Главная » » Одиссей 022

22:16

Одиссей 022

***

Все четверо спустились вниз, сели на забытое бревно напротив дома. Какой он высокий, легкий на фоне ярко-синего неба. Светится весь янтарным светом.
– Ох, и красивы ж были, наверное, свежесрубленные русские города, когда таких теремов не один, не два, а сотни… Да церкви, да тын с башнями, а над всем – детинец и княжий дворец… – мечтательно сказал Берестин.
– Поначалу, конечно, да, – согласился Левашов. – Через зиму весь этот янтарь пропадет, выцветет, останется сплошь серый. Но все равно…
– А что, братцы, давайте ради благополучного завершения рванем куда-нибудь. В Рио-де-Жанейро, к примеру? Отужинаем, как люди, развлечемся…
Предложение, разумеется, было принято.
Пока Левашов регулировал настройку, остальные брились и принаряжались. И через час – вершина горы Корковадо, маленький, но дорогой и фешенебельный ресторанчик под кронами деревьев-великанов, под завесою лиан и бахромой лишайников, среди тропических цветов и душистых мимоз. Внизу сверкает электрическое море гигантского города, видна огненная подкова Копакабаны, а дальше – абсолютная тьма океана. Наверное, сотня прожекторов заливала ртутным светом тридцатиметровую статую раскинувшего руки Христа… Сюда не доходил шум улиц города, но, если прислушаться, можно было угадать мерные вздохи океанского прибоя.
Воронцов на английском, а Новиков на испанском успешно договорились с мулатом в белом пиджаке, и тот начал носить тарелки с чем-то национальным, из фасоли, мяса, перца, бананов и Бог знает каких южноамериканских специй. Попутно мулат сообщил, что бразильская кухня – самая изысканная в Америке и рекомендовал обязательно попробовать «итапоа» – пудинг из крабов. Пудинг не обманул ожиданий. Не встретила возражений и местная поговорка: «Лучше много хлеба, чем мало вина».
Шульгин сделал глоток и вдруг вспомнил Бендера:
– Жаль, что ему не повезло. Старику бы понравилось.
– Какому старику? Ему тогда было тридцать.
– Но сейчас-то – восемьдесят четыре…
– Жить и жить бы на свете, да, наверное нельзя… – после короткой паузы произнес Воронцов, будто только что сам это придумал.
– Да уж… – кивнул Шульгин. Остальные поддержали тезис сочувственным молчанием.
Мысль слишком глубока, и ее обсуждение кажется сейчас неуместным. Из всех четверых только Шульгин впервые попал в «свободный мир», и его охватила агрессивная меланхолия:
– Черт знает что! Мы – граждане самой передовой державы, это про нас поется: «…владеть землей имеем право, а паразиты – никогда!», а что получается? Полжизни прожил, и ничего не видел! В Болгарию – и то пока оформишься, все проклянешь и никуда не захочешь, а они, паразиты то есть, катаются… Хоть в Новую Зеландию, хоть к нам в Союз…
– Утешься, Саша, – печально вздохнул Воронцов. – Значит, так надо. Капиталистическое окружение и тлетворное влияние… Нельзя подвергать незакаленную психику запредельным нагрузкам и стрессам. А также вселять бессмысленные мечтания… Помнишь, что было, когда русские впервые за границу попали? 1814-й год, Париж, а потом – 1825-й… Олег же предлагал тебе – оформляйся к нам на флот, и будешь кататься. Месяц в море, день на берегу и восемьдесят шесть валютных копеек в сутки. Тогда и разгуляешься…
– Нет уж, увольте. Свобода дороже. Лучше следующий раз пошли ужинать в Веллингтон.
…В такой несерьезной, немного даже фарсовой тональности прошел этот вечер и ночь прощания с Землей, хотя каждый из них не мог не чувствовать, что сейчас окончательно меняется их жизнь. А может – именно поэтому. Пока база только строилась, все было словно не до конца решено, словно оставались еще варианты. Теперь же, как выразился Новиков, – «ле вен э тире, иль фо ле буар», или, в переводе с французского – «вино откупорено, нужно его пить».
Так или иначе, им придется начинать жить на чужой планете, выйти за пределы ограды в огромный, неизведанный, таящий непредсказуемые сюрпризы мир. И тем самым первыми из людей перейти в совершенно новое качество. Потому что и Лейф Эйриксон, и Колумб, и Гагарин с Армстронгом не покидали своей «ойкумены». Человек, даже ступив на Луну, оставался, если так можно выразиться, в пределах прямой видимости. И ничего неведомого там его не ждало. Не случайно буквально через несколько лет этот триумф американской техники как бы забылся, и имена лунопроходцев сегодня назовет едва ли один из сотни…
А наши герои вели себя более чем легкомысленно. Но легкомысленным их поведение выглядело в иной, чем признавали они, системе нравственных координат. Не следует забывать, что все четверо принадлежали к первому послевоенному поколению, и юность их пришлась на годы с совершенно особенной нравственной атмосферой, которая не походила ни на ту, что существовала предыдущие сорок лет, ни на ту, что опустилась на страну в конце шестидесятых. Но им и их ровесникам хватило и пяти-шести лет, чтобы навсегда приобрести иммунитет и к тщательно срежиссированному бескорыстному энтузиазму, и к циничному прагматизму последующих десятилетий.
Не зря среди их первых взрослых книг были Хемингуэй, Ремарк, Камю, Эренбург, Катаев, Солженицын, они читали наизусть стихи Евтушенко и Когана, слушали и пели сами песни Окуджавы, Городницкого, Галича, безошибочно ответили себе на прозвучавший из самых высоких инстанций вопрос: «Для кого поет Высоцкий?»
И, разумеется, даже «свой путь земной пройдя до половины», они так и не научились говорить и поступать «как положено» и «как принято».
Вполне можно предположить, что на месте наших героев могли бы оказаться совсем другие ребята. Лет на пять-десять помоложе. Лучше приспособленные к сложностям жизни. Отчетливо знающие, где и как себя вести. Твердо помнящие, что советскому журналисту за границей нельзя вместе с повстанцами переходить границу сопредельного государства, пусть и с фашистским режимом, и уж упаси Бог даже под страхом смерти брать в руки оружие да еще и фотографироваться в таком виде. Что военному моряку нельзя намекнуть старшему по званию дураку, что он дурак, если даже от этого зависят жизни десятков людей, а моряку торговому нельзя привести в иностранном порту в свою каюту бывшего царского мичмана, поить его столичной водкой и заводить для него пластинку «Старинные вальсы и марши». И что безусловно нельзя выступать с разгромной речью на защите диссертации любовницы сына замминистра…
Уж эти-то ребята приняли бы безукоризненно правильные и идеологически выдержанные решения при встрече с любыми пришельцами. (При условии, что пришельцы захотели бы иметь с ними дело). Но даже и при таком условии у нас получилась бы, как говорится, совсем другая история.

