Главная » » Спасательный круг эстетизму. А. Н. Толстой. 02

03:39

Спасательный круг эстетизму. А. Н. Толстой. 02

***

Действие III.

[Редакция «Курьера»]Рысс спит на угловом диване. Фон Фик в дверях говорит с Федосеем.

Фон Фик. Зачем же вы их пустили?

Федосей (грубый, толстый). Как же я их не пущу, когда они лезут?

Фон Фик. Еще бы сюда жулики прилезли.

Федосей. Да ведь они не жулики.

Фон Фик. Федосей, вы грубите!

Федосей. Как же мне, на четвереньках с вами разговаривать?

Фон Фик. Хорошо, я пожалуюсь Вакху Силычу! (Повертывается на каблуках, подходит к телефону).

Федосей (зевает). Больше ничего не надо?

Фон Фик. Повесьте объявление, что прием в редакции от 1 до 2.

Федосей. Повешу. (Уходит).

Фон Фик (по телефону). Типография «Труд»? Почему не прислали пятый лист? Конечно, пришлите сегодня же. Еще вот: в четвертом листе после главы седьмой абзац... Нашли? Фраза: «Тончайший запах цветов на ее груди» — после «ее» вставьте «обнаженной». Что, так сверстано? Зачем же вы сверстали без третьей корректуры? Нет, автор хочет «обнаженной груди». Что вы так разговариваете, разверстайте и вставьте «обнаженной». Дальше восьмой абзац: «сладострастные движения» — в слове «сладострастный» «т» кверху ногами. Больше ничего. Так я жду пятого листа. (Разъединяет, смотрит на Рысса, но в это время звонок). Откуда говорят? Перчатников? Здравствуйте, Вакх Силыч, это я, Фон Фик. Он только что пришел. Да, один. (Смотрит на Рысса). Я не знаю, как со статьей Лопухова? Как ее набрали — сплошь одни грубые слова, читать невозможно, так и коробит... вот, например: «последняя отрыжка натурализма в лице Киплинга». Я объяснял Лопухову, что даже в типографии наборщикам будет стыдно за это слово «отрыжка». И кроме того, выходит, что у Киплинга в лице отрыжка. Или дальше: «эстетизм прихлопнул все другие» и т. д. Мы весь день придумывали оборот вместо «прихлопнул»: и остановились на вашем выражении: «эстетизм подал чеканный кубок, полный яду, всем другим направлениям». Хорошо, я так ему и передам, что нам важно не содержание, а форма. Потом с рассказом Василия Васильевича, я ему говорил, что заглавие нужно переделать так: «Неизъяснимые цветы». Я все-таки удивляюсь Василию Васильевичу. Назвать рассказ «Матрешка»! Что? Поругались с Ираидой Гавриловной? Сейчас передам. Прием от часу до двух, до свиданья. (Кладет трубку, Рыссу). Борис Яковлевич, Борис Яковлевич, вставайте, скоро прием. Полно вам спать.

Рысс молчит. Фон Фик трясет его. Он просыпается.

Рысс. Спать как хочется...

Фон Фик. Вставайте! Вы измяли костюм и диван перепачкали. (Указывая за занавеску). А там кто?

Рысс (говорит желчно, саркастически... прикрывая чувство грубостью). Кто там? Чорт, вот там кто! (Сидя надевает воротник и галстук). Федосей!

Фон Фик. Федосей! Прибери тут. (Берет пульверизатор, прыскает).

Появляется Федосей.

Рысс. Нельзя ли кофе раздобыть? Фу, как скверно!

Федосей уходит.

Фон Фик. Это цикламен в двойной пропорции с "Pouque Fernaise’ом, Рысс... Что вы наделали?

Рысс. Ничего не сделал, остался в дураках.

Фон Фик. Нельзя ли убрать отсюда вашу женщину?

Рысс. Конечно, можно. Как все глупо вышло!

Фон Фик. Почему вы попали сюда?..

Рысс. Потому что некуда было ехать. Ей особенное удовольствие доставляет наблудить в неподходящем месте так, чтобы на другой день все узнали.

Фон Фик. Кому — ей?

Рысс. Конечно, Елене! Ситниковой.

Фон Фик. Mon chere, выйдет страшный скандал.

Рысс. Которому она будет очень довольна! Только я ей этого удовольствия не доставлю, я всем расскажу, как мы проводили ночь.

Фон Фик. Как же, интересно? Очень неприлично?

Рысс. Неприлично? Нет, я ей репутацию испорчу. Неприлично! Да она и не женщина, а ощипанный цыпленок, трусиха!

Фон Фик. Ну расскажите.

Рысс. Приехали мы сюда, думаю, «наконец», запираю дверь и начинаю подкрадываться к ней в темноте. Я много женщин видал, одни в это время лицо закрывают, ах, мол, что вы хотите делать, другие... ну да мильон способов у них для притворства! А эта, понимаете, взяла пресс-папье, залезла вон туда и говорит: «Пока не напишете статьи обо мне, не смейте и дотрагиваться!» И начала соблазнительные стихи читать. Пишите, говорит, сию минуту, в конце концов я таки начал писать, ничего, конечно, не вышло. Вот змея!

Елена (из-за занавески). Рысс, подите сюда!

Рысс (привстав). Ни за что.

Елена Я говорю, подите сюда, застегните мне платье.

Рысс. Мне неловко.

Елена (выходит, поворачивается спиной к Фон Фику). Застегните.

Фон Фик застегивает.

Почему вы такой злой сегодня? Не уколите палец, там булавка. Я не люблю это платье, оно застегивается сзади. Остальные застегиваются на груди, вот здесь, как дернешь, падают на пол, сразу и платье, и белье.

Рысс. Хорошо спали?

Елена. Я видала удивительные сны! Я не знаю, что они означают, но только очень соблазнительные.

Рысс. Например, про платье...

Елена (Фон Фику). Фон Фик, когда мужчина, оставаясь с молодой женщиной с глазу на глаз, засыпает на диване, как суслик [1нрзб]. Это обидно!

Рысс. Вам никто все равно не поверит! Добродетельный цыпленок.

Елена (Фон Фику). Merci. (Садится, курит). Во сне я сочинила стихи... Я шла среди могил по асфоделям. Могила одна раскрылась, и холодный труп схватил меня.

Федосей приносит кофе.

Федосей (Фон Фику). Вас там ждет один.

Фон Фик. Кто?

Федосей. Да этот, как его... Сами увидите. (Уходит).

Фон Фик уходит, за ним закрывается дверь.

Рысс. Елена!

Елена. Что, милый друг?

Рысс. Нельзя так мучить; я страшно вас люблю!

Елена. Бедненький!

Рысс. Нет, я не бедный! Это большая любовь, Елена! До этой ночи я сам не знал, как вас люблю. Мне стыдно за грубость.

Елена. Ну то-то же! (Подходит к нему, не касаясь его, ласкается, как змея). У вас голова кружится, правда? Я ваша отрава, как дурман, как змея: душа у меня темная, как ночь в поле, в ней заблудиться можно.

Рысс. Ах, вы все смеетесь.

Елена. А вы подумали, что мной можно овладеть, как горничной.

Рысс. Теперь я не думаю.

Елена. О чем же вы думаете?

Рысс. Вы необыкновенная, очаровательная, волшебница...

Елена. Похожа на мои стихи.

Рысс. Да, да.

Елена. Вы напишите это на бумаге. (Дает перо, омокнув его в чернила). Напишите, а я положу за корсет.

Рысс. Зачем? Что написать?

Елена. А вот про стихи. Что они необыкновенные, очаровательные, волшебные... а я положу сюда.

Рысс. Смешная! Чудесная! (Пишет).

Елена берет, читает. Огорчилась.

Елена. Так мало написали! Нужно много, длинно, начните так: стихи Елены Грациановой очаровательные, волшебные. Их наивная простота — почти цинизм. Это повесть женской души, еще не опознавшей себя, теперь в скобках: автору всего 19-20 лет. Души безмерно женственной, лунной и так далее.

Рысс. Постойте! Вы мне диктуете статью.

Елена (страстно). Пишите, так нужно, вы должны писать только обо мне, пусть повсюду все заговорят об Елене Грациановой — пусть возмущаются мной. Боятся, проклинают — указывают пальцами... Хоть год, хоть одну зиму стать выше всех!

Рысс. А если я не хочу?

Елена. Вы будете писать!

Дверь раскрывает Фон Фик. Начинает слушать, постепенно его лицо краснеет, брови поднимаются, пальцы свободной руки растопыриваются, и весь вид его показывает на глубочайшее все более растущее изумление. В это время за занавесью голос Елены, которая диктует.

Голос Елены. По прямой линии от Пушкина через Мирру Лохвицкую священный факел поэзии...

Голос Рысса. Священный факел — поэзии...

Голос Елены. Факел поэзии передан в руки Елены Грациановой.

Голос Рысса. О, Господи, кончайте скорей!

Голос Елены. Еще фраза, и конец.

Перчатников. Клянусь, что через час в редакции будет Оскар Уайльд! Целую кончики пальцев. До свиданья. (Вешает трубку, громко). Фон Фик!

Фон Фик входит.

В Петербурге Оскар Уайльд.

Фон Фик. Я знаю. Но Оскар Уайльд умер 10 лет назад.

Перчатников. Как вы смеете знать раньше меня, притом он никогда не умирал. Через час он должен быть здесь.

Фон Фик. Отлично.

Перчатников. Не отлично. Разве можно принять его в подобной конюшне! Это что и это что? Боже мой, ни одного его портрета! Я пропал. Что вы со мной сделали? Где Ситников, почему он до сих пор не принес портрета?

Фон Фик. Федосей!

Федосей является.

Позвоните из конторы к Ситникову, чтобы сейчас принес портрет.

Перчатников (Фон Фику). Позвоните к Павлову, к Темному, звоните ко всем, скажите, что я немедленно прошу в редакцию.

Фон Фик уходит.

Перчатников (у зеркала). Боже мой, на что я похож, проклятый нос!

Входит Ситников.

Боже мой! (Указывает на занавеску). Ведь она зеленая, зеленая, Ситников! Он не переносит зеленого цвета.

Федосей. Он сам, сам, давно пришел, он меня допрашивать насчет супруги...

Перчатников. Оскар Уайльд! Он жив, он здесь, поймите.

Ситников. Ах ты, вчерашний.

Перчатников. Мы варвары, татары — я просил повесить другую занавеску. (Отдергивает, за ней виден Рысс, который пишет, и Елена, которая, обхватив колени, сидит на валике софы).

Ситников. Чудно!

Фон Фик. Мы писали.

Перчатников. Некогда писать. Как вы одеты! Господи!

Елена. Вот статья, Вакх Силыч, обо мне.

Ситников (Рысс у). Надеюсь, милостивый государь, вы не откажете принять моих секундантов?

Рысс. Не откажусь, ни от чего не отказываюсь, только потом.

Ситников. Чудно, а вы, милостивая государыня, не откажитесь дать мне отчет.

Елена. Отчет, о чем?

Перчатников. Хороши шутки, осмеет он нас, вот тогда шутки. Ради Бога, как вам нравится мой костюм, Ситников?

Ситников. Не нравится.

Перчатников. Что делать, может быть, фрак надеть? Фон Фик, он знает. (Убегает).

Ситников. Ну-с?

Елена. Что ну-с? Вы слышали, в редакции будет Оскар Уайльд? Целую кончики пальцев. До свиданья. (Вешает трубку, громко). Фон Фик! Вас, кажется, мало трогает, хотя бы Оскар Уайльд явился?

Рысс рассматривает книжки, Елена сидит в кресле с папиросой, Ситников у печки.

Рысс. Я не верю в Оскара Уайльда.

Елена. Мы окружены фантастичным. Я верю!

Ситников. Вчера я вызвал на дуэль Оскара Уайльда, сегодня вас. Надеюсь, вы позволите драться сначала с ним, потом с вами?

Рысс. Пожалуйста! Ради Бога, не стесняйтесь.

Елена. Тут, сейчас он...

Ситников. Он, я думаю, выйдет с Лопуховым и Темным... Они скоро будут... (Молчат). Monsieur Рысс!

Рысс. А?

Ситников. Я бы взял на себя смелость посоветовать вам оставить жену и меня вдвоем.

Елена. Я не хочу, Борис Яковлевич, не смейте уходить.

Рысс. Послушайте, Сергей Иванович, мне надоела эта канитель, что вы от меня хотите?

Ситников. Удовлетворения.

Рысс. Никакого удовлетворения я вам не дам, я неврастеник, и мне вредны всякие волнения.

Ситников. Тогда я буду принужден стрелять в вас из револьвера. (Вынимает револьвер).

Рысс. Ну и стреляйте, чёрт с вами, стреляйте, я говорю вам, что вы осел.

Елена. Ах! Боже, как это сильно! (Смотрит на обоих). Они убьют друг друга!

Ситников. Вы отказываетесь?

Рысс. Отказываюсь.

Ситников. Чудно! (Целится. Рысс прячется за кресло).

Елена вскакивает. Шум. Вбегает Перчатников.

Перчатников. Вы с ума сошли, сюда идут, дайте сию минуту. (Отнимает револьвер).

Федосей вносит картину.

Это Оскар Уайльд и это Оскар Уайльд.

Ситников. Pardon, я дерусь с Оскаром Уайльдом!

Елена. Я поеду! Я его привезу! (В дверях). Вакх Силыч... Что мне за это?

Перчатников. Что захотите.

Елена. Хорошо. (Уходит).

Федосей (входя). Господин Маслов.

Входит Маслов.

Маслов. Господа, я слышал, что кто-то по легкомыслию или по глупости воскресил Оскара Уайльда?

Перчатников. Он сам, уверяю вас, он сам. Явился среди нас, и даже не инкогнито.

Маслов. Тем хуже для него! Он пришел в день своей гибели. Мы не должны и не имеем права его принять.

Темный. Я говорил!

Рысс. Почему, Евгений Александрович? Россия издавна славилась гостеприимством.

Маслов. Почему? А потому, а потому, что он умер, когда и должен был умереть. Каждый человек должен умереть тогда, когда нужно. Если он этого не делает, мы должны ему помочь.

Рысс. Merci за помощь.

Перчатников (шепотом). Молчите.

Маслов. Да. Убивая человека, мы спасаем идею. Оскар Уайльд умер, идея жива.

Перчатников (радостно). Вы не отказываетесь от эстетизма?

Маслов. Нет, я отказываюсь от эстетизма, потому что вот к чему он привел, вы воскрешаете идола и поклоняетесь ему, вы еще не доросли до идеи. Вы идолопоклонники. А идолопоклонников предавали...

Перчатников. О, Господи!

Рысс. Евгений Александрович... кстати... у меня письмецо к вам от одной дамы... (Дает письмо).

Маслов (берет письмо). А где остальные? Я хотел бы сказать перед всеми.

Фон Фик входит с коробкой.

Фон Фик. Вот галстуки... из английского магазина.

Перчатников. Выбирайте, господа. Этот на сером.

Маслов (вскрывая письмо). Странно.

Рысс. Господа, а лимонные перчатки?

Перчатников. Да, а лимонные перчатки?

Фон Фик. Сейчас иду за перчатками. (Уходит).

Перчатников. Рысс, помогите повесить портрет. Я надеюсь на Елену. Если через полчаса она его не привезет, я поеду сам. Но что нам делать с Масловым? Он погубит и нас и всю Россию! Помилуйте!

Рысс. Мы с Васенькой придумали.

С шумом вбегает Лопухов, одет невероятно.

Лопухов. Господа, вы все знаете? Представьте, объехал 20 портных, насилу нашел костюм вполне денди... А где жена? (Перчатникову). Вы с ней помирились?

Перчатников. Она хотела быть.

Маслов (прочтя письмо). Я не понимаю... (Рыссу). Эта женщина молода?

Рысс. И молода и очаровательна.

Маслов. Гм...

Рысс. У нее дьявольский характер, она способна на все.

Маслов (побледнев). Она пишет, что...

Рысс. И не задумается. (Тихо). Евгений Александрович! Вы не знаете, что это за женщина, она способна воскресить вас. Вы произвели на нее неотразимое впечатление.

Маслов. Кто она?

Рысс. Шароварова.

Маслов. Блудница?

Рысс. Ну, как сказать...

Маслов. Да, она действительно имеет право быть блудницей. Боже мой, она чертовски прекрасна.

Рысс. Есть небольшое затруднение, у нее сейчас Оскар Уайльд.

Маслов. Опять, и здесь на моей дороге!

Рысс. Мы его и хотим у нее вырвать.

Маслов. Необходимо! Постойте, я должен все обдумать... Отведите меня куда-нибудь.

Рысс. Вот за занавеску.

Отходят. Входит Лопухова в индийском костюме.

Лопухова. Ну, где ваш Оскар Уайльд?

Лопухов. Душечка.

Лопухова. Что это за костюм?

Лопухов. Вестон... Душечка, Оскар Уайльд сидит у Шароваровой.

Лопухова. У девки... Вакх, что это значит? Я было вас простила...

Перчатников (хватаясь за голову). Ах, я сам ничего не знаю. Куда поехала Елена?

Лопухова. Елена... Господа, вы с ума сошли, а я здесь причем? Знаменитый Маслов, и он здесь! Мне дурно! Все погибло! (Обморок).

Занавес.

Действие IV.

Коридор гостиницы. Направо лестничная площадка и лестница вниз. По лестнице поднимается Елена. Оглядывается, читает номера дверей; на средней двери прибита визитная карточка; когда Елена, наклонясь, разбирает на ней фамилию, дверь вдруг открывается, появляется мужчина в дезабилье.

Мужчина I (прикрывая грудь). Пардон! (Глядит на Елену). Позвольте представиться, Самцов. На государственной службе.

Елена, мельком глянув через дверь внутрь комнаты, отходит.

Виноват, я, знаете, по-домашнему. (Наполовину закрывает дверь).

Елена. Ах, надо бы его спросить, сто двадцать седьмой номер... Это сто двадцать шестой, а сто двадцать седьмого нет.

Появляется из глубины Мужчина II, зовет.

Мужчина II. Жоржик, Жоржик, иди сюда! (Увидев Елену, останавливается, делает ручкой.) Даме...

Мужчина I (отворяя дверь). Костя...

Мужчина II. Жоржик, ты не спишь?

Мужчина I (сильно подмигивая на Елену). Что ты, дурак, разве я днем сплю, я все духами душусь.

Мужчина II. Жоржик, зачем ты духами душишься?

Мужчина I. Ко мне дамы приходят, дамы любят духи.

Елена в это время садится у столика, отвернувшись.

Мужчина II. Жоржик, хочешь шоколаду?

Мужчина I (берет шоколад, садится подле Елены). Я люблю все мягкое, сладкое.

Мужчина II торчит перед ним, покачиваясь.

Костя, поди надень воротник.

Мужчина II. Пойду надену. (Уходя). Я пойду фрак надену. У меня есть фрак, я не босяк. (Ушел).

Мужчина I (запел). «Отчего ты глядишь молчаливо»... Да-м... Стоит жить исключительно только для женщин...

Появляется мужчина II.

Мужчина II. Жоржик, у меня нет воротников.

Мужчина I. Уходи, уходи, замотай шею платком. Вот дама обижается.

Мужчина II. Хорошо, пойду замотаю. Я все-таки тебя люблю, Жоржик. (Уходит).

Мужчина I. Я, кажется, не нахал?

Елена. Скажите лучше, в каком номере живет Шароварова?

Мужчина I. Брюнетка?

Елена. Блондинка.

Мужчина I. Ну да, блондинка с чудным цветом лица?

Елена. Ну да. Вера Шароварова из Варьете.

Мужчина I. Из Варьете, конечно. Дивные глаза, губки, созданные для поцелуев!

Елена. Я спрашиваю, в котором номере?

Мужчина I. Весь Петербург знает, в котором, сладострастная гибкая талия! Такая женщина способна выворотить наизнанку!

Елена. Я серьезно спрашиваю, в котором, то есть знаю, в котором, но где этот номер... Ваш двадцать шестой, а тот двадцать пятый... в этом, что ли?

Мужчина I. А вам зачем?

Елена дергает плечом.

Вам, может быть, наши берлоги угодно посмотреть? Пожалуйте ко мне, номер невелик, но в нем приятно. (Смеется, как жеребец).

Елена встает и хочет пройти, мужчина I берет ее за талию.

Елена (отталкивает его). Не смейте! (Быстро идет к лестнице).

Мужчина I (перегибаясь через перила, говорит). Фу-ты ну-ты, какая королева! (Появляется Мужчина II, одетый невероятно.)

Мужчина II. Где женщина, Жоржик?

Мужчина I (свистит). Ну ее к чёрту, еще, понимаешь, нарвешься, я таких, знаю. (Уходит в комнату, захлопнув дверь).

Мужчина II стоит, пробует запертую дверь.

Мужчина II. Жоржик, Жоржик, пусти меня! Я на минутку.

Мужчина I (приотворяя дверь). Ты что скандалишь?

Мужчина II. Я к тебе, а ты чего-то расстроился.

Мужчина I. Я сказал, что ко мне нельзя, ты у меня деньги украдешь.

Мужчина II. Я оскорблен. Я у тебя взаймы только брал; фу, как ты меня обидел!

Мужчина I. Ну иди, только не мешай. Я буду картинки рассматривать.

Мужчина II. Неприличные? (Скрываются).

Входит Елена, стучится в крайнюю дверь. Дверь отворяется, появляется Шароварова в дезабилье и заспанная.

Елена. Здравствуйте, Вера.

Шароварова. А, проспались со вчерашнего?

Елена. У вас скрывается знаменитый английский поэт Оскар Уайльд?

Шароварова. Вот как, а я думала — так мужчина, хотя мне Лопухов что-то болтал недавно по телефону.

Елена. Мне его необходимо видеть!

Шароварова. Повезли бы его из кабака к себе, глядели бы во все глаза сколько угодно.

Елена. Послушайте, вы за кого меня принимаете?

Шароварова. Да уж наверно, за кого нужно.

Елена. Я поэтесса.

Шароварова. Я шансонетки пою, а одна подруга у меня есть, та из пистолета в свечки стреляет.

Елена. Мне нужно его увидеть.

Шароварова. Не знаю, как уж вам это сделать!

Елена (кричит). Monsieur Уайльд... Monsieur Оскар Уайльд!

Шароварова. Не проснется, дрыхнет как бревно, я его будила, чай пить.

Елена. Вы преступница! Боже мой, что делать? Пожалуйста, вы не знаете, как это для меня важно! Все мое будущее зависит, увезу я его сейчас или нет!

Шароварова. Я понимаю. Этот человек денег стоит. Да ведь и мне нужны деньги-то! За что же я возьму вам да и выложу?

Елена. Милая, я в вас влюбилась вчера, почему вы такая злая? (Ласкается).

Шароварова. Кошечка.

Елена. На меня нельзя обижаться, я такая нервная... Господи, мне вот сейчас дурно немного... Лечь бы! (Хочет пройти).

Шароварова, смеясь, не пускает.

Шароварова. Нельзя, лиска, нельзя!

Елена. Я знаю, что вы в сто раз лучше меня, я скверная, но что мне делать, когда я декадентка? А декадент не может быть обыкновенным.

Шароварова. Мне Рысс, Борис Яковлевич, говорит всегда — юродствуй, Варька, юродствуй, без юродства затрут тебя, как вшу!

Елена (вдруг заплакала). Милая, пожалейте меня, родная, чудесная! Волшебница! (Целует). Пустите меня к себе!

Шароварова. Вот какая я дура. А? Ну уж ладно... Смешно мне, какие вы все ядовитые! Наш брат много проще. Ну уж ладно, идите к нему, а я дверь запру. Делайте с ним что угодно. Мне уж он надоел.

Елена (целует руки). Спасибо, спасибо, душечка! Солнышко мое! Подруга милая! (Уходит).

Шароварова затворяет дверь и говорит.

Шароварова. Изнутри запритесь. Я чай, Лопухов скоро прилетит. Я уж их поморочу. (Садится к столу, курит).

Отворяется номер, вылетает Мужчина II, в дверях Мужчина I.

Мужчина I. Вон, я тебя знать не хочу.

Мужчина II. Вот так друг! А еще друг, фу какой!

Мужчина I затворяется.

Шароварова. За что он тебя?

Мужчина II. Жоржик-то, он на женщину на ту обиделся, он к ней кобелем, а она ему эдак да вот так... (Показывает кукиш). Да потом начал картинки рассматривать, неприличные, а мне не показывает, велит на окошке сидеть, я говорю — разве это картинки, вот у моего сослуживца картинки, так картинки!

Шароварова. Глупый ты Костя, как пень.

Мужчина II. Он мне то же самое говорит. А потом жуликом обругал.

Мужчина I (отворяя дверь). Жулик, жулик! (Закрывает дверь).

Мужчина II (садится на пол, уныло). Все меня обидели! Верочка, у меня никаких денег нет. Меня сегодня со службы прогнали за алкоголь.

Шароварова. Хорошо!

Мужчина II. Помири меня с Жоржиком. Жоржик, идем гулять по Невскому!

Мужчина I (отворяя дверь). Верка, не слушай его, он у тебя часы стащит.

Шароварова. Сам-то ты как бы не стащил. Дурак.

Мужчина I затворяется.

Костя! Слушай, вот что. Я тебе денег дам — только ты мне послужи. Ко мне скоро писатели приедут. Ты поди к себе и молчи, если тебя спросят, ты только молчи, молчи вот так, понял? Будто ты не русский, а англичанин. (Смеется). Мы животы потом надорвем, понял? Я тебе денег дам.

Мужчина II. Конечно, понял. И с Жоржиком помиришь?

По лестнице голоса.

Шароварова. Иди, запрись! Смотри, ни слова не говори.

Мужчина II уходит.

Ох, то-то насмеюсь всласть! Все смешно мне сегодня, как бы завтра не плакать.

Входит Ситников.

Ситников (решительно, задыхаясь). Вера, вы можете, не теряя ни минуты, сделать так, чтобы я с вами изменил жене?

Шароварова. Что?

Ситников. Ах, Боже мой, неужели так трудно понять? Я хочу развратничать.

Шароварова. Бедный, как ему хочется.

Ситников. Это не ваше дело, хочется мне или не хочется. Вот (достал из кармана и, покраснев до слез) двадцать пять рублей, я слышал... А если мало, я еще...

Шароварова (берет деньги, прячет за чулок). Спасибо, мальчик, дай я тебя поцелую. Иди, я приду сейчас... вот сюда. (Указывает на двадцать шестой номер).

Ситников идет, открывает дверь, Шароварова закрывает рот от смеха. Входит Маслов.

Маслов. Сударыня! Ах, это вы? Я к вам.

Шароварова. Пожалуйста, у меня в номере убирают, я здесь пока. Вы насчет англичанина? Я вас хорошо знаю, Евгений Александрович, мне о вас Евгений Юрьевич много рассказывал.

Маслов. Я тоже вас видел и знаю. Вы среди нас как жрица бородатой Венеры. В глубокой древности Венеру изображали с бородой. Так, вот, именно в вас нечто архаическое напоминает мне жрицу Венеры с бородой.

Шароварова. Да, конечно, чего не придумают! Вот я в журнале читала — собачка родилась о двух головах.

Маслов (строго). Собачка — это другое.

Шароварова. Конечно, то греческое, а это так, врут, я думаю, много. Денег надо, вот и выдумывают.

Маслов (доставая письмо). Я прочел.

Шароварова. Это мое письмо.

Маслов. Да.

Шароварова. Как оно попало к вам?

Маслов. Передал Борис Яковлевич Рысс.

Шароварова. Евгений Александрович? (Хохочет). Ах, конечно. Ну, вы прочли, и что же?

Маслов. Я пришел — вот мой ответ.

Шароварова. Это мало, что пришли.

Маслов (ходит взволнованный). Я должен изложить мою теорию про женщину. Женщина есть рождающее начало, лунное и таинственное, но сама по себе она мертва. Нужно мужское начало, солнечное, оплодотворяющее. Я должен вам раскрыть огромную тайну, она касается истории литературы. Дело в том, что я пришел за последнее время к ложному заключению. Я решил, что более не могу быть солнечным началом, говоря житейски — не могу стать ничьим мужем. Моя поэзия и все творчество остановилось. Это был роковой час в русской литературе! Тогда я решил вступить на путь отрицания любви, на путь аскетизма и бичевания плоти, чтобы в боли и страдании найти потерянное — вспомните пример Антония... И вот, когда я уже выступил с проповедью — получается ваше письмо. Оно вдруг воспламенило меня. Кровь моя обратилась в кипяток! Мы, то есть я — поэт и творец, и вы — рождающее и безвольное начало, — мы оплодотворим поэзию новыми цветами.

Шароварова. Я не пойму, что же вы, ребенка от меня хотите?

Маслов. О, божественная глупость! Как вы прекрасны! Да, еще вопрос. Тот ваш гость —

Шароварова. Англичанин?

Маслов. Да. Мы должны спрятать его... Не выпустить к людям... Нам нужно уговорить его сейчас же уехать! Сейчас придет Лопухов, он говорит по-английски. А пока, моя дорогая... закройте глаза, побледнейте от смущения, и я вас обожгу поцелуем!

Шароварова. Как можно в коридоре целоваться?

Маслов. А, это коридор. Скорее, пройдем к вам.

В это время дверь двадцать шестого номера отворяется, вылетает Ситников в жилете, за ним летит пиджак и воротник.

Мужчина I. Нахалище! Варька, это твои штуки. Видишь, выдумал! Вошел! Расселся! Я вижу — порядочный человек, дай поговорю от скуки. Предложил ему картинки посмотреть. Посмотрел и раздеваться начал! Что за ерунда, думаю, потом сунул мне рубль и говорит... ушли бы, говорит, вы, ах ты, щенок.

Ситников. Ведь я же не к вам пришел, а к ней и прошу, не кричите на меня, милостивый государь, иначе с вами поговорят мои секунданты.

Мужчина I. Руки не доросли! (Захлопывается).

Ситников. Варя! (Увидев Маслова). Ах, Евгений Александрович!

Шароварова (указывая на Ситникова). Пришел, говорит, я, говорит, хочу развратничать.

Ситников. Неправда.

Маслов. Стыдно! Идите домой! И не смейте сюда приходить никогда.

Ситников. Я не мальчишка! (Уходит).

Шароварова (подбегая к Маслову). Деньги я взяла без отдачи.

Маслов. Что это значит?

Шароварова. (Хохочет).

Маслов. Вы должны уехать отсюда! Теперь вы не вы, теперь вы носительница моего огня!

Шароварова. Миленький, как я рада, вот уж дожили до чего.

Маслов. Надо бы покончить с англичанином. Лопухов не идет. Пожалуй, даже лучше без него.

Шароварова. Он по-русски понимает немного.

Маслов. И по-французски, я думаю. Да, идем. Мы удалим его, и тогда ты увидишь! Мы поведем за собой толпы. (Подходит к двери).

Маслов стучит и входит. В это время дверь двадцать седьмого номера отворяется, выходит Елена, почти в объятиях увлекая Господина Х.

Елена. Идем, идем! Вы не понимаете по-русски. (Оглядывается). Только бы не встретили! О, мой любимый! (Прижимается и увлекает совсем).

Выходят из двадцать пятого номера Шароварова, Маслов и Мужчина II.

<...>42

Павлов (Маслову). Вот не ожидал встретить. За мной едут Ираида Гавриловна и Вакх, ищут Оскара Уайльда.

Маслов. Пошлая шутка! Вот он, Оскар Уайльд.

Павлов. Нет, это не он, я того видел.

Маслов. Письмо было, очевидно, тоже шуткой.

Шароварова. Оно не вам писано, а ему.

Вбегают Перчатников и Лопухова.

Перчатников. Все здесь! Господа, как вы пропустили? Оскар Уайльд похищен Еленой на автомобиле. Мы встретили! Она при всех на Невском обнимала его рукой.

Маслов. Господа! Еще раз предупреждаю — сегодня на лекции я публично отрекаюсь и от эстетизма, и от всех вас.

Лопухова. А мы теперь не боимся! Господа, скорее же в погоню.

Перчатников. Я думаю, они будут на лекции...

Лопухова. Да, будет она с ним, но не я...

Павлов. Я предлагаю сначала ехать обедать.

Мужчина II. Ура! Давно бы так, мы и Жоржика возьмем. Жоржик просил.

Вбегает Темный.

Темный. Новость, замечательная новость! Сейчас на улице застрелился Ситников.

Не закончено.

1912 г.

Источник текста: Толстая-Сегал Е. «Мир после конца», М., РГГУ, 2002 г. С. 97 — 132.

***

Читать дальше - Прекрасная дама. А. Н. Толстой

***

Источники :

https://ru.wikisource.org/wiki/Спасательный_круг_эстетизму_(Толстой)

https://онлайн-читать.рф/а-н-толстой-спасательный-круг-эстетизму/

http://az.lib.ru/t/tolstoj_a_n/text_1912_spasatelny_krug.shtml

https://fantlab.ru/work91025

https://theatre-library.ru/files/t/tolstoy_an/tolstoy_an_17073.docx

===

https://fantlab.ru/autor532

...

Алексей Николаевич Толстой

Страна:	Россия
Родился:	10 января 1883 г.
Умер:	23 февраля 1945 г.

Жанры:

Сказка/Притча	36%
Реализм	36%

Алексей Николаевич Толстой родился ... в городе Николаевске (ныне – Пугачев) Самарской губернии в семье помещика. Детские годы прошли на хуторе Сосновка, принадлежавшем отчиму писателя – Алексею Бострому, служившему в земской управе города Николаевска, — этого человека Толстой считал своим отцом и до тринадцати лет носил его фамилию.

Родного отца, графа Николая Александровича Толстого, офицера лейб-гвардии гусарского полка и знатного самарского помещика, маленький Алеша почти не знал. ...

Первоначальное образование Алеша получил дома под руководством приглашенного учителя. В 1897 семья переезжает в Самару, где будущий писатель поступает в реальное училище. Окончив его в 1901, едет в Петербург, чтобы продолжать образование. Поступает на отделение механики Технологического института. К этому времени относятся его первые стихи, не свободные от влияния творчества Некрасова и Надсона. Толстой начал с подражания, о чем свидетельствует вышедший в 1907 году первый его сборник стихов «Лирика», которого он потом чрезвычайно стыдился, — настолько, что старался о нем даже никогда не упоминать.

В 1907, незадолго до защиты диплома, оставил институт, решив посвятить себя литературному труду. Вскоре он «напал на собственную тему»: «Это были рассказы моей матери, моих родственников об уходящем и ушедшем мире разоряющегося дворянства. Мир чудаков, красочных и нелепых... Это была художественная находка».

После повестей и рассказов, составивших позже книгу «Заволжье», о нем стали много писать (появился одобрительный отзыв А. М. Горького), но сам Толстой был собой недоволен: «Я решил, что я писатель. Но я был неучем и дилетантом...»

Еще в Петербурге он, находясь под влиянием А.М.Ремизова, взялся за изучение народного русского языка «по сказкам, песням, по записям «Слова и дела», то есть судебным актам XVII века, по сочинениям Аввакума.. Увлечение фольклором дало богатейший материал для «Сорочьих сказок» и пронизанного сказочно-мифологическими мотивами поэтического сборника «За синими реками», издав который Толстой решил более стихов не писать.

...В те первые годы, годы накопления мастерства, стоившие Толстому невероятных усилий, чего он только не писал — рассказы, сказки, стихи, повести, причем все это в огромных количествах! — и где только не печатался. Он работал не разгибая спины. Романы «Две жизни» («Чудаки» — 1911), «Хромой барин» (1912), рассказы и повести «За стилем» (1913), пьесы, которые шли в Малом театре и не только в нем, и многое другое — все было результатом неустанного сидения за рабочим столом. Даже друзья Толстого изумлялись его работоспособности, ведь, помимо всего прочего, он был завсегдатаем множества литературных сборищ, вечеринок, салонов, вернисажей, юбилеев, театральных премьер.

После начала первой мировой войны он, как военный корреспондент от «Русских ведомостей», находится на фронтах, побывал в Англии и Франции. Написал ряд очерков и рассказов о войне (рассказы «На горе», 1915; «Под водой», «Прекрасная дама», 1916). В годы войны обратился к драматургии — комедии «Нечистая сила» и «Касатка» (1916).

Октябрьскую революцию Толстой воспринял враждебно. В июле 1918 года, спасаясь от большевиков, Толстой вместе с семьей перебрался в Одессу. Такое впечатление, что происходившие в России революционные события совершенно не затронули написанные в Одессе повесть «Граф Калиостро» — прелестную фантазию об оживлении старинного портрета и прочих чудесах — и веселую комедию «Любовь — книга золотая».

===

***

Хождение по мукам. Книга первая. Сестры. Алексей Толстой. 001

Хождение по мукам. Книга вторая. Восемнадцатый год. Алексей Толстой. 022

Хождение по мукам. Книга третья. Хмурое утро. Алексей Толстой. 042

***

Алексей Толстой. Хождение по мукам. Книга первая. Сёстры. Часть первая. Аудиокнига.