Главная » 2020 » Февраль » 22 » БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ. А.А. Котов. 013
03:42
БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ. А.А. Котов. 013

***

***

...

***

***

 

2


Внезапная острая боль заставила Алехина остановиться посреди улицы; какая-то безжалостная сильная рука несколько секунд сжимала сердце. Алехин испугался и стоял, прислонившись к стене, прислушиваясь к непонятному страшному процессу, происходящему внутри. Вскоре боль уменьшилась, и он смог двинуться дальше. Теперь уже он шел медленно. «Нельзя так бежать, - приказал Алехин сам себе. - Это что-то новое, раньше такой боли не было. Устал, очевидно: матч, волнения. Надя права - нужно отдыхать, - решил Алехин. - Вот разделаюсь со всеми делами и махну куда-нибудь к морю или в горы».

Он вновь вспомнил о цели своего похода и предстоящем неприятном объяснении. «Какой мерзавец! - ругал Алехин кого-то. - Я ему сейчас покажу! Только спокойнее, не нервничать, - вспомнил он о сердце. - Не нужно волноваться. Нужно так уметь волновать других, чтобы самому при этом оставаться спокойным». Он прошел два квартала и в середине третьего остановился. У парадного входа небольшого дома висела вывеска: «Возрождение» - редакция». Такое же объявление было у входа в квартиру на втором этаже. Алехин решительно распахнул дверь и из маленького коридора попал в комнату с низким потолком и небольшим окном. За простыми письменными столами сидели какой-то неизвестный Алехину репортер и Заливной. В густом табачном дыму Алехин с трудом рассмотрел лицо газетчика, к которому так спешил.

- Я к вам, - строгим голосом произнес Алехин, не считая нужным в этих обстоятельствах даже поздороваться с репортером.

- Чем имею честь? - с ехидцей спросил Заливной. Напряженная улыбка, появившаяся на его губах, говорила о том, что он не ждал ничего хорошего от предстоящего разговора.

Вы писа…- начал было Алехин, но его перебил телефонный звонок. Заливной поднял трубку, сердито произнес: «Алло!» - но в следующую секунду голос его резко изменился, став сразу елейным и подобострастным.

- Слушаю, господин редактор!… Хорошо, записываю… Так… «Разграбление Третьяковской галереи»… Так, хорошо! Сделаю шапкой, да, да, сделаю… «Москва закупила в Америке сто тысяч электрических стульев». Есть, записал. Дальше… «Миллионы безработных в городах, десятки миллионов в деревнях». Записал… Может быть, добавить, господин редактор: «Люди мрут с голоду, трупы на улицах Москвы…» Не стоят? Вы считаете, что чересчур? Хорошо, господин редактор. Записываю: «Положение хуже, чем при царизме». Есть. Да, записал, господин редактор. Сделаю, обязательно сделаю… Что?

Приготовил… Я вам сейчас прочту.

Заливной нашел среди папок какую-то бумажку и прочел ее по телефону.

- Я нашел, господин редактор…- опять заговорил Заливной в трубку. - Думаю дать на третьей странице… Вот оно… «Объявление. Лекция Г. К. Урбина, 79 Рю Дельферт Рюере, «Зачем нам погибать?». Хорошо. Спасибо… До свидания, господин редактор!

- Так что вы хотели сказать? - с той же напряженной улыбкой обратился Заливной к Алехину. Тот повторил вопрос:

- Вы писали заметку о банкете?

- Я, - с вызовом ответил Заливной. - А что?

- То, что вы наврали с три короба, вот что! Как вам не стыдно!

Алехин, несмотря на данное слово, начинал терять терпение и с каждой минутой все больше возмущался.

- Стыд я сдал Семенову, когда нанимался на работу, - спокойно парировал Заливной. - И где же я наврал?

- Вот где, - протянул Алехин газету репортеру. - Разве я так говорил? - ткнул он пальцем в последние строки заметки.

- Примерно так.

- Что - примерно? Кто говорил о дикой фантасмагории в России, о гибели большевиков?

- Я понял, что вы. Так поняли все русские люди.

- Русские люди! - воскликнул Алехин. - Врете вы, как цепной пес!

