Ринг за колючей проволокой. Георгий Свиридов 023 - 11 Октября 2019

Главная » 2019 » Октябрь » 11 » Ринг за колючей проволокой. Георгий Свиридов 023

18:30

Ринг за колючей проволокой. Георгий Свиридов 023

***

* * *
Утро наступило сразу, по-весеннему туманное и холодное. После подъема загремели репродукторы:

— Всем евреям быть к шести часам у ворот!

К воротам никто не пришел. На утренней поверке поднялся бунт. Еврей Курт Баум, который находился в заключении с 1935 года, набросился на блокфюрера и вырвал у него пистолет. Но выстрелить не успел. Подоспевшие эсэсовцы застрелили его. В поднявшейся суматохе с площади разбежалось около трех тысяч евреев.

Узников распустили. Не успели они разойтись, как в лагерь вошли все блокфюреры в сопровождении рядовых эсэсовцев. Они направились к своим баракам.

Андрей с тревогой смотрел за ограду. Вдоль колючей проволоки появились вооруженные до зубов группы из охранного оцепления. На вышках оживление. На каждом посту усиленные наряды. А дальше, за проволокой, за вышками, в хорошо защищенных укрытиях, эсэсовцы торопливо устанавливали скорострельные пушки и минометы.

Блокфюрер сорок второго барака, узколицый пожилой саксонец, вызвал старосту:

— Построить всех! Живо!

Узники, как обычно, быстро выполнили приказ. Вдоль барака выстроились восемьсот человек.

Эсэсовцы с автоматами на груди и пистолетами в руках бесновались, пуская в ход кулаки и кованые сапоги.

Узники молча переносили оскорбления и побои, Рядом с Андреем Бурзенко и Алексеем Мищенко плотной группой стояли подпольщики. Они с ненавистью смотрели на эсэсовцев, которые явно искали повода, чтобы открыть стрельбу. Стоит какому-нибудь отчаявшемуся узнику не вытерпеть, броситься к фашисту — и на лагерь обрушится вихрь свинца.

Блокфюрер прошелся вдоль строя и объявил:

— Всем евреям выйти из строя! Стать отдельно!

Строй зашевелился. Евреи, а их в бараке было около трехсот, в предчувствии страшного конца стали выходить и строиться отдельно. Те, что посмелей, остались стоять в строю. Товарищи старались прикрыть их спинами.

Андрей закрыл Пельцера. Старый учитель был бледен. Его стал выталкивать польский националист:

— Ты что, юде, причешься? Пся крев, уходи отсюда!

Бурзенко рывком обернулся к националисту:

— Молчи, подлюга! Задушу!

Увидав его искаженное гневом лицо, негодяй судорожно метнулся в сторону.

Евреев отвели в сторону, выстроили. Их окружили эсэсовцы. Блокфюрер приказал остальным возвратиться на место. В тот момент, когда они стали входить в барак, многие евреи бросились к ним и смешались с общей массой узников. В строю осталось не больше половины.

Блокфюрер, потрясая пистолетом и дико ругаясь, требовал, чтобы евреи вернулись. Никто из барака не вышел. Тогда эсэсовец велел десятку русских, в том числе Андрею и Мищенко, охранять оставшихся насмерть перепуганных людей. А сам с солдатами направился в барак выискивать разбежавшихся.

Евреи стали просить, чтобы их отпустили. Андрей посмотрел вопросительно на Мищенко.

Алексей махнул рукой: будь что будет! — и дал команду:

— Разойдись!

Все бросились врассыпную. На месте остались человек двадцать, обессиленных и изнуренных голодом. Они не могли передвигаться без посторонней помощи.

Тут возвратился блокфюрер, гоня перед собой двух евреев. А возле барака уже не было ни строя, ни оцепления. Только Андрей и Мищенко не успели скрыться.

— Каюк нам, — сказал побелевший Мищенко.

Андрей, стиснув зубы, застыл на месте. Деваться некуда. И наброситься на палача, чтобы умереть в бою, в схватке, нельзя: начнутся репрессии…

Блокфюрер, брызжа слюной, подошел вплотную, сунул руку в карман и… вытащил не пистолет, а две пачки сигарет! Он отдал их Андрею и Мищенко и, воровато оглядываясь, направился к воротам. Андрей понял, что среди фашистов есть уже такие, которые боятся гнева узников.

