Гражданская 012 - 26 Сентября 2024 - Персональный сайт

Главная » » Гражданская 012

22:51

Гражданская 012

***

===

Я слушал ее отчаянную исповедь; слушал, не видя ее лица, ее глаз, голос
ровный, сильный, чуть приглушенный, с нотками надежды найти понимание, но
уверенный в своей непогрешимости перед истиной... Слушал молча...
-- Я расскажу тебе о девушке, одной моей близкой подруге... Она была
чиста, юна, а сердце ее жаждало любви. По ночам она влюблялась в свое
отражение в зеркале, восхищаясь тем совершенством, каким одарил ее господь,
телом, которое принадлежало ей, его плавными изгибами, прозрачной кожей,
тонкой шеей, грудью древнегреческой богини, ногами нимфы... О, если бы ты
знал, как ждала она своего первого мужчину... И вот появился он -- сильный,
умный, смелый, но такой нерешительный с ней наедине. Но, может быть,
виноваты чужой город, чужая школа, и то, что друзья его остались где-то в
далекой Испании, или то, что им обоим было только по пятнадцать?.. Прошло
две недели. Две недели счастья. Она любила и видела, что любима, так почему
же он ни разу даже не взял ее за руку?.. Тогда она бросилась в омут... она
привела его к себе домой ночью, тайком от посторонних глаз... Она любила и
видела, что любима -- можно ли ее судить за это. Она обнажила перед ним свое
тело, которое теперь принадлежало уже не ей, а ему, и сама же, от волнения
путаясь в его одежде, обнажила и тело возлюбленного. И, почувствовав его
упругую мужскую плоть, она опустилась на колени, обняла его бедра... и
отпрянула, словно ужаленная... Тысячи тончайших волосатых щупалец,
извивающихся и кишащих, словно клубок червей, вдруг слились вместе -- его
ноги исчезли. Всего на мгновение потеряв над собою контроль, он стал тем
человеком-змеей, чудовищем, каким создала его природа и которого уже не
прятали ни одежда, ни сумрак спальни... Скажи, сколько сил надо было той
девушке, чтобы побороть охватившее ее отвращение. На следующий день... Одним
словом, она стала избегать его. А спустя три дня он застрелился. Было ли ей
жалко его? Наверное. Но затем случилось нечто, что жалость превратила в
ненависть. В ее классе было еще трое мутантов, над которыми все издевались,
кого считали животными, какими-то недочеловеками, их звали Самуэль Ли,
Сидней и Кора... Вскоре после смерти... юноши Кора обманом завлекла ее в
спортзал. Там ждали друзья Коры... Они насиловали ее всю ночь. Они стали у
нее первыми -- двухголовый Самуэль Ли и Сидней с лицом на затылке и лицом
впереди...
-- Что сталось с ней?
-- Она покончила с собой.
Нет, история эта не напоминала историю Ромео и Джульеты, что-то не
вязалось здесь с извечной темой беззаветной и воистину смелой любви,
описанной великим драматургом, но мог ли Шекспир измыслить подобный поворот
сюжета, мог ли он думать о том, что ждет его Ромео, обо что разобьются два
любящих сердца...
Я почувствовал, что будто каменная глыба навалилась на меня всей своей
непосильной тяжестью, и, казалось, остановится сердце, как сами по себе
сжимались в кулаки пальцы: но от безысходности я лишь стиснул зубы, шумно
вздохнул и мотнул головой, словно отрешаясь от наваждения; подумал -- каково
же сейчас Элен; снова видел перед собой Патрицию, тщетно пытался всмотреться
в черный призрак, все еще стоящий у окна, и не поверить что она осталась
прежней -- холодной и рассудительной, чуждой волнений. Может быть, именно
поэтому я нашел руку Элен, взял в свою, но потом оставил, поднялся с постели
и встал рядом с дочерью, обратив бесполезный взгляд во мрак улицы...
-- Элен, -- вновь заговорила Патриция, -- Я ни в чем не раскаиваюсь. Ты
знала -- я сдержу слово.
-- Ты чудовище... -- произнес я тихо, -- в чем был виноват этот
неродившийся ребенок?
-- В том, что он родился бы мутантом.
Почему-то в эту секунду я вспомнил о Скотте, страстно любившем ее, мою
дочь.
-- Кто убил Вильяма? -- наверное, я думал вслух.
И если этот вопрос все же относился к Пат, то она не ответила, может
быть, не нашлась, что ответить. Она отошла от окна в глубь комнаты, мне
показалось, опустилась в кресло и, лишь спустя минуту, я снова услышал ее
голос, впервые за все время дрожавший.
- Вчера я видела свою мать... твою жену, отец.
Я словно не расслышал ее слов...
- Элизабет?
- Она в клинике Рикардо... Вильям лгал, он все лгал, но лучше бы его
ложь была правдой.

