Вячеслав Кондратьев. Встречи на Сретенке. Повесть. ... 011 - 24 Апреля 2019

Главная » » Вячеслав Кондратьев. Встречи на Сретенке. Повесть. ... 011

13:37

Вячеслав Кондратьев. Встречи на Сретенке. Повесть. ... 011

***

Он обернулся. На него смотрел Тальянцев, весь какой-то почерневший, подергивающийся, в мятом, измазанном чем-то штатском костюме.

- Ни рубля, - пошарив в кармане, ответил Володька.

- Достань, - так же резко, без просьбы бросил Левка, добавив уже тише: Видишь, какой я?

- Вижу. Дай подумать, - сказал Володька, хотя думать было вроде нечего: у матери денег нет, Майка на работе. Но вспыхнуло вдруг: - Пойдем.

- Куда?

- На Сретенку.

Они повернули назад. Володька вел Левку на Сретенку, к Толику, который отпустит, конечно, стаканчик в долг. Проходя мимо гастронома, бывшего торгсина, он, чтобы разрядить тяжелое молчание, сказал:

- Помнишь, мальчишками на французские булки через витрину любовались, слюну пускали?

- Да... - хмуро буркнул Тальянцев.

Они вошли в пивную. Володька остановился, ища глазами Толика, но того нигде не было. Вот черт возьми! Он подошел к стойке и спросил у буфетчицы, где Толя.

- Нет твоего Толика.

- Как нет? Перевели куда?

- Перевели на... Таганку. Подойди ближе, - перешла она на шепот. Зарвался твой дружок. Он, кобель, со всеми бабами, директорами продмагов, крутил, ну они ему карточную водку и сплавляли, а барыш пополам. Хорошо, не знала я про его штучки, а то бы и меня загребли. Не знаю уж, выкрутится твой Толик или нет.

Володька отошел от стойки... Погорел, значит, Лявин. Что же с Левкой делать? Он обвел шалман глазами, знакомых не видно. А кое-кто из завсегдатаев-фронтовиков должны были ему еще с тех пор, когда он сюда частенько заглядывал. Но как назло - никого. Что же придумать?

Решение пришло неожиданно, когда наткнулся взглядом на здоровенного мужичка в засаленном пиджаке. Подошел к его столику.

- Погнуться не хочешь? - выставил Володька левую руку. - На сто пятьдесят и кружку пива?

Тот поглядел на Володьку и презрительно фыркнул.

- Пацан ты... Хочешь, я сейчас тебя на вытянутых руках из этого шалмана вынесу? Щенок, а еще гнуться!

- Чего ж тогда боишься? Давай, - подзадорил Володька.

- Я боюсь? - выкатил тот глаза и засмеялся. - Грабить тебя не хочу.

- Слабак ты, - кинул небрежно Володька, цепляя мужика на последнюю наживку.

- Дурачок, я же кузнецом работаю. Деньги-то есть?

- Есть, - как можно тверже ответил, глядя в глаза.

- Готовь монету.

Володька знал, что, если проиграет, мордобой неизбежен, и уж метелить его этот кузнец будет по-настоящему. Да и Левку, который стоял рядом, еще больше почерневший.

Кузнец выставил руку с большой, тяжелой кистью, грязноватой от въевшегося в кожу металла, и проворчал:

- Ну, валяй, гни.

Володькина, тоже не маленькая кисть утонула в лапе кузнеца, который сразу же начал сжимать Володькину, стараясь придавить до боли. Володька тоже сжал свою кисть и, почувствовав, что здесь они на равных, немного успокоился. Пока тот сжимал ему кисть, Володька резко нажал всем предплечьем неожиданно для кузнеца, и рука у того поддалась чуть вправо, но он быстро выправил положение. Руки обоих стояли ровно. И тут кузнец начал давить... Володька держался с большим трудом, изо всех сил, понимая, что стоит только уступить несколько градусов и - хана. Так прошло минут пять. Лица у обоих покраснели и покрылись потом. Оба тяжело дышали. Теперь кто быстрее устанет. Прошло еще две-три минуты, напор руки кузнеца чуть ослаб, и Володька мог держать его руку, не напрягая всех сил, тем самым давая себе отдых. Но кузнец, перестав жать, тоже давал руке отдохнуть. Теперь нужен, наверно, рывок, подумал Володька и резко нажал. Рука кузнеца опять немного поддалась вправо... Надо жать, жать! Но давил Володька уже из последних сил, понимая, что если не перегнет сейчас, то уже не выправится, но эти чуть-чуть Володька не смог... Рука кузнеца пошла влево, и опять они были на равных, но потом... Потом медленно, но верно Володькина рука пошла вниз, пока не легла на стол.

- А ты силен, парень... - отдышавшись, сказал кузнец. - Давай отвечай. Иди за водкой. Володька молчал, тоже тяжело дыша...

- Понятно... На шермачка хотел взять? Знаешь, что за это? - с угрозой сказал кузнец.

- Знаю, - коротко бросил Володька. - Бей.

- Это успеется... Знать хочу, зачем на понт шел?

- Другу, - кивнул Володька на отошедшего от столика Тальянцева. - Видишь, плохо ему.

- Фронтовой?

- Нет, школьный.

- Рисковый ты парень... Хотя рука у тебя ничего. Был миг, когда засомневался я. Но у меня же вес. Килограммов на тридцать больше тебя тяну, наверно. Весом и взял. Держи, опохмели друга. -- И он протянул Володьке деньги.

- Спасибо... Спасибо, - дрогнувшим голосом сказал Володька и бросился к Тальянцеву: - Бери покупай.

Тот удивился, но деньги взял и к буфету. Володька вернулся к столику.

- Где в войну служил? - спросил кузнец.

- В пехоте... Одно время разведвзводом командовал.

- Ого, - протянул кузнец. - Значит, там силенки и поднабрался. Может, выпить хочешь?

- Нет.

Подошел Тальянцев со стопкой водки и маленькой кружкой пива. С жадностью выпил. Прошла землистая бледность, отвердел взгляд, высокомерно задралась голова.

- Поблагодари дружка-то, - сказал кузнец.

- Разочтемся мы... И с вами я рассчитаюсь. Будьте завтра в это же время, сказал Тальянцев сухо.

- Не будет меня в это время... Ну, бывайте, хлопцы... - Он забрал с собой остатки закуски и вышел.

- Мужик каков! - кивнул вслед кузнецу Володька. - Я думал, бить начнет.

- Ну, бить я ему не дал бы. - Левка хлопнул по заднему карману, и Володька понял, что там пистолет.

- Не сдал?

- У меня именной... - небрежно бросил тот. - Спасибо, малость полегчало.

- Ты что, сейчас здорово закладываешь? - спросил Володька, но сразу понял, не надо было.

- С чего это решил? Просто перебрал вчера.

- Ничего я не решил, спросил только.

- Спросил? - протянул тот. - Думаете все, пропадет Тальянцев? Не из такого я материала. Понял?

- Кто это "все" так думают?

- Думают... некоторые. Дескать, взлетел высоко - сильнее брякнется. Знаю я. Завидовали мне многие, Володька.

- Про кого ты, Левка?

- Знаешь, про кого... Деева в баре видел. Ухмыляется так противно. Сам еле до лейтенанта дотянул, а тоже мне - оставлю след в архитектуре... Ни фига он не оставит.

- Брось, Левка, кажется тебе это. Закуришь?

- Давай, - Тальянцев прижег папиросу, жадно затянулся. - Вообще-то, Володька, я же на войне хозяином был. Понимаешь? Но не только это. Я себя на месте чувствовал. По мне все было - и напряжение дьявольское, и мгновенные поиски решения боевой задачи, и риск... Полной жизнью я жил. На всю железку. Ну, а сейчас... - он безнадежно махнул рукой. - Люсю мою помнишь?

- Конечно.

- Бросила! Как в запас уволили, так и ушла. В погонах я ей был нужен, вот что! А уж слова какие говорила, вилась вокруг меня, как змея. - Он резко кинул окурок.

- И черт с ней! - сказал Володька.

- Не получается... Вот барахло разное продам и махну к ней в Молдавию... он посмотрел на Володьку, криво усмехнулся. - Что, не похоже на меня?

- Не похоже.

- Сам диву даюсь. Как опоила чем... Из-за нее и с армией... Ну, пока, резко сказал он, круто повернувшись.

В этот вечер, выйдя из дома, чтоб пойти к Майке, Володька неожиданно столкнулся с Толькой Лявиным. Тот был обстрижен под машинку, лицо опало, скулы подвело, но взгляд плутоватых глаз бодр.

- Все в порядке? Отпустили? - спросил Володька.

- Пока на поруки, но, думаю, обойдется... Сейчас на адвоката деньги собираю. Знаю, у тебя нет, но, может, у кого из знакомых? Отдам точно.

- Нет, Толя, у меня таких знакомых, к сожалению.

- Вообще-то я наберу. Ты как узнал про меня?

- Буфетчица сказала...

- Она меня и заложила! Но про нее тоже материальчик есть, поплачет еще...

- Значит, думаешь выкрутиться?

- Выкручусь... Доказанных фактов-то нет. Адвоката надо ловкого. - Толик помолчал, вытащил папиросы, предложил Володьке. - Ну а ты куда?

- В полиграфический перевелся... Скоро занятия.

- Значит, пять лет лапу сосать? - усмехнулся Толик. - Нет, такое не по мне. После этой войны пожить хочу. Я же постарше тебя на два годка, двадцать семь стукнуло, а жизни пока не видел.

- Веревочка недолго вьется, - заметил Володька.

- Кто как сумеет... Я неопытный еще, вот и промазал, да и спешил. А зарываться нельзя, помаленьку надо. Знаешь, "жадность фрайера сгубила"? Это надо завсегда помнить. Ну и с людьми, конечно, обхождение блюсти, чтоб не обижались... Вот так, без спешки годиков через пять можно и в директора ресторана выйти... Ну, и придется торговый техникум заочно кончить... Такие у меня планы, Володька.

- Целая программа-максимум.

- А что, каждый тоже свою пятилетку должен иметь, - ухмыльнулся Толик.

- Ну, валяй, - сказал Володька на прощание...

С Майей он встретился на Колхозной и пошел провожать ее до дому.

- Если мамы нет, тогда зайдем, посидим... Ужином тебя угощу, - сказала она, беря его под руку. Но Майкина мать оказалась дома...

- Может, еще пройдемся? - предложил Володька.

- Устала я. Постоим, покурим... - Она помолчала немного, потом спросила: Что у тебя с Тоней?

- Я же рассказал тебе.

- Но я думала... - Она не закончила, поглядела на Володьку и грустно протянула: - Да, прошлое не возвращается. Я поняла это. А ведь хотела возвратить, и ничего не по-лу-чи-лось... - четко отделила она слоги.

- Получилось, Майка. Мне хорошо с тобой...

- Правда? - радостно спросила она. - А помнишь, как не принял меня вначале? "Как это в войну можно хорошо жить?!" - повторила его слова и рассмеялась.

Улыбнулся и Володька... Прошло около трех месяцев после его возвращения в Москву, а сколько всего уже случилось, подумал он. Они докурили, попрощались, и Володька направился домой.

На углу Колхозной увидел Лелю. Она была не в военном, а в каком-то дешевеньком, но милом платьице и в туфлях на высоком каблуке. Шла с подругой, оживленно болтая, а около них брел малость подвыпивший лейтенант простецкого вида, пытающийся, видно, заговорить с ними и познакомиться, но делавший это неумело, неуклюже от стеснительности, и Леля с подружкой что-то острили в ответ, смеялись, а лейтенант туповато улыбался, не постигая, наверно, блеска острот московских девиц.

Увидев Володьку, Леля отвернулась, сделала вид, что не заметила, и прошла мимо. Он не стал ее останавливать, но, обернувшись, поглядел вслед. Она шла, цокая каблучками, смело покачивая бедрами... Увалень лейтенант сделал попытку взять ее под руку, но она увильнула, что-то сказала, и девушки громко рассмеялись, а лейтенант обиженно пожал плечами, но не отставал.

Тут Леля повернула голову и, заметив, что Володька стоит и смотрит на них, вдруг совсем по-девчоночьи состроила гримаску и... показала язык. Володька рассмеялся - ожила Лелечка. Ему стало как-то легко на душе, будто сбросил что-то, и, пожалуй, впервые за эти месяцы он так ясно радостно ощутил, что война-то позади и что впереди целая жизнь, в которой обязательно все будет хорошо...

И, когда на другой день утром ему позвонил Коншин и предложил сходить в Третьяковку, он с радостью согласился, удивившись, как же ему раньше не пришло это в голову, он так любил Третьяковку и часто ходил туда до армии.

- Ты часто, а я каждую неделю, - ответил Коншин.

Они встретились на Колхозной и пошли к Кировскому метро. По дороге Володька спросил:

- Неужто каждую неделю ходил? Зачем?

- Понимаешь, Третьяковка меня как-то тревожила, вдохновляла. Приходил домой и сразу за холст и масло. Аж дрожал, так хотелось писать, запах масляных красок вдыхал, как амбру, - Коншин засмеялся.

- Раз так, тебе в Суриковский надо было.

- Я сдавал туда. Не прошел. Рисунок у меня слабый. С натуры рисовать не любил, все больше фантазировал...

- Что же фантазировал?

- Разное, - опять засмеялся Коншин. - Когда гоголевский "Портрет" прочел, наверно, года два старика этого писал, с глазами его мучился. А после Герцена, где, помнишь, он о взгляде Николая I писал, стал императора изображать с его змеиным взглядом. Конечно, не получилось, мальчишкой же был. Надо бы с натуры побольше писать, а мне скучно - всякие там античные головы или натюрморты...

Они недолго помолчали, потом Володька спросил:

- Тебе охота в институте заниматься?

- Охота, - не задумываясь, ответил Коншин. - Я и литературой увлекался, но все бессистемно, а в институте по порядочку начнем - с антиков.

- Мне тоже надоело болтаться.

В метро Володька хотел было спросить Коншина, как у него с той девушкой, которая поджидала у института, но постеснялся. По переулку, идущему к Третьяковке, они шли притихшие, в предвкушении того прекрасного, что ожидает их там. Такими же притихшими и сосредоточенными вошли в залы. Древнюю живопись они проскочили, особо не задерживаясь, так же быстро прошли и восемнадцатый век, торопились к передвижникам... Тут все было знакомо, близко, но, к удивлению обоих, прежних восторгов они не вызвали. Заспешили дальше и тут, поднимаясь по лестнице, вдруг увидели сверху что-то ослепительно светящееся. Что это, воскликнули оба, потому что не видели этого полотна раньше. То был левитановский "Золотой плес"! Они стояли и смотрели на эту напоенную воздухом, пронизанную золотым светом заходящего солнца картину, и таким бесконечным покоем охватило обоих, что они долго ничего не могли сказать друг другу, а стояли и стояли, тяжело дыша, и только поглядывали друг на друга, передавая взглядами свои ощущения. Наконец Володька еле слышно произнес:

- Необыкновенно...

- Да... Знаешь, вдруг стало страшно: убило бы, и не увидели... Ты тоже в первый раз видишь этот "Плес"?

- В первый... Перед войной, наверно, в запаснике лежал. У меня другое возникло: не победили бы - все пропало бы, все немцы уничтожили бы.

Эта, в общем-то не новая для них мысль - знали же, что немцы сделали с Ясной Поляной и с Михайловским - вдруг обрела страшную конкретность: всего, всего, что они здесь видят, любимого и дорогого, могло и не быть!

- Знаешь, Алексей, - сказал Володька, - я как-то поначалу, когда вернулся в Москву, не чувствовал себя победителем. Даже сказал об этом знакомой девушке...

- А сейчас почувствовал? - улыбнулся Коншин.

- Да... И вот что интересно: просматривал на днях русскую хрестоматию Галахова и там попались стихи Вяземского... Слушай. "А мы остались, уцелели из этой сечи роковой, по смерти ближних оскудели и уж не рвемся в жизнь, как в бой..." Вот это "уже не рвемся в жизнь", оказывается, естественное состояние людей после войны. Занятно, правда?

Потом Коншин повел Володьку к своим любимым художникам - к Нестерову, Серову, Коровину, Малявину и, конечно, к Врубелю. Но к "Плесу" они возвращались не раз.

На обратном пути Коншин больше помалкивал. Видно, думал о чем-то и только на Москворецком мосту сказал:

- Помнишь, говорил тебе, что разбрасывался в юности, ни черта не заканчивал? Сейчас такого не будет! И знаешь почему? - улыбнулся он. - Койки армейские заправлять обучен, да так, что с закрытыми глазами смогу, и без единой морщинки! Ерунда вроде, а с такой мелочи...

- Забыл другое, Леша... - перебил Володька.

- Не забыл. Ты про войну, про то, что кровь из носа и прочее... Но началось-то с койки! Вот ходили мы с тобой по Третьяковке. Какие мастера! Сколько труда за каждый вещью! Знаешь, в институте филонить нельзя. Вкалывать надо! Иначе ни черта из нас не получится!

- Тебе хочется, чтоб получилось? - усмехнулся Володька.

- Ни о чем таком не мечтаю. Я не честолюбив. Просто мужик должен знать свое дело и уметь его делать. Пока я ни черта не умею!

- Ты прав, - подтвердил Володька, подумав с горечью, что и он пока ничего еще не умеет, кроме как воевать. Вспомнил, как завидовал ребятам на фронте, которые имели за плечами не десятилетку, а техникум, какие-то конкретные знания и специальность.

- Володька, - остановил его голос Деева, но изменившийся, странный. - Я звонить тебе хотел...

- В чем дело? - обернулся к нему Володька и увидел бледное лицо.

- Левка умер...

- Что?! - Володька оцепенел.

Они долго стояли молча друг против друга, не находя слов. Такое обычное и обыкновенное на войне - смерть - сейчас показалось не только нелепым, но почему-то очень и очень страшным. У Володьки пробежал озноб по телу. Он выдернул папиросу, жадно закурил и, только сделав несколько затяжек, глухо спросил: - Отчего... умер?

- Не знаю... Мне сейчас его сосед по дому сказал... Завтра похороны. Пойдешь?

- Конечно. Надо ведь.

- Да, надо... - с трудом повторил Деев. - Приходи к двенадцати в морг у Склифосовского... Сергею позвони.

У морга стояли несколько военных, пожилой мужчина с измученным лицом, наверно, Левкин отец, а чуть поодаль группа немолодых женщин, среди которых Володька узнал мать Тальянцева и его жену, с которой говорил совсем недавно... Он подошел к матери. Та узнала его, молча кивнула. Кивнула и жена Тальянцева... Спустя немного появились Деев на костылях и Сергей в военном...

На таких похоронах Володька не был с тридцать шестого года, и вся обстановка - молчавшие родные, ожидание гроба с покойником, сам морг, - все было тяжелым, гнетущим... Здесь смерть была событием, а не тем простым и обычным явлением, как на фронте.

Когда гроб вытащили из лифта, эта механизация показалась Володьке кощунственной, и смотреть, как открылись дверцы лифта, как появился там гроб, было страшнее, чем видеть раздетые до нижнего белья трупы под Ржевом. Гроб поставили на стол. Первой к нему бросилась мать и, склонившись, стала целовать сына. Отец стоял окаменев. Жена с сухими, широко раскрытыми глазами... Какие-то старушки, видать, дальние родственницы, крестились. Военные положили цветы. Деев сморщился и захлюпал носом, вспомнив, наверное, свои споры с Левкой...

Тальянцев лежал в военном, при всех орденах и медалях... Обострившееся лицо потемнело, и не было в нем покойницкого покоя. Оно было напряженным, страдальческим... Началась процедура прощания. Поцеловал Левку в лоб и Володька.

Хоронили Тальянцева на Пятницком кладбище... После того, как могилу засыпали, к Володьке подошла жена Тальянцева.

- Вы Левины товарищи по школе. Его мать приглашает вас... помянуть.

- У вас и так много народу, - отнекивался Володька.

- Да, конечно... Мы помянем его сами, - поддержал Володьку Сергей.

- Как хотите, - равнодушно сказала жена, добавив: - В армии не было у него настоящих друзей. Видно, и в школе...

- Ну зачем вы так? - вспыхнул Володька.

- Простите... Но никто же не помог. Видели, гибнет человек, а никто... Что я могла? Только умолять. Просила не ехать его за этой... Нет, поехал. Вернулся и... застрелился.

- Застрелился? - спросили они почти все разом.

- Да... Прятала я от него этот чертов пистолет, прятала, нашел-таки... она замолчала. - Ну, пойду я, поминки эти еще...

- Мда... - протянул Сергей, когда они остались втроем. - Такого не ожидал.

- Ну что, Деев, перестал себя считать неудачником? - спросил Володька.

- Иди ты... Ребята, а помянуть Левку надо. Пошли в бар? Муторно на душе, мочи нет...

- Не то слово... Нелепость это! Нелепость! - воскликнул Сергей. Провоевать всю войну, остаться живым... И вот... Надрыв, потеря воли к жизни, перенапряжение? Что это?

- Есть и другое, - заметил Володька.

- Знаю, но это побочные причины, - отмахнулся Сергей. - Может, в этой нелепости есть своя закономерность?

- Опять начал философствовать. Брось, Сергей, - остановил Деев. - Не то все говорим! Пошли помянем, - он вытер глаза, и Володька снова удивился его чувствительности.

После похорон Володька до вечера бродил по улицам... Случившееся не укладывалось в голове. Он вспоминал встречи с Левкой, стараясь припомнить какие-то мелочи, которые могли дать повод ему предположить такой конец, но ничего не вспоминалось, да и был Левка довольно скрытен, особо о своих делах не распространялся.

Домой он пошел через черный ход, выходивший во двор. Пройдя ворота, сразу увидел натянутую волейбольную сетку и Витьку с мячом. Тот перебрасывался с пареньком лет четырнадцати, которого Володька не знал - либо тот был слишком мал, когда Володька уходил в армию, либо вообще новый жилец.

- Володь... - крикнул Витька. - Раздобыл все же... - он хотел еще что-то сказать, видимо, предложить Володьке поиграть, но вовремя остановился.

- Вижу... Сегодня не до того мне, с похорон иду, а на днях, может, поиграем.

- Правильно, Володь, левую потренируешь, - обрадовался Витька. - Ничего, скоро соберем команду, приедут ребята, - добавил он, кидая мяч своему партнеру.

Володька вошел в квартиру. Мать была уже дома. Он не хотел говорить ей о смерти Тальянцева, но она сразу углядела что-то в его лице.

- Что-нибудь случилось, Володя? Где ты был?

Он помялся немного, но потом рассказал все.

- Господи, - прошептала мать. - Я хорошо помню Леву... Господи, как же это произошло? - затем она подошла к Володьке вплотную, заглянула в глаза и спросила: - Володя... У тебя ведь тоже есть... пистолет?

- Да, мама...

- Я прошу тебя, Володя... Может, это глупость, но мне было бы спокойнее, если бы ты его выбросил...

- Хорошо, мама, - сразу согласился он, потому что все время, пока шатался по улицам, почему-то думал о своем пистолете.

- И, если можно, Володя, немедленно... Где он у тебя?

- На чердаке.

Володька не сразу нашел место, куда закопал пистолет. На чердаке было темно, и он на ощупь считал стропила, чтобы найти то, где зарыт "вальтер". Разрыв опилки, устланные на полу, нащупал сверток, развернул газету, потом промасленную тряпку, и скользкий от смазки тяжеловатый пистолет приятно лег на руку. Он потер его, сунул в карман и, спустившись по лестнице, вышел на улицу.

Вначале он решил поехать к Москве-реке и выбросить там, но подумал, зачем же так далеко, когда можно в пруд в Ботаническом... Сад был уже закрыт, и ему пришлось долго искать дырку в заборе. В темноте Ботанический показался незнакомым, даже таинственным, и Володька порядочно плутал по аллейкам, прежде чем добрался до пруда.

Пруд был жутковат и мрачен, ни одного огонька не отражалось в его иссиня-черной воде. Володька вспомнил, что здесь в тридцатых годах утонул сосед по лестничной клетке. Значит, глубоко тут и место надежное. Он сделал замах и бросил пистолет, легкий всплеск на самой середине, и трофейный "вальтер", за которым полз когда-то через все овсянниковское поле, замирая при вспышке ракет и хоронясь за убитыми, пошел на дно пруда того самого Ботанического сада, где играл он с ребятами в далеком детстве в "казаков-разбойников" и в "индейцев" с оловянным пугачом в руках. Бросив пистолет, Володька словно бы покончил с войной и с той, мальчишеской, и с этой, настоящей, с которой чудом вернулся живым. И чувство какого-то глупого сожаления о выброшенном и навеки утраченном "вальтере" и вместе с тем огромного облегчения охватило его.

- Ну вот... Вот и все... - прошептал он со вздохом.

Не знал еще Володька, что война, с которой, как показалось ему, покончил он, не оставит его никогда. Не знал и того, что эти четыре года останутся навсегда самыми главными в его жизни.

Но пока прощай, война... Читать с начала ...

Источник :
Встречи на Сретенке
Вячеслав Леонидович Кондратьев

На Сретенке и в ее переулках жили многие Володькины одноклассники и однополчане по Дальнему Востоку. Поэтому он, как и в отпускные дни сорок второго года, шел по родной улице, приглядываясь к прохожим в смутной надежде кого-нибудь встретить. Шел к бульварному кольцу, чтобы сесть на "аннушку" и добраться до госпиталя, где лежал сейчас его школьный товарищ и ... http://modernlib.ru/books/kondratev_vyacheslav/

http://modernlib.ru/books/kondratev_vyacheslav/vstrechi_na_sretenke/

***

*** Вячеслав Кондратьев. Встречи на Сретенке. Повесть. ... 01

*** Вячеслав Кондратьев. Встречи на Сретенке. Повесть. ... 02

*** Вячеслав Кондратьев. Встречи на Сретенке. Повесть. ... 03

*** Вячеслав Кондратьев. Встречи на Сретенке. Повесть. ... 04

*** Вячеслав Кондратьев. Встречи на Сретенке. Повесть. ... 05

*** Вячеслав Кондратьев. Встречи на Сретенке. Повесть. ... 06

*** Вячеслав Кондратьев. Встречи на Сретенке. Повесть. ... 07

*** Вячеслав Кондратьев. Встречи на Сретенке. Повесть. ... 08

*** Вячеслав Кондратьев. Встречи на Сретенке. Повесть. ... 09

*** Вячеслав Кондратьев. Встречи на Сретенке. Повесть. ... 010