Главная » » ВТОРАЯ 09

00:39

ВТОРАЯ 09

***

===

Они поднялись на самую крышу телецентра и по застекленному переходу
побежали к вертолетной площадке. Очень хорошо, что переход был
застекленным. Невероятно усилившийся ветер гнул могучие антенны на углах
здания, срывал с деревьев сухие листья вместе с ветками, а с прохожих
шляпы и кепочки, ветер буквально вырывал из рук у людей сумки, пакеты,
коробки, и все это кубарем, вперемешку летело по тротуарам и мостовым.
Начиналась паника.
Их бы всех троих, конечно, снесло с крыши, не будь здесь этого
застекленного перехода. Пилот уже отчаянно ругался. Это было видно по его
лицу в целом и по яростной артикуляции в частности. Не слышно было ровным
счетом ничего: к жуткому вою ветра добавлялся еще и шум вертолетного
движка.
- Машина бронированная? - проорал Виктор на ухо пилоту, когда они
сели.
- Да, - ответил тот.
- Это хорошо! - еще громче закричал Виктор.
- Я тоже так думаю, - в последний раз надорвал глотку пилот и выдал
всем наушники.
Теперь они могли общаться нормально. Но говорить почему-то совсем не
хотелось. Никто просто не понимал, о чем можно говорить в такие минуты.
Пилот сразу взял курс на север, и они пролетели практически над
центром столицы. Кто-то постоянно запрашивал их по радио, и пилот отвечал
стандартными позывными, иногда добавляя отрывочные слова паролей и кодовые
номера. Стрельбы нигде видно не было, но по отдельным улицам уже ползли
танки, на других выстраивались в цепи полицейские и спецвойска, безоружные
люди поспешно разбегались по домам, озверевший ветер гнал целые реки
мусора, из которых на площадях образовывались маленькие смерчики. А
президентский дворец горел. Тихо, торжественно, красиво, отбрасывая
карминные отсветы на погружающийся в сумерки город. Раненых, обгоревших и
задохнувшихся из огня не выносили. Не было там, похоже, никого. И никто не
спешил тушить этот гигантский пожар. Просто вокруг стояло оцепление из
гвардейцев, строгих и неподвижных, как почетный караул. "Не хватает
траурных повязок на рукавах", - подумал Виктор.
- Ну, это они зря, - проворчал Фарим.
- Почему зря? - возразила Селена. - По-моему, очень красиво.
- Сколько раз уже горела эта хибарка? - спросил пилот.
- Два, - сказал Виктор, - сегодня - третий.
- Ну вот, значит, последний, - заключил пилот.
- Правильно! - подхватила Селена. - Три раза в сказке бывает.
- Мы рождены, чтоб сказку сделать былью! - провозгласил Фарим. -
Режьте меня, не буду отстраивать заново президентский дворец!
А пилот, услышав фразу из старой доброй песни былых военных соколов,
оживился и начал насвистывать бравурную мелодию.
- И вместо сердца - пламенный мотор! - весело подпел Виктор в конце
музыкальной фразы. - Господи, какую же чушь мы пели когда-то!
Потом увидел в бардачке у пилота фляжку и спросил, что там.
- Виски, - сказал пилот. - Угощайтесь, господин Банев.
Виктор хлебнул и предложил ребятам.
- Нет, я - пас, - жестко сказал Фарим.
А Селена сделала глоток, и весьма ощутимый. Ей, наверно, было тяжелее
других в этот момент. Они все четверо дурачились и шутили, как дурачатся и
шутят солдаты перед атакой, добиваясь максимального расслабления, чтобы
потом, когда раздастся приказ, вмиг отбросить все лишнее и превратиться в
один стальной сжатый кулак, готовый к бою. А Селена слишком много знала и
слишком тонко чувствовала, она уже не могла теперь быть просто солдатом,
просто бойцом.
Столица осталась позади. Пилот поднял машину выше, подкорректировал
курс, и они пошли на форсаже, выжимая шестьсот километров в час или
сколько он там мог, этот последний шедевр военной науки.
Главный город страны остался позади, потому что в надвигающемся
катаклизме он был не главным, он стал какой-то дремучей периферией, а
центр мира сместился туда, на север, к выжженному сошедшим с ума климатом
губернскому городку, к таинственному Лагерю душевнобольных бедуинов.
Фарим сжимал в руках свой коротенький десантный автомат. Селена тоже.
Виктор еще со вчера запасся пистолетом. Он, конечно, не собирался
принимать участие в бою, он даже слабо верил, что бой вообще будет, -
просто знал по опыту: когда начинается заваруха, спокойнее быть
вооруженным, просто потому, что, как говорится, дураков на свете больше,
чем людей.