***

===

37.
"ВАРФОЛОМЕЕВСКАЯ НОЧЬ"
С той памятной ночи, столь красочно описанной Просперо Мериме в
"Хронике времен Карла Великого" минули века. Изменилось, казалось бы, все, и
лишь СМЕРТЬ не знала бега лет. Люди все так же, один на один, вступали с ней
в отчаянную схватку, все так же кто-то склонял перед ней колени, а кто-то
приносил в жертву вместо себя врага или друга.
Все, что будет рассказано мною в это главе, один для всех жуткий сон. Я
упомяну обо всем, что хоть как-то отложилось в моей памяти...
Не успел я в полной мере осмыслить сказанное Патрицией, как рвануло!!!
Как будто некая страшная сила решила играть в детские кубики, выбрала дом,
что стоял по соседству с тем, где жили Симпсоны, а потом взыграл каприз...
Кирпичи, рамы, решетки, листы крыши, мебель, тряпье, вещи и тела людей --
все взлетело, зависая в одетом в траур небе, совершив акробатические финты,
опало на газоны, мостовую, тротуары, на соседние дома... И сразу замелькали
зловещие тени. Рассыпаясь, словно муравьи, устремились люди туда, где
непроглядная темень, но, возвращаясь на свет пожарища, иные из них, рыская,
напоминали уже волков.
Я выбежал на балкон. Что-то темное размером с теннисный мяч пронеслось
совсем близко, едва не задев голову. Инстинктивно я пригнулся; оказалось,
камень, но за ним вдогонку летели уже другие; звон бьющегося стекла донесся
снизу -- били окна первого этажа. Под градом камней мне ничего не
оставалось, как поспешно ретироваться в комнату.
Затишье наступило минуты через две, и я наивно подумал, что, быть
может, этим все и закончится.
-- Надо сходить вниз, узнать, что там...
-- Я с тобой! -- воскликнула Элен.
-- Иди один, будет лучше, если она останется, наверху безопаснее, --
неожиданно вмешалась Пат: -- так или иначе, а сейчас мы все на одном тонущем
корабле...
Вот только могла ли на то согласиться Элен?! И потому, как она
метнулась ко мне, словно прячась за моей спиной от Патриции, что-либо
говорить было излишне.
Мы едва спустились в гостиную, как в окна, разбиваясь об их решетки,
полетели бутылки с бензином, затем снаружи позаботились о факелах, и тогда
подоконники, портьеры вспыхнули бесцветным и алым пламенем.
Какие иной раз нелепые мысли посещают нас в критические моменты жизни.
"Мне бы подвизаться пожарником, кажется, всю свою жизнь я только и
делаю, что спасаюсь от огня", -- подумал в ту минуту Ваш покорный слуга.
-- Кэтти! -- закричал я, вместе с Элен принимая бой.
-- Кэтти! -- звал я, срывая на пол карнизы, помогая себе, чем только
можно, чтобы погасить пламя.
Кэтти наконец появилась; с рукой на сердце, она, кажется, едва
удерживалась от того, чтобы не упасть в обморок; увы, мне некогда было
интересоваться ее здоровьем;
-- В доме есть огнетушители?!
-- Они... Я сейчас, мсье! -- выпалил выскочивший из-за спины бабушки
Бобби и кинулся куда-то к кухне. Тем временем в окна полетели еще две или
три бутылки, на лестнице показалась Пат и сообщила, что огонь в двух
спальнях. Слава Богу, Бобби, проявивший в ту ночь настоящее мужество, не
заставил себя ждать...
-- Пат! Второй этаж твой! -- крикнул я, указывая на один из двух
тяжелых баллонов, что принес юноша, и овладевая другим.
Патриция же упрямо покачала головой и будто нашла более рациональное
средство, уверенно пересекла гостиную, бросив на ходу непонятную фразу:
"Сосунки!", распахнула дверь, но сделала лишь шаг, как, оглушенная
бейсбольной битой, медленно сползла вниз по стене и осталась сидеть на
пороге. Тот, кто ее бил, пятясь и ухмыляясь, отступал -- ребенок лет
двенадцати, ОБЫЧНЫЙ циклоп. Я подбежал к дочери и, удостоверившись, что это
лишь нокаут, встал рядом с ней.
Нашими врагами были однокашники Бобби, только их стало на десяток
больше. Проклятые, несчастные в своем уродстве, отвратительные в поглотившей
их ненависти, 12-13-летние мальчишки, вооруженные главным образом
бейсбольными битами, встречали каждую свою удачу, будь то точное попадание
камнем или бутылкой, оглушительными криками восторга, прыжками, сопровождая
все это неприличными телодвижениями, выглядевшими тем более гадко и
омерзительно, когда это были дети. Я видел их глаза и понимал, что, улыбнись
им удача, они убьют без раздумий и сожаления. Но мог ли я ответить им тем
же?! И, мне кажется, они чувствовали мое бессилие перед ними, и потому вид
пистолета, выглядывающего из-за пояса, ничуть не внушал им страх. Однако я
все еще не расстался с огнетушителем, а уж применить его, как говорится, сам
черт велел. Я было подумал об этом, как почувствовал удар сзади по икрам. Я
охнул, упал на одно колено и тут же, оборачиваясь, вовремя поставил руку под
биту, метившую мне в голову, а затем той же рукой схватил оказавшегося за
моей спиной циклопа повыше ступни, потянул на себя -- он испуганно, цепляясь
за воздух, взмахнул своими недоруками и повалился на спину уже в дом.
Пущенные не чтобы промахнуться, чтобы поражать, три биты, одна за другой,
опрокинули меня, прежде чем я успел переключить свое внимание на что-то еще.
Мои враги не мешкали: сразу окружили, поволокли меня за ноги подальше от
дверей к дороге. Изловчившись, я нажал на кран оказавшегося как никогда
эффективного оружия, направляя струю пены во все стороны. Пены хватило ровно
настолько, чтобы раскидать мальчишек, одолевших было взрослого мужчину.
Освободившись, я увидел, что трое самых крепких и рослых любителей бейсбола
вбегают в мой дом. Вы знаете, кто разделался с ними? -- Бобби! Тем же
способом, что и я, искупав их с головы до пят. Но всего одно неосторожное
движение едва не стоило внуку Кетти жизни, -- наступая, он споткнулся на
ступеньках и оказался на земле. Сверху, ему на поясницу, прыгнул монстр о
двух головах, другой крикнул: "Лови!"-- и бросил небольшую канистру. Уродец,
стоящий на спине Бобби, уже готовился облить его бензином, и лишь я помешал
ему, в прыжке оттолкнув к стене... Уж так получилось, что канистра,
перевернувшись, плеснула ему на одежду, и лежавший, словно выжидая, в траве
факел коснулся адской смеси, рождая факел живой...
Я ужаснулся, как, наверное, ужаснулся и Бобби, -- я уже поднял его, он
схватился за мою руку, в глазах его отразилось пламя, губки задрожали, --
как, наверное, ужаснулись и все наши "друзья"- мутанты, вставшие неподвижно,
покоряясь гипнозу зрелища вдруг объявленной казни, а двухголовый катался по
земле и дико вопил.
-- Беги, парень, -- произнес я, подтолкнув Бобби к дому, наклоняясь за
его баллоном.
Я пытался подавить огонь пеной, но то ли оттого, что несчастный словно
нарочно в каком-то остервенении только мешал всем этим попыткам, беснуясь от
боли, то ли оттого, что делал я это неумело, все, казалось, впустую.
Выбежала Элен с огромным одеялом, набросила на него, на помощь ей пришел я,
а он бился, проявляя невозможную для столь юного возраста силу; и только
вдвоем мы задушили пламя, прежде чем оно превратило ребенка в обугленную
мертвую куклу.
Война, по крайней мере с ними, маленькими убийцами, была окончена. Но
они не позволили перенести их друга в дом, чтобы мы могли оказать
пострадавшему первую помощь.
-- Я врач, -- попытался было образумить их я.
-- Мы отнесем Клода его родителям, -- сказал один за всех и глядя на
меня исподлобья.
-- Но он может умереть...
-- Тогда вы ответите за это...
О чем мне больше всего хотелось спросить у них -- кто родители Клода?
Я не решился.
Я все же вынес им носилки. Они восприняли это как должное и, дружно
подхватив их уже с Клодом, понесли словно знамя.
Только теперь я оглянулся вокруг. Порой так случается -- человек,
спасаясь от ночного кошмара, проснувшись, вдруг осознает, что явь еще более
страшна, нежели сон.
И только теперь, оглянувшись вокруг, я увидел, что стою среди улицы,
где Насилие и Жестокость, на руках в паланкине, принесшие ЗЛО, вселяясь в
души и монстров, и людей вершили черный суд, и ЗЛО, шаман без сердца, бил в
свой громкий бубен -- то размеренно, сотрясая воздух грохотом взрывов бомб
или машин, то часто-часто, срываясь на стрекот автоматных очередей, то почти
замолкая, какими-то одиночными робкими выстрелами, и все завывая воплями
женщин, полными боли и ужаса, то плачем детей, то исступленными ариями
сумасшедших, тех, кто сошел с ума, и тех, кто раболепствовал перед Злом...
но даже ЗЛО было лишь слугой -- СМЕРТИ! И она, поднявшись над улицей черным
клубящимся, утопающим в ночи дымом, размашисто косила жизни... Взмах -- и
две, взмах -- и пять... взмах -- и десять... Капли крови летели с той косы
на холодный камень,-- он раскалялся, питали траву-- она чернела, капли
стекали по листьям, словно был дождь, но, коснувшись огня, возносились в
небо...И мне показалось, что однажды, в далеком прошлом, я уже видел все
это. Когда "Виктор Гюго", подойдя к острову Бапи в Индонезии, оказался в
самом пекле, когда все пассажиры и экипаж стали свидетелями извержения
вулкана Акунг, бедствия, обрушившегося на местную деревеньку. Вокруг был
мрак, огонь, и тот же животный ужас...
Но смех... идиотский и дьявольский, будто пощечина, встряхнул меня,
избавляя от навязчивого воспоминания. В тридцати метрах, у ограды моего
сада, мутант без шеи со страшной головой без лба, вырастающей из туловища и
выдающейся вперед, могучими лапами повалил спиной на землю молодую женщину
и, разорвав на ней платье, насиловал ее, извергая смех, как худшее из
наказаний.
Я выстрелил. На удивление точно. Монстр так и остался на женщине, не
посмевшей даже сбросить его с себя.
-- Морис! -- Элен повисла на моей руке, -- Пойдем же.
-- Элен, ступай, ступай в дом...
Но, почему-то, говоря эти слова, я почти оттолкнул ее, пусть к дому, но
оттолкнул...
И снова выстрелил. В урода с раздвоенной головой, наседавшего на
какого-то парня, тонкого, стройного, в очках, по виду маменькиного сыночка,
переростка, зачахшего за разучиванием гамм. Но пули, словно заколдованные,
ушли в никуда, хотя расстояние было меньшим... Я уже видел как, пересекает
улицу женщина с прижатым к груди младенцем; она в одной нижней сорочке,
простоволосая, а за ней тени чудовищ, еще более чудовищных и огромных в
отблесках танцующего в дикой пляске пламени. И падающую из окна второго
этажа тринадцатилетнюю девушку, мою соседку, и в том же окне ее отца,
осевшего вниз и медленно положившего голову на подоконник, будто уснувшего.
И вставшую на дыбы машину скорой помощи и рухнувшую набок... Она
переворачивается, потом еще дважды, и накрывает толпу монстров, измывающихся
над кем-то, кого они сами определили в "чужаки", и та скорая помощь вдруг
превращается в куски живой и неживой материи...
Где-то завыла полицейская сирена. И так же внезапно стихла.
Зарычал пулемет... То в конце улицы сражался трехэтажный особняк,
который брали штурмом по всем правилам...
С неба упал луч прожектора. Подул ветер. Загудело... То совсем низко
прошел вертолет...
...А двухголовый, с головами, более всего подходящими бегемоту, вышибал
ногой окно дома мадам Симпсон.
В ту секунду я подумал о ней как о самом родном человеке.
Вы, наверное, помните, что наши дома разделяли сто метров, и я словно
бросился вплавь по реке смерти, обманув Харона, непременно собираясь
вернуться, будто бы можно было пренебречь волей богов, нарушив установленный
ими порядок вещей.
Кто-то падал рядом... Кто-то цеплялся за мою одежду... Кто-то звал
меня... или то шептал мой воспаленный мозг. А я сам себе больше напоминал
робота, нежели существо с сердцем, способным чувствовать, воспринимать
желания и боль. В этом роботе в те мгновения работали зрение, охватывающее
все 360 градусов, рука, неустанно сжимающая оружие, наслаждающееся своим
талантом убивать, и ноги, то ли необыкновенно послушные, то ли необыкновенно
упрямые.
Я наконец добежал до дома м-м Симпсон, нырнул в зияющую дыру,
оскалившуюся осколками стекла, где минуту назад скрылся враг, и оказался в
ухнувшей с головой во мрак гостиной. Мрак этот создавали толстые красные
портьеры, волнами опускающиеся к полу, и если бы не стон улицы, врывающийся
через разбитое окно, то могло показаться, что эта гостиная отгорожена от
мира неким магическим кругом. И не было здесь ни одной живой души; ни самой
м-м Симпсон, ни ее старой прислуги, ни проникшего сюда монстра.
Какие бы катаклизмы не случались, в нашей жизни всегда найдется кто-то,
кто среди горя и безнадеги возрадуется... Так пируют на остывающем поле
брани грифы-стервятники и невинные аквариумные рыбки вдруг возжелают
человечины, коль взбунтуется море, выйдет из берегов и поглотит сушу, так
крысы берут в полон города, когда мор изводит людей, так в обезумевшем мире
человек физически сильный объявляет себя единственным судьей...
Расположение комнат в доме мне было известно. Через щель у двери в
спальню я увидел мадам Симпсон, лежавшую в постели под одеялом, но лежавшую
как-то очень тихо, и здесь же -- вставшего на подушку рядом, ногами в
туфлях, отнюдь не монстра, а обыкновенного человека, который срывал со стены
живописное панно -- убегающую в степь дорогу на фоне всегда сумрачного неба.
Под панно был сейф.
-- Эй, приятель! -- неслышно открыв дверь и наставляя на него пистолет,
окликнул я незнакомца.
Он стремительно повернулся ко мне лицом, взмахнув руками, будто
защищаясь от удара, и замер, как тот ворон, у которого украли сыр. Он и был
похож на ворона, только очень неказистого? Сгорбленный и худой, с маленькой
головой и маленьким личиком, с близко посаженными глазами по бокам его, вот
уж точно, скорее клюва, чем носа.
-- А где же мутант? -- как-то недоверчиво спросил я.
-- А... мутант? Во-он, у кровати, мутант, -- вдруг широко улыбнувшись,
сказала он, мотнув головой влево. И только тогда, на полу, близ кровати я
действительно увидел искусно сделанный маскарадный костюм, двухголового
монстра, который ввел меня в заблуждение. Мой взгляд задержался на секунду,
но человеку-ворону этого оказалось достаточно, чтобы выстрелить в меня из
неведомо как появившегося у него пистолета... Уже почувствовав обжигающую
боль слева пониже ключицы, выстрелил я. Мы упали оба, одновременно, но затем
голову поднял только один. Зажимая рукой струившуюся из раны кровь,
мгновенно пропитавшую сорочку, я встал и подошел к кровати. Мадам Симпсон
была задавлена подушкой. И мне показалось это нелепым -- подушкой,.. не
убита пулей, не сожжена заживо, не разорвана на части... подушкой...
Мне нечего было здесь больше делать. Я возвращался к Элен, Пат, Кэтти,
Бобби. Я возвращался в свой дом, единственный мой приют. Мне вновь
предстояло преодолеть реку, разделившую царство мертвых и царство живых. Но
ноги стали упрямо непослушными, а плечо нестерпимо жгло, и теплая, липкая и
тяжелая кровь выносила из бренного тела последние силы. Демоны зла -- вот
кто, наверное, толкал меня вперед...
Я проломил кому-то череп и карлику-циклопу всадил пулю в живот...
степенный господин-мутант, может быть, никому не причинивший вреда, судя по
всему, охваченный ужасом и отчаянием от всего увиденного, застыл у моих ног
убитый... Морисом де Сансом... И еще один монстр, сраженный пулей того же
Мориса де Санса, отправился к праотцам. А Морис де Санс вновь и вновь
стрелял в уродов вокруг себя, спасая, спасаясь, убивая, калеча, не щадя...
пуля за тринадцатилетнюю соседку, растерзанную неким диплодоком, за
незнакомого малыша, надетого на шпиль острой ограды, за тех, кто
отстреливался в особняке с колоннами в конце улицы -- я с вами всеми, Морис
де Санс с Вами!..
Кто-то выбил из руки пистолет. На моем пути встал точно снежный
человек. Я размашисто ударил его в квадратную челюсть, он лишь пошатнулся,
легко поймал мою правую руку, а потом переломил ее в запястье... Какой
отвратительный хруст!.. странно, но я не чувствовал боли и бил его в пах
ногами... Он отпускает меня, мою кисть, охает, садится на корточки, а я
львом, тигром или ангелом смерти, бросаясь на него, опрокидываю его на спину
и, подхватив пистолет с земли рукой здоровой, навожу черное дуло прямо в
рот...
Мутант выплевывает мне в лицо какие-то грязные обрывки слов... и
захлебывается пулей. Но чьи-то ноги разбегаются по мне и справа, и слева, в
разъяренных кованых сапогах, и я чувствую, как глаза и лицо заплывают
кровью, моей кровью, как немеет тело, но если не сломить, то не сломить, и я
хватаюсь за эти кованые сапоги, один выворачиваю за носок, тяну к себе, выше
их, сквозь одежду вонзаю зубы в тело, но сапоги другие бьют меня по спине,
по почкам, по голове и в живот.
Когда кто-то попадет по сломанному ребру, я теряю этот мир; но
почему-то сапоги, вдруг опрокинувшись, становятся мертвыми... Взгляд, уже
безучастный, блуждает по людям, мутантам, и пока я лежу среди трупов врагов,
душа моя словно в раздумье: остаться ли со мной или уйти. Однако мне нет до
того никакого дела. Только ночь предо мною...В ней у порога своего дома
некто господин Рибли расстреливает в упор двухголового сына; в ней семья де
Ризе, где отец и дочь -- мутанты, а мать и сын -- нет, гибнет в объятом
ярким пламенем доме, они пытаются спастись через окна и двери, но их одного
за одним пригибает к земле выстрелами, а затем, на скорую руку перевязав
черными от копоти простынями, всюду разбросанными по газону, отправляют,
словно дрова в камин, назад...
И этот неумолкающий голос боли, наполняющий улицу...
-- Слава Богу, Вы живы! -- воспел рядом мой ангел-хранитель.
-- Пани, Вы! -- узнал я...
Через какое-то время я пришел в себя уже на диване в гостиной, и,
наверное, бинтов на мне было больше, чем одежды.
-- Что за шум?
-- Скоро все закончится, в город вошла армия, -- ответила мне не
отходившая от меня Элен.
-- Это танки, мсье! --сказал, стоящий у окна, Андрэ Пани.
Всхлипнула Кэтти...
-- Где Пат? -- вспомнил я о дочери.
-- Она ушла вслед за Вами...
"Неужели я, зная Пат, полагал, что она усидит дома, когда вокруг
убивают ее братьев и сестер... Где же ты? Не нашла ли ты свой конец в этом
аду?"
Я попросил Элен помочь мне и, опираясь на ее плечо, добрался до окна,
встал за спиной Пани.
Танки, не задерживаясь, прокатились по улице, скрылись за поворотом, а
потом все стихло... Если бы только не пылающий факел, как будто
вознамерившийся спалить сокрывшие луну тучи, если бы только не огонь, все
более и более вклинивающийся между домами, захватывая деревья и ограды, и
скамейки, крохотные садовые домики и оранжереи, то подбирающийся лениво, то
набрасывающийся коршуном, ненасытный, коварный и объявивший себя здесь ДНЕМ,
если бы не пожар, то могло бы показаться, что ночь снова вошла в старое
размеренное русло. Где-то на севере взмыла осветительная ракета, вспыхнула
десятками белых солнц, затем другая, западнее, рассыпаясь десятками желтых
звезд, и третья, совсем близко, над нашими головами -- словно брызги крови
титана... Военные брали мир в свои руки.
Джип Роже Шали я узнал сразу. Он показался из-за дома с колоннами,
полуразрушенного, но не сдавшегося, пронесся по улице, аккуратно объезжая
тела людей, но сметая с пути иные всевозможные препятствия, и остановился
вне моего поля зрения, очевидно, напротив гаража. Я услышал, как смолк
мотор.
Теперь уже без чьей-либо помощи я медленно прошел к дверям.
Андрэ Пани, услышав колокольчик звонка, вопросительно посмотрел на меня
своим единственным оком.
-- Все в порядке, -- отвечал я ему, -- этого гостя я ждал.
Замок щелкнул, лихо провернулся, крякнул, и наконец разжал стальные
клещи. Я распахнул дверь.
Роже Шали стоял на пороге всего секунду... затем стал падать, бревном.
У детектива было какое-то очень печальное и глубокомысленное лицо...
Он упал на меня, и, конечно же, в моем-то положении, я оказался под
ним, на полу;.. заметил, как Андрэ с пистолетом на вытянутых руках стреляет
в улицу и как чьи-то чужие пули рвут его тело, окрашивая рубашку в цвет
жизни и смерти. Высвободив левую руку, я выстрелил в ворвавшегося в дом
яйцеголового с глубоко запавшими в череп глазницами, где горели совершенно
круглые красные, как у разъяренного быка, глаза; с седловидным уродливым
носом, вывороченными ноздрями и тонкими нитками губ. Я словно
сфотографировал его для себя, потому что он, смертельно раненный, все шел и
шел на меня, хотя каждый раз, когда я нажимал на курок, невидимая сила
отбрасывала его назад. Когда я выпустил последнюю пулю, яйцеголовый будто
ждал ее -- обняв свой живот, он остановился и рухнул на низенький шахматный
столик, на поле белых и черных клеток привнося цвет алый.
Но с улицы в гостиную вбежали еще трое. Пани убил одного, а затем нашел
свой конец -- оторванный огненным смерчем от земли, будто Антей, он испустил
дух.
Мутанты хозяевами прошлись по залу. Я положил рядом с собой бесполезный
пистолет, обойм больше не было, отвалил труп Роже Шали, но подняться не смог
-- циклоп с хоботом вместо носа, забросив за спину короткоствольный автомат
на ремне, поставил мне на грудь ногу. К Элен (она, словно неживая, все еще
стояла у окна), приблизился, казалось бы, обыкновенный мужчина, пожилой,
коренастый и даже приятный, и принялся бесцеремонно рассматривать ее,..
потом тихо и вежливо произнес:
-- Прошу прощения, мадемуазель...
Но его слова перекрыл звонкий голос вошедшего -- человека или мутанта в
маске, в сером длинном плаще, шляпе.
-- Да тут и его подружка, вот, вот Жорж, встань с ней, покарауль, да
поглядывай, что там снаружи.
Я готов был поклясться, что слышал этот голос не впервые.
Маска оглянулась и прокричала кому-то на улице.
-- Тащите эту суку сюда...
Затем человек в маске присел в кресло, его колючие глаза внимательно
посмотрели на меня:
-- Вопрос один, где архив Томашевского?
-- Один бог знает это, -- хмуро ответил я.
-- Послушайте-ка, месье, я полагал, что у нас на руках только один
козырь, оказалось два... не лучше ли нам договориться?
В этот момент двое мутантов внесли бесчувственную Патрицию.
Я попытался подняться, тогда нога циклопа придавила меня к полу, может
быть, не сильно, но ребро! И я едва не потерял сознание от боли.
-- Спокойно, спокойно, дружище, -- продолжала говорить со мной маска
тоном старого приятеля, -- игру я буду вести честную... твою дочь мы убьем в
любом случае, лгать не хочу, но только от тебя зависит, умрет ли она сразу
или смерть будет долгой и мучительной. Ведь может так статься, что она
проклянет день, когда родилась. Но если сердце у тебя камень, после нее
возьмемся и за твою подружку... Разумеется, такие решения не даются сразу --
в вашем распоряжении минута!
"Где же я слышал этот голос?.. -- говорил я сам с собой.-- Конечно, на
квартире Томашевского! Или где-то еще? Архив?... Архив, где он? В камере
хранения, где-нибудь закопанный в лесу, в швейцарском банке или на вилле
Скотта? Да откуда я знаю...Ах, Элен, почему я не отправил тебя сразу
куда-нибудь подальше от Парижа... Признаюсь, Патриция, я бы не отказался
самолично положить всех этих пятерых под нож гильотины..." -- Мысли мои
путались. Что мог я ответить маске, если действительно не знал, где архив.
-- Минута прошла, -- прозвучал приговор, -- Приведите в себя эту...
Когда глаза дочери раскрылись, взгляд ее стал жестким.
Пат не стоило занимать мужества.
-- Она ваша, господа! -- небрежно бросила маска.
"Бог мой!" -- взмолился я, страшнее для Патриции пытки наверное
придумать было нельзя: с нее сорвали одежду и нагую стали привязывать к
перилам лестницы, сначала сверху за руки, а затем и за ноги, широко разводя
их в стороны.
-- Морис, Морис, она ведь только удовольствие получит. Что-то дальше
будет... Вот уж посмеемся... Итак, где архив?
-- Я не знаю, поверьте, это правда... Неужели...
-- Солдаты, -- быстро сказал Жорж, -- сюда идут.
-- Ты не ошибся, к нам? -- тревожась спросила маска.
--С ними разговаривала женщина, наверное, она видела, как мы входили в
дом.
-- Уходим! Всех троих с собой... Где выход в сад?! -- обратилась ко мне
маска. На мое молчание она ответила тем, что направила пистолет в сторону
Элен.
-- Три секунды!
-- Через кухню.
Циклоп поднял меня с пола, заломил руку; Элен, положив трехпалую клешню
ей на плечо, заставил идти Жорж, а Патрицию повел он, командовавший всем,
схвативший ее за волосы и приставивший снизу к подбородку дуло пистолета.
Но дверь на кухню была забаррикадирована изнутри.
-- Кто там еще? -- не теряя самообладания, грозно посмотрела на меня
маска.
-- Вероятно, экономка с внуком... -- (я и забыл о них!)
-- Комнаты наверху выходят в сад?
-- Да, две из них.
-- Все, быстрее, быстрее.

***

Источники :

https://readli.net/chitat-online/?b=73140&pg=2

https://www.rulit.me/books/grazhdanskaya-vojna-read-36435-1.html

https://libking.ru/books/sf-/sf/28593-andrey-korbut-grazhdanskaya-voyna.html

https://litmir.club/br/?b=61433

https://lib.ru/ZHURNAL/KORBUT/cyvilwar.txt

http://www.kulichki.ru/moshkow/ZHURNAL/KORBUT/cyvilwar.txt

https://www.livelib.ru/author/945699-andrej-korbut

Биография

— Андрей Корбут

Родился: 11 февраля 1963 г. , Харьков, Украинская ССР
---

Андрей Евгеньевич Корбут - российско-украинский писатель, журналист, редактор. В детстве Андрей Корбут жил в Крыму, там учился в школе, был призван в ряды Советской Армии. В 1988 году поступил на геолого-географический факультет Харьковского государственного университета. В 1995 году пришел в журналистику, в течение 15 лет работал главным редактором в СМИ Крыма. В 2007 переехал в Харьков. Свои произведения Андрей Корбут начал публиковать с 1999 года в Самиздате. Сначала это были романы-фэнтези "Гражданская война", "Год 2990". В 2016 году издательстве «Книжный Клуб Книговек» вышел его большой исторический роман в 5-ти книгах "Хроники Ассирии: Син-аххе-риб".
---

***

---

***

Словарь Батлерианского джихада

ПРИЛОЖЕНИЕ - Крестовый поход...

ПОСЛЕСЛОВИЕ. Дом Атрейдесов.

Краткая хронология «Дюны»

***

---

Фотоистория в папках № 1

002 ВРЕМЕНА ГОДА

003 Шахматы

004 ФОТОГРАФИИ МОИХ ДРУЗЕЙ

005 ПРИРОДА

006 ЖИВОПИСЬ

007 ТЕКСТЫ. КНИГИ

008 Фото из ИНТЕРНЕТА

009 На Я.Ру с... 10 августа 2009 года

Страницы на Яндекс Фотках от Сергея 001

---

***

ПИР ВО ВРЕМЯ ЧУМЫ. А.С. Пушкин

***

...

Председатель.
Он выбыл первый
Из круга нашего. Пускай в молчаньи
Мы выпьем в честь его.

Молодой человек.
Да будет так!

(Все пьют молча.)

Председатель.
Твой голос, милая, выводит звуки
Родимых песен с диким совершенством;
Спой, Мери, нам, уныло и протяжно,
Чтоб мы потом к веселью обратились
Безумнее, как тот, кто от земли
Был отлучен каким-нибудь виденьем.

Мери (поет).

Было время, процветала
В мире наша сторона:
В воскресение бывала
Церковь божия полна;
Наших деток в шумной школе
Раздавались голоса,
И сверкали в светлом поле
Серп и быстрая коса.

Ныне церковь опустела;
Школа глухо заперта;
Нива праздно перезрела;
Роща темная пуста;
И селенье, как жилище
Погорелое, стоит, -
Тихо все - одно кладбище
Не пустеет, не молчит -

Поминутно мертвых носят,
И стенания живых
Боязливо бога просят
Упокоить души их.
Поминутно места надо,
И могилы меж собой,
Как испуганное стадо,
Жмутся тесной чередой.

Если ранняя могила
Суждена моей весне -
Ты, кого я так любила,
Чья любовь отрада мне, -
Я молю: не приближайся
К телу Дженни ты своей;
Уст умерших не касайся,
Следуй издали за ней.

И потом оставь селенье.
Уходи куда-нибудь,
Где б ты мог души мученье
Усладить и отдохнуть.
И когда зараза минет,
Посети мой бедный прах;
А Эдмонда не покинет
Дженни даже в небесах!

Председатель.
Благодарим, задумчивая Мери,
Благодарим за жалобную песню!
В дни прежние чума такая ж видно
Холмы и долы ваши посетила,
И раздавались жалкие стенанья
По берегам потоков и ручьев,
Бегущих ныне весело и мирно
Сквозь дикий рай твоей земли родной;
И мрачный год, в который пало столько
Отважных, добрых и прекрасных жертв,
Едва оставил память о себе
В какой-нибудь простой пастушьей песне
Унылой и приятной.... нет! ничто
Так не печалит нас среди веселий,
Как томный, сердцем повторенный звук!

...

***