- Очень приятный комплимент для газетного репортера, - невозмутимо ответил Заливной.

- Вот я сейчас пойду к Семенову, он вам пропишет комплимент! - пригрозил Алехин.

- Семенова нет, есть Чебышев, - все еще стараясь сдерживаться, заметил Заливной и вдруг не сдержался и закричал:- Идите! Жалуйтесь! Знаете, господин Алехини, - процедил он сквозь зубы, - вы-то нам давно уже известны! Русские люди! А где вы были, когда наши русские люди погибали в войсках Врангеля, Колчака?! Где?! В Коминтерне работали, в Угрозыске, помогали большевикам ловить бандитов. А бандиты-то эти были чаще всего именно наши русские люди. Эх вы… чемпион мира!

- Хотите и вашим и нашим, одной, простите, на двух стульях сидеть. Не удастся!

- Это не ваше дело!

- Нет, мое дело. Кстати, я читал советские журналы - вы и туда пишете. Кое-кто все еще до сих пор считает вас там своим. «Алехин уехал ненадолго. Побьет Капабланку и вернется». Попробуйте теперь!

Последние слова Алехин услышал, когда открывал дверь в комнату редактора. Из-за стола навстречу ему поднялся грузный Чобышев. С протянутой рукой он шел к Алехину, не спуская с него пристального взгляда маленьких рачьих глаз.

- Здравствуйте! - Алехин пожал протянутую ему толстую влажную руку бывшего прокурора. - Я к вам с жалобой: ваш репортер умышленно исказил мою речь в Русском клубе.

- Это плохо, плохо, - успокаивал пришедшего Чебышев. - Присядьте, пожалуйста, - указал он Алехину на кресло, сам снова устраиваясь за письменный стол.

- Так что же произошло? - подчеркнуто спокойно спросил он Алехина.

- Вот здесь написано о фантасмагории и прочем, - протянул Алехин газету Чебышеву. - Это же не я, а вы говорили!

- Я? - протянул Чебышев. - А в вашей речи разве ничего подобного не было?

- Нет. Я говорил о русских людях, об эмиграции.

- А насчет грозных сил? Помните?

- Ну, это было, но тут такое наплетено?!

- Дорогой Александр Александрович! - назидательно произнес Чебышев. - Вы знаете принцип порядочной газеты: если в заметке есть хоть пять процентов правды, вся заметка правильна.

- Ну, если таков принцип порядочности, вы меня извините! - развел руками Алехин. Он вынул портсигар и нервными движениями зажег сигарету.

- А что вас, собственно, беспокоит? - спросил Чебышев после небольшой паузы. - В Париже это только прибавило вам авторитета.

- Да, но ведь эта заметка ложь, неправда! - продолжал настаивать Алехин.

- Так нужно, дорогой господин Алехин. Нужно!

- Кому?

- Вам, мне, всем, кто был в Русском клубе! Всем русским людям, лишенным родины. Это политика.

- Я ие хочу вмешиваться в вашу мелкую политику!

- Мелкую?! - посмотрел в глаза Алехину Чебышев. - Так знайте: эта политика кормит двести тысяч эмигрантов во Франции! Приют им добывает, кусок хлеба.

- Причем здесь я?

- Вы - чемпион мира, шахматный король. Если хотите знать, вы, Шаляпин, Рахманинов - наше знамя.

- Но я не хочу ссориться с Россией. Это моя родина.

- Это и моя родина, - утвердительно качнул головой Чебышев. - Но там большевики. А кто они для нас? Они отняли и у меня и у вас все, что мы имели. Вы же дворянин! Против чего вы возражаете?! Крах большевиков действительно неизбежен. - Чебышев протянул собеседнику пачку газет. - Кошмар, который окутал Россию, на самом деле скоро развеется. Об этом говорят и во Франции, и в Англии, и в Америке. Во всем мире!

Алехин замолчал, умолк и Чебышев. После небольшой паузы бывший прокурор продолжал:

- Так что извините, что немного подправили ваши слова, - обратился он к Алехину. - Так было нужно. Да и поздно теперь говорить об этом.

- Как поздно? Почему? - не понял Алехин.