***

===

Глава 9

Следующим утром, когда Шульгин и Левашов еще спали, утомленные приключениями, Новиков вышел на освещенный солнцем обрыв, сел на краю, свесив ноги в бездну, и задумался.
Мысли его обратились к событиям недавнего времени, к Ирине, которая по-прежнему, если верны расчеты Левашова, спит сейчас в ленинградской квартире Воронцова. Потом он стал думать и о самом Воронцове, который, несмотря на три прожитые бок о бок недели, оставался для него если и не загадочным, то не до конца понятым человеком. Биографию его Андрей знал практически в деталях, но интересовала его сейчас не биография.
Присутствовал во всех его словах и манерах неприятный привкус тайны, которую Новиков чувствовал, но не мог отчетливо осознать. За работой они говорили в основном о работе, в свободное время – о чем угодно, и всерьез и в шутку, планировали будущее, анализировали настоящее, спорили по мировоззренческим и нравственным проблемам.
Мыслил Воронцов четко, остро. Новиков даже употребил термин – пронзительно, очень часто цитировал Салтыкова-Щедрина, и цитаты тоже подбирал злые и резкие, но это как раз Андрея не удивляло к кому же и апеллировать в наши дни умному человеку, как не к Михаилу Евграфовичу, самое сейчас для него время. Сегодня он актуальнее даже, чем в момент публикации.
Испытанные психологические тесты тоже не давали ожидаемого результата, отвечал на них Воронцов так, что вместо выводов получалась полная ерунда. Прямо тебе не Воронцов, а Швейк с высшим военно-морским образованием.
И еще Новикова задевала позиция Левашова. Старый друг вел себя так, словно его забавляло создавшееся положение и сам он знает гораздо больше, чем говорит, но по известным ему причинам не хочет своим знанием поделиться.
Но такое положение дальше терпеть невозможно. Предстоящая жизнь на Валгалле не допускает неясности и недомолвок. Вот ведь с Берестиным отношения наладились, смешно сказать – даже особого рода внутренняя близость образовалась, и отнюдь не потому, что существует Ирина, раньше у них именно на этой почве холодок чувствовался. А сейчас выяснилось, что они с Берестиным очень хорошо друг друга дополняют. Вот и с Воронцовым пора уточнить позиции…
Позади захрустел песок, и Новиков, обернувшись, даже не удивился. Воронцов же, подойдя, улыбнулся радостно, словно Бог знает сколько не виделись, сел рядом, вытащил из кармана уже набитую трубку, подчеркнуто тщательно ее раскочегарил. Табак он теперь курил совершенно немыслимый по аромату.
– Замучил я тебя, компаньеро Андрей, – сказал он, словно читая в душе Новикова. – Совсем ты извелся. Что я, кстати, Олегу и предсказывал, когда он меня собрался с вами знакомить. Только не с той стороны ты замок ковырял. Никаких тайн психики во мне не имеется. Все что есть – на виду. В одном ты прав – не все я вам говорил, и не с улицы к вам пришел. Была и у меня история, ничуть не хуже вашей, а во многом прямо-таки один к одному. Даже смешно. Послушай, а потом вместе обсудим что, как, зачем и почему…
– Ну и как ты себя после всего чувствуешь? – спросил Новиков, когда Воронцов закончил свой рассказ.
– Да в общем нормально. Сплю, по крайней мере, спокойно. Это, наверное, в молодости такие вещи обостренно воспринимаются… Если ты войну имеешь в виду. А остальное… – Воронцов пожал плечами.
– Теперь все усложняется еще на порядок, – сказал Новиков. – А в остальном наше положение становится даже выигрышнее. Союзники у нас теперь мощные… есть на что надеяться. Но вот что мне непонятно, так эти самые совпадения. Отчего они именно такой сценарий закрутили? Фантазия бедная, или как?
– Знаешь, я не удивлюсь, если у них действительно «бедная фантазия». Как говорил один мой товарищ: «Увы, это правда. Придумать можно было и поинтереснее».
– А чего ж ты так долго молчал? – спросил Новиков. – Не доверял нам?
– Об «не доверял» не может быть и речи. Просто присматривался. Ирина меня ваша смущала. Чего это она вдруг флаг сменила? Перебежчик – ему тоже причина нужна. Хоть идейная, хоть шкурная… А она же не абы кто, лицо доверенное и подготовленное. Возьми опять же военные аналогии. Кто перебегал – пехота, рядовые все больше, офицеры – редко, а чтоб кадровые разведчики – такого и не слышал. Да и то наши примеры – в пределах одной расы и близких исторических формаций…
– Ну, не скажи, – возразил Новиков. Область чистой теории его устраивала, потому что уводила разговор от личности Ирины и подлинных причин ее перехода в лагерь землян. – Были в истории еще и не такие случаи. И на нашу тему тоже. Вспомни, к индейцам европейцы жить уходили, в поисках справедливости и нравственной чистоты, к полинезийцам – Джек Лондона читай, Стивенсона и тому подобное.
– Ладно. Согласимся. Из царства необходимости в царство свободы… Следующая причина – решил я выждать и осмотреться. Чего мой друг Антон дальше делать будет. Отступиться он не должен, а раз так – его ход. А я пока развлекусь, чистым воздухом подышу, с интересным народом пообщаюсь… Вполне подходяще.
Новиков вдруг вскочил, хлопнул себя ладонью по ноге.
– Вот! А я уже измучился вконец, планы всякие строил, теории изобретал. А зачем? Только сейчас дошло – информация, которой мы располагаем, вообще ничего не стоит. По твоей же военной методике если рассуждать – попадает нам в руки «язык», но какой? Пусть даже взводный лейтенант. И что он может рассказать? Если и правду, то на своем же, взводном уровне. А без знания стратегических замыслов их верхнего командования ей грош цена. Одно дело – стоять насмерть, если за тобой Москва и враг переходит в решительное наступление, совсем другое – если он решил на километр продвинуться, потому что на старой позиции комары сильно кусают.
– И что в итоге? – спросил Воронцов с интересом.
– То самое, что ты сказал. Ждать и не брать в голову. А то воображаем о себе Бог знает что, судьбы галактик мечтаем решать, а на нас, может, давно плюнули и забыли. Дел у них других нет… Раз твой Антон такой умный, пусть сам свои проблемы и распутывает. А у меня в зубах навязло. Надо будет – нас позовут. Давай лучше сегодня же организуем большой банкет по случаю добровольного присоединения Валгаллы к России. Ирину из Питера заберем, твою Н.А. пригласим, еще кого-нибудь…
– Годится. Люблю повеселиться, особенно пожрать. Тем более, я давно обещал Олегу его личной жизнью заняться, хватит ему в девках ходить.