Всю ночь заседал интернациональный центр. Николай Симаков вторично поставил вопрос о немедленном вооруженном восстании. Лидеры социал-демократов опять отклонили это предложение. Они обвиняли Симакова в авантюризме: «Вы, русские, всегда лезете вперед сломя голову!»

Предательская позиция социал-демократов была ясна. Они рассуждали так: в лагере много евреев; коммунистов, партизан, которых нацисты и будут стремиться уничтожить в первую очередь. А расправиться с тысячами не так просто. На это нужно время. Таким образом, пока гитлеровцы расстреляют коммунистов, к Бухенвальду подойдут войска союзников…

Русский центр был вынужден срочно разработать план самостоятельного вооруженного выступления. Военные специалисты считали, что надо выступать именно сейчас, пока с фронта не начали подходить отступающие немецкие войска.

Лидеры социал-демократов мобилизовали свой актив и всю ночь патрулировали по лагерю. Они открыто заявляли, что обратятся за помощью к эсэсовцам, если коммунисты «нарушат порядок». *** ***

Глава тридцать восьмая
Фашисты нервничали. За последние два дня с большим трудом удалось убрать из лагеря не более шести тысяч человек. Из Берлина одна за другой поступали угрожающие радиограммы — Гиммлер требовал скорее «покончить с делами». А Пистер не решался начать поголовное истребление. Он не надеялся на своих подчиненных, особенно на солдат. Большинство из них были людьми пожилого возраста и в случае бунта не смогли бы противостоять натиску заключенных. Комендант ждал военной помощи. Со дня на день должны подойти два эсэсовских полка и специальный батальон службы безопасности.

Штандартенфюрер опасался советских военнопленных. В них он видел сплоченный отряд, уничтожить который нелегко, и решил расправиться с русскими по частям. Шпионы и провокаторы сообщили, что наиболее сильное ядро составляют военнопленные, проживающие в деревянных бараках. Комендант дал приказ: «Приготовиться к эвакуации русским военнопленным, проживающим в трех деревянных бараках — первом, седьмом и тринадцатом, а также двум тысячам евреев из Малого лагеря!»

Наступил решительный момент. Надо было немедленно начинать восстание или выполнять приказ коменданта. И снова интернациональный центр большинством голосов социал-демократов высказался против восстания.

Симаков собрал членов русского центра.

— Товарищи, часть русских эвакуируют, — сказал он. — Из лагеря уйдет одна из четырех бригад подпольной армии. Она должна действовать. Командиры рот, взводов и отделений должны быть со своими людьми. Я предлагаю, чтобы вместе с бригадой пошли члены центра Симаков, Бакланов и Левшенков и возглавляли боевые действия. В лагере пусть останутся Смирнов, Котов и Кюнг.

Против этого предложения никто не возражал.

— Вопрос решен, — заключил Симаков. — Теперь, Степан, ознакомь товарищей с положением в нашем арсенале.

— Мы имеем в своем распоряжении один ручной пулемет, восемьдесят семь немецких винтовок, около десяти тысяч патронов, девяносто восемь пистолетов, сто пятьдесят две самодельные гранаты, более двадцати бутылок с самовоспламеняющейся жидкостью и пятьдесят ножниц для резки колючей проволоки, — доложил Бакланов. — Я считаю, что уходящие из лагеря должны взять пятнадцать пистолетов и двадцать-тридцать ножей. Кроме того, нужны карты и компасы. Остальное оружие останется в лагере.

Члены центра единодушно согласились с Баклановым.

— Перед бригадой, уходящей из Бухенвальда, стоит задача: при первом удобном случае разоружить охрану и начать активные действия на территории Германии или Чехословакии, — сказал командир подпольной армии подполковник Смирнов. — Если же бригаде не удастся выступить одновременно, надо организовать побеги мелкими группами. Эти группы должны пробиваться на восток, навстречу частям Советской Армии.

Слово взял Михаил Левшенков, возглавлявший отдел агитации и пропаганды подпольного центра.

— Друзья, нам предстоит расстаться, — взволнованно сказал он. — Как сложится наша судьба, сказать трудно. Но мы останемся до конца верными солдатами Родины. Мы дружно работали. На счету нашей организации много славных дел. Надо, чтобы о них узнали люди, когда фашизм будет окончательно разбит. У нас есть ряд документов, отчеты о деятельности организации, листовки, прокламации, доклады и другие материалы. Все это мы оставляем вместе с оружием в Бухенвальде. Ответственность за сохранность документов предлагаю возложить на отдел безопасности.

