Главная » » Бульдоги 010

22:03

Бульдоги 010

***

===

– Леш, ты гитару не забыл? – окликнул Берестина Воронцов, закончив раскладывать над малиново пылающими углями шампуры и вытирая разгоряченное лицо.
– Как можно…
– Да я тут вспомнил один текст, подходящий к случаю. Пока шашлык доспевает, можно изобразить…
– У Андрея хлеб отбиваешь?
– Куда уж мне. Я так, по-любительски…

Пока Воронцов настраивал на свой вкус гитару, Шульгин разлил по объемистым серебряным чаркам почти черное греческое вино, терпкое от виноградной смолы и растертой в порошок коры старых лоз.
– Дураки мы все, братья и сестры, – меланхолически заявил он и тут же пояснил свою мысль, – не ценили на Валгалле своего счастья. Сколько таких ночей зря пропустили…
– Ничего, – утешил его Берестин, – еще не вечер. И такие будут, и лучше, ежели…
– Что – ежели?
– Ежели дураками больше не будем…

– Да-а, зверски тонкая мысль. Эрго – бибамус!
[2]

Воронцов обычно избегал петь перед публикой, особенно в присутствии гораздо более сильных исполнителей, как, скажем, Новиков, но слух у него был неплохой, да и голос вполне подходящий, чтобы в разгар сурового мужского застолья заставить умолкнуть и пригорюниться самых крутых и громогласных.
Подобрав ритм и тональность к уже звучащим внутри и рвущимся на волю словам, он начал низко и угрожающе:

Кончено время игры,
Дважды садам не цвести,
Тень от гигантской горы
Пала на нашем пути.

Область унынья и слез —
Скалы с обеих сторон
И оголенный утес,
Где распростерся дракон.

Острый хребет его крут,
Вздох его – огненный смерч, —
Люди его назовут
Сумрачным именем: Смерть.

Что ж, обратиться нам вспять,
Вспять повернуть корабли,
Чтобы опять испытать
Древнюю скудость земли?

Нет, ни за что, ни за что!
Значит, настала пора,
Лучше слепое Ничто,
Чем золотое Вчера!

Вынем же меч-кладенец,
Дар благосклонных наяд,
Чтоб обрести наконец
Неотцветающий сад.

Тишину, наступившую после того, как смолк долгий звон последней струны, нарушил Шульгин.
– Здорово… Это ты сам сочинил?

Новиков громко хмыкнул, а Наташа рассмеялась. Не над необразованностью Шульгина, а от радости, что Дмитрий и здесь оказался на высоте, показал, что не уступит Новикову и на его поле. И не слишком почитаемый ею Гумилев пришелся сейчас очень и очень к месту.
Новиков же, в очередном озарении, не слишком, впрочем, гениальном – отгадка лежала почти на поверхности, – понял, что задумал и о чем хотел сказать Воронцов. Впрочем, что значит – на поверхности? Чтобы восстановить ход мысли Воронцова, Андрею пришлось вспомнить некоторые ранние беседы с ним на общеисторические темы, намеки Антона да вдобавок сопоставить стихи Гумилева с одной сценой из почти всеми забытого романа «Угол падения» некоего В. Кочетова.
Андрей одобрительно кивнул Воронцову и показал ему сложенные кольцом большой и средний пальцы. А теперь пусть думает, к чему этот знак относится: к песне или…
Пикник же на самом деле удался на славу. Казалось бы, все давно пресытились и чудесами, и приключениями, любой мыслимой роскошью и неограниченным выбором самых экзотических блюд и напитков, а вот поди ж ты – оказывается, звездного неба над головой, тепла и света костра, душистого мяса, запиваемого дешевым вином, и разговоров, и песен под гитару вполне достаточно, чтобы вновь ощутить себя молодыми, способными довольствоваться столь малым, и вспомнить, что жизнь и вправду хороша сама по себе, несмотря ни на какие «привходящие обстоятельства».
Лариса, тоже давно забыв о своем недавнем срыве, подбила женщин на ночное купание в океане, и все согласились, даже Сильвия, самая молчаливая и будто бы настороженная.
– И чтоб не подсматривать! – крикнула Лариса, скрываясь в темноте и на ходу начиная раздеваться.
– Только смотрите, как бы вас не похитили… – игривым тоном добавила Наташа.
– Слушай, смех смехом, а как тут насчет акул? – спросил Воронцова Новиков.
– Не должно. Здесь мелководье, опять же речка пресноводная впадает, но вообще надо предупредить, чтоб за отмель не заплывали.
Когда он вернулся, проведя необходимый инструктаж, Шульгин предложил добавить по стопарику, пока бабы не мешают.
– А то они когда-нибудь тебе мешали…
– Не в том суть. Просто так положено. Они отвернулись, а мы раз – и все…
– Ну, разве что положено…
– И вообще, мужики, – сказал Воронцов, прислушиваясь к доносящимся с берега крикам, взвизгиваниям и смеху, – чтобы со всякими такими разговорами завязывали. Хватит философий и мировых проблем. Затянули девушек в наши заварушки, хоть извольте создать им подходящую жизнь.
– А то она у них неподходящая, – тут же возразил Шульгин. – Где это они красивше видели?
– Все правильно, – поддержал Андрея Левашов. – Наше дело решать проблемы, а им «санни сайд оф лайф»…
Берестин молчал и ковырял гаснущие угли острием шампура. Новикову стало неловко. Черт его знает, не одно, так другое.
В обратный путь тронулись, когда небо над океаном начало светлеть. Гроза так и не собралась разразиться.
Чуть приотстав от основной группы, Шульгин спросил Сильвию:
– И как тебе наша компашка?
– Трудно ответить сразу. Ты же понимаешь – мне нужно привыкнуть. Раньше у меня было несколько иное общество…
Шульгин по своей российской наивности предполагал, что Сильвия станет рассыпаться в комплиментах и поведает о том, как она счастлива быть принятой в столь приятную компанию; он просто не принял во внимание, что в отличие от Ирины, изначально запрограммированной на роль советской студентки и оттого легко и естественно вошедшей в их круг, Сильвия прожила жизнь прирожденной английской аристократки. Она тоже поняла, что обманула Сашкины ожидания.
– Но вот я наблюдала за вами всю ночь и абсолютно не могла понять, как вы – такие, какие есть – смогли все это сделать? И в Москве, и на Таорэре, и…
– И с тобой, – мстительно продолжал Шульгин.
– Да, и со мной тоже, – легко согласилась она.
– Что же ты, столько лет прожила в Англии и даже про Джеймса Бонда не смотрела? Он как раз англичанин и работал ничуть не хуже нас…
– О чем ты говоришь, Саша? – Его имя она произнесла с заминкой, словно ей трудно было окончательно перейти на русский язык и русскую манеру обращения. – Кто всерьез воспринимает эту бульварщину? Я привыкла общаться на ином уровне и исходить из совсем других критериев. А когда партнер, которого ты считаешь серьезным, начинает себя вести… как персонаж комикса…
Шульгин рассмеялся самодовольно.
– На это мы как раз и рассчитывали. А брак по расчету бывает счастливым, когда расчет правильный… Ладно. Привыкнешь, как другие привыкли. Ты тут, кстати, не одна такая аристократка, есть и покруче. Причем настоящие, прямая линия аж с одиннадцатого века. Лучше вот что мне разъясни, раз к слову пришлось. Для чего вы с Джорджем именно такое для меня испытание выбрали, ну с тем, с наркомом? Я же для вас все-таки новозеландцем выглядел, и вы сами, со своими британскими привычками, как-то, на мой взгляд, далековаты от сталинских штучек. Я об этом все время думаю.
– Ничего странного. Новозеландец из тебя и вправду получился довольно убедительный, только мы-то сразу знали, что ты русский. Пусть даже «пришелец», однако с базовой подготовкой русского. Стоило тебе появиться, и я через минуту тебя идентифицировала. Мы даже сумели определить твое подлинное имя… Жаль, что не имели информации об эксперименте базы с Новиковым и Берестиным. Если бы знали, выбрали что-то другое. А так… Сам по себе замысел был безупречен: ты подселяешься в уже измученного страхом человека, плюс твой шок от переноса матрицы, тут же арест, тюрьма – а этого человека отвезли не на Лубянку, а сразу в Сухановскую, и почти месяц непрерывно и жестоко пытали… Ты должен был сломаться…
И Шульгин с запоздалым страхом подумал, что ведь действительно… Откуда он знает, что стало бы с ним после месяца костоломных упражнений ежовских специалистов? На лихую эскападу он способен, на хороший технический мордобой, на красивую смерть при свидетелях, в конце концов, но к сталинским застенкам он себя не готовил. Зато… Зато подтвердилась еще одна теория, выработанная им умозрительно, а сейчас получившая проверку практикой. Точно как учили классики. Если бы он помедлил, решил подождать, что дальше будет, опомнился бы только там, откуда и при его способностях не убежишь. И значит, все верно – сначала бей, потом думай…
– Ты так спокойно мне повествуешь… – Он заглянул в лицо совершенно нормальной на вид, милой и привлекательной молодой женщине.
– Я говорю тебе о том, что планировала руководимая мной резидентура в отношении неизвестного, внедряющегося с заведомо враждебными намерениями. А не я, нынешняя Сильвия, собиралась мучить тебя нынешнего Сашу… Для тебя есть разница? И еще, заметь, ты по отношению ко мне вел себя не слишком по-джентльменски… Впрочем, в своем теперешнем положении я ни на что не могу претендовать, победитель всегда прав.
Шульгин не совсем понял, означают ли ее слова истинную покорность судьбе или имеет место в лучшем случае кокетство. Но возмутился он искренне.
– Вот этого не надо! У нас так не принято. Если ты с нами… со мной дальше быть собираешься, про то, что было, – забудь. То есть никто зла не таит и никаких больше счетов. Сумеем по-настоящему подружиться – хорошо. Нет – устраивайся по своему разумению.
– Извини. Если ты действительно так думаешь и чувствуешь, я постараюсь…
В предрассветных сумерках Шульгин вновь посмотрел ей в лицо. Может, дело в сероватом рассеянном свете, но ему показалось, будто выражало оно сейчас чисто русский бабий фатализм. Тех еще, естественно, времен. Когда просватали за впервые увиденного мужика – и делать нечего, остается только надежда, что, может, сильно бить не будет, а то и приласкает при случае…
Подчиняясь аналогичному генетическому чувству, он слегка приобнял ее за плечи и тут же отпустил, чтобы не подумала, будто он, пользуясь случаем, предъявляет на нее свои права. После той лондонской ночи он прикасался к ней впервые.
И не желая выглядеть сентиментальным, снова вернулся к прежнему. К тому, что его волновало, несмотря на некоторую уже привычку.
– Ну а на самом деле что это было? Фантоматика, наведенная галлюцинация или все же реальность?
– Что ты имеешь в виду? Ах это… Даже не знаю, как тебе ответить. Для наркома совершеннейшая реальность. Он существовал на самом деле и был расстрелян. Убежать ему, естественно, не удалось. Да и не приходило в голову. С момента наложения на его мозг твоей матрицы возникла новая реальность… И он ее прожил как-то иначе.
Шульгин уже неоднократно обсуждал с друзьями временные парадоксы, в которые им довелось попадать, но в отличие от Левашова и Новикова Сашка даже не делал вида, будто что-то понимает в этой проблеме. Он просто выслушивал те или иные доводы, согласно кивал, с умным видом говорил что-то, но рано или поздно говорил одну и ту же ритуальную фразу: «Ну, про пар мне, барин, все ясно. Теперь только скажи, куды здесь лошадь запрягать?»
– Значит, все-таки те чекисты были настоящими людьми?
– Нет, это удивительно! У вас, русских, мозги совершенно по Достоевскому устроены. В каком-то смысле они, безусловно, были настоящими. Но с другой точки зрения, как можно беспокоиться о судьбе людей, которые умерли задолго до твоего рождения? В данной реальности ты, в собственном физическом облике, никого не убивал. А за поступки не существующего здесь и сейчас человека, телом которого ты якобы управлял, отвечаешь никак не больше, чем драматург или актер, играющий Макбета.
Явно пришло время Шульгину опять вспомнить про паровоз и лошадь. Тем более что не волновала его мифическая вина, а именно хотелось понять соотношение вымысла, реальности подлинной и, так сказать, реальности второго порядка.
Они постепенно так отстали от компании, что уже и голоса стали не слышны. И вполне можно было сменить пластинку, начать, как подсказывала обстановка, закреплять успех на любовном фронте, тем более что Сильвия, похоже, ждала после первого робкого прикосновения более решительных действий. Но Шульгин решил раз и навсегда покончить с прошлым, выяснить все, что пока оставалось непонятным, и более к этому уже не возвращаться. Чтобы завтра, то есть сегодня, после восхода солнца общаться с Сильвией «с чистого листа».
И очень уж отчетливо запечатлелась в памяти картина: несущаяся сквозь ночь машина, два «нагана» в карманах кожаного пальто, «ТТ» под ремнем, перепуганная женщина и двое детей за спиной, которых он обязан спасти, и не поймешь, чья – своя собственная или теперь уже наркомовская – решимость прорваться, с боем или без, умереть, если придется, но никогда больше не позволить тем, от сержантов с малиновыми петлицами до усатого Хозяина, распоряжаться его судьбой…
– Зачем только вы меня выдернули оттуда? Как он там один, сумеет – или снова лапки кверху?
– Как ты понимаешь, в наши планы не входило развлекать тебя вестернами «а-ля рюсс». И так вместо запланированного шока получилось нечто противоположное. А твой нарком… Если очень хочешь, верни мне универблок, и попробуем посмотреть, чем дело кончилось.
Такого предложения Шульгин не ожидал и вместе с острым желанием действительно вернуться и доиграть партию до конца ощутил вновь проснувшееся недоверие. Верни ей блок, а она? Впрочем, когда-нибудь, под строгим контролем Ирины…
– Канэшно, хочу… – ответил он словами грузина из анекдота и поймал удивленный взгляд Сильвии.
– Попробуем, если время будет, – уточнил он, подумав, что вот и опять ситуация поразительным образом повторилась. Тогда Андрей с Алексеем оставили своих персонажей в машине в самый острый момент, вот и он тоже. Не зря сказал однажды Воронцов: «И обязательно приезжаешь на станцию. Как правило – с буфетом».
Словно не подлинную жизнь они живут, со свободой воли и прочими неотчуждаемыми правами, а возятся с кубиками, которые, как ни верти, а ничего, кроме того, что на них нарисовано, не сложишь.
– И последний теперь уже вопрос, – извиняющимся тоном сказал он. – Замучил я тебя, да вон уже и ворота показались. Раз вы убедились, что испугать меня не вышло, зачем была еще и та ассирийская хохмочка?
– Наверное, потому, что мы тоже действовали в условиях стресса. Кардинально менять планы было просто некогда. Увидели, что ты вышел из положения, да еще так, что твоя самоуверенность должна была только возрасти, и сразу включили следующую программу, которая была под руками, подготовленная для другого случая. Ты считаешь себя сильным, героем-одиночкой, которому вся тайная полиция нипочем, так как тебе понравится в теле прокаженного калеки? Мы тебе снизили напряженность матрицы, чтоб не мог пользоваться его памятью, и собирались подержать там подольше, чтобы выветрились воспоминания о собственном героизме. И снова недодумали – надо было лишить и двигательных функций тоже…
Шульгин предпочел не заметить прозвучавшей в ее голосе нотки сожаления. Отнес на счет вполне естественного профессионального чувства, уязвленного проигрышем, и кому – дилетанту и самозванцу.
Но все же и просто так оставить провоцирующей реплики не смог.
– Если бы покойник с бубей зашел, еще хуже было бы…
– Извини?
– Да нет, это я так, присловье у нас такое. В преф научишься, поймешь, не все в бриджи да гольфы играть. Ладно, проехали…
Тем более что они уже вышли к мосту, на другом конце которого их поджидал Новиков. Не решился уйти, оставив их двоих за пределами охраняемой территории.

***

===

Глава пятаяВ глубокой, скрытой между крутыми прибрежными холмами бухте, откуда Замок был не виден из-за густо покрывавшего вершины холмов леса, Воронцов разместил то, что шутливо называл своей военно-морской базой. «Первая советская база на американской территории», – обычно добавлял он.
Дороги к ней не было, только причудливо петляющая по распадкам тропа, позволяющая, впрочем, добираться до базы не только верхом, но и на маленьком вертком «Виллисе» времен Второй мировой войны. А большего и не требовалось, грузы доставлялись сюда иным способом.
От обширной забетонированной площадки и почти до середины бухты протянулся совсем недавно изготовленный волнолом, а к нему левым бортом был пришвартован сверкающий белой эмалью бортов и надстроек трехтрубный пароход, настолько же неестественный среди здешнего первозданного пейзажа, как древнеримская трирема, допустим, в Североморске, рядом с атомными субмаринами.
Но оттого же он был особенно хорош, и, вывернув из последнего поворота, Воронцов всегда останавливал джип и несколько минут молча наслаждался прекрасным зрелищем.
Он теперь постоянно испытывал чувства автолюбителя, долго и тщетно мечтавшего о собственном «Запорожце» и вдруг получившего право бесплатно выбрать любую машину на всемирном автосалоне да еще и с каким угодно дополнительным оборудованием. Не веря своему счастью, он готов был часами созерцать и ощупывать этот подарок судьбы, вникать в конструкции и постигать назначение невиданных приборов, наслаждаться запахами свежей краски и кожи сидений, с трепетом и чувством подавляющего превосходства перед владельцами заурядных «троек», «шестерок» и прочих «Москвичей» готовиться к первому выезду в город… Ну а поскольку предмет обожания Воронцова своими габаритами и параметрами в сотни раз превосходил самый большой на свете автомобиль, то и процесс наслаждения тоже…
И это несмотря на то, что сам он был и генеральным конструктором корабля, и заказчиком оказавшегося у него чуда техники. Но ведь одно дело – вообразить и даже набросать на дисплее эскиз и совсем другое – увидеть свою мечту воплощенной в металле и иных материалах, с применением последних достижений инопланетной техники.
Пребывая в состоянии почти постоянного радостного возбуждения, Воронцов, словно в первые лейтенантские годы, с утра до вечера мотался по судну от фор-ахтерштевня, от киля до клотиков, проникал в самые дальние закоулки трюмов, отсеков и коффердамов, вникал в тонкости работы всевозможной механики и автоматики, только вместо замусоленных чертежей и инструкций имел при себе плоский компьютерный блок, предупредительно выдававший на экран ответ на любой практический вопрос, вплоть до шага резьбы каждого болта или назначения третьего слева пакетника на распределительном щите в отсеке номер шесть на четвертой палубе… И хоть значительную часть забот, связанных с корабельной электроникой, принял на себя Левашов, вопросы снабжения припасами, необходимыми на неизвестно сколько лет автономного существования, легли по преимуществу на Берестина с Шульгиным, а женская часть экипажа под руководством Натальи занималась интерьерами жилых помещений, все равно Воронцов, как истинный капитан, считал своим долгом и приятной обязанностью разбираться во всем и находиться в нескольких местах одновременно.
Иногда он поднимался в свою каюту, отдыхал пару часов, наскоро перекусывал в буфетной и вновь окунался в бесчисленные заботы. И дело не только в том, что впервые за пятнадцать лет службы он стал наконец полным и безраздельным хозяином корабля, и не какого-то там тральщика или сухогруза, а прекрасного, совершеннейшего лайнера в двадцать пять тысяч тонн водоизмещением и со скоростью до сорока узлов, с таким навигационным оборудованием, что словами передать невозможно!
Воронцов спешил. Из всех туманных и уклончивых слов Антона он сделал для себя главный вывод – надо как можно скорее подготовить судно к плаванию. Словно бы война надвигается, вот-вот разразится, а столько еще не сделано, и упаси бог оказаться в «час Ч» с полуразобранными машинами или без боезапаса на борту…
Но как он все же красив! Внешне напоминая прославленную «Мавританию», пароход имел три трубы вместо четырех, и не такие огромные, а соразмерные. В надстройках тоже чувствовалось неуловимое влияние последних достижений корабельной архитектуры, форштевень получил легкий клиперский наклон, обводы корпуса тоже стали элегантней и рациональней. И главное, чего стремился добиться Воронцов, – чтобы судно выглядело естественно и не вызывало ненужных вопросов в любом году двадцатого века. Начинку корпуса он не собирался показывать никому из посторонних, а при взгляде извне все было совершенно. Включая устройство, имитирующее густой дым из труб, – если доведется попасть во времена угольных пароходов.
Имелось и бортовое вооружение. Вполне достаточное, чтобы отбиться, не от современной авианесущей эскадры конечно, но от парочки линейных крейсеров времен Первой мировой – точно. Да и Второй тоже.
…Воронцов снова включил мотор и медленно скатился прямо к парадному трапу. Встретил его вахтенный биоробот и доложил как положено. Для поддержания дисциплины Дмитрий сделал ему замечание за слабо подтянутый ремень и не слишком надраенные ботинки и взбежал на мостик. Нет, не обманул Антон, парни получились хоть куда. Сейчас и он сам, и все остальные пообвыклись, научились пользоваться их возможностями в полном объеме, а поначалу было немного странно. Особенно женщины смущались в их присутствии. А теперь присмотрелись – и ничего.
Нормальные моряки. Знающие, дисциплинированные, сообразительные. До предела универсальные. Прикажешь – и за пивом в буфетную сбегает, и паровую турбину разберет и соберет. Не в одиночку, конечно, детали там есть тяжелые, но вчетвером – свободно и без всяких подъемных кранов. Воронцов еще раздумывал – а не заказать ли некоторое количество роботесс, женского то есть облика, на роль горничных и тому подобное, потому что не в каждом случае матрос-вестовой может девушкам услужить. Но к окончательному решению он пока не пришел, были у него некоторые сомнения. А вот первая встреча с роботом получилась забавная. Работу Антон предъявил с хорошо рассчитанным эффектом. Такие шутки вообще в его вкусе, вспомнить хоть внезапное появление Наташи…
Проснувшись ранним-ранним утром, Воронцов вышел по персональному капитанскому трапу из каюты прямо на ходовой мостик, полюбовался сквозь мелкий моросящий дождь на бухту и проступающие сквозь туман сопки, опустился на шлюпочную палубу и вдруг увидел у бота фигуру в белой форменке и фуражке-мичманке. Никого из своих быть здесь не могло.
Воронцов еще не сообразил, как отреагировать на появление постороннего на борту, а тот уже его заметил и с места взял крупную рысь. Остановился в четырех шагах, вскинул к козырьку руку.
– Так что разрешите доложить, господин капитан, на вверенном вам судне все в полном порядке. Происшествий нет! – и добавил несколько не по уставу, но почтительно: – Доброго вам утречка…
Неизвестный выглядел колоритно. Здоровенный, на полголовы выше Воронцова, на плечах штангиста – контрпогончики старшего унтер-офицера царского флота, поперек необъятной груди цепочка боцманской дудки, грубоватая, но не лишенная добродушия (так и хочется сказать – морда) физиономия, загорелая и обветренная, закрученные молодецкие усы, татуировка – якорь на тыльной стороне ладони.
– Дозвольте напомнить, вашескобродие, через пятнадцать минут побудка, так что какие будут приказания?
Прямо из «Капитального ремонта» персонаж.
– Да ты кто такой? Откуда здесь?
На лице унтера отразились недоумение и обида.
– Осмелюсь доложить, вашескобродие, старший боцман Иванов. Прибыл из Первого гвардейского флотского экипажа, назначен на должность вашим приказом… – Иванов мучительно пытался понять, шутят их высокоблагородие или здесь какая-то новая командирская причуда.
А Воронцов наконец догадался, в чем дело.
– Благодарю за службу, боцман. Но ты мне вот что скажи, а почему это на корабле часовой у трапа не выставлен? И вместо вахтенного офицера почему ты командиру рапортуешь, а?

***

Похоже, Иванов растерялся. Он глубоко вздохнул, открыл рот и снова его закрыл. Лицо, несмотря на загар, стало багроветь. Еще бы, такой конфуз. Командир спрашивает, а он не знает, что отвечать…
И неизвестно, чем бы эта мизансцена закончилась, если бы из-за трубы не появился Антон.
– Спокойно, Иванов. Программа снята. Отключись… – После этих слов боцман слегка обмяк, полуприкрыл глаза, но в основном осанки не потерял.
– Хорош, да? – с легкой гордостью мастера спросил Антон. – Только зачем так сразу? Он еще и не подключен по-настоящему…
– Мне откуда знать? Вижу – классный служака, вот и решил проверить, насколько он соответствует…
Воронцов обошел вокруг робота, осматривая.
– Отлично сделано, ничего не скажешь. Правдоподобие стопроцентное. Только к чему именно такой… антураж? Посовременнее нельзя было?
– Почему нельзя, все можно. Это я так, пошутил. А если серьезно, то в центральном компьютере тебе целый набор программ. У каждого робота свой номер. Задаешь ему специализацию, присваиваешь номер, или имя, если угодно, внешность можешь подрегулировать, хоть произвольно, хоть под любое портретное сходство, и он будет тем, кто тебе нужен. Боцман – значит боцман, лакей – так лакей. Если захочешь – и нейрохирургом может работать. В общем, я все покажу. Но, как и договаривались, радиус действия не больше километра от борта.
– А если я его дальше пошлю? Скажем, в город сигареты купить?
– Если ближе километра не найдет – вернется…
– А если я ему прикажу на пирсе стоять, а сам в море выйду?
– Догонит. Даже и пробовать не советую, тут гарантия стопроцентная.
Воронцов задал еще ряд вопросов и получил исчерпывающие ответы. Антон, похоже, предусмотрел все, что только могло прийти Дмитрию в голову.
– Одним словом, я сделал даже больше, чем ты просил, – заключил объяснения Антон с таким видом, будто ждал похвалы.
– Да я и не сомневался. Только вот последний вопрос. Как у них с этими… Законами робототехники? Взбунтоваться они не могут или, наоборот, в толстовство удариться, когда меня, к примеру, у них на глазах убивать будут?
– Законы робототехники… – В голосе Антона прозвучали скептические нотки. – Литература это все. На самом деле все иначе. Взбунтоваться они, конечно, не могут. В принципе. Программа это исключает. Не может же такой служака, – он показал на боцмана, – не выполнить приказ капитана, нагрубить, а уж тем более поднять на него руку. Это абсолютно преданная, абсолютно послушная, инициативная в пределах программы личность. Ничего другого в нем просто не заложено. Но если тебе вздумается запрограммировать его, как… капитана Сильвера или кронштадтского матроса семнадцатого года, последствия будут соответствующие. Просто, зная тебя и твоих друзей, я уверен, что наемных или добровольных убийц вы фабриковать не станете. А уж если на вас нападут… малайские пираты или чикагские гангстеры, эти ребята вполне способны действовать по обстановке. Не подведут… Полсотни «заготовок» я сделал. Пойдем, полюбуешься.
…И всех остальных работа на корабле увлекла. Как и в первые, незабываемые дни на Валгалле. Конкретное, интересное и нужное дело, для большинства необычное еще и тем, что раньше на такого класса судах им бывать не приходилось. Разнообразие и количество помещений – кают, салонов, баров и ресторанов, соляриев, зимних садов и библиотек, – качество и роскошь отделки трансатлантика с непривычки просто потрясали нормального советского человека, больше привыкшего к убожеству провинциальных гостиничных номеров и сервису уровня плацкартных вагонов.
Тем более что Воронцов предоставил каждому возможность занять под личные апартаменты любую площадь в предназначенной для просторного размещения полутора тысяч человек надстройке. И оформить их по собственному вкусу, не стесняя себя никакими ограничениями. Желаешь мебель слоновой кости и золотые унитазы – пожалуйста. Лишь бы все запросы и капризы были облечены в технически грамотную форму.
К услугам заказчиков было огромное количество альбомов, проспектов, справочников по корабельному дизайну и квалифицированная помощь архитектора Натальи Андреевны и художника Берестина. Она же, Наташа, предложила гарантированную конфиденциальность своих услуг. Чтобы до поры сохранялась тайна расположения и оформления личных помещений. Тем интереснее потом будет ходить друг к другу на новоселья. Вдобавок соблюдался принцип «мой дом – моя крепость». Может, кто-нибудь захочет, чтобы окружающие даже адреса его не знали… У людей, обреченных на жизнь в замкнутом пространстве и в узком кругу одних и тех же людей, могут возникать странные причуды в целях защиты душевного равновесия.
Если кто и был здесь сегодня по-настоящему счастлив, так это Наташа. В большей, наверное, степени, чем даже Воронцов.
…Постепенно трюмы корабля наполнялись припасами, и его ватерлиния, недавно еще на три метра возвышавшаяся над краем пирса, почти коснулась гребешков мелких прибрежных волн. В принципе необходимости загружаться таким количеством продовольствия, топлива, оружия, всякого прочего снаряжения не было. Выполненные теперь не кустарно, из подручных материалов, а вполне промышленным способом дубликаторы позволяли ограничиться единственным экземпляром каждой нужной вещи, но тут уже вступила в свои права психология. Как это можно – отправляться в долгое-долгое плавание с пустыми трюмами, провизионками, крюйт-камерами? Дубликатор – вещь хорошая и полезная, а запасец лет на пять карман не тянет…
А к тому же даже и образцов потребных изделий набиралось много и много тысяч, в том числе достаточно больших и тяжелых, например автомобилей, тракторов, всевозможной бронетехники и прочая, прочая, и прочая… Доведется попасть в первую треть века, и какую-нибудь забытую батарейку для прибора ночного видения не достанешь ни за какие деньги. Кстати, с деньгами тоже серьезный вопрос. Золота и драгоценностей набрать можно десятки тонн, но не будешь же таскать с собой кошели с монетами и, сходя на берег, бегать в поисках менял? Значит, нужен и самый широкий ассортимент банкнот, пригодных в любое время и в почти любом месте. С не слишком часто повторяющимися номерами.
Одним словом, забот хватало всем.
Во время ужина в небольшом зале, оформленном как кают-компания парусного линкора времен адмирала Нельсона, разговор снова коснулся наиболее болезненной темы. Теперь, как и было условлено, говорили об этом лишь в чисто мужском кругу.
Воронцову по-прежнему не удавалось добиться у Антона даже намека на время, в которое им предстоит вернуться. Хотя бы в пределах десятилетий. Он, как обычно, отделывался ссылками на «неподготовленность вопроса». А на самом деле, что очевидно, просто чего-то выжидал.
Параллельно этой же темой занимался Левашов. Исходя из как бы невзначай брошенных Антоном слов, Олег задался целью вычислить возможные точки перехода чисто теоретически, с помощью своих предположений и неограниченных (как казалось) возможностей Главного компьютера Замка.
– Мне вот что еще интересно, – говорил Воронцов, трудясь над запеченным в сметане карпом. – Почему это наша нынешняя подготовка происходит как бы из молчаливого соглашения, что мы окажемся именно в двадцатом веке? Ну, прототип корабля я выбрал, имея на то вполне конкретные основания – судно без механического двигателя, электроснабжения и приличествующего комфорта просто не обеспечит нам выживания на разумно продолжительный срок… А в остальном… Вот, может, Олег пояснит нам, темным… Если – надеюсь, что я не прав – с нашим временем так и не выйдет, то как? Имеются научно обоснованные надежды на что-нибудь подходящее? А вдруг сразу в семнадцатый век нас жахнет, а то и в мезозой? Слова форзейля меня как-то не совсем убеждают, а ты что скажешь?
Вряд ли сейчас Левашов подходил для роли застольного собеседника. Измученный почти непосильными даже для него интеллектуальными и физическими нагрузками, с красными от недосыпания глазами (он в отличие, скажем, от Новикова, если уж начинал заниматься каким-нибудь важным, на его взгляд, делом, то загонял себя до полусмерти), отравленный бесчисленным количеством сигарет и чашек крепчайшего кофе, Олег ответил вялым голосом, машинально ковыряя вилкой в салате из крабов, но словно забывая донести его до рта.
– Считайте меня последним кретином, но теперь я понимаю даже меньше, чем в самом начале. Или вариативная хронофизика вообще за пределами моих возможностей, либо Антон нас крепко натягивает…
– Ты, главное, успокойся, – вмешался Новиков, с сочувствием глядя на изможденное лицо друга. – Выпей как следует и ложись спать. Никто нас не гонит. Завтра хоть до обеда отдохни… – И повернулся к Воронцову: – Проследи за ним, капитан, власть свою используй, вплоть до ареста при каюте с приставлением часового. – И снова обратился к Левашову: – Не терзай ты себя. Занимайся потихоньку корабельными делами, навигационную и сервисную электронику отлаживай, а физику – ну ее к …! Скажи попросту – какие шансы у нас есть и на что. Просто чтоб слегка планировать… И в каком смысле Антон нас может «натягивать»? Выход возможен, но он его блокирует, или подсовывает тебе неверные данные, или, наконец, компьютер перепрограммирован, а?
Послушавшись доброго совета, Левашов выпил предупредительно поданный Шульгиным фужер, в который вместо употребляемого остальными хереса Сашка щедро плеснул коньяку, и почти сразу не то чтобы повеселел, а расслабился, черты лица обмякли, повлажнели губы, приобрели нормальное выражение глаза.
– Да вот, понимаешь… Я действительно по ночам все сижу, считаю, хроноинтерги… тьфу, интегрирую… как влез, так и не могу остановиться. Все время то вот-вот получится, то такая… пардон, начинает вылезать! И вот если себя не обманывать, – Шульгин еще раз плеснул в фужер, и Олег одним глотком, не поморщившись, выпил. – Если не обманывать – лично у меня, наверное, не выйдет. На моей установке. Тупик сплошной. Словно вокруг нас действительно никакого реального времени не осталось…
– Но Сашка же в Лондон ходил! И Андрей с Ириной в Москву… – с недоумением сказал Берестин.
– Лучше и не вникать. Там совсем на другом уровне дела. Далеко за пределами и моего понимания, и моей техники. Якобы, по словам Антона, прямой пробой через иные измерения и бог знает сколько слоев параллельных реальностей. Такой пробой существует ограниченное время и требует, кроме жуткого количества энергии, обязательного возвращения объекта переброса, который как бы является неотъемлемой частью этого самого канала. Если он, то есть объект, останется там после свертывания канала, то превратится в некую гигантскую шаровую молнию, сгусток плазмы, лишенный стабилизирующего поля… Что, кстати, случилось со звездолетом наших потомков. Отчего я тогда и перепугался, ну, когда Андрей в Москву ушел. Приборы все как с ума посходили.
– Выходит, если что, мы с Ириной рванули бы, как атомные бомбы? Так я тебя тогда понял?
– Примерно так. Похожая штука могла произойти, когда я Ирину за Алексеем отправлял… – Левашов с виноватой улыбкой развел руками. – Однако шансы все-таки есть! – с неожиданным вызовом продолжил он. – Не зря я голову ломал. Выскочить отсюда можно. Там математически хоть и сложно, но на доступном вам уровне можно так изложить: имеются некоторые разрежения в едином хронополе, вроде как проталины во льду. И их пробить, пожалуй, удастся. Но куда вынесет? Я пробовал график построить. Тут Антон не сбрехал. Зависимость выходит нелинейная, но в двадцатом веке есть две-три точки, в девятнадцатом еще пять просматриваются, ну и так далее…
– Вот тебе другой ответ на наш вопрос, – ткнул пальцем в сторону Берестина все это время молчавший Воронцов. – Мы готовимся к жизни именно в двадцатом веке, потому что только в нем сможем нормально адаптироваться. В двадцатом и в последнем десятилетии девятнадцатого.
– Ищу под фонарем, потому что там светло, – вставил Шульгин.
– Вот-вот. Сможем адаптироваться психологически, а главное – социально. Имея нормально выглядящий пароход, воспринимая этот мир как свой, мы сможем жить в нем легально! Легенда, документы – это мелочи, главное, что и в пятом, и в двадцатом, и в сорок пятом годах мы, считай, свои… А уже в тысяча восемьсот… ну, хоть пятидесятом нам нормально жить вряд ли удастся. Вот тогда придется на самом деле превращаться в каких-то графов Монте-Кристо… Необитаемый остров, пароход как база, материальная и моральная, а выходы в свет… Чисто эпизодические, чтобы обстановку сменить.
– Да, очень доходчиво, – кивнул Берестин.
– Кончаем, мужики, этот треп никчемный, – неожиданно заявил Шульгин. – Ей-богу, надоело. Вот есть у нас дело – и занимаемся им. Корабль доведем, на ходу испытаем, тогда станем дальше думать. Лучше давайте, в натуре, расслабимся, преферансик затеем, сто лет не играли, а к завтрему мне каждый свои очередные предложения по снабжению доложит. Кому что еще нужно по профессии и для души. А то и вправду как бы не вышло: «Не было гвоздя, подкова пропала…» Дальше не продолжаю, сами должны знать классику. Я вон давеча в каталог залез – так мы столько всего упустили, просто и в голову не приходило, сколько еще нужных вещей на свете бывает…

…После первого выхода в открытый океан, когда Воронцов наконец смог раскрутить турбины на проектную мощность и добиться желанных сорока узлов, причем ни гула, ни вибрации в пассажирских помещениях и на мостике практически не ощущалось, он даже внешне изменился.

***

Источники :

https://onlinelit.net/book/buldogi-pod-kovrom

https://litmir.club/br/?b=226482

https://fb2.top/bulydogi-pod-kovrom-382688/read

https://mybook.ru/author/vasilij-zvyagincev/buldogi-pod-kovrom/read/

https://author.today/work/346055

https://4italka.site/fantastika/alternativnaya_istoriya/382688/fulltext.htm

https://author.today/work/346020

https://fantlab.ru/work9775

***

Василий Звягинцев

Страна:	Россия
Родился:	21 ноября 1944 г.
Умер:	30 апреля 2016 г.

Жанры:

Фантастика

100%

Родился Василий Дмитриевич Звягинцев в Грозном (21 ноября 1944), окончил Ставропольский медицинский институт, работал врачом «Скорой помощи», служил военным врачом на Сахалине. По возвращению в Ставрополь 10 лет провёл на комсомольской и профсоюзной работе, в политорганах МВД. Печататься начал с 1987 г. Первая публикация — «Уик-энд на берегу» (1987). Лауреат премий «Интерпресскон» и «Аэлита» за роман «Одиссей покидает Итаку». Жил в Ставрополе.

Василий Звягинцев, по мнению многих любителей научной фантастики, является одним из лучших российских писателей этого жанра. Самым большим (и в принципе единственным) трудом В. Звягинцева стал роман-эпопея «Одиссей покидает Итаку», который по достоинству оценили не только читатели, но и критики. Роман состоит из двадцати одной книги, каждая из которых по-своему связана с остальными. При этом можно читать любую книгу, как отдельное произведение (роман), хотя, безусловно, лучше соблюдать хронологическую последовательность, чтобы ориентироваться в героях и в том, что ими движет.

В 1993 г. за эпопею «Одиссей покидает Итаку» Василий Звягинцев был удостоен сразу 4-х престижных литературных премий — «Аэлита», «Интерпресскон», и специальной международной

Примечание к биографии:

Интервью с читателями на сайте Лаборатории Фантастики в 2012 году.

Сайты и ссылки:

itaka.n43.pw (официальный сайт)