Конечно, в один день они не уложились. Подготовка заняла гораздо больше времени. Слишком много недоделок выявилось, слишком много дополнительных идей возникло по ходу. То Шульгину захотелось реализовать свои юношеские мечты и украсить Дом коллекцией огнестрельного оружия, охотничьего и боевого, причем требовалось не что придется, а такие, к примеру, экзотические образцы, как винтовки Краг-Йоргенсона, Шмидт-Рубина или Бердана N 1, пистолет-пулемет Томсона 1921 года или какой-нибудь штуцер Снайдера для охоты на слонов, и непременно с прикладом из сандалового дерева. А это, естественно, требовало серьезных поисков.
Берестин, в свою очередь, выдвигал идею организовать не просто заурядную вечеринку, но все до мельчайших деталей стилизовать под начало шестидесятых годов: пластинки и магнитозаписи, напитки и сорта сигарет, даже характерные наборы закусок и заграничные иллюстрированные журналы. Ну и так далее.
Причем трудно сказать, в чем тут было дело – в подсознательном желании компенсировать нереализованные юношеские мечты, в очередном приступе ностальгии по прошлому, или просто это была игра, веселое соревнование в остроумии, изобретательности и памяти.
Ведь, в конце концов, все они были достаточно умны, чтобы всерьез увлечься неограниченными возможностями к стяжанию материальных благ. Скорее наоборот.
Но наконец все было готово. Осталось только привезти гостей.
…Как-то так получилось, что Левашов, перевалив за середину четвертого десятка, не обзавелся не только семьей, но и постоянной подругой тоже. В юности он создал себе идеальный образ девушки, которую готов был полюбить, но ничего подобного так и не встретил. Такое случается почти с каждым, однако у большинства безболезненно проходит годам к двадцати пяти. А вот у Олега процесс приобрел злокачественный характер, и многие вполне приличные, но не соответствующие вымышленному образу девушки, готовые составить его счастье, отступали, поняв тщету своих усилий и чар.
Морская же служба сделала перспективу устройства личной жизни Левашова совсем уже проблематичной.
Поэтому, когда Воронцов сообщил ему, что не забыл своего обещания и что претендентка на руку и сердце ждет его с нетерпением, Олег усмехнулся скептически, но возражать не стал.
Через мастерскую Берестина, которая и на этот раз сыграла роль КПП на границе двух миров, они вышли на вечернюю Пушкинскую улицу, сели в как ни в чем не бывало стоящий у бордюра «БМВ» и отправились туда, где, по словам Воронцова, ждала Олега прекрасная незнакомка.
Подруга Воронцова, которую он даже за глаза называл отчего-то по имени-отчеству, жила в плоской шестнадцатиэтажке близ Крестовского моста.
Наталья Андреевна, о которой Левашов был достаточно наслышан, оказалась вполне миловидной дамой в возрасте около тридцати. Она открыла дверь, провела их в комнату, и Олег увидел подружку Натальи Андреевны.
Девушка сидела на диване у открытой балконной двери с каким-то толстым журналом в руках и сразу, с порога, произвела на Левашова впечатление, на которое, очевидно, и рассчитывал Воронцов. Самое интересное, что Воронцов тоже увидел эту девушку впервые в жизни, а увидев, с удовлетворением отметил, что Наташа поняла и выполнила возложенную на нее задачу безукоризненно.
При том, что девушка ни в коей мере не походила на воображаемый идеал, Левашов почувствовал непривычное и почти непреодолимое желание смотреть на нее не отрываясь. Она его сразу заинтриговала, вероятно своим сумрачным, замкнутым лицом. «Как Медея, – подумал Олег. – А может – Цирцея…» – вспомнил он излюбленные Шульгиным мифологические сравнения.
Густые темные волосы обрамляли лицо девушки и свободно стекали на плечи тяжелой волной. Еще он заметил длинные ноги в до белизны вытертых джинсах и туго натянутый на груди черный свитер.
После краткой процедуры представления Лариса (так ее звали), протянула узкую руку. Воронцов ее просто пожал, а Олег, неожиданно для себя, наклонился и неловко эту руку поцеловал. Лариса не то удивленно, не то пренебрежительно взмахнула ресницами и отвернулась, вновь села на диван, поджав ноги. Повисла мучительная пауза. Разрядил ее Воронцов утонченно-казарменной шуткой.
…Разговор вращался вокруг подходящих к случаю пустяков, как почти всегда в малознакомой компании такого круга. Левашов исподволь продолжал изучать девушку, отмечая, что на красивых пальцах Ларисы с темно-вишневыми ногтями нет ни единого кольца или перстня, что журнал, который она отложила при их появлении, – каталог Сотби, и что, согласившись на встречу, о которой Н.А. ее, разумеется, предупредила, не следовало бы говорить таким скучающе-безразличным тоном.
«Тоже мне, королева в изгнании…» – старался он разозлиться и тем самым избавиться от овладевших им комплексов. Но получалось это плохо. К счастью, Воронцов вовремя понял его состояние. И предложил идею – отправиться в гости.
– Совершенно эстетно… – неожиданным в его устах тоном говорил Дмитрий. – Крупный писатель, роскошная дача под Древнюю Русь, всегда рад хорошей компании…
– Вы имеете в виду именно древнюю или средневековую? Это часто путают, – вдруг спросила Лариса.
– А черт ее знает, – не сбился с расслабленно-томного тона Воронцов, – я не специалист… Ну, всякие там Мономахи, Марфы-посадницы и прочие Шуйские… Много дерева, свеч и оружия… Князь вам сам все точно изложит.
– Однако диапазон у вас – от Мономаха до Шуйского… А князь – это кличка такая?
– Отнюдь, скорее титул. Взаправдашний князь, вроде бы даже Рюрикович…
– И одновременно крупный писатель? Уже интересно.
– А вы что, Чивилихина недавно прочли или Балашовым увлекаетесь? – в диссонанс со своей исторической неграмотностью спросил Воронцов. Наталья Андреевна, не желая портить игру, отвернулась, скрывая улыбку.
– Да как сказать… – уклонилась от ответа Лариса, и Левашов подумал, что эта девочка (имея в виду разницу в возрасте лет около десяти) отнюдь не глупа. «Слава Богу, хоть поговорить можно будет, а то вечно попадаются экземпляры с мозгами полевого облегченного образца…»
– …Так я про дачу его, – продолжал валять дурака Воронцов. – Совершенная глушь, васнецовско-шишкинский пейзаж, река, никаких признаков цивилизации, и в то же время – все возможные удобства жизни. Первоклассная аппаратура, само собой – видео, а бар…
– И кто же этот писатель-князь? – спросила Наталья Андреевна. – Ты мне не говорил.
– Ты даже не представляешь, о чем я тебе еще не говорил… Андрей Новиков его зовут. Если не Маркес и не Грэм Грин, то по тиражам никак не ниже Семенова.
– Не слышала даже такого… – сказала Лариса.
– Он – призрак, – включился в розыгрыш Левашов. – Пишет, а подписываются другие. Но своя одна книга тоже есть. Широко известная в узком круге ограниченных людей.
– И какой же смысл писать за других, если он хороший писатель?
– О-о! – поднял палец Воронцов. – Особливый. Гораздо увлекательней быть неизвестным автором выдающихся трудов, нежели известной посредственностью.
– Не знаю, не знаю, – с сомнением тряхнула волосами Лариса. – Отдает проституцией…
– Не судите, да не судимы будете, – вступился за Новикова Левашов. – Познакомитесь, тогда и составите мнение. А он отличный парень. Как Маяковский. Наступил на горло собственной песне… Во имя высших интересов.
– С собой что брать будем? – спросила Наташа, считая вопрос о поездке решенным.
– Да ничего не нужно. Только предметы личной гигиены и комплекты туалетов на ваше усмотрение, исходя из предстоящей программы: отдых на лоне природы, торжественный ужин…
– Лучше сказать – пир, – вставил Левашов. – Пир на Валгалле… – повторил он, словно пробуя это сочетание на вкус.
Воронцов кивнул, принимая поправку, и продолжил:
– И облачение для бани.
– Без бани теперь никуда, – съязвила Лариса. – Будто до этого век не мылись.
– Точно! – простодушно улыбнулся ей Воронцов. – Я тоже не очень понимаю, что за удовольствие пить водку в голом виде. Однако – ноблэс оближ. Но если вы этого не любите – обещаю не настаивать.
– Тогда мы будем собираться, – сказала Наташа.
– А мне придется домой ехать… – засомневалась Лариса. – А это далеко.
– Нет проблем. Пусть они нас пока тут подождут, а мы с вами сгоняем, – с энтузиазмом успокоил ее Левашов.
Пока он вез Ларису в Северное Чертаново, то все время пытался разговорить девушку, используя урок, преподанный ему Воронцовым. И хоть Лариса держалась по-прежнему довольно замкнуто, путем настойчивых подходов с равных направлений он все же выяснил, что работает она ассистентом в историко-архивном, интересуется вопросами антирусской дипломатии в XIX веке, Пикуля недолюбливает, обожает Цветаеву и Ирвина Шоу, битлов и брейк, итальянское кино и сюрреализм. Еще она любила собак, кофе по-турецки, горные лыжи и осеннее море.
– Похоже, что у нас с вами есть точки соприкосновения, – обрадовался Левашов. Лариса постаралась не обратить за эти слова внимания и спросила, откуда у него такая машина.
– Ну откуда у меня взяться машине? Это Воронцова, с рук у кого-то взял…
Стараясь произвести на девушку впечатление, Левашов гнал отчаянно, поехал не через город, а по окружной, и хоть вышло километров на двадцать дальше, приехали они быстрее, чем довез бы самый лихой таксист.
В дом она его не пригласила, и он с полчаса просидел в машине, размышляя, есть ли у него какие-нибудь шансы понравиться столь захватившей его воображение особе. Судя по всему, жениха или постоянного приятеля у нее нет, но это может быть как плюсом, так и наоборот, свидетельствовать об отвратительном характере и прочих недостатках. Свои личные качества он оценивал более-менее объективно, знал, что при должной сноровке можно покорить практически любую женщину, но знал-то он это чисто теоретически, а тут все дело в практике.
А какой походкой она всходила на крыльцо подъезда… На грани идеологической диверсии.
Лариса появилась, когда и должна была, по расчетам Олега. Он подумал, что это хороший признак. Не копается, не тянет нарочно время, но и не спешит, уважая себя. На ней была та же одежда, только поверх свитера она надела короткую замшевую курточку, и на плече у нее висела туго набитая брезентовая сумка с надписью «Ройял айр форс». Когда она села в машину, вытянула ноги, откинулась на подголовник и попросила у него сигарету, Левашов уловил, что держится она уже не так отстраненно, как раньше. Сработал эффект психологического перерыва – хотя и прошло всего полчаса, но это теперь у них как бы вторая встреча, а, значит, он ей человек уже знакомый, а не абы кто… Спасибо Новикову за его уроки.
Воронцов с Наташей ждали их на улице.
– Ну, нашли общий язык? – весело поинтересовалась Наталья Андреевна, устраиваясь на заднем сидении. Судя по ее лицу, она уже отрешилась от повседневных забот и полностью настроилась на предстоящие развлечения.
– Олег так увлеченно его искал, что три раза гораздо вероятнее был общий гроб, чем язык.
– Ошибаетесь. Настоящий шанс был только один, и как раз не там, где вы думаете. А прочее – просто слишком эмоциональное восприятие реальностей дорожного движения.
До темноты он крутил «БМВ» по узким лесным дорогам Подмосковья и боялся только одного – что опять произойдет какой-нибудь сбой и они въедут на Валгаллу днем. Объяснить такой пассаж будет трудно.
Когда он убедился, что ориентировку женщины потеряли давно и прочно и темнота сгустилась достаточно, он остановил машину под предлогом, что где-то здесь должен быть съезд на ненадежный мост, прошел метров на тридцать вперед и возле приметного дерева включил дистанционный пульт.
На Валгалле была ночь. И опять шуршал тихий дождь.
– Капает с неба, а вроде ясно было, – сказал он, садясь за руль.
– Где капает, окна чистые? – удивилась Лариса.
– Сейчас увидите. – И медленно, на второй скорости пересек границу.
Лобовое стекло сразу покрылось влажной моросью.
– Удивительно – такой резкий переход. Дорога была совсем сухая… – сказала Наташа.
– Сзади она и сейчас сухая. Но ведь все где-то начинается и кончается.
Попали они точно, и через пять минут Левашов увидел впереди огонек на матче ветряка.
– Здесь и дороги никакой нет? – спросила Лариса, глядя, как в свете мощных галогеновых фар мелькают необъятные стволы деревьев и уходит под колеса едва примятая трава: Сашка накануне учился ездить на бэтээре.
– Наш Андрей – большой анахорет. К нему мало кто ездит. Он предпочитает создавать бессмертные творения в глуши. Когда строили дачу – была грунтовка. Теперь заросла…
Говорить правду, если вообще ее говорить, друзья не спешили. Все из того же суеверного опасения перед необратимыми поступками. Рассказать все – значит неизбежно втянуть еще и этих двух женщин в историю, со всеми возможными последствиями.
…Остальные колонисты вернулись раньше, и Ирина уже осмотрелась и освоилась на «даче». Шульгин для комплекта привез с собой довольно симпатичную девушку, по его словам – не то родственницу жены, не то свою аспирантку. Как-то он так ухитрился запутать этот вопрос, что никто ничего не понял.
Перезнакомившись, женщины, как водится, внимательно друг друга осмотрели, сделали, очевидно, определенные, только им понятные выводы, после чего вновь прибывшие отправились приводить себя в праздничный вид для первого номера программы.
Сумка Ларисы с эмблемами английских королевских ВВС оказалась поразительной емкости, потому что появилась ее владелица через положенное время совершенно преображенная. И будь Левашов попроницательнее в вопросах женской психологии, он догадался бы, что желательное для него впечатление он на Ларису произвел.
Зато это сразу отметили и Ирина, и Наташа. Ирина, не удержавшись от иронии, сказала об этом Андрею.
– Да ради Бога, может, хоть здесь Олегу повезет… – пожал тот плечами и подумал: «Ну, бабы, во всех галактиках одинаковые. Что б, казалось, тебе до этой девчонки, будто своих проблем мало, а вот поди ж ты».
Теперь Новиков как бы поменялся с Ириной местами, он прожил на Валгалле несколько месяцев, здесь уже наступает осень, ночи холодные, часто идут дожди, а Ирина в Ленинграде, похоже, и соскучиться не успела. А сам он от нее отвык и смотрел сейчас совсем по-другому, чем при прощании на вокзале. И почти готов был решить их взаимоотношения раз и навсегда, если бы… Если был бы уверен, что это не очередная вспышка к ней после долгой разлуки. Сам злился на себя, но не мог перешагнуть через давно поставленный им нравственный барьер. Чересчур благородный по нынешним временам.
А вечер шел своим чередом. Как и было запланировано. Танцевали, причем Воронцов с Наташей неожиданно блеснули, вспомнив молодость, демонстрацией таких экзотических танцев, как чарльстон и твист. После пиковых физических и эмоциональных нагрузок сидели в креслах перед живым огнем, легко, но калорийно закусывали, вели приятные беседы. И это тоже было экзотикой для москвичек, давно уже отвыкших, а то и никогда не знавших по молодости лет о таких способах времяпрепровождения.
Потом Лариса захотела осмотреть дачу, и Олег повел ее вверх по широкой дубовой лестнице.
В верхнем холле она надолго задержалась перед книжными стеллажами, содержащими невиданные и неслыханные издания, особенно ее ошеломили четырехтомные «Очерки русской смуты» А.И. Деникина.
– Я ведь историк, а даже не подозревала, что у нас такое издавалось, – с прямо-таки детской обидой сказала она. Чтобы ее успокоить и отвлечь, Олегу пришлось тут же ей этот труд подарить.
Перед застекленными шкафами и открытыми пирамидами с оружием она тоже задержалась, погладила пальцем полированные приклады и вороненые стволы. Судя по ее лицу, она и вправду начала верить, что Новиков действительно приличная величина как в литературном мире, так и по общей шкале жизни.
– По крайней мере, на валютчика он похож еще меньше, – сообщила она Левашову результат своих умозаключений, причем настолько серьезно, что он даже не понял, шутит она или нет.
– Я передам ему вашу лестную оценку, – пообещал Левашов. – Андрей будет польщен. Обычно его принимают за рядового хозяйственного расхитителя. Никто не верит, что честным трудом можно хоть что-нибудь заработать…
– А вы верите?
– В данном случае – да. Андрея я знаю всю жизнь. За границей он много работал, здесь тоже. А потом повезло, написал мемуары одному маршалу, опоздавшему к первой волне, удачно написал, и пошло… Платят прилично, а кто поблагороднее – и госпремиями делится. Но, увы, не все, не все… Жаден народ… Вот так-то.
Лариса присела на подоконник большого полуциркульного окна, одернула платье на коленях, потом, устраиваясь поудобнее, закинула ногу на ногу, снова поправила подол жестом девушки-скромницы, словно не она только что показывала в танце, где и что на ней надето, оперлась спиной на раму.
За окном стояла абсолютная тьма. Будто мир кончался здесь, и дальше, за толстым стеклом, не было вообще ничего. Ни огонька нигде, ни отблеска далеких городов.
– Знаете что? – Посмотрела на Левашова внимательно и грустно. – Чтобы не было недоразумений… Из того, что я с вами согласилась поехать, еще ничего не следует.
Левашов улыбнулся.
– Бывали прецеденты?
– Это не прецеденты – это система. Если девушка едет на дачу, с ночевкой, остальное подразумевается само собой. Не хотелось бы вас обижать…
– По-моему – не придется. Ребята у нас приличные во всех отношениях. Я тоже. Комнату свою вы видели. Там, правда, засова изнутри нет, но можно подпереть стулом… Вот за разговоры не могу поручиться. Разговоры у нас иногда бывают довольно двусмысленные… Чтобы не сказать больше.
– Так далеко мои претензии не заходят. А ребята у вас действительно неплохие. Вот только ваш друг Воронцов…
– Что?
– Трудно объяснить… Я Наталью давно знаю, а в его присутствии она так меняется… Будто боится чего-то. Может, он ее бьет?
Левашов расхохотался. Ничего более дикого он и вообразить не мог. Впрочем, как Дмитрий умеет драться, он знал.
– Вы только ей не говорите… Он ее фотографию, единственную, двенадцать лет назад порвал, так потом, когда задумается, на чем придется по памяти портреты рисовал… Спохватится, сомнет, и щекой дергает… А боятся его только бичи в портах, официанты и начальники. О! – Левашов протянул Ларисе руку. – Пойдемте. Сейчас Андрей будет сольный концерт давать… Бывает весьма любопытно.
Лариса встала, опершись на его ладонь своей тонкой, но сильной кистью, и Олег, слегка задержав ее руку, вдруг пожалел о том, что она успела провести границу.
После того, как Андрей спел, компания снова разбилась на отдельные группы. Шульгин собрал вокруг себя дам и показывал им забавные, хотя и несколько фривольные фокусы в стиле Акопяна, но соответствующим образом модернизированные. Воронцов пригласил Берестина и Левашова во двор, проветриться и развлечься стрельбой в цель, и Новиков оказался с Ириной вдвоем в дальнем углу холла, возле музыкального центра и стола, заваленного кассетами и пластинками.
– Тебе твоя комната понравилась? – спросил он. – Я старался…
– Спасибо, комната великолепная. Отдаю должное твоему вкусу и заботе. Вообще поразительно, как вы все это успели. Такой дворец…
– Старались, – повторил Новиков, перебирая конверты. «Нет, Ирина сильно изменилась, – думал он. – И не только внешне, хотя внешне тоже. Или непривычный костюм? Немного вызывающе. Как тогда, на даче у бывшего мужа… Что-то с ней произошло там, в Ленинграде».
– Я зайду к тебе сегодня, когда все кончится, – сказал он как бы между прочим.
– Да нет, не стоит, – неожиданно для него, спокойно и почти безразлично ответила Ирина.
Он даже не понял сразу, вскинул голову, с недоумением посмотрел ей в глаза. Она ответила ему прямым и долгим взглядом.
– Видишь ли, в Ленинграде, куда ты меня так просто и, по-моему, с облегчением отправил, кое-что случилось… – Увидела, как дернулось у него лицо, успокоила снисходительно: – Нет-нет, не это. Хотя и могло бы… Алексей был достаточно настойчив. И жили мы с ним в однокомнатной квартире, что ты тоже не мог не знать. Вообрази мое положение – практически безвыходное. И я даже не могла сослаться на то, что у меня есть другой мужчина. А посвящать его в тонкости наших проблем – согласись, это глупо… Вот я и сказала, что по ряду причин – каких, неважно, до официального замужества ни в какие интимные связи вступать ни с кем не собираюсь. Он не удивился, по-моему, это его даже восхитило, и тут же предложил мне именно такой вариант. Как ты понимаешь, мне пришлось в деликатной форме отклонить и это предложение, как… несвоевременное. И одновременно подтвердить, чтобы окончательно не травмировать человека, который этого не заслужил, что я не обещаю выйти именно за него, но что любовников у меня не будет – это обещать могу. На чем и закрыли тему. Так что… – она слегка развела руками и вновь улыбнулась, теперь уже грустно и сочувственно.
Андрей до боли прикусил нижнюю губу, но сразу же взял себя в руки.
– Да… Такой вариант я не предусмотрел. Прекрасная дама надела пояс верности, а ключ выбросила в море. И кому теперь суждено стать тем Поликратом? А в общем, ты права, дорогая. Именно так дураков и учат. Я не знаю, какие обеты, в свою очередь, принимал уважаемый мною товарищ Берестин, но раз уж настала пора обетов – в свою очередь клянусь и торжественно присягаю – до полного одоления супостата не искать благосклонности вашей милости, а по достижении оного одоления в первый же мирный день и час сделать вами только вам официальное предложение… – Не глядя, он потянулся рукой к столу, нащупал первую попавшуюся пачку, резко встряхнул и поймал сигарету зубами. Прикурил от свечи, выпустил дым и тихо закончил фразу: – Или прямо сейчас. Сейчас я громко объявлю о нашей помолвке или сразу свадьбе… Как прикажешь. Шампанское есть, кольца тоже найдем. Вот только платья с фатой нету. Да они вроде и не обязательны?
Ирина протянула руку и погладила его по щеке, как когда-то.
– А вот это лишнее, Андрей. Не надо, это почти истерика. Ты хорошо начал, но сорвался… Пусть будет так, как ты сказал – сразу после победы.
– Да, ты права, извини. Пойдем к народу, там Сашка для вас еще много интересного приготовил…– Так ты действительно ничего из того сна не помнишь? – спросил Воронцов Наташу. Они сидели вдвоем в библиотеке, на старомодном кожаном диване между книжными полками. Наташа посмотрела на него с удивлением:
– Почему ты опять об этом? Я ведь говорила – не помню. Так, обрывки… Мало ли что снится. Я больше всего удивилась совпадению – впервые за столько лет увидела тебя во сне, а через день ты сам явился…
Воронцов постукивал пальцами по подлокотнику, смотрел в пол, и Наташа вновь ощутила неясную тревогу. Все же слишком сильно изменился Дмитрий, почти ничего в нем не осталось от того давнего, мягкого и доброго ее друга. Она была рада, даже счастлива, вновь его увидев, но это был совсем другой человек, к которому надо было привыкать совсем заново.
Он медленно, словно сомневаясь в необходимости того, что делал, вынул из внутреннего кармана коричневый тисненый бумажник, раскрыл его и протянул Наташе несколько пластиковых квадратиков моментальных кодаковских фотографий.
Наташа взяла их, взглянула.
– Что это такое? – прошептала она.
На снимках, словно на рекламных кадрах какого-то фильма, она увидела себя. В одеждах и декорациях того самого сна. Стоящей во весь рост посреди комнаты, сидящей у журнального столика в кресле, и даже едва прикрытую прозрачным пеньюаром, рядом с Дмитрием, одетым в старинную военную форму.
– Как это может быть? Не понимаю… – Она с недоумением и даже мольбой в глазах подалась к Воронцову.
– Ну, вспоминай, Наташа… Ты же все помнишь. Постарайся…
И она вдруг вспомнила. Все сразу. В мельчайших подробностях. Уронила фотографию на ковер.
Воронцов аккуратно их подобрал и вложил обратно в бумажник.
– Вот теперь порядок. Оно, конечно, все равно сон, но документально подтвержденный. Реальность высшего порядка. И успокойся ты наконец. Вдвоем как-нибудь выкрутимся. В Замке ты лучше держалась… Может, тебе кофе принести? Или бокал шампанского? Стрессы хорошо снимает…
Воронцов, несмотря на всю его проницательность, ошибся. Потому что привык за последние годы проницать по преимуществу в душах грубых и жуликоватых, всегда готовых сачкануть, объегорить и выгадать. Потому и неверно понял настроение Натальи Андреевны. Он вообразил, что она потрясена и напугана открывшейся истиной. На самом деле совсем иные чувства охватили ее.

***

Источники :

https://onlinereads.net/bk/115587-gambit-bubnovoy-damy

https://ae-books.online/istoriya/istoricheskaya-fantastika/253729-book/#reader

http://lib.web-malina.com/getbook.php?bid=2057

https://ru.wikipedia.org/wiki/Одиссей_покидает_Итаку

https://4italka.site/fantastika/alternativnaya_istoriya/290035/fulltext.htm

https://author.today/work/346020

https://fantlab.ru/work9863

***

Василий Звягинцев

Страна:	Россия
Родился:	21 ноября 1944 г.
Умер:	30 апреля 2016 г.

Жанры:

Фантастика

100%

Родился Василий Дмитриевич Звягинцев в Грозном (21 ноября 1944), окончил Ставропольский медицинский институт, работал врачом «Скорой помощи», служил военным врачом на Сахалине. По возвращению в Ставрополь 10 лет провёл на комсомольской и профсоюзной работе, в политорганах МВД. Печататься начал с 1987 г. Первая публикация — «Уик-энд на берегу» (1987). Лауреат премий «Интерпресскон» и «Аэлита» за роман «Одиссей покидает Итаку». Жил в Ставрополе.

Василий Звягинцев, по мнению многих любителей научной фантастики, является одним из лучших российских писателей этого жанра. Самым большим (и в принципе единственным) трудом В. Звягинцева стал роман-эпопея «Одиссей покидает Итаку», который по достоинству оценили не только читатели, но и критики. Роман состоит из двадцати одной книги, каждая из которых по-своему связана с остальными. При этом можно читать любую книгу, как отдельное произведение (роман), хотя, безусловно, лучше соблюдать хронологическую последовательность, чтобы ориентироваться в героях и в том, что ими движет.

В 1993 г. за эпопею «Одиссей покидает Итаку» Василий Звягинцев был удостоен сразу 4-х престижных литературных премий — «Аэлита», «Интерпресскон», и специальной международной

Примечание к биографии:

Интервью с читателями на сайте Лаборатории Фантастики в 2012 году.

Сайты и ссылки:

itaka.n43.pw (официальный сайт)