзвод, а оттуда и в тыл потопал. Кому охота раненному на передке торчать? Ждать, чтоб добило? Да и слабый он очень стал, крови-то много потерял, — объяснил Журкин для себя очевидное. Вопросов больше политрук не задавал. Через некоторое время Журкин попросил начальство разрешить ему посидеть еще недолго в избе, чтоб согреться, а уж потом он в роту пойдет. Ротный разрешил, конечно, а Журкин тут же, сидя на табурете, и заснул… Спустя немного пошли ротный с Карцевым и политрук проверять посты… Телефонисты задремали у телефонов, Комов тоже… Тихо было на передовой… Хлопки осветительных ракет, пускаемых немцами с Усова и Панова, слышны не были, а из леска, куда отступили немцы, ни одной ракеты не выпустили, что, разумеется, насторожило и ротного, и Карцева. То ли понимали немцы, что остатки роты, измученные боем, не станут их беспокоить, то ли собирались подобраться к деревне в темноте?… В бывших немецких окопах расположилось всего двадцать бойцов — маловато на всю протяженность. Люди находились далеко друг от друга, видимой связи между ними не было. Если убьет кого немец, другой не увидит и не узнает, но что поделаешь, большие потери в роте… К тому же и из этих двадцати не все бодрствовали, приходилось ротному и Карцеву их будить… Ротный не материл, убеждал только, что нельзя спать, чтоб терпели до смены, иначе каюк всем, ежели проморгают они немецкую ночную атаку. Карцев же по-свойски проходился матерком, зная, что крепкое русское слово взбодрит бойцов лучше, чем интеллигентные разговоры ротного, особливо если мат с прибаутками, а он знал их множество. Дошли они по окопу и до Серого, который по красноармейской книжке Петром Егоровым значился. Тот не дремал, выглядел бодрее многих и, главное, спокойнее. Кроме законного винтаря, лежал рядом с ним немецкий автомат. Приготовлены были и гранаты на бровке окопа. Автомат он приготовил, потому как мало ему было пистолета, мало ли что случится. Винтовку он, конечно, оставит в окопе, а трофейный автомат подозрения не внушит, знал он, что тыловики страсть как любят трофейное оружие. — Как дела? — спросил ротный. — Полный порядок, товарищ командир, — улыбнувшись, ответил Серый. Встретим фрица, ежели что, как полагается. — Вижу, что приготовились, — одобрительно сказал ротный. — Только не дремать. — Как можно, товарищ командир. Насчет меня будьте спокойны. Я не подведу, — уверенным тоном и солидно заверил Серый. — Надеюсь. Читать далее ... *** ***
*** *** *** *** Искупить кровью. Кондратьев Вячеслав Леонидович. 01 *** Искупить кровью. Кондратьев Вячеслав Леонидович. 02 *** Искупить кровью. Кондратьев Вячеслав Леонидович. 03 *** Искупить кровью. Кондратьев Вячеслав Леонидович. 04 *** Искупить кровью. Кондратьев Вячеслав Леонидович. 05 *** Искупить кровью. Кондратьев Вячеслав Леонидович. 06 *** Искупить кровью. Кондратьев Вячеслав Леонидович. 07 *** Искупить кровью. Кондратьев Вячеслав Леонидович. 08 *** "Искупить кровью" Кондратьев Вячеслав. Аудиоспектакль *** *** *** *** *** *** ***
*** ***
*** ПОДЕЛИТЬСЯ
*** *** *** *** Дорога в Бородухино. Повесть. Книга... Сороковые. Вячеслав Кондратьев. 002 *** Селижаровский тракт. 01. Повесть. Книга... Сороковые. Вячеслав Кондратьев. 003 *** Селижаровский тракт. 02. Повесть. Книга... Сороковые. Вячеслав Кондратьев. 004 *** Селижаровский тракт. 03. Повесть. Книга... Сороковые. Вячеслав Кондратьев. 005 *** Женька. Рассказ. Книга... Сороковые. Вячеслав Кондратьев. 006 *** *** Вячеслав Кондратьев. ... Стихи... *** Правда Вячеслава Кондратьева *** *** На станции Свободный. Рассказ. Книга... Сороковые. Вячеслав Кондратьев. 001 Селижаровский тракт. 001. Повесть. Кондратьев Вячеслав Селижаровский тракт. 002. Повесть. Кондратьев Вячеслав Селижаровский тракт. 003. Повесть. Кондратьев Вячеслав Селижаровский тракт. 004. Селижаровский тракт. 005. Повесть. Кондратьев Вячеслав Селижаровский тракт. 006. Повесть. Кондратьев Вячеслав Селижаровский тракт. 007. Повесть. Кондратьев Вячеслав *** Сашка. 001. Повесть.Вячеслав Кондратьев *** Страницы книги. Сашка. Повесть. Вячеслав Кондратьев. 001 *** *** *** Поездка в Демяхи. Повесть. Вячеслав Кондратьев. Книга "Сашка". *** ПОЕЗДКА В ДЕМЯХИ. Повесть. Вячеслав Кондратьев. ... 01 *** ПОЕЗДКА В ДЕМЯХИ. Повесть. Вячеслав Кондратьев. ... 02 ***
***
*** *** *** *** | ||
|
| ||
| Всего комментариев: 0 | |