Они правильно сделали, что прилетели сюда на вертолете. Во-первых, с
воздуха все было лучше видно, а во-вторых, на машине они бы просто не
проехали. Сколько нагнали войска в район Лагеря? Дивизию? Две? Корпус?
Может быть, армию? И плюс все те, кто прибыл сюда два дня назад. И плюс
вся губернская полиция. И плюс огромная ударная бригада СВПВ. Зеваки,
демонстранты, тайные агенты - словом, мирные жители стояли толпами
вдалеке, в основном на некогда травянистых, а сейчас абсолютно голых,
высохших склонах холмов вокруг. Все посты на территории Лагеря были
оставлены солдатами. Бараки бедуинов притихли, затаились, ни одна живая
душа не появлялась оттуда, и даже свет в окнах не горел. Смеркалось. Все
чего-то выжидали. Приказа штурмовать? Активных действий со стороны
противника? Или просто у моря погоды?
Дождались, кажется, последнего. Между тремя рядами колючей проволоки
и темными зданиями обозначилось какое-то шевеление. Ветер гнал по земле
пыль и колючки, закручивая их, взвихривая, поднимая все выше в воздух, все
выше, выше, все более толстыми столбами - не только пыли, но и песка, и
камней. Это были уже настоящие смерчи, десятка два высоких могучих
спиралей, жутких крутящихся веретен, танцующих вдоль всего периметра.
Наконец один смерч, разрывая проволоку, вышел за ограждение, подкрался к
танку, окутал его, словно гусеницу, коконом, приподнял и поставил на
место. Будто живое разумное существо, он вернулся в Лагерь (только что не
стал забор ремонтировать!), и монотонное кружение всех смерчей по
периметру продолжилось.
Это была демонстрация силы. Внушительная демонстрация. Но и после нее
ничего не произошло.
Виктор вдруг заметил, что Фарим переговаривается по рации. Слышно
было отвратительно, Фарим ругался все громче и наконец рявкнул:
- Где самолеты?!!
И в тот же миг раздался оглушительный рев над их головами. Три
тяжелых бомбардировщика, летящие клином, заходили в пике над Лагерем.
Виктор закрыл глаза. И в ту же секунду открыл их снова, потому что рев
внезапно смолк. Нет, это была не глухота, остальные звуки остались: голоса
в кабине вертолета, скрип сидений, писк в наушниках. Это было примерно
так, как если бы кто-то нажал на пультике телевизора кнопку "MUTE": мол,
дурацкое кино, слишком шумное, разговаривать мешает, а посмотреть можно.
Посмотреть было на что: бомбардировщики зависли в воздухе, гордо задрав
острые носы к небу, как памятники самим себе. Экипажи их
катапультировались, и шесть оранжевых парашютов расцвели над лагерем, как
шесть заходящих солнц. Они опускались медленно-медленно, и ветер относил
их вон от Лагеря - за колючую проволоку, за вторую, за третью линию
оцепления.
Очевидно, не только они четверо из своего вертолета, но и все
остальные завороженно следили за этим медленным падением. Потому что,
когда наконец все шесть летчиков одновременно коснулись ногами земли,
кто-то все-таки дал команду на штурм.
Грянула чудовищная канонада.
- На землю! Быстро! - скомандовал Фарим.
- Конечно, на землю, - согласился пилот, - у меня все равно через
минуту топливо кончится.
И тут Виктор обнаружил, что вертолет, так же как и те
бомбардировщики, висит в воздухе просто на честном слове, а двигатель
заглох, потому что топлива давно уже нет. Однако лопасти вращались с
прежней скоростью, и вертолет послушно опустился.
Фарим, совершенно как безумный, вылетел наружу и принялся палить в
белый свет, как в копеечку. Селена вышла спокойно, даже слишком спокойно,
потухшая какая-то, безразличная ко всему, подошла к колючей проволоке,
приладила поудобнее автомат и выпустила всю обойму прицельно по гласному
корпусу. По тому, что называлось когда-то главным корпусом. Теперь это
были просто дымящиеся руины.
Снаряды, бомбы, гранаты, пули уже почти стерли в пыль весь комплекс
зданий на территории бывшего Лагеря, когда расстрелянная, пышущая жаром,
похожая на только что застывшую лаву земля треснула и из этого
циклопического разлома полезло что-то огромное, круглое и светящееся.
О_н_о_ выплыло наружу и оказалось просто голубой сияющей сферой - этакая
шаровая молния, метров пятидесяти в диаметре.
Голубой шар медленно поднимался, а люди уже не могли остановиться и
стреляли теперь по нему изо всех видов оружия, хотя уж это-то была явная
бессмыслица.
Виктор пригляделся и понял: все эти люди просто не могут не стрелять.
Некоторые переставали жать на гашетку, и тогда пули вырывались из стволов
самопроизвольно, а голубой шар пожирал их - он, видимо, просто
подзаряжался таким образом. Оружие, переставшее стрелять или брошенное,
тут же устремлялось по воздуху в сторону шара и исчезало в его мерцающей
глубине.
Виктор достал свой пистолет, поднял руку и раскрыл ладонь. Так
выпускают на волю птиц, подумал он. Пистолет вспорхнул и умчался в голубую
высь. Как это было здорово!
А шар уже поднялся слишком высоко, чтобы в него можно было попасть из
какого-нибудь оружия, он уже съел все танки и самолеты, все зенитки и
гаубицы. И полыхал теперь еще ярче, и вокруг сделалось светло как днем. А
Селена плакала, она уже все поняла, но не хотела отпускать свой автомат, у
нее еще остался последний патрон в патроннике. И Виктор сказал ей:
- Ну выстрели, выстрели в него!
И она выстрелила, и бросила вверх свое оружие - ему, победителю, в
подарок, и зарыдала совсем громко, как обиженный ребенок, свалившись
Виктору на грудь.
А шар поднялся совсем высоко, превратился в точку, потом в яркую
молнию, и грянул гром - настоящий, нормальный, земной гром. А небо к этому
моменту уже все заволокло тучами, никто и не заметил, когда это произошло.
Но теперь хлынул ливень. Хлынул на землю, не знавшую его больше двух лет.
Бурные потоки воды бежали по растрескавшейся земле, наполняли канавки и
ямы, впитывались в истомившуюся почву. И люди совершенно обезумели от
радости. Они принялись раздеваться, прыгать и плясать под дождем, и петь
песни. А некоторые, раздевшись полностью, даже стали заниматься любовью. И
это было не безобразно, нет, - это было символично и красиво, как в
каком-то старом забытом американском фильме на тему "Make love, not war!".