- Я только что хотел вам звонить. Мы помещаем в газете вот такую информацию. Из русских газет. Прочтите!

Чебышев протянул Алехину листок бумаги. Чувство недоброго охватило Алехина, когда он брал бумагу из толстых пальцев редактора. Да и взгляд бывшего прокурора сулил мало приятного.

«…После речи в Русском клубе, - читал Алехин заключительные строки, быстро пробежав описание банкета, - с гражданином Алехиным у нас покончено. Он наш враг, и только как врага мы отныне должны его трактовать. Тот, кто сейчас с ним хоть в малой степени, - тот против нас. Н. Крыленко».

Хотя он только что затушил окурок сигареты, Алехин вновь вынул портсигар и зажег новую сигарету.

- Да, - тихо проговорил он после паузы. - То-то я получил телеграмму от Грекова - он отказывается от моего сотрудничества в журнале «Шахматы».

- А от брата ничего не получали? - спросил Чебышев.

- А откуда вы знаете, что у меня есть брат?

Алехин взял протянутый листок. В нем было написано: «Я осуждаю всякое антисоветское выступление от кого бы оно ни исходило, будь то, как в данном случае, брат мой или кто-либо другой. С Александром Алехиным у меня покончено навсегда. Алексей Алехин».

Алехин, опустив голову, скрыл от Чебышева лицо.

Верьте мне, я в этом не виноват, - после долгого молчания нарушил тишину Чебышев. - Это Семенов переменил. Я для него, видите ли, фигура недостаточная, надо, чтобы слова против большевиков говорил король.

Значит, враг… «С Александром Алехиным у меня все покончено», - горестно размышлял Алехин. - Быстро… Ты же сам меня учил, Леша: никогда не торопись, выясни все, обдумай… Враг…

Что тужить, поздно уже, да и стоит ли? - попытался поддержать Алехина Чебышев. - Может быть, все это к лучшему. Вы теперь принадлежите не только одной России, дорогой Александр Александрович, а всему миру. Шахматный король! Всюду вас будут встречать с почетом, самые великие люди сочтут за честь знакомиться с вами. Кстати, вы не забыли, что Бертелье приглашал вас с женой на весенний праздник элегантности. Это большой почет! Вы обещали прийти. Будут Куприн, Лифарь. Бертелье заказал специальный столик. Сделать это было не так-то просто, вы же знаете, что такое праздник элегантности.

Когда Алехин уходил из редакции, в коридоре он встретил Заливного. Видимо, тот сумел подслушать разговор Алехина с Чебышевым, а может быть, знал обо всем заранее. На маленьком, угреватом лице репортера было написано торжество: Алехин с трудом удержался от того, чтобы расправиться с ним тем простейшим методом, каким разделывался с врагами когда-то в далеком детстве.

Выйдя из редакции, Алехин медленно побрел домой. Все было как прежде на улицах Парижа: те же дома, те же быстрые, суетливые люди, но вместе с тем очень многое стало иным. Неожиданная катастрофа резко изменила жизнь Алехина, лишила его прежнего покоя, уверенности. Совсем еще недавно, до этого посещения редакции, до этих листочков с ужасными словами, все казалось таким устойчивым, надежным: будущее представлялось безмятежным и радостным. А теперь в один миг все полетело кувырком!

Что скрывать, Алехина в эти дни его всемирного торжества тяготило и обижало безразличие к нему французов. Как холодно они встретили его после победы в Буэнос-Айресе, как мало писали газеты о его триумфе. Он уже смирился с этим. Что поделаешь: в этой стране вообще мало ценят шахматы, а тут еще торжество чужеземца. В трудные минуты, когда становилось особенно тоскливо на душе, Алехина согревало сознание того, что где-то, пусть далеко, есть близкая его сердцу страна, в которой он родился и вырос, что эта страна следит за его успехами, взволнованно переживает его достижения и неудачи. Не зря он так бережно хранит паспорт этой страны! За шесть истекших лет русский чемпион ни на минуту не прекращал связи с друзьями на родине, делился с ними своими планами и замыслами. Общение было теплым и сердечным, пусть в письмах, пусть не регулярное, но это общение было важно и дорого Алехину. Оно укрепляло его в трудной борьбе, вселяло новые силы и уверенность. Посылая письмо или статью в русский шахматный журнал, Алехин чувствовал, что пишет в родной дом, к близким по крови и духу людям. Возможность такой связи согревала его, укрепляла в сознании правоты своей борьбы за высоты шахматного искусства.

И вот все кончилось. Неосторожные слова, сказанные на этом никому не нужном банкете, оборвали нить, соединявшую его с родиной, с людьми, мнением и дружбой которых он так дорожил. Он чужой теперь для них, даже враг, никто больше не пришлет ему весточки. «Тот, кто сейчас с ним хоть в малой степени, - тот против нас», - вспомнились ему слова Крыленко. Кончились статьи в Москву, письма Григорьеву и Грекову, кончились добрые, сердечные поздравления, приходившие из России.

И нет больше Варвары, Алексея! «С Александром Алехиным у меня все покончено», - с ужасом повторял Алехин слова брата. Милые Варя и Леша, если бы вы только знали, как сейчас нехорошо вашему Саше! Но как вам все объяснишь?! «Может, написать, - мелькнула на миг мысль. - Рассказать, как произошло это нелепое недоразумение? Попытаться восстановить прежнее положение? Нет, ничего не получится! Не поверят: скажут, просто оправдываешься. А то и совсем не ответят. И чего ты добьешься? Ничего! Принесешь только новые неприятности для себя и для Нади. Выгонят из Франции, куда денешься? Лишат крова, не посмотрят, что чемпион мира. Такой, как Заливной, ни перед чем не остановится. «Хотите и вашим и нашим… на двух стульях сидеть!» Да и остальные его поддержат. Никак не могут простить мне лет, прожитых у большевиков».

Что ж получается: ни туда, ни сюда. Здесь чужой, там враг. Между двух огней, один на всем свете. Страшное состояние - одиночество! Вот шагает человек по многолюдным улицам в самом центре Европы, в огромном цивилизованном городе. Вокруг дома, машины, мимо снуют люди, и все же он среди них одинок. Никому не нужен, чужой для всех. Пройдут мимо, заденут, словно неодушевленный предмет, и даже не приметят. Для них он безразличен, чужой! Чужой и для этого бородатого мужчины и для этой кокетливой дамы, ищущим взглядом смотрящей по сторонам. Случись что - никому не будет нужен этот скиталец. Нет, конечно, ему окажут первую помощь, посочувствуют. Народ цивилизованный! Потом разойдутся по сторонам и через пять шагов забудут и о нем самом и о его бедах. Поистине, самое страшное одиночество - это одиночество в толпе!

«Что же теперь делать, погибать? - спросил сам себя Алехин. - «Зачем нам погибать?» - вспомнил он смешное объявление у Заливного. - Нет, рано расклеился, дела еще не так плохи. Мы еще подержимся, не такие уж мы несчастные! Есть Надя, Волянский, Куприн. Потом шахматы сами по себе уже большая, содержательная жизнь. Жизнь особая. Пусть узкая, пусть отвлеченная, но жизнь увлекательная, приносящая радость, счастье. Буду жить теперь шахматами, ведь можно же, уйдя в любимое искусство, забыть про все жизненные беды. Я же шахматный король, мне подвластны чудесные тайны этой бесконечно глубокой игры. Здесь я сильнее всех, владыка, мое слово в этом молчаливом царстве - закон. Пусть я потерпел катастрофу в мире людей, зато в шахматах я триумфатор. Отныне моя цель - служить шахматному искусству, служить беззаветно. Ему и буду отдавать все свои силы, помыслы, всего себя!»


Эллипс беговой дорожки ипподрома в Лоншане был искусно подсвечен прожекторами: лучи не слепили скачущих лошадей и в то же время позволяли издалека, с трибун, следить за ходом борьбы на всей дистанции. В центре эллипса было темно, и от этого низко подстриженная трава переливалась всеми оттенками зеленого цвета. Чем ближе к центру, тем темнее.

Время от времени по светящейся дорожке скакали поджарые породистые лошади с худенькими жокеями в желтых кожаных седлах. Одетые в разноцветные камзолы, всадники бешено гнали к финишу иод азартные крики восторга и негодования тысяч возбужденных парижан.

Впрочем, крики эти раздавались лишь с дешевых трибун; на террасах, где сидели богатые люди, казалось, никто даже не интересовался происходящим на поле состязанием. Здесь считалось неприличным выказывать интерес к выигрышу в тотализаторе, так же как и сожалеть о больших проигрышах. Под легкими навесами за столиками царило безудержное веселье: праздник элегантности - показ дорогих туалетов и драгоценностей был в разгаре. Все богатое, красивое и броское, что имелось в Париже, было представлено на этой выставке роскоши. Прибыли президент республики и знаменитые кокотки Парижа; путешествующий американский миллиардер и владельцы ресторанов. Индийский магараджа провел за столик высокую стройную манекенщицу из модного магазина. Их встретили любопытными взглядами: в сегодняшних газетах оповещалось: «Магараджа провел с молодой француженкой месяц в Ницце. Оба остались довольны друг другом». На удачливую подругу с завистью глядели другие манекенщицы: этих прислали магазины, их задача среди общего веселья демонстрировать изящество одетых на них платьев последних фасонов.

Царствовали великолепие и роскошь. Мужчины носили строгие черные фраки, лишь розетки и ленточки орденов говорили о их знатности. Дамы удивляли разнообразием вечерних туалетов, изысканность которых подчеркивали баснословно дорогие перстни, диадемы, серьги. Это был парад ценностей! Завтра всезнающие репортеры опишут в газетах, сколько стоили украшения той или иной миллионерши, какое фантастическое богатство носили на себе эти жилистые шеи, костлявые пальцы, сморщенные уши. Соблазнительные украшения! Недаром в толпе опытный глаз мог увидеть сыщиков, специально нанятых охранять драгоценности.

Мало кто обращал здесь внимание на лошадей: если мужчины иногда и посматривали в бинокли на скачущие вдали фигурки, то внимание дам было целиком обращено на изучение нарядов конкуренток.

За столиком, где сидел Алехин, было невесело. Лифарь уже в середине ужина ушел куда-то. В высшем обществе Парижа знаменитый танцор имел много поклонников и поклонниц, хотя злые языки утверждали, будто красота женского тела давно уже его не волновала.

Алехин и Куприн ничего не ели, что-то не хотелось. Выпили лишь по бокалу холодного вина. Обоих тяготили и этот праздник, и общество французов, куда они пришли лишь по просьбе Чебышева. Куприн молчал. Только в кругу близких ему людей писатель становился разговорчивым и веселым, а кто на этом неприятном ему вечере мог быть близким? Чебышев с трудом поддерживал общий разговор за столом, в этом ему помогала жена Бертелье и сам француз. Несколько раз уже Бертелье поднимал тосты за Россию, где у него остались заводы, и за возврат доброго старого строя. Время от времени к столику подходили подвыпившие французы и их жены. Бертелье представлял им Чебышева, Куприна, Алехина.

- О! Очень интересно! - щебетали французы и француженки, когда Бертелье сообщал про Алехина, что это чемпион мира, хотя по лицу подвыпивших гостей нетрудно было заметить, что они ни разу в жизни не слыхали этого имени и оно ничего им не говорило.

В середине вечера к Бертелье подошел хорошо одетый господин. «Букмекер», - сразу догадался Алехин. Господин что-то зашептал Бертелье на ухо, тот тоже шепотом спросил его о чем-то. Потом Бертелье вынул бумажник и отдал несколько ассигнаций букмекеру. Минут через пятнадцать тот вновь подбежал к Бертелье и, радостный, передал ему большую пачку денег.

- Вот это игра! - воскликнул Бертелье, похлопывая себя по карману, куда он спрятал деньги. - Две тысячи. Неплохая комбинация!

- Я тоже могу неплохо играть! - засмеялся Бертелье, так и не дождавшись ответа Алехина. - Тут тоже нужен точный расчет! Я все хотел спросить вас, господин Алехин, у вас есть специальность?

- Господин Алехин - юрист, - поспешил ответить за чемпиона Чебышев.

- А шахматы дают вам хорошие доходы?

- Как когда…- повел плечами Алехин.

- Ну вот, сколько, например, первый приз в турнире?

- Смотря какой турнир. Франков пятьсот, в большом турнире - тысяча.

- Лучше играть на скачках! - продолжал веселиться Бертелье. - Тут в один момент получаешь несколько ваших первых призов.

- Но ведь ты и проигрываешь, дорогой мой, - вмешалась жена Бертелье. - А мосье Алехин всегда первый.

Музыка заиграла новый танец и на несколько секунд прервала разговор за столом.

- Скажите, мосье Алехин, а в шашки вы играете? - спросила жена Бертелье.

- Немного играю.

- У нас в имении камердинер есть, вот ловкач в шашки! Всех обыгрывает. Вот бы вам с ним сразиться!

...

Алехин развел руками - куда мне!

- Нет, вы не смейтесь! - настаивала француженка. - Он тоже гроссмейстер! Настоящий гроссмейстер.

Опять воцарилось молчание. Куприн молча кивнул головой в сторону выхода. Алехин также кивком подтвердил согласие.

- Вы нас извините, - поднимаясь, произнес Алехин, - но мы с Александром Ивановичем должны вас покинуть. Срочные дела.

- Куда вы, праздник только начинается, впереди так много интересного! - защебетали Бортелье и его жена, но было совершенно ясно, что это всего лишь долг вежливости, что их мало интересуют молчаливые русские.                                                                                                                                                 ***


Замело тебя ветром, Россия,

Запуржило седою пургой,

И печальные ветры степные

Панихиду поют над тобой.


Четверостишье было написано по старому правописанию на обратной стороне обоев. Рядом с ним на стенах висели фотографии Московского Кремля, Большого театра, царь-колокола и царь-пушки. Тут же помещались примитивные рисунки памятника Петру Первому на коне, Зимнего дворца. На высоких подставках, покрытых вышитыми скатертями и полотенцами, стояли пузатые тульские самовары. В ресторане было сегодня мало народа, может быть потому, что не играл оркестр русских народных инструментов и но пел любимый корнет Григорий Орлов. Все же за некоторыми столиками Алехин увидел знакомых. О чем-то увлеченно беседовали артисты - Наталья Лысенко, Туржанский, с ними вместе сидели театральные деятели Дягилев, Питоев. Соседний столик занимали художники Яковлев, Сутин, Терешкович.

Алехин и Куприн, отказавшись от ужина в малоприятной компании, в «Мартьяныче» почувствовали голод. Куприн взглянул на принесенное официантом меню и подвинул его Алехину. Среди напитков значилось: «Мерзавчик» - 4 франка, «николашка»-2,5 франка, «самоварчик» на 16 рюмок-15 франков. Далее деликатесы французской кухни перемежались со знаменитой русской лососиной и черной икрой. Можно было при желании заказать курник, драгомировский фаршмак, блины.

- Порадовали мы французов, - усмехнулся Алехин, когда официант принял у них заказ: по «мерзавчику», фаршмак для Куприна, бифштекс Алехину. - Испортили весь праздник элегантности.

- Ничего, сейчас они щебечут, как им хочется, - махнул рукой Куприн. - Мы ведь с тобой им совсем не нужны. С Чебышевым у Бертелье есть, видимо, какие-то дела. А мы… Все печемся о потерянных заводах.

Вскоре официант принес заказ. Друзья чокнулись, молча, с аппетитом, поужинали. Поговорили о французах, о Чебышеве. Куприн расспросил затем Алехина о делах шахматных и с неохотой рассказал о своих литературных планах.

Опять помолчали. Вдруг Алехин вспомнил:

- Вот вы говорили, Александр Иванович, мы не нужны французам. А кому мы вообще нужны? И здесь мы чужие, и там, - куда-то вдаль показал Алехин. - Вы слышали, что про меня пишут в России!

- Читал в «Возрождении».

- Я же ни в чем не виноват! - с горячностью сказал Алехин. - Это все Семенов подстроил.

- Может быть, не нужно было приходить на этот банкет?

- Я ведь думал, что это только для шахматистов, для людей своих. А пришли черт знает кто! Что же мне теперь делать? Как по-вашему, Александр Иванович?

- Боюсь посоветовать.

- Поймите, это очень обидно, больно. Брат, сестра считают врагом. «Шахматный листок» отказался от моего сотрудничества. Бывало, пошлешь статью в Москву - будто дома побывал. А теперь - враг.

- Может быть, написать туда, разъяснить?

- Я думал. Да вряд ли что из этого получится. Можно и здесь остаться без крова и там ничего не добиться.

- Пожалуй, ты прав, Саша, - согласился Куприн. - Такой вопрос нужно решать одним ударом. Разрубать узел надо единым махом, без колебаний.

- Изгнанники мы с вами, Александр Иванович, - продолжил разговор Алехин. - Никому не нужны. С камердинером предлагают в шашки играть. Как вам это нравится?

- Тебе еще не так плохо, Саша, - печально произнес Куприн. - Можешь разъезжать по свету. А вот нам… Францию я люблю, - продолжал он после небольшой паузы, немного захмелев. - Прекрасен Париж, но ведь в нем так мало родного. Говорят не по-русски, в лавке, в пивной, да господи боже мой, всюду не по-нашему! А значит, поживешь, поживешь и писать перестанешь. Есть, конечно, писатели, их на Мадагаскар пошли на вечное поселение, они там строчить будут роман за романом. А мне все время надо родное, всякое - плохое и хорошее, только родное. Да разве только я один? Как-то Рахманинов жаловался: «Как же сочинять, - говорит, - если нет мелодии! Если я давно уже не слышал, как шелестит рожь, как шумят березы».

- Чебышев сказал: ты теперь принадлежишь всему миру, - сказал Алехин, воспользовавшись короткой паузой. - А если разобраться - никому.

- Я не могу больше писать, - продолжал свою мысль Куприн. - Не о чем. Иные притворяются, что и без родины можно. Притворяются… Я часами мечтаю о Москве. О моей милой, родной Москве. Трудно без родины. Даже цветы на родине пахнут по-иному. Их аромат более сильный, более пряный, чем аромат цветов за границей.

- А мне дорога в Москву теперь закрыта, - развел руками Алехин.

- Ничего, все можно поправить, - попытался успокоить собеседника Куприн. - Можно совершить глупость, только бы не умереть глупцом. Потом, у тебя есть шахматы, это язык интернациональный.

- Я много думал сегодня именно об этом, дорогой Александр Иванович, - с жаром произнес Алехин. - Кроме жизни реальной, есть еще прекрасная жизнь в искусстве. Сколько неудачников находили утешение и счастье в любимых занятиях, создавая произведения для будущего. А у меня так много интересных задач впереди. Вот я стал чемпионом мира. Что это, конец, завершение всего, что я мог сделать в шахматах? Ни в коем случае! Это только начало. Я должен подняться па еще большие высоты, свершить все, что я способен свершить в шахматном искусстве. В этом будет отныне смысл моей жизни! Я не намерен погибать, со мной мои любимые шахматы, и мне, конечно, лучше, чем вам. Мои произведения - красивые шахматные партии - понимают во всех уголках мира. Вскоре узнают все люди, любящие таинственное шахматное искусство, на что способен шахматный король Александр Алехин!

- Браво, Саша! Так-то вот лучше! - улыбнувшись, поднял Куприн рюмку и чокнулся с Алехиным. Слабый звон дешевого хрусталя был еле слышен в гомоне подвыпивших посетителей «Мартьяныча».     Читать   дальше   ...     

***

***

***

***БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ. А.А. Котов. 001

***БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ. А.А. Котов. 002 

*** БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ. А.А. Котов. 003 

***БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ. А.А. Котов. 004 

***БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ. А.А. Котов. 005

***БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ. А.А. Котов. 006

***БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ. А.А. Котов. 007

*** БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ. А.А. Котов. 008 

***БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ. А.А. Котов. 009

*** БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ. А.А. Котов. 010 

*** БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ. А.А. Котов. 011

***  БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ. А.А. Котов. 012

***  БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ. А.А. Котов. 013 

*** БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ. А.А. Котов. 014  

*** БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ. А.А. Котов. 015 

*** БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ. А.А. Котов. 016 

*** БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ. А.А. Котов. 017

*** БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ. А.А. Котов. 018

*** БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ. А.А. Котов. 019 

***  БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ. А.А. Котов. 020

*** БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ. А.А. Котов. 021 

*** БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ. А.А. Котов. 022

*** БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ. А.А. Котов. 023 

***БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ. А.А. Котов. 024

*** БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ. А.А. Котов. 025 

***  БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ. А.А. Котов. 026 

*** БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ. А.А. Котов. 027 

***БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ. А.А. Котов. 028

*** БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ. А.А. Котов. 029

***  БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ. А.А. Котов. 030 

*** БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ. А.А. Котов. 031 

***  БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ. А.А. Котов. 032 

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

ПОДЕЛИТЬСЯ

***

***

*** 

 

***

***

***

 

***               

***


*** 

***
***

***

***

***

***

***

***

                 О чемпионах мира по шахматам... 01 


4 чемпион мира - Александр Алехин

Период «царствования» 1927 – 1935, затем 1937 – 1946. Представлял Россию и Францию.

Alehin

Первый русский чемпион мира.

Алехин родился в России. После разных драматических перепетий первой мировой войны, пролетарской революции, в 1921 уже будучи одним из ведущих шахматистов мира окончательно покинул родину и обосновался во Франции.

В 1927г . в матче за первенство мира победил Х.Р.Капабланку. В 1935г. на короткое время уступил титул Максу Эйве. Затем взял реванш. Единственный из чемпионов, ушедший из жизни в звании чемпиона мира.

Алехин – шахматист разностороннего дарования. Аналитик, исследователь, литератор. И конечно игрок исключительной  практической силы. Считается одним из сильнейших чемпионов мира всех времен.


***

5 чемпион мира - Макс Эйве

Период чемпионства 1935 – 1937. Представлял Голландию.

Победа в матче над Алехиным была воспринята как сенсация. Этого не ожидали даже соотечественники Эйве, не говоря уже о самом Алехине, с легкостью согласившемуся играть на «поле соперника». Что бы та не говорили, победа Эйве была заслуженной и одержана в честной борьбе.

Макс Эйве в жизни был умным и разносторонним человеком. Он преподавал математику, имел звание профессора. В дальнейшем занимал ост руководителя ФИДЕ.

***
6 чемпион мира - 
Михаил Ботвинник

Периоды чемпионства: 1948 – 1957, затем с 1958 по 1960, затем с 1961 по 1963. Страна – СССР.

botvinnik

Самый первый мировой чемпион из СССР.

Михаил БОТВИННИК узнал шахматы в двенадцать лет. Тем не менее, упорство, настойчивость и «научный» подход к шахматам сделали свое дело – к 30-летнему возрасту Ботвинник выдвинулся на лидирующие позиции в советских и мировых шахматах.

Все предвкушали матч за звание чемпиона  с Александром Алехиным. Но помешала война. После кончины Алехина в 1948 году состоялся матч-турнир на первенство мира, принесший  уверенную победу Ботвинника.

Единственный из чемпионов, который дважды возвращал себе звание чемпиона, побеждая в матчах-реваншах Михаила Таля и  Василия Смыслова.

Ботвинник отличался основательностью подготовки, учетом психологических особенностей соперника, настоящим чемпионским характером.


***

***            Читать смотреть ещё и дальше... 

***   Источник :  Чемпионы мира по шахматам среди мужчин в хронологическом порядке  

***

 Женщины - чемпионки мира по шахматам 

***    Чемпионы мира по шахматам

***            Ещё о чемпионах... 01 

***         Ещё о чемпионах... 02 

***

***

***Новости Сергея Анатольевича

***  ШАХМАТИСТЫ     

 ***

***    Шахматы в Приморско-Ахтарске  Смотреть 

 

Разные разности

***

***

***

***

***

Просмотров: 556 | Добавил: iwanserencky | Теги: чемпионы мира, шахматы, книга, чемпионы, А.А. Котов, БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ, чемпион мира, люди, Александр Алёхин, шахматисты, О людях, проза, история, человек, литература, шахматные чемпионы, Александр Алехин, чемпион | Рейтинг: 5.0/1
Всего комментариев: 0
Имя *:
Email *:
Код *: