Главная » 2021 » Февраль » 26 » Малыш. Аркадий и Борис Стругацкие. 008
05:10
Малыш. Аркадий и Борис Стругацкие. 008

***

***
Глава 8. Сомнения и решения
     Малыш  уходил  от  корабля  на  запад  вдоль береговой
линии, прямо через  дюны и заросли. Сначала "третий глаз"
интересовал его. Он останавливался, снимал обруч, вертел
его в  руках, и тогда у нас на приемном экране мелькало то
бледное   небо, то   голубовато-зеленое   лицо-маска, то
заиндевелый песок. Потом он оставил обруч в покое. Не знаю,
двигался ли  он  не  так, как  обычно, или обруч надел не
совсем   правильно, но  впечатление  было  такое, словно
обьектив смотрит не прямо по ходу, а несколько вправо. По
экрану, подрагивая, проплывали однообразные дюны, озябшие
кусты, иногда возникали сизые горные вершины, или появлялся
вдруг черный океан со сверкающими айсбергами на горизонте.
     По-моему, Малыш  двигался  без  определенной  цели  -
просто брел куда глаза глядят, подальше от нас. Несколько
раз  он  поднимался на гребни дюн и смотрел в нашу сторону.
на   приемном  экране  появлялся  ослепительно-белый  конус
нашего   <эр-2>, серебристая   лента  посадочной  полосы,
оранжевый том, одиноко приткнувшийся к стене недостроенной
метеостанции. Но  на  обзорном  экране  Малыша мы так и не
обнаружили.
     Примерно  через час Малыш вдруг резко свернул к горам.
теперь  солнце  било прямо в объектив - и видно стало хуже.
дюны   вскоре   кончились, Малыш   брел   по  редколесью,
перешагивая через  сгнившие сучья, среди корявых стволов с
отставшей пятнистой  корой, по бурой, пропитанной ледяной
влагой  земле. Раз  он  вскарабкался на одинокий гранитный
валун, постоял, оглядываясь, потом спрыгнул, подобрал с
земли два черных осклизлых сучка и пошел дальше, постукивая
ими друг о друга. Сначала стук был беспорядочный, потом в
нем появился ритм, а к ритму примешивалось не то жужжание,
не   то  гудение. Звук  этот, непрерывный  и  неприятный,
становился все громче. Скорее всего, это гудел и жужжал сам
Малыш -  может  быть, это  была  песня, а  может быть, и
разговор с самим собой.
     Так он брел, стуча, жужжа и гудя, а между деревьев все
чаще   попадались   каменные   россыпи, замшелые  валуны,
громадные  обломки  скал. Потом  на экране вдруг появилось
озеро. Малыш, не останавливаясь, вошел в него, на мгновение
мы   увидели   взбаламученную   воду, затем   изображение
потускнело и исчезло - Малыш нырнул.
     Под водой он  был  очень  долго, я уже думал, что он
утопил передатчик, и мы больше ничего не увидим, но минут
через десять изображение появилось снова, мутное, размытое,
струйчатое. Сначала мы почти ничего не различали, но вскоре
в правой  части  экрана  появилось  изображение ладони, на
которой прыгала и извивалась уродливая пантианская рыбка.
     Когда объектив  "глаза" очистился окончательно, Малыш
бежал. Древесные  стволы  неслись  на  нас  и  в последние
мгновения стремительно ускользали то вправо, то влево. Он
бежал очень быстро, но мы не слышали ни топота, ни дыхания
- только  шумел  ветер и мелькало солнце за путаницей голых
ветвей. И вдруг произошло непонятное: Малыш как вкопанный
остановился  перед  серым валуном и погрузил в него руки по
локоть. Не   знаю, может   быть, там   было   хорошо
замаскированное отверстие. По-моему, не было. Когда через
несколько  секунд  Малыш  извлек  руки, они  были черные и
блестящие, и  это  черное  и  блестящее стекало с кончиков
пальцев  и  тяжело, с  отчетливым  мокрым стуком капало на
землю. Потом  руки  исчезли из поля зрения и Малыш побежал
дальше.
     Он остановился  перед диковинным сооружением, похожим
на покосившуюся  башню, и  я  не  сразу  понял, что это -
разбитый корабль "пеликан". Теперь я своими глазами увидел,
как  страшно  ему досталось при падении и что с ним сделали
долгие годы  на этой планете. Зрелище было не из приятных.
между тем Малыш медленно приблизился, заглянул в отверстую
дыру  люка  -  на мгновение экран погрузился в непроглядную
тьму, -  затем  так  же медленно обошел несчастный корабль
кругом. Он снова  остановился  перед люком, поднял руку и
приложил   черную   ладонь   с  растопыренными  пальцами  к
изъеденному эрозией  борту. Он  стоял  так с минуту, и мы
снова услышали  его  жужжание и гудение, и мне показалось,
что   из-под   растопыренных  пальцев  поднимаются  струйки
синеватого  дыма. Наконец он отнял руку и отступил на шаг.
на мертвой почернелой обшивке явственно виднелся отчетливый
рельефный отпечаток - ладонь с растопыренными пальцами.
     - Ух  ты  мой  сверчок  на  печи, -  произнес  сочный
баритон.
     - Колокольчик!.. - откликнулся нежный женский голос.
     - Зика! -   почти   шепотом  проговорил  баритон. -
зиканька!..
     Заплакал младенец.
     Отпечаток  ладони  резко  метнулся  в сторону и исчез.
теперь  на  экране  виднелся  горный  склон - изборожденный
трещинами  гранит, старые  осыпи, крошево  острых камней,
сверкающих   изломанными  гранями, поросли  хилой  жесткой
травы, глубокие, непроницаемо  черные  расселины. Малыш
поднимался по  склону, мы видели его руки, цепляющиеся за
выступы, зернистый  камень толчками уходил вниз по экрану,
стало слышно ровное шумное дыхание, а потом движение стало
плавным и  быстрым, у меня зарябило в глазах, склон вдруг
отдалился, проваливаясь куда-то  в  сторону  и вниз, и мы
услышали резкий хриплый, сразу же оборвавшийся смех Малыша.
Малыш летел - это было несомненно.
     На   экране   сияло   серо-лиловое   небо, а   сбоку
пульсировали какие-то мутные полупрозрачные клочья, словно
обрывки запылившейся кисеи. Медленно прошло поперек экрана
ослепительное лиловое  солнце, пыльная кисея закрыла все и
тут  же  исчезла. Мы  увидели  далеко  внизу  плоскогорье,
затянутое сиреневой дымкой, ужасные шрамы бездонных ущелий,
неправдоподобно острые  пики, покрытые вечными снегами, -
безрадостный ледяной  мир, уходящий за горизонт, мертвый,
истрескавшийся, ощетиненный. И мы увидели мощное, лаково
отсвечивающее колено  Малыша, повисшее над бездной, и его
черную руку, крепко вцепившуюся в осязаемое ничто.
     Честно  говоря, в  эту минуту я перестал верить своим
глазам и посмотрел, ведется ли запись. Запись велась. Но у
Вандерхузе вид  был  тоже озадаченный, а Майка недоверчиво
щурилась и вертела шеей, словно ей мешал воротник. Только
Комов был  совершенно спокоен и неподвижен - сидел, уперев
локти в панель и положив подбородок на сплетенные пальцы.
     А  Малыш  уже  падал. Каменная  пустыня  стремительно
надвигалась, слегка поворачиваясь вокруг невидимой оси, и
ясно  было, куда  уходила  эта  ось  -  в  черную трещину,
расколовшую  бурое  поле, загроможденное  обломками  скал.
трещина росла, ширилась, освещенный солнцем край ее казался
гладким и совершенно отвесным, а о том, чтобы увидеть дно,
не могло быть и речи, - там царила сплошная тьма. И в эту
тьму стремительно ворвался  Малыш; изображение исчезло, и
Майка, протянув руку, включила уСиление, но и с уСилением
ничего нельзя  было разглядеть, кроме струящихся по экрану
неопределенных серых полос. Затем Малыш издал пронзительный
вопль, и движение остановилось. "разбился! " - подумал я в
ужасе. Майка изо всей силы вцепилась мне в запястье.
     На   экране  виднелись  какие-то  смутные  неподвижные
пятна, все было серое и черное, и слышались странные звуки
- какое-то бульканье, хриплое курлыканье, шипение. Возник
знакомый  черный  силуэт  руки  с растопыренными пальцами и
скрылся. Смутные   пятна   поплыли, сменяя  друг  друга,
курлыканье и  бульканье  становилось  то  громче, то тише,
разгорелся и  погас  оранжевый  огонек, потом еще один, и
еще... Что-то   коротко   взревело   и  пошло  отдаваться
многократным эхом. "даите инфра", - сквозь зубы проговорил
Комов. Майка схватилась за верньер инфракрасного уСиления и
повернула  его  до  отказа. Экран  сразу  посветлел, но я
по-прежнему ничего не понимал.
     Все   пространство   было  заполнено  фосфоресцирующим
туманом. Правда, это   был  не  обычный  туман, в  нем
угадывалась какая-то структура - словно срез животной ткани
под  расфокусированным  микроскопом  - и в этом структурном
тумане  угадывались  местами  более  светлые  уплотнения  и
собрания  темных  пульсирующих  зерен, и все это словно бы
висело   в   воздухе, иногда  вдруг  совсем  пропадало  и
появлялось вновь, а  Малыш  шел через это, будто на самом
деле  ничего  этого  не  было, шел, вытянув  перед  собой
светящиеся  руки  с  растопыренными  пальцами, а  вокруг -
булькало, хрипело, журчало, звонко тикало.
     Так он шел долго, и мы не сразу заметили, что рисунок
структуры бледнеет, расплывается, и вот на экране осталось
только   молочное   свечение   и  едва  заметные  очертания
растопыренных пальцев Малыша. И тогда Малыш остановился. Мы
поняли  это  потому, что  звуки  перестали  приближаться и
удаляться. Те  самые  звуки. Целая  лавина, целый каскад
звуков. Хриплые  гулы, басистое  бормотание, задавленные
писки... Что-то  сочно  лопнуло  и  разлетелось  звонкими
брызгами... Зудение, скрип, медные  удары... А  потом в
ровном  сиянии  проступили  темные  пятна, десятки  темных
пятен, больших и маленьких; сначала смутные, они принимали
все  более  определенные  очертания, становились все более
похожими   на   что-то  удивительно  знакомое, и  вдруг  я
догадался, что это такое. Это было совершенно невозможно,
но я уже не мог отогнать от себя эту мысль. Люди. Десятки,
сотни людей, целая толпа, выстроенная в правильном порядке
и  видимая  словно  бы  несколько  сверху... И  тут что-то
произошло. На какую-то долю мгновения изображение сделалось
совершенно ясным. Слишком ненадолго, впрочем, чтобы можно
было рассмотреть  что-либо. Затем раздался отчаянный крик,
изображение  перевернулось  и  пропало  вовсе. И сейчас же
бешеный голос Комова произнес:
     - Зачем вы это сделали?
     Экран    был   мертв. Комов   стоял, неестественно
выпрямившись, сжатые кулаки  его  упирались  в  пульт. Он
смотрел на Майку. Майка была бледна, но спокойна. Она тоже
поднялась и  теперь  стояла перед Комовым лицо к лицу. Она
молчала.
     - Что  случилось? - осторожно осведомился Вандерхузе.
по-видимому, он тоже ничего не понимал.
     - Вы либо хулиганка, либо... - Комов остановился. -
исключаю вас  из группы контакта. Запрещаю вам выходить из
корабля, входить в рубку и на пост <уас>. Ступайте отсюда.
     Майка, по-прежнему не говоря ни слова, повернулась и
вышла. Ни секунды не раздумывая, я двинулся за ней.
     - Попов! - резко сказал Комов.
     Я остановился.
     - Прошу  вас  немедленно  передать эту запись в центр.
экстренно.
     Он смотрел  мне  прямо в глаза, и я почувствовал себя
нехорошо. Такого Комова я еще никогда не видел. Такой Комов
имел  несомненное  право  приказывать, сажать под домашний
арест и  вообще  подавлять  любой бунт в самом зародыше. У
меня было  ощущение, что я сейчас разорвусь пополам. "как
Малыш", - мелькнуло у меня в голове.
     Вандерхузе произнес, кашлянув:
     - Э-э, Геннадий. Может  быть, все-таки  не в центр?
Горбовский ведь уже на базе. Может быть, все-таки на базу,
как вы полагаете?
     Комов все смотрел на меня. Суженные глаза его казались
льдинками.
     - Да, конечно, - проговорил он, совершенно, впрочем,
спокойно. - копию  на  базу, Горбовскому. Благодарю вас,
Яков. Попов, приступайте.
     Мне ничего не оставалось делать, кроме как приступить.
но я  был  недоволен. Если  бы  мы  носили фуражки, как в
старину, я бы  повернул  свою фуражку козырьком назад. Но
фуражки на мне не было, и поэтому я, извлекая из рекордера
кассету, ограничился тем, что спросил с вызовом:
     - А   что, собственно, произошло? Что  она  такого
сделала?
     Некоторое  время  Комов  молчал. Он уже снова сидел в
своем  кресле  и, покусывая  губу, барабанил  пальцем  по
подлокотнику. Вандерхузе, растопырив  бакенбарды, тоже
смотрел на него с ожиданием.
     - Она включила прожектор, - сказал, наконец, Комов.
     Я не сразу понял.
     - Какой прожектор?
     Комов, не  отвечая, показал  пальцем  на  утопленную
клавишу.
     - А, - произнес Вандерхузе с огорчением.
     А я ничего не сказал. Я взял кассету и пошел к рации.
если честно, говорить  мне  было  нечего. Даже за меньшие
провинности  людей  с  шумом и позором вышибали из космоса.
Майка включила  аварийную  лампу-вспышку, вмонтированную в
обруч. И  можно  было  представить  себе, каково пришлось
обитателям  пещеры, когда  в  вечном  мраке  на  мгновение
вспыхнуло   маленькое   солнце. Разведчика, потерявшего
сознание, по этой вспышке можно обнаружить с орбиты даже на
освещенной стороне планеты... Даже если он засыпан... Такой
прожектор излучает в диапазоне от ультрафиолета до <укв>...
не было  еще случая, чтобы разведчику не удалось отпугнуть
такой вспышкой  самое бешеное, самое кровожадное животное.
даже  тахорги, которые  вообще  ничего на свете не боятся,
тормозят  задними  ногами, останавливая  свой  неудержимый
разбег... "с ума сошла, - подумал я безнадежно. - совсем
взбесилась... " но вслух я сказал (усаживаясь за рацию):
     - Подумаешь! Нажал человек не на ту клавишу, ошибся...
     - Да, действительно, -   произнес   Вандерхузе. -
наверное, так оно и было. Она, очевидно, хотела включить
инфракрасный   прожектор... Клавиши   рядом... Как   вы
полагаете, геннадий?
     Комов молчал. Что-то  он  там  делал на пульте. Я не
хотел   на   него   смотреть. Я  включил  автомат  и  стал
демонстративно глядеть в другую сторону.
     - Неприятно, конечно, -   бормотал  Вандерхузе. -
ай-яй-яй-яй... В самом деле, ведь это может отразиться...
активное воздействие... Вряд ли приятно... Гм... У нас у
всех несколько напряжены нервы в последнее время, геннадий.
неудивительно, что девочка ошиблась... Мне самому хотелось,
знаете    ли, что-нибудь   сделать... Как-то   улучшить
изображение... Бедный Малыш. По-моему, это он закричал...
     - Вот, - сказал Комов. - можете полюбоваться. Три с
половиной кадра.
     Было слышно, как Вандерхузе озабоченно засопел. Я не
удержался и  оглянулся  на них. Ничего не было видно за их
сдвинутыми головами, поэтому я встал и подошел. На экране
было то  самое, что я увидел в последнее мгновение, но не
успел воспринять. Изображение было отличное, и все-таки я
совершенно   не   понимал, что  это  такое. Много  людей,
множество черных фигурок, абсолютно одинаковых, выстроенных
в шахматном  порядке. Стояли они как бы на ровной и хорошо
освещенной площади. Передние фигурки были больше, задние в
полном   соответствии   с   законами  перспективы, меньше.
впрочем, ряды   казались   бесконечными  и  где-то  вдали
сливались в сплошные черные полосы.
     - Это Малыш, - проговорил Комов. - узнаете?
     До   меня   дошло: действительно, это  был  Малыш,
повторенный, как  в  бесчисленных  зеркалах, бесчисленное
множество раз.
     - Похоже  на  многократное  отражение, -  пробормотал
Вандерхузе.
     - Отражение... -  повторил  Комов. -  а где же тогда
отражение лампы? И где у Малыша тень?
     - Не   знаю, -   честно   признался   Вандерхузе. -
действительно, тень должна быть.
     - А  вы  что  думаете, Стась? -  спросил  Комов, не
оборачиваясь.
     - Ничего, - коротко сказал я и вернулся на свое место.
     На самом деле я, конечно, думал, у меня мозги скрипели
- так я думал, но придумать ничего не мог. Больше всего мне
это напоминало формалистический рисунок пером.
     - Да, не много мы узнали, - проговорил Комов. - даже
шерсти клок оказался никудышным...
     - Охо-хо-хо-хонюшки, - проговорил Вандерхузе, тяжело
поднялся и вышел.
     Мне тоже  очень  хотелось выйти и посмотреть, как там
Майка. Но  я  взглянул  на  хронометр  - до конца передачи
оставалось еще минут десять. Комов шуршал и возился у меня
за спиной. Потом рука его протянулась через мое плечо, и на
пульт передо мной лег голубой бланк радиограммы.
     - Это   обьяснительная  записка, -  сказал  Комов. -
отправьте сразу же по окончании передачи записи.
     Я прочел радиограмму.
          <эр-2>, Комов - база, Горбовскому. Копия:
     Центр, бадеру. Направляется   вам   запись  с
     Передатчика типа  т. Г. Носитель Малыш. Запись
     Велась с  13. 46 по 17. 02 бв. Прервана вследствие
     Случайного   включения   лампы-вспышки   по  моей
     Небрежности. Ситуация   на   настоящий   момент
     Неопределенная.
     Я не  понял  и перечитал радиограмму еще раз. Потом я
оглянулся на  Комова. Он  сидел  в  прежней позе, положив
подбородок  на  сплетенные  пальцы, и  смотрел на обзорный
экран. Не то чтобы горячая волна благодарности захлестнула
меня с головой. Нет, этого не было. Слишком мало симпатии
испытывал я  к этому человеку. Но должного ему нельзя было
не отдать. В такой ситуации не всякий поступил бы столь же
решительно и просто. И неважно, собственно, почему он так
поступил: потому ли, что пожалел Майку (сомнительно), или
устыдился своей  резкости  (более  похоже  на правду), или
потому, что принадлежит к руководителям того типа, которые
совершенно  искренне  считают  проступки подчиненных своими
проступками. Во всяком случае, для Майки опасность птичкой
вылететь из  космоса  существенно уменьшилась, а позиции и
реноме самого Комова  заметно ухудшились. Ладно, геннадий
юрьевич, при  случае  это  вам  зачтется. Такие  действия
надлежит  всячески  поощрять. А с Майкой мы еще поговорим.
какого дьявола, в самом деле? Что она - маленькая? В куклы
она тут играть решила?
     Автомат звякнул и выключился, я взялся за радиограмму.
вошел  Вандерхузе, толкая  перед  собой столик на колесах.
совершенно бесшумно  и с необыкновенной легкостью, которая
сделала  бы  честь  самому  квалифицированному  киберу, он
поставил поднос  с тарелками у правого локтя Комова. Комов
рассеянно поблагодарил. Я взял себе стакан томатного сока,
выпил и налил еще.
     - А салат? - огорченно спросил Вандерхузе.
     Я покачал головой и сказал в спину Комову:
     - У меня все закончено. Можно быть свободным?
     - Да, - ответил Комов, не оборачиваясь. - из корабля
не выходить.
     В коридоре Вандерхузе сообщил мне:
     - Майка обедает.
     - Истеричка, - сказал я со злостью.
     - Напротив. Я бы сказал, что она спокойна и довольна.
и никаких следов раскаяния.
     Мы  вместе  вошли  в  кают-компанию. Майка  сидела за
столом, ела суп и читала какую-то книжку.
     - Здорово, арестант, - сказал я, усаживаясь перед ней
со своим стаканом.
     Майка  оторвалась  от  книжки  и  поглядела  на  меня,
прищурив один глаз.
     - Как начальство? - осведомилась она.
     - В тягостном раздумье, - сказал я, разглядывая ее. -
решает, вздернуть ли тебя на фок-рее немедленно или довезти
до дувра, где тебя повесят на цепях.
     - А что на горизонтах?
     - Без изменений.
     - Да, - сказала Майка, - теперь он больше не придет.
     Она сказала  это с явным удовлетворением. Глаза у нее
были веселые и отчаянные, как давеча. Я отхлебнул томатного
сока и покосился на Вандерхузе. Вандерхузе с постным видом
поедал мой салат. Мне вдруг пришло в голову: а капитан-то
наш рад-радехонек, что не он командует в сей кампании.
     - Да, - сказал я. - похоже на то, что контакт ты нам
сорвала.
     - Грешна, - коротко ответила Майка и снова уткнулась в
книгу. Только она не читала. Она ждала продолжения.
     - Будем надеяться, что  дело обстоит не так плохо, -
сказал  Вандерхузе. -  будем  надеяться, что  это  просто
очередное осложнение.
     - Вы думаете, Малыш вернется? - спросил я.
     - Думаю, да, - сказал  Вандерхузе  со вздохом. - он
слишком любит  задавать вопросы. А теперь у него появилась
масса новых. - он доел салат и поднялся. - пойду в рубку, -
сообщил  он. -  сказать  по  правде, это очень некрасивая
история. Я понимаю, тебя, Майка, но ни в какой степени не
оправдываю. Так, знаешь ли, не поступают...
     Майка  ничего  не  ответила, и  Вандерхузе  удалился,
толкая перед собою столик. Как только шаги его затихли, я
спросил, стараясь говорить вежливо, но строго:
     - Ты это сделала нарочно или случайно?
     - А ты  как  полагаешь? - спросила Майка, уставясь в
книгу.
     - Комов взял вину на себя, - сказал я.
     - То есть?
     - Лампа-вспышка  была  включена, оказывается, по его
небрежности.
     - Очень мило, - произнесла Майка. Она положила книжку
и потянулась. - великолепный жест.
     - Это все, что ты можешь мне сказать?
     - А   что   тебе, собственно, нужно? Чистосердечное
признание? Раскаяние? Слезы в жилетку?
     Я снова отхлебнул соку. Я сдерживался.
     - Прежде   всего  я  хотел  бы  узнать, случайно  или
нарочно?
     - Нарочно. Что дальше?
     - Дальше я хотел бы узнать, для чего ты это сделала?
     - Я  сделала  это  для  того, чтобы  раз  и  навсегда
прекратить безобразие. Дальше?
     - Какое безобразие? О чем ты говоришь?
     - Потому  что  это  отвратительно! -  сказала Майка с
силой. - потому что это было бесчеловечно. Потому что я не
могла сидеть  сложа  руки и наблюдать, как гнусная комедия
превращается в  трагедию. -  она  отшвырнула  книжку. - и
нечего   сверкать   на  меня  глазами! И  нечего  за  меня
заступаться! Ах, как он великодушен! Любимец доктора мбога!
все равно я  уйду. Уйду в школу и буду учить ребят, чтобы
они вовремя хватали за руку всех этих фанатиков абстрактных
идей и дураков, которые им подпевают!
     У  меня  было  благое  намерение  выдержать  вежливый,
корректный тон  до  конца. Но тут терпение мое лопнуло. У
меня вообще дело с терпением обстоит неважно.
     - Нагло! - сказал  я, не  находя слов. - нагло себя
ведешь! Нагло!
     Я попытался  еще  раз отхлебнуть соку, но выяснилось,
что стакан пуст. Как-то незаметно я успел все выхлебать.
     - А дальше? - спросила Майка, презрительно усмехаясь.
     - Все, - сказал я угрюмо, разглядывая пустой стакан.
действительно, сказать мне было больше нечего. Расстрелял я
весь  свой  боезапас. Вероятно, я и шел-то к Майке не для
того, чтобы разобраться, а просто чтобы обругать ее.
     - А если  все, -  сказала  Майка, - то иди в рубку и
целуйся со своим Комовым. А заодно со своим томом и прочей
своей кибернетикой. А мы, знаешь ли, просто люди, и ничто
человеческое нам не чуждо.
     Я отодвинул стакан и встал. Говорить больше было не о
чем. Все  было  ясно. Был  у  меня  товарищ  - нет у меня
товарища. Ну что ж, перебьемся.
     - Приятного аппетита, - сказал я и на негнущихся ногах
направился в коридор.
     Сердце у меня колотилось, губы отвратительно дрожали.
я заперся  у себя в каюте, повалился на постель и уткнулся
носом  в  подушку. В  голове  у меня в горькой и бездонной
густоте кружились, сталкивались и рассыпались невысказанные
слова. Глупо. Глупо!.. Ну, ладно, ну, не нравится тебе эта
затея. Мало ли кому что не нравится! В конце концов, тебя
сюда не приглашали, случайно ты здесь оказалась, так веди
себя, как  полагается! Ведь  не  понимаешь  же  ничего  в
контактах, квартирьер  несчастный... Снимай свои паршивые
кроки и делай  то, что тебе говорят! Ну что ты смыслишь в
абстрактных идеях? И где ты их вообще видела - абстрактные?
ведь  сегодня  она  абстрактная, а  завтра без нее история
остановится... Ну, хорошо, ну, не  нравится  тебе. Ну,
откажись!.. Ведь  так  все  шло  славно, только-только  с
Малышом сошлись, такой парень чудесный, умница, с ним горы
можно   было  бы  своротить! Эх  ты, квартирьер... Друг,
называется... А теперь вот ни Малыша, ни друга... И Комов
тоже   хорош: ломится, как   вездеход, напролом, ни
посоветуется, ни обьяснит ничего толком... Не-ет, чтобы я
еще когда-нибудь  в контактах участвовал - дудки! Кончится
вся  эта  кутерьма, немедленно  подаю  заявление  в проект
"Ковчег-2" - с  вадиком, с  таней, с головастой нинон, в
конце концов. Как зверь буду работать, без болтовни, ни на
что не отвлекаясь. Никаких контактов!.. Незаметно я заснул
и спал так, что только бурболки отскакивали, как говаривал
мой  прадед. Все-таки  за последние двое суток я не спал и
четырех часов. Еле-еле Вандерхузе меня добудился. Пора было
на вахту.
     - А   Майка? -   спросил  я  спросонок, но  тут  же
спохватился. Впрочем, Вандерхузе  сделал  вид, что  не
расслышал.
     Я  принял  душ, оделся  и  пошел  в  рубку. Давешние
неприятные ощущения  вновь овладели мною. Не хотелось ни с
кем разговаривать, не  хотелось никого видеть. Вандерхузе
сдал вахту и ушел спать, сообщив, что вокруг корабля ничего
не происходит и что через шесть часов меня сменит Комов.
     Было ровно  двадцать  два  по  бортовому  времени. На
экране  играли  сполохи  над  хребтом, дул сильный ветер с
океана - рвал в клочья туманную шапку над горячей трясиной,
прижимал к  промерзшему  песку  оголенные кусты, швырял на
пляж  клочья  мгновенно  замерзающей  пены. На  посадочной
полосе, слегка кренясь  навстречу  ветру, торчал одинокий
том. Все сигнальные  огни его сообщали, что он в простое,
никаких заданий не имеет и пребывает в готовности выполнить
любое приказание. Очень грустный пейзаж. Я включил внешнюю
акустику, с минуту послушал рев океана, свист и завывание
ветра, дробный стук  ледяных  капель  по обшивке, и снова
отключился.
     Я попытался представить себе, что сейчас делает Малыш,
вспомнил горячий ячеистый туман, размытые сгустки света, а
точнее - не света, конечно, а тепла, и это ровное сияние,
наполненное  кашей  странных  звуков, и  загадочный  строй
отражений, которые не были отражениями... Ну, что ж, ему
там, наверное, тепло, уютно, привычно и есть, ох, есть, о
чем   поразмышлять. Забился, наверное, в  какой-нибудь
каменный угол  и  тяжело переживает обиду, которую нанесла
ему Майка ("мам-ма... " - "да, колокольчик", - вспомнил я. )
с  точки  зрения  Малыша  все  это  должно выглядеть крайне
нечестно. Я  бы  на  его  месте  больше сюда никогда бы не
пришел... А  ведь  Комов  так  обрадовался, когда  Майка
нацепила на Малыша свой обруч. "молодец, Майя, - сказал он.
- это хороший шанс, я бы не рискнул... " впрочем, все равно
из этой идеи ничего не получилось бы. Все-таки конструкторы
<тг> многого не  додумали. Обьектив, например, надо было
делать стерео... Хотя, конечно, <тг> предназначается совсем
для   других   целей... Но  кое-что  подсмотреть  все-таки
удалось. Скажем, как Малыш летел. Только - каким образом
летел, почему  летел, на  чем  летел?.. И  эта  сцена  у
разбитого "пеликана"... Планета невидимок. Да, наверное,
любопытные вещи можно было бы здесь увидеть, если бы Комов
разрешил запустить сторожа-разведчика. Может быть, теперь
разрешит? Да  и  сторожа-разведчика  не  нужно. На первый
случай просто пройтись локатором-пробником по горизонту...
     Запел радиовызов. Я подошел к рации. Незнакомый голос
очень вежливо, я бы даже сказал робко попросил Комова.
     - Кто вызывает? - осведомился я не очень приветливо.
     - Это такой член комиссии по контактам. Горбовский моя
фамилия. - я сел. - мне очень нужно поговорить с геннадием
юрьевичем. Или он, может быть, спит?
     - Сейчас, Леонид Андреевич, -  забормотал  я. - сию
минутку, Леонид   Андреевич... -  я  торопливо  включил
интерком. - Комова в рубку, - сказал я. - срочный вызов с
базы.
     - Да   не   такой   уж   срочный... -  запротестовал
Горбовский.
     - Вызывает Леонид Андреевич Горбовский! - торжественно
добавил я в интерком, чтобы Комов там не слишком копался.
     - Молодой человек... - позвал Горбовский.
     - На вахте Стась Попов, кибертехник! - отрапортовал я.
- за время моей вахты никаких происшествий не произошло!
     Горбовский помолчал, потом неуверенно произнес:
     - Вольно...
     Послышался  стук  торопливых  шагов, и в рубку быстро
вошел   Комов. Лицо   у   него  было  осунувшееся, глаза
стеклянные, под глазами темные круги. Я поднялся и уступил
ему место.
     - Комов слушает, - проговорил  он. - это вы, Леонид
Андреевич?
     - Это я, здравствуйте... -  отозвался Горбовский. -
слушайте, Геннадий, а нельзя ли нам сделать так, чтобы мы
друг друга видели? Тут какие-то кнопки...
   Читать   дальше  ...  
Источник : https://www.litmir.me/br/?b=35280&p=1
***

***

***

 

  Малыш. Аркадий и Борис Стругацкие. 001

  Малыш. Аркадий и Борис Стругацкие. 002

  Малыш. Аркадий и Борис Стругацкие. 003 

  Малыш. Аркадий и Борис Стругацкие. 004

  Малыш. Аркадий и Борис Стругацкие. 005

  Малыш. Аркадий и Борис Стругацкие. 006

  Малыш. Аркадий и Борис Стругацкие. 007

  Малыш. Аркадий и Борис Стругацкие. 008

  Малыш. Аркадий и Борис Стругацкие. 009 

   ... У Ефремова и Стругацких... ? 

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

ПОДЕЛИТЬСЯ

 

 

***

Яндекс.Метрика

***

***

Обитаемый остров. Стругацкие


     Под утро Максим вывел танк на шоссе и развернул носом на  юг. Можно
было  ехать, но он вылез  из  отсека управления, спрыгнул  на изломанный
бетон и присел на краю кювета, вытирая травой  запачканные  руки. Ржавая
громадина  мирно клокотала рядом,  уставя в мутное небо  острую верхушку
ракеты.
     Он проработал  всю  ночь,  но  усталости  не  чувствовал. Аборигены
строили  прочно ... Читать дальше »

***

Поднятая целина.Михаил Шолохов 

   Дни стояли на редкость погожие, солнечные и безветренные. В  субботу  к
вечеру школа сияла снаружи безукоризненной побелкой стен, а  внутри  чисто
вымытые и натертые битым кирпичом полы  были  так  девственно  чисты,  что
всем, кто входил в школу, поневоле хотелось передвигаться на цыпочках.
   Открытое партийное собрание было назначено на шесть  часов  вечера,  но
уже с четырех в школе собралось более полутораста человек, и сразу  же  во
всех классах, несмотря на то что окна и двери были открыты настежь, горько
и крепко запахло самосадом, мужским, спиртовой крепости  потом  и  запахом
... Читать дальше »

***

***

Алёшкино сердце. Михаил Шолохов

Два лета подряд засуха дочерна вылизывала мужицкие поля...Читать дальше »

---

***

 

 

No 44, таинственный незнакомец. Марк Твен...

Из живописи фантастической

Шахматист Волков

Шахматы в...

Обучение

О книге 

На празднике

Поэт 

Художник

Песнь

Из НОВОСТЕЙ

Новости

 Из свежих новостей - АРХИВ...

Аудиокниги

Новость 2

Семашхо

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

Просмотров: 311 | Добавил: iwanserencky | Теги: фантастика, текст, Малыш, Аркадий и Борис Стругацкие, проза, Стругацкие, повесть, Малыш. Аркадий и Борис Стругацкие, научная фантастика, слово | Рейтинг: 5.0/1
Всего комментариев: 0
Имя *:
Email *:
Код *: