***   

***   

***    

***

***

  
  
О "ПОШЕХОНСКОЙ СТАРИНЕ" Михаила Евграфовича САЛТЫКОВА-ЩЕДРИНА  ... статья С. Макашина

  
  
  
   "Пошехонская старина", появившаяся в 1887 - 1889 годах в журнале "Вестник Европы", - последнее произведение М. Е. Салтыкова-Щедрина. Им закончился творческий и жизненный путь писателя. В отличие от других его вещей оно посвящено не злободневной современности, а прошлому - жизни помещичьей семьи в усадьбе при крепостном праве. По своему материалу "Пошехонская старина" во многом восходит к воспоминаниям автора о своем детстве, прошедшем в родовом дворянском гнезде, в самый разгар крепостного права. Отсюда не только художественное, но и также историческое и биографическое значение этого монументального литературного памятника, хотя он не является ни автобиографией, ни мемуарами писателя.
   "Пошехонская старина" - многоплановое произведение. Оно совмещает в себе три слоя: "хронику" или "житие" - повесть о детстве (предполагалось и о юности) на автобиографической основе; историко-бытовую панораму - картины жизни в помещичьей усадьбе, при крепостном праве и публицистику - суд писателя-демократа над крепостническим строем и обличение духа крепостничества в идеологии и политике России 80-х годов прошлого века.
   Первые два слоя даны предметно (сюжетно). Последний содержится в авторских "отступлениях", кроме того, он задан в подтексте произведения, заключен в идейной позиции автора.
   Русская литература XIX века знает несколько автобиографических повествований о детстве, признаваемых классическими. "Пошехонская старина" - одно из них. Хронологически она занимает место после "Семейной хроники" и "Детских годов Багрова внука" С. Аксакова и "Детства" и "Отрочества" Л. Толстого и предшествует "Детству Темы" Н. Гарина-Михайловского. Не уступая названным произведениям в художественной силе и яркости красок (хотя и крайне суровых тонов), салтыковская "хроника" отличается от них глубиною своего социального критицизма, пронизывающего все повествование. С этой особенностью "хроники" связано и принципиально иное, чем у названных писателей, отношение Салтыкова к автобиографическому материалу. Он используется не только и не столько для субъективного раскрытия собственной личности, душевного мира и биографии повествователя, сколько для объективного обозрения изображаемой социальной действительности и суда над нею.
   Повествование ведется в форме рассказа ("записок") пошехонского дворянина Никанора Затрапезного о своем "житии", - собственно лишь о детстве. В специальном примечании, начинающем произведение, Салтыков просит читателя не смешивать его личность с личностью Никанора Затрапезного и заявляет: "Автобиографического элемента в моем настоящем труде очень мало; он представляет собой просто-напросто свод жизненных наблюдений, где чужое перемешано с своим, а в то же время дано место и вымыслу".
   Салтыков, таким образом, не отрицает присутствия "автобиографических элементов" в своей "хронике", но ограничивает их роль и значение, настаивая на том, что он писал не автобиографию или мемуары, а художественное произведение, хотя и на материале личных воспоминаний.
   Действительно, Салтыков отнюдь не ставил перед собой задачи полного восстановления ("restitutio in integrun") - всех образов и картин своего детства, хотя они и предстояли перед его памятью "как живые, во всех мельчайших подробностях". Биографический комментарий к произведению, осуществленный при помощи материалов семейного архива Салтыковых и других объективных источников, устанавливает, что в "Пошехонской старине" писатель воспроизвел немало подлинных фактов, имен, эпизодов и ситуаций из собственного своего и своей семьи прошлого, и все же даже наиболее "документированные" страницы произведения не могут безоговорочно рассматриваться в качестве автобиографических или мемуарных. Для правильного понимания "автобиографического" в "Пошехонской старине" нужно иметь в виду два обстоятельства.
   Во-первых, биографические материалы Салтыкова введены в произведение в определенной идейно-художественной системе, которой и подчинены. Система эта - типизация. Писатель отбирал из своих воспоминаний то, что считал характерным для тех образов и картин, которые рисовал. "Теперь познакомлю читателя с <...> той обстановкой, которая делала из нашего дома нечто типичное", - указывал Салтыков, начиная свое повествование.
   Во-вторых, и это главное, нельзя забывать, что в "Пошехонской старине"содержатся одновременно "и корни и плоды жизни сатирика" (Н.К. Михайловский) - удивительная сила воспоминаний детства и глубина итогов жизненного пути, последняя мудрость писателя. "Автобиографическая" тема в "Пошехонской старине" полифонична. Она двухголосна. Один "голос - воспоминания мальчика Никанора Затрапезного о своем детстве. Другой "голос" - суждения о рассказанном. Все они определяются и формулируются с точки зрения общественных идеалов, существование которых в изображаемых среде и времени исключается. Оба "голоса" принадлежат Салтыкову. Но они не синхронны. Два примера проиллюстрируют сказанное.
   В главе "Заболотье" автор пишет: "Всякий уголок в саду был мне знаком, что-нибудь напоминал; не только всякого дворового я знал в лицо, но и всякого мужика". Это воспоминание - одно из конкретных впечатлений детства (в черновой рукописи названы подлинные имена "дворовых" и "мужиков"). Но дальше следует широкое обобщение приведенного воспоминания, биографически важный вывод из него: "Крепостное право, тяжелое и грубое в своих формах, сближало меня с подневольной массой. Это может показаться странным, но я и теперь еще сознаю, что крепостное право играло громадную роль в моей жизни, и что только пережив все его фазисы - я мог придти к полному, сознательному и страстному отрицанию его". Это - суждение, оценка детского опыта с позиций опыта всей прожитой жизни.
   Другой пример - одно из интереснейших автобиографических признаний Салтыкова, сопоставимых лишь с аналогичными признаниями других великих социальных моралистов Руссо и Толстого. Речь идет о главе V - "Первые шаги на пути к просвещению". В ней содержится удивительное свидетельство Салтыкова, совпадающего здесь с Никанором Затрапезным, об обстоятельствах своего гражданского рождения, "моменте" возникновения в его душевном мире - почти ребенка - сознания и чувства социальной несправедливости мира, в котором он рос. Салтыков считал таким "моментом" те весенние дни 1834 года - ему шел тогда девятый год, - когда, роясь в учебниках, он случайно отыскал "Чтения из четырех евангелистов" и самостоятельно прочел книгу.
   "Для меня эти дни принесли полный жизненный переворот, - свидетельствует Салтыков от имени Никанора Затрапезного. - Главное, что я почерпнул из чтения Евангелия, заключалось в том, что оно посеяло в моем сердце зачатки общечеловеческой совести и вызвало из недр моего существа нечто устойчивое, свое, благодаря которому господствующий жизненный уклад уже не так легко порабощал меня... Я даже могу с уверенностью утверждать, что момент этот имел несомненное влияние на весь позднейший склад моего миросозерцания".
   В своих воспоминаниях известный публицист Г. З. Елисеев, близко стоявший к Салтыкову, рассказывает, что, прочтя в "Вестнике Европы" цитированное признание, он заинтересовался, "насколько это сообщенное Салтыковым сведение о таком раннем возникновении в нем самосознания может считаться несомненно подлинным материалом для его биографии". При первом же посещении Салтыкова Елисеев обратился к нему за соответствующими разъяснениями. "Салтыков отвечал мне, - пишет Елисеев, - что все было именно так, как он описал в своей статье".
   Действительно, нет оснований сомневаться в субъективной достоверности признания Салтыкова. Но в этом признании отчетливо различимы два разновременных пласта, каждый из которых является бесспорной автобиографической реальностью. Хронологически знакомство с евангельскими словами об "алчущих", "жаждущих" и "обремененных" принадлежат восьмилетнему мальчику с богатыми задатками духовного развития. Ему же принадлежат и воспоминания о том, как он отнес эти слова из социальных догматов раннего христианства к окружавшей его конкретной действительности - к крепостной "девичьей" и "застольной", "где задыхались десятки поруганных и замученных существ". Но оценка этих дней как события, принесшего автору воспоминаний "полный жизненный переворот", имевшего "несомненное влияние" на весь позднейший склад его мировоззрения, принадлежит уже не мальчику, а писателю Салтыкову, подводящему итоги своей жизни и деятельности.
   Рассказ о чтении Евангелия не раз служил в идеалистической критике источником для утверждений, будто бы Салтыков испытал в детстве религиозную страсть. Но сам автор "Пошехонской старины" отрицал это. Обладавший необыкновенно развитою памятью на все связанное с социальными сторонами действительности, он вспомнил о возникновении в сознании и чувствах не религиозных настроений, а зачатков тревоги по поводу общественного нестроения жизни, ее расколотости и несправедливости. Никаких религиозно-мистических мотивов в рассказе Салтыкова нет. По отношению к религии как и по отношению к другим формам духовной культуры Салтыков находился в детские годы в атмосфере сурового, ничем не прикрытого практицизма, чуждавшегося всего неясного, религиозно-мечтательного, иррационального.
   Наряду с воспоминаниями о первых движениях в начинавшейся духовной жизни в "Пошехонской старине" приведено немало мемуарных материалов, относящихся к внешней обстановке детства Салтыкова. Обращение к документам семейного архива Салтыковых, а также к тверским и ярославским краеведческим источникам позволило установить немало фактов и эпизодов крепостной "старины", которые знал, видел или о которых слышал и на всю жизнь сохранил в своей памяти будущий писатель.
   Психологическую основу портрета "помещицы-фурии", жестокой в отношении своих крепостных людей, - тетеньки Анфисы Порфирьевны Салтыков взял отчасти от личности своей родной тетки, младшей замужней сестры отца, Елизаветы Васильевны Абрамовой, отличавшейся, по судебным показаниям ее дворовых, "зломстительным характером".
   В эпизоде превращения мужа тетеньки Анфисы Порфирьевны в крепостного человека использован нашумевший в 1830-х годах по всей Тверской губернии факт исчезновения калязинского помещика Милюкова, осужденного даже "правосудием" Николая I в ссылку за жестокое обращение с крестьянами; родственники объявили Милюкова умершим, а позднее оказалось, что, укрываясь от наказания по судебному приговору, он жил у них под видом их дворового крепостного человека.
   Суровая расправа над тетенькой Анфисой Порфирьевной доведенных ею до отчаяния дворовых девушек - это точно переданная судьба, постигшая дальнюю родственницу Салтыковых, помещицу Бурнашеву. Ее ключница впустила к ней в спальню сенных девушек, и они подушками задушили свою барыню-истязательницу.
   Повествование о "проказнике" Урванцеве, назвавшем обоих своих сыновей-близнецов Захарами и разделившем между ними имение так, что раздел этот превратил братьев в смертельных врагов, а их поместье в застенок для крепостных людей, - это подлинная история семьи ближайшего соседа Салтыковых, майора Василия Яковлевича Баранова. Его сыновья-близнецы оба назывались Яковами, и оба были помещиками-извергами.
   Трагедия Мавруши-новоторки, вольной девушки, закрепостившейся по собственному желанию из любви к мужу - крепостному человеку, близка, хотя и не тождественна, трагедии жены первого учителя Салтыкова - крепостного живописца Павла Соколова.
   Рассказ о бессчастной Матренке находит себе не одно, а ряд соответствий в записях метрической книги церкви в селе Спас-Угол, регистрировавшей браки "провинившихся" дворовых девушек. По приказу помещиков, отцов и дедов Салтыкова они отдавались замуж за бедняков-крепостных в отдаленные деревни вотчины.
   Приведенные примеры - всего несколько из многих установленных, документально и зримо очерчивают круг тех суровых впечатлений, которые впитывал в себя будущий писатель в годы детства и отрочества. Салтыков действительно имел основание сказать о себе впоследствии: "...Я слишком близко видел крепостное право, чтобы иметь возможность забыть его. Картины того времени до того присущи моему воображению, что я не могу скрыться от них никуда <...> в этом царстве испуга, физического страдания <...> нет ни одной подробности, которая бы минула меня, которая в свое время не причинила бы мне боли".
  
* * *

  
   "Пошехонская старина" принадлежит художественной литературе. Но велико значение "хроники" и как исторического и социального документа, правдиво воссоздающего самую суть крепостных отношений в многообразных их проявлениях.
   В произведениях Пушкина и Гоголя, Тургенева, Гончарова и Толстого имеется немало изображений помещичьего и крестьянского быта при крепостном праве, признанных классическими. Но только Салтыкову, с позиций его социального критицизма и страстного демократизма, с высоты его "идеалов будущего" - социалистических идеалов, - удалось показать "ужасное зрелище страны, где люди торгуют людьми" (Белинский), со всей полнотой и беспощадностью исторической истины. По глубине критики и силе отрицания мира крепостнической действительности "Пошехонская старина" стоит в ряду с такими литературными памятниками антикрепостнической борьбы, как "Путешествие из Петербурга в Москву" Радищева, "Письмо Белинского к Гоголю", проза и публицистика Герцена, стихотворения и поэмы Некрасова, критика и публицистика Чернышевского и Добролюбова. Вместе с тем салтыковская "хроника" превосходит названные произведения своей художественной силой и широтой захвата воспроизводимого быта. Это - художественное полотно целой исторической полосы русской жизни.
   В одной из своих рецензий 1871 года Салтыков писал: "Мы помним картины из времен крепостного права, написанные а lа Dickens. Как там казалось тепло, светло, уютно, гостеприимно и благодушно! а какая на самом деле была у этого благодушия ужасная подкладка!".
   В свете этого высказывания уясняется основной принцип подхода Салтыкова к изображению жизни в помещичьей усадьбе. В "Пошехонской старине", как и в других своих произведениях, Салтыков подходит к дворянско-усадебному быту не с его внешней идиллической стороны. Он подходит к этому быту со стороны его "ужасной подкладки", хорошо известной людям крепостной неволи, трудами и страданиями которых обеспечивалось помещичье благополучие, создавался экономический фундамент "утонченности" дворянско-усадебной жизни в ее элитном слое.
   Задачей Салтыкова в "Пошехонской старине" было, по его собственному определению, восстановить "характеристические черты" крепостного быта.
   Основными же типическими признаками этого быта являлись принудительный труд крепостных и отношение к ним как к существам полностью бесправным, всецело находящимся "в господской воле". Все другие "черты" имели частное, подчиненное значение, однако они отнюдь не игнорировались писателем. "В настоящем "житии", - указывает Салтыков в начале "хроники", - найдется место для всего разнообразия стихий и фактов, из которых составлялся порядок вещей, называемый "стариною". Средоточием, палладиумом этого крепостного "порядка вещей", где его можно было наблюдать во всех формах и проявлениях, являлась помещичья усадьба. С характеристики ее Салтыков и начинает свое повествование.
   Помещичья усадьба в изображении автора "Пошехонской старины" - это не "дворянское гнездо" Тургенева, не "Лысые Горы" и не "Отрадное" Толстого.
   "Малиновец" (списанный с главной усадьбы родовой вотчины Салтыковых, села Спас-Угол Калязинского уезда Тверской губернии) - это прежде всего место, где непосредственно осуществлялась хозяйственная и всякая иная эксплуатация крепостных людей. Именно крепостная эксплуатация определяла, по Салтыкову, подлинную суть любой помещичьей усадьбы, каким бы декорумом она ни обладала. Он вовсе не отрицал при этом художественной правды и поэзии светлых усадебных картин Тургенева и Толстого (известен восхищенный отзыв Салтыкова о тургеневском "Дворянском гнезде"). Но, во-первых, в его понимании эти писатели изображали по преимуществу верхний слой поместного дворянства, относительно редкие оазисы культуры. Предметом же изображения у Салтыкова была "пошехонская дворянская жизнь", то есть жизнь помещиков средней руки, которая была несопоставима с элитной, аристократической и потому несопоставимо же показательнее, типичнее для русского оседлого дворянства в его массе, чем жизнь Ростовых и Болконских. Во-вторых, и в оазисах дворянской культуры, в их "утонченности" глаз Салтыкова-художника - так уж он был устроен - прежде всего видел не парадный фасад и залы помещичьего дома, не парки усадьбы, а ее двор и людскую, ригу и конюшню - места, где непосредственно обнажалась "ужасная подкладка"помещичьего быта, где творились "мистерии крепостного права", нередко кровавые.
   С беспощадным реализмом, сурово создает Салтыков образы владельцев "Малиновца" - помещиков Затрапезных. На первый план выдвинута властная хозяйка усадьбы Анна Павловна Затрапезная. Эта удивительно сильно нарисованная фигура принадлежит, как и ее предшественница-близнец Арина Петровна Головлева из романа "Господа Головлевы", к художественным шедеврам Салтыкова. Взятый "живьем" из действительности, с реальной Ольги Михайловны Салтыковой, матери писателя, этот образ вместе с тем широко и мощно обобщает характерные черты и судьбу всей социальной группы, которой он принадлежит. Писатель показывает, как в условиях бездуховной среды умиравшего крепостного строя и одновременно в атмосфере буржуазных "идеалов" стяжания и накопительства (Затрапезная, как и мать Салтыкова, была из купеческого рода) даже природно богатые задатки изображенного им женского типа получили уродливое развитие и стали асоциальными. Сильный, самостоятельный характер Анны Павловны, незаурядный ум, деловая сметка, неистощимая энергия - вcе приносится на алтарь служения одному божеству - обогащению, все подчиняется одной страсти - бережливой экономии, превратившейся в отвратительное скопидомство.
   Образу Анны Павловны сопутствует и вместе с тем противостоит образ ее мужа Василия Порфирьевича Затрапезного, родовитого дворянина, наследного владельца родовой вотчины, но отчасти устраненного, отчасти самоустранившегося от всяких работ по ее управлению, полностью перешедших в руки его властной и деловой супруги. В этом образе, также взятом из ближайшего семейного окружения, списанном хотя и с меньшей верности натуры, с отца писателя Евграфа Васильевича, воплощена другая типическая черта уходящего в историческое небытие крепостного строя - прогрессирующее оскудение деловых, хозяйственных интересов и жизнеустроительной активности в массе поместного дворянства.
   Много внимания уделено в "Пошехонской старине" картинам детства и воспитания дворянских детей в обстановке помещичьего дома. Как уже сказано, в этих картинах Салтыков ближе всего следовал за воспоминаниями своего детства. "Весь тон воспитательной обстановки, - формулирует Салтыков свою позднейшую оценку педагогики, через которую когда-то прошел, - был необыкновенно суровый и, что всего хуже, в высшей степени низменный".
   Салтыков показывает, что развращающее воздействие тлетворной морали крепостнического мира очень рано сказывалось и на детях. Он подводит читателя к выводу, что в условиях существования крепостного строя полноценная личность общественно полезного человека и деятеля не могла сформироваться на почве этого строя и созданных им идеологии и социальной психологии. Такая личность могла сложиться лишь в условиях сознательного отрицания крепостного строя и борьбы с ним. Биография самого Салтыкова является одной из наглядных иллюстраций к этим мыслям и наблюдениям.
   Своего рода теоретическим обобщением к конкретным характеристикам-воспоминаниям о детстве и воспитании является глава "Дети"(VI), первоначально самостоятельный очерк, лишь позднее включенный в "Пошехонскую старину". В этой главе Салтыков, открыто снимая с себя маску рассказчика Никанора Затрапезного, беседует с читателем от собственного своего лица. Глава начинается словами: "И вот теперь, когда со всех сторон меня обступило старчество, я вспоминаю свои детские годы, и сердце мое невольно сжимается". И дальше следует знаменитое место, в котором Салтыков обличает фальшь и лицемерие семейной, школьной и социальной педагогики там, где существует "неправильность и шаткость устоев, на которых зиждется общественный строй", то есть в социально расколотое, антагонистическом обществе. Затем инвектива переходит в страстную исповедь веры в неизбежность "грядущего обновления" человечества. Это место в главе VI об "идеалах будущего", социалистическая окраска которого очевидна, оказалось одним из последних высказываний Салтыкова такого рода.
   В трех "портретных галереях" - "родственников", "домочадцев" и "соседей", - занимающих остальные главы "хроники", Салтыков создает серию портретов-биографий "господ" и "рабов" ("слуг"), экспонируя их на предметном и вместе с тем глубоко обобщенном историко-бытовом фоне. Жизнь помещичьей семьи и дворовых отражена здесь с небывалой широтой охвата - от деталей хозяйственной практики и повседневного обихода до трагических судеб людей.
   В "галерее господ" представлено все разнообразие типов, вырабатывавшихся дворянско-поместной жизнью на почве крепостного права:
   "образцовые" помещики, добивавшиеся благополучия крайне суровым режимом хозяйственной эксплуатации крепостного труда ("образцовый хозяин" Пустотелов, помещики-истязатели и варвары (Савельцев в главе "Тетенька Анфиса Порфирьевна"), безнадежно выродившиеся титулованные аристократы (князь Кузьмин-Перекуров, прошедший "всю школу благовоспитанных и богатых идиотов"); прожигатели жизни, далекие от каких-либо духовных интересов представители корпоративной власти дворянства ("предводитель Струнников"), помещики-бедняки, владевшие всего несколькими ревизскими душами, чья жизнь нередко опускалась ниже крестьянского обихода ("Словущенские дамы и проч."), В этой же "галерее" представлены и "портреты" представителей нового денежного дворянства ("дедушка Павел Борисович", не знавший в жизни других интересов, кроме "интереса наживы"), хищники-казнокрады из среды служилого дворянства ("майор Стриженый") и другие.
   Салтыковская "галерея господ" образует поистине мрачный и жестокий мир хозяев рабовладельческой России. Мир этот предстоит перед читателем всецело погруженным в пучину хозяйственного практицизма и крепостнического произвола. В этом мире нет счастливых или просто довольных судьбой людей. В нем нет духовности, просветляющей мысли или высокого стремления... При этом было бы ошибкой думать, что Салтыков сгущает краски, как обличитель.
   Сведения и факты, которые сообщают нам документы и мемуары эпохи, свидетельствуют о полной исторической правдивости салтыковских показаний.
   "Но вы описываете не действительность, а какой-то вымышленный ад! - могут сказать мне", - писал Салтыков, полемизируя со своими реальными и воображаемыми критиками и отвечал: "Что описываемое мною похоже на ад, - об этом я не спорю, но в то же время утверждаю, что этот ад не вымышлен мною.
   Это "пошехонская старина", и ничего больше, и, воспроизводя ее, я могу, положа руку на сердце, подписаться: с подлинным верно".
   В "галерее господ" представлены не только помещики-изверги. Анна Павловна Затрапезная почти свободна от упреков в помещичьих варварствах. В Малиновце, управляемом единоличной ее волею, нет или почти нет ни губительной для крестьян ежедневной барщины, ни крепостнических застенков, ни кровавых истязаний и членовредительств (не было помещичьей уголовщины и в реальной салтыковской вотчине - Спас-Угол). Выражения барского гнева против дворовых людей ограничиваются преимущественно практикой оплеух и зуботычин, а в более серьезных случаях "непослушания" - отдачей провинившихся для наказания земскому начальству, сдачей в солдаты, отсылкой в отдаленные деревни вотчины. Есть в "галерее господ" даже "портрет" почти "идиллической", по определению самого писателя, "тетеньки-сластены", есть и "портрет" стоящего на позициях отрицания крепостнических порядков дворянского интеллигента-идеалиста Бурмакина. Но жизнь и деятельность этих людей, лично мало причастных или вовсе не причастных к жестокостям крепостного права, бесплодна и безрадостна. "Служение семье", а по существу собственническому фетишу семьи - "призраку", - понятое Анной Павловной Затрапезной как "служение" делу приобретательства, приумножения наследного и благоприобретенного фамильного достояния, таит в себе угрозу возмездия.
   Оно было еще раньше показано писателем в "Господах Головлевых", в трагизме конечных жизненных итогов героини романа, Арины Петровны - образа-близнеца Затрапезной. Существование "тетеньки-сластены" лишено каких-либо общественных интересов, и все свелось, в сущности, к заботам о еде и домашнем уюте. Честный, добрый, идеально мыслящий Бурмакин ничего не может противопоставить окружающему его миру хищничества и практически гибнет в нем.
   Помещичья среда вся в целом изображается Салтыковым глубоко критически, отрицательно. Она нигде не показана в цветении дворянской культуры, как, например, у Толстого в "Войне и мире". В этой среде, родной ему по крови рождения, Салтыков не усматривает уже никаких элементов прогрессивного развития, не видит залогов будущего. Писатель подводит читателя к выводу о неотвратимости исторического умирания дворянско-помещичьего класса. "Образцовый хозяин" Пустотелов, выколачивавший свое благополучие нагайкой из крепостных спин, разоряется сразу же после реформы 1861 года. Он слишком "глубоко погряз в тине крепостной уголовщины", чтобы понять смысл развертывавшихся перед его глазами новых общественных отношений и приспособиться к ним. Рассказ об "образцовом хозяине" заканчивается его предсмертным словом "Умирать", звучащим как приговор не только самому себе, но и всему своему классу.
   Предводитель Струнников также разоряется после отмены крепостного права. Он бежит от своих кредиторов в Западную Европу и превращается здесь в ресторанного "гарсона". В этой, казалось бы, гротесковой метаморфозе Салтыков проницательно предугадал грядущую судьбу ряда многих представителей "первого в империи сословия". Немало русских дворян, не принявших Октябрьской революции и оказавшихся на чужбине, в эмиграции, закончили свою жизнь на разного рода служительских должностях у западноевропейской и американской буржуазии.

                  Читать   дальше   ...       

***

***

***

***

***

***

***

***

***    С. Макашин. О "ПОШЕХОНСКОЙ СТАРИНЕ" САЛТЫКОВА-ЩЕДРИНА. 01

***         С. Макашин. О "ПОШЕХОНСКОЙ СТАРИНЕ" САЛТЫКОВА-ЩЕДРИНА. 02 

***

***

***

***

***

***   М.Е. Салтыков-Щедрин. ПОШЕХОНСКАЯ СТАРИНА ЖИТИЕ НИКАНОРА ЗАТРАПЕЗНОГО, ПОШЕХОНСКОГО ДВОРЯНИНА. 001

***    М.Е. Салтыков-Щедрин. ПОШЕХОНСКАЯ СТАРИНА ЖИТИЕ НИКАНОРА ЗАТРАПЕЗНОГО, ПОШЕХОНСКОГО ДВОРЯНИНА. 002 

***  М.Е. Салтыков-Щедрин. ПОШЕХОНСКАЯ СТАРИНА ЖИТИЕ НИКАНОРА ЗАТРАПЕЗНОГО, ПОШЕХОНСКОГО ДВОРЯНИНА. 003

***    М.Е. Салтыков-Щедрин. ПОШЕХОНСКАЯ СТАРИНА ЖИТИЕ НИКАНОРА ЗАТРАПЕЗНОГО, ПОШЕХОНСКОГО ДВОРЯНИНА. 004

***   М.Е. Салтыков-Щедрин. ПОШЕХОНСКАЯ СТАРИНА ЖИТИЕ НИКАНОРА ЗАТРАПЕЗНОГО, ПОШЕХОНСКОГО ДВОРЯНИНА. 005    

***   М.Е. Салтыков-Щедрин. ПОШЕХОНСКАЯ СТАРИНА ЖИТИЕ НИКАНОРА ЗАТРАПЕЗНОГО, ПОШЕХОНСКОГО ДВОРЯНИНА.006

***  М.Е. Салтыков-Щедрин. ПОШЕХОНСКАЯ СТАРИНА ЖИТИЕ НИКАНОРА ЗАТРАПЕЗНОГО, ПОШЕХОНСКОГО ДВОРЯНИНА. 007  

***    М.Е. Салтыков-Щедрин. ПОШЕХОНСКАЯ СТАРИНА ЖИТИЕ НИКАНОРА ЗАТРАПЕЗНОГО, ПОШЕХОНСКОГО ДВОРЯНИНА. 008 

***    М.Е. Салтыков-Щедрин. ПОШЕХОНСКАЯ СТАРИНА ЖИТИЕ НИКАНОРА ЗАТРАПЕЗНОГО, ПОШЕХОНСКОГО ДВОРЯНИНА. 009

***      М.Е. Салтыков-Щедрин. ПОШЕХОНСКАЯ СТАРИНА ЖИТИЕ НИКАНОРА ЗАТРАПЕЗНОГО, ПОШЕХОНСКОГО ДВОРЯНИНА. 010  

***    М.Е. Салтыков-Щедрин. ПОШЕХОНСКАЯ СТАРИНА ЖИТИЕ НИКАНОРА ЗАТРАПЕЗНОГО, ПОШЕХОНСКОГО ДВОРЯНИНА. 011

***   М.Е. Салтыков-Щедрин. ПОШЕХОНСКАЯ СТАРИНА ЖИТИЕ НИКАНОРА ЗАТРАПЕЗНОГО, ПОШЕХОНСКОГО ДВОРЯНИНА. 012 

***    М.Е. Салтыков-Щедрин. ПОШЕХОНСКАЯ СТАРИНА ЖИТИЕ НИКАНОРА ЗАТРАПЕЗНОГО, ПОШЕХОНСКОГО ДВОРЯНИНА. 013

***       М.Е. Салтыков-Щедрин. ПОШЕХОНСКАЯ СТАРИНА ЖИТИЕ НИКАНОРА ЗАТРАПЕЗНОГО, ПОШЕХОНСКОГО ДВОРЯНИНА. 014     

***   М.Е. Салтыков-Щедрин. ПОШЕХОНСКАЯ СТАРИНА ЖИТИЕ НИКАНОРА ЗАТРАПЕЗНОГО, ПОШЕХОНСКОГО ДВОРЯНИНА. 015

***     М.Е. Салтыков-Щедрин. ПОШЕХОНСКАЯ СТАРИНА ЖИТИЕ НИКАНОРА ЗАТРАПЕЗНОГО, ПОШЕХОНСКОГО ДВОРЯНИНА. 016  

***    М.Е. Салтыков-Щедрин. ПОШЕХОНСКАЯ СТАРИНА ЖИТИЕ НИКАНОРА ЗАТРАПЕЗНОГО, ПОШЕХОНСКОГО ДВОРЯНИНА. 017 

***     М.Е. Салтыков-Щедрин. ПОШЕХОНСКАЯ СТАРИНА ЖИТИЕ НИКАНОРА ЗАТРАПЕЗНОГО, ПОШЕХОНСКОГО ДВОРЯНИНА. 018 

***    М.Е. Салтыков-Щедрин. ПОШЕХОНСКАЯ СТАРИНА ЖИТИЕ НИКАНОРА ЗАТРАПЕЗНОГО, ПОШЕХОНСКОГО ДВОРЯНИНА. 019 

***    М.Е. Салтыков-Щедрин. ПОШЕХОНСКАЯ СТАРИНА ЖИТИЕ НИКАНОРА ЗАТРАПЕЗНОГО, ПОШЕХОНСКОГО ДВОРЯНИНА. 020

***   М.Е. Салтыков-Щедрин. ПОШЕХОНСКАЯ СТАРИНА ЖИТИЕ НИКАНОРА ЗАТРАПЕЗНОГО, ПОШЕХОНСКОГО ДВОРЯНИНА. 021 

***   Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин. ... Повесть о том, как один мужик двух генералов прокормил

***

***

***

***         Прикрепления: Картинка 1 · Картинка 2

***

***

***

*** ПОДЕЛИТЬСЯ

***

***

АУДИОКНИГА: МИХАИЛ САЛТЫКОВ-ЩЕДРИН. ПОШЕХОНСКАЯ СТАРИНА СЛУШАТЬ ОНЛАЙН, СКАЧАТЬ В MP3

*** 

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***   

***   

***     Библиография. Кондратьев Вячеслав Леонидович

***           ТЫ ПРОШЕЛ СТОВЕРСТЫЙ ПУТЬ… Вячеслав Кондратьев

***   ОВСЯННИКОВСКИЙ ОВРАГ, Рассказ, Вячеслав Кондратьев 01 

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***