Кюнг утвердительно кивнул.

— А теперь, друзья, давайте попрощаемся, — Симаков встал и крепко обнял Ивана Ивановича.

* * *
Семьсот бойцов подпольной армии и две тысячи измученных евреев покинули Бухенвальд.

Комендант был доволен первым успехом. Он опасался, что русские окажут сопротивление и не пойдут на частичную эвакуацию, и на всякий случай поднял по тревоге всех солдат. Но все обошлось благополучно. «Надо, не теряя времени, продолжать действовать, — думал полковник. — Успех приносят быстрота и натиск!» Он вспомнил о предложении Густа и вызвал адъютанта:

— Передайте по радио, но только не в виде приказа. Нет! Просто сообщите: положение в лагере серьезное, и, чтобы избежать больших недоразумений и кровопролития, я, комендант Бухенвальда, хочу посоветоваться с лидерами политических партий. Прошу их собраться к двенадцати часам у главных ворот. Ясно?

Адъютант щелкнул каблуками.

— Будет исполнено, герр полковник!

— Это еще не все, — продолжал штандартенфюрер. — Передайте в отдел службы безопасности и гестапо, чтобы там были наготове и ждали моего прихода. Как только я появлюсь в воротах, надо броситься на главарей и схватить их!

— Будет исполнено, герр полковник! Комендант открыл кожаную папку и, взяв исписанный лист, протянул его лейтенанту:

— А этот список передайте Шуберту. На всякий случай. Если политические главари не придут, пусть вызовет каждого персонально.

К двенадцати часам эсэсовцы были наготове. Но к главным воротам никто не пришел. Тогда лагерфюрер Шуберт приказал сорока шести политзаключенным явиться в канцелярию. Он пытался убедить, что вызывают их для «спасения и защиты от русских!»

Ему никто не поверил.

Шуберт, изрыгая ругательства, велел старостам бараков, в которых проживали вызванные сорок шесть узников, прибыть для объяснения.

Лагерь ответил молчанием. Блоковые не явились.

Вызов сорока шести лидеров различных политических партий и группировок встревожил интернациональный центр. Социал-демократы и другие умеренные активисты примолкли. Угроза гибели нависла и над ними. И те, кто еще вчера обвиняли Симакова в «поспешности» и «авантюризме», сегодня засуетились. На свои национальные подпольные организации они надеяться не могли: сплоченности у них нет, военная подготовка отсутствует, их люди в основном привыкли вести словесные бои. А фашисты оказались чересчур жестокими, стремятся уничтожить всех. Деваться некуда. Интернациональный центр спешно пригласил на свое заседание подполковника Смирнова: «Мы все узники фашизма и должны действовать сообща. Залог победы — в нашем единстве. Все национальные организации поддержат русских в любом деле, в любой момент!»

* * *
Сорок шесть политических лидеров были разбиты на группы и спрятаны в русских бараках. В сорок втором разместили восемь человек: троих немцев, австрийца, англичанина, грека, голландца и польского еврея. Около умывальной комнаты подпольщики отодрали доски и открыли небольшой подпол. В нем, тесно прижимаясь друг к другу, укрылись лидеры. Доски установили на место, а сверху навалили тела умерших. Обстановка в лагере была столь напряженной, что мертвых не убирали из бараков.

Вечером пришел Кюнг. Он собрал в умывальной Андрея, Мищенко и других активистов и сказал:

— Если этих восьмерых эсэсовцы найдут, то расстреляют весь блок. Будьте осторожны. Оберегайте спрятанных товарищей. В случае появления охранников нападайте на них, начинайте драку, дайте возможность вашим подопечным скрыться.

Мишенко от имени блока заявил, что задание центра будет выполнено:

— Хотя бы ценой наших жизней, — заверил он.

Узники обсудили план действий, распределили обязанности. Андрей стал во главе ударной группы. Она, в случае опасности, нападет на фашистов и любой ценой сдержит их. Тем временем Мищенко с другими подпольщиками уведут восьмерых товарищей в другое безопасное место.

Ночь и день прошли без особых происшествий. В лагере было тихо. Эсэсовцы большими группами ходили по баракам, искали исчезнувших лидеров. Однако найти их не смогли.

Глубокой ночью Андрей открыл тайник и выпустил спрятанных поесть и размяться. Гарри Миттельдорп принес небольшой бачок брюквенной баланды и три пайки хлеба.

Польский еврей — голубоглазый, с энергичными чертами лица — знал русский язык и горячо благодарил Андрея:

— Мы этого никогда не забудем!

Остальные поддакивали и кивали головами. После «прогулки» они снова спрятались в убежище.

Томительно тянется ночь. Подпольщики держатся кучкой. Курят. Разговор не клеится. Собственно, и говорить-то не о чем.

Вдруг открывается дверь, и в барак входят двое. Один в форме лагерного полицейского, другой в полосатой куртке с красным треугольником.

Андрей и его товарищи насторожились. Ни того, ни другого они не знали. Что привело их в такой поздний час?

Полицейский подошел к Андрею и спросил:

— Ты знаешь этого человека?

Бурзенко отрицательно покачал головой.

— Нет, впервые вижу.

— Он шел к эсэсовцам, — полицейский понизил голос, — сообщить им, что у вас в бараке прячутся комитетчики, которых ищут. Он заглядывал в окно и даже видел, куда вы их спрятали.

Андрей растерялся. Кто этот узник в форме полицейского? Говорит на чистом русском языке. Но русский ли он? Не провокация ли это?

Товарищи Бурзенко напряженно следили за разговором, готовые по первому сигналу ринуться на полицая.

Боксер поискал глазами Мищенко. Тот уже спешил к ним и издали улыбался полицейскому. Бурзенко облегченно вздохнул: значит, свой.

Полицейский сказал:

— Друзья, этот тип — шпион. Он выследил вас и направлялся к эсэсовцам. Я схватил его и, под предлогом уточнения, привел к вам.

Доносчика уничтожили. Андрей не спал до утра. Мучили сомнения: успел шпион сказать кому-нибудь о тайне или нет?

Глава тридцать девятая
Солнечный апрельский день. От земли поднимается белый дымок. В воздухе стоит запах прелой прошлогодней листвы и первой зелени. Весна в полном разгаре. Почки на деревьях набухают и лопаются, протягивая к солнцу зеленые клейкие листочки — знамена жизни. Трава тонкими острыми пиками пробивает асфальт, протискивается между камней. Все живое стремится к теплу, к солнцу, все наполнено великой энергией жизни. И пятьдесят тысяч людей, заключенных в огромном мешке из бетона и колючей проволоки, хотят жить! Жить во что бы то ни стало! Свобода, о которой мечтали долгие годы, свобода во имя которой отдавали жизни в гестаповских тюрьмах, которой бредили умирающие от голода и побоев, эта радостная и солнечная свобода казалась такой близкой, такой доступной! Она рядом. Она протягивает мученикам свои руки, раскрывает ласково объятия.

В сырых и полутемных бараках Бухенвальда впервые за многие годы мук и страданий узники говорили не о прошлом, говорили о будущем. Жили не воспоминаниями, а мечтами. Каждый мысленно устремлялся далеко вперед, в свободное завтра.

— А что, парни, наверное, войн больше не будет, — мечтательно сказал чех Владек. — Повесим Гитлера, уничтожим фашистских гадов — и на земле наступит мир. Ведь это будет! Да!

Узники сидят в той половине барака, которая считается столовой, за грубо сколоченными столами. Завтрак давно съели, чашки убрали в шкаф. Но никто не встает со своего места.

— Нас отпугивали коммунизмом, Советами, — рассуждал Курт Гарденг, белокурый, широколицый баварец, — засорили нам мозги пропагандой: «Коммунисты хотят захватить весь мир! Мы, немцы, культурнейшая и просвещённейшая нация, сумеем обуздать зарвавшихся коммунистов!»

— Еще бы! — заметил Андрей. — Теперь весь мир знает про фашистскую «культуру». Миллионы людей на своей шкуре ее попробовали.

— Гитлер вас крепко напропагандировал, — вставил Сергей Кононов, пограничник, высокий и худой, — в первые дни войны никак мы фрицев, немцев, то есть, понять не могли. Сколько раз, бывало, перебьем офицеров и кричим солдатам по-немецки: «Братишки, бей буржуев!» Думали: солдат — человек подневольный. Когда нет офицеров, он классовую сознательность проявить должен. Мы только к ним с открытой душой, а они — как жахнут из автоматов! Сколько добрых пограничников так зазря и погибло…

— Если останемся живы, клянусь тебе, Андрэ, что ни я, ни мои дети не станут воевать с Россией, — Курт решительно положил свою ладонь на кулак Андрея. — Никогда!

— Мы хорошо здесь узнали друг друга и много поняли, — сказал Владек и, улыбаясь, предложил: — Приезжайте все в Прагу ко мне в гости! И ты, Андрей, и ты, Курт!

— Нет, нет! — энергично жестикулируя, вскочил Курт. — Сначала к нам, в Берлин! Так будет справедливо. Вы узнали о немцах пока самое плохое. Но мы сделаем все, чтоб показать вам и самое хорошее. Я не успокоюсь, пока каждый из вас здесь, в концлагере, за этим столом, не даст мне свое твердое обещание!

Эта дружеская беседа была прервана голосом дежурного эсэсовца:

— Всем старостам бараков немедленно явиться к воротам.

Через несколько минут семьдесят блоковых выстроились перед канцелярией. Вышел лагерфюрер Шуберт:

— По распоряжению рейхсфюрера СС Гиммлера лагерь надлежит эвакуировать в Дахау. К двенадцати часам заключенным выстроиться на площади с личными вещами. До Веймара все пойдут пешком, а там погрузятся в вагоны. Идите, готовьте свои бараки. Вы должны быть благодарны! Это ваше счастье, что лагерь эвакуируется!

Черная тень смерти нависла над Бухенвальдом. Интернациональный антифашистский центр единодушно вынес решение: на площадь не выходить.

Напрасно гремели репродукторы. В намеченное комендантом время на площадь никто не вышел. Было ясно: нацисты хотят собрать всех в одну колонну, вывести из лагеря и уничтожить.

Еще и еще раз передавался приказ коменданта. Но ему никто не повиновался. В Бухенвальде стояла гробовая тишина. Казалось, лагерь пуст.

Андрей шагал по блоку и напряженно думал. Как же так? Почему подпольный центр ничего не предпринимает? Почему не раздают оружие? Почему не дают сигнала о восстании? Чего ждать?

— В лагере эсэсовцы! Мотоциклисты! — сообщили наблюдатели.

И как бы в подтверждение этих слов раздались автоматные очереди. Видимо, нацисты решили оружием заставить узников подчиниться приказу коменданта.

Мищенко закрыл дверь:

— Тащи стол к дверям! Баррикадируй!

У входа в блок быстро выросла гора различных предметов. Войти через двери стало невозможным.

Из других бараков слышались вопли узников, шум мотоциклетных моторов, грохот автоматов.

В лагерь вошли все блокфюреры, более восьмисот эсэсовцов и толпа фольксдойчей — немецких ополченцев. Пьяные, вооруженные до зубов, они стали выгонять узников на площадь. Группа гитлеровцев подошла к 49-му бараку — большому двухэтажному каменному зданию. Окружив барак, эсэсовцы дали несколько очередей из автоматов по окнам и крыше. Часть пуль, отскочив рикошетом от стен, кого-то ранила, кого-то убила. В бараке поднялась паника. Заключенные — их было около восьмисот — ринулись к выходу, к узкой наружной лестнице. Началась давка. На лестнице образовался поток из живых тел, который катился вниз. В дверях возникла пробка. Лестница не имела перил. Люди срывались, летели вниз, разбиваясь насмерть.

Обезумевшие от страха узники с перекошенными лицами бегут на главную площадь. Паника охватила лагерь. Над Бухенвальдом стояли вопли, стоны, стрельба.

Нацисты сунулись и в сорок второй блок. Дверь содрогалась под ударами прикладов, но не открывалась. Лезть в окна эсэсовцы не отважились.

— Андрей! — Мищенко рванул Бурзенко за руку. — Ложись!

Едва боксер бросился на пол, как автоматная очередь прошила пулями нары, возле которых он стоял. Бурзенко с благодарностью посмотрел на товарища. Эсэсовцы дали несколько очередей по окнам. Зазвенели стекла.

В разбитые окна полезли немецкие ополченцы. У них на рукавах белые отличительные повязки. Не успели узники оглянуться, как в блок ворвалось не менее сорока фольксдойчей. Они с дикими ругательствами ринулись избивать заключенных.

Беззащитные люди метались по бараку, лезли под нары. Ополченцы дубинками выгоняли их, сбрасывали с трехъярусных нар. На полу появились лужи крови.

Фольксдойчи разбросали баррикаду и, распахнув дверь, стали выбрасывать узников.

Все это произошло так неожиданно, что фашистам не оказали сопротивления даже подпольщики. Но вскоре они пришли в себя.

— Бей гадов! — крикнул Андрей и, не ожидая команды Мищенко, первым бросился на ополченцев.

Началась свалка. На помощь Андрею кинулись все. Били фольксдойчев кто чем мог. Численное превосходство было на стороне узников.

Ополченцы, не ожидавшие отпора, сначала растерялись, а потом стали удирать. Упавшие молили о пощаде. Но их не слушали.

— Нам все равно погибать! Пока эсэсовцы подоспеют, мы с вами, гады, разделаемся!

Заключенные, словно по команде, стали возвращаться в барак. Пожилой болгарин, с разбитой головой, полз на животе и кричал:

— Держитесь за русских! Они спасут нас!

Во время этой эсэсовской вылазки минометы, скорострельные пушки и крупнокалиберные пулеметы были в любую минуту готовы обрушить на узников смертоносный огонь.

Большая группа подпольщиков попала на площадь, и ее могли угнать из лагеря. Надо было спасать их. Командир подпольной автороты из сорок четвертого блока Вениамин Шелоков пробрался в портняжную мастерскую и заготовил несколько десятков белых повязок. Несколько отчаянных смельчаков, надев их на рукава, отправились на площадь. Громко ругаясь, расталкивая встречных и поперечных, они стали уводить своих товарищей — «конвоировать» их в безопасное место. Эсэсовцы принимали подпольщиков за своих помощников.

Добрая треть тех, кого силой эсэсовцы с трудом выгнали из блоков и собрали на площади, были переправлены назад в бараки.

Все же около пяти тысяч узников вывели из лагеря и по дороге к Веймару расстреляли.

Ночью лагерь усиленно патрулировался охраной и ополченцами. То там, то здесь раздавались одиночные выстрелы.

На рассвете в барак пробрался Николай Кюнг с группой помощников — крепкими, волевыми ребятами. Они увели лидеров, которые все эти дни жили в подполье. Андрей и Мищенко вздохнули свободней. Огромная тяжесть свалилась с их плеч. ***

***

***... На ринге в Бухенвальде... Ринг за колючей проволокой. Георгий Свиридов

*** Ринг за колючей проволокой. Георгий Свиридов 002

*** Ринг за колючей проволокой. Георгий Свиридов 003

*** Ринг за колючей проволокой. Георгий Свиридов 004

*** Ринг за колючей проволокой. Георгий Свиридов 005

*** Ринг за колючей проволокой. Георгий Свиридов 006

*** Ринг за колючей проволокой. Георгий Свиридов 007

*** Ринг за колючей проволокой. Георгий Свиридов 008

*** Ринг за колючей проволокой. Георгий Свиридов 009

*** Ринг за колючей проволокой. Георгий Свиридов 010

*** Ринг за колючей проволокой. Георгий Свиридов 011

*** Ринг за колючей проволокой. Георгий Свиридов 012

*** Ринг за колючей проволокой. Георгий Свиридов 013

*** Ринг за колючей проволокой. Георгий Свиридов 014

*** Ринг за колючей проволокой. Георгий Свиридов 015

*** Ринг за колючей проволокой. Георгий Свиридов 016

*** Ринг за колючей проволокой. Георгий Свиридов 017

*** Ринг за колючей проволокой. Георгий Свиридов 018

*** Ринг за колючей проволокой. Георгий Свиридов 019

*** Ринг за колючей проволокой. Георгий Свиридов 020

*** Ринг за колючей проволокой. Георгий Свиридов 021

*** Ринг за колючей проволокой. Георгий Свиридов 022

*** Ринг за колючей проволокой. Георгий Свиридов 023

*** Ринг за колючей проволокой. Георгий Свиридов 024

***

*** ПОДЕЛИТЬСЯ

***

Подполье Краснодара. Пётр Игнатов. Книга. Часть первая

***

Фотографии в альбоме «Пётр Игнатов Подполье Краснодара»,

*** Война инженера Игнатова (партизаны Кубани) Подполье Краснодара. Пётр Игнатов. Книга. Часть вторая

***

А что они делали? Связисты протянули связь в избу, которую заняли ротный и политрук, пулеметчики, появившиеся недавно, выбирали позиции на краю деревни, остальные бойцы тоже искали какую-нибудь лежку поудобнее да поукрытистей. Кто бродил по деревне, кто шарил по избам и блиндажам, а кто просто дремал с устатку, привалившись куда придется.