Виктор не помнил, как он добрался до города, кажется его подвезли на
бэтээре, плохо помнил он и то, как оказался у Тэдди, с кем, что и в каком
количестве пил там. Он только помнил, что дождь шел непрерывно, что был
какой-то митинг у мэрии, и был митинг на площади, и снова ресторан, а
спать совершенно не хотелось, он даже не смотрел на часы, и на небо тоже
не смотрел - темно там или светло, было ему не важно. Но потом он
почувствовал вдруг, что ужасно устал. И тогда повернулся к компании и
сказал всем:
- Пока, ребята.
И пошел к себе в отель под дождем.
"...и пошел к себе в отель под дождем", - какой-то великий роман
завершался такими словами. Ах да! - вспомнил он. - Хемингуэй, "Прощай,
оружие!".
И Виктор повторил еще раз. Уже без кавычек и вслух:
- Прощай, оружие.

...

Читать с начала ...

Москва

ноябрь 1995

Оглавление

Вторая попытка
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА

Так уж вышло, что я поздно познакомился с творчеством Стругацких. Я
был уже в десятом классе, когда мне впервые попала в руки книга этих
авторов - "Полдень. XXII век" и "Малыш" под одной обложкой. А может быть,
и не поздно, может быть, в самый раз?
"Малыш" оказался не совсем понятной, но завораживающей, потрясающе
красивой, поэтичной сказкой, в которую я влюбился раз и навсегда.
Несколько лет спустя, не в силах расстаться с этой повестью, я решил
выучить ее наизусть, уезжая на два месяца в стройотряд. Времени и сил
хватило на первые три главы, но думаю, что и сегодня я могу, что
называется, с похмелья и спросонья выдать наизусть начало этой книги -
страницы две, как минимум.
А вот "Полдень" стал для меня сразу законченным образом того мира,
который хотелось строить и в которой хотелось жить. Я, как и многие тогда,
еще верил в коммунизм (шел 1976 год), и как прекрасно, что у меня была
возможность верить в коммунизм по Стругацким. Честно говоря, я в него до
сих пор верю, несмотря на все перестройки и путчи, и, скажу вам по
секрету, не вижу никакой разницы между коммунизмом Стругацких и
"коммунизмом" Азимова, Кларка или Саймака. Просто они этого одиозного
слова не употребляют - вот и вся разница.
Ну а потом был седьмой том "БСФ" - "Трудно быть богом" -
поразительный взлет героической романтики и сатиры, философии и тонкой
лирики; и "Понедельник" - абсолютно новый для меня жанр, открывший
одновременно окошко в прошлое - в ностальгически идеализируемые мною
шестидесятые годы; и - окошко в будущее - в конкретное, мое, личное
будущее, в весьма счастливый период работы в двух "совковых" НИИ, а также
в абстрактное счастливое будущее абстрактного человека, у которого
понедельник начинается в субботу.
Ну а потом, как говорится, началось. Началась охота за всеми вещами
Стругацких, и жадное многократное чтение, и перепечатка на машинке, и
снятие фотокопий, и ксерокс, и покупка книг на Кузнецком за сумасшедшие
деньги. В нашем институте фактически существовал неофициальный клуб
поклонников Стругацких, так же как и я сходивших с ума по всему
написанному ими. Да, мы были не слишком оригинальны, но мы же ничего не
знали тогда об уже зарождавшихся фэн-клубах и будущих конвенциях. Мы
просто читали Стругацких.
Выделю еще лишь три повести, вошедшие в мою жизнь в те годы:
"Пикник", вдруг перевернувший, поставивший с ног на голову все мое
пижонское, диалектически парадоксальное, почти манихейское мировоззрение,
заставивший враз поверить в счастье для всех и _д_а_р_о_м_, "Миллиард",
потрясший своей чисто литературной силищей, глобальностью философского
замаха и - тогда еще не дошедшей, но воспринятой на уровне ощущения -
жгучей актуальностью; "Жук" - по-настоящему испугавший, повергший в тоску
и метафизический ужас перед силами, зла и жестокими законами реальной
жизни.
А потом наконец свершилось.

Первый раз повесть "Гадкие лебеди" я прочел в 1980 году. Кажется, к
тому моменту я познакомился уже со всеми вышедшими вещами Стругацких. А
"Лебеди" были самой запрещенной, самой труднодоставаемой, самой
скандальной книгой. О ней ходило много всяких слухов. О публикации в
"Звезде Востока" и перечислении гонорара пострадавшему от землетрясения
Ташкенту, об изъятом тираже этого журнала, о несогласованной с авторами
переправке через границу рукописи и бесчисленных изданиях во всех
"Посевах" и "Чехов паблишерз", о том, как Аркадия Натановича вызывали на
Лубянку (или Бориса Натановича в Большой дом) и спрашивали: "Ну, как там
ваши птички?" А на черном рынке зарубежное издание "Гадких лебедей" на
русском языке стоило 250 (!) рублей. Переведите в современные цены - какая
книга сегодня может стоить два с половиной миллиона?
В общем, когда в перерыве между лекциями я сел в скверике на Миусской
и открыл наконец-то попавших мне в руки "Лебедей", ожидания были велики. И
это оказался тот случай, когда книга не обманула ожидании. Я до сих пор
считаю ее лучшей у Стругацких. А тогда... Ни на какие лекции я уже,
конечно, не попал, потому что просто не смог подняться со скамейки, не
перелистнув последнюю страницу. А страница была большая. Из почти
папиросной бумаги. Пятый экземпляр на машинке, перепечатанный хорошо если
не в десятый раз. Можно себе представить, сколько там было опечаток,
ошибок и даже пропусков.
А позднее - это было уже в 82-м - мне дали на неделю какой-то
четвертый ксерокс с парижского, как уверяли, издания (титульный лист
отсутствовал). Многие места читались по этому тексту с трудом, но все-таки
это было издание, вычитанное профессиональным редактором и корректором. В
общем, я взялся править свой экземпляр. Это была долгая, трудная и
приятная работа. Я воссоздавал любимую книгу, как реставратор. Я открывал
для себя новые, ранее не читанные слова, фразы, а иногда целые абзацы и
даже страницы. А в некоторых местах провалы ксерокса трагически совпадали
с пропусками перепечатки, и тогда мне что-то приходилось додумывать,
достраивать, дописывать самому. Так что к концу работы мне уже начинало
казаться, что я сам написал эту книгу, - этакая мания величия.
И конечно, сколько раз я ни перечитывал эту повесть, мне всегда ее не
хватало: хотелось еще, хотелось дальше, дальше, дальше... Кто бы написал?
Самому, что ли, написать? Смешно...
Мог ли я подумать тогда, что тринадцать лет спустя действительно буду
сочинять продолжение "Гадких лебедей" - не просто сочинять - серьезно
работать для публикации в этой (!) стране, да еще по заказу? Дурдом!
И, знаете, мне было очень легко работать над этой вещью. Ведь мое (да
не только мое - целого поколения!) творчество выросло на книгах
Стругацких, и с самого начала профессиональной литературной работы я
старательно, последовательно и не без труда (ох, не без труда!) давил в
себе естественное стремление подражать стилю Стругацких. Господи! Как
приятно было расслабиться на этот раз!
Вот почему я не мог не написать эту повесть. Вот почему, собственно,
я написал _и_м_е_н_н_о_ эту.
И как же жаль, что нет уже Аркадия Натановича. И как же хорошо, что
по-прежнему с нами Борис Натанович.

===

... Harry Fantasyst SF&F OCR Laboratory ...
... netmail'ом: Fido 2:463/2.5 Igor Zagumennov ...

***

Читать дальше - Амнезия. Антон Никитин

***

Источники :

https://iknigi.net/avtor-ant-skalandis/68504-vtoraya-popytka-ant-skalandis/read/page-1.html

https://libcat.ru/knigi/fantastika-i-fjentezi/128504-2-ant-skalandis-vtoraya-popytka.html#text

https://thelib.ru/books/skalandis_ant/vtoraya_popytka_ver2-read.html

https://litmir.club/br/?b=12069

https://4italka.site/fantastika/nauchnaya_fantastika/209109/fulltext.htm

https://fantlab.ru/work8638

https://fantlab.ru/autor196

...

Ант Скаландис

Страна:	Россия
Родился:	1 сентября 1960 г.

Настоящее имя:

Антон Молчанов

Другие псевдонимы:

Антон Скаландис

Жанры:

Фантастика	91%
	ещё >>

Родился в Москве. По образованию инженер-химик (МХТИ им Д.И. Менделеева, 1983). Публицист, прозаик, редактор, сценарист. Секретарь Союза писателей Москвы, сопредседатель Совета по фантастической и приключенческой литературе и Международной ассоциации писателей-фантастов, член правления Литфонда.

В 1990-1992 – исполнительный директор редакционно-издательской фирмы «РИФ» при Всесоюзном центре детского кино Ролана Быкова, после реорганизации — ответственный редактор и PR-менеджер издательства «Текст».

1993-2001 – директор, главный редактор, начальник отдела в различных издательских и книготорговых фирмах;

2001-2002 – корреспондент отдела «Общество» «Литературной газеты»;

2002-2003 – шеф-редактор вкладки «PRO» газеты «Книжное обозрение»;

2003-2004 – руководитель PR-службы издательства «Вече».

Первая публикация прозы в центральной прессе – 1986 год, «Химия и жизнь». Первый сборник рассказов – «Ненормальная планета», Москва, «Мир», 1989 (первый и последний сборник отечественного автора в издательстве «Мир»). Первый роман – «Катализ» (журнальный вариант –1991-93 г.г., Днепропетровск; полный вариант – М.: АСТ, 1996) Более сотни авторских публикаций в периодике и сборниках, также выступал в качестве составителя сборников и литобработчика переводов. Автор нескольких популярных романов: «Спроси у Ясеня», «Заговор посвященных», «Меч Тристана», «Точка сингулярности», «Охота на Эльфа».

1996 – участник проекта «Время учеников» (сиквелы к повестям братьев Стругацких);

1997-1999 – участник уникального проекта – создание романов-сиквелов к знаменитому «Миру Смерти» («Deathworld») в реальном соавторстве с Гарри Гаррисоном (США) — впервые в истории отечественной фантастики. Тираж книг на русском языке превысил 500 000 экз. Переводы на польский и чешский языки.

2000-2004 – сценарии телесериалов, документальных и художественных фильмов.

В настоящее время – руководитель проекта «Фаэтон», вторая и третья книги цикла «Дочь Нефертити» и «Наложница императора» написаны при его участии.

Ант Скаландис о себе:

Я пишу очень давно. Сколько помню себя, столько и пишу. Честное слово. В такой семье я родился. Мама — учитель русского языка и литературы. Отец — фотохудожник, работал в Государственном литературном музее, создал свой собственный жанр — фоторассказ, выступал со слайд-фильмами о писателях, был автором нескольких книг и множества публикаций. И мать, и отец, и старшая сестра — все соблюдали семейную традицию и вели дневники. Я свой дневник завел, кажется, во втором классе. А сказки и рассказики начал сочинять ещё раньше. Мой первый текст, бережно сохранённый мамой, «Кися на рыбалке», относится, если не ошибаюсь, к 6-летнему возрасту. А уже в одиннадцать я взялся писать длиннющий приключенческий роман, так и не оконченный, разумеется. Второй, уже более тщательно продуманный, был начат лет через пять, но и его постигла та же участь. А вот годков двадцати от роду я замыслил грандиозный и уже фантастический роман с «химическим» названием «Катализ», сказалось соответствующее образование — Менделеевский институт. Работа над текстом шла почти десять лет. За это время я написал десятки рассказов и статей, успел позаниматься в двух литературных семинарах, обегал несчётное число редакций, начал публиковаться и, наконец, сменил должность мэнээса на должность директора издательства. В самом начале 1990 года увидела свет моя первая книжка — тоненький сборник «Ненормальная планета», а многострадальный роман вышел лишь в 1991-м, и то в журнальном варианте в Днепропетровске.

Я давно замечаю за собой удивительную способность садиться между двух стульев: попадать между жанров, направлений, тем, между эпох, в конце концов. «Последним романом советской фантастики» окрестил «Катализ» Андрей Чертков — петербургский редактор и критик. И это правда. Но для советской цензуры он был недопустим, а для нового времени показался в одночасье устаревшим. Это роман об изобилии, о том, как мы понимали коммунизм, о наших мечтах и об их крахе. Но книга получилась на удивление светлая, потому что написана была самой молодостью. Мне кажется, что сегодня она снова и даже очень актуальна, но объяснить это издателям пока не удаётся.

Для меня лучшее, что я сделал, — это цикл романов о Причастных. Их на сегодняшний день четыре, самым удачным я называю второй (не по времени написания, а по порядку в цикле) — «Миссия Причастных» (авторское название — «Точка сингулярности»). И это действительно последняя из книг, написанных мною не на заказ. У остальных судьба сложнее. Они дописывались, переписывались, издавались как детективы, потом как фантастика, опять как детективы... А на самом деле это проза — и всё. Я не люблю делить книги по жанрам, направлениям, темам. Пусть этим занимаются магазины, им — важно, потому что продать надо. А в литературе, если она настоящая, любые рамочные определения неуместны. «Мастер и Маргарита», «Замок», «Маленький принц», «Улитка на склоне», «Москва — Петушки»... Это фантастика или нет? Я не знаю. Но это всё гениально. И надо стремиться к такому уровню. Вот только издатель сегодняшний понимать этого не хочет. Он всё норовит запихнуть Скаландиса в какую-нибудь раскрученную серию. Вот и получается: чем лучше удалась книга, тем тяжелее её коммерческая судьба.

Одно время очень хотелось войти в «мейнстрим», чтобы заметили, чтобы признали. Потом перехотелось. Не заметили, не признали — ну и ладно. Вместо этого вошёл в публицистику и в кино — уже под настоящей фамилией. Как Антон Молчанов. Ну если честно, кино — это громко сказано. То есть работы-то в нём было много: десяток разных сценариев и синопсисов написан. Опыт колоссальный появился, масса новых интересных знакомств, а вот законченный фильм, где фамилия в титрах засветилась, только один, и тот сериал — «Салон красоты». Знаменит он в основном тем, что там впервые в драматической роли снялся Филипп Киркоров.

После дефолта литературой стало очень трудно зарабатывать на жизнь. До дефолта это удавалось прекрасно, и даже многим. В общем, заниматься приходилось всем: книжной торговлей, журналистикой, пиаровской работой в издательствах и даже в выборных кампаниях. Вспомнил всё, чему научился за последние годы... И тут предложение поступает с телевидения — редкий литератор от такого откажется. А в итоге, как я уже говорил, — бесценный опыт.

«Еще совсем недавно я всех вокруг уверял в том, что научная фантастика, традиционная science fiction умерла как направление в литературе, – говорит Скаландис. – Однако, познакомившись с творчеством Татьяны Семёновой, я не только убедился в обратном, но и по-настоящему увлекся работой над этим удивительно смелым проектом».

===
***

***

...

Читать с начала ...

...

***

Читать дальше - Амнезия. Антон Никитин

***

---

***

Словарь Батлерианского джихада

ПРИЛОЖЕНИЕ - Крестовый поход...

ПОСЛЕСЛОВИЕ. Дом Атрейдесов.

Краткая хронология «Дюны»

***

---

Фотоистория в папках № 1

002 ВРЕМЕНА ГОДА

003 Шахматы

004 ФОТОГРАФИИ МОИХ ДРУЗЕЙ

005 ПРИРОДА

006 ЖИВОПИСЬ

007 ТЕКСТЫ. КНИГИ

008 Фото из ИНТЕРНЕТА

009 На Я.Ру с... 10 августа 2009 года

Страницы на Яндекс Фотках от Сергея 001

---

***

ПИР ВО ВРЕМЯ ЧУМЫ. А.С. Пушкин

***

...

Председатель.
Он выбыл первый
Из круга нашего. Пускай в молчаньи
Мы выпьем в честь его.

Молодой человек.
Да будет так!

(Все пьют молча.)

Председатель.
Твой голос, милая, выводит звуки
Родимых песен с диким совершенством;
Спой, Мери, нам, уныло и протяжно,
Чтоб мы потом к веселью обратились
Безумнее, как тот, кто от земли
Был отлучен каким-нибудь виденьем.

Мери (поет).

Было время, процветала
В мире наша сторона:
В воскресение бывала
Церковь божия полна;
Наших деток в шумной школе
Раздавались голоса,
И сверкали в светлом поле
Серп и быстрая коса.

Ныне церковь опустела;
Школа глухо заперта;
Нива праздно перезрела;
Роща темная пуста;
И селенье, как жилище
Погорелое, стоит, -
Тихо все - одно кладбище
Не пустеет, не молчит -

Поминутно мертвых носят,
И стенания живых
Боязливо бога просят
Упокоить души их.
Поминутно места надо,
И могилы меж собой,
Как испуганное стадо,
Жмутся тесной чередой.

Если ранняя могила
Суждена моей весне -
Ты, кого я так любила,
Чья любовь отрада мне, -
Я молю: не приближайся
К телу Дженни ты своей;
Уст умерших не касайся,
Следуй издали за ней.

И потом оставь селенье.
Уходи куда-нибудь,
Где б ты мог души мученье
Усладить и отдохнуть.
И когда зараза минет,
Посети мой бедный прах;
А Эдмонда не покинет
Дженни даже в небесах!

Председатель.
Благодарим, задумчивая Мери,
Благодарим за жалобную песню!
В дни прежние чума такая ж видно
Холмы и долы ваши посетила,
И раздавались жалкие стенанья
По берегам потоков и ручьев,
Бегущих ныне весело и мирно
Сквозь дикий рай твоей земли родной;
И мрачный год, в который пало столько
Отважных, добрых и прекрасных жертв,
Едва оставил память о себе
В какой-нибудь простой пастушьей песне
Унылой и приятной.... нет! ничто
Так не печалит нас среди веселий,
Как томный, сердцем повторенный звук